Текст книги "Пушок и Перчик (СИ)"

Автор книги: слава 8285

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Ну! И много у тебя было девственниц?

Я набрал полный рот дыма и тут же выпустил его.

– Всего одна.

– Ты же не любишь баб!

– Это кто тебе такое сказал? – не открывая глаз, я приподнял брови.

– Ты.

– Пьяный, наверно, был.

– И тогда, с ней, ты тоже был пьяный?

– Нет. Она была такая тонкая, плоская, с крохотной грудью и короткой прической, и я все фантазировал, что это мальчик, – я открыл глаза и посмотрел на него. – Меня это возбуждало.

Развалившись в кресле, он смотрел на меня и правым кулаком стучал по ручке, словно бы вгонял невидимый гвоздь.

– И кстати о мальчиках, я приехал объявить тебе, что усыновляю твоего Колю.

– Усыновляй, хоть недельку отдохну от этого неслуха, – усмехнулся я.

– Вот тут копия приказа. Я набросал, пока ехал.

Я открыл глаза и увидел листок бумаги.

– Это что – шутка?

– А я похож на шута? – он впился в меня глазами.

– Не похож. Ты похож на шлюху. Убери это! – я кивнул на листок.

– Я усыновляю его и делаю наследником престола, в замен ваш клан получит нефтяное месторождение на Львином озере. Там семь миллиардов тонн.

– Засунь его себе в жопу! – я даже сам удивился той вспышке ярости, которая задрожала в моем сердце.

– Еще одно слово – и я прикажу в твою жопу засунуть бутылку шампанского, на центральной площади, при всем народе.

– Это же ребенок, живой человек! Это не игрушка тебе!

– Я все сказал. Такова моя воля.

Он встал и пошел к двери.

– Ты не посмеешь! У нас с ним особое... я... – начал я, схватив его за рукав.

– У нас с ним тоже будет «особое», – он вырвал руку и подошел к двери.

– Отступи. Не мучай меня! Зачем тебе это? – я навалился на дверь, не давая открыть ее.

– Ну ты же меня любишь? – он внимательно посмотрел на меня и провел пальцами по щеке. – Ты меня любишь или не любишь? Ты же сделаешь все ради меня, правда?

Я молчал, полностью раздавленный.

– И еще одно, – проговорил он, открывая дверь. – Узнай у своих, что такое «Гвардия».

Он улыбнулся, поцеловал меня нежно в губы и ушел.

====== Глава 16 ======

Как же это так все получилось? Когда он узнал? Да, это я виноват! Я! Всегда и во всем виноват только я один.

Это было месяц назад. Большой праздник, парад в честь Дня Независимости. На центральной площади поставили большую трибуну с навесом, где должен был быть Государь, пять вождей и особо приближенные всякие личности. А я был пьян тогда, и Николенька увязался, я что-то ему обещал и вдруг решил не отправлять его домой, а оставить при себе. Я слабо соображал, что происходит, и даже не думал, что его увидит все государство.

Пушок сидел в самом центре, а по бокам уже пять вождей. Я сидел на самом краю, как обычно. Мы с Пушком выдумали и придерживались особой тактики, как будто он меня не очень любит. Не то чтобы ненавидит, но и особо не жалует, и я всегда старался держаться от него подальше. Вот и теперь я сидел самым крайним. Николеньку хотели отослать, он не имел права там находиться, но Пушок увидел его и велел принести и для него стул. И вот так вот это все и получилось.

После парада все стояли, и Пушок, как обычно, толкал длинную речь. Народ любил его, и он отвечал народу взаимностью. У него была целая армия диетологов, косметологов, портных, тренеров, наставников, мастеров и прочей подобной публики. Он подкачался. Его тело довели до безупречности: зубы, прическа, костюм. Поставили ему голос, научили говорить правильно. Он был прекрасен и пользовался этим.

Я уже привык к долгим речам и про себя называл это «стояниями». Иногда я умудрялся даже вздремнуть в полглаза. Николеньке же это было впервые. Сначала он явно нервничал, не знал куда девать руки, держать их то ли спереди, то ли сзади. Он то трогал нос, то волосы, то вертел головой, оглядывался. Но потом ему это наскучило, он устал и успокоился. Он стоял, перенеся вес тела на правую ногу и как-то грустно смотря в пустоту. Изредка поглядывал на Пушка. Все никак не мог дождаться, пока тот закончит. А когда он сходил вместе со всеми с этой трибуны, то позволял жать свою руку, кому-то даже кивал, искал меня взглядом.

Короче, первый выход в свет ему не понравился. А вот Пушок, народ и весь государственный аппарат, походу, влюбились в него. «Прекрасный златокудрый ангелочек!» – несколько раз долетало до меня. Я не придал тогда этому значения, а вот Пушок, видно, настроился серьезно. Еще бы! Усыновление наследника решало много проблем. Во-первых, ему не нужно было мучить ни себя, ни жену. Во-вторых, он мучил меня. Меня! Этот гадкий Пушок. Он знал, я сам ему не раз рассказывал, что мальчик этот особенный и много значит для меня.

Пушок хотел сделать мне больно. Я знаю это. Я не виню его. Я даже еще больше люблю его за это. Он хотел помучить меня за то, что влюбился. В его поступках в отношении меня было только две крайности – либо наслаждение, либо мучение. Либо лед, либо пламя. Теплым он никогда не был. И вот сейчас он упивался той тоской, что ныла у меня под сердцем.

Невыносимо прекрасное чудовище!

– Он Государь наш, это да, и мы служим ему, но мы ему не рабы! Мы вольные чистокровные белые люди, и мы не позволим даже Государю творить с нами все, что ему вздумается! Он Государь... но мы и сами господа!

Голос Сергея Глебовича наполнял мой кабинет. Высокий, худой, жилистый пятидесятилетний Отец Семьи. Густые седые волосы, серебряная борода, которая старила его, серые колючие глаза и грубый, жесткий, сухой, как сухарь, голос, за который его втихаря прозвали Седым псом.

Человек двадцать собралось в моем кабинете. Все основные мужчины клана. День рождения случился как раз кстати, все были в сборе. Они заняли весь древний тяжелый стол, а я стоял спиной к ним, смотрел в открытое окно на сад. Я всегда вставал и отворачивался к окну, когда чувствовал, что не могу совладать с собой, чтобы они не видели моего лица. Не знали, что именно я чувствую.

Слуги уже почти все прибрали. Сейчас они уносили последние столы и скамьи, сворачивали навесы, разбирали сцену. Праздник закончился. Хватит! Нагулялись...

– Так значит – ответим государю отказом? – спросил кто-то.

– Сильный шаг! – тут же влез Александр Александрович, и второй подбородок его дрогнул. – Поступок, достойный предков! Но хватит ли у нас душевной силы на это?

– Хватит! Мы клан Ледяной Кот, а не бордель! Мы не позволим даже Государю приходить в наш дом и делать то, что ему хочется! Вы-би-рать, кто понравится!

– Верно!

– Значит, – тихо проговорил Вячеслав Андреевич, и все прислушались к его негромкому голосу, почти шепоту. – Бюджет на следующий год мы вряд ли закроем. Если мы откажем Государю, то резонно предположить, что и он откажет нам во многом, в тех проектах, которые еще не розданы, я имею в виду. А это значит, что из двадцати станций метро, которые государство планирует начать строить, нам не достанется ни одной! Это значит, что и на строительство моста нас не допустят. Стадион мы, конечно, закончим, а дальше что? Двести наших автобусов собирается купить мэрия. Если мы откажем Государю, они точно купят их у другого клана. И что же нам, закрывать завод? Мы только что вбухали в него восемьсот миллионов – и что, опять останавливать конвейер?

– Ты все всегда переводишь в деньги! – съязвил Сергей Глебович.

– Не все и не всегда... – спокойно, не смотря на него, продолжал Вячеслав Андреевич. – Это факты. Если тебе не нравятся факты – то при чем тут я? – он замолчал, наблюдая за тем, как рука его чертит в блокноте причудливый узор карандашом. – Государь ждет ответа, но любой ответ будет нам неприятен, поэтому я предлагаю не отвечать.

– Но как же? Это не выход!

– Это выход – и очень даже хороший выход. Элегантный, можно сказать. Мы ответим Государю, что, конечно же, мы рады ему услужить, да все дело в том, что мальчик наш болен. Консилиум врачей подтвердит это и предпишет ему долгое и серьезное лечение вдали от назойливых глаз. Он уедет с мамой и бригадой врачей на какую-нибудь нашу отдаленную виллу на море или в горы. Конечно же, мы очень хотим, чтобы он побыстрее смог переехать к Государю, но сейчас он болен, и его лучше не трогать. Тем более смена семьи, дома очень неблагоприятно повлияют на него. И все! А Государь... А что Государь? Государь наш молод и горяч. Он как ветер. Сегодня ветер сильный, а завтра слабый. Он то горячий, то ледяной, то нежный, ласкающий, а то его вовсе нет. Ветер то сыплет тебе в лицо дождь, то снег, пыль. То приносит ароматы цветов, то зловония помоек. Это ветер. Сегодня он дует тебе в лицо, не дает идти. А завтра он уже бьет тебе в спину, подгоняет. А послезавтра его нет вообще.

Пройдет месяц, и вполне возможно, что Государь позабудет эту свою идею. Вероятно, он захочет другого мальчика или девочку, или заделает своего собственного ребенка. Вот так мы оставим у нас нашего мальчика и не потеряем проекты.

Все замолчали. Похрустывая костяшками пальцев, я ждал, что на этом все и кончится.

– Хорошо ты, конечно, говоришь... ветер... и всякие такие прелести... А если нет? – вдруг влез Евгений Львович. – Приказ-то уже готов! Государь, чай, не глупее нашего, сразу поймет, что мы юлим! И... да! Почему мы говорим только о минусах? Ведь есть же и плюсы! Должны же быть!

– Ты о чем? – нахмурился Сергей Глебович.

– Ну, если Государь просит нас о такой особенной услуге, что-то же он должен предлагать взамен! Я не знаю, как это назвать... отступные? приданое? Государь сказал что-то по этому поводу?

– Да что он нам даст? Слиток золота? Яхту? Я сам могу подарить ему яхту, я ей все равно не пользуюсь! А мы ему не детский дом!

Я выдохнул, прикрыв глаза, и ответил:

– Государь сказал, что отдает нам нефтяные залежи на Львином озере...

Громкий возбужденный шепот зашелестел по залу. Я сжал кулаки.

– Но там же миллиарды!

– Все месторождение? Только нам? Навсегда?

– А мы потянем? Такие инвестиции!

– Другие кланы взвоют от зависти!

– Но это в корне меняет дело!

Я все так же стоял к ним спиной, сжимая губы.

– Вождю надо ехать к Государю, – объявил Миша. – Что ему передать? Что решил клан Ледяной Кот?

– Но ведь это же... надо полагать... все месторождение – и только нам одним, и навсегда? Как конкретно изволил выразиться Его Величество?

– Ну, надо понимать, что да. Все нам одним!

– В таком случае, – начал Сергей Глебович, снимая очки, тон его разительно изменился, – мы согласны породниться с Государем и благодарны ему за такую великую честь.

– Ну я так и понял, – проговорил я и пошел к выходу. – Вы простите меня, уважаемые Отцы, но я должен ехать. Главный вопрос мы решили, а детали вы уже проработаете сами...

Я вышел прочь и быстрым шагом пошел к выходу. Ярость трясла меня.

– Постой! – усмехнулся Миша, догоняя меня.

– Почему они так поступили? – спросил, я не останавливаясь. – Я надеялся на них! А они его продали!

– Каждый из нас имеет цену. Ты и я. Конченая шлюха в вонючем притоне и Государь. Вот и все. Такова грустная правда жизни. За яхту они бы его не отдали, а за несколько миллиардов тон нефти – пожалуйста, сочли за честь.

Я резко остановился и посмотрел на него:

– Я ему был должен. Обязан! Я поклялся ему! Обещал его защищать! Обещал, что мы будем вместе! И это не просто слова – я зарезал его отца! Лишил его отца, и теперь обязан ему!

– Оу-оу! Эй! Ты чего! А ну-ка прекращай! – он взял меня за плечи и заглянул мне в глаза. – Чтоб я больше от тебя не слышал таких слов! Его предатель-отец сам зарезал себя в тот момент, когда решил всех нас предать поганому Вангланду! Он сам погубил свою жизнь, выбрав неверный путь. А ты только бросил последний ком земли в его могилу, вот и все. И не смей винить себя в этом!

Я остановился и перевел дыхание:

– Ты едешь куда-то сейчас? Отвези меня к Государю.

На улице нас уже ждал безразмерный лимузин. Мы сидели друг напротив друга. Я все смотрел сквозь бронированное окно, как мелькают пальмы и крыши особняков. Миша тут же полез в бар и ловко смешал два бокала джина со льдом и тоником. Один протянул мне. Я скользнул по нему взглядом – фактурный мужик. Высокий и крепкий, плечистый, с благородными, сильными, правильными чертами лица. Темные короткие волосы, рыжая щетина, белые зубы, чистые голубые глаза.

– Я каждый год в это время, как только начинается самое пекло, отправляю жену с детьми на море. Дом там у нас без излишеств, аккуратный, прямо на верху утеса – в таком парке, а внизу свой собственный пляж! Такая малюсенькая бухта между двух скал. Сапфировая вода и белоснежный песок, и никого вокруг! Красота неописуемая! Все хочу тебя пригласить хоть на недельку. Там и виноградник у меня свой, – он отпил и, сощурившись, посмотрел в окно. – А тут сейчас город будет задыхаться от жары. Да и от семьи надо отдохнуть. Чем дальше расстояние между родственниками, тем крепче между ними любовь! – он улыбнулся.

– Что такое Гвардия? – спросил я, не глядя на него.

Лицо его тут же изменилось, вся веселость и беззаботность сошла на нет:

– Откуда ты знаешь про Гвардию?

– Государь повелел узнать.

– Что именно сказал Государь?

– Ничего... – так и сказал – «Спроси у своих о Гвардии».

Он нахмурился и замолчал. Я смотрел, как лед тает в бокале:

– Ну, и?

– Конкретно о Гвардии тебе может рассказать только Гвардеец.

– Ты в Гвардии?

– О нет! Я – нет!

– А я почему не в Гвардии?

– Одной благородной крови недостаточно. Гвардия – это не фирма, куда можно прийти и подать резюме. Гвардия все слышит, все знает, все помнит. Если Гвардейцы решат, что ты им подходишь, они сами сделают тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Гвардии вообще не отказывают. Из Гвардии не уходят. Не бывает бывших Гвардейцев.

– Они убивали Государей? Как давно они существуют? Сколько их вообще?

Миша поморщился – словно великий пианист, увидевший, что какой-то хулиган решил задницей усесться на клавиши его рояля:

– Я же говорю – конкретно на вопросы могут ответить только они сами. Существовали они всегда. А убивали они или нет – ты смотришь на вопросы слишком узко и однозначно. Это не сборище каких-то фанатиков, которое по ночам в подвале режет младенцев, а потом подставляет подножку жертве, и та падает с лестницы! Это закрытый клуб людей, у которых ума, информации и реальной власти больше, чем у всех остальных. Это позволяет им видеть будущее и направлять ход страны в нужном направлении. Вот и все.

– А... – заикнулся я.

– Я тебя прошу, не надо думать о Гвардии, они этого не любят. Относись к этому, как к старой легенде – красивой и таинственной, – и он откинулся на диване, давая понять, что больше разговаривать на эту тему не хочет.

Оазис элитного загородного поселка остался далеко позади. Мы летели по пустыне навстречу Столице. Высоченные иглы небоскребов в самом центре встречали нас. Золотые, голубые, серебряные, медно-красные – они гордо сияли в жгучих лучах солнца.

С всеобщей скоростной магистрали мы свернули вправо, в правительственный туннель, и еще пару десятков километров летели под землей совсем одни.

В конце концов они высадили меня на одном из бесчисленных подземных этажей под Твердыней – башней Государя.

Я долго ехал в золотом лифте, а потом долго шел по золотому коридору. Золото, золото, меня тошнило уже от этого золота.

Государь соизволил принять меня в купальнях. В огромном комплексе, состоящим из бассейнов, джакузи, бань, парилок, массажных кабинетов и всякого такого прочего. Я нашел его в просторном зале из мрамора и золота, все пространство которого занимал бассейн. Пушок стоял обнаженный, ко мне спиной, что-то брал со столика и ел. Я невольно загляделся на его задницу и тут же возненавидел себя за это. Не здороваясь и ничего не говоря, я разделся и подошел к бару у колонны, и плеснул себе еще джина и тоника.

– Ты знаешь... я наконец-то понял одну важную вещь. Фундаментальную, можно сказать, – я провел рукой по золотому узору на мраморной колонне. Сердце стучало странно, редко и душно. Я хотел посмотреть, чем он сейчас занят, но побоялся, что когда увижу его, то и все мысли из головы выветрятся. – Я ее давно уже знал, да только все никак не мог заковать в слова эту мысль. Она витала всегда на языке, и я ее чувствовал, но в руки она мне не давалась, а пару дней назад я ее изловил. Я шел с совещания, а ты знаешь, я ненавижу эти финансовые совещания, там всегда скука такая, что зубы ноют. И я иду... и увидел портреты вождей, от меня самого до Патриарха. Все папаши и дедули в один ряд. И я поймал это чувство и сковал его в слова, превратив в мысль. Вот она! Это не мы правим золотом, это золото правит нами!

– Что? – услышал я его голос и еще звук заполняемого бокала.

Но я не ответил ему.

– Золото... – продолжал я. – Но не в смысле «куски железа в сейфе», а в смысле золото вообще. Золото мира. Золото как концентрат власти, самого что ни на есть могущественного в мире. Самый страшный обман состоит в том, что мы сами себе рассказали сказку – и сами же в нее свято верим. Мы убедили себя, что это мы владеем этой властью, этой силой, этим Мировым Золотом, но это ложь. На самом деле это оно нами правит, и мы его рабы, его корм, его жертвы. Но мы никогда себе в этом не признаемся.

У нас не хватит смелости заглянуть этому страху в глаза и принять правду. Мы будем умирать и убивать, но только лишь бы не слышать этой страшной правды. Правда вообще ужасная вещь. Самая жестокая и страшная вещь во вселенной.

Мы, Коты, великие Ледяные Коты, мы упиваемся сознанием собственного величия, но по сути дела мы просто несчастные рабы. Сколько мы убили людей, детей ради этой власти? Да ладно бы еще чужих людей! Но ведь своих же собственных братьев, отцов! Сколько мы сожгли на этом жертвеннике Великого Золота здоровья, молодости, счастья, красоты, радости? Сколько? За все это время! Отцы убивали детей, братья резали братьев, душили друг друга, стреляли. И ради чего? Ради золотого венка? Но стоит ли он крови ребенка? – я помолчал. Не знаю, понимал ли он меня. – Клан! Клан!!! Клан!!! Они все обезумели с этим кланом. Клан – это как тупое языческое идолище, кусок бревна с рожей наверху. Он как природа, тупой и могучий. У него, как и у природы, нет любви, нет желаний, нет прощения и ласки. Это просто тупая сила, и мы кормим его своими же телами. Телами наших детей поддерживаем эту силу. Мы, рожденные в этом жертвенном огне, бросаем в него своих же собственных детей, а они рождают своих детей и подкидывают их в огонь – как поленья.

Я обернулся и посмотрел на него. Он стоял у стола и ел креветки. Красивый сукин сын! Он всегда был красивым.

– Все мы глубоко несчастны, мой милый Пушок. Все мы жертвы... обреченные на жертву, – я ухмыльнулся.

– Заткнись! Надоел! – губы его лоснились от соуса.

– Государь не хочет знать правду?

– Государь тебя ненавидит, потому что ты козел и потому что ты надоел уже, и я не могу тебя больше терпеть!

– Государь хочет моей смерти?

– Государь хотел бы уже давным-давно убить тебя! – он подошел ко мне вплотную и заглянул прямо в глаза. – Но я не могу этого сделать.

– Почему? – спросил я тихо.

Он двумя руками взял меня за волосы:

– Я тебя ненавижу! – он, словно вампир, задышал мне в шею и пребольно укусил меня. – Если бы ты только знал – как же сильно! Каждой клеточкой своего сердца ненавижу твою мерзкую рожу.

Он все-таки укусил меня до крови. Я глухо вскрикнул и до синяков вцепился в его бока.

– Не трогай мальчика! – зашептал я ему в висок, ощущая, как он слизывает мою кровь, сосет мою рану. – Умоляю тебя! Это несчастный ребенок, у нас только все хорошо пошло! Он только начал радоваться! Не забирай его у меня, умоляю! Отступи!

Он оттолкнул меня, подошел к столу, вцепился в столешницу и набычился.

– Ну пожалуйста!

Я чувствовал, что он уже все решил, что моя судьба уже решена, и мне стало тоскливо и одиноко. Я – маленький мальчик, потерявшийся в центре города.

– Зачем он тебе? Ну зачем?

Он впился в меня взглядом. Лицо его было жестким, решительно-злым.

– Ты правда хочешь знать? Правда хочешь?

Я замер. Неприятное чувство усилилось. Он подошел почти вплотную ко мне.

– Хочешь правду? Так я тебе скажу!

Он развернулся и пошел прочь, но вдруг развернулся и посмотрел на меня.

– Так потому что я тебе завидую! Вот почему!

Я опешил. Чего угодно я ожидал, но только не этого.

– Завидую тебе, слышишь! И ты... и я не могу тебя терпеть! Не могу выносить твою рожу! Не могу... меня сразу начинает трясти! Я даже вспоминать о тебе не могу! У тебя есть ради чего жить! У тебя есть эта зверюшка-южанка, которая тебе в рот заглядывает! Она готова тебя вылизывать, и ты ее любишь за это! И этот мальчик! Я же вижу, как ты на него смотришь! И как он смотрит на тебя. Они тебя любят. Тебе есть к кому возвращаться вечером. С кем отдохнуть душой есть, а у меня нету! А я один! Один! Понимаешь??? И это бесит меня, изводит! И я у тебя его забираю! Всё! Ни слова больше! Хочешь, указ покажу?!!

– Но... я люблю тебя... Я!

– И что? Мы встречаемся раз в месяц! Раз в месяц!!!

– Но ты сам сказал, что чаще нельзя! Ты сам установил правила!

Его передернуло, он отмахнулся и плеснул себе вина.

– И ты думаешь, он будет любить тебя? – спросил я тихо.

– Это мы еще посмотрим! – холодно отрезал он и опять начал делать большие глотки, и красное вино потекло по его благородно-бледной шее.

– Он любит меня... ты сделаешь ему больно!

– Никто не имеет права любить тебя! – вдруг прокричал он и швырнул кубок в бассейн. – Никто из них не имеет права любить тебя! – стальным голосом повторил он. – Только я один могу. И мне ненавистно, когда кто-то еще... кто-то другой заглядывается на тебя! Только я один могу любить тебя! Только я один делаю тебе хорошо – и только я один делаю тебе больно! Ты мой, и я повелеваю тобой единолично! Если я хочу, я одариваю тебя наградами, я делаю тебе такое, что ты теряешь сознание от оргазма. А если я хочу, чтоб ты плакал... то ты будешь плакать... Потому что я так хочу!

Волна ярости захлестнула меня, и, вложив в слова весь свой яд, я произнес:

– Когда мы с тобой будем подыхать на развалинах этого мира – я буду рад, что умираю!

И сказав это, я тут же раскаялся. Не нужно было этого делать... так говорить!

Тяжелый, душный прилив тоски и раскаяния лишил меня сил. Я не мог поднять глаз на него. Но все же сердце рванулось, я подошел и обнял его.

– Да пошел ты! – взорвался он. – Да не трогай ты меня! Не лезь! Ненавижу!!!

Он начал брыкаться, вырываться, толкнул меня, но я держался за него крепко, и мы оба рухнули в подсвеченную золотым светом воду бассейна. В хаосе пузырьков он довольно сильно двинул мне по лбу, но я скрутил его и прижал к стене. Вода смыла с его лица слезы, но дыхание его не могло меня обмануть.

– Ну что ты, Пушок? Ну ты чего? Это же я! Я! Ты совсем уже спятил среди всех этих указов? Ты чего?

– Не надо! Уходи! Надоел! Ты невыносимый, ты знаешь?!!

Я попытался поймать губами его губы, но он был настроен решительно и так дернул головой, что лбом чуть не вышиб мне зубы. Но и я тоже решил идти до конца. Схватив его за волосы правой рукой, а левой зафиксировав челюсть, я все же впился в его рот. Он дернулся еще, но тут же затих и обмяк. Он был пойман, прижат к стене, и я начал жадно и нагло сосать его. Когда он стал мне отвечать, я завел его бедра на мою талию, это было удобно, вода делала его невесомым.

– Да... это так, это оно... твое... – запыхавшись, с закрытыми глазами шептал он, прижимая меня к себе. – Твои губы. Самые горячие. Самые сладкие. Ни у кого... только у тебя!

Я ощутил, как он взялся за мой горячий член.

– Всегда, всегда, всегда... – шептал я в его шею, как помешанный. – С самого первого взгляда! Всегда! Как только увидел! У меня все перевернулось. Только ты! Только ты один!

Трахаться под водой было необычно, вода тормозила, и приходилось увеличивать усилия.

– Не трогай его! Он мой! – схватив его за волосы и прижав голову к стенке бассейна, шептал я. – Я ему клялся. Я обещал. Я не смогу... если его не будет рядом. Пожалуйста!

– Умоляй меня! Умоляй! Я тебе приказываю!

Место укуса горело. Кажется, кто-то зашел в зал.

– Пожалуйста!

– Проси все, что хочешь! Что хочешь! Но его забираю!

– Пожалуйста!

– Еще! Еще! Ну же!

Я опустил голову и увидел, как из его члена выскользнула мутная липкая струйка и застыла, словно водоросль, под водой. И тут же за ней еще одна.

– Я тебя очень люблю!

В последний момент у меня вспыхнуло дикое желание утопить его, но я кончал и не владел своим телом.

Когда все закончилось, я замер, тяжело дыша прямо в воду и все прижимая его к мраморной стене.

– Завтра приводи его. Погуляем и познакомимся заодно, – проговорил он, приглаживая мои волосы.

– Я ненавижу себя за то, что люблю тебя... Я ненавижу тебя за то, что люблю тебя...

– Я знаю. Я тебя тоже! – и он ласково поцеловал меня в лоб.

Он поднырнул подо мной и поплыл к золотой лесенке. Не спеша поднялся. В зал вошло несколько качков. Высоких и безусловно прекрасных молодых парней. Их лица и тела были идеальны, чересчур идеальны, так, что сознание мое не воспринимало их как живых людей. Они бесшумно подошли к своему господину и принялись обтирать его мокрое тело.

Я вылез и плеснул полный бокал охлажденного красного вина. Интересно, а у него есть отдельный раб, который вытирает из его жопы сперму?

Так странно! Почему ненависть совсем не мешает любви?

– Завтра во второй половине дня я буду свободен и пришлю за вами. Возьми мальчика и свою обезьянку-южанку. Хочу пообщаться с ним наедине, заодно и опробую новую яхту, – объявил Государь, не глядя на меня.

Я накинул халат и с бокалом в руке пошел через всю залу в раздевалку:

– Она моя жена! Еще раз оскорбишь ее – я тебе всю рожу разобью!

Качки замерли. В принципе, я уже наговорил достаточно для виселицы.

– Не пей сегодня много. Не хочу завтра целый день пялиться на твою похмельную рожу, – улыбнулся он.

Выходя, я швырнул пустой золотой кубок, и он загромыхал по роскошному мраморному полу.

И долго еще эхо прыгало по потолку и пряталось между колоннами.

====== Глава 17 ======

Но на следующий день Государь молчал, и мы никуда не поехали. Наверное, у него было много дел. Я не звонил ему, и он не звонил мне, и как-то так это все и висело в пространстве и времени.

Я проснулся рано, словно бы от хлопка, но все везде было тихо. Спать хотелось ужасно, но всякие мысли полезли в голову, и сон растворился. Я лежал, как труп, в сумерках. Чувствовал, что во мне нет никаких сил – ни телесных, ни душевных. Небо светлело. Черный купол ночи на востоке неотвратимо становился все голубее и голубее. Звезд не было видно. Их затмевало сияние ночного города – сияющие золотом дороги и проспекты.

Все утро я маялся, придумывая, что и как буду говорить. Но мыслей не было никаких, и я устал и извелся. К обеду я вроде воодушевился, но мне сказали, что наследник на занятиях и нужно ждать еще целый час. Я перешел в ту комнату небоскреба, где была видна Твердыня, и распорядился, чтоб его привели ко мне, как закончит.

Огромная, бесконечно огромная, без низу, без верху, одни этажи, высотка Государя стояла совсем рядом. Белое и золотое. Государевы цвета.

И его заберут туда, и будут там какие-то совсем другие, совсем чужие люди вокруг него. Как они его будут воспитывать? К чему они будут прививать у него любовь, а к чему ненависть? И о чем Пушок с ним будет разговаривать?

Пушок... Сука!

– Фу-у-у-у! Я есть хочу! Я устал! Я ненавижу учиться!

Он ворвался в зал и на ходу сбросил с себя ранец. Я молча подошел, поднял ранец и открыл его. Все тетрадки и учебники были измяты, он всегда их пихал как попало. Я стал доставать их и расправлять.

– Две недели назад открыли парк развлечений Мир Скорости, все там уже были, только мы еще не были. А ты обещал! Там можно покататься на настоящем гоночном автомобиле!

Он уже достал из холодильника банку колы и коробку с пончиками.

– Когда мы поедем? Поехали сейчас! И я не хочу с кем-то, я хочу с тобой.

Я стоял к нему спиной, ладонью разглаживая мятые тетрадки.

– Государь приходил...

– Училка отобрала перчатку от моей брони! Скажи ей, чтоб она отдала!

– Государь тебя усыновляет.

Он замер:

– Как? Кто?

– Ты теперь будешь жить в башне Государя... и будешь наследник государства, а не клана.

– Нет!!! – вдруг вскрикнул он в ужасе. – Нет!!! – он подбежал и вцепился в меня. – Нет! Не правда! Скажи, что не правда! Скажи!

– Это правда, – я старался не смотреть ему в глаза. – Такова воля Государя.

– Нет! Не пойду! Не хочу! Не буду! Нет!!! – он взбесился моментально. Словно бандит, который понял, что окружен. – Скажи, что не правда! Скажи, что не отдашь меня!!!

– Вот в эту башню... В Твердыню... – почему-то сказал я, кивая на небоскреб в окне.

– Нет! Нет! Ну нет же!!!

Он набросился на стол, расшвырял все учебники с тетрадями и бросился бежать к выходу. Он пробежал уже полкомнаты, как в дверях появилась его мать:

– Что за крики тут дикие? – изумилась она с порога.

Он хотел проскочить мимо нее, но она схватила его за руку.

– Ты меня пугаешь. Что происходит?

– Отпусти! Отпусти! – он все никак не мог вырваться. Метался в разные стороны, рвался, кидался.

– Да что ты? Что такое?

– Ничего! Он меня не любит! Я ему не нужен! Он от меня избавляется! Я его ненавижу! Всех ненавижу!

Лицо его побелело, в глазах задрожали слезы. Он сделал последнее усилие, вцепился в материну руку, она вскрикнула, ослабила хватку, и он вырвался и убежал.

– Ради Всевышнего, что вы тут опять устроили?

Я молча собирал сброшенные на пол учебники:

– Государь его усыновляет...

Она закрыла лицо ладонями и тихо опустилась в кресло.

– Когда мне собирать вещи? – больным голосом спросила она.

– Тебе – никогда.

– Я разве не еду с ним? Я его мать!

– Ты моя жена! Про тебя разговора не было. Ты Государю не нужна. Ты остаешься здесь.

Я собрал все в стопку и загрузил в ранец.

– Он не сможет один! Он никогда не был один! Я всегда была с ним!

– Этот разговор закончен! Иди и будь готова, Государь нас пригласил на свою яхту.

Я подошел к окну и не слышал, как она удалилась.

Какое-то время я стоял молча. Потом пошел в свою комнату и достал Носорога. Долго смотрел на него. Сейчас он казался мне большим, старым и грубым. Тяжелым. На деревянных частях еще сохранились темные пятна упыриной крови. На рукоятке был скол. Это тогда, на Нижнем рынке, на помойке, один упырь вцепился в нее клыками.

– Господин, наследник заперся у себя в комнате, я боюсь!

В дверях появилась одна из его нянечек.

– Чего ты боишься, дура? – не глядя на нее, спросил я.

– Он тогда кричал, что из окна выпрыгнет...

– Отсюда не выпрыгнет, они не открываются. Ладно, я иду.

Около двери в его комнату собрались еще пара служанок. Они скреблись и тихо ныли о чем-то. Когда подошел я, они расступились.

– Открой дверь, нужно поговорить, – за дверью притаилась тишина. – Открой. Просто поговорим – и все.