Текст книги "Песня смерти и крови (СИ)"

Автор книги: Sininen Lintu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Она злилась, пыталась уколоть его побольнее и случайно попала в точку. В ушах у Коннора зашумело от злости.

Не отвечать ей. Не отвечать. Иначе это затянется, и в итоге Коннор либо приложит её головой обо что-нибудь, либо сам приложится. Иногда на него накатывал гнев, как на отца, когда тот нажирался в хлам, только Коннору для этого не нужен был алкоголь – достаточно внешнего раздражителя. Глаза застилало алой пеленой, и он кидался в бой, теряя и себя, и остатки адекватности. И, хотя он научился справляться с этими приступами с помощью изматывающих тренировок и медитации перед сном, порой его «злобный близнец» прорывался наружу.

Ему было страшно однажды потерять контроль над собой полностью. Или, что хуже, навсегда.

Наверное, это отразилось на его лице, потому что Джемма вдруг отступила. Кинула ему в лицо полотенце.

– Да пошел ты, – прошипела она. – Я хотела помириться!

И ушла, взмахнув хвостом длинных волос.

Коннор опустился на лавку и провёл ладонью по лицу.

Твою же мать.

…Дома было тихо: отец уже уехал на смену, да и мать собиралась дежурить в больнице в ночь. Коннор почесал между ушей заплясавшего вокруг него Криспи, получившего кличку за ярко-оранжевую дворняжью шерсть, и кинул рюкзак со спортивной формой на пол. В такие дни, как этот, ему казалось, будто жизнь крутится, как надоевшая карусель, и мимо проплывают одни и те же лица, от которых уже мутит. Он изо всех сил пытался вырваться из баддингтаунского болота, но оно затягивало всё глубже в трясину, воняющую дерьмом.

Здесь ничего не менялось. Иногда случались какие-то встряски вроде смерти Виктора от зубов гризли или пропажи Рейчел Рикс, но со временем они превращались в городские легенды, которые рассказывались на вечеринках и в походах у костра. Баддингтаун проживал бесконечный День Сурка, и всё, что Коннор хотел, – это бежать без оглядки, пока Новая Англия не останется позади.

Поднявшись на второй этаж, он услышал всхлипы из комнаты Кэрол.

Если сестра начинала реветь, то Коннор чувствовал себя беспомощным кретином. Женские слезы не то чтобы вгоняли его в ступор, но в случае Кэрол – да. Должен ли он заглянуть к ней или ему лучше пройти к себе и взяться за домашнее задание по основам демократии?

Совесть победила.

– Эй? – Коннор сунул нос в комнату сестры. – Ты о’кей?

Гениальный вопрос. Если она ревёт, то не похоже, что она в порядке.

Кэрол валялась на кровати, уткнувшись носом в подушку, и рыдала. Услышав брата, она подняла голову. Шмыгнула.

– Чего тебе?

– Нужна помощь? – он замер на пороге, понятия не имея, может ли пройти дальше.

Кэрол снова шмыгнула.

– Только если убедишь Сьюзен Стоукс не доставать меня.

Коннор прикрыл глаза и выругался: ну конечно, кто ещё?

Сьюзен Стоукс, младшая кузина его бывшей, была полным отражением Джеммы – умной и злобной сучкой, считавшей, что ей всё на свете позволено. Иммунитет Коннора против травли, который он заработал потом, кровью и местом полузащитника школьной команды по соккеру, не распространялся на Кэрол, и с некоторых пор ей доставалось – за брекеты на зубах и за излишние мозги, за нежелание вписываться в рамки местной иерархии и за поддержку геев и лесбиянок, к которым в Мэне до сих пор относились, как к хреновой ошибке природы.

Встречайся он с Джеммой до сих пор, да просто трахайся с ней, и уговорить её настучать Сью по башке было бы легко. До лета Кэрол не жаловалась на травлю со стороны Сью, хотя и понимала, что её недолюбливают и просто выжидают момент. Школа – сраные джунгли, в которых выживает тот, у кого есть зубы. Или кто первый объявил, что они у него есть.

Кэрол зубы показывать не хотела.

– Что случилось, мелкая?

– Какая разница? – Кэрол мотнула головой. – Они утопили в туалете мои кеды, ясно? Это были новые кеды!

Куда уж яснее.

Грёбаные придурки.

Коннор сжал зубы, считая про себя – раз, два, три, – и начинающая застилать ему глаза алая пелена всё-таки отступила. Он мог бы наехать на Сью по полной, но знал: это может Кэрол только навредить. Маленькая девочка позвала на помощь старшего братика, пользуясь его популярностью.

Да на неё ушат говна выльют.

Он уже разбил однажды пару носов её одноклассникам. Он помнил, как в глазах у него потемнело, когда он увидел, что тройка пятнадцатилетних придурков зажала его сестру в углу и пыталась отнять у неё поднос с ланчем. Что было потом? Один из них валялся на полу и скулил, зажимая кровоточащий нос, а Коннор как раз вывернул второму руку, когда кто-то догадался позвать администрацию.

Коннора вызвали к директору, отстранили от уроков и чётко дали понять, что драки повлияют на его рекомендации для колледжа. Он помнил, с каким лицом слушала директора мать. Как хмуро смотрел отец.

Так, будто они были разочарованы. Так, будто они ожидали, что однажды он так и поступит.

И он помнил, что нихрена это не помогло.

Коннору не нравилось чувствовать себя беспомощным. Не нравилось, что он не может ничего сделать для Кэрол; что ей придется самостоятельно откусывать яйца тем, кто посмеет разинуть рот в её сторону. Он качал малявку Кэрол на качелях и покупал ей мороженое, и выгораживал перед отцом, если она косячила, а теперь не мог защитить её от школьного буллинга.

Ничего не мог, даже припереть к стенке свою бывшую, потому что Джемма прощупает его слабое место и будет давить на него. И мстить. И хуже будет только Кэрол.

– Эй, – Коннор всё-таки зашёл, прикрыл за собой дверь. Сел рядом. – Мелкая, оно того не стоит.

Утешил просто зашибись. Он отлично понимал, как это звучит от него: эй, наплюй, что тебе насрали на голову, это всё временно! – и говорит эти слова тот, кому на голову не срали ни разу. Попробовали бы и не досчитались бы зубов.

Молодец. Провалено.

Глаза у Кэрол были опухшие и красные.

– Если оно того не стоит, то что стоит?

Коннор не нашёл, что ответить, и обнял её.

​​​​​​​ *

Бой барабанов.​​​​​​​

Он слышал бой барабанов в ушах. Он слышал напевы на незнакомом языке. Они преследовали его. Подгоняли вперед.

Лесные тропы путались у него под ногами. Порой казалось, он вспоминает что-то, могущее быть его жизнью, но эти смутные воспоминания заглушались глухим, хриплым голосом.

«Иди. Ты должен идти вперед»

Однажды он так осмелел, что ночным призраком скользнул по улицам городка, мимо которого лежал его путь, выловил какого-то пьяницу, вывалившегося из бара, и вцепился ему в горло прежде, чем тот успел позвать на помощь. Кровь была мерзкая, мясо – жесткое и пропитанное алкоголем, будто маринадом, но сил прибавилось ещё.

Скоро.

Он чувствовал, что уже скоро доберется до своей цели, и будет кружить вокруг неё. И кружить. И кружить.

Пока она не насытится ужасом, как тот пьяница – виски. Тогда он вгрызется ей в глотку.

========== Глава четвертая ==========

Комментарий к Глава четвертая

Aesthetic: https://vk.cc/c70esx

– Хочешь кусочек пирога, милая?

Спустившись на первый этаж, Хизер увидела миссис Гибсон, суетно готовящую кафе к открытию. По утрам к ней часто забегали посетители, желающие по дороге на работу перекусить её прекрасной выпечкой. С кухни пахло яблочным пирогом.

– Вам помочь? – Хизер едва успела подхватить поднос прежде, чем тот упал на пол. – Миссис Гибсон, всё в порядке?

Старушка стянула с рук плотные перчатки, в которых вытаскивала выпечку из духовки, улыбнулась:

– Кажется, скоро придется нанимать кого-то в помощь. Не хочешь попробовать? – и подмигнула.

Хизер засмеялась.

Может, она и нанялась бы, да работа учителем нравилась ей больше.

Она думала, ей повезло снять комнату над кафе: чаще всего она могла спуститься и приготовить себе ужин после закрытия, а по утрам обходилась куском пирога и шутила, что поправится, если будет есть столько выпечки. Особенно со сладкой начинкой. Лучше всего миссис Гибсон удавались вишневые и яблочные. Она заваривала кофе и немного скрипучим от старости голосом рассказывала о Баддингтауне.

Не то чтобы рассказывать было что.

Баддингтаун был скучным, маленьким городом, не так давно пережившим пропажу двоих жителей и смерть ещё одного от лап гризли. Хизер видела портрет этого парня в холле старшей школы. Фотография в траурной рамке висела на стене печальным напоминанием, что нужно быть осторожным и не забывать, что в лесах вокруг города живут дикие звери. Здесь не происходило ничего примерно с тех пор, как первые переселенцы начали строить в Новой Англии свои дома, отбиваясь от индейцев.

За стенами этих домов смеялись и плакали, занимались любовью и рожали детей, умирали и хранили свои скелеты в шкафах лучше, чем чужие тайны. Хизер могла чувствовать, как бьется под асфальтом сердце города – она прожила всю жизнь в таком же городке в Техасе и его законы были хорошо знакомы. Главный из которых прост: прячь свои секреты под семью замками в сейфе, иначе их будут знать все, но не забывай быть дружелюбным даже с теми, кто тебе не по душе.

Будучи новенькой в Баддингтауне – и таковой ей предстояло остаться на долгие годы, если она решит задержаться в Мэне, – Хизер уже знала многое о его жителях. Она даже успела познакомиться с местным шерифом, забегавшим за кофе и пирогом с утра. Миссис Гибсон мимоходом рассказала, что история шерифа Денни Тейлора была бы достойна писательского пера – прямо так и сказала, вызвав у Хизер улыбку.

Быть может, многие человеческие истории были достойны, чтобы их рассказали, да кто же займется этим?

В Баддингтауне Хизер почувствовала, что может наконец-то вдохнуть полной грудью, и страх, что Джошуа будет преследовать её, постепенно сходил на нет. В самом деле, как бы он выследил её из Техаса?

– Я найду тебя, где угодно, – заявил он тогда в суде.

Хизер помнила, как заострились в тот момент черты его лица, напоминая об индейских предках, и в животе у неё прихватило иррациональным страхом.

Джошуа не тронул её и пальцем, но она не могла быть уверена, что так будет оставаться и дальше.

Поэтому она уехала. И не прогадала, выбрав Мэн.

Жизнь, кажется, налаживалась и даже начинала Хизер нравиться. Почти.

Со всех сторон в школу стекались ученики – сонные, уставшие за учебную неделю, они высыпали из школьных автобусов, парковали свои машины на ученической парковке и брели в здание, позевывая и попивая кофе из термостаканов. Хизер взглянула на материалы, которые подготовила для урока, посвященного сонетам Шекспира – самой неоднозначной и недооцененной части его наследия. Их считали «сладкими, как сахар» и «скучным вздором», воспевающим мифическую возлюбленную… Хизер улыбнулась этой мысли: современники Шекспира даже не заметили, что в большей части сонетов этой «возлюбленной» был мужчина-покровитель.

Правда, когда заметили, это вызвало ещё больше теорий и пересудов.

На прошлом уроке Хизер попросила учеников отыскать и распечатать шекспировский сонет, отзывающийся в их сердце сильнее других, но не то чтобы она надеялась на выполнение задания – сонетов было слишком много и не всем они приходились по душе. Ей самой больше импонировали комедии – в них не было трагичной пафосности или переписывания всемирной истории в угоду красивому слогу и сюжету, но мудрости между строк можно было увидеть не меньше. Разумеется, если знать, где искать.

При этом Хизер было любопытно: какие сонеты выберут её студенты?

Иногда о людях можно сказать многое, лишь прочитав стихи, что западают им в душу. Или их любимые книги.

«Тебе интересно, какой сонет выберет Коннор, – ехидно заметил её внутренний голос. – А когда-то ты обещала себе, что не станешь искать любимчиков…»

Или не станет проникаться симпатией. Сильнее, чем положено.

Признаться, что Коннор нравится ей больше остальных, Хизер было трудно. Умный, острый на язык, он не боялся высказывать свое мнение, не боялся казаться дураком в чьих-то глазах. Если он был уверен в своих словах, то шел до конца, отыскивая аргументы, которые, быть может, кто-то другой не нашел бы. Хизер импонировало его рвение к учебе, и она упорно игнорировала мягкое тепло, расцветающее в груди и медленно стекающее в низ живота, если Коннор ей улыбался.

А когда он улыбался, он казался красивым. И это была очень паршивая мысль.

Коннор, черт возьми, вообще-то был её учеником, Хизер не должна и думать о такой реакции… не то что испытывать!

Её телу и её сердцу было плевать.

Она принимает дружелюбие за знаки внимания, убеждала себя Хизер. Он просто пытается быть вежливым.

Хорошая попытка, только вот острые грани характера мешали считать его «дружелюбным соседом». И он слишком явно показывал свое отношение к другим людям, не размениваясь на лицемерие и попытки нравиться всем без исключения.

Хизер Ньюман была очень хороша в самоубеждении, если того хотела, но сейчас её попытки давали сбой. Они сбоили каждый раз, когда она чувствовала затылком его взгляд, пока писала что-то на доске. Или когда он спорил с Джеммой Стоукс, но смотрел почему-то на Хизер, и он не искал одобрения или подтверждения правильности доводов, он просто… смотрел. Так, что становилось жарко, и хотелось открыть окно.

Коннор не пытался сблизиться с ней. Но почему-то Хизер не становилось от этого легче. И думала она о Конноре теперь куда чаще.

Что уж тут хорошего?..

К счастью, звонок прервал её споры с самой собой, и Хизер широко улыбнулась ввалившимся в кабинет ученикам. Скакнувшее к горлу из-за ответной улыбки Коннора сердце даже почти удалось проигнорировать.

– Кто-нибудь выбрал сонет? – Хизер оглядела учеников.

Энтузиазма она не заметила, и это было странно для них.

У кого-то из них на столе действительно лежали распечатки. Кто-то прятал глаза.

Ей вовсе не хотелось сегодня ставить кому-то D или стыдить за невыполненное домашнее задание, но в классе царила непривычная тишина. Даже Джемма молчала, глядя на распечатанный лист прямо перед собой.

– Это было трудное задание, мисс Ньюман, – наконец подняла руку Мэгги Картер.

– Почему же?

– Потому, что любовь проще, чем Шекспир пытался её представить, – пожала плечами Мэгги. – Как можно выбрать что-то подходящее среди этих пафосных бессмысленных фраз?

– И отчего же она проще? – вздернула брови Хизер.

Можно было спросить, когда Шекспир успел стать бессмысленным, однако этот вопрос она оставила при себе. Подростки не обязаны любить Шекспира. Да никто не обязан. А вот заставить их рассуждать – дорогого стоит.

Она могла вызвать Коннора, у которого всегда было свое мнение. Могла указать на кого угодно, однако Хизер предпочитала, чтобы её ученики затевали дискуссию самостоятельно.

Тишина.

– Ну же, Мэгги, – мягко произнесла Хизер, – если ты так считаешь, значит, у тебя есть причина.

Мэгги снова пожала плечами.

– Мне просто кажется, что чем больше и пафоснее о любви говоришь, тем меньше ты её чувствуешь.

Хизер улыбнулась.

– Это интересная мысль. Кто-нибудь ещё?

Джемма кинула взгляд на Коннора, и в который раз уже Хизер ощутила, будто между ними искрит напряжение. Подростковая драма, как она есть, и у Хизер оказались билеты в первом ряду.

Снова тихо.

– Коннор? – Хизер ненавидела вызывать кого-то. Просто ненавидела. Но тишина в классе, впервые с начала учебного года, её угнетала.

– Мне нечего сказать, мисс Ньюман.

Это было неожиданно. Хизер моргнула: ей послышалось? Коннору Дугласу нечего сказать по теме урока?

– Почему?

На его лице промелькнуло раздражение, а глаза потемнели.

– Потому что дерьмо всё это, на самом деле, – заявил он, поднимаясь и запихивая распечатку и конспект в рюкзак. – Люди на пороге смерти не могут объяснить, любили хоть раз в жизни по-настоящему или нет, а сонеты, что, могут нам помочь в этом? – его губы на мгновение скривились. – Ну нахрен. Можете поставить мне отработку, мисс Ньюман, если хотите. Я и директору готов сказать, что в семнадцать лет рассуждать о настоящей любви – это как воды вместо бензина в гребаный бензобак налить.

– Коннор!

Джей Маклин хохотнул.

– Дай пять, бро!

Хизер ощутила, как контроль ситуации уплывает от неё. И зачем она только его спросила?

– Коннор, сядь на место, – потребовала она строго. – Иначе за невыполнение домашнего задания ты получишь D.

Коннор обжег её взглядом.

– Я его выполнил, – и, выудив из рюкзака распечатанный лист, он хлопнул его прямо на стол.

Две строки, завершающие сонет, были подчеркнуты желтым маркером.

В своем несчастье одному я рад,

Что ты – мой грех и ты – мой вечный ад.

Из ступора Хизер вывел звук закрывшейся двери.

Уже очень давно она не чувствовала себя такой идиоткой.

========== Глава пятая ==========

Бой барабанов в его голове становился невыносимым.

Он звучал откуда-то изнутри, из подавленных воспоминаний о жизни, которой у него не было. Он катался по земле, собирая сосновые иглы на свою грязную и пропахшую лесом одежду – зачем ему вообще одежда? – но утихомирить мучивший его шум так и не получилось. К барабанному бою присоединились напевы, монотонные, смутно знакомые.

Эти напевы пробудили его суть. Вытащили из тьмы, в которой он пребывал в ожидании.

Просто отыскать свою цель. Найти её и сожрать, поглотить. Возвратиться обратно в темноту, где ему и предстоит ждать снова и снова. Таков смысл его жизни. Но ему хотелось жрать и бродить по земле, и снова жрать.

Он набирался сил и ел, ел, ел – животных уже не хватало, поэтому он подбирался к окраинам городков, вылавливал бездомных и пьяниц, пожирал их и оставлял останки в лесу. Их крики доставляли ему наслаждение, но не могли насытить его дух полностью. Ему было нужно однажды добраться до цели, напитаться её страхом и её плотью. Только так его смогут отпустить.

Барабаны всё били, били и били. Призывали его убивать и насыщаться.

Наконец, монотонные напевы и следы жертвы привели его на север, к маленькому городку, затерянному среди леса, чуть в стороне от основных дорог. Он почуял её, свою жертву, – запахом пропитались улицы, стоило только потянуть носом. Он выбирался на разведку по ночам, когда город затихал и засыпал, и дорогу до дома своей жертвы вскорости знал наизусть. Но хватать её не спешил.

Она должна была пропитаться страхом. Как истинный хищник, он кружил вокруг, и первый ужин быстро нашелся.

Мясо не было сочным и нежным, оно было старым и мерзким на вкус, но ему сошло и такое. Он всё ещё был голоден. И он начал свой танец смерти.

*

Сандерса все звали просто Сандерсом, хотя у него было имя, и вся его история для Баддингтауна была олицетворением закономерного спуска по социальной лестнице к самому её подножью. Его сознательная жизнь прошла в трейлере, в котором жили его родители, и спился он так же, как и они – медленно и неотвратимо. Впрочем, всю свою жизнь он ни к чему не стремился, и его это вполне устраивало.

Даже если у него отвалится печень, то ну её к Дьяволу.

После попыток выклянчить у нескольких запозднившихся посетителей бара пару баксов на стакан самого хренового пива, Сандерс под внимательным взглядом бармена всё же вывалился на улицу помочиться. Он не был тем, кто устраивал драки, но всегда становился причиной мордобоя. Морду в основном били ему. Сегодня вот повезло, пока что.

Сандерс побрел от бара куда подальше. Мочевой пузырь разрывался, но Сандерс понимал, что если сейчас мимо проедет помощник шерифа, дежуривший ночью, то его загребут в участок за хулиганство. Ссать на стены домов в Баддингтауне было строжайше запрещено. Сандерс плюнул сквозь оставшиеся зубы: подумаешь, какие цацы! Впрочем, ладно. Не сахарный, пройдет пару метров, не развалится.

Он свернул в какой-то переулок и остановился, расстегивая ширинку старых, потертых джинсов, найденных им на одной из помоек. Штаны слегка были ему великоваты, но Сандерс не жаловался. Лучше такие, чем никаких.

Звук льющейся мочи радовал его слух. Прощай, пиво, ты было вкусным, но всегда найдется другое. Быть может, даже повкуснее.

Он сощурился, но в темноте переулка не было видно даже его члена, не то что струи мочи. Сандрес крякнул, довольный тем, что избавился от лишней жидкости, да только застегнуть штаны так и не успел.

Позади него раздался шорох.

– Какого хуя… – начал Сандерс, но окончание фразы утонуло в его крови, потому что чьи-то зубы, острые, как иглы, вцепились в его глотку и вырвали из неё знатный кусок.

И Сандерс больше ничего в этой жизни не почувствовал.

*

Утро у Денни выдалось паршивым.

Он проспал работу. Снова. Будто не хотел на неё выходить, чувствуя, что денёк предстоит не из легких. Ри едва растолкала его, уже стоя в кроссовках и собираясь выскочить из дома, чтобы успеть к началу школьного дня, и даже посмеялась над тем, как часто он почему-то не слышит будильник. Денни отшутился: мол, пора в отпуск, хотя бы дней на пять.

Какой уж тут отпуск, впрочем. Сезон охоты вот-вот развернется в полную силу, придется следить за отмечающими удачную добычу охотниками, чтобы не сильно напивались в баре и случайно не перестреляли друг друга от скуки. Да и не любил он уходить в отпуск, его всё равно тянуло в участок. Будто всё там к чертям развалится, стоит ему отвлечься.

Денни был в душе, когда телефон, лежавший на раковине, начал разрываться от бесконечных звонков. Кое-как вытерев лицо полотенцем, он ткнул в кнопку вызова: в отличие от многих в городе, шериф предпочитал старые кнопочные аппараты, а не смартфоны. В интернете он что-то искал только в участке.

– Шеф, вам надо это увидеть, – голос у помощника, Кая Джонсона, дрожал. – Я сброшу сообщением координаты. Мать вашу, шеф, это просто… приезжайте, здесь такое дерьмо… – и он отключился.

Никогда ещё Денни не слышал его таким. Голос его звучал так, будто Кай вот-вот сблеванет. А прибыв по указанным координатам, понял, почему.

В переулке недалеко от местного бара, единственного на весь город, накануне случилась настоящая бойня. Сандерса, местного алкоголика, которого и опознали-то по стоптанным кроссовкам и кисти правой руки с выцветшей самопальной татуировкой, будто бомбой разорвало, и вряд ли кто-то смог бы сложить этот человеческий паззл обратно в правильном порядке. Кровью были заляпаны стены, кровь залилась в трещины на асфальте, превращая обычный городской проулок в картину полоумного художника. Кто-то из стажеров увлеченно блевал, согнувшись, недалеко от места преступления. Тяжелый запах густо висел в воздухе.

Господи Иисусе, как же это было мерзко.

Денни сглотнул, подавляя порыв зажать нос и рот ладонью. Пожалуй, он отлично понимал стажера. На все сто. Сам бы блеванул, но должен держаться.

В его памяти всплыл труп Виктора, обнаруженный на дереве прошлым декабрем, но по сравнению с останками Сандерса, Виктор выглядел тогда почти что прилично. Сандерса что-то – кто-то? – разодрало на части, и его голова валялась у мусорного бака, недоумевающе пялясь на присутствующих. Он словно спрашивал: какого хера со мной произошло?

Если это был случайно забредший на территорию города медведь, это было бы наименьшей проблемой. Да и разве мог это быть человек? Денни снова вспомнил ту страшную зиму, когда Виктор погиб, двое пропали, а Крис Аддамс абсолютно свихнулся. Пожалуйста, Боже, только не повторение этого дерьма, он не выдержит.

– Кто-нибудь вызвал коронера? – снова сглотнув, спросил Денни.

– Приедут из Бакспорта, – Кай старался не смотреть на останки Сандерса. – Блять, шеф, я не ебу, что это за хрень, но ему в зад будто запихнули гранату. Я… – он отвернулся. – Смотреть на это не могу.

Его нельзя было в этом винить.

Никого нельзя было бы.

– Если из леса пришло какое-то животное… – Денни запустил руку в темные волосы, взъерошил их. Отвлекаться от запаха, от хаотично разбросанных кусков человеческого тела, было сложно. Черт, еще вчера Денни видел Сандерса вечером в баре, когда зашел пропустить стаканчик безалкогольного пива, и тот выклянчивал себе на бухло, а теперь раз, и нет его. – Если это был медведь или ещё кто, придется открывать охоту.

«Может ли это быть тот же бешеный медведь, что убил Виктора?»

Денни примерно нихрена об охоте не знал. Он понятия не имел, выживают ли медведи-шатуны или подыхают, или это уже другой медведь, или…

«Или вовсе не медведь»

Возможно, если патологоанатом признает, что Сандерса порвало дикое животное, то придется обратиться к кому-то из местных охотников. И Денни не знал охотника лучше, чем Бен Дуглас. Несмотря на его алкоголизм и работу автомехаником, у Бена была страсть, и страстью его была охота. Он не пропускал ни одного сезона, и в их доме по стенам висели рога убитых им оленей и лосей и даже одна медвежья башка.

Но что-то в самой его душе, растревоженное воспоминаниями, шептало: это не медведь, и ты это знаешь.

– Будет лучше, если кто-нибудь решится пристрелить это в сезон охоты, сэр, – Кай спрятал нос в воротник куртки. – Нихрена нет хорошего в том, что животные подбираются так близко к людям.

Около полицейской ленты, огибающей место происшествия, уже начинала скапливаться толпа зевак.

– Разгоните их, – махнул рукой Денни. – Ещё сплетен по городу нам не хватало, черт возьми…

Кто-то делал фотографии на телефон. Щелчки сделанных снимков разрезали сюрреализм происходящего, внося в него ещё большее безумие. Современные технологии и первобытная смерть от когтей и клыков животного – в этом была какая-то своя, удушающе-мерзкая ирония.

– Нечего тут смотреть! – Кай, кажется, был рад заняться чем-то ещё. – И хватит фотографировать, мать же вашу!

Денни прикрыл глаза.

День тоже обещал быть отвратительным.

*

О смерти Сандерса прознали ещё до того, как Денни добрался в участок.

Останки старого пьяницы увезли в Бакспорт, прямиком на стол к коронеру – пусть это вряд ли убийство, но смерть была явно насильственной, и Денни позарез требовалось заключение, позволяющее понять её причину. Хотя какая уж тут может быть причина… ни один человек не сможет голыми руками или зубами разорвать другого на части!

Не сможет ведь?

От воспоминаний до сих пор мутило. Денни повидал всякого в жизни, пока работал копом, но не такое. Хотя кто знает, что бы он увидел, если бы всё-таки попал на работу в ФБР, как ему и мечталось?..

– Босс, тут звонил сити-менеджер, – как только он вошел в участок, дежурный стажер, Райли Арчер, тут же подорвался. Парень не так давно уволился с предыдущей работы и явился к Денни с просьбой взять его на стажировку. Почему было и не взять? Денни знал его с детства. – Он просил вас зайти к нему как можно скорее.

Твою ж мать.

Денни тихо выругался сквозь зубы. Сити-менеджер Уоррен Скарборо мог вцепиться прямо в загривок и не отпускать, пока не добьется своего и не разберется в ситуации. Вряд ли его можно было винить в том, что он желал для Баддингтауна самого лучшего, но сказать ему сейчас было нечего.

Сандерса порвали на куски, как тряпку. Это всё.

В кармане у Денни была карта памяти из фотоаппарата со снимками более жуткими, чем кадры из фильма ужасов. Показывать он их пока никому не собирался. Даже Скарборо. Придется Уоррену дождаться свидетельства о смерти и официального отчета коронера.

Что-то беспокоило Денни, только он не мог понять, что именно.

– Ладно, Райли, – вздохнул он. – Что ещё?

– Больше ничего.

И то ладно.

– Кай, – Денни повернулся к помощнику, – я к Скарборо. Ты за главного.

– Возьмите вазелин, шеф, – по дороге в участок Джонсон почти пришел в себя. – Боюсь, он вам понадобится.

– Личный опыт? – хмыкнул Денни.

Райли попытался скрыть неуместный смешок за кашлем.

Если принимать все смерти близко к сердцу, можно сойти с ума. Поэтому они приучились приходить в себя быстро и шутить даже тогда, когда шутить было нельзя. Ты либо учишься этому, либо уходишь, потому что смерть есть смерть, она приходит и садится с тобой за один стол. Иногда её лицо вполне приятно, а иногда она поворачивается к тебе оскаленным черепом.

Вздохнув, Денни вышел из участка и направился к Скарборо. Идти было недалеко – в соседнее административное здание, где был и офис сити-менеджера, и суд, и пожарная часть, и коммунальные операторы. Всё в одном, для жителей города весьма удобно. Да и сам Денни сидел бы там же, но помещения и без того переполнились под завязку, так что его предшественникам еще в шестидесятых удалось отвоевать себе отдельное здание. Так и повелось.

Скарборо встретил его хмуро. Пожалуй, Денни не мог его в этом винить.

– Ты же понимаешь, что уже днем весь город будет стоять на ушах?

Денни почесал подбородок. Уоррен озвучил его мысли, в которых, впрочем, не было ничего необычного. Баддингтаун – маленький город, будь он благословен и проклят. И у этого есть свои плюсы и свои минусы.

– Уоррен, я всё это понимаю. Я не идиот. Но что я могу сделать сейчас, без заключения коронера?

– А что я должен говорить жителям? – туше. Действительно, что? – Здесь не привыкли к насильственным смертям.

И это была святая правда. В Баддингтауне люди умирали от старости или болезней, но их не находили разорванными на части в переулках. Или в лесу, наколотыми на ветку, как Виктора в прошлом году. Этот город был тихим, этот город был за пазухой у Христа, которому истово верующие молились каждое воскресенье, а после – принимали облатку и уходили успокоенные. И всё должно было так и оставаться.

Но что-то изменилось.

Денни чувствовал это нутром, и его чутье полицейского звенело, как натянутая струна.

– Я думаю, дело в бешеном медведе, – он сжал переносицу двумя пальцами. – Сандерса на куски порвали, Уоррен. Никакого криминала, просто близость леса. Нужно сказать людям быть осторожнее и не ходить в чащу.

Скарборо кивнул, соглашаясь. Он никогда, насколько Денни знал, не увлекался охотой, но в маленьких мэнских городках, затерянных посреди леса, всем с детства вдалбливалось, что здоровые звери к жилищу человека не приближаются, а вот бешеные – вполне могут, у них же крыша летит со свистом. Объяснение было правдоподобным.

Денни молился, чтобы оно оказалось ещё и верным.

========== Глава шестая ==========

Комментарий к Глава шестая

Aesthetic: https://vk.cc/c7lyvH

За самовольный прогул Коннору здорово попало: и от директора Питерса, и от родителей потом, особенно – от матери. От уроков его не отстранили, но запретили посещать две ближайшие тренировки. Перед важным-то матчем на следующей неделе! Да и игру он тоже будет вынужден смотреть с трибуны, впервые за долгое время. Отстранение пойдет в личное дело, и колледжу это не понравится.

Впрочем, было как-то плевать, его средний балл позволял забить на некоторые нарушения дисциплины. Коннор не чувствовал себя виноватым, хотя и понимал, что вспылил на пустом месте. Вспылил из-за собственных эмоций, которые разъедали его, словно кислота; мешали дышать. Хизер Ньюман стала его наваждением с тех пор, как он встретил её в магазине – её улыбка, её глаза… она. Вся. Полностью. Коннор думал, что справится с чувствами; давая себе время осознать, что его тянет не просто к женщине старше него – к его собственной учительнице; но его тело и его сердце отлично сработались против разума и отправили в нокаут.