Текст книги "Песня смерти и крови (СИ)"

Автор книги: Sininen Lintu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Они отпрянули друг от друга.

– Думаю, мне нужно подышать свежим воздухом, – тихо произнесла Хизер. – Я… я скоро.

Чувствуя себя идиотом, Коннор смотрел, как она протискивается между посетителями в сторону крытой курилки, находящейся во внутреннем дворике бара. Ему тоже не помешало бы подышать, да. Прямо сейчас он задыхался, чувствуя себя малолетним девственником, впервые обнимавшим девушку, которая ему нравилась.

Крайне тупое ощущение, когда тебе восемнадцать, и твоя бывшая регулярно лазила к тебе в штаны с пятнадцати лет. Но с Джеммой тогда всё было иначе.

Проще.

Однозначнее.

Захотелось умыть лицо холодной водой. Щеки и уши огнем горели.

Коннор думал: когда, если не сейчас? Есть только один день, когда можно вывернуть наизнанку звериную шкуру и притвориться кем-то, кем не являешься. И есть только один шанс, что оборотень сможет поцеловать свою Красную Шапочку и не получить по яйцам.

Ну или получить, но оно того будет стоить. Даже если Хизер больше никогда не захочет с ним разговаривать – он хотя бы будет знать, почему. И будет знать, что не нужен ей. Только вот почему-то Коннору казалось, что она не оттолкнет его. Или ему очень хотелось так думать.

Пан или пропал.

– Не ходи за ней, – Мия, как раз выходящая из курилки, прихватила его за запястье. Вздрогнула, отдернула руку. – Просто… не нужно.

Коннор дернул плечом. Эта девчонка была странной, очень странной, однако её слова его сейчас мало беспокоили – найти Хизер было важнее. Алый плащ, как пятно крови, выделялся везде, куда бы она ни пошла, но сейчас Коннор его не видел. Чуть нахмурился, вглядываясь в небольшой крытый дворик с несколькими деревянными столами, стульями и парой колонн в противоположной от выхода из курилки стороне.

Дым неприятно щекотал нос. Коннор не курил обычные сигареты, лишь иногда на пару с Крисом баловался травкой, и табак был ему противен. Прикрыв нос рукавом рубашки, он сделал несколько шагов к колоннам и остановился. Что он собирается делать вообще? Не подумает ли Хизер, что он клеится ко всем девчонкам в своем окружении, ведь она явно полагает, что он не узнал её?

Как бы то ни было, этот шанс для него – единственный. Завтра они возвратятся в Баддингтаун, снова станут учительницей и её учеником, и, кто знает, вдруг близость, возникшая между ними за эти выходные, снова исчезнет?

Правила. Всё эти гребаные правила и условности. Разрушающие жизни и отношения.

Коннор тряхнул головой. Он был влюблен по уши и не собирался мариновать это чувство в себе.

А, к черту.

И наугад нырнул за одну из широких колонн.

Не прогадал.

Хизер стояла, прислонившись к ней спиной и сомкнув веки. Капюшон слетел с головы, и волосы мягкими волнами рассыпались по плечам. Не удержавшись, Коннор шагнул ближе, полностью прячась за колонной, и ткнулся носом куда-то Хизер за ухом.

«Какого хрена ты делаешь? Зачем портишь жизнь вам обоим?» – промелькнуло в голове.

Он и сам не знал, какого хрена делает, но не собирался останавливаться. Обхватил её за талию, притягивая к себе. Хизер ахнула, но не отстранилась, только распахнула глаза. Коннор почти ждал вопроса «что происходит?», но не дождался – Хизер сама потянулась к нему, прошлась пальцами по его затылку, вызывая чертовски нефантомные мурашки на загривке, и дернула за воротник рубашки на себя.

Она явно отпустила себя, считая, что Коннор её не узнал. Пусть будет так.

Целовались они жадно, мучительно-сладко и жарко, не обращая внимания на мешающую маску, всё ещё скрывающую лицо Хизер. На вкус губы её были как хвойное пиво и съеденные острые начос. Коннор дурел от её запаха, её ладоней, шарящих по его спине и плечам, и желание вязко растекалось внутри, обжигая. Им обоим нужно было бы унять руки, пока их тут не застукали, но остановиться не получалось, не выходило вовсе. Хизер ерошила волосы у него на затылке, заставляя беспомощно стонать в поцелуй, оглаживала плечи, цеплялась за лопатки и жалась, жалась к нему, как в последний – да это и был их первый и последний – раз. На мгновение отстранившись, она ткнулась носом куда-то ему под челюсть, судорожно вдохнула, потерлась кончиком носа прямо под ухом…

Коннор подхватил её под бёдра, вжимая в колонну.

Опасность быть обнаруженными выводила возбуждение на максимум. Коннор задыхался от желания, покрывая поцелуями её шею, влажно провел языком вдоль ключицы. Хизер всхлипнула, соскользнула ладонями с его плеч по груди к животу.

Черт.

Черт-черт-черт… Коннор зарылся лицом в её волосы, едва сдерживая стон, срывающийся с губ. Вслепую дернул за ворот блузки, раскрывая вырез ещё шире, ладонью накрыл её грудь. Хизер отзывчиво прогнулась, запрокинула голову. Наощупь скользнула рукой в его боксеры, обхватила член, и прикосновение прохладных пальцев к горячей коже едва не вынудило Коннора кончить.

Если бы их прямо сейчас тут кто-нибудь увидел, они бы и не заметили, но им блядски везло.

Пока что.

Губы горели от поцелуев. Воздух царапал горло. И это было хорошо, правильно, так до дрожи необходимо.

Коннор поставил её снова на ноги, забрался под её юбку, ладонью провел вверх по бедру, к самому краю белья. В голове багрово мутилось от того, как Хизер его ласкала, и что это вообще была именно она, и он закусил щеку, чтобы продержаться ещё немного, чтобы хотя бы попробовать…

Ткань её трусов была мокрой. Коннора повело; он едва не потерял самообладание вконец, и шепотом выругался, носом зарылся в волосы Хизер, целуя её за ухом. Она прерывисто ахнула снова – твою ж мать, она была тихой, очень тихой, и это заводило его, и хотелось заставить её кричать и выстанывать его имя, но не здесь, блять, не здесь…

Хизер коротко, едва слышно застонала, когда он сдвинул её белье в сторону. Она была охренеть какой влажной, и нежной, и горячей; Коннор сам не разбирал, что шептал ей на ухо, пока ласкал, подстраиваясь под движения её ладони на его члене, а потом ему, казалось, свело каждую мышцу, и он задрожал, вжимаясь в неё, с трудом ощущая, как она тоже балансирует на грани острого удовольствия, впивается свободной рукой в его плечо, и, наконец, падает вместе с ним.

Блядь.

Коннору было хорошо так, что его едва держали ноги. Хизер цеплялась за него и дрожала, и, может, у него и был секс только с Джеммой, но уж определить женский оргазм он всё-таки мог. Надеялся на это.

– Люблю тебя… – одними губами выдохнул он ей в волосы. Прежде, чем подумал: а имеет ли право говорить такие громкие слова? – Хизер…

Наверное, она услышала своё имя. Вздрогнула, поднимая на Коннора ошалевший взгляд. Губы у неё были покрасневшими и смазанными от поцелуев, и она была такой невероятно, охуительно красивой, что он едва не свихнулся прямо на месте. Хотелось сгрести её в охапку и никогда не отпускать, и целовать, и шептать всякую дурь на ухо, и ласкать, пока она не запросит пощады…

Она сглотнула. Шевельнула губами, будто хотела что-то ответить, если вообще его слышала, но не произнесла ни звука, просто смотрела, смотрела, выворачивая ему наизнанку душу.

Мир постепенно обретал звуки, что слышались прежде будто через вату. Коннор услышал и чей-то смех, и музыку, доносящуюся из бара, и громкие разговоры. Кажется, это отрезвило их обоих.

Одернув юбку, Хизер вывернулась из его объятий и, так ничего и не сказав, поспешила обратно в бар, закутываясь в свой алый плащ Красной Шапочки. Волшебство вечера медленно таяло в воздухе. Коннор оперся спиной о колонну и провел по лицу ладонью.

Твою же мать…

Он всё испортил?

И теперь ему предстояло все исправить или идти до конца.

========== Глава семнадцатая ==========

Комментарий к Глава семнадцатая

Aesthetic: https://vk.cc/c9Uady

Лицо старика проступало из тьмы. Испещренное морщинами, древнее, оно вызывало смутные, больные воспоминания: костер, летящие искры, жуткие напевы. Старик шевелил тонкими, потрескавшимися губами, и голос, что звучал в его голове, наконец-то обрел свой образ.

«Слишком мало страха. Слишком мало крови. Ты должен добраться до их сердец холодными пальцами, заставить их дрожать по ночам. Ты знаешь, как это сделать. Утопи этот город в крови и дотянись до своей жертвы»

Он мог добраться до неё уже сейчас, но ему нравилось снова ходить по земле. Сколько лет, веков прошло с тех пор, когда его призывали в последний раз?

Он не помнил, как разговаривать, только рычал, но мысли возвратили ясность. И он думал, думал, неужели его жертва не испугается, не уйдет из города, чтобы спасти себя? Впрочем, даже если она попробует, он пойдет по её следу. Он будет ориентироваться на запах. Он найдет её снова.

Таково его предназначение. И он должен следовать этому.

Но во тьму возвращаться совсем не хотелось.

​​​​​​​ *

Кэти не спала.

С тех пор, как в окне она увидела страшного человека, по ночам она боялась и лежать лицом к окошку, и отвернуться от него. Отворачиваться было даже хуже, ведь страшный человек мог вернуться и забрать её. Кэти было три с половиной, но она отлично понимала, что именно это монстры и делают – забирают детей, а потом поедают их.

Однажды, когда она ночевала у бабули, та рассказала, что к непослушным детям приходит бука и забирает их в большом мешке, а потом готовит себе на обед. Ох и ругался тогда папочка, а бабуля только нахмурилась и сказала: «Чем раньше она узнает, тем лучше».

Кэти вовсе не хотела знать, что случается с непослушными девочками, и она старалась быть хорошей и послушной, но сегодня она так не хотела есть хлопья на завтрак, что стукнула ложкой по тарелке и разлила молоко. И мамочка очень расстроилась.

Теперь Кэти боялась.

Вдруг бука придет за ней?

Вдруг тот монстр и есть бука? Вдруг он собирается забрать её в большом мешке?

Что-то скрипнуло об оконное стекло. Кэти зажмурилась ещё сильнее. Ветка, ветка, папочка говорит, что это ветка, и ничего больше. Но у её окон не растут деревья…

Она с головой накрылась одеялом и принялась молиться, как учила её бабуля. Правда, бабуля говорила ещё что-то про соль или сахар, Кэти от страха забыла, только помнила, что это было связано с едой.

Снова скрип по стеклу, будто кто-то проводит по нему ногтем. Медленно.

Кэти молилась.

И всё затихло.

А через минуту она услышала, как лает Джонси – громко, как обычно лает на кошек. А потом скулит, и визжит совсем коротко.

Кэти услышала, как выбежал из родительской спальни папочка. Потом распахнулась дверь, и мамочка вбежала к ней в детскую, подхватила Кэти из кроватки на руки, прижала к себе, шепча, что всё хорошо, всё будет хорошо, Джонси просто опять шалит, ничего страшного… Мамочка, казалось, сама была напугана.

А потом папочка выстрелил, а их машина заорала. Мамочка ринулась вниз, на первый этаж их маленького домика, вместе с Кэти на руках, продолжая вжимать её лицом в свою ночную сорочку.

Папочка вбежал в дом и захлопнул дверь.

– Милая, отнеси Кэти наверх на чердак, пожалуйста, – выдохнул он. – Я проверю, заперта ли задняя дверь. У нас все окна захлопнуты?

– Райли, что?..

– Долли!

Кэти, чувствуя, что родители все на нервах, изо всех сил старалась не плакать, но лай и визг Джонси по-прежнему звучали у неё в ушах, и она всё-таки заревела.

Она была уверена – это бука добрался до Джонси. Бука. Бука.

​​​​​​​ *

Открыть дело Денни не мог. Официальная причина выглядела слишком… нормальной, и Скарборо в итоге, после долгого мозгового штурма, решил, что власти города ограничатся лишь комендантским часом для детей и подростков, чтобы успокоить население. Мало кого на севере Мэна можно было удивить бешеным зверем, хотя этот и отличался беспрецедентной жестокостью, но зато можно было ужаснуть смертями. Дело другое. Однако и у сити-менеджера, и у Денни были связаны руки. Причины смерти – вот они, в заключениях коронера.

Пришлось доказывать, что комендантский час и охотничьи вылазки в лес – единственное, что сейчас возможно. И это было нелегко.

Ещё Денни пришлось взять на себя некоторые ночные дежурства, но медведь больше не появлялся. Он будто знал, что его разыскивают и хотят пристрелить, и затаился. Трудно было бы ожидать такой разумности от бешеного животного, поэтому Денни склонялся к иной версии: медведь просто наелся и не собирается выходить на охоту снова. Пока что. Ведь рано или поздно желание снова пожрать человеческого мяса возьмет верх – животные, хоть раз перекусившие человеком, уже не могут есть что-то ещё.

С другой стороны, со смерти Сандерса до смерти Рори Джонсона прошло достаточно времени. Это наверняка были разные медведи. Может, животное вообще ушло умирать, ведь бешенство поражает центральную нервную систему достаточно быстро. Вряд ли даже у гризли был срок больше двух недель на то, чтобы жить.

Ри просила Денни быть осторожным – и он старался. Ради неё и ради себя. Не выходил из машины во время ночных дежурств и всегда держал наготове оружие, хотя и понимал, что вряд ли обычная пуля убьет хоть одного медведя, зато разозлить может вполне. Не выключал фары, пока медленно объезжал районы после комендантского часа.

И всё равно чувствовал, что в городе что-то не так. Совсем как год назад, у него волоски на затылке дыбом вставали, стоило ему проезжать мимо свалки у самого леса. Будто бешеный зверь таился именно там… или не зверь. Или стая зверей. Или… что-то. Впрочем, что это ещё могло быть? Первобытный страх темноты и того, что может скрываться в ней – лишь инстинкты древней части мозга. Не более.

Хотя, возможно, Марк, в последнее время очень проникшийся верой своих предков, сказал бы ему совсем другое.

Только против заключения коронера и здравого смысла не попрешь.

Рация ожила.

– Босс… – это был Райли. – Босс, что-то напало на наш дом… Босс…

Его голос прервался, в рации раздался только треск.

Денни резко вывернул руль, так и не доехав до конца свалки. Кажется, он был нужен Райли прямо сейчас.

Холодок прошелся у него по затылку, будто призрак коснулся ледяными пальцами. Что-то происходило. Что-то снова здесь происходило.

В доме у Райли горел свет, но на улице было спокойно. Почти. Подъехав ближе, Денни увидел, что на газоне прямо перед их небольшим домиком лежит растерзанный труп Джонси – собаки, что ещё недавно плясала вокруг самого шерифа, когда он заезжал проведать Райли. Но самого стажера нигде не было видно.

Ничего удивительного. Если на дом напали, то они явно заперлись внутри. Хоть какая-то защита.

Выбравшись из машины, Денни снял пистолет с предохранителя. Он понимал, что для разъяренного медведя его Глок будет обычной пугалкой, как детский фейерверк на Четвертое июля, но всё же держал оружие наготове. Однако на улице всё ещё было тихо, только лампочка, болтавшаяся над крыльцом, моргнула пару раз.

Что бы ни напало на дом Райли, оно ушло.

Возможно, его спугнул сам Райли.

Джонси, бедный малыш Джонси выглядел ужасно. Тельце было распорото от шеи до самого пуза, и кишки вывалились на желтеющую траву, часть их явно отсутствовала. Широко раскрытые карие глаза смотрели в темное, полное звезд небо, и в них отражались деревья и сам Денни, когда тот склонился над псом. Наверняка медведь хотел разорвать Джонси, а потом, если повезет, вломиться в дом и пожрать человечины.

Денни постучался в дверь.

Сначала было тихо, потом он услышал шорох ключа в замке.

– Босс… – выглянув на улицу, Райли кивнул ему. – Заходите быстрее. Оно может вернуться. Долли и Кэти наверху, я дал им успокоительное, – стажер был бледен, как смерть. Ему самому бы не помешало хорошее успокоительное. – И они спят на чердаке, там… там нет окон.

Что не так с окнами?

Он запер дверь и тут же отскочил от неё, будто она была порталом в Ад.

Вернув оружие на предохранитель, Денни спрятал его в кобуру.

– Слушай, Райли, я видел, что случилось с Джонси…

Тот покачал головой.

– Босс, я тоже видел… – губы у Райли дрожали. – Я выскочил как раз, когда оно хозяйничало у нас на лужайке, и я выстрелил в воздух, и оно… оно зарычало на меня, Богом клянусь, оно на меня зарычало, – казалось, он старался держаться при жене и дочери, а теперь, когда они спали наверху, его прорвало. – Оно сидело на корточках и запустило когти в живот Джонси, а у него подергивались лапы, и он умирал, уже умер, наверное. И это было человеком, босс, это не медведь, я же говорил вам. Оно было человеком… и не было. Я не успел разглядеть, но фигура у него была не медвежья, и когда я выстрелил, прежде, чем вообще подумал головой, и моя машина заорала сигнализацией, оно рвануло прочь…

Он провел по лицу ладонью, весь дрожа.

Денни приблизился, положил руку ему на плечо. Райли дернулся.

– Босс, давайте без этого дерьма? – глаза у него были испуганные и сухие, как в тот день, когда Денни навестил его. – Знаю, вы думаете, я крышей совсем того… но я видел его. И Кэти… она… – Райли запнулся. – Она почувствовала его присутствие. Она потом сказала Долли, что чувствовала, что бука рядом. Что бука стучался к ней в окно. Поэтому они спят на чердаке. Оно охотится, босс. За мной и моей семьей. Потому что я его видел.

Почему-то Денни ему поверил.

Нет, поверил, конечно, не в человекообразного монстра, которого могли нарисовать светотени и воспаленное воображение. И не в предчувствия Кэти. И даже не в то, что медведь открыл охоту. А в тот страх, что они испытали. И в то, что медведь, тот же самый или уже другой, явно ошивается в их районе и около их дома. Хотя это странно, ведь его видели и на свалке.

Быть может, стоит отпустить Райли с работы.

Быть может, Райли вообще стоит уехать на какое-то время, пока медведя кто-нибудь не пристрелит.

А, возможно, Денни просто поддался панике. Ведь, на самом деле, животное не станет искать кого-то по запаху, ведь правда? У парнишки просто сдали нервы из-за нападения животного на ближайший дом. А то, что это оказался дом Райли…

Всего лишь совпадение?

– Райли, – Денни сжал его плечо. – Я уже спрашивал и спрошу тебя снова: ты собираешься оставить службу?

Тот решительно помотал головой.

– Нет. Оно ищет меня и мою семью. И я хочу убить его, я… больше не хочу прятаться. Мне страшно, босс, но ещё больше я боюсь за Кэти и Долли. Я отправлю их жить к её отцу в Бакспорт, туда-то эта хрень не доберется. И я выйду за ним на охоту, потому что оно хотело… – он шмыгнул, – хотело убить мою семью. Сегодня. А, видит Бог, Долли и Кэти – всё, что у меня есть.

Денни не стал спорить. Ради Айрис он и сам сделал бы всё и ещё немного, даже погнался за бешеным медведем. Он кивнул.

– Только вот и ты, Райли, – всё, что у них есть. Помни об этом.

Потому что если он забудет, то начнет слишком много и необдуманно рисковать. А необдуманный и неоправданный риск ещё никогда не приводил ни к чему хорошему.

Райли кивнул.

– Я помню, босс. Я слишком их люблю.

И Денни знал, что это правда.

Райли и Долли поженились сразу же после школы, и, пока Райли работал в автомастерской, той же самой, где в ночные смены пахал отец Коннора, Денни сам приезжал чинить у молодого и рукастого мастера свою машину и никогда не жаловался на качество ремонта. Потом у Арчеров родилась Кэти, и денег, выручаемых в мастерской, хватать явно перестало. И, конечно, Денни с радостью взял Райли на работу, когда тот успешно прошел собеседование на должность стажера.

Безопасность жены и дочки для Райли была важнее всего. Но чего будет стоить та безопасность, если Долли потеряет мужа? Если Кэти больше никогда не увидит отца?

Гораздо позже, закуривая в приоткрытое окно машины, Денни вспоминал трупик Джонси, беззащитно лежавший на газоне, и думал, что, вообще-то, медведям не свойственно разыскивать по запаху тех, на кого они однажды натыкались. Даже бешеные звери нападают на тех, кто просто находится в поле их зрения.

Денни уже успел поговорить с Беном Дугласом, и тот, пока заливал бензин в бак машины, рассказал: больные бешенством животные не живут долго. Максимум недели две, пока болезнь полностью не поражает их нервную систему, и они, капая слюной и задыхаясь, уползают умирать. Правда, до этого могут заразить кого-то ещё. В целом, ничего нового Денни так и не узнал. А, когда попытался выяснить, как выглядят укусы медведя, Бен коротко пояснил, что у гризли совсем крыша должна поехать, чтобы он превратил человека в фарш.

И по его глазам было видно: Бен тоже чувствует, что дело здесь нечисто. Денни спросил, пойдет ли Бен на охоту? Дуглас ответил, что лицензию он уже оплатил и получил. Это не было согласием, но не было и отказом.

Так медведи ли начали терроризировать город? Настолько неуловимые медведи, что на их следы не напали охотники? Или… человек, вооруженный опасным холодным оружием?

Ага. Человек в странном костюме, с клыками и накладными когтями. Сам-то себя слышишь, Дэниэл Тейлор?

Глупость какая.

Однако первобытные инстинкты упорно говорили ему, что не всё здесь так просто.

​​​​​​​ *

Марку снились танцующие вокруг огня фигуры и барабанный бой, и монотонные шаманские бормотания. Это походило на вязкий кошмар, от которого он очухался только во время пересадки в Филадельфии, когда шасси самолета коснулись земли. Он провел ладонью по лбу, стирая выступивший пот.

Баддингтаун был очень близко. Так, что его близость Марк чувствовал кожей, и его продирало до костей ознобом, как при гриппе.

Он очень не хотел возвращаться в Мэн. Так, что едва не купил билет обратно в Лос-Анджелес, пока ждал своей пересадки до Бангора. В Калифорнии была Кира, был Брайан… однако в Мэн Марка тянуло, и он знал, что должен быть там. Возвращение в родной город на прошлое Рождество разделило его жизнь на две части, и, после того, как останки вендиго были сожжены и погребены, он понял: ничего не будет, как прежде.

Однажды открыв дверь, за которой скрывались мифические твари, её невозможно захлопнуть.

После битвы с вендиго Марк возвратился в Баддингтаун только весной, чтобы забрать Киру. Его рука почти восстановилась, но запись альбома группы растянулась на месяцы. Марк даже был рад этому: и Кире, и Брайану, и ему самому требовалось время, чтобы прийти в себя. Особенно Кире. Она потеряла мужа и племянницу, и пусть они считались пропавшими без вести… Марк знал правду.

Сэм и Рейчел никогда не выберутся из леса, и лес прорастет на их останках и будет питаться ими. Таков круговорот вещей.

И Марк надеялся, что больше никогда не возвратиться в Мэн, однако он снова здесь, с гитарой и рюкзаком наперевес, и Баддингтаун ждет его, как и прежде. А в городе – его личное чудовище, его монстр, который нашел способ вернуться.

Конечно, если это именно он.

========== Глава восемнадцатая ==========

Комментарий к Глава восемнадцатая

Aesthetic от Mr. Tigrenok: https://vk.cc/c9Uaf2

Джошуа снился ей уже не в первый раз. Опять и опять это были кошмары, приходящие под утро, когда ночь отступала от города. Он смотрел на Хизер через окно или оказывался рядом в кровати; в Джошуа мог превратиться кто угодно, промелькнувший в её сне. Хизер садилась на постели с коротким хриплым вскриком, напряженно вглядывалась в темноту комнаты – и, разумеется, никого не видела. Но ощущение чужого присутствия, чужого взгляда липкой пленкой оседало на коже.

После-хэллоуинская ночь исключением не стала.

Хизер вернулась домой из Бангора в абсолютно растрепанных чувствах. Ей было хорошо, и страшно, и сладко, и жутко от собственного поведения. Почти переспать с собственным учеником – о чём она вообще думала?! Собственно, ни о чем. Вообще.

Это было отвратительно с её стороны. Эгоистично. Это была слабость. Это была грань, которую она переступила, пользуясь алкоголем, циркулирующим в крови, да маской, что скрывала лицо.

И теперь она сгорала от стыда и страха, не только за себя, но и за него.

Придя в бар, Хизер увидела Коннора тут же – он с кем-то болтал, но не выглядел таким уж заинтересованным в происходящем. И, когда их «познакомили» заново, она изо всех сил пыталась быть не-собой – в конце-концов, я ряженый, пусть маска и краснеет! – и пыталась игнорировать его. Безуспешно. Как полная дура искала его взгляда, чтобы убедиться – он её не узнал. Убеждала себя, что всё-таки маска и костюм сумели надежно скрыть её личность. И, черт возьми, ощущала, как он смотрит на неё: жарко и жадно, как и прежде.

Она ненавидела себя за то, что пришла. Что поддалась уговорам Андреа, которая уже флиртовала с какой-то девчонкой в костюме Женщины-Кошки и как бы невзначай, кто бы ещё в это поверил, касалась её плеча или запястья. Хизер очень хотела уйти, но, каждый раз оборачиваясь на Коннора, чувствовала, что как раз уйти-то она и не может.

Или не хочет.

А потом Коннор угостил её пивом, и всё полетело к чертям. Настолько, что она, Господи, флиртовала с ним, шутила с ним, болтала, с каждым мгновением, проведенным вместе, ощущая, что непозволительно расслабляется. Она должна была просто завершить разговор как-нибудь, чтобы не обидеть Коннора, который, кажется, даже не подозревал, кто она такая, но…

Но.

Где-то в глубине души Хизер осознавала: у неё есть только один шанс находиться рядом с ним без чужого осуждения или грязных слухов, просто быть собой и не бояться, что кто-то узнает её и будет «полоскать» за спиной. И она очень не хотела упускать этот шанс, даже ценой огромных сожалений или угрызений совести.

Быть может, в ней говорило пиво. Или собственный эгоизм. Боже, её мысли даже звучали, как манипуляция!

А, быть может, в ней говорило чувство к Коннору, которое она давно перестала перед самой собой отрицать. Хизер знала, что влюбилась в него. Знала, что не должна поддаваться этой влюбленности, но ничего не могла поделать с собой – особенно в минуты, когда шум бара становился не более, чем фоном, а оторвать взгляда от глаз Коннора не получалось совсем. Не получалось прекратить разговаривать с ним.

Очень хотелось поцеловать его. И, когда Коннор пригласил Хизер на танец, желание стало невыносимым.

Она пыталась не смотреть ему в глаза. Старалась не прижиматься к нему. И отчаянно в этой борьбе самой себе проигрывала, пока позорно не сбежала в курилку, чтобы просто выдохнуть. У неё дрожали ноги и кружилась голова; Хизер чувствовала себя идиоткой и при этом – очень счастливой просто от того, что она была здесь. С Коннором. Она понятия не имела, как в ней уживалось два этих чувства.

Ей было стыдно и хотелось взлететь.

Коннор там и нашел её – за колонной во внутреннем дворике бара, и всё, что случилось дальше, Хизер, как ни хотела бы, не могла бы списать на алкоголь.

Да, черт возьми, она почти переспала с собственным учеником! Она позволила себе, Господи, отдрочить ему, пока он делал то же самое с ней! И, нет, у неё нет оправданий.

«Я этого хотела» – так себе оправдание. В полиции точно не прошло бы. Но у неё не было иного. Хизер знала, к чему всё шло, хотела этого и понимала – другого шанса у неё не случится, не будет, потому что маски будут сброшены, и всё вернется на круги своя. У неё была только одна возможность отпустить свои желания и остаться при этом не узнанной, и она воспользовалась ею.

Осталась ли она неузнанной? Скорее всего, да, ведь её лицо скрывала маска и капюшон. Хизер даже не винила Коннора, что он повелся на незнакомую девушку в баре: ему восемнадцать, он выпил, он ничего ей не должен… и хорошо, что не узнал, иначе это всё только испортило бы. Да, это хорошо, что он не узнал Хизер.

Только ей-то что теперь делать? Как смотреть ему в глаза и не вспоминать, как он дотрагивался до неё, как у неё колени дрожали от первого за очень долгое время оргазма – ну, если не считать тех, которые она сама себе доставляла? Как не думать о его поцелуях и прикосновениях? Как, черт возьми её, не хотеть повторения?

Потому что ни о каком повторении не могло быть и речи.

Спать Хизер ложилась с гудящей головой, напичканная успокоительным. Но никакое успокоительное не спасло, когда во сне она увидела свою же спальню, только в углу стоял Джошуа. Он ухмылялся, с его губ и подбородка стекала кровь, а глаза превратились в кровавые провалы. Он повел носом, как животное, принюхиваясь к её запаху, а затем провел по стене ногтем, издавая мерзкий скрип.

Когда Хизер проснулась, у неё от ужаса были мокрыми щеки.

Ей пришлось долго уговаривать себя, что Джошуа слишком далеко, чтобы достать её.

Так прошла неделя.

​​​​​​​ *

– Итак, Данте Алигьери и «Божественная комедия», – Хизер окинула взглядом класс, старательно избегая смотреть на Коннора. Каждый раз видеть его и не вспоминать, как он вжимался губами в шею, было выше её сил, а нужно было продолжать урок. – Толчком к созданию произведения стала в том числе и смерть его возлюбленной Беатриче. Ударившись в философию и размышления о жизни и смерти, Данте посещал религиозную школу, читал Цицерона и много думал о Рае и Аде. Его мысли легли в основу «Божественной комедии», которая изначально вовсе и не являлась таковой. Она была просто «комедией», а «божественной» её назвал Джованни Бокаччо, автор «Декамерона».

Джей Маклин весело хмыкнул:

– А почему мы не проходим «Декамерон», мисс Ньюман? Говорят, он гораздо веселее!

– Дай пять, бро! – его приятель, Фрэнк Мачини, звучно хлопнул Джея по ладони.

– Тебя спросить забыли, – Коннор бросил взгляд на них обоих. – Собрался спорить со школьной программой, придурок?

– Просто хочу, чтобы всем было весело, – развел руками Джей.

– Весело будет только тебе, извращенец, – Мэгги швырнула в него скомканную бумажку.

Хизер пришлось хлопнуть ладонью по столу, чтобы класс утихомирился. Она ощутила, как приливает краска к её щекам, когда первым, кто обернулся на её гневную попытку привлечь внимание, был Коннор.

Он… смотрел. Снова. Так же жарко, как и раньше. Кончик его языка скользнул по нижней губе, оставляя влажный след, и Хизер на мгновение «зависла», вспоминая, как они целовались, прячась за колонной в курилке бангорского бара.

Так, этого ещё не хватало.

Он ученик, она – учитель.

Поздновато она об этом вспомнила, нет?

Кашлянув, Хизер поджала губы, дожидаясь, пока ученики затихнут.

– Ещё одна такая выходка, и вы будете писать три эссе по «Божественной комедии», каждое по полторы тысячи слов.

– Да вы устанете их проверять! – заметил Джей, но уже не так уверенно.

– Как-нибудь справлюсь. Итак, я надеюсь, что Данте за лето вы все прочитали, потому что осилить его до следующего урока вам явно не удастся, – она улыбнулась, украдкой взглянула в распечатанный план урока. – И, поскольку это всё же достаточно религиозное произведение… какими вы видите религию и Бога в представлении Данте?

Несколько ребят синхронно застонали. Что ж, Хизер нанималась не развлекать их, а учить, так что умоляющие глаза никого не спасут.

– Мисс Ньюман, – снова окликнул её Коннор, – я одного в этой фигне не понял… почему сам Данте, которого называют праведным и чуть ли не в жопу за эту праведность целуют, ближе к финалу поступает как последняя скотина? Бьет грешников по головам, выдирает у них волосы? «В Аду быть честным попросту нечестно» – это что за подмена понятий и оправдания? Почему вдруг Данте решил, что, будучи в Аду, может быть неправедным, если сам себя таким провозгласил? И почему он решил, что может притворяться, будто всё, что он делает, на самом деле нормально и после выхода из Ада он снова станет праведным?