Текст книги "Дети слепых (СИ)"
Автор книги: Scarlet Heath
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Йойки никогда не рассказывал, что им говорили на курсах. А на всё расспросы Юки или Ённи отвечал односложно и неопределённо. Недавно Ённи даже рассердился на него, и у них вышла стычка.
– Да чёрт с тобой! – воскликнул Ённи после того, как Йойки в очередной раз не ответил на его вопрос. – Плевать мне на ваши человеческие секреты! Вот я кретин, думал, что ты не такой, как другие люди. Извини, ошибался. Я думал, что ты мой друг и доверяешь мне.
Сказав это, Ённи ушёл. Мия ещё немного посидела в растерянности, а потом ушла за Ённи, холодно попрощавшись.
Юка разрывалась на две части. Ведь Ённи тоже был её другом, и она прекрасно понимала его желание узнать больше о мире людей, ведь она знала, как Ённи всегда интересовался технологиями людей, их жизнью и бытом. К тому же Ённи больше всех их пытался помочь Йойки, просиживал целыми днями в библиотеке, и каждый вечер отправлял свои наблюдения, открытия и предположения Йойки по голубиной почте. Естественно, он надеялся, что Йойки будет отвечать ему тем же.
Но теперь казалось, будто Йойки уже сам себе не хочет помогать, а помощь остальных тяготит его.
Юка не понимала, в чём дело. Она думала, что, наверное, Йойки просто устал. Она думала, что ему, должно быть, сейчас очень тяжело. Да ещё и эти курсы, на которых он, возможно, впервые по-настоящему осознал, что через каких-то четыре месяца эта жизнь для него закончится.
Но Юке тоже было тяжело. И иногда она обижалась на Йойки за его эгоизм и за боль, которую, как он думал, испытывает лишь он один. Обижалась за то, что он слишком рано сдаётся, за его нерешительность, апатию и нежелание бороться.
Иногда она боялась, а вдруг ему уже просто ничего этого не нужно? Вдруг он действительно хочет уйти к людям, забыть о ней и остальных и зажить новой жизнью?
Она с титаническим усилием воли гнала от себя эти мысли, и если это ещё удавалось ей днём, то ночью, когда на стены комнаты «прилетали» тени-бабочки, не думать о плохом становилось всё труднее.
И тогда Юка пряталась от этих мыслей за стопками бумаги и толстыми книгами до тех пор, пока сон не одолевал её, до тех пор, пока воспалённый уставший мозг не отключался.
Часто Юка засыпала уже под утро. И тогда она весь день не могла ни о чём думать, потому что просто хотела спать. Сначала с ужасом, а потом совершенно равнодушно Юка обнаружила, что ей нравится доводить себя до такого состояния. Потому что так легче было переживать всё это. Просто легче.
Так шли её дни. Быстрее и быстрее.
*
В это же время на Юку свалилась другая неприятность. Предсказание Мии сбылось, и у Юки началась месячные.
Настроения ей это, конечно, не прибавило. Самочувствие было ужасным, Юка всё больше раздражалась, кричала на свою Кану и на Йойки, и могла заплакать из-за любой глупости.
«Вот это ужас! – думала она с горечью. – Неужели я теперь всегда буду вести себя так по-дурацки?».
Она не хотела кричать на Йойки, не хотела говорить ему всё то, что сказала в тот день. Просто так получилось. Просто она устала. Просто она боялась, что Йойки больше не хочет быть с ней, быть с ними.
Она думала, что Йойки встанет и уйдёт, но он продолжал сидеть в кресле в углу её комнаты. Юка сидела за своим письменным столом и молчала. Это был единственный свободный вечер Йойки за долгое время, и неизвестно, когда ещё у них такой будет. И вот как Юка проводит его! Просто прекрасно!
И она снова готова была заплакать, а потому отвернулась и закусила губу. Она слышала, как Йойки встаёт с кресла. Его шаги. Так и есть, уходит.
Нет. Подходит ближе. Но Юка не в силах обернуться и посмотреть на него.
Йойки сначала положил свою руку ей на плечо, потом осторожно обнял.
– Что с тобой такое? – спросил он мягко. И голос его был таким, как обычно. Был привычным, тёплым, а не пугающе отстранённым.
– Да ничего, – буркнула Юка и хотела больше ничего не говорить, но почему-то неожиданно для себя сказала: – Просто живот болит.
– М-м-м, – ответил Йойки. И больше не стал ничего спрашивать. – Прости. Я сам должен был догадаться. Веду себя как полный дурак.
Юка смутилась. Она и не думала, что Йойки поймёт, но он, кажется, всё понял.
– Иди приляг. Ты устала. Полежишь, и живот пройдёт… – сказал он и тоже как будто смутился от своих слов.
Юка не стала спорить. Она действительно устала, а внизу живота пульсировала ноющая боль.
Юка легла на кровать, и Йойки устроился рядом с ней. Какое-то время они лежали молча, а потом, когда Юке стало немного легче, она спросила:
– Ты больше не разговаривал с Ённи? Ещё не помирились?
Йойки лежал с закрытыми глазами, но когда Юка спросила об этом, веки его распахнулись, и Йойки уставился в потолок.
– Нет. Ещё. Не. Помирились, – он говорил, как будто обрубал. А потом откашлялся и продолжил уже совсем другим тоном, более спокойным и миролюбивым: – Не волнуйся. Помиримся скоро. Мы с Ённи часто спорим и никогда не ругаемся всерьёз.
Юка хотела сказать, что, наверное, в этот раз всё как раз всерьёз, но промолчала. Ей хотелось верить, что Йойки прав.
Они помолчали ещё какое-то время. И Йойки вдруг сказал:
– Знаешь, а ведь я действительно ничего от вас не скрываю.
– Что? – Юка даже приподнялась на локтях от удивления.
– Ну… в смысле… – Йойки на секунду смутился, не зная, как продолжить, но тут же нашёлся: – Ённи ведь думает, что нам на курсах рассказывают какие-то секреты. И я знаю, ты тоже так думаешь. Но это неправда. Я ничего не скрываю, просто говорить обо всём этом не хочется.
Юка кивнула. Она, конечно, сразу поверила ему, и сразу стало невыразимо легче. Она думала, что на этом тема закрыта, но Йойки вдруг продолжил:
– Нам рассказывают про Город. Про то, как люди живут в нём. Они живут… живут совсем не так, как мы. Но ты это и так знаешь. Они тоже ходят в школы. Но, в отличие от нас, учатся до восемнадцати лет.
Юка была поражена. До восемнадцати?! Так долго! Но ведь люди и так живут мало, почему же они тратят столько времени на учёбу в школе? Она не понимала.
– А после школы люди снова учатся, только теперь они уже осваивают свою будущую профессию, – продолжал Йойки. – Вчера на курсах мы писали тесты по профессиональной ориентации и думали о том, кем хотели бы стать в мире людей. Я выяснил, что мне для начала нужно будет обязательно окончить общую школу, но при этом ещё нужно будет ходить в специальную художественную. А после того, как я закончу обе эти школы, я смогу поступить в Художественный университет, но это будет ещё не скоро, а только когда мне исполнится восемнадцать лет.
Йойки говорил об этом таким тоном, словно рассказывал о своих планах на каникулы. Мол, сначала я уберусь наконец-то в своей комнате, потом отправлюсь порисовать куда-нибудь на природу, потом мы вместе съездим искупаться к источнику, сходим в парк на бумажного змея…
Он говорил это серьёзно. Спокойно. Так, как будто и не сомневался, что всё это произойдёт, как никогда не сомневался, что в конце семестра бывают каникулы.
Он действительно строил планы. Он планировал свою жизнь.
И Юка молчала. Теперь она тоже осознала. Возможно… Возможно, всё, что они делают сейчас – глупое ребячество. Возможно, им стоит всё это отпустить и зажить как положено, как предписывает им Закон Стены. Закон этого мира, где существуют непреложные истины, аксиомы, которые, хоть и мешают нам иногда быть счастливыми, но зато упорядочивают нашу жизнь и делают её лучшей для нас самих.
Наверное, Йойки всё это уже понял, только и всего. Наверное, Йойки просто был взрослее и мудрее её.
И теперь он поступает по-взрослому. И по-взрослому решает, как будет жить дальше, и чего хочет достигнуть в жизни. Той жизни, которая будет у него после. Настоящей жизни.
Юка думала, что сейчас заплачет. Но не заплакала. Просто глаза чуть защипали. Совсем чуть-чуть.
А Йойки всё так же спокойно продолжал:
– Половина нашей группы уже точно так же, как и я, знают, кем хотят стать в будущем. Нам сказали, что, попав на ту сторону, мы запросто можем изменить своё решение и выбрать себе другую дорогу, и что так делает большинство. Но некоторые становятся теми, кем и собирались, когда ещё были здесь. И самое главное – мы не забудем об этом. Попав туда, мы не забудем обо всех наших мечтах и планах на будущее, а приобретённые навыки никуда не исчезнут.
Юка хотела бы искренне порадоваться за него, но отчего-то не получалось. Она хотела улыбнуться, но губы, растянутые в подобие улыбки, тут же снова сжались.
Да. Всё правильно. Йойки ведь всегда был сознательным и серьёзным мальчиком. Не то что она, вечно витающая в облаках.
Всё правильно. И Йойки уже всё решил. И, кажется, в его планах не было предусмотрено место для неё. Ну что ж, может оно и к лучшему.
Все эти мысли вихрем пронеслись у Юки в голове, и глаза снова защипали, и на этот раз девочка уже чувствовала, что слёзы сейчас потекут по щекам и думала, как бы сделать так, чтобы Йойки не заметил их.
Но Йойки продолжал:
– И знаешь, всё это вселило в меня надежду. Ведь если я не забуду, как рисовать, и если я буду продолжать этим заниматься, кто знает, быть может, через свои рисунки и образы в голове я смогу вспомнить. Вспомнить обо всём.
Юка часто заморгала, и застывшие слёзы дрожали на её ресницах.
О чём это он? Неужели?
– Для себя я уже точно решил, что попав в Город, буду стараться изо всех сил, буду много рисовать и учиться этому в художественной школе. Только это я могу сделать для того, чтобы вспомнить. И я не верю, что вспомнить невозможно. Мои рисунки помогут мне. Рисовать – вот всё, что я могу. Остальное зависит от тебя, Юка.
И слёзы всё-таки пролились. Только теперь это уже были слёзы радости и облегчения. Всё-таки есть! Всё-таки есть для неё место!
– Я всё сделаю, Йойки! Сделаю всё, что смогу! – горячо прошептала она.
Йойки опустил на неё удивлённый взгляд. Он, кажется, только сейчас заметил маленькую бурю, произошедшую у неё в душе.
– Юка… Ты плачешь, что ли?
Юка быстро вытерла слёзы тыльной стороной ладони и зашептала ещё быстрее, смутившись:
– Нет, нет, вовсе не плачу… Это я так… просто.
Йойки взял её за руку. Улыбнулся.
– Глупая. Чего ты расстраиваешься? Ты же знаешь, что всё у нас получится. Неужели ты думала, что я больше не верю в это?
Юка сжала его тёплую руку так сильно, что Йойки, наверное, стало больно:
– Извини… что я так подумала… просто, просто…
– Знаю. Бывают периоды, когда женский организм становится непредсказуемым, да?
И так серьёзно прозвучала эта фраза, что Юка не выдержала и прыснула.
– «Женский организм»! – хохотала она. – О, да! Он очень непредсказуемый!
Йойки тоже засмеялся, и они смеялись долго, пока не отпустили напряжение и усталость, пока не стало снова легко.
А потом, когда смех иссяк, они лежали тихо. И в комнате тикали часы, и по стенам плыли тени-бабочки. Наступил вечер.
И Юке впервые за эти два непростых месяца стало спокойно.
Когда через полчаса Кана заглянула в комнату через приоткрытую дверь, чтобы позвать их пить чай, Юка и Йойки спали рядышком.
Кана какое-то время смотрела на них с печальной улыбкой, а потом ушла, бесшумно прикрыв за собой дверь.
*
Свою трубу, подаренную Каной, Юка назвала просто – «Смотритель». Она решила для себя, что не будет пользоваться ей, пока Йойки не покинет мир иенков, потому что считала некрасивым такое подглядывание за ним.
Она также ничего не сказала Йойки о Смотрителе. Решила не смущать его раньше времени. По крайней мере, так говорила она себе. Но в глубине души чувствовала, что есть ещё какая-то причина, по которой она не хочет показывать Смотрителя Йойки.
Со дня своего рождения она не смотрела в трубу ни разу. Но чего ей это стоило!
Чтобы не поддаться соблазну, Юка убрала Смотрителя в подарочную коробку, перевязала лентой и убрала в свой секретный нижний ящик, положив сверху ещё несколько рисунков и писем Йойки, чтобы они скрыли от глаз заветную коробку.
Примерно через два с половиной месяца после дня рождения, когда назойливый образ Смотрителя уже начал таять в её памяти, Юка помогала Кане работать в саду.
Точнее, работала Кана, а Юка только мельтешила рядом и без умолку рассказывала ей о школе, грядущих выпускных экзаменах и своих друзьях.
Было прекрасное солнечное утро выходного дня, а вечером Юка собиралась погулять с Йойки, Ённи и Мией, обсудить свои наблюдения прошедшей недели, и у Юки было прекрасное настроение. Ведь в последнее время они собирались вчетвером всё реже. Тем более, радостно было, что Йойки всё-таки помирился с Ённи, и сердце Юки наполнялось счастливым трепетом при мысли о том, что эти двое снова будут болтать, подкалывать друг друга и спорить. Она очень любила их дружбу.
Когда Кана попросила её принести садовые грабли, Юка вприпрыжку побежала к сараю за домом. Она любила этот старый сарай. Там всегда царил полумрак и всегда пахло сырой землёй, потому что туда никогда не проникали солнечные лучи. Юка любила этот странный запах, а ещё любила старые вещи, которые лежали в сарае.
Обычно Кана держала сарай запертым на большой тяжёлый замок, а ключ хранила у себя, поэтому Юке редко удавалось побывать там.
Итак. Грабли.
Где же эти дурацкие садовые грабли?
Юка, напевая себе под нос, прошла вглубь сарая, потому что у входа рядом с лопатами никаких граблей не оказалось.
Чего здесь только не было, в этом сарае! И старый велосипед без колёс, и сломанный проигрыватель со стопкой пластинок, и коробка с игрушками Юки, её куклы, безухий медведь.
Юка не выдержала и с улыбкой наклонилась к коробке, вытащила куклу, пригладила светлые пряди на её взлохмаченной грязной голове. Ей не верилось, что всего каких-то три года назад она играла с этой куклой, заставляя Кану шить для неё красивые платья. Ей казалось, что это было очень давно.
Рядом с коробкой игрушек стояла ещё одна коробка, и Юка подумала, что, наверное, здесь её старые альбомы и тетрадки, но в коробке было что-то другое.
Там лежала чья-то трикотажная жёлтая кофточка с короткими рукавами-фонариками, учебник по истории, которого Юка не помнила и была уверена, что в школе они по этому учебнику не занимались. А ещё в коробке лежала металлическая труба, перевязанная жёлтой атласной лентой, под цвет кофточки.
Юка даже ахнула. Сначала она подумала, что это её Смотритель. Но ведь её Смотритель лежит дома в коробке в нижнем ящике стола! Неужели Кана залезла в её вещи, вытащила Смотрителя и тайком притащила его в сарай за домом?
Звучит как-то бредово.
Юка взяла трубу в руки и, рассмотрев получше, убедилась, что это не её Смотритель. Металлическая труба была покрыта толстым слоем пыли и в некоторых местах заржавела. А стекло её было чуть отбито с краю и пересечено тонкой трещиной. Но самое главное отличие – на нём не было имени Йойки Коонно. А было имя – Еми Моотоко.
Юка уже хотела заглянуть в трубу, когда услышала сердитый голос Каны за спиной:
– Юка! Тебя только за смертью посылать! Ну чего ты там копаешься?! Грабли… – и она осеклась, заметив, что Юка держит в руке.
Юка обратила на свою Кану беспомощный виноватый взгляд, который говорил: «Извини… Я случайно. Я не хотела это брать, не хотела это видеть. Я сейчас положу это на место».
– Прости, – сказала Юка и положила трубу в коробку.
Она была уверена, что Кана сейчас очень рассердится на неё и вспылит. Но Кана так и стояла в дверях сарая, белая как мел. Она стояла так какое-то время, а потом сказала:
– Грабли слева от тебя, за мешком песка. Забирай их и пошли, – сказав это, Кана развернулась и вышла.
Растерянная, напуганная Юка схватила грабли и побежала за ней. Они вернулись в сад. Кана молча продолжала работать, и Юка тоже молчала, закусив губу и проклиная тот момент, когда она отвлеклась на коробку с игрушками вместо того, чтобы искать грабли.
Когда Кана закончила, она вздохнула, сняла перчатки и сказала:
– А теперь отнеси-ка грабли и секатор обратно в сарай. А потом приходи в дом. Я пока приготовлю чай. А потом мы с тобой поговорим. Ты ведь многое хочешь у меня спросить, да? Только не забудь помыть ноги, а то ты вся в земле извозилась.
И Юка взяла злополучные грабли вместе с секатором и опрометью кинулась в сарай.
Неужели Кана действительно расскажет ей всё?
Юка умирала от любопытства, и вместе с тем что-то холодное и неприятное растекалось у неё в груди.
Ей казалось, она и так знает, что Кана собирается ей рассказать.
*
Конечно, Юке было не до чая. Она так волновалась, что чуть вздрагивали руки.
Кана же, напротив, излучала нетипичное для неё спокойствие и даже равнодушие.
Они попили чай с лимонным пирогом и мармеладом, а потом Кана подошла к окну и долго смотрела во двор, прежде чем начать говорить.
И только тогда Юка поняла, что Кана вовсе не спокойная и не равнодушная. Она просто очень грустная. Никогда Юка ещё не видела свою Кану такой безнадёжно печальной и даже не пытающейся это скрыть за беззаботной улыбкой и пустой болтовнёй.
– Как видишь, у твоего подарка есть своя долгая история, – сказала она. – Эти штуки существуют уже довольно давно. Раньше мы называли их «калейдоскопами», и в то время, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, эти «калейдоскопы» были на пике своей популярности. Каждый хотел приобрести себе такую штуку, даже если никто из его друзей не уходил на ту сторону. Это была просто дань моде или желание прикоснуться к чему-то волшебному. Но в моём случае это не было ни первое, ни второе.
Кана вздохнула, присела на подоконник и вдруг улыбнулась. Себе самой. Своим воспоминаниям.
– Мне «калейдоскоп» был нужен для того же, для чего и тебе, Юка.
Юка уже, конечно, всё это поняла, но всё равно спросила:
– Еми Моотоко был твоим другом, да? Таким же, как для меня Йойки?
– Да. Он был моим другом.
И Кана замолчала. Надолго.
Когда она заговорила снова, голос её был отрешённым. Как будто она рассказывала не о себе, а о ком-то другом, не существующем, вроде персонажа из книжки.
– Мы жили по соседству. Но учились в разных школах. Я училась в специальной школе для будущих Кан, он – в обычной. Мы дружили с детства. И каждый вечер играли вместе. С нами постоянно были ещё двое ребят – Сио и Нами. Нами был человек и потому ушёл вместе с Еми. А Сио до сих пор живёт здесь, и, кажется, женился. Но мы с ним не общаемся. С тех пор как распалась наша четвёрка, мне с Сио больше не о чем говорить. Потому что такие разговоры приносят только боль.
Юка живо представила свою Кану тринадцатилетней девчонкой-сорванцом, бегающей в компании мальчишек. Это было так на неё похоже. А Кана продолжала:
– Да, Нами тоже ушёл. И он тоже был моим хорошим другом. Но «калейдоскоп» или Смотритель, как ты его называешь, у меня только с именем Еми. Догадываешься, почему?
Юка догадывалась. Кана любила его.
– Мы многое обещали друг другу, – сказала Кана. – Мы скрывали свои чувства ото всех, даже от Сио с Нами. Потому что Канам нельзя заводить отношения и влюбляться. Но я всегда была непутёвой и всегда нарушала правила. Особенно раньше, – Кана рассмеялась.
И Юка усмехнулась тоже.
– Но знаешь, несмотря на то, что все наши обещания, данные друг другу, так никогда и не были исполнены, я ни о чём не жалею. И я всегда буду его помнить. Несмотря на то, что он давно забыл меня. Главное, что сейчас с ним всё хорошо. Сейчас он счастлив. Когда он только ушёл, я заглядывала в свой калейдоскоп по миллион раз на дню. Потом – всё реже. Когда мне исполнилось семнадцать, и мне только дали тебя на воспитание, я переживала сильнейшее потрясение в своей жизни. «Калейдоскоп» показывал красный, показывал, что Еми влюбился. Тогда мне хотелось умереть. Ведь я понимала, что это всё, совсем всё, что я больше никогда не увижу его, что у нас никогда ничего не будет, что он не помнит меня. Я завидовала людям, которые могли сами распоряжаться своей жизнью и могли умереть, если хотели. Как я им завидовала! Но мне приходилось жить. Не потому что я была сильной. А просто потому, что у меня не было выбора.
И я жила. Просто жила. Каждый день. И у меня была ты. О тебе нужно было заботиться. И шло время, и мне стало легче. Я нашла свой смысл жизни в другом. В тебе. В том, чтобы вырастить тебя хорошей девочкой. В том, чтобы дать тебе всю ту любовь, на какую я только была способна. Ведь мне больше не с кем было ей поделиться.
Иногда я всё же заглядывала в калейдоскоп. Долгое время он не показывал красный. Но несколько лет назад Еми снова полюбил. Сейчас у него всё хорошо. Надеюсь, эта любовь будет счастливой. Быть может, он даже женится, или уже женился. Быть может, у него будут дети, которые потом попадут к нам. Всего этого я всё равно никогда не узнаю.
И Кана замолчала.
Они вместе помолчали немного, а потом Юка спросила:
– А вы никогда не думали о том, чтобы снова встретиться? Не верили в эту возможность?
– Да, конечно, думали, – Кана улыбнулась. И в этой улыбке было больше светлой печали, чем горечи. – Нам очень хотелось верить в это. Но что мы могли? Мы не знали. Просто не знали, как встретиться снова, как нарушить законы Стены. Хотя, конечно, много раз думали об этом, строили разные безумные планы. Но сейчас я понимаю, что это были всего лишь мечты. Детские мечты, которым не суждено осуществиться. И которые теперь стали всего лишь воспоминаниями. Наверное, так всё и должно было быть. Наверное, это правильно. Мы ничего не могли с этим сделать. Лучшее, что мы могли – это просто смириться.
Но Юка не хотела смиряться. Ей казалось, что она будет бороться до конца, хотя рассказ Каны и приглушил значительно её веру в себя и в осуществление всего того, о чём они мечтали с Йойки.
Но она решила, что не будет думать об этом сейчас. Она решила, что не допустит ни одной плохой мысли. Сейчас её волновало другое.
И Юка спросила то, что ей никогда не приходило раньше в голову, а сейчас стало настоящим озарением. Она спросила:
– А как тебя звали в детстве? Ведь было же у тебя какое-то имя до того, как ты стала жить со мной в доме номер три тысячи восемьсот пятьдесят четыре? Как тебя называли твои друзья, когда вы ещё играли все вместе?
Кана в изумлении посмотрела на неё. Видно, она тоже не думала, что Юка когда-нибудь спросит у неё что-то подобное.
Но Юка спросила. И теперь они молча смотрели друг на друга.
А потом Кана сказала:
– Да, у меня действительно было имя. Но мне велено было забыть его сразу после того, как мне дали на воспитание тебя.
– И ты забыла?
– Конечно, нет.
Юка улыбнулась. И Кана тоже.
– Так как тебя звали? – спросила Юка.
– Меня звали Кей. Кей Тиору.
– Кей… – тихо повторила Юка, улыбаясь. – Мне очень нравится твоё имя.
– Но ты же понимаешь, что никто не должен знать об этом? – Кана посерьёзнела. – Тебе нельзя знать моё имя. И сейчас я нарушила одно из важных правил Каны.
– Я понимаю, – сказала Юка. – Никто не узнает. Обещаю. Но всё равно… можно мне… можно мне называть тебя Кей? Только когда никто не слышит? Только между нами? Только для меня ты можешь снова быть Кей?
И Кана улыбнулась, и глаза её блеснули. И она снова стала той Каной, которую Юка любила больше всех на свете.
– Только для тебя. Можно, – и тут же она расхохоталась. – Обожаю нарушать правила! И как же давно я этого не делала! Прям как будто сразу помолодела лет на десять!
– Здорово! Спасибо! – и радостная Юка бросилась ей на шею. – Спасибо, Кей. И спасибо, что рассказала мне всё это, – добавила она уже тише. – Не за что, Юка. Спасибо, что выслушала. Я только сейчас поняла, что мне уже давно хотелось кому-нибудь всё это рассказать. И теперь мне намного легче.
Они сидели на подоконнике, и солнечные лучи легко касались их кожи. Никогда ещё они не чувствовали себя такими близкими друг другу.
*
Когда вечером Юка, Йойки, Ённи и Мия встретились на мосту, как-то так получилось, что они, не сговариваясь, просто пошли к Стене.
Как будто это было нужно им. Нужно им всем.
Может, они думали, что найдут там ответы, а может, просто шли.
Сегодня Юка не боялась вернуться домой поздно. Она знала, что Кана не будет ругать её и ворчать, как обычно.
Но сегодня они шли не просто к Стене. Они шли к Воротам.
Именно через Ворота молодые люди навсегда покидают мир иенков. Ворота или Врата, как их называют старые иенки, – это отверстие в Стене, которое открывается лишь один раз в назначенное время.
К Воротам ведет деревянная лестница с широкими перилами. Это высокая лестница. Настолько высокая, что снизу почти невозможно разглядеть, что находится там, наверху.
Поэтому Юка была очень разочарована, когда поднялась вверх по лестнице в первый и единственный раз в своей жизни. Она думала, что наверху действительно находится какая-то дверь, лучше всего, если она такая же деревянная, как и лестница с перилам.
Но наверху ничего не было. Совсем ничего. Ни дверей, ни окон, ни каких либо иных проходов в Стене. Юка тогда просто недоумевала: почему же это место называется Воротами, если там глухая Стена?
И тогда Кана объяснила ей, что в определённое время, когда к Стене приходят люди, которым только что исполнилось четырнадцать, Стена открывает Ворота. Юка спросила, что это значит «открывает Ворота», и Кана сказала, это значит, что в Стене появляется узкий проход, войти в который может только четырнадцатилетний человеческий ребёнок, которому пора уходить. Когда проход открывается, Стена вокруг него начинает светиться голубоватым сиянием потрясающей красоты, поэтому на проводы часто приходит множество любопытных зевак, чтобы просто полюбоваться зрелищем. Когда же последний ребёнок проходит через Ворота, проход медленно затягивается и исчезает вовсе, и всё становится, как и было. И снова на его месте образуется прозрачная и плотная поверхность Стены, которую и видела тогда Юка. Стена сама знает, кого ей выпускать и когда. Только так. И никак больше.
Наверное, это было первое самое большое разочарование в жизни маленькой Юки. Но вскоре она привыкла к этой мысли. Привыкла. Но не смирилась.
Сегодня у Ворот никого не было. Сегодня был обычный вечер.
Молча они стояли у подножия лестницы и смотрели наверх. Лестница молча смотрела на них.
А потом Йойки сделал шаг на первую ступеньку.
– Нет, Йойки! Стой, не надо! – закричала Юка и поймала его за руку.
Она сама не понимала, почему вдруг захотела остановить его. Ведь наверху Йойки ничего не угрожало. Но на какую-то долю секунды Юка испугалась, что Стена вдруг откроется для него, перепутав день и час, и заберёт Йойки раньше срока. Она очень испугалась этого.
– Да перестань. Мне там ничего не угрожает, – сказал Йойки спокойно. – Если хочешь, можем подняться вместе.
Юка не хотела подниматься. Но всё равно сказала решительно:
– Хорошо, давай!
Только бы он не ходил туда один.
– Тогда, может, мы поднимемся туда все вместе? – предложила Мия. – Я вот уже давненько там не была. Мало ли, вдруг что-нибудь изменилось! Да и вид оттуда открывается такой красивый, что дух захватывает! Что скажешь, Ённи? – и она бросила на Ённи взгляд, не терпящий возражений и совсем не соответствующий её сладкому голосу.
– Хорошо, хорошо. Давайте поднимемся все вместе, – проворчал Ённи. – Хотя, если честно, я это место терпеть не могу.
Тут никто не стал с ним спорить.
Деревянные ступеньки скрипели под ногами. Юка шла и думала о том, сколько людей уже поднимались по этой лестнице? И скольким ещё предстоит подняться? По лестнице, которая навсегда отдалит их от детства, от тепла и безмятежной радости, от друзей, которые любили их, от дорогих воспоминаний.
Шаг. Ещё шаг. Скрип-скрип. И всего этого уже не будет. Сколько людей и иенков уже смирились с таким положением вещей? И почему они никак не могут смириться?
По этой лестнице уже поднимался Еми, друг её Каны. Друг Кей.
По этой лестнице через четыре месяца поднимется Йойки.
А наверху ничего не изменилось. Бревенчатый пол был влажным и грязным после недавних дождей, а Стена была чистой и прозрачной, как и всегда. А по ту Сторону был Город, где уже зажигались вечерние огни. В Городе шёл снег. В Городе было много людей. Юка впервые видела столько людей. Они все спешили куда-то и не знали, что за ними наблюдает маленькая девочка. А если бы и знали, всё равно не поверили бы. Так уж они устроены, эти странные люди.
Город был по-своему красив. Сейчас вечером он особенно притягивал взгляд своей холодной, величественной и какой-то мёртвой, потусторонней красотой.
Юка приложила ладонь к Стене. Стена, как и всегда, ответила её коже холодом.
Юка посмотрела на Йойки, стоящего рядом. Его взгляд тоже был устремлён на Город. Что же чувствует он сейчас? О чём думает?
– Йойки… – произнесла они тихонько. – Ты хочешь туда? Хочешь быть там, с ними со всеми?
Она надеялась, больше всего хотела, чтобы он сказал сейчас: «Нет». Чтобы заверил её, что хочет остаться здесь, с ней, с Ённи и Мией. Хотела, чтобы он успокоил её. Но, наверное, это был плохой вопрос, неправильный вопрос, который не стоило задавать. Потому что Йойки молчал.
Юка уже было обрадовалась, решив, что Йойки ничего не слышал, но он вдруг ответил, так же тихо:
– Не знаю. Хочу ли я быть там. Я действительно не знаю, Юка.
Юка опустила глаза, опустила руку. На плечи как будто навалилась какая-то тяжесть.
Возникший у Йойки за спиной Ённи спросил:
– А что ты чувствуешь, когда смотришь туда? Тебя что-нибудь тянет на ту сторону?
Йойки вздохнул. Кажется, он очень не хотел отвечать. Но и солгать Ённи тоже не мог.
– Я чувствую, что принадлежу тому миру, – сказал он. – Принадлежу Городу. И даже если… даже если я не хочу принадлежать, не хочу этого чувствовать, от этого всё равно ничего не меняется. Я знаю, что однажды я просто должен быть там.
Юка зажмурилась. Нет. Нет. Пусть молчит. Пусть не говорит больше ничего. Она не хотела этого слышать.
– Эй, посмотрите лучше сюда! – воскликнула Мия неестественно жизнерадостным тоном, почувствовав напряжённость ситуации. – Какой великолепный вид на лес! А за ним видно домики как на ладони!
И действительно. Юка отошла от Стены, ещё раз оглянулась на Город и посмотрела вниз, положив руки на деревянные поручни. На миг ей показалось, что она стоит на мосту. Или на Большой Горе. Только оттуда открывался такой прекрасный вид.
Лес, залитый лучами закатного солнца, крошечные домики с черепичными крышами, и растекающимися по горизонту всполохами красного, розового и оранжевого.
А позади – Город.
И впервые Юка так остро почувствовала, насколько разные эти два мира. Они оба сейчас простираются перед ней и кажутся такими близкими. Но к одному из этих миров она может с лёгкостью прикоснуться, а другой закрыт от неё навсегда.
Юка думала о тех, кто живёт в её мире и тех, кому пришлось уйти, потому что Город позвал их. Кто из них счастливее? Счастлива ли её Кана, простившись с человеком, который так много значил для неё в детстве? Счастлив ли теперь тот человек, забыв навсегда смешную девочку по имени Кей? Счастлив ли он в том мире, который, якобы, предназначен для него? Но кто это решил? Кто решил, где каждый из нас будет счастливее?
