Текст книги "Пушок и Перчик (СИ)"

Автор книги: слава 8285

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Когда машина встала, я был уверен, что мы проехали уже целый день и уже стемнело. Меня опять взяли под руки и вытащили на улицу. Я слышал, как они второпях рассаживаются по другим машинам. Затолкнули и меня. По ощущениям, по дивану и звуку двигателя я понял, что это внедорожник. Руки были связаны спереди пластиковым хомутом, и я сорвал с головы мешок.

Да, это был большой внедорожник. Я сидел один на заднем сидении – и двое спереди, водитель и «штурман». Прямо за нами ехала еще одна машина, никаких других я больше не видел. За окном была каменная пустыня, это значило только одно – они рвутся в Вангланд. Пить хотелось чудовищно. Зачем этим тварям в Вангланд? Хотя да, а куда им еще деваться? Вангланд никогда не выдавал нам беглых преступников.

Я услышал стрельбу. Стреляли по второй машине, но несколько пуль чиркнуло и по нашему кузову.

– Твою мать! – взревел «штурман». У него я заметил шрам на щеке, будто ему хотели порвать рот. – Государев спецназ! Не отстают, суки! Мы же уже почти на границе!

Из второй машины отстреливались, но скоро ей пробили колеса, она начала вилять, завалилась набок и несколько раз перекувыркнулась. Из облака пыли вырвался широченный армейский внедорожник и стал нагонять нас. Да, такие машины были у личного спецназа Государя. Я рассматривал ее, пока не рухнуло заднее стекло. И тут же по всему кузову глухо застучали пули.

– Пограничные дроны! – заорал водитель. – Включи оповещение «свой-чужой», пока они нас не разорвали!

В небе перед нами действительно виднелось несколько беспилотников с длинными крыльями. Мне даже показалось, что я слышу жужжание их двигателей. Из машины спецназа высунулся человек с ракетницей, из которой тут же вылетела ракета, словно бы ей дали пинка. Уже в воздухе ракета очнулась, изрыгнула пламя и полетела на дроны. Пограничные беспилотники бросились врассыпную, но ракета разделилась на несколько маленьких боеголовок, и каждая из них погналась за своей целью.

И вдруг спецназовский внедорожник окутал гигантский белый шар. У меня мелькнула мысль, что это дым или газ, но тут же шар стал прозрачным, и я понял что это взрывная волна. Я увидел, как она летит на нас, и тут же машина наша дрогнула, а на месте белого шара появился огненный шар, и этот столб огня взметнул в небо пыль и куски тел и кузова. Взрыв был такой сильный, что даже на нас обрушился целый камнепад осколков. Я упал на пол и закрыл голову руками. Машина заревела и пошла как-то тяжело, с неприятным шумом. Это продолжалось довольно долго, пока водитель не остановился.

– Поехали! Поехали! До лагеря еще час! – закричал «рваный рот».

– Не ори, – оскалился водитель. – Колесо пробило, походу, надо менять.

Не заглушив двигатель, он вылез из машины, за ним выскочил и пассажир. Они стали обходить машину вокруг и смотреть на небо, но дроны уже улетели, а дым от взорванной машины спецназа остался далеко позади. Никаких других машин не было.

– Вон. Смотри! Целый кусок вырвало! Щас, быстро заменим! – сказал водитель, присев перед передним колесом.

Второй несколько раз толкнул меня, но я лежал неподвижно.

– Не шевелится, – объявил он.

– Может, сдох?

– Да может, и сдох...

– Тащи запаску с багажника.

– Дроны эти – лютая вещь, маленькие, а лупят как надо!

– Неси запаску, ты – дрон!

– Да не ори ты!

Он еще раз ткнул меня, но я не двигался.

– Точно сдох. Истек кровью, нахер. Весь салон кровищей изгваздал!

– Ну ты будешь помогать мне, нет? – заорал водитель.

– Иду! Не рычи! – он отстал от меня, положил автомат на переднее сидение, встал около заднего колеса и стал расстегивать джинсы.

Я открыл глаза, приподнял голову, протянул руку и взял оружие. Это был компактный бесшумный автомат с откидным прикладом. Я сжал его в руках, приподнялся, увидел, что он стоит ко мне спиной и мочится, и тут же пустил очередь ему в затылок. Голова его брызнула во все стороны, и он завалился в песок.

Водитель поднялся и стал доставать пистолет из кобуры. Я опять нажал на курок. Очередь пробила лобовое стекло и ударила водителю в грудь. Он вскрикнул и упал. Кое-как я подлез к двери и высунулся наружу. От жуткой боли я уже почти не владел своим телом. Я весь покрылся холодным, липким потом, глаза слепли от мутного тумана.

Водитель был на земле и полз почему-то прочь от машины. Я направил на него автомат, но уже не мог ровно держать его. Я вдавливал курок, пока не расстрелял все, но даже не знаю, попал ли в него или нет. У меня не было сил смотреть. Автомат выпал из моих рук, и сам я стек на сидение.

И причудилось мне, что я все еще на дне рождения... Я отчетливо слышал веселые крики детей и разговоры взрослых. Я был спокоен и даже рад. Просто я задремал немного, и мне привиделся душный кошмар – про стрельбу и чужих людей. Я чувствовал легкость. Поразительную, невесомую. Мне казалось, что с каждым вздохом я все наполняюсь и наполняюсь воздухом, и очень скоро я просто лопну и рассыплюсь легчайшей серебряной пылью. Я открыл глаза и увидел салон машины, но знал, что все это скоро исчезнет.

Я слышал приближающийся звук и стал смотреть в окно. Вскоре напротив остановился старый гнилой запыленный микроавтобус, забитый всяким хламом. Вещи собирали впопыхах, и они кучей громоздились на крыше на багажнике и в салоне. Свернутый ковер, микроволновка, детский велосипед. Все это было как единая масса, и стоило только открыть дверь, как все это хлынуло бы наружу.

В раскоряку от долгого сидения к моей двери подошел седой, морщинистый, смуглый дед. Он все неодобрительно качал головой и цокал языком.

– Это бандитская машина! Зачем ты остановился тут, старый пень? – раздался въедливый старушечий голос, и я увидел высокую крупную бабку. У нее было болезненное одутловатое лицо и не хватало передних зубов.

– Вот этот живой, – дед кивнул на меня.

– Тьфу ты, гадкий контрабандист, шоб они все издохли! – бабка плюнула мне под ноги.

– Захлопни свой ядовитый горшок, старая дура! – разозлился дед. – Люди, как и мы, ехали в лагерь беженцев, а их обстреляли Мидландские пограничники!

– Жаль, что не убили! Какое мне дело до них?!!

Дед выпрямился и с презрением осмотрел бабку с ног до головы.

– Правильно говорил мне мой покойный отец: «В этой кобыле сидит нечистый! Бей ее почаще, чтоб он вышел из нее, тогда она станет доброй женой».

– Ну давай! Только и можешь, что руки распускать! Ударь меня еще, попробуй! Я сама тебе так вдарю!

Тут же в дверях показалась голова девочки со смуглым чумазым лицом и любопытными зелеными глазами.

– Нам по пути Всевышний послал нуждающегося человека, тупая твоя куриная башка! И если мы ему не поможем, то это будет нам грех! И в загробном мире я не хочу всю вечность сожалеть о том, что тогда я не помог нуждающемуся в дороге!

– А я всю вечность буду сожалеть, что тогда согласилась выйти за тебя, старого вонючего козла!

– Попомни мои слова, девочка, у твоей бабки скоро изо рта полезут поганые жабы!

Появилась еще одна девушка, симпатичная, хоть и прыщавая.

– Страшно тут стоять, дедушка, поехали уже быстрее!

– Грузите этого парня, берите его. Аккуратнее!

– У нас места нету!

– Приберите вещи, будет там место! Давайте, детки, помогите старому солдату, с такой спиной я уже ничего не могу делать.

Я почувствовал, как дюжина рук обхватило мое тело.

– Чего ты удумал??? Он же все равно сдохнет в лагере! Ой, чего он удумал, ой, лю-ю-ю-ди! – истошно завыла бабка.

– Заткни пасть поганую, паскудина! Заткни! – начал петушиться дед, топнув ногой, – Ежели помрет он в лагере, то на то уже будет воля Всевышнего! А я сделал все, как подобает богобоязненному человеку! Грузите его, ребятишки, быстрее. Может, и успеем в лагерь до темноты!

Меня впихнули в салон между ковром и полиэтиленовым мешком с подушками. Рядом спал младенец. Девочка лет шести не отрываясь играла в видео игру. Кряхтя и нудя, залезла бабка. Дед попил воды, утер дрожащей рукой морщинистое лицо и повел машину дальше по пустыне.

====== Глава 19 ======

Я совсем не чувствовал, как меня режут. Это было странно. Я даже не ощущал, как обескровленное мясо податливо расходится под скальпелем. Иногда я был уверен, что чувствую вонь крови. Временами мне казалось, что я переполнен этим запахом и меня стошнит. Но уже в другой момент я был уверен, что вообще ничего не чувствую. Я приподнимал ватную голову и видел, как врач копошится в моей ноге, словно механик в машине – или швея. Но долго держать голову я не мог. Шея сдавалась, и голова опускалась на пластиковый стол. От химикатов в крови я чувствовал себя... никак. Ватная голова гудела. Хотелось пить. Я смертельно устал ничего не чувствовать. Мне надоело ждать, когда уже прекратят резать меня и уже начнут зашивать. Временами мне казалось, что чувствительность вышла из моего тела навсегда – и уже больше не вернется. Я смогу управлять телом, но конечности мои навсегда останутся как деревяшки. Это пугало меня. В ушах звенело, жажда душила, в глазах плавал желтый туман.

Потом ногу мою оставили в покое и взялись за покалеченную руку. Глядя в потолок, я слышал мерное электрическое потрескивание лазера. Видел легкий дымок, поднимающийся от руки. Слышал, как от электрического жара шкварчит кожа. Как вскипает, бурлит и испаряется дурная кровь. Лазером они пользовались долго. Пока выжгли всю воспаленную загнивающую плоть, пока подравняли остаток кости, пока высушили рану. Я видел, как натягивают кожу, как склеивают все особым клеем. Все это сливалось у меня в сознании. Голубой фартук врача, выпачканный моей кровью. Звон падающих в ванночку окровавленных инструментов. Отрывочные, непонятные голоса. Свет. Яркий, расщепляющий все на атомы, свет.

Потом я лежал в палатке, в углу. Небольшая белая палатка, верх которой бухал и гнулся от ветра, а потом затих. Бабка, беззубая, клыкастая старуха с перебинтованным локтем сидела, поджав ноги, и обмахивалась старым веером. Кожа ее была желтая, морщины глубокие, на лице над верхней губой и подбородке росли седые волосы. Зубы сгнили, остались только клыки. Правый глаз затуманило бельмо.

– Ты белый человек! Что здесь делает белый человек? Белые люди живут в городах. В больших городах, в богатых городах! Что ты тут делаешь?

Говоря, она покачивалась словно в молитве. Я слышал, как на улице балуются и вскрикивают чумазые дети.

– Ты умный, ты умеешь читать и писать, вы, белые люди, все знаете! Скажи мне, большой белый человек, зачем эта война? Зачем погибли люди? Я всю жизнь жила на своей земле! У нас был дом и сад! У меня было восемь сыновей и шесть дочерей! Мы жили в мире. Время без войны – самое сладкое время. Но политики не смогли договориться, и началась война. Зачем война? Почему нельзя договориться? Какая разница им, как мы живем, кто у нас у власти, как мы его выбрали? Почему из-за этого обязательно убивать наших детей?

Многие говорили мне уходить. И как только стали падать первые бомбы, многие ушли, но мы остались. У меня там кладбище. Там лежит моя мать, мой отец, моя сестра, куда я пойду? Кто позаботится об их могилах? Мы остались. Говорили, что война кончится скоро. Сегодня, завтра, но война идет до сих пор. Уже внуки мои выросли. Уже появились правнуки, а война все идет и идет. Будь она проклята, эта война!

Когда фронт дошел до нас, совсем жизни не стало. Летают роботы, дроны-роботы, и если видят военных, то сразу все взрывают, и вместе с военными гибнут обычные, безоружные люди. Дома рушатся! Нет никому до этого дела! Двоих сыновей моих забрали в армию, всех убили, прислали только бумажки. Знайте – умер ваш. Вот и все.

Когда оккупанты зашли, еще хуже стало. Мой муж, упокой Всевышний его душу, пошел за водой, а его пристрелили. Сказали – видели у него в руке бумажку, вражескую листовку, и убили его. А он был уважаемый человек! Мою внучку вечером похитили. Неделю насиловали, хотели убить, но она убежала. А девочке было двенадцать лет! Разве бы люди смогли сделать такое? Это нелюди, твари! Чем она им помешала? Одного моего внука обвязали бомбами, посадили в машину и заставили въехать в танк и взорваться. Семь лет было мальчику!

Я чувствовал себя все хуже и хуже. Обезболивающее проходило, отступало, и его место занимала боль. Я чувствовал ее приближение. Мое тело уже содрогалось в предчувствии.

Сердцебиение участилось. Липкий пот проступил. Я лежал, моргал и елозил ногами.

Боль приближалась!

– Один из сыновей говорит – уходить нужно, мать, здесь ад, если не уйдем все – погибнем! Пойдем в Мидланд, все туда бегут. Большая, богатая страна, много денег, много машин, домов, красивых магазинов, много золота, глядишь – и нам упадут крохи с богатого стола. Так мы думали. Глупые, глупые люди! А когда добрались мы до Мидланда, нас всех прямо в пустыне, не доезжая до города, остановили. Не пускают дальше – и все. Ночуйте здесь! Я легла прямо на камни и стала ждать смерти! Почему глаза мои видели это? Почему дожила я до такого черного дня? Где я так согрешила? За что Всевышний послал мне такую кару???

– Уходите домой! Здесь вам не рады! Тут вы никому не нужны! – вот что они нам сказали. И им было все равно, что возвращаться нам некуда. Все наши дома, всю нашу землю сожгло войной. А Государь сказал: «Дайте им землю, пусть живут, пока не кончится война». И вот так и стали мы жить там, как-то обустраиваться. Врагу не пожелаешь такого ужаса, что мы пережили. В пустыне, с детьми! Но выжили! Потихоньку отстроились, провели свет, воду, газ. Плохо было, бедно, но мы жили. Хоть как-то, но жили.

Иногда появлялись там люди из Ванганга (так она произносила Вангланд). Ходили, смотрели, качали головами. Угощали детей конфетами. Постоянно спрашивали – Почему вы терпите такое отношение? Вас держат за скотов, а вы молчите! У вас уже дети родились на этой земле, они имеют все права, боритесь за это!

Так говорили они, мутили воду. Сын, да и многие, загорелись этой идеей. Я говорю ему, от добра добра не ищут. Бросили они нам сухарь – так скажи спасибо и за это! Ты на чужой земле, ты не в праве требовать. Пойдешь будить зверя и требовать кусок мяса, так он просто откусит тебе голову и не спросит, как звали. Но нет! Вся молодежь как ополоумела! Пошли делать революцию. Бедные дети! Горячие, глупые! Всех в первый же день посекли из пулемета. А потом начали хватать, хватать всех без разбору!

Государь был недоволен революцией и повелел, чтоб все ушли с его земли, и нас прогнали. Как бы бедно мы там ни жили, но там был у нас дом, крыша над головой, и вот выкинули нас опять в пустыню.

А тут, а тут еще хуже, чем там! Жили бедно, хотели жить лучше, а стало еще хуже, намного, намного хуже!!! Многие верили Вангангу, что они умные, богатые, добрые, что они любят и ждут нас! Ванганг о нас позаботится, говорили они, а я только плакала в ответ. И что же??? Только некоторых, в основном детей, забрали они в богатый город, дали гражданство, и все! Капля в море! Раньше еще ходили, появлялись тут, раздавали продукты, усыновляли детей, давали хоть кому-то гражданство, а сейчас уж и забыли про нас. Никому мы не нужны! Все, что они говорили нам, все это была ложь! Ванганг строит из себя человеколюбивое государство, а на самом деле он еще больший зверь, чем Мидланд! Они говорили постоянно о правах, о равенстве, но они лгали. Мы никому не нужны! Все их законы, все их деньги помогают только им, а таких, как мы, бедняков-чужеземцев, они даже не замечают. Вчера военные застрелили двоих подростков! Где все эти говоруны и правозащитники? Никто ничего не видит! Все как ослепли!

Вот ты мне скажи, белый человек, ведь у вас же есть конторы, которые беспокоятся о животных? Мне говорили, что есть такие. Нельзя пнуть собаку, нельзя убить кошку! Нельзя морить голодом животное, иначе тебя оштрафуют или посадят в тюрьму! За этим они следят! А за тем, что убивают наших детей... за этим почему никто не следит? Или их жизнь не так ценна, как жизнь Вангавских кошек? Но ведь это же люди! Это дети! Как может так быть? Как Всевышний терпит таких людей на земле? Или он уж давно отвернулся от нас? Почему чем больший человек лжец, чем больше крови у него на руках, тем громче кричит он о демократии?!! Что это вообще значит – демократия?

Я истекал потом, скрипел зубами. Меня ломало. Выкручивало. Боль от обрубленного пальца раскаленной молнией била в локоть, в шею, сверлила зубы, затмевала мозг. Я елозил ногами, выгибался. Я не мог этого вытерпеть!

– Почему, почему, почему??? Потому!!! Бабка, дай мне сдохнуть спокойно! Почему?!! Потому что это всего лишь слова! Демократия – всего лишь слово! А слова не имеют значения! Ничего в мире не имеет значения! Только боль имеет значение! Вот и все! Богатые всегда делали, что хотели, а бедные терпели! Сильные писали законы, а слабые подстраивались под них. Сука! Так всегда было, есть и будет! Вот почему!

Я плавал в поту и боли. В Океане Боли. В горячем и невесомом, как расплавленный свинец, как черное душное грозовое облако. Я тонул в этом Океане – и не мог утонуть, в нем не было дна, не было берегов. Поверхность осталась где-то далеко наверху и слилась с небом. В какие-то моменты я уже не понимал, где именно находится очаг боли. Я весь был из нее соткан. Она была во мне всю жизнь, от самого момента моего сотворения и по сей день, и вместе с нею мы переживем вселенную. Горькая правда смерти!

В один момент боли стало столько, что она просто извергнула меня из меня же. Мой дух, мое извечное Я, оно оказалось рядом с моим телом. Одна из ослепительных молний расколола меня надвое так, что я получил возможность увидеть себя со стороны.

И вот так боль перестаралась, ее родилось во мне столько, что я изрыгнул излишек, и все пошло на спад. Боль осталась, она не ушла совсем, она не могла уйти совсем, я был ею, но теперь я взглянул на нее со стороны. Я так устал, что перестал бороться, признал поражение, принял реальность смерти, и покой овладел мною. Море Хаоса заледенело и превратилось в Пустыню Безмолвия.

Я жил дальше. Рядом с моим телом.

Пришел Пушок, он был уставший, но весь мой. Принес мне каких-то таблеток и все время держал меня за руку. Рука у него была горячая, но я все равно не отпускал ее.

Потом в детском визге я разобрал писк Николеньки. Это возмутило мою душу, я стал звать его, но этот неслух не хотел подходить. Я пытался подозвать какого-нибудь взрослого, чтобы попросить присмотреть за ним, но никого не было. Ушел и Пушок. Я звал Лию, но и она не шла, и это меня очень разозлило. Николенька же все бегал прямо у палатки, я часто видел его светлую голову, но он никак не хотел зайти ко мне. В палатке со мной ему было скучно, а на улице у него полно друзей.

В какой-то момент за мной пришли и понесли куда-то. Я видел лица врачей в белых масках, с хмурыми бровями. Я их чем-то очень расстроил. Меня занесли в операционную и опять стали резать мне ногу. Я был уверен, что на этот раз они точно решили отрезать ее. Я начал вырываться, кричать на них. Я чувствовал, как медсестры хватаются за мои руки.

– Режьте! Режьте мою ногу, суки! Ненасытные хищники, режьте меня своими железками! Мало крови вы из меня выжали! Режьте, но умоляю вас, присмотрите за мальчиком! За моим мальчиком, он тут! Он непослушный, но он хороший! Присмотрите за ним! – не унимался я.

– Все хорошо, расслабьтесь, не дергайтесь. Вам первый раз плохо обработали рану, пошло воспаление, сейчас мы вам поможем! – все повторяла врачиха, строго смотря на меня черными глазами поверх маски.

Но все это было уже не важно! Я перестал слышать Николеньку. А это значило только одно – он заигрался и убежал в пустыню, и потерялся! И в этом был виноват я, я!!!

К моему рту приставили маску и громким голосом приказали:

– Дыши! Дыши глубже!

Я стал слышать свои вдохи, и вдруг бездонная тьма рухнула на меня, и меня не стало...

– Вопрос вам... Вы на тот момент директор службы внешней разведки... Наша страна поддерживала повстанцев?

Из этих слов родился мой мир. Я лежал с закрытыми глазами и никак не мог понять, где нахожусь.

– Наша страна поддерживает демократические процессы в других государствах...

– Мы поддерживали повстанцев? Да или нет?

Голоса были сухие, электрические. Сонная темнота с трудом развеивалась в голове, и первое время мне казалось, что это разговаривают живые люди рядом со мной.

– Революционное движение назрело и народ... они... сами... люди сами решили бороться с тиранией... и...

– Нет! Послушайте, послушайте! Наши секретные агенты там были? Непосредственно в тот момент, они там были? Вот эти микроавтобусы с чемоданами денег и оружием. Более пятисот миллионов наличными, и снайперские винтовки, и оборудование для перехвата... вот это все...

– Нет-нет! Это все не соответствует действительности! Это... нет! Нет! Ну... просто же... как вы можете верить такой явной фальшивке?

– Но как же?!! Есть же множество видео! Вот! Посмотрите! Вы сомневаетесь в подлинности этого видео?!! И вот! На своей страничке в сети... это замминистра... как же? Он сам же пишет! Сам! Что? Вы называете это подделкой?

Кто-то на телефоне смотрел передачу. Рядом со мной. Я лежал на кровати. Невысокая армейская полевая складная кровать. Я не мог разлепить глаза. И жажда. Дикая жажда!

– Я задаю вам прямой вопрос! Прямой вопрос!!! Служба внешней разведки замешана в этом неудавшемся перевороте? Ваши люди, наши высокопоставленные чиновники контактировали лично с командирами повстанцев?

– Мы всегда выступаем за демократические... поддерживаем демократические стремления...

– Так да или нет?

– Послушайте, я пытаюсь...

– Да? Или нет? Одно слово!

– И... подождите... Вы же профессионал, позвольте мне...

– Вы не ответили на вопрос!

– Я просто пытаюсь... и если вы будете так любезны и дадите мне минутку...

– Вы не ответили на простой вопрос! Вы... нет! Вы, нет! Вы не ответили! Нет! Вы уходите от прямого ответа! Нет! Все! Прервемся на рекламную паузу! Реклама!

Заиграла решительная музыка. По заставке я понял, что это политическое шоу на Вангландском Новом канале. Я частенько смотрел его дома.

– Но вы же просто...

– Одно слово! Просто одно слово! И вы... ну это просто смешно!

Тут же заиграла веселая песенка рекламы детского молочного шоколада.

И я открыл глаза.

Это был надувной медицинский модуль. Больница... резали ногу... Нога! Пальцы на обеих ступнях шевелились. Не отрезали! Я скосил глаза на соседнюю койку и понял, что сошел с ума. Наконец-то мой час настал, и я спятил. Безумие пришло ко мне в довольно интересном виде: рядом со мной сидел Чик-чик в белом халате, жевал жвачку и смотрел на экран довольно хорошего смартфона. Он остался таким же, как и был. Цвет лица, губы, глаза. Нахаловка душной волной затопила меня с ног до головы.

Хотя... нет. Он повзрослел. Вытянулся немного. Лицо стало более жестким, более взрослым.

Странное чувство! Я всегда почему-то боялся сойти с ума, не знаю почему, но оказывается, безумие – это не так уж и страшно. Чик-чик в белом халате. Надо же!

Видение осознало, что я очнулся, и я увидел его черные глаза.

– О! – он погасил телефон, небрежно швырнул его на подушку и сладко потянулся. – Ваше котофейское величие! Изволили проснуться!

Мои руки инстинктивно хотели подняться, но тут же я понял, что привязан бинтами к кровати.

– Твой кошачий дух плохо переносил наркоз. Ты стонал и метался по кровати во сне, и врачи тебя привязали.

Он встал и начал освобождать мне руки.

– Ваше котофейское высочество смотрит на меня так, словно я призрак! – он усмехнулся.

Я поднял и опустил руки. Дыхание мое было сухим и кислотно-горячим. Кожа напоминала дряблую, желтую, отмирающую кожу старухи. Я чувствовал, как мои глаза горят болезненным светом.

– Ты не ожидал меня видеть здесь, царь котов? Я тебя, признаться, тоже, – он швырнул бинты в мусорку и плюхнулся на свое место. – Но когда птичка на хвосте принесла мне новость о том, что сам Кот Всех Котов тут, то я сразу понял, что это судьба. «Нет, – сказал я сам себе, – это все неспроста! Это судьба! Это подарок судьбы тебе, Чик-чик», – и он опять с самодовольной улыбкой посмотрел на меня.

Может все это и происходит в реальности, а может и нет, подумалось мне. Но это было не важно. Пить хотелось до смерти, вот что главное!

Я скосил глаза на упаковку маленьких бутылочек воды на столе. Такие прозрачные бутылочки с голубой этикеткой, никогда не забуду этот цвет и этот вкус.

Чик-чик понял, чего я хочу, встал, достал бутылочку, открыл и протянул мне. Приподнявшись, я жадно присосался к горлышку, чувствуя, как по моей горячей, истончившейся от жара желтой коже струится теплая вода.

Чик-чик медленно опустился на колени прямо перед моей головой, положил руки на край кровати и заглянул мне в глаза. И это вызвало во мне одно из самых омерзительных ощущений во все моей жизни.

– Почему за тобой никто не приходит, кот всех царей? М? Какого хрена ты вообще тут делаешь? Разве тебя не должны ждать в Вангланде? Тебя кинули, что ли?

Я долго смотрел в его глаза, и одна мысль все не давала мне никак покоя, почему это животное все еще живо?

– Нет, – он усмехнулся, мотнув головой, – я не понимаю, кошачий царь... почему?

Я смотрел на него, не зная, что сказать. Но он реален... Реален!

– Слушай, – он почесал кончик носа и как-то воровато огляделся вокруг. – Ты участвовал в перевороте. У тебя – у вас не срослось, ты бежал, но я никогда не поверю, что ты не подготовил себе пути отступления. В Вангланде у тебя должны быть... должна быть норка! Деньги, дом, все дела.

Нет, наверно, это все же безумие. Какой Вангланд, что он несет? Мне стало не по себе.

– Не смотри на меня так, Кошачий Вождь, ты меня пугаешь? Или ты еще от наркоза не отошел?

Я пальцами показал ему приблизится ко мне, и когда он наклонился, то прохрипел на ухо:

– Закрой поганую пасть! Еще раз скажешь про кота, я тебе яйца вырву...

Он внимательно осмотрел меня.

– Хочешь еще водички? – спросил он как ни в чем не бывало. Я кивнул. – Я дам тебе воды, а ты только ответь мне на один вопрос, в Вангланде тебя ждут? Или в какой либо другой стране? За тобой приедут? У тебя бабки остались? Недвижимость за границей, счета, связи?

Я закрыл глаза, набираясь сил:

– У меня ничего нет, я подыхаю в сраном лагере для бежек, дебил ты поганый!

– Мать моя женщина! – Чик-чик схватился за голову. – Это меняет все карты!

Тут вдруг появилась в проходе злая женская голова и позвала его куда-то.

– Я подрабатываю тут, помогая медсестрам. Так что ты мой пациент, типа, – он усмехнулся. – То, что ты говоришь, о кот всех котов, это очень интересно. Я сейчас занят, но я приду, и у меня к тебе есть разговор. Ты приходи в себя, а я вечером тебя навещу.

– Дай телефон, – я ощутил физическое наслаждение, когда услышал, что он уходит.

– О! Да ты совсем уже охерел в своей башне всевластья! Нет такого слова «Дай», есть только слово «Купи», – он подкинул и поймал телефон.

– У меня нет...

– Ну нет – так нет! – он пошел к выходу. – Я приду к вечеру, ты только не уходи никуда, ладно? – он усмехнулся и пропал.

Я откинулся на кровати. Хотелось уснуть и забыться, но сна не было. Мысли сухо горели в голове. Я откинул одеяло, спустил ноги и поднялся. В глазах помутнело, но я устоял. Боль в теле была терпима, и я решил выйти из палатки. Нога в тугой повязке слушалась плохо, и я решил не торопиться.

На дворе сияло раннее утро. Пустыня еще не прогрелась, и было прохладно. Бесконечные лабиринты палаток и жилых контейнеров уходили до самого горизонта. Мусора было полно под ногами. В основном пакеты из-под гуманитарной помощи – белые с зеленым, и серо-стальные – это от индивидуальных солдатских пайков. У них уже вышел срок годности, и их щедро раздавали всем желающим. Чумазые дикие дети, больше похожие на зверят, бегали стайками и кричали. Взрослых я почти не видел. Один парень лежал прямо в куче мусора между двумя палатками. Не знаю, то ли пьяный, то ли мертвый. Дети носились с какими-то палками и коробками. Собаки пробегали, деловые и наглые.

Около серебристой цистерны с водой собралась жиденькая очередь. И хоть я не прошел и ста метров, но уже порядочно выдохся и решил остановиться.

Люди набирали воду во что попало и расходились. В какой-то момент я разглядел знакомое лицо: симпатичную девушку с тонкой косичкой, что была в микроавтобусе. Она несла розовое ведро с хрустальной ледяной водой.

– Здравствуйте, – сказала она просто.

Я почувствовал, что долго смотрю в ее карие глаза. Она не отводила взгляда и смело смотрела на меня.

– Выглядите не очень. Что врачи говорят?

– Да все нормально... – немного смутился я, – а вы как? Обустроились?

– Ага. Семья у нас большая, и нам дали целый контейнер, а не палатку. Ночью там ужасно холодно, а днем невыносимая жара. Но нам дали газ, несколько таких красных бочонков, ну знаете же?

Я кивнул:

– Мне нужен телефон или планшет выйти в сеть... – начал я.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Ну пойдемте!

На щеках у нее были ямочки.

– Когда в городе были Белые Бригады, тогда еще ничего, можно было жить. Они муку давали и масло, и даже электричество было. Воды, правда, тоже не было, но электричество было, несколько раз в день! А потом, когда пришла Армия Национального Освобождения, тогда совсем плохо стало. Давали только сухари, а света совсем не было. Один раз зашли люди с автоматами, с обыском, увидели компьютер и разбили его, и телевизор тоже. У них это все грехом считается. Дедушку стали бить палками, а я им говорю – какая разница, что компьютер в доме, если света нет? Мы им все равно воспользоваться не можем! Ну... побили и меня. А вы из какого города бежали? – она внимательно посмотрела на меня. Я не поспевал за ней и уже весь измаялся. – Вам плохо? Мы уже почти пришли. Если сестра не играет на планшете, я вам его дам позвонить, а если играет – то извините. Она очень настырная и вряд ли отдаст, – она перехватила ведро в другую руку. – А планшет я тогда спрятала. Дедушка как пришел в себя – тут же сказал, что мы уезжаем. С нами поехали и соседи, но их остановили и зарезали всех прямо на дороге, – она опять осмотрела меня. – Они не тратят патроны... экономят... они режут всегда...

Я закрыл глаза и прислонился к железному контейнеру, в котором располагался жилой модуль. В проходе висела застиранная занавеска и громоздилась куча детской обуви. Девушка разулась, прошла внутрь и вынесла мне небольшой планшет в потертом розовом чехле.

– Вот, только не долго.

– Спасибо. А сеть тут есть?

– Да, в лагере хорошо ловит и бесплатно.

Я доковылял до крупного камня и кое-как опустился на него. Раненая нога не гнулась, и пришлось ее как костыль выставить вперед. Я уже вышел в пустыню, до ближайших палаток было метров тридцать. Воровато оглянувшись по сторонам, я включил планшет и тапнул на иконку браузера. Тут же поплыли новости, один заголовок громче другого.