Текст книги "This one. Книга вторая. Ирисы под кровавым дождем (СИ)"
Автор книги: theDah
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Кеншин уже захотел поработать. Или просто сделать что-нибудь полезное. Ожидание, слухи и разговоры, становившиеся с каждым днем все более дикими… Его беспокойство все меньше и меньше походило на зуд, на раздражающее, но необходимое зло. Нет, теперь словно стены давили на него со всех сторон, неумолимо сближаясь.
Кеншин не имел ни малейшего понятия о том, как снять стресс. Он испробовал все, что делал обычно. Ему даже удалось побороть смущение и достать волчок Касуми в присутствии Томоэ – безрезультатно. Ничего не помогало.
Томоэ присутствовала тихой тенью рядом с ним. Всякий раз, когда она не была занята работой, она была рядом с ним, и ее успокаивающее присутствие было единственной причиной, по которой он до сих пор не сделал никакой глупости и не ввязался в драку. Нескольким людям, проживающим в гостинице, удалось это сделать как раз прошлой ночью. Они вернулись поздно, пьяные и покрытые темными потеками крови.
Сейчас Кеншин снова играл своим волчком, сидя в своем углу, оперевшись на стопку книг. Это был такой же вечер, как и все остальные. Только беспокойство ползло под кожей, а душный влажный вечер делал невозможной тренировку до истощения. Томоэ сидела рядом с ним в тишине, вышивая тонкие узоры на своем платке. Было уже довольно поздно.
– Почему волчок?
Ее мягкий голос выдернул его из размышлений, и Кеншин моргнул, удивленный ее интересом. Томоэ отложила свой платок и странно смотрела на него, чуть наклонив голову.
– Эээ… – начал Кеншин. Что сказать ей? – Ну, это был подарок. Женщина по имени Касуми дала мне его, когда я был ребенком.
– Так это напоминание?
– Эээ.. да, – пробормотал он, глядя в сторону. Когда волчок опрокинулся, он снова взял его в руку и снова намотал нить вокруг ручки, затем закручивая его. Смутившись, он посмотрел на нее из-под ресниц. О чем она думает?
Он не был уверен почему, но ее глаза казались почти мягкими, не такими нечитаемыми, как раньше. Ее ки осталась такой же, хотя ощущение холодности размылось, совсем чуть-чуть подавшись в сторону тепла.
– О чем он напоминает?
Кеншин нахмурился, задумавшись, не совсем понимая, что ему ответить. Волчок был реальной, ощутимой связью с прошлым еще до меча и долга Хитен Мицуруги. Он напоминал ему о времени, когда он был любим и принят доброй женщиной, которая пожертвовала своей жизнью, чтобы быть уверенной, что он будет жить… когда он был таким же рабом, как Касуми, и законы Бакуфу и правительство не защищали его.
Что я могу ей сказать?
Волчок так много значил для него. Просто старая игрушка, но тем не менее, он стал напоминанием о том…
– Почему я должен бороться, – решил, наконец, Кеншин. – Волчок напоминает мне, почему я должен защищать людей.
– Понятно, – серьезно кивнула Томоэ.
И тут он не мог не заметить, что она выглядела грустной, словно вспомнила то, что лучше оставлять недосказанным.
Тишина повисла между ними.
Он не знал, что ей сказать, так что некоторое время просто продолжал запускать свой волчок, а она вернулась к вышивке. Время от времени он поглядывал на нее уголком глаза и задавался вопросом, что же осталось невысказанным. Неужели она думает о том, что потеряла? И как мало у нее сейчас? Или ее мрачное настроение связано с тем, насколько хрупок маленький мирок, в котором они уединенно жили последние несколько недель, стараясь быть незаметными, пока город раздирало страхом и слухами.
Кеншин начал понимать, что они действительно похожи. Они оба одиноки, печальны… пытаются выжить. Но в отличие от него, у нее не была чувства цели, ей не за что было бороться. Она просто жила. Жила изо дня в день, пытаясь выжить.
И тем не менее она попросилась остаться рядом с ним. Что она имела в виду, когда сказала, что хотела бы стать ножнами для моего безумия? Кеншин нахмурился. И правда, он чувствовал себя лучше рядом с ней. Кровь все еще преследовала его, но в последнее время кошмары почти прекратились, и даже саке обрело вкус. Может, он сходит с ума – все эти печальные мысли, гнев, беспокойство…
Но почему я не могу расслабиться сейчас?
Томоэ здесь. Ее знакомая ки ощущалась так же прекрасно, как и всегда. Звук ее устойчивого дыхания и мягкий повторяющийся шелест иглы и нити, скользящей сквозь ткань ее платка были столь же успокаивающими, как в ту первую ночь, когда они разделили комнату.
И все же он был не в состоянии успокоиться, был не в состоянии отпустить эту тревожность.
Мне на самом деле нужно попытаться поспать. В любом случае уже довольно поздно, и ей наверняка неприятно, когда я так взвинчен… Его глаза расширились в тревоге при этой мысли. Не мешает ли он ей сейчас? Может, единственная причина, по которой она до сих пор не ушла спать, потому что она не могла, когда он в таком взвинченном состоянии…
Это еще больше вывело его из равновесия. Последнее, чего он желал, это причинять ей страдания! У нее и так много трудностей, она такая печальная и одинокая. И теперь ей приходится мириться с ним, с его безумием?
Кеншин уставился на свои руки. Они не дрожали, но дрожали пальцы, от необходимости схватиться за что-нибудь надежное. Меч? Но здесь нет угрозы! Даже я это знаю!
Волчок лежал на полу. Когда это я отпустил его?
Нервная энергия кипела внутри него, как свернувшаяся змея, готовая к броску. Кеншин проглотил стыд, посмотрел на свои руки и тихо признался:
– Я не могу успокоиться. Я стараюсь и пробую… но не могу.
Ткань зашелестела, когда она откладывала ее в сторону. Она посмотрела прямо на него, потом решительно кивнула и сказала:
– Пожалуйста, позвольте мне.
Что? Кеншин сглотнул. Она грациозно поднялась на ноги и подошла к нему. Спокойно опустилась на колени рядом с ним, ближе, чем когда бы то ни было раньше, и полезла в карман рукава, доставая что-то. Гребень?
– Когда я была ребенком, моя мать так делала. Это очень успокаивает, – тихо сказала она, протягивая руку к его волосам и развязывая кожаный шнурок вокруг его хвоста.
Кеншин замер, крошечные волоски на загривке встали дыбом. Шею и затылок покалывало, мурашки пробежали по коже от ее прикосновения. Он был почти готов выпрыгнуть из шкуры, необходимость сбежать, уклониться от ее прикосновения была настолько сильной… но это же была Томоэ, и он доверял ей. И если она хочет это делать, если она считает, что это поможет… Кеншин зажмурился и решил, что не будет двигаться. Неважно, что она сделает, он не будет двигаться. Если она хочет, он позволит ей все что угодно.
Ее пальцы медленно прочесали его волосы. Затем она захватила их ближе к концу и начала распутывать кончики гребнем. Кеншин никогда особенно не заботился о своих волосах. Они росли свободно, и время от времени он разбирал пальцами самые спутанные места. Когда они загрязнялись, он промывал их водой, отжимал и оставлял высохнуть. До сих пор такой подход прекрасно работал.
Однако когда он наконец решился взглянуть на нее, она не казалась довольной этим. Ее глаза сосредоточенно сузились, пока она прочесывала колтуны, стараясь не дергать слишком сильно.
– Вы должны лучше заботиться о ваших волосах. Это никуда не годится, – сказала она, отпуская его волосы и без затруднений пробегаясь по ним гребнем. Распущенные и расчесанные, они тяжело рассыпались по всей спине.
Кеншин сморгнул. Он и не думал, что они такие длинные.
Когда он был моложе, он носил более короткие волосы, потому что они могли стать источником неприятностей на тренировке. Мало того, что они легко путались, собирали в лесу листья, веточки и колючки, так еще и Мастер беззастенчиво хватал за них. В конце концов, длинные волосы были слабостью, которую могли использовать люди без чести, но для ученика Хитен Мицуруги было бы невообразимо пасть до столь простой тактики. Мастер носил длинные волосы с гордостью. Для мечника его уровня они не были слабостью – никто не смог бы подобраться достаточно близко, чтобы схватить их и использовать против него.
Сейчас то же самое можно было сказать и о Кеншине. Он не задумывался о своих волосах, потому что они не доставляли проблем. Ни одна их его целей не доставила ему неприятностей больше, чем бандиты его Мастеру.
Томоэ продолжала расчесывать его волосы плавными монотонными движениями, от самых корней до кончиков. Гребень больше не застревал. Просто нежно тянул.
Это расслабляло.
И ки Томоэ стала теплее?
– Мне всегда хотелось делать это, расчесывать кому-нибудь волосы, – заметила она мягко позади него.
– Почему не делала? – спросил Кеншин. Не из необходимости знать, а из простого любопытства.
– Моя мать умерла, когда я была ребенком, а после… не было никого. У меня было несколько знакомых, но не было настоящих подруг.
– О… – Неудивительно, что она зачастую казалась грустной и одинокой. Пытаясь отвлечь ее от воспоминаний, Кеншин сказал, – у меня тоже не было друзей. Большую часть моего детства я провел, обучаясь кендзюцу.
– А, – воскликнула она, и ее ки сразу похолодела.
Что ж, хорошенькое отвлечение. Кеншин внутренне съежился. Как она может забыть о своем прошлом и тяготах, если он все время обозначал тот факт, что был убийцей? Кеншин вздохнул, и стыд скрутил его живот. Почему он такой неудачник? Своей неуместностью он всегда поворачивал ситуацию от плохой к худшей. Ему нравилась Томоэ. Очень. Она была доброй, спокойной, красивой… и она могла его терпеть.
Она даже расчесывает ему волосы, чтобы он смог успокоиться!
А все, что он мог сделать для нее – напомнить об ужасах и сделать ситуацию неловкой. Он не умел говорить с людьми. Действительно не умел. Но…
– Вы так молоды, – прервала она разъедающие его мысли. – Я не понимаю, как вы можете выстоять в этой борьбе, в этой ужасной тени войны.
– Я не так молод! – немедленно возразил Кеншин. Он ненавидел, когда люди называли его ребенком. Просто потому, что он был меньше ростом…
– О…?
– Эээ… – Кеншин заколебался, глядя на нее через плечо. – Эээ, ну… думаю, что мне шестнадцать*.
– Думаете?
Ну, я полагаю, прозвучало довольно глупо. Кеншин выпрямился, чувствуя жар на щеках.
– Я думаю, что родился летом, но не могу вспомнить точно. – Затем он нахмурился, пораженный внезапной мыслью. Потому что тоже задался вопросом, – сколько тебе лет?
Она сделала паузу, и ее ки снова стала теплее.
– Мне девятнадцать.
Почему-то эта пикантность заставила его чувствовать себя гораздо лучше. Она ненамного старше его. В глазах общества ни один из них не был ребенком… они были достаточно взрослыми, чтобы делать, что захочется.
– Вот и все, – сказала она, в последний раз пробежав расческой по волосам, а затем собрала их в хвост, как было раньше.
Кеншин почувствовал небольшое разочарование, что все закончилось. Ему действительно было хорошо. Беспокойство ушло, будто его и не было, и на его месте осталось умиротворение. Теперь сон придет легко. Он повернулся и улыбнулся.
– Спасибо.
Слабый розовый румянец на ее щеках был ему ответом.
В начале августа все мужчины, проживающие в гостинице, были приглашены на общее собрание. Перед ними предстали Иидзука-сан, Кацура-сан и его телохранитель Катагаи-сан. Все трое выглядели мрачными, но хуже всего был Кацура-сан. Лидер Чоушуу Ишин Шиши был напряжен, под глазами залегли тени, и во всем его теле чувствовалось крайнее истощение.
Все присутствующие смотрели на это с тревогой. Кеншин встал рядом со стеной, в стороне. Как обычно, рядом с ним образовалось пустое место, потому что никому не хотелось находиться рядом с ним.
– Прозвучал призыв к оружию, – начал серьезно Кацура-сан. – Чоушуу идут к столице. На сегодняшний день чуть более двух тысяч человек собрались возле Киото, на юге и юго-западе. Если требования клана Чоушуу не будут услышаны и бойня в Икеда-я не будет расследована, они решатся перевезти Императора в Хаги и восстановить правительство там.
В комнате повисла ошеломленная тишина. Она казалась настолько густой, тяжелой и напряженной, что, казалось, ее можно было резать ножом. Кеншин не знал, как реагировать на эти новости. Они поражали. Война? Сейчас? Уже?
Бакуфу были сильными. Самураев в городе было больше, чем когда бы то ни было. Благодаря гамбиту Шинсенгуми в Икеда-я среди обывателей пошли разговоры, что Бакуфу, наконец, начали действовать сообща, что смелые действия повстанцев были всего лишь жестокими убийствами безо всякой цели…
Перевезти Императора в Хаги?
– Бакуфу численно превосходят нас, – разрезал тишину строгий голос Кацуры. – На сегодняшний день в городе около пятидесяти тысяч самураев, включая отряды из провинций и полицию. Однако наверняка знать невозможно, сколько провинций окажут поддержку Бакуфу. Наши удары значительно уменьшили базу их поддержки. Однако не обольщайтесь – это будет бойня.
Кацура-сан сделал паузу и посмотрел на них, словно говорил с каждым в отдельности.
– Я не собираюсь поддерживать это безумие. Надеюсь, что вы тоже. Однако вы можете решать каждый за себя. Бакуфу дали Чоушуу срок до девятнадцатого… Однако атака начнется до этого.
Молчание.
Кеншин сглотнул. Война. Все это звучало безумно, но может, и сработает? И если все будет сделано правильно, смогут ли две тысячи человек напасть на императорский дворец и захватить Императора? Может, если Бакуфу развалится, если не будет между его силами никакой координации…
У Бакуфу и вправду много людей.
Но они не были воинами единой армии, ни в малейшей степени. Хуже того, в отличие от Шинсенгуми и Мимаваригуми с их опытом столкновения с мятежниками, большинство провинциальных отрядов были бойцами только по названию. Длинная эпоха Токугавы лишила их воли и умения воевать. Большинство из них были людьми, которые привыкли к комфорту их обязанностей и стабильному жалованию.
Только самые крупные провинции озаботились поддержанием своих самураев в боеспособном состоянии.
Так что более чем реален вопрос, какие из крупных провинций поддерживают Бакуфу? Айзу наверняка, в этой провинции более пяти тысяч самураев, и они сохраняли верность Бакуфу веками. Другой верной ставкой была Сацума. Они всегда занимались торговлей с иностранцами, официально санкционированной или нет, что ставило их в противоборствующую позицию с призывом Чоушуу изгнать иностранцев. Не говоря уже о том, что Сацума давно точила зуб – и это мягко говоря – на Чоушуу.
И только от этих двух провинции Бакуфу имел около десяти тысяч человек возле Киото, хмуро понял Кеншин. Шансы три к одному, и это в лучшем случае.
Расстояние от Киото до Чоушуу более 340 миль. В худшем случае Чоушуу, не получив никакой поддержки, придется сражаться с этими пятьюдесятью тысячами человек, отступая на юг через несколько провинций. И кто поручится, что любая из них даст им безопасный проход? Если эти провинции не увидят некую возможность, которая удержит их от поворота против Чоушуу? Мито, Овари, Кий, Кувага, Хиконе… о боже, список получается бесконечным.
Кеншин резко выдохнул. Это безнадежно. Этот план не сработает. Против них слишком многие, и слишком многие выиграют от падения Чоушуу.
Сквозь толпу прокатился ропот. Кацура-сан молча сидел перед ними, ожидая их вопросов, но позволяя людям самим решать, на чью сторону встать. Затем один из самураев с гордостью поднялся.
– Если Чоушуу призывает… Я отвечу. Это может быть тяжелой битвой, но я не трус.
Это единственное высказанное мнение словно сломало плотину, и люди поднялись на ноги, выкрикивая свое согласие или протест. Послышались обвинения в безумии, а затем утверждение, что всякий, кто оставит Чоушуу, трус. И Кацура-сан тоже позорит себя своими словами. Вокруг царил хаос.
Затем Кацура-сан встал и поднял руку, и все замолчали. Лидер Чоушуу Ишин Шиши кивнул всем и повернулся к ним спиной, выходя за дверь. И снова все начали кричать.
Кеншин не знал, что делать. Однако, хотя его тоже раздирали сомнения, как и всех остальных, он определенно не хотел оставаться в этом хаосе. Тихо, как мышь, он выскользнул из комнаты. Немного сосредоточившись, он нашел устойчивую ки Кацуры-сана и бросился за ним. Ему просто нужен был совет. Даже если это была безнадежная битва, он не откажется без серьезной причины. Он догнал Кацуру-сана и Катагаи-сана почти у выхода. Катагаи-сан кивнул ему. Однако Кацура-сан даже не обернулся, говоря:
– Кеншин, если ты решил вступить в эту войну, я пойму.
Неужели Кацура-сан сомневается во мне, в моей верности? Кеншин нахмурился.
– Это безнадежный бой… и я последую за вами.
Кацура-сан медленно выдохнул и повернулся, чтобы посмотреть на него. Его глаза смотрели тяжело и серьезно.
– Тогда останься здесь и защищай людей. Императорский дворец в нескольких милях отсюда. Битва может вылиться на улицы, а там много людей после фестиваля.
Глаза Кеншин расширились в шоке, и он даже не узнал свой голос, когда прошептал:
– Можно ли это остановить?
– Нет, уже нельзя, – тихо сказал Кацура-сан и вышел.
Кеншин остался стоять, в первый раз понимая масштаб надвигающейся беды.
Война грядет.
Он чувствовал, что сидит на пороховой бочке, понимая, что грядет война… и ничего не мог поделать.
Если люди узнают о нападении, Бакуфу получит еще больше сторонников, и повстанческая армия столкнется с невозможным выбором. Они не могли даже никого не предупредить, не ставя под угрозу и без того невеликие шансы мятежников на победу. Чтобы Чоушуу получили шанс захватить Императора, они должны нанести быстрый внезапный удар, чтобы у Бакуфу не было возможности собрать свои разрозненные отряды и ответить.
Однако знание правды отнюдь не облегчало жизнь в ожидании.
Императорский дворец располагался в пределах города. И тысячи людей жили поблизости от него, тысячи домов оказывались под угрозой в результате нападения. Что будет с ними? Сделает ли Бакуфу что-нибудь для них? Возможно, правительство располагает какими-нибудь сведениями, и у него есть план эвакуации? Конечно, оно в курсе угроз Чоушуу, но достаточно ли этого?
Понимание, что нет никаких шансов остановить это, убивало Кеншина.
Девятнадцатого августа Кеншин покинул гостиницу, чтобы побродить по улицам, еще до восхода солнца. Совсем недалеко от дворца первые торговцы пытались вести свой бизнес в обычном режиме. Однако в воздухе уже висело напряжение, подогреваемое многочисленными отрядами из провинций, находившимися в состоянии полной боевой готовности, патрулировавших улицы.
Кеншин старался быть незаметным. Его волосы были закрыты шляпой, он хоронился в тени, когда патрули проходили мимо. Все было как всегда, по правде говоря. Горожане не могли знать, что происходит, но никто не хотел рисковать, связываясь с разраженными самураями с их вспыльчивым нравом.
В конце концов, самурай имел право убить, если чувствовал себя оскорбленным, поэтому присутствие множество вооруженных людей на улицах заставляло всех чувствовать себя в напряжении. Кеншин возвращался обратно к гостинице, когда вдалеке раздался пушечный выстрел, и его рев оглушил, как гнев богов. Люди застыли в шоке, некоторые закричали от страха… только для того, чтобы увидеть худший кошмар в своей жизни.
Пламя и темные столбы дыма поднимались на горизонте. Кто-то поджег город. Крики паники заполнили все вокруг, и люди побежали вниз по улице, на юг, подальше от огня, как стадо овец, и даже Кеншин почувствовал панику, когда внезапное понимание ситуации ударило его. Город заполнен людьми. Деревянные дома, высохшие во время летней жары, напоминали трут, а ветер дул на юг. Он будет распространять пламя, как лесной пожар, на всем пути к старому городу, к торговым кварталам и плотно застроенным жилым районам.
И его ничто не остановит.
…Томоэ.
Кеншин ахнул. Ему нужно вернуться, ему нужно добраться до… Томоэ, предупредить людей, оставшихся в гостинице. Они должны отправить людей в безопасное место прямо сейчас.
Он побежал, как никогда раньше не бегал.
– Томоэ! Ты должна уйти! – закричал Кеншин, когда ворвался в гостиницу и увидел, что она подметает пол.
Она замерла, и ее глаза распахнулись в тревоге.
– Что такое?
– Город в огне! – прокричал Кеншин перед тем, как взлететь вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и ворваться в комнаты, пинками поднимая людей. Из примерно двадцати человек, проживавших в гостинице, половина ушла на прошлой неделе, чтобы присоединиться к силам Чоушуу, собиравшимся около города. Те немногие, что остались, оказались наиболее низкого ранга, ронины или те, кто не стыдился своего отвращения к войне.
Разбудив всех, Кеншин оказался окружен всеми постояльцами и сотрудниками – Оками-сан и двумя девушками-служанками. Отчаянная необходимость побуждала его говорить не переставая обо всем, что он видел – о патрулях Бакуфу, направлявшихся в сторону дворца, пушечных выстрелах и огне на горизонте.
– Если мы ничего не сделаем, люди погибнут в этом хаосе. Ветер дует на юг, и огонь распространяется очень быстро. Нам нужно помочь людям и направить их подальше от опасности, – поспешно объяснял Кеншин, когда в гостиницу ворвался самурай.
Это был Танака, один из тех, кто ушел на бойню, он был весь к крови, его глаза дико сверкали, и он кричал:
– Они собираются сделать это! Чоушуу собираются добиться успеха! Огонь прикрывает наше отступление! Идемте все! Мы должны помочь им! Повстанцы выигрывают эту войну!
– К черту войну! – закричал Кеншин, выбросив вместе с эмоциями ки. Никогда раньше он не чувствовал такого гнева из-за чьей-то глупости. Кента перетек на его сторону, и он усилил голос. – Послушайте меня! Выиграет Чоушуу или проиграет, это нас не интересует. Вы уже приняли свое решение. Есть люди, обычные горожане, которые нуждаются в нашей помощи. Мы должны вывести их отсюда и отправить в правильную сторону!
И все, даже Танака, уставились на него так, словно никогда раньше не видели.
– А сейчас соберитесь! Куваба, беги к Каварамачи и предупреди других Ишин Шиши, которые воздержались от этого боя. Йошивару, иди и помоги пожарным! А все остальные направляйте людей на восток, к горам, не на юг, куда распространяется огонь! Оками-сан, соберите все необходимое и убирайтесь отсюда! Очень скоро огонь будет здесь!
Все уставились на него, разинув рты…
– Шевелитесь! – крикнул Кеншин.
И только после этого они начали что-то делать.
Только Томоэ стояла в коридоре, одна, как белый призрак, с широко распахнутыми от шока глазами. Затем она собрала всю свою решимость, крепко сжала кулаки и сказала:
– Я помогу Оками-сан здесь. Пожалуйста, иди и помоги другим.
Именно тогда Кеншин увидел ее силу, ее решимость бороться за то, что было правильным. Он не стал спорить, просто кивнул ей и ушел. Были люди, которые нуждались в его помощи.
Дым тяжелой пеленой висел в воздухе, улицы кишели людьми, которые, как стадо, упорно шли на юг. Большинство старались захватить с собой все, что можно, и пробраться сквозь толпу как можно быстрее. Крики и вопли разносились по округе, слабые голоса терялись в шуме. Толпе было все равно, кто отстал или был затоптан в этом хаосе, дети, немощные или старики.
Кеншин никогда не видел ничего более ужасающего.
Паника, охватившая его, была стократ хуже, чем на фестивале. Страх душил его. Крики, вопли, ужасный треск огня становились все ближе, сливаясь в один сплошной гул. Было практически невозможно думать. Хуже всего было то, что люди по-прежнему выбирали путь на юг, не понимая, что так они не смогут убежать от огня по забитым людьми улицам, узким для такой толпы.
Он надеялся, что его предупреждения было достаточно. Он надеялся, что люди из Ишин Шиши собрались вместе и изменят направление движения на восток, потому что в одиночку Кеншин бы с этим не справился, он был слишком слаб, слишком мал.
Огонь подбирался все ближе. Кеншин сглотнул и направился к нему, чтобы помочь отстающим. Стараясь сосредоточиться на мерцании их ки, он бежал сквозь маленькие улицы и мимо домов, выискивая присутствия, которые были заперты или застряли на месте, и делал все возможное, чтобы заставить их двигаться.
Чем ближе он подходил к огню, тем отчаяннее была борьба со временем. Но с Кентой на своей стороне, направляя ки к клинку, он крушил стены и препятствия, ломал двери и завалы, пробираясь к тем, кто остался позади.
Он потерял счет времени, настолько сосредоточен был на поиске людей. Его голос охрип от крика, глаза пересохли от жара, из-за дыма было трудно дышать. Было больно от попыток направить свою ки, стараться почувствовать другое присутствие вокруг него. Он резал и рубил, вытаскивая людей из рушащихся домов, заставляя их бежать…
Когда пожар достиг гостиницы Оками-сан, Кеншин был на грани обморока от изнеможения. Однако улицы были пусты, люди бежали, и он не смог больше почувствовать ни одного присутствия позади себя, только жар и дым, перекидывающиеся с дома на дом.
Кеншин вздохнул с облегчением и побежал.
Он нашел Томоэ в паре миль к востоку, окруженную толпой детей, цеплявшихся за нее. Люди шли мимо нее, но время от времени кто-то выкрикивал имя, и ребенок выскакивал и бросался к говорившему. Она помогает детям не затеряться в толпе? Несколько мальчиков и девочек рядом с ней не кричали и не плакали больше. Они прижались к ней и слушали ее слова. Похоже, ее природное спокойствие и бесстрашие облегчали их панику, позволяя им довериться ей в поиске их семей. Среди всего этого хаоса дети понимали, что она делает, и она стала спокойным островком в бушующем море.
Она была… впечатляющей.
Болезненное тепло разлилось в его груди в тот момент, когда он ее увидел, и Кеншин понял, что любит ее. Не в той тихой, невысказанной манере, свидетелем которой он стал, глядя на Мастера и Осуми-сан, когда Мастер смотрел на Осуми-сан, а она улыбалась ему в ответ, приглашая его посмотреть еще. И не в той манере, которую он услышал от девушек в гостинице, когда они обсуждали самураев, оценивая их внешность или состоятельность.
Нет… Томоэ значила для него гораздо больше, чем все это. Ее тихая грация, ее сила, ее доброта… она была воплощением всего, чего он когда-либо желал. Тепло в груди стало болезненным до крайности, до крика. Как было бы замечательно сейчас оказаться рядом с ней и завернуться в ее спокойствие.
Кеншин вздохнул и посмотрел в сторону. Как он смеет думать об этом сейчас? Беда была рядом, люди, идущие бесконечным потоком, только что потеряли все, что имели. И несмотря на то, что он был истощен до крайности, полон онемения и боли, ему предстояло проделать еще большую работу, люди по-прежнему нуждались в помощи, а у него две здоровых руки.
Кеншин поднял глаза и посмотрел на Томоэ поверх угрюмой толпы. Ее глаза распахнулись, найдя его. Он кивнул ей. Только один раз, но этого было достаточно.
Затем он развернулся и отправился обратно в город.
Ветер дул на юг, распространяя огонь на всем пути до жилых районов, торговых кварталов и трущоб. Пламя продолжало пылать до самого вечера, покрывая весь город завесой дыма. То немногое, что им удалось сделать – Кеншину, Томоэ, немногим остававшимся в гостинице людям Ишин Шиши – казалось незначительным посреди всего этого ужаса.
Однако к ночи пламя окончательно погасло. Целые районы лежали в руинах, вместе с большей частью юго-востока Киото.
Даже на фоне этого стихийного бедствия Кеншин видел людей Чоушуу, бегущих от императорского дворца и людей Бакуфу, преследующих их сквозь толпу, не обращая внимания на творящийся вокруг них хаос. Похоже, война свела с ума людей с обеих сторон. Томоэ согласилась с ним.
– Они не видят ничего, кроме войны и мести. Бакуфу и мятежники, обе стороны потерялись в своем безумии, а посреди этого оказались простые люди.
Все эти разрушения… напрасны.
Кацура печально вздохнул, глядя на тлеющий город перед ним. Несколько горячих глупцов, немного дезинформации, преувеличения и пленник, который слишком много знал – немного понадобилось для катастрофы, которая случилась. Несколько простых вещей, и Шинсенгуми совершили налет на Икеда-я, а руководство Чоушуу призвало к оружию. У них была армия в три тысячи человек и дерзкий план… но у врага, ожидавшего их в императорском дворце, было двадцать тысяч человек и западные полевые орудия из Сацумы.
Неизбежный результат – более двухсот убитых со стороны Чоушуу и всего несколько десятков у Бакуфу. Только эти потери были непростительны, а эти идиоты еще и подожгли город.
Кацура вздохнул. Этим утром даже ему было стыдно называть себя мятежником Чоушуу.
По самым скромным оценкам, более двадцати пяти тысяч домов было уничтожено огнем, значительная часть города. Ветер раздул огонь по всему городу, распространяя пламя до тех пор, пока ему уже нечего стало поглотить. Жертвы среди мирного населения были неисчисляемы – никто даже не мог предположить их количество.
Поправив камышовую циновку на плечах, Кацура вздрогнул. Вес стыда и поражения придавил его плечи. Несмотря на все, что он пытался сделать, все закончилось этим.
– Посмотрите на нас сейчас… Фракция Чоушуу в Киото уничтожена. Нас преследуют как врагов Императора. В Хаги консерваторы набирают силу. Было обращение к официальному правительству. – Кацура снова вздохнул. – Некоторое время я буду в бегах. Я не могу вернуться в Хаги, но если останусь здесь, то буду пойман.
Мальчик, прислонившийся к мосту над ним, тихо спросил:
– Что мне делать? Гостиница сгорела дотла.
Кацура задумчиво нахмурился. Позиции Чоушуу в Киото уничтожены, Бакуфу и руководство его собственного клана охотятся за ним, его средства ограничены. Однако он сделал некоторые приготовления для наихудшего сценария еще в начале лета, когда секрет личности Кеншина оказался под угрозой. При отсутствии других вариантов этот все еще был жизнеспособен.
– Я арендовал дом в Оцу, недалеко от столицы. Ты можешь скрыться там, пока не решишь, что делать. Я буду связываться с тобой через Иидзуку.
Это хорошо для Кеншина, но была еще девушка. Ее магическое влияние делало Кеншина лучше, хотя он этого даже не замечал.
– Томоэ-чан.
– Да?
– Если тебе некуда идти, не могла бы ты пожить с Химурой? Молодой паре легче избежать подозрений, чем одинокому молодому человеку. Конечно, это просто для вида.
Позаботься о нем, пожалуйста, подумал Кацура и устало поднялся на ноги. Сегодня, в это ужасное утро, он был таким же нищим, как и все, и скрывал узнаваемое лицо под шляпой из тростника.
Разыскиваемый и Бакуфу, и консерваторами Чоушуу в качестве козла отпущения за эту катастрофу, человек по имени Кацура Когоро был раздавлен. Дело его жизни рассыпалось пеплом, а репутация уничтожена. Но его учитель, Ёсида Сеин, и символ его веры все еще был с ним, и, несмотря на это бедствие… он воскреснет.
Ради будущего страны Ишин Шиши воскреснет.
Кеншин прислонился к перилам моста и смотрел, как Кацура-сан уходит. Никогда прежде он не видел, чтобы его лидер был таким… побежденным.
Если быть абсолютно честным, он чувствовал себя так же. Каждая клеточка тела болела, истощение давило на него. Если бы он мог себе это позволить, он бы сел и заснул прямо здесь. Вздохнув, он посмотрел на женщину рядом с собой. Томоэ выглядела, вероятно, так же плохо, как и он. Она была покрыта грязью, сажей и потом. Но она так помогла ему, пройдя через все трудности. Даже сейчас она последовала за ним, чтобы встретиться с Кацурой-саном.
