Текст книги "Всего одно желание (СИ)"

Автор книги: Сан Тери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Час назад у Алисы с Соррой выдалась свободная от занятий пара. Прекрасная возможность для совместной прогулки, романтического свидания или обмена свежими сплетнями. Спустя пару недель «Романомании» Алиса не питала иллюзий. Уединившись с другом и бывшим любовником, девушка кротко терпела чужие рефлексии, проклиная дни, когда считала за высочайшее счастье быть рядом с Алексисом, мечтала стать к нему ближе, получить доверие, дружбу. Накаркала.

«Любовь прошла, завяли померанцы, и осень пташек позвала на юг». Девушка не против была махнуться с пташками местами, напрасно ностальгируя о прежних великолепных денёчках. Днях, когда Алексис Сорра был другим. Время, когда они могли безнаказанно творить глупости и предаваться любовным приключениям в атмосфере интриг, страстей и роскоши, безвозвратно прошло.

К счастью, в Академии не приходилось жаловаться на быт. Учебное заведение, обеспечивая нужды студиозов, оставляло за ними право жить, где угодно. В Гармале у баронессы был собственный трёхэтажный особняк с видом на площадь. Но она скучала по холодной Итании. Тосковала о родовом замке, о близких, оставленных с легкомысленной лёгкостью ради человека, не способного оценить жертвы.

– Роман... Роман... Роман...

Девушка с тяжёлым вздохом отложила книгу и провела рукой по вьющимся волосам, представляющим ухоженное великолепие – не меньшее, чем шикарная грива Алексиса Сорры:

– Меня скоро тошнить начнёт от его имени из твоих уст. Ал, я не против навязчивых идей, но когда они приобретают оттенок паранойи, это пугает. Будь ты влюблён, я бы поняла – вполне объяснимая реакция. Но твоя ненависть... – Алиса недоумённо повела плечами, отвергая непонятное.

– Я влюблён в Артани?!! – Алексис дико расхохотался. Бьорк насмешила.

– Зря смеёшься. Бывает, люди настолько упорно отрицают и сопротивляются сами себе, что подменяют понятия. Чёрное становится белым, а белое – чёрным, – она помахала пальцами, – Не будем о философии, вернёмся к лирике. За что ты его ненавидишь? Как по мне, он милый юноша и, в отличие от тебя, не ищет ссоры первым.

– Добавь, что ты не против закрутить с ним, – язвительно буркнул Алексис, неожиданно глубоко задумавшись над словами Бьорк.

А ведь действительно... что с ним не так? Какой винтик дал сбой, зациклив на Артани? Раньше он никогда не опускался до того, чтобы порыться в чужом шкафу, залезть в чужую жизнь, но ради ромейнца шёл на такие подвиги, что самого от себя начинало воротить.

Пришла пора положить безумию конец, но он не мог придумать способа вырвать Артани из собственного разума. Нанести один сокрушительный финальный удар и растоптать, без желания оборачиваться и смотреть, что с ним сталось после. Ромейнская роза останется в грязи, где ей самое место, и стремление дотянуться, превратиться в ничто. Сорвав с него маску, Алексис успокоится, поняв, что из себя представляла суть. А суть не представляет ничего: жалкий лицемер и надменный выскочка, обычная человеческая гниль.

Бьорк искренне не понимала претензий Сорры:

– Добавлю, почему нет? – пожала плечами девушка, не подозревая, что будит дракона. – Роман симпатичный. В нём есть что-то такое... ммм... загадочное, – фрейлина мурлыкнула и потянулась, облизав губы, – Я планирую узнать, какой он в постели, – поделилась она честно.

– Избавь от подробностей, – Алексис наградил её убийственным взглядом и отвернулся, бросив в сердцах, – Хочешь переспать с ним – свечку держать не стану. Но после этого о дружбе между нами можешь забыть.

Бьорк звонко расхохоталась, услышав откровенно детское заявление:

– Алексис, милый малыш, няня не дала игрушку и няня плохая? Только не говори, что ты ревнуешь. По-моему, это эгоистично с твоей стороны, – с укором заметила она, – Мы многим пожертвовали...

– Знаю, Алиса. Прости, – Алексис прикрыл глаза, борясь с желанием горько усмехнуться.

Он ревновал, только ревновал совершенно не Алису, а ненавистного ублюдка Артани. Собственнические инстинкты брали верх над разумом: даже его враг должен был принадлежать лишь ему и... – проклятие на голову шлюшки ди Бьорк – он не собирался им делиться! Не мог. А почему – не понимал, признав откровенно:

– Самому бы разобраться, что со мной творится. Может, порчу наслали? В его присутствии меня всего перетряхивать начинает.

Алиса мысленно застонала, в сотый раз выслушивая заезженную пластинку.

– Мы живём в одной комнате, но не разговариваем, потому что передерёмся. Вот если тебя постоянно бьют, ты бы задумалась? Конечно, задумалась. Постаралась избежать опасности. Но нет – ди Валь живёт логике наперекор. Огрызается, хамит, затевает со мной драку. Я решил уступить и не провоцировать, но он бросается, стоит слово поперёк сказать. Проклятье, я себя садистом ощущаю! Сколько можно? Совершенно невыносимая атмосфера. Из-за него мне пришлось съехать, потому что иначе я его убью. Он... он как заноза! – пожаловался итаниец непонятно на что.

– Прошёл всего лишь месяц, – успокоила Алиса разумно, – Привыкнете, в конце концов. Стерпится-слюбится, говорят, – она хихикнула, получив в награду мрачный взгляд.

– Боюсь, я придушу его раньше, – раздражённо буркнул Алексис, не желая разделять веселья. И прибавил изменившимся тоном, – Ты не будешь против, если я временно оккупирую твоё жилище? Жить в гостинице надоело. Не за так, естественно...

Они одновременно смерили друг друга тем особенным взглядом, который свойственен близким людям, привыкшим понимать друг друга с полуслова.

– У меня высокая арендная плата, мой ди, – мурлыкнула Алиса, на мгновение прикрывая глаза.

– Я не из тех, кто остаётся в долгу, – парировал Алексис.

Они улыбнулись, прекрасно понимая, что даже если дело не дойдёт до постели, что случалось нередко в силу чрезмерной любвеобильности Алисы, то, по крайней мере, им обоим будет не скучно. Но пребывание с Алексисом могло разочаровать фрейлину куда больше, чем она представляла. Последнюю неделю Сорра не мог думать о женщинах, и не хотел смотреть на Алису... Все мысли о нём. Постоянно о нём. Он обмирал при упоминании имени «Роман» – сердце начинало лихорадить и биться быстрее.

Сорра безошибочно выхватывал сочетание Артани ди Валь из длинного списка прочих имён. Отличал тетради графа из множества одинаковых, сложенных стопкой на столе учителя, наизусть выучил аккуратный подчерк, знал привычки, особенности, манеру пить, держа стакан тремя пальцами. Вздрагивал от звуков голоса, ощущал безумный цветочный запах и шёл навстречу, влекомый притягательным ароматом обрушившегося на Сорру проклятия: Роман Артани ди Валь.

«Ненавижу! Ненавижу!» – мысленно повторял Сорра, не уставал повторять себе снова и снова, твердил заклинанием, будил злость и цепенел изнутри, ощущая тонкий волшебный флёр присутствия. Запах золотистой кожи и тёмных волос... серебристая седина... Сорре нестерпимо хотелось её выдрать, остричь ножницами и успокоиться. Алиса не промахнулась – у Алексиса действительно паранойя и он очень хотел избавиться от неё – любым способом.

========== 6 ==========

Роман закончил перевод. Кряхтя, разогнул спину и помассировал затёкшую шею. Время перешагнуло двенадцать. Алексис не появится. Бессмысленно ждать. Кто сказал, что Роман ждёт? Роман молился, чтобы Алексис Сорра не приходил, и спустя пару недель молитвы были услышаны. Поступив в Академию, итаниец резко передумал учиться. Пробыв на занятиях несколько дней и переругавшись с Артани, он решил пойти иным путём: шлялся по девкам, пьянствовал с друзьями, начав откровенно прогуливать занятия, пока в какой-то момент не перестал посещать уроки вовсе.

Учитывая, что успеваемость Романа полностью зависела от успеваемости Алексиса, радоваться и злорадствовать – непозволительная роскошь. Учителя разом ослепли, не делая замечаний вопиющему поведению Сорры и не пытаясь выяснить у Романа: где пропадает напарник? Самому бы узнать. Итаниец появлялся в Академии, заглядывал регулярно, нередко обедал в обществе итанийцев, навещал комнату, не упуская возможности насолить «выскочке» графу, но не учился. Нет у него настроения, видите ли, заниматься.

– Посещает Алексис занятия или не посещает – проблема Алексиса и твоя, – хмуро объяснил ему мэтр Абель Горимус в ответ на жалобу. Осознав, что итаниец намерен продолжать «в том же духе», Роман не выдержал и обратился к старику за помощью. Разнимавший драку учитель оказался их куратором. Видеться и общаться приходилось практически ежедневно.

При близком знакомстве, строгий, пугающий метр Абель Горимус оказался душевным преподом. Внимательно выслушивал, мог подсказать в качестве рекомендации. Готовых советов он не давал, предлагая ученикам самим додуматься, и нередко поил студиозов чаем с пирожными. Со слов других учеников, со стариком запросто можно было пооткровенничать, но, очевидно, не на все темы.

Жалоб старик категорически не принимал. Молодые люди – не барышни, сумеют разобраться. Жизнь диктовала свои законы, но если здесь, в Академии, они не научатся решать проблемы, о каком обучении говорить? Взрослые поступки, взвешенные решения, умение поступиться интересами во имя цели – вот что требовалось от студентов в первую очередь.

– Раз господин Алексис Сорра считает себя достаточно подготовленным к экзаменам, смысл ему сидеть на лекциях? Всё выяснится через несколько недель. Роман, лучше поговорите с напарником, а не ябедничайте за его спиной.

Горимус отечески потрепал пристыженного ди Валя по голове и, как всегда, исчез, оставив студиоза наедине с мрачной депрессией.

Поговорите. Легко сказать. Он не мог повлиять на Сорру никак. Нет у Артани несокрушимой логики мэтра Дараса. Неулыбчивый, лишённый юмора преподаватель, легко ставил зарвавшихся студиозов на место. Не повышая голоса, предлагал продолжить цепочку, и насмешники терпели сокрушительное поражение. Молодость Александра Дараса и слепое подражание директору нередко служили мишенью для острот. Шуток могло быть больше, но, в отличие от обожаемого кумира, мэтр глубоко презирал украшения и наряды, в то время как Сильванир дан Рогоза нередко эпатировал публику, умудряясь моду перещеголять.

Определённо, мрачному и серьёзному Дарасу стоило избрать иной объект поклонения. Мэтра Абеля, например, или преподавательницу ментальной магии госпожу Архану. До жизнелюбивого эксцентричного директора и луне было далеко, ибо дан Рогозе не считал нужным к ней тянуться. Секрет был прост: луной был он. Логике неподвластно.

Недавно Рогоза решил перестроить одно из помещений под бальный зал, решив, что студиозам не помешает поучиться куртуазности. Отчего бы в его «королевстве» не появиться бальному залу с оркестром, сценой и устройствами для запуска фейерверков? Чем директора не устроил парадный зал для торжеств, радующий мрамором и янтарём – никто не знал.

«Отделка стен показалась казённой». От этой новости с мэтром Горимусом едва не приключился сердечный приступ. Старик последние волосы растерял, кляня, что неймётся старому кобелю – до маразма дожил, а всё плясать рвётся.

Поразительно, как директор при таком расточительстве умудрялся сводить дебет с кредитом и вести дела. В должниках у основателя Девятки ходил едва ли не весь двор короля. Немыслимо, и вызывало законную гордость директора. Знай наших.

Жаль, собственные будни не были столь радужными. При всём желании директор не смог бы изобрести худшего наказания, чем сделать врагов напарниками и заставить Романа нести ответственность за поступки Сорры. На все замечания, увещевания, Алексис колко насмехался, доводя, сдержанного и спокойного графа, до бесконтрольного бешенства.

С лёгкой подачи итанийца в Академии прижилось прозвище «наш королёк». В личной интерпретации Сорра намекал вовсе не на бедную птичку, а на снобизм ди Валя. Он третировал Артани, вынуждая Романа, забыв о достоинстве, огрызаться и бросаться в бой неистовым быком на мулету. Игнорирование не помогало. Сталкиваясь с упорным молчанием, Сорра свирепел и бесновался сильнее, не понимая, что иногда Артани и рад бы ответить, просто не знает как – острому языку итанийца собственный, скованный, явно проигрывал.

Роман устал от вечных склок и ненависти, но как их прекратить, когда они не прекращаются? Гнев – не лучший советчик в делах. Короткая стычка, несколько брошенных в запале слов, и в лице итанийца Артани приобрёл заклятого недоброжелателя. Невозможно достучаться, доказать, что он сожалеет – они хуже собак лаялись. А последняя выходка Сорры и вовсе не знала границ.

Посчитав, что Романа нет в комнате, итаниец запёрся в душевую в одном полотенце на бёдрах и... и вместо того, чтобы извиниться, скрестил руки на груди и уставился на Артани с таким видом, словно сделал для себя ошеломительное открытие: «Артани-то, оказывается, парень, а он-то думал – девка, хотя надо бы убедиться, что там граф упорно прячет?..»

Роман, прикрывшись мочалкой, сгорал от стыда, видя себя жалким и жутко уязвимым. Природная застенчивость не позволяла обнажаться на людях, а Сорра не знал стыда. Полез к Артани, интересуясь – чего он стесняется? Наверное, размера, раз королёк маленький и... каламбур продолжить он не успел, занятый тем, что упорно отжимал ладони графа, пытаясь отобрать последнее прикрытие.

Глаза Романа заволокла пелена. Он набросился на Сорру, мечтая придушить, и забыл всё остальное. Они покатились по полу, возясь, стукаясь об углы и неровности. На стороне Артани было преимущество: мокрое тело выскальзывало из чужой хватки. Сорра, пытаясь его удержать, переменился в лице. Наверное, граф умудрился ударить, потому что Роману показалось, что итаниец сейчас задохнётся от нехватки воздуха. Задыхаться по всем параметрам приходилось ему. Сорра навалился, придавив весом, а затем внезапно сообщил изменившимся голосом, что он сейчас встанет и уйдёт. Но горе ди Валю дрыгнуть пяткой в его направлении, иначе Сорра вернётся и продолжит всё, что не успел начать.

Что он там не успел начать, Роман не узнал. Сорра, сгорбившись, пулей вылетел прочь. Значит, Роман успел ударить, но самолюбие тешить было некогда. Граф вытирался и, чертыхаясь, судорожно натягивал одежду – хорошо, догадался взять с собой. Когда он вылетел, пылая праведным негодованием, застал одетого Алексиса собирающим вещи. Итаниец смотрел на него таким безумным взором, словно приведение повстречал.

Бывают в жизни мгновения – их стоит пережить. Роман не знал, чем перепугал итанийца, но грудь невольно выкатилась колесом, а самолюбие раздулось до небес. Алексис Сорра сбегал с поля боя поверженный, не пытаясь язвить и говорить свои обычные гадости. Роман в себя прийти не мог от счастья. Зря радовался. Смотавшись из комнаты, счастье не торопилось покидать Академию, и совершенно точно не стремилось пропускать их совместные тренировки.

За обедом Сорра подставил Артани подножку, и Роман сделал всё возможное, чтобы опрокинуть содержимое подноса, в то время как Сорра сделал всё возможное, чтобы опрокинуть Артани на себя и придавить в процессе. Устав собачиться и понимая, что итаниец может продолжать до бесконечности, граф с размаха заехал ему подносом по голове. О... момент стоил, чтобы увидеть и пережить. Правда, ошарашение быстро прошло, глаза Сорры прищурились... Убегать пришлось очень быстро, но Сорра оказался быстрее, даже быстрее стакана, который немедленно полетел в голову Артани.

Спасение явилось в лице преподавателя. Тяжело дыша, Артани спрятался за чужую спину, очень надеясь, что Алексис не успеет затормозить и врежется в метра Горимуса. Алексис успел, с самым любезным видом здороваясь с учителем. В отличие от Романа, он не запыхался, и сообщив, что сегодня хорошая погода, поманил Романа пальцем, предлагая не оттягивать неизбежную казнь и выходить самому. Сорра добрый – убьёт не больно.

Роман, не придумав ничего умнее, показал итанийцу язык и обратился к учителю с вопросами очень важного характера, да так и ушёл, беседуя с Горимусом. Глаза у Алексиса были большие и запоминающиеся, а Роман, зайдя за угол, ржал, как потерпевший, жалея, что подобное нельзя пережить дважды. Он бы честное слово потерпел.

Триумф длился недолго: Сорра, подкараулив Романа, взвалил на плечо и, не дав прийти в себя, шустро отнёс поплавать и охладиться в канал. Лететь со стены было долго, плавать было глубоко. Учитывая, что плавал Роман плохо – пришлось несладко. Сорра и не подумал помочь. Присев на корточки и подперев скулу ладонью, итаниец наблюдал картину с видом откровенного милования зрелищем.

Роман наплевался и наглотался воды, а когда выкарабкался на берег, итанийца и след простыл. Все это считалось забавным на фоне других нападок. Роману постоянно приходилось оглядываться по сторонам: итаниец мог появиться в любой момент, отвесить унизительно пинка, отправить Артани повалятся на травке в ближайшей беседке. Утешало, что валялись они вдвоём и оба выглядели соответственно, но, как ни крути, приходилось очень несладко. Сорра не давал Роману прохода, отбирал книги, рвал, не позволяя учиться, запросто мог налить в постель воды. Детские выходки, но они отравляли существование.

Роман не оставался в долгу – платил схожей монетой. В отличие от итанийца, спокойно уходящего к друзьям, ему в подобные дни спать приходилось на полу. Совесть у Алексиса не совсем атрофировалась. Временами Роману хотелось в это верить. Уснув на ковре, он проснулся в кровати Сорры, завёрнутым в плед, и кто принёс новые простыни и поставил сушиться матрас, не осталось загадкой.

Но подобные порывы неслыханной щедрости случались крайне редко – точнее, вообще не случались. Итаниец мстил, и мстил изощрённо. Точные удары попадали цель, превращая жизнь в каторгу, лишали внутреннего равновесия. Всё, что едва начало собираться в целое, рушилось карточным домиком в феерии надвигающейся лавины.

Однажды Сорра снесёт Романа – закружит зимней гибельной бурей, унесёт метелью. Выстудит стылым морозом. Кто мог знать, что лёд способен обжигать и становиться горячим, что под маской бесстрастной сдержанности и вечно наглой ухмылки таится голодный зверь, впивающийся в Артани когтями каждый раз – стоило им столкнуться вместе.

Ничто не могло утолить чужой голод, кроме стычек, драк, ярости. После скандалов Сорра внезапно успокаивался, становился странно довольным, сытым, и уходил, не забыв оскорбить Артани напоследок – словно сексом с ним позанимался. Только странная у них была близость. Роман страдал и не желал отдавать Сорре права снова выбить опору из-под ног. В такие моменты Артани непроизвольно сжимал сигну, черпая в значке уверенность и внутреннюю силу. Ромэ – означает стойкость. Сколько же терпения и мужества требовалось печальному хрупкому цветку, чтобы не сломаться, выдержать тяжесть снега и зимы?

Одинокая девушка вышла на поле боя и сражалась отчаянно, защищая то, что было дорого. А в жизни Романа не осталось ничего, чем можно дорожить – только окровавленная сигна в руках. Безумие памяти. Он не смог спасти никого. Граф Роман Артани ди Валь. Отвратительный, безумный смех в ушах:

«Ты скажешь, где печать. Ты скажешь, где печать, Роман, иначе мама умрёт!»

Проклятая сигна. Ненавистный цветок и холодная, взрывающаяся ненавистью, ярость Сорры. Иногда Роману грезилось, что они ненавидят алую сигну обоюдно. Скрюченные пальцы Сорры тянулись её сорвать. Итаниец смотрел и задыхался, впечатывал Романа в стену коридора, злобно шипя…

– Думаешь, ты лучше меня? – сжимал плечи, тряс, мял до боли, желая раздавить. Один из них совершенно точно слетал с катушек, потому что Роману начинало мниться, что Сорра его обнюхивает, избивая на тренировках, наваливаясь сверху, зарывается носом в волосы и жарко дышит, душа словами, – Думаешь, ты сильнее?

А Роману хотелось хохотать сардоническим смехом от этих сумасшедших слов. Лучше? Сильнее? Итанийский ублюдок не представлял, насколько Роман омерзителен. Омерзителен сам себе. Насколько он грязный, испачканный, пропитан чёрным паучьим ядом изнутри. Он умер, но продолжал существовать. А Сорра неумолимо отбирал последнее существование, не понимая, что у Романа нет права сдаться, иначе бы он давно убил себя. Залез в петлю в тот день, когда всё было кончено на развалинах замка.

Роман не хотел жить. Зачем жить, когда душа – обгорелая тряпка? Но он продолжал жить, уговаривая себя, что справится, вытерпит. Барахтался на поверхности мутной плёнки бытия, улыбался и смотрел на мир, не разучившись любить, не утратив доброты, но совершенно разучившись верить.

И только по одному предмету у них всегда и неизменно оказывались самые лучшие результаты. В совместных спаррингах паре Сорра – Артани не существовало равных. Оба – и Роман, и Алексис – буквально не могли дождаться тренировок. Благодарили небо, что они проходят каждый день. Напарникам предоставляется целый час убивать друг друга в своё удовольствие под присмотром опытных инструкторов.

Достижение цели шло гораздо быстрее, и за это, пожалуй, стоило поблагодарить Сорру. Роман не пропускал ни одного горького урока, но неизменно извлекал пользу. Романа огорчало лишь одно: по приказу Рогозы восстанавливать его после тренировок был обязан Алексис – отменный целитель и прекрасный лекарь. Артани невероятно повезло с напарникам.

Умереть, не встать. Мысль о том, что он безраздельно и полностью зависит от настроения проклятого итанийца, унижала невыносимо. В отсутствие возможности пожаловаться и обрести союзников в лице преподавателей, граф находился в безвыходном положении. У Сорры были приятели – весёлые итанийцы, а он, Артани, оказался в изоляции.

Бешеного Сорру боялись, и студиозы избегали Романа. А Роман не умел заводить отношения. Не мог. Проклятая застенчивость и ненавистный Алексис Сорра. Вечерами Роман нередко находил послания в шкафчике, заполненные оскорблениями и предложениями уйти из Академии, но рвал их с полупрезрительной улыбкой, выбрасывая прочь. Туда же он отправлял крыс, жаб и прочую живность, заслужив прозвище железный Артани.

Вот только сделан он был отнюдь не из железа, по крайней мере, физически – кости ломались хрупким стеклом. Магический огонь не прошёл бесследно – выжег, оставив клеймо и невидимый отпечаток на теле. А Сорра пользовался его слабостью совершенно бездумно; хотя нет, не бездумно – он с удовольствием причинял Роману боль.

Вчера Алексис сломал ему ребро и «позабыл» срастить правильно, превратив тренировку в унизительную пытку. Инструктора сделали вид, что не заметили вопиющего беспредела. Все конфликты между собой напарники улаживают сами. Не правило – закон. Алексис научился извлекать из него выгоды, а всё, что оставалось гордому корольку – смириться, проглатывать унижения и молча ненавидеть Сорру.

Роман стиснул зубы и осторожно перевернулся, по возможности стараясь не задевать сломанную кость. Он наложил повязку, но без помощи Алексиса толку не было. Попросить проклятого итанийца помочь? Роман скорее откусит себе язык. Унижать несгибаемого Артани доставляло итанийцу особое наслаждение. Не тварь ли?

А завтра опять вставать в пять утра. Роман зевнул и потянулся к лампе, собираясь гасить свет, когда в комнату, весело насвистывая, впорхнул довольный жизнью Алексис. Накликал, называется, на ночь глядя...

Роман не был уверен – радоваться или огорчаться, когда итаниец, проклиная соседство с чёртовым Артани, решил съехать. Инцидент в ванной или что-то иное послужило причиной, но без Сорры жизнь стала заметно спокойнее. Первые пару дней Роман «летал», а Алексис куксился и психовал, раздосадованный слишком откровенной реакцией графа. Чёрствый Артани мог из чувства приличия изобразить сожаление или хоть как-то поинтересоваться, где итаниец планирует жить.

Несбыточные мечты. Роман светился счастьем, и уступивший комнату Сорра ощутил себя последним ослом, понимая, что откровенно подставился, улучшив пташке жизнь. Поэтому обдумав, Сорра объявил, что не может оставить малютку-графа без внимания. Позволить корольку зачахнуть от скуки? Он не настолько жесток. Обязуется регулярно навещать, проведывать, и вообще, ди Валь, это МОЯ половина комнаты. Быстро убрал свои вещи... А впрочем, не трудись, я помогу... Открыв окно, Сорра вышвырнул со второго этажа бельё Романа, не в добрый час решившего занять пространство.

В общем, дни без Алексиса превращались в ад ожидания дней с Алексисом. Сорра, устроив короткую грозу, «чтобы Романчик не расслаблялся», больше не появлялся. Романа грызло глухое беспокойство, нарастающее по мере того, как приближался день экзаменов.

На экзамены Алексису было наплевать. Демонстративно игнорируя напрягшегося Артани, итаниец подошёл к постели и, сдёрнув покрывало, принялся раздеваться. На кровать полетел светло-голубой мундир, камзол, рубаха... Роман отложил книгу, не зная, с чего начать. Сел не без труда. Нет, он не боялся Сорры. Просто напряжение, моментально повисающее в воздухе, становилось невыносимым.

– Тебя снова не было на занятиях.

– Спал бы ты, королёк – добром не кончится, – стараясь не нервничать, заметил Алексис, ибо действительно знал: добром не кончится, по крайней мере, не для Артани.

О рёбрах он помнил, и не только о рёбрах – Алексис о Романе в принципе не забывал, но откуда Артани об этом знать? Не успел Сорра войти, а ди Валь моментально взъерошился. Глазёнки сверкают, великоватая рубаха провокационно сползла на плечо, и скривиться хочется от одного взгляда: воплощение праведной невинности и чопорного достоинства. Снять бы с него штаны и повесить кверху ногами на пол часика, а пока он болтается, Сорра с ним поговорит. Главное не приспичило бы ничем другим заняться. Рядом с ди Ваалем он не знал чего от себя ожидать, поэтому и старался избегать по возможности.

 Роман закусил губу. Разговор с итанийцем абсолютно бесполезен – с тем же успехом он мог обращаться к стенке. Алексис демонстративно шарил по ящикам:

– Ты мою заколку взял?

– Серебряная в виде бабочки? – уточнил Роман, укрепляясь во мнении: не стоит тратить время на спасительные беседы с душой, которая не желает быть спасённой.

– Значит, брал, – удовлетворённо подытожил Сорра. Выпрямился, протягивая ладонь с приказным видом терпеливого одолжения, дающего милость вернуть пропажу немедленно, – Ну?

– Поищи за окном! – невозмутимо посоветовал Роман и, растянув губы в светской улыбке, любезно пояснил ошарашенному Алексису, – Она была на моей половине комнаты.

– Оу... прискорбно

Вопреки ожиданиям Романа, Алексис с трудом удержался от смеха. Он разбрасывал вещи, и сам об этом знал, но не ожидал, что Романчику хватит смелости повторить подвиг. Хотя, кто бы сомневался. Храбрость королька под сомнение не ставилась, с умом вот только напряг. Чем набита голова ди Валя неизвестно, но Сорра подозревал – опилки.

– А я как раз хотел подарить её тебе... на бедность, – сообщив «потрясающую» новость и не дав Роману времени огрызнуться, итаниец отвернулся, невозмутимо продолжая разоблачение, но ди Валь не видел улыбки.

– Похоже, это будет мно-о-ого вещей, – едко предположил Артани, в глубине души закипая от ярости.

– Извини, не завёл привычки подавать нищебродам, – итаниец неуловимо пожал широкими плечами, демонстрируя красивую мускулистую спину – жаль любоваться некому, хотя можно надеяться, что Роман умрёт от зависти. – Так что если у меня что-то снова... – Сорра выделил голосом, – ... Потеряется, уверяю – ты потеряешься следом, – он усмехнулся, кожей чувствуя реакцию Артани.

– Попробуем? – Роман, подобравшись, прожёг чужие лопатки ненавидящим взглядом. Дырка не появилась.

– Королёк, не нарывайся. Мне ж тебя потом лечить... – тоскливо протянул Сорра. Он вовсе не желал ссориться.

– О, да – сарказм Артани сообщил всё, что он об этом думает, – Только когда тебе меня лечить? Ты постоянно прогуливаешь.

– Скучаешь по мне? – насмешливо обронил Алексис, отстёгивая пояс и снимая штаны.

Это стало последней каплей.

– У нас экзамены на носу! – шёпотом заорал Роман. Стены не были тонкими, но не голосить же криком посреди ночи. Разговор и без этого обороты набрал, – Ты хоть понимаешь, в каком положении я из-за тебя нахожусь, ублюдок?!! Нам уже дали один шанс. Второго не будет!

Итаниец медленно повернулся, смерил пыхтящего от негодования графа насмешкой и изобразил попытку размышления:

– Пожалуй, ты прав. Но, знаешь... мне плевать.

– Ты...

Роман, позабыв о недуге, слетел с кровати и ринулся на итанийца. Сорра не ждал, но среагировал рефлекторно, встретив точным, выверенным ударом ноги в ребро. Боль оглушила и отрезвила, одновременно напомнив о реалиях. Артани чудом не заорал – прикусил губу до крови. Сознание помутилось. Он очухался, стоя на коленях, скорчившимся и задыхающимся на холодном полу. От задувающего в щели сквозняка не спасал даже толстый ковёр. Из глаз невольно брызнули слёзы. Роман пытался продышаться и встать, опасаясь, что скоту взбредёт в голову повторить.

Алексису хотелось повторить, взвыть от досады, покрыть Артани отборными ругательствами и закончить начатое, добивая ногой. А лучше выпороть. Благо, ремень под рукой – соблазняет воспользоваться и отходить по заднице, раз она жить не может без неприятностей. Роман правильно боялся – у Сорры крышу рвало, но итаниец пытался остановиться. Сорра понимал, что их стычки не доведут до добра, и в итоге случится что-то непоправимое.

Он надеялся, что граф поймёт очевидное и перестанет заниматься самоубийством об него. Полагаясь на волшебный инстинкт самосохранения (ну, должен же он быть?) Сорра перестал оказывать помощь. Граф не успокоился и продолжал бросаться собакой на кость, игнорируя, что кость регулярно застревает в горле и выходит боком. Как с ним бороться?

В подобные дни зрелище откровенно жалкого противника не доставляло Сорре удовольствия. Инвалидов он не бил. В груди возникало паскудное чувство. Настолько паскудное, что хотелось измочалить стену кулаком. Взять Романа за волосы, старательно отводя взор от ранящей седой пряди, заставить поднять голову и, глядя в глаза, спросить: «Чего ты добиваешься? Смерти? Хватит, Роман. Хватит. Прекрати! Я не хочу тебя убивать!» Или хочу...

Сорра не мог определиться, чего он на самом деле хочет от Романа. Рвался на части от критического непонимания происходящего, собственного противоречия – остановиться или продолжать. В присутствии Романа воздух закипал, а Сорру обдавало жаром ненависти. Помириться? Боги, как? Он не сомневался, что Роман плюнет в лицо или сделает нечто хуже. Найдёт безошибочный способ пробить Сорру, использовав минутную душевную слабость, раскаяние, и не останется иного – лишь снова впечатать кулаком в красивое, искажённое мукой лицо, кровью стирая с него презрение, вызов, отвращение. И если тереть долго-долго...