Текст книги "Пушок и Перчик (СИ)"

Автор книги: слава 8285

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Пушок сжимает ладонь сильнее.

– Я готов. Если ты хочешь, я готов.

Я наклоняюсь, чтобы вплотную взглянуть в его круглые, состоящие из одного зрачка, глаза.

Пушок надавливает еще.

– В принципе – это справедливо. Я делаю больно тебе, ты делаешь больно мне. Пускай! Я даже сам этого хочу! Давай! Укуси меня так сильно, как хочешь. Я не буду ругаться и не полезу в драку. Я не обижусь. Ну... по крайней мере – постараюсь.

Я вижу, как он раздумывает. Чувствую, что ему хочется.

Блин!

Прокусывает до крови.

– Ты так неравнодушен ко мне?!!

Он отпускает мою ладонь. Забавная струйка крови бежит по запястью, вниз, к локтю. Он усердно все слизывает, своим сучим теплым всепроникающим языком.

– Пушок. Я тут подумал... – я беру его за хвост, тяну к себе. – А давай...

Он выворачивается, отступает, смотрит на меня с интересом.

– А давай, – я хитро улыбаюсь, – займемся ЭТИМ прямо сейчас? А? Ты – и я? А?

Он рычит, потом разворачивается ко мне задом и начинает сгребать на меня весь хлам с пола задними лапами, как будто я куча говна, которую он только что навалил и хочет закопать.

– Да это шутка была! Шутка! Пушок! – хохочу я. – Я извращенец, но не до такой же степени!

Пушок уходит в другую комнату.

Отсмеявшись, я начинаю прикреплять прицел к “Носорогу”.

Я взял Пушка на задание. Вот уже минут сорок мы сидим в старом фермерском доме. Вернее, от всего дома осталось только три стены и перегородка. Вот за эту перегородку псина и ушла.

Когда-то здесь была ферма. От сарая остался только рассыпающийся фундамент. От ограды – несколько столбов и жердей. Древняя газовая плита вросла в землю. И я могу поклясться, что в холодильнике кто-то живет.

Но самое удивительное – здесь сохранилась заправленная кровать. ЗАПРАВЛЕННАЯ КРОВАТЬ! Около пустого проема окна я сижу на ней, готовлю оружие.

Это так странно. Можно откинуть одеяло, опустить голову на подушку... и представить себе, что мама уложила тебя спать, и что целы двери, стены и окна. И забор, и земля ухожена, и погреб полон еды.

Но глаза лучше не открывать. Потому что тут же окажешься посреди поля в доме из трех стен.

Реальность!

Я готовлю оптику. Солнце в зените, и от него нет спасения. Хоть бы чуть-чуть крыши осталось, что ли!

– Пушок! Это была глупая шутка, я скучаю по тебе, иди ко мне!

Тишина.

– Я урод и шутки у меня уродские, и я больше никогда так не буду! Иди сюда, я тебе вкусненькое дам!

Срываю наволочку, складываю в несколько слоев и кладу на пустую оконную раму. На эту подкладку опускаю дуло пистолета. Зажмурившись, ощущая, как пот пролазит сразу и в глаза, и в ноздри, и в рот, смотрю в прицел.

Землянка бежек в пятидесяти метрах от моей позиции. Пришли совсем недавно, вырыли землянку. Мать и пятеро детей. Пятеро! А где муж? Убили? Сожрали? Арестовали? А может, просто сбежал? Пять детей!

Мамаша совсем еще молоденькая девушка. Может, ровесница Пушка. Страшная, как моя жизнь!

Худющая, с гнилыми зубами – такую ночью можно и за упыря принять! Как эта орава детей ее не доконала?

Живут в землянке, как стайка землероек. Чем живут, что жрут? Я даже думать об этом не хочу!

Вот один ребятенок из-под земли выскочил, и тут же второй, и за ними третий, совсем еще кроха голожопая. Бегают, играют, хоть бы хны! И не знают... Ох, не знают!

Они не знают, а в артели все знают. Уже донесли – ходит один, круги нарезает, присматривается. Выжидает... А мы его выжидаем. И на хитрую жопу найдется хрен с винтом!

И дети эти – они как приманка. Наверное, это неправильно, нехорошо. Честно говоря, я не думаю об этом. Конечно, в идеале упыря нужно распечатать еще до того, как он кого-то сожрет. Ну а нет – так нет.

Землянка стоит в стороне от других землянок и палаток: то ли боится она, то ли что?

А в паре километров отсюда – уже Нахаловка. Стена скрывает ее от меня.

Грязно-серая полоса трущоб, она мреет в раскаленном воздухе. Он ее как бы плавит. Все это бесконечное нагромождение лачуг с плоскими крышами, антеннами, бельевыми веревками, кучами мусора.

Плавит, плавит – и никак не расплавит.

– Блин!

Пушок подходит ко мне бесшумно.

– Пришел, Пушнина?!

Он заглядывает мне прямо в душу.

– Чё ты смотришь так? Думаешь, я тебя обманул? У меня взаправду есть вкусненькое!

Я достаю пакетик с одной порцией собачьих консервов.

– Во! “Ягненок с овощами”. Блин! Да я сам такое хочу! Может, я съем?

Он смотрит на меня жалостливо-жалостливо.

– Ладно!

Радостно гавкает. Я вываливаю все на ладонь, протягиваю ему.

“Лижи мне пальцы! Ты же не собака? Верно? Мне нравится ощущать палец у тебя во рту... и в пасти... Я...”.

Пушок гавкает, прыгает на кровать, рвется к окну.

– Куда ты, тихо ты!

Я спихиваю его на пол. Проморгал! Опускаю палец на курок... Твою мать! Он весь в собачьей жратве!

Нет! Пушок на меня плохо действует! Расслабляет!

Вытираю пальцы о покрывало, припадаю к прицелу.

Упырь уже жрет вовсю! Схватил одного – темненького мальчика лет восьми. Свернул шею. Семьи мальчика не видно, других упырей тоже.

Вот оно все... как на ладони. Выгоревшее на солнце жухлое поле. Упырь на коленях. Тело мальчика видно плохо. Упырь пожирает его сразу. Сжал ножки и заглатывает, откусывает раз за разом. Косточки трещат, как сухие веточки.

А выстрел прикольный! Секундная задержка... и бах! От упыря отлетает половина головы! Долго кувыркается в сияющем небе...

Мать вылетает из землянки.

Упырь падает, брыкается.

Встань! Встань! Я не хочу идти туда! Не хочу видеть этого ребенка! И тем более его мать!

Упырь встает на колени, и я тут же разворачиваю ему грудь вторым выстрелом.

Сердце я просрал, но туда, в этот визг, в это горе, в этот ужас я не пойду!

Хватаю бутылку с водой – она пустая. В ярости отшвыриваю ее. Встаю, начинаю собираться.

– Плохо! Плохо! – кричу я на Пушка.

Уже ухожу, но он хватает меня за штанину.

– У меня больше нет ничего! Пойдем!

Он гавкает в сторону землянки.

– Ах, сознательный! Ты сознательный?!! Да?!! Тем более за чужой счет!

Он гавкает, рычит.

– Я не пойду туда! Не пойду! Я это ненавижу!

Я слышу дикий вой матери, разворачиваюсь, чтобы уходить прочь. Пушок преграждает мне путь.

– Ты хочешь, чтоб я их усыновил?!!

А почему, собственно, я ору?

– Взял на содержание?!! Воспитал?!! Женился на ней?!! Пушок! Уйди! Не нервируй меня!

Он рычит.

– На!

Я швыряю ему золотой. Он смотрит на меня.

– Я не пойду туда! Я предупреждаю тебя официально – я не пойду туда! И больше не дам! И так – сердце просрали!

Он берет золотой в пасть и несется к бежкам. Я ухожу немедля. Догонит!

Подбегает, семенит рядом, все пытается заглянуть в глаза.

– Не смотри на меня! – психую. – И не думай обо мне! И не... не... – я не знаю чего еще “не”. – И не... и уйди!

Он все равно бежит рядом.

В “ЖАР-ПТИЦЕ” я долго сижу над стопкой текилы. Тело не хочет ее принимать. Душа хочет, а тело не хочет. Что-то я последнее время стал часто задумываться о душе. Не к добру это!

Перед глазами все стоит этот недоеденный ребенок...

Я уже подношу стопку к губам, как меня окликают:

– Вы готовы?

Это Чик-Чик. Невысокий, коротко стриженый, черноволосый, загорелый, худенький. Шорты в сигаретных прожогах, истоптанные шлепки, свернутая футболка висит на плече.

– Здрыснул в ужасе! – огрызаюсь я.

Все! Он мене сбил весь настрой! Теперь я не смогу вообще это проглотить!

– Не ругайся, Перчик! Мне велено отвести вас к бабуле!

Как он везде все успевает?

– Ну так веди!

– Дай стопочку допить! Чтоб сходили удачно!

Хитрая сволочь! Небрежно даю ему стопку, и он тут же проглатывает ее, не морщась.

Я беру большую бутылку минералки без газа и прячу ее в термопакет.

Мы выходим из Нахаловки. Проходим поле, углубляемся в джунгли. Когда Пушок вываливает язык из пасти, я даю ему пить из бутылки. Пью сам.

– Перчик, дай и мне!

– Ты мне еще за текилу должен! – я прячу бутылку.

Мне не жалко, мне стремно. После Чик-Чика приложиться к бутылке – равносильно приложится ко всем членам Нахаловки. Два раза. Мне не стремно пить после собаки, но стремно пить после ребенка. Как мы дошли до жизни такой? Где свернули не туда? Успеем ли исправиться?

Чик-Чик подскакивает, ломает палку и бьет ею что-то в кустах. Наклоняется и за хвост поднимает оглушенную змею. Завязывает горловину футболки в узел и в созданный таким образом мешок сует змею.

– Клас-с-с-с! Будет ужин на славу!

Мы с Пушком смотрим на него с интересом. Он, довольный, закуривает сигарету.

– Ты любишь змей, Перчик?

– Нет.

– Так ты их не пробовал!

– Не пробовал. Я черепах пробовал.

– Зря! Если змею правильно приготовить – язык проглотишь!

Я молчу. Жду, пока он докурит.

– Перчик, а давай... я тебе сделаю по дешевке... а?

Меня передергивает: в этой чаще, на жаре, в окружении всяких сикарашек…

– Мне деньги нужны на вечер, ну давай, а? Все, что хочешь, со скидкой!

Тут же Пушок хватает его за лодыжку.

– Ай! Чертова псина! До крови прокусил! Он чего? Больной? Че я сделал-то?

Я усмехаюсь:

– Он шлюх не любит!

– Да я ему щас!

– Не трогай собаку! – вскрикиваю я.

Лачуга бабули выглядит убого даже для халуп Нахаловки. Это просто три листа железа, образующие три стены. Сверху еще один лист – это крыша. Четвертой стены, как и двери, нет. Заместо нее натянуто обычное одеяло. На фоне всего этого – новехонький, довольно дорогой генератор на солнечных батареях смотрится крайне неестественно. Генератор работает, гудит насос. Шланг закинут на крышу и постоянно обливает всю конструкцию холодной водой – вот и все кондиционирование.

Рядом с этим сооружением небольшое болотце непередаваемо кислотно-зеленого цвета.

Бабуля появляется неожиданно. Это довольно высокая седая патлатая бабка, совсем беззубая. Не успев появиться, она тут же лупит Чик-Чика палкой по тощей спине.

– Паскудник! Приперся! Я же тебе говорила! Пока жопой торгуешь – не приходи ко мне!

– А кто кормить меня будет?!!

– Устройся на нормальную работу!

– Это нормальная работа!

– Не нормальная! Не нормальная! Не нормальная! – каждое восклицание она подкрепляет ударом.

– Старая карга! – кричит он, отбежав на безопасное расстояние.

– Всевышний сократит твои дни за такие слова!

Она как-то хитро складывает пальцы на правой руке, целует их и поднимает руку к небу. Как в знак клятвы, наверное.

– Бабуль, я...

Она оборачивается ко мне, и я тут же пребольно получаю палкой по плечу.

– Развратник! Извращенец!

Я стою, опустив голову.

– Не мерзко самому-то? Ты же здоровый красивый парень, молодой, сильный, умный, что же ты делаешь?

– А что я?..

– А ты не дерзи мне, не дерзи! Почему семью не заведешь? Девушку не найдешь? Почему? Все вы наркоманы, алкоголики! Извращенцы! Только о себе думаешь!!! Зачем тебе дети, зачем семья? Тебе только кайфовать, развратничать! У-у-у-у!

– Моя вина, грешен! – я сам удивляюсь своим словам.

Бабка тут же смягчается. Мой покорный вид действует на нее успокаивающе.

– Иди сюды!

Она берет Пушка на руки, заглядывает ему в глаза, он все отворачивает мордочку. Косится на меня жалостливыми глазами. Бабка оставляет его в покое, закуривает.

– Сделали ему. Одна вертихвостка, сучка, – она сплевывает. – Живет вон там, в пещере. Вон, видишь гору?

Костлявым пальцем она тычет на каменный клык горы, возвышающийся над изумрудным морем чащи.

– В пещере? – удивляюсь я.

– Как дикий зверь! Нелюдь поганый, прячется от людей!

– Она упырь?

– Чего ты? Ну да... упырь.

– Разве такие бывают?

– Всякие бывают!

Я молчу, не знаю, что сказать. Почему-то беру Пушка на руки.

– Ну! Чё встал? Хочешь, чтобы я сама пошла и за тебя разбиралась?

– Нет, я просто... А вы сами не можете снять?

– “Сами не можете!” – мерзко передразнивает бабка.

Я уже развернулся, чтоб уйти, но остановился, повернулся и спросил.

– А... извините, а почему он... ну, когда собака...

– Сучка? А сам-то как думаешь?

– Я... не... я...

– Сущность у него такая. Душа... В душе он девка! В душе он щенок и девка!

– А-а-а-а-а... Бабуль, а я?

– А ты, кем бы ты был?.. в кого бы ты превращался, ты это хочешь спросить?

– Угу...

– А ты... – она смерила меня презрительным взглядом. – В кота! В наглого, ленивого, обжористого котищу!

– Хорошо хоть не в петуха! – усмехнулся я.

Пушок спрыгнул на землю, и мы спешно зашагали прочь от этой дикой бабули. И глядя на гору, я все думал – правду ли сказала бабка или просто подколола меня с моим бывшим кланом?

====== Глава 6 ======

Я стоял, тяжело дыша. Все чувствовал, как сердце бьется. Все оборачивался назад.

Солнце только рухнуло за горизонт, и тут же ночь хлынула с земли, вздыбилась и затопила всю вселенную.

Пушка рвало. Бурно, тяжко. Он отлеживался на спине, положив голову повыше на камень, затем внезапно переворачивался, вставал на четвереньки и рыгал.

Я не мог на это смотреть, у меня не было даже воды, и я прошел вглубь пещеры.

Пещера оказалась большой, овальной. Напоминала пасть сома или какой-то еще рыбы... забыл, как называется.

Сонная тишина обволакивала все вокруг. Пушок остался лежать у входа, а я прошел вглубь, чтоб осмотреться.

Пещера оказалась неглубокой. Я прошел совсем немного, заметив что-то по левую руку. Сначала мне показалось, что это камень или... ну там... выступ... Но подойдя поближе, я увидел, что это дом.

Вполне обычный, нормальный, одноэтажный дом. В Нахаловке таких не было, а у граждан они стояли на каждом шагу. В таких жили небольшие семьи среднего класса.

Я долго стучался в тоненькую дверь. Ноль движения внутри. Потом я заметил, что не заперто. Покашляв, потоптавшись, сказав какие-то дурацкие слова, я прошел внутрь. Сразу зажегся свет во всех комнатах, заиграла музыка. Громкая, дикая, визгливая, дурная, подростковая.

Невысокий потолок, светлые тона. По правую руку был зал: мягкая мебель, журнальный столик, стена-телек. По левую руку, через арку, находилась кухня-столовая. Гигантский холодильник, микроволновка, дорогой набор специй.

За этими комнатами было еще три. Одна из них точно была спальней. Огромная кровать и дорогущее постельное белье черного цвета.

Две другие были завалены хламом. И даже не хламом, а шмотками. Везде были пакеты из бутиков, бесконечные пирамиды коробок с обувью, ремни, очки, флаконы духов.

Мне послышалось что-то, и я вышел из дому. Снаружи все было тихо. Я подошел к Пушку, присел на корточки, погладил по голове.

– Ну! Как ты? – сочувственно ему улыбнулся.

– Да вроде отпустило... – прошептал он со страдальческой улыбкой на побелевших губах.

– Как это мило!

Я поднялся, шагнул вперед, прикрывая собой Пушка.

Прямо перед нами стояла девушка. Я дал бы ей лет шестнадцать, может меньше. Среднего роста, худая, даже костлявая. Темно-рыжие длинные прямые волосы ниже плеч. Какая-то не по размеру футболка, огромная настолько, что у нее из ворота было оголено правое плечо. Светлые, все изорванные джинсы, с огромными дырами на коленках.

Девушка с наглым интересом рассматривала нас. Пушок поднялся.

– Ах, это ты! Приветик! – вскрикнула она, увидев Пушка. – Пришел? А я как чувствовала, что ты придешь!

– Ему плохо, он очень страдает, мы пришли... – начал я.

– Афигеть!!! Так вы... вместе? Вы... – она сделала такое движение, как будто наматывала на руки веревку. – Любовнички! Класс! Это круто! Я люблю таких мальчиков!

Я нахмурился.

– Вы снимите... эту... вернете его... чтоб он был как раньше?

Она хитро на меня посмотрела.

– А вы мне что? Что я буду с этого иметь? Давайте! Удивите меня! Заинтересуйте!

У меня все вымерзло в груди. Об этом я совсем не подумал. Что ей можно предложить? Деньги? Сколько она попросит? Один золотой? Десять? Сто тысяч? И что мне делать? Идти воровать? Убивать? Залезть в долги до конца жизни?

– Я... а что бы вы хотели? – стараясь выговаривать слова четче, спросил я.

– Ну для начала, меня зовут Мицуко Саюи, давайте пройдем в дом, и там я определюсь.

Что-то напевая себе под нос, быстрым шагом она прошла в дом.

Мы переглянулись.

– Это она меня сукой сейчас обозвала или чего? Я не понял.

– Все будет хорошо, успокойся!

Пушок взял меня за руку.

В зале она взяла бутылку вина и плюхнулась на диван.

– Садитесь! – наполняя бокал, она кивнула на кресло.

Я сел в кресло, а Пушок пристроился рядом на подлокотник.

– Вы геи? – начала расспросы она, посмаковав вино. – Нет, вы не подумайте, я люблю геев! Вы расскажите-ка мне вот что... как вы познакомились?

Пушок посмотрел на меня, снова взял за руку.

– В баре, – начал я.

– И как... как, мне интересно, как? Ну!

– Да я... просто увидел его... и...

– И? Влюбился с первого взгляда?

Я молчал.

– Влюбился?

– Да!

– Он красивый! Он тебе нравится?

Пушок сильнее сжал мою руку.

– Да.

– Сильно?

– Да, очень.

Она хитро оглядела меня.

– Хорошо, это хорошо, – она допила бокал и вновь наполнила его. – Ну а ты. Ты... беленький... любишь его?

– Да! – просто и даже радостно сказал Пушок.

Я покраснел, опустил голову.

– Вы трахались?

Я дернулся, но он сжал мою руку уже до боли.

– И как? И кто кого? – она улыбалась, глаза сверкали.

– Он... меня... – сказал Пушок.

Я скрипел зубами.

– И как? Как тебе?

– Мне – хорошо.

– Любишь когда тебя... в задницу?

– Люблю.

– И сколько у тебя было партнеров?

Пушок помолчал немного.

– Трое...

– И все?

Она задумалась.

– Ладно! Я вроде... Вставайте! Ну! Поживей!

Мы поднялись.

– Целуйтесь.

Я сжал рукоять револьвера. Пушок обнял меня, посмотрел в глаза, пригладил волосы, притянул за шею и поцеловал.

Поцелуя не получилось. В первый раз за все время, что мы были вместе. Я просто стоял и все. Он облизал мои губы, потом зубы, просунул меж ними язык... Я услышал его тихое постанывание. И вдруг мне в лицо прилетел тапок. Я вздрогнул, отшатнулся.

– Скучно! Вы не стараетесь! Это плохо, очень плохо!

Я тяжело дышал, Пушок вытирал губы.

– Ладно! Ты... светленький... раздевайся!

Я подался вперед, но Пушок умоляюще заглянул мне в глаза.

Я развернулся, подошел к окну.

Пушок махом скинул с себя одежду.

– Какой ты прикольный! И член прикольный. Ты наяриваешь? Ну-ка, подергай сам себя!

Пушок стал не спеша работать рукой.

Она разделась, полезла в шкаф и достала какую-то упряжь.

– Помоги!

Пушок стал распутывать черные ремешки. Надел на нее и застегнул на поясе. Она повернулась ко мне, и я увидел, что у нее между ног болтается резиновый член. Он был средних размеров, не большой, но и не маленький. Белый, с натурально проработанными венами и розовой головкой.

– На колени!

Пушок опустился вниз, она схватила его за волосы и засунула член в рот.

– Соси... соси... давай!

Она сама задавала темп его голове.

– Нравится? У кого лучше? У него лучше?

– Я... Я не... – сказал он, сглотнув слюну.

– Что – ты? Ладно! Давай на кровать!

Он, как сомнамбула, встал, пошел к кровати. Она толкнула его, поставила на колени, нагнула. Достала смазку и щедро, чересчур щедро смазала эту резиновую штуковину. Потом налила ему между булок.

– Давай сам!

Он принялся втирать гель.

– Палец туда засунь, вот так. Ладно, хватит!

Она откинула его руки и принялась впихивать, вдавливать в него эту резиновую фигню.

Он стоял на коленях у кровати, зарывшись лицом в постель, а она пыхтела над ним. Худая, бледная. Впалый живот, торчащие ребра... а грудь красивая.

Движения ее были странные, резиновая штука гнулась, норовила выскользнуть. Лица Пушка я не видел, он вел себя тихо, лежал, поджав под себя руки.

Девушка же разошлась не на шутку. Она то вставала на колени, то приподымалась, тяжело дыша, хлестала его по спине. Когда штуковина от ее рывков вылезала наружу, она со злостью хватала ее и погружала в прежнее место.

– Ты смотришь? – запыхавшись, спросила она.

– Я? Да! – я словно бы опомнился, сделал шаг вперед.

– Ты его так же? Так же? Ты! Его!

Я сжал рукоять пистолета.

– А тебе? Тебе нравится?

Пушок что-то промычал, не поднимая головы.

– Что?!! – она схватила его за волосы и задрала голову. – Тебе больно? Скажи!!!

– Да! – прошипел он сквозь зубы.

У меня все опустело внутри.

– Сейчас... сейчас... сладкий! Еще немножко! И я верну тебя... тебе... все сделаю... как было... только ты не молчи... не молчи!

Я подошел и... нажал на курок... Ее голова забрызгала всю комнату. Я схватил ее за плечо, отшвырнул от Пушка, перезарядил и разнес ей грудь. Опять перезарядил и опять выстрелил, и опять, и опять, и опять, и еще разок!

Она уже давно рассыпалась в прах, но у меня оставался последний патрон, и я уже хотел зарядить и его, как Пушок сшиб меня с ног.

Он навалился на меня, схватил за волосы и принялся долбить мою голову об пол. А потом до меня дошло, что он орет при этом:

– Что ты наделал?! Что... что... что ты... как ты?! Проклятый! Несчастный! Ты!

Его лицо покраснело от слез, а он все орал, и плевался, и плакал.

– Прости!

– Прости?!! Прости?!! Это... это ты говоришь... сейчас... говоришь... зачем?

– Прости!

– Ты! Ты! Ты! Ты – сука! Вот ты кто! Сука!

Я свалил его с себя, огляделся, поднялся.

– Я умру теперь! Умру! Ну зачем? Ты не ее убил! Ты меня убил! Меня! Понимаешь... ты!

Меня передернуло.

Пушок вскочил и набросился на меня с кулаками, начал хлестать мне по роже, я оттолкнул его.

– Ненавижу тебя! Ты меня убил! Убил!

Я взорвался.

– Да уж лучше сдохнуть, чем – такое!!!

– Сдохнуть?!!

– Да! Сдохнуть!!!

– Ты бы...

– Я бы... да! Я бы забился в уголок и подох! Но жопу бы не подставил!

– Ты не знаешь, как это больно!!! Не смей кричать на меня!!!

– Я знаю, что ты шлюха! Шлюха использованная! – заорал я.

– Шлюха?!!

Он опять бросился на меня. И пока мы боролись, я запустил правую руку ему между булок, вымазал пальцы в этой скользкой гадости и принялся втирать ее ему в рот.

– Вот она, вся цена твоя! Вот она!!! – я отпихнул его.

Пушок отплевался, схватил пистолет (мой же пистолет!) и направил его на меня.

– Может, оно и верно... может, оно и так... – прошептал я и опустился на колени.

Он сделал шаг вперед и уткнул дуло мне в лоб. Рука его подрагивала.

– Вот... – тихо сказал я и протянул ему патрон. – Последний, прикинь!

Он схватил его, шмыгнул носом, вытащил пустую гильзу, перезарядил и снова ткнул мне в лоб.

– Нет... подожди! Вот так пальчик, вот так! – я поправил его палец на спусковом крючке. – И встать тебе лучше вот так! – я взял его за талию и поставил к себе боком. – Да. Вот так.

Подбородок у него дрожал, слезы душили.

– Если хочешь, я даже вот что сделаю!

Я медленно, как во сне, открыл рот и обхватил губами дуло. Утвердительно моргнул.

Да! Наверное, я накосячил. И, наверное, я заслужил. И лицо его – это последнее, что я увижу в своей жизни. И это так нестерпимо прекрасно! Жаль только, что оно все зареванное. Но даже и это ничего. Пусть уж хоть кто-то обо мне поплачет! Пускай даже так.

Он все пытался напустить во взгляд ярости, но потом обессилел и... заревел. Упал на колени, закрыл лицо ладонями.

– Пушок... – я дотронулся до его коленки.

Он пнул меня.

– Не прикасайся ко мне! Я тебя ненавижу! Я всё в тебе ненавидел! Всегда ненавидел! Всего тебя! Ты... ты... я тебе... а ты... а ты только себе! Я тебе... я тебе все отдал! А тебе насрать! А я тебя ненавижу и презираю теперь! И всегда буду презирать и ненавидеть! И всегда так было! И чтоб ты!.. Чтоб ты!.. Ты мерзкий! Мерзкий! Мерзкий! Я тебя не могу терпеть!

– Ты прав... все верно... – я попытался взять его за плечо, но он откинул мою руку и вдруг впился ногтями в щеку. Отпихнул...

Я попытался встать, но он схватил меня за руку и притянул к себе.

– Прогони меня... я заслужил... – с обмирающим сердцем шептал я.

– Ты совсем дур... ак?!! – он с содроганием втягивал в себя воздух.

– Если бы я мог! Я бы отдал тебе мою жизнь! Я бы отдал! Я очень этого хочу! Я бы забрал себе всю твою боль! Да! Правда!

– Я умру на рассвете... – проговорил он, закрыв глаза.

– Нет! Мы найдем! Найдем еще бабку! Ведьму! Я не знаю. А может... может... если я ее убил, то и проклятье спало? А?

– Ты... так... думаешь? – он с робкой надеждой посмотрел на меня.

– Да-да-да! Почему нет?

Я сидел на полу, обнял его, посадил на колени.

– Я не хочу больше терпеть эту боль! – завыл он.

– Может, уже все хорошо? Может, уже и все кончилось? – я все убаюкивал его.

– Совсем ничего... и все будет опять!

– Нет-нет!

– Нет – будет! – взвизгнул он и попытался топнуть ногой.

– Подождем рассвета!

– Я не хочу ждать рассвета! Я знаю, что будет на рассвете! И все из-за тебя! Из-за тебя! Если бы ты подождал еще минутку, и она бы закончила, то все бы уже было нормально!

– На рассвете все будет хорошо!

– Поклянись!

– Я клянусь! Клянусь! Больше не будет больно! Не будет!

– Посмотри мне в глаза и поклянись!

– Да, клянусь! Клянусь!

Закрыв глаза, я все искал его губы, а когда нашел, то они были солоноватые от слез и прозрачных соплей...

====== Глава 7 ======

Я заметил ее не сразу. А она меня вообще не заметила.

Пушок сидел на горячем шершавом камне, убитый своим горем, а я встал и схватился за пистолет.

Это была девчонка лет тринадцати. Высокая, стройненькая, в крохотной, облегающей маечке, джинсах и кроссовках. Она слушала плеер, напевала себе под нос, забавно вскрикивала, не слыша своего голоса и не замечая меня, прошла на кухню.

Я окликнул ее, но музыка в наушниках все заглушала.

Я направил на нее пистолет, и вот тут она увидела меня, и издала такой пронзительный визг, что у меня что-то словно треснуло в голове. Недолго думая, она схватила кружку и швырнула ее мне в грудь. Я ахнул от удара и покачнулся.

– Вы кто такие?!! Чего?.. Почему он голый?!! Что здесь вообще происходит?

– Мы... Мы... я... – начал я, потирая ушибленные ребра. – Мы тут...

– Слушайте! Если хозяйка этого дома узнает, что вы тут, без ее ведома...

– Она не узнает! – проговорил я и кивнул на упряжь, лежащую в кучке пепла. – Вернее, она знала, но уже все теперь...

Девушка подошла к праху, толкнула носком кроссовка резиновый член и вскрикнула:

– Да ну нафик!

Я молчал.

– Ты... вы... чё... реально? Нет... Серьезно?!! Да ну нафик! – как-то даже пробасила она. – Серьезно? Реально? Это она? – девушка пальчиком дотронулась до пепла и подскочила. – Обосраться! И кто выпилил эту идиотку? Кто? Ты? – она обратилась к Пушку, но тот сидел, обхватив голову руками. – Не... ты слишком педальный для этого! Ну, тогда ты! – она взглянула мне в глаза.

Никогда раньше я не видел таких глаз! Они были даже не фиолетовыми, а какими-то сизо-лилово-синими с серебряным инеем, широко распахнутые, сверкающие.

Черные, густые, пышные волосы, широкая челка, аккуратненький носик, нежные губки.

– Я!

– Наконец-то! Сколько эта придурошная народу извела, жуть! Она же специально шарилась по городу, наводила заклятья, а потом следила за человеком, как он мучается, и кайфовала!

– А ты откуда знаешь?

– Сестра она моя!

– Сестра? – я поперхнулся.

Девушка улыбнулась.

– Да нет, не в том смысле, мы из одной коммуны. Были... она давно уже ушла.

– Из какой коммуны? Почему ушла?

– Откуда я знаю, почему она ушла? Гордая была, развлечений хотелось, вот и ушла, – она дотронулась кончиками пальцев до пепла. – Не верится даже!

– А что за коммуна?

– А вам какое дело?

– Да мне... вернее ему... ему помощь нужна!

Она нахмурилась, подошла к Пушку и погладила его по голове.

– Бедный, измучился!

– Вы нам поможете?

– Я? Я нет, я вряд ли! Это вам к Ленни надо, он сможет.

Я кинулся к ней.

– А кто это, куда?

– Ленни – это наш гуру, типа, продвинутый чел, он все может.

– Вы нас проводите? – вскрикнул я.

Она смерила меня взглядом.

– Ну пойдемте...

Девушка вышла. Я опустился перед Пушком на колени и обнял его.

– Ты слышал? Слышал?! Вставай! Одевайся! Она нас отведет.

Пушок отрицательно покачал головой.

– Никуда не пойду! Ничего делать не буду!

– Ну хватит уже! Давай! Где твои шорты?

– Дайте мне умереть спокойно! – он отвернул голову и оттолкнул меня.

– Ну что ты, ну зачем ты? – я все пытался повернуть его лицо к себе.

– Уйди!!! – взвизгнул он.

Мое сердце словно обдало кипятком. Я вскочил и двинул ему по уху.

– Если я сказал – собирайся, значит – собирайся! – я схватил его за волосы. – И не выбешивай меня! – прошипел сквозь зубы.

Пушок испугался.

Я нашел его шорты, швырнул ему в лицо, подождал, пока он оденется, и вытолкал наружу.

– А что это за коммуна?

Она вела нас по ночной чаще. Тропинки я не видел, света не было. Шагала она изнуряюще быстро, я еле поспевал за ней, по морде постоянно хлестали ветки. Пушок плелся сзади, всем своим видом показывая, что делает мне одолжение.

– “Свободные дети”. Это Ленни все начал. Худой не может есть ничего, кроме человеческого мяса...

– Худой?

– Вы их упырями называете. Всё, кроме человеческой плоти, для них ядовито, вот они и убивают. Есть-то охота! А Ленни смог перебороть себя, переломаться и сейчас может есть любую пищу.

– Прикольный этот Ленни! – сказал я, чтобы сказать хоть что-то.

– Не... не прикольный, занудный – это да, но я не думаю, что он прикольный. Я даже Машку понимаю... понимаю, почему она убежала.

– Какую Машку? Мицуки, что ли?

– Как-как? А-а-а-а! Я фигею! Мицуки! Машка Капустина ее звали. Она уже года полтора как свалила, вот, в пещере жила. Я ей пять золотых должна была, долг зашла занести, а тут такой сюрпризик! И нас теперь, если со мной, то шестеро всего. Живем в коммуне, подальше от бежек и полицаев. Поближе к природе.

– И все упы... все Худые?

– Догадливый! Ленни все народ в коммуну зазывает – обновляйтесь, спасайте себя и других, но мало кто на это соглашается, никому не охота ломать себя. Если человечинки попробовал, то... все остальное такой отстой!

– А...

Она остановилась, и я налетел на нее.

– Ай! Слоняра! Всё! Пришли!

Это было странное место. Я даже и представить себе не мог, что в таких сооружениях могут жить люди.

Заросли уже отступили, и прямо передо мной оказались несколько крупных деревьев. А сразу за ними начинались широкий песчаный пляж и море.

На могучих ветвях были сооружены – даже не знаю – комнаты? Скворечники? Шалаши? Просто сучья были обтянуты пленкой или перекрыты листами пластика, или фанеры. У каждого такого жилища были дверной проем и лесенка, свисающая до земли.

Тишина стояла поразительная. Глубочайшая, перегретая теплой морской солью.

– Вот этот, слева – пустой, можете там подождать. Давайте, там кровать, и я вам лампу зажгу... – и девушка проворно поднялась в “скворечник”.

– Пойдем, – я потянул Пушка за руку.

– Я никуда не пойду! Никуда! – заревел он.

Я обнял его, прижал к себе.

– Рассвет уже скоро! Я чувствую! Это всё! Всё! – он выбивался, пытался высвободится.

– Ленни тебе поможет... успокойся!

– Какой нафиг Ленни?!! Не нужен мне никакой Ленни!!! – он взбрыкнул и закричал, задрав голову.

Собака затявкала. В дверном проеме одного из домиков показалась обнаженная девушка, она оглядела нас заспанным глазами и скрылась обратно.

– Пойдем. Просто пойдем – и все. Просто поверь мне. Ладно?

– Убей меня! У тебя же есть еще патрон! Пожалуйста! Еще одного рассвета я не выдержу!

– Хорошо, хорошо, только зайдем в комнату, давай, и я там уже... Не тут же... не на улице!!!