Текст книги "Дети слепых (СИ)"
Автор книги: Scarlet Heath
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
========== Часть первая. Глава 1. Вересковое поле. Звездопад. Майнисовое дерево ==========
Любовь – это когда кто-то может вернуть человеку самого себя.
Рэй Брэдбери
Любовь никогда не требует, она всегда отдаёт. Любовь страдает, никогда не сожалея об этом и никогда не пытаясь отомстить за себя.
Махатма Ганди
Если прибежать ранним утром в Поле, тайком от всех, улечься на влажной от росы траве, вдохнув полной грудью аромат свежести и терпких вересковых бутонов, аромат лёгкого ветерка, приносящего прохладу, угольно-чёрной земли, дарующей успокоение и уют, и закрыть на минуту глаза, можно услышать, как весь мир говорит с тобой. Его тихий голос в шелесте листьев, в невесомых прикосновениях ветра, в небе и робких лучах зарождающегося солнца. И если коснуться кончиками пальцев одного единственного колоска, склонившегося набок и золотящегося в лучах утреннего солнца, прикоснёшься сразу ко всему, что было и ещё будет создано.
– Юка, постой! Подожди меня!
– Быстрее, Йойки! А то не успеем! – она звонко засмеялась и ускорила бег.
Йойки вздохнул, нахмурился и уже хотел остановиться, как вдруг Юка на бегу повернула к нему голову и улыбнулась, так счастливо и светло, и так красиво переливались на солнце её развеваемые ветром и растрепавшиеся от бега волосы, что Йойки не выдержал и улыбнулся тоже.
– Глупая девчонка, – проворчал он и тоже ускорил бег, не переставая улыбаться.
Как только впереди зарозовело поле, Юка сбросила плетёные сандалии и, держа их в одной руке, побежала дальше уже босиком. Сперва трава показалась очень холодной, и Юка тихонько ахнула, а глаза её засверкали от восторга. Как раз в этот момент окончательно запыхавшийся Йойки догнал её и поймал за плечо.
– Разувайся, Йойки! Это так здорово! – девочка пошевелила босыми пальцами ног и снова засмеялась.
– И мокро, – Йойки явно не разделял её восторга. – Ты можешь простудиться, Юка.
– Ты говоришь совсем как взрослый, – сказала она, и голос её прозвучал чуть обиженно.
Йойки покраснел. Он не знал, то ли расстроиться из-за этого, то ли гордиться своей взрослостью.
Юка вдруг взяла его за руку. Её глаза были серьёзны, и, заглянув в их глубокую синь, Йойки вдруг ощутил пугающий холод, от которого почему-то закололи кончики пальцев.
– Я знаю, ты всегда заботишься обо мне, – сказала она, смахнув со лба светлую прядь и крепче сжимая его руку. – И я очень благодарна тебе за это.
Йойки молчал, чувствуя, как прыгает и рвётся в груди сердце. Она никогда не говорила с ним так.
– Но, Йойки… – нерешительность как будто на миг овладела ей, но Юка не дала ей воли и тут же продолжила: – Я хочу сама уметь позаботиться о себе. Я просто должна уметь, понимаешь? Потому что… потому что…
– Да. Я знаю, – мягкая улыбка скользнула по его губам. – Знаю.
Юка улыбнулась и, смутившись, отвела взгляд. Они никогда не говорили об этом вслух, словно боясь словом приблизить момент, который со страхом ждали тринадцать лет своей жизни.
– Я всё понял, – сказал Йойки, снял сандалии и тоже взял их в одну руку, повесив ремешками на указательный палец. – Так лучше?
– Да. Намного. Холодно?
– Нет. Приятно.
Юка тихонько хихикнула, зажимая рот ладошкой.
– Тогда побежали! А то пропустим что-нибудь важное! – и девочка потянула его за руку, и ветер снова пустился играть с её короткими непослушными волосами.
Розовое поле вереска тянулось куда хватало взгляда и у самого горизонта темнело и становилось сиреневым, а потом таяло в утренней туманной дымке. Йойки хотелось сорвать несколько цветков и украсить ими волосы Юки, но он знал – она не любит, когда обрывают живые цветы. «Цветы должны жить в земле, под солнцем, должны покачиваться на ветру, раскрывать бутоны утром и засыпать по вечерам. Только тогда они смогут говорить с нами», – сказала Юка однажды.
Йойки посмотрел на небо, и от этой необъятной недосягаемой выси закружилась голова. Приятное головокружение, свист в ушах, запахи поля и восходящее солнце. Сколько раз они встречали здесь рассвет?
И Йойки разводит в стороны руки, позволяя себе представить, что это крылья. Когда тебе тринадцать лет, в это ещё не сложно поверить. Юка повторяет за ним, и они вместе «летят» навстречу горизонту и бесконечной синеве, заполняя просторы вокруг своим звенящим смехом.
А потом, обессилев, падают в траву, и над их головами качаются стебли с остроконечными цветками вереска. Бутоны то закрывают небо, прочерчивая розово-сиреневые полосы, то снова отходят в сторону, гонимые ветерком. Дыхание успокаивается, и по телу разливается покой. Юка кладёт руки под голову и прикрывает глаза.
Сейчас она будет слушать. Йойки внимательно всматривается в её лицо, пользуясь тем, что она не видит его. Ему хочется, чтобы она не открывала глаз как можно дольше.
Но девочка как всегда угадывает его мысли и шепчет так тихо, что он почти читает по губам:
– Не бойся, Йойки. Здесь нет ничего сложного. Просто закрой глаза и чувствуй сердцем.
«Я и не боюсь, вот ещё», – хотел проворчать мальчик, но почему-то промолчал.
А потом он закрыл глаза, и они стали слушать вместе. Они слушали долго.
Когда Йойки снова посмотрел на небо, щурясь от солнца, окончательно утвердившего свою власть на небе, над ним уже нависло разрумянившееся лицо Юки. Она улыбалась, и глаза её блестели. Ему нравилось, когда она вот так смотрела на него.
– Ну как, ты слышал? – спросила она.
– Да. А ты?
– И я слышала.
– Здорово.
– Да. Пойдём тогда?
– Угу. Пойдём.
Обратно они уже не бежали, а шли спокойным неторопливым шагом, как будто немного устали. Хотелось взяться за руки, но мешало непонятно откуда взявшееся смущение. Они молчали, слушая, как шумит вереск.
Когда до дома Юки оставалось совсем немного, она вдруг остановилась, оглянулась на оставшееся позади поле и спросила:
– Ты придёшь сегодня на Звездопад?
– Да, наверное. А ты?
– Да. Такое редкое событие не хочется пропустить. Кана говорит, что будет очень красиво.
– Наверное. Значит, до вечера?
– Да, до вечера, Йойки.
Юка улыбнулась, как всегда улыбалась, когда радость переполняла её. В такие моменты Йойки всегда казалось, что она светится изнутри.
Вереск сливался с горизонтом, небо было чистым, а Юка улыбалась. Только здесь, рядом с ней, он чувствовал себя свободным.
*
Бесконечная вереница одинаковых домиков с черепичными крышами и трубами из красного кирпича тянулась вдаль по улице и сливалась с горизонтом. Домики-близнецы – так всегда называла их про себя Юка. Когда она была совсем маленькой, ей не раз случалось заплутать и постучать в чужой дом.
«Что же здесь непонятного, Юка! – ругала девочку её Кана. – Когда ты уже запомнишь, что твой дом под номером три тысячи восемьсот пятьдесят четыре!».
«Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре», – повторяла про себя пятилетняя Юка эти непроизносимые неясные слова и смотрела на белую, тронутую по краю лёгкой ржавчиной, вывеску с номерами перед домом. Она пыталась соотнести в уме закорючки на вывеске и то, как каждая из них называется. Это были первые цифры, которые она выучила, и когда на вводном уроке арифметики учительница попросила её назвать числа, которые она знает, Юка вместо того чтобы сосчитать от одного до десяти, сказала с невозмутимым видом: «Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре».
Конечно, после того случая Кана сделала ей выговор и заставила весь вечер решать простейшие арифметические примеры, запретив гулять с Йойки, Ённи и Мией.
«Тебе ещё повезло, что у тебя всего четыре цифры в названии дома, – говорил Ённи, её второй после Йойки лучший друг. – Вот у меня, например, дом номер “триста пятьдесят восемь тысяч шестьсот семьдесят два”. На целых три слова больше, чем у тебя, – и он с гордостью поправлял очки на носу».
И маленькая Юка не стала с ним спорить. Она только подумала, что Ённи очень умный, но вслух говорить не стала, чтобы не зазнавался.
– Юка, ты вернулась? – послышался голос Каны из-за забора.
Юка замерла, не решаясь открыть калитку. Всё-таки поймали. Теперь Кана отчитает её за утренний побег.
Калитка приоткрылась, и в проёме показался край подола нового платья Каны, белого с ярко-красными бутонами. Юка не решалась поднять глаза, чтобы посмотреть ей в лицо.
– Если будешь и дальше здесь стоять, завтрак остынет, – сказала Кана.
Юка сразу обратила на неё удивлённый взгляд. Не ворчит?
Кана смотрела на девочку сверху вниз, и что-то грустное было в её глазах. Юка почувствовала напряжение. Едва уловимое, но в то же время тяжёлое, которое никто кроме неё не заметил бы, ведь только Юка может угадывать малейшие перемены настроения своей Каны.
Кто-то сказал, что Кана – это всегда отражение ребёнка, которого она воспитывает, и, глядя на неё, смотришь как будто на себя самого, на того себя, каким ты мог бы стать, если бы пересёк Стену и покинул мир иенков.
Юка не очень хорошо разбиралась в этом вопросе, но почему-то ей казалось, что здесь есть доля истины. Всё-таки Кана – это самое близкое существо, которое у неё есть от рождения. Кана должна оберегать её, понимать без слов, заботиться о ней, давать ценные советы и, самое главное, чувствовать так же, как если бы у них было одно сердце на двоих.
Своя Кана была у каждого ребёнка здесь.
– Я приготовила сегодня вафли, паштет, тосты и салат из помидоров и зелёного лука. Как тебе? – Кана пропустила её во двор и затворила калитку.
– Отлично, – ответила Юка с осторожностью и прошла в дом.
Кана шла за ней по пятам, и Юка чувствовала, как ей в спину впивается настойчивый пытливый взгляд.
– Как там сегодня в поле? – спросила Кана, пока Юка мыла руки у раковины. Вода была такой холодной, что по всему телу побежали мурашки, но Юка подавила дрожь, быстро ополоснула разгоряченное от бега лицо и потянулась за полотенцем.
– Отлично, – снова сказала она. – Сегодня в поле просто отлично.
– А как там Йойки?
Юка сразу напряглась. Кажется, разговор принимает неприятный оборот. Девочка с тоской посмотрела на ароматные пышные вафли на тарелке, политые варёной сгущёнкой, и в животе заурчало.
– Если скажу, что «отлично», ты меня убьешь? – спросила Юка полушутливо-полусерьёзно. – Почему ты спрашиваешь обо всём этом? В чём дело?
– Да ни в чём, в общем-то, – Кана пожала плечами, взяла с тарелки одну вафлю и откусила кусочек. – Просто подумала, что мы с тобой давненько не разговаривали вот так, за завтраком. Мне иногда кажется, что с каждым днём ты как будто отдаляешься от меня.
– Ерунда, – отмахнулась Юка с нескрываемым облегчением и уселась за стол, прикидывая, с чего начать. – Со мной всё как обычно, – она решила начать с тостов и паштета.
– А я так не думаю, – сказала Кана.
«Одно сердце на двоих», – снова подумала Юка. Даже если это правда, то у Каны явно была та часть сердца, которая всегда раньше самой Юки понимала, если что-то не так.
Юка молчала.
– Я просто хочу, чтобы ты была осторожнее с этим мальчиком, – сказала, наконец, Кана то, что собиралась сказать всё утро.
Девочка тихонько усмехнулась.
– Знаешь, ты сейчас просто цитируешь подростковую книгу. Ту главу, где написано, откуда дети берутся. Но не волнуйся, мы с Йойки просто друзья, понимаешь? Он – мой лучший друг. Так всегда было и так всегда… – она вдруг осеклась.
– Вот именно, – Кана вздохнула. – Ты не должна забывать, что так будет не всегда. Потому что, если ты вдруг забудешь, то через год, когда этот мальчик уйдёт, тебе будет очень больно.
– Я помню, – сказала Юка. – Я помню об этом.
– Он не такой, как ты. Не такой, как Ённи или Мия. Он человек, Юка. А к человеку нельзя привязываться, потому что он с самого рождения принадлежит другому миру. Его дом по ту сторону Стены.
– Ну и пусть. Пусть Йойки другой. Я помню об этом. Но он всё равно мой лучший друг. И пока он не ушёл, я буду с ним. До самого последнего момента я буду с ним. Я никогда его не забуду.
– Но он забудет тебя, дорогая. Как только ему исполнится четырнадцать, и он уйдёт в мир взрослых, Йойки забудет обо всём, что было здесь. И о тебе забудет.
– Ну и пусть! – повторила Юка со злым отчаянным упрямством. – Пусть всё будет так, как ты говоришь, от этого я не стану любить Йойки меньше! И я не хочу думать о том, что будет. Я хочу думать только о том, что есть сейчас. А сейчас у меня есть Йойки, и я есть у него. И сегодня вечером мы пойдём смотреть Звездопад.
Кана вдруг улыбнулась, положила недоеденную вафлю обратно на тарелку и сказала со вздохом:
– Извини, Юка. Я не хотела расстроить тебя. Ты конечно права. Просто я волнуюсь за тебя.
– Знаю. Волноваться обо мне – это твоя суть.
– Да, и с этим ничего не поделаешь, – и она откинулась на спинку стула, а на лице появилось безмятежное выражение. – В конце концов, мы – Каны, все так устроены. Иначе не смогли бы воспитывать вас правильно. Знаешь, я слышала, что тех, кто родился по ту сторону Стены, воспитывают сами родители. А ребёнок зовёт их «мама» и «папа». Представляешь, сколько ошибок они допускают? Обычные родители никогда не смогут заменить ребёнку Кану. Только Кана знает, что нужно детям.
– Возможно… – вздохнула Юка и отправила в рот кусочек помидора. – Иногда мне хочется узнать, кто мои родители.
– Но зачем? – Кана посмотрела на неё с недоумением. – Они всего лишь родители.
– Не знаю… Не знаю, – Юка вздохнула. Всякий раз, когда она пыталась думать на эту тему, у неё болела голова. – Просто иногда мне кажется, что есть во всём этом что-то неправильное.
– Здесь не может быть ничего неправильного. В устройстве нашего мира всё продумано до мелочей. А ты просто ещё ребёнок, и не понимаешь этого.
– Может быть, – согласилась Юка. – Но иногда мне кажется, что Йойки скучает по своим родителям. Конечно, он их не помнит, так же, как и я, но часто говорит о том, какими они могли бы быть. О том, если бы родители воспитывали его.
– Для него это естественно, Юка. Люди к этому более привычны. А может, ему просто не повезло с Каной. Тот ребёнок, которому Кана даёт всё что нужно, никогда не станет тосковать по родителям, которых даже не знает.
«Ну вот, начались профессиональные рассуждения, – подумала Юка. – Сейчас она начнёт перечислять все достоинства Каны и гордиться собой». Не то чтобы девочку это раздражало, просто было здесь что-то, чего она не могла объяснить, какое-то предчувствие. Как будто Кана говорила не то, что сама думала, а всего лишь повторяла заученный когда-то давно урок, не задумываясь над правильностью того, о чём рассуждала. А вдруг она… Вдруг она просто ошибается?
Юка поспешила закончить завтрак и собралась в свою комнату.
– Что будешь делать? – спросила Кана, провожая её взглядом.
– Книжку наверное почитаю. А потом займусь уроками. Надо многое успеть до вечернего праздника.
– Хорошо. Если что-то понадобится, я буду в саду, повожусь с розовыми кустами.
– Угу.
Уже из окна своей комнаты Юка смотрела, как Кана, вооружившись секатором, обстригает кусты. Она переоделась из платья в садовые брюки и клетчатую рубашку навыпуск, а на руки надела грязные перчатки из грубой ткани. По лицу Каны блуждала улыбка, и иногда Юка замечала, как шевелятся её губы – Кана напевала за работой какую-то песенку.
«А хорошо ли ей здесь?», – подумала вдруг Юка. И вообще, каково это быть Каной, предназначенной лишь для того, чтобы воспитывать детей? Счастлива ли она? Или, быть может, для неё счастье как раз в этом и заключается – полностью отдавать себя ребёнку, которого она в данный момент опекает? Быть может, в этом смысл её жизни и только от этого Кана чувствует себя счастливой.
Юке почему-то казалось, что её Кана никогда и не задумывалась о том, что всё могло бы быть иначе. И что она могла быть кем-то другим. Она просто делала то, что должна была.
У Каны не было имени. Все Каны носили номер того дома, где жил ребёнок, которого они воспитывали. Кану Юки звали Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре.
*
Йойки сел за свой маленький квадратный столик у окна, открыл новую пачку бумаги для рисования, осторожно вынул один лист и долго смотрел на его нетронутую белизну. Потом достал кисти из стакана, поставил перед собой коробку с акварелью и стакан воды. Посмотрел в окно.
Сегодня он хотел нарисовать Юку, бегущую по вересковому полю. Этот образ был настолько живым и ярким в его голове, что Йойки боялся, что не сможет с той же достоверностью перенести его на бумагу, просто не сможет передать всё то, что так ясно видит, закрывая глаза. Его рука слегка дрожала, когда он взял кисть и обмакнул её в сиреневую краску. В какой-то страшный момент Йойки показалось, что он забыл все оттенки вереска, что они просто смешались у него в голове и исчезнут прежде, чем он снова сможет их вспомнить. Но он вспомнил.
И сразу пришли облегчение и радость, а вместе с ними и способность рисовать. Рука больше не дрожала.
«Я помню, – думал он. – Я могу помнить. Моя память всё ещё при мне».
Йойки начал рисовать давно. Сколько он себя помнил, он рисовал. Сначала он рисовал, имея перед собой лишь цель, но потом начал находить в этом удовольствие. Он рисовал с тех пор, как услышал от своей Каны:
– Когда тебе исполнится четырнадцать, ты уйдёшь отсюда. По ту стороны Стены тебя ждёт другой мир. Там живут взрослые люди, и тебе предстоит стать частью этого мира. Там твой дом.
– Нет! Мой дом здесь! – возразил Йойки. – Мой дом, мои друзья. Мне хорошо здесь, и я не хочу никуда уходить. Я буду скучать по друзьям и по всему…
– Об этой не волнуйся, Йойки. Всё предусмотрено заранее. Ты не будешь скучать, потому что, пересекая Стену, ты забудешь обо всем, что оставил здесь. Ты станешь обычным взрослым, а этот мир увидишь разве что во снах, которые забываются, стоит только наступить утру. Так должно быть, Йойки. Так всегда было.
– А как же Юка? А Ённи и Мия? Они тоже уйдут отсюда и всё забудут?!
– Нет, Йойки. Они останутся здесь. Уйдёшь только ты.
– Потому что они… иенки?
– Да. А ты человек, Йойки. Тебе здесь не место. Тебе будет лучше там.
– Значит, я не буду помнить Юку?
– Да. Тебе будет казаться, что ты никогда не знал её. Поэтому больно тебе не будет.
«Но сейчас мне больно», – подумал тогда Йойки. Это был день, когда ему впервые захотелось умереть. Но вместо этого он взял в руки чистый лист и начал рисовать. Сначала получалось коряво и неправдоподобно, но время шло, и росло мастерство Йойки. Взрослые иенки говорили, что у него есть талант.
Йойки не знал, что такое этот «талант» и для чего он нужен. Он просто рисовал, потому что хотел помнить.
– Когда ты будешь уходить отсюда, ты ничего не сможешь забрать с собой, – говорила Кана. – Из этого мира нельзя унести ничего. Всё ты оставишь здесь, и уйдёшь один. По-другому нельзя. Если Стена почувствует, что ты хочешь перенести какую-то часть этого мира на ту сторону, Она просто уничтожит тебя.
«Ну и пусть, – думал Йойки. – Если Стена убьёт меня, мне не придётся страдать там, в чужом месте, где нет никого, кого я любил бы. И никого, кто любил бы меня».
Тогда он решил, что попробует пронести через Стену свои рисунки, которые помогли бы ему вспомнить, кто он есть на самом деле. Вспомнить Юку, вересковое поле, вечное лето, тепло и свежий ветер свободы. И ещё своих друзей: неуклюжего смешного Ённи в больших очках с толстыми стёклами, смешливую Мию в жёлтом платье, приютившую у себя в доме целое поголовье бездомного зверья.
Потому что, если всего этого не будет, не станет и его самого.
Когда Йойки закончил рисунок, жаркий день уже перевалил за середину. Йойки вымыл кисти, убрал краски и палитры в ящик стола, а рисунок оставил перед собой сохнуть. В целом, он был доволен работой, которая как раз передавала то настроение, что Йойки видел на лице Юки сегодня утром. Лёгкий, нежный рисунок, мягкие оттенки и словно разливающийся по вересковому полю свет, отражающийся и в волосах Юки. Юка была здесь живой, и мальчику казалось, что он вот-вот услышит её заливистый приятный смех.
Внезапный громкий стук заставил его вздрогнуть. Йойки поднял голову и увидел белого голубя с крошечным свёртком бумаги, привязанным к лапе, и шелестящего крыльями по ту сторону оконного стекла.
Голубиная почта. Йойки улыбнулся. Он любил получать письма от голубей, тем более что чаще всего таким способом доставки пользовалась Юка. Иногда они писали друг другу письма, которые Йойки бережно хранил в шкафчике стола вместе со своими рисунками. Он думал, что если брать рисунки, то можно захватить и парочку писем. В конце концов, никому от этого не станет плохо, кроме его самого.
Голубь влетел в комнату и уселся на столе, устремив на Йойки свой любопытный красный глаз.
– Спасибо, дружок, – улыбался Йойки, развязывая плотную красную нитку на его лапе. – Я очень рад, что ты навестил меня. Как дела? Может, хочешь чего-нибудь?
Голубь продолжал молча смотреть на него и изредка встряхивать крыльями. Йойки подумал, что бедняга, наверное, хочет пить в такую жару и поставил перед птицей блюдце с водой. Пока голубь пил, Йойки развернул письмо и начал читать.
Это было даже не письмо, а просто короткая записка, но Йойки улыбался, пока читал. Тревога о завтрашнем дне уходила сама собой.
«Знаешь, сегодня с утра Кана здорово испортила мне настроение, но и заставила задуматься кое о чём. Мне очень хочется о многом поговорить с тобой, рассказать всё, что я смогла понять сегодня утром. И у меня есть идея :). Предлагаю сегодня совершить очередной тайный побег! О нём никто не будет знать, кроме нас двоих, даже Ённи и Мия не должны догадаться. Вечером, после Звездопада, мы сделаем вид, что пошли домой, а потом встретимся у нашего поля, там же, где расстались сегодня утром. Пришли мне ответ вместе с Найной (так зовут голубя). И запомни, если ты откажешься и снова начнёшь занудствовать, я тебе убью. Защекочу до смерти, понял?
Я просто хочу чего-нибудь… Что запомнилось бы нам. В ночь Звездопада глупо валяться в кровати дома, не правда ли? :) Это будет нашей маленькой тайной, чем-то, что принадлежит только нам.
До вечера, Йойки. Не забудь: никто не должен догадаться!
Юка».
Йойки отложил записку и тут же сел писать ответ.
«Хорошо, я приду. Ты ведь и не ждала другого ответа, правда? :) Всё понял, это останется нашей тайной. Можешь на меня положиться, твой зануда будет вести себя хорошо. Мне нравится эта идея. :) До вечера, Юка.
Йойки».
– Значит, тебя зовут Найна? – спросил он, привязывая записку к лапе голубя. Птица заинтересованно посмотрела на него одним глазом, как будто узнала своё имя. – А меня зовут Йойки. Приятно познакомиться. Надеюсь, мы ещё увидимся.
На мгновение Йойки показалось, что в глазах голубя появилось что-то осмысленное, как будто он понял каждое слово мальчика. А потом кивнул. Кивнул?! Йойки сморгнул наваждение. Он знал, что в том мире, где он жил, возможно всякое, но сам довольно редко сталкивался с чем-то волшебным.
Другие ребята часто описывали всякие невероятные случаи, произошедшие с ними. Кто-то уверял, что разговаривал с бродячей собакой, а кто-то клялся, что смог пролететь несколько метров высоко над землёй.
«Что за ерунда, – думал Йойки. – Зачем они это сочиняют?».
Но Юка всегда верила подобным рассказам и часто повторяла, что ничего невозможного не существует, если верить всем сердцем. И что Йойки мог на это возразить?
Ему тоже хотелось верить, хотелось, чтобы маленькое чудо произошло и с ним. Но почему-то ничего подобного никогда не происходило. И тогда Йойки со всей болезненной ясностью осознавал своё одиночество и правоту своей Каны.
Здесь не его дом.
Голубь улетел, и Йойки долго смотрел ему вслед.
Он остался один, и снова очередная волна горечи накрыла его, а перед глазами всё стало мутным, словно Йойки смотрел на мир через пыльное стекло. Он снова вспомнил то, что почти смог забыть на те несколько благословенных часов, пока был занят рисованием.
Каждый раз, когда они с Юкой ходили в поле слушать, Йойки вместе с незабываемыми впечатлениями свободы и радости, получал и незабываемую боль.
«Ты слышал? – спрашивала каждый раз Юка».
«Да, – отвечал Йойки каждый раз».
Каждый раз. Сколько было уже лжи? Сколько раз он солгал ей?
На самом деле Йойки никогда ничего не слышал.
*
Звездопад. Есть ли он по ту сторону Стены? Юка часто думала об этом, но не решалась спросить у Каны, потому что тема «Стены» всегда была болезненной для них обеих. Можно было спросить у других иенков, но за свои двенадцать с половиной лет Юка успела понять, что говорить об этом здесь не любит никто. Наверное, дело было в разобщении. Во всяком случае, так всегда говорили старейшины. Старейшины не уставали повторять, что все жители должны уважать друг друга, относиться с почтением ко взрослым и к детям иенков и людей, должны чувствовать свою сплочённость.
Но когда разговор заходил о Стене, куда уходили дети людей и откуда уже никто не возвращался, сразу возникало некое разобщение. Словно слабое звено в цепи связи, оно мешало жителям города чувствовать своё родство друг с другом. Потому что всегда были те, кто уйдёт и те, кто останется.
Быть может, Юка и сама никогда не задавалась бы всеми этими вопросами, если бы у неё не было такого друга, как Йойки. Она жила бы себе и жила, училась и взрослела, влюбилась бы и родила ребёнка, которого отдала бы на воспитание какой-нибудь Кане. В этом был бы смысл её жизни, и не пришлось бы задумываться над вечным вопросом: «А может ли быть иначе?».
Но Юка задумывалась. Это был вопрос, ответ на который она искала уже давно, и верила, что однажды обязательно найдёт. И тогда, она либо смирится, либо… будет жить как-то иначе. Потому что, пока есть Стена и пока есть Йойки, цель и смысл её жизни так и будут висеть под знаком вопроса.
Звездопад. Почему-то Юке казалось, что если он и есть там, то уж точно он не так красив и волшебен, как здесь.
Она стояла на дорожке перед своим домом и смотрела на солнце, опускающееся за линию горизонта. Облака вокруг окрасились в розовато-малиновый цвет, с оранжевыми полосами, а само солнце было почти красным.
Юка улыбнулась. Она думала, какой сегодня замечательный день, ведь ей удалось встретить и рассвет, и закат, а сейчас она ещё и пойдёт любоваться Звездопадом и увидит всех своих друзей. Действительно замечательный день, за который хочется сказать «спасибо».
Юка посмотрела на утекающую вдаль дорожку. Сейчас она была ещё пустынна, потому что Юка вышла из дома слишком рано, но скоро вся улица наполнится голосами и смехом жителей, собирающихся на Звездопад. В такие дни Юка действительно ощущала какое-то родство и близость с каждым жителем городка, словно всё здесь было наполнено единым чувством, имени которому она не знала. Это было просто очень хорошее и тёплое чувство. И хотелось, чтобы всегда так было, чтобы таких дней было как можно больше, и чтобы никому не надо было никуда уходить.
Юка опустила взгляд на дорожку у себя под ногами, и снова ей захотелось снять сандалии и пройтись по тёплой пыли, смешанной с песком, ощутить, как какое-то древнее, неизмеримое чувство передаётся от земли к её босым пальцам. Но она не успела этого сделать, потому что услышала сзади чьи-то шаги, а потом бодрый голос Ённи окликнул её:
– Что, нас высматриваешь?
Юка обернулась и улыбнулась его хитрой улыбке и идущей рядом Мие.
– Вот ещё! Надо мне больно вас высматривать! Я… просто любуюсь закатом.
– Мы так и подумали. Юка ведь всегда чем-нибудь любуется, – приветливо улыбнулась Мия.
Юка заметила, что сегодня на ней было надето новое светло-бежевое платье с незамысловатым зелёным орнаментом и массивным поясом на талии, а на шее поблёскивала цепочка с кулончиком-лепестком, которую подарил ей на день рождения Ённи. Сам Ённи тоже принарядился сегодня в идеально-чистую и выглаженную рубашку в салатовую клеточку и тёмно-серые брюки.
Юка опустила взгляд на свои стоптанные сандалии и простенькое поношенное платье и отчего-то смутилась. Кана часто упрекала её, что Юка совсем не следит за собой и ведёт себя как мальчишка, но Юка никогда не принимала её слова всерьёз. Однако сейчас, увидев Мию и Ённи такими красивыми, она впервые задалась вопросом: «А понравится ли Йойки, как я выгляжу?». Она не знала, откуда взялся этот вопрос, и от этого смутилась ещё больше.
– А где Йойки? – спросила Мия.
Юка вдруг посмотрела на дорогу со странной тоской. Ей захотелось, чтобы Йойки появился как можно скорее.
– Должен сейчас прийти… – вздохнула она.
– Опаздывает, как всегда, – сказал Ённи с упрёком и поправил очки. – Наверное, опять погрузился в творческий процесс и забыл, что мы тут ждём его.
– Да ладно тебе, не ворчи, – Мия с усмешкой пихнула его локтем. – Так уж и скажи, что тебе завидно. Йойки умеет рисовать, а ты нет.
Ённи неожиданно покраснел, и Юка не сдержала улыбки, глядя на них обоих.
– И ничего мне не завидно! – возмутился Ённи. – Чему там завидовать? Вот если бы он совершил какое-нибудь открытие в области физики или химии, я бы ещё позавидовал, но рисование…
Юка перестала вслушиваться в их перепалку и снова посмотрела на теряющуюся вдали дорогу. И увидела приближающуюся фигуру Йойки. Он шёл, убрав руки в карманы и, как всегда, опустив голову. Ветер трепал его волосы и развевал лёгкую рубашку. Когда Йойки подошёл ближе, Юка заметила на его рукавах пятна розовой краски и улыбнулась от щемящей сердце теплоты. И сразу забыла про свои стоптанные сандалии и будничное платье с порванным кружевом на левом рукаве. Йойки такой же, как она.
– Явился! Наш свободный художник! – воскликнул Ённи, уже добродушно и без упрёка, и протянул Йойки руку.
Юка и Мия переглянулись. Они всегда втайне смеялись над тем, как мальчики изображают из себя взрослых иенков и пожимают друг другу руки при каждой встрече.
И Юка смотрела, как они втроём разговаривают и смеются, как освещается угрюмое лицо Йойки, как сияют радостью и покоем глаза Ённи, как шутливо отчитывает их обоих Мия. И Юка думала, как сильно эти трое любят друг друга, и как сильно она сама любит их.
Так сильно, что захотелось вдруг громко сказать об этом вслух, но Юка побоялась испортить эту расслабленную спокойную атмосферу и посеять ненужное смущение. И она промолчала, прижав руку к груди, туда, где билось сердце, и туда, где было так тепло и сладко.
Пусть это живёт. Пусть это живёт всегда.
А потом они пошли на Звездопад.
*
Звездопад – довольно редкое событие. Юка видела его всего раз в жизни, когда ей было пять, и, конечно, уже почти ничего не помнила об этом. После каждого Звездопада иенки-астрономы высчитывали точную дату следующего, вплоть до времени падения первой звезды.
К Звездопаду начинали готовиться ещё за год и с нетерпением ждали этого события, которое пару тысяч лет назад считалось священным. Даже сейчас, в современном городе это ощущение священного таинства ещё сохранилось.
В такие дни все жители собиралась на Большой северной скале. Это была самая высокая точка в городе, откуда открывался великолепный вид на тающие в дымке крошечные домики, леса и дороги, а поле вереска казалось отсюда не больше Юкиной ладони.
