Текст книги "Всего одно желание (СИ)"

Автор книги: Сан Тери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Этот майский день был непривычно жарким. Голубое, успевшее стать высоким, небо без единого белого пёрышка облаков и тяжёлая, давящая на плечи, плита солнца. Жара безжалостно терзала столицу четвёртый день подряд и не собиралась сдавать позиции, распахнув летнее преддверие раньше срока. Палящее солнце высушивало мостовые, выжигало нежную, ещё не окрепшую зелень, тронутую слоем пыли и задавленную громадами домов. Деревья уныло свешивали листву, но щедрая влага и не думала пролиться. Знатоки предсказывали скорую грозу, но обычно капризная погода, обусловленная близостью гор, забыла о жителях Гармаля, позволив горожанам передохнуть, а городу облегчённо выдохнуть от многолюдья.

На центральной площади, завоёванной особняками, а сегодня заполонённой бесчисленным множеством ног, грустно чах куст боярышника, в чьих зарослях пристроился чёрный кот, неспешно нализывая тощую лапу.

Кто знает, о чём размышляют животные? Загадочно прищурив зелёные глаза, кот наблюдал за царящей суматохой, но яркие палатки торговцев и деревянные лавки магазинчиков не вызывали кошачьего интереса. Мимо спешила обувь – неся странных двуногих. Воздух распространял аппетитные запахи, но боясь быть раздавленным, кот не рисковал совершить вылазку за маняще свешивающейся с лотка мясника верёвкой сосисок. От изобилия людей коты всегда страдают.

Повсюду выступали фокусники, скользили меж рядами покупателей юркие цветочницы, а наглые продавцы воды предлагали купить воду за один соверен. «Не вода, а чистое золото!» – пронзительно надрывали глотки зазывалы, заглушая звуки скрипки решившего подзаработать бродяги. Голосящая толпа многолико струилась мимо, и никому не приходило в голову подать слепому старику на хлеб.

Двуногие бессердечны!

Но коту недолго пришлось размышлять о своём умозаключении: на травку рядом с ним шлёпнулась мечта! Целая половина сосиски! А остальные мечты оставим милым барышням, засмотревшимся на прекрасного котячьего благодетеля, пока бдительная маменька не утянула кокоток прочь. Родительская любовь всё видит! Знать, оттого и бывает на редкость «подслеповата». Впрочем, слепота – удел любви.

Молодой человек, заняв выступ фундамента под прикрытием фургона, бойко торгующего фруктами, недолго соседствовал с котом. Покончив со скудной трапезой – кусок хлеба и половина сосиски – он ласково потрепал благодарно урчащее животное за ухом и забыл о его существовании. Сообразив, что «кормилец» уходит, обнаглевший от собственного счастья кот немедленно вскарабкался по его штанине, царственно пристроившись на плече. «Мол, пошли хозяин, дела не ждут – я разрешаю!». Сначала опешив, а затем звонко расхохотавшись, юноша и не подумал прогнать прочь. Погладил по спинке и, прижав ладонью, окунулся в толпу.

Добрый юноша осчастливил не только кота, но и печального слепого скрипача, чья музыка и жалкий вид – хорошие козыри для профессиональных нищих – многих оставляли равнодушными.

А Роман Артани ди Валь – приоткроем завесу тайны над именем героя – невольно полез в карман. Вытащил последний реал и с беспечной лёгкостью – словно отправил желание на удачу – швырнул в смятую, сиротливо распластанную, шляпу. Когда он станет учеником, деньги перестанут иметь значение. Еду и кров студиозам обеспечивала Академия – при условии, что повезёт поступить.

Сообразив, что халява кончилась, щедро заласканный кот по-человечески внимательно изучил молодого человека, оценил и... принял решение. Гибко вывернувшись из рук, кот спрыгнул и мягко приземлился у ног скрипача, ластясь к новой кормушке.

Люди верят, что добродетель бывает вознаграждена богами. Спускаясь с небес, высшие силы иногда принимают участие в жизни смертных, и нередко стучатся в человеческие сердца в образе больных, убогих, калек, людей, нуждающихся в помощи. Встретив достойных своей милости, боги меняют судьбу... Но то – боги, а то – коты. Коты редко бывают благодарны.

***

А меж тем площадь напоминала муравейник, ожившей лентой которого стали праздные зеваки и поток соискателей, явившихся поступать в магическую Академию в этом году. Роман Артани ди Валь относился к числу последних.

По всем меркам скромный паренёк представлял любопытный экземпляр, но раззолоченные портшезы новоприбывших соискателей не оставляли сплетникам шанса поживиться за счёт невзрачно одетого юноши, чьи чёрные, тронутые ранней сединой волосы и отрешённый взгляд ярко-синих глаз трогали душу сильнее песен скрипача. Человек не шёл – он лился в толпе чистой, светлой музыкой.

Ах, молодость – пора соблазнов! Твоя свежая прелесть быстро проходит, уступая место зрелости и мудрости, но сколь часто, рассматривая портреты молодости, люди вздыхают и изумляются: как многое они не ценили в себе, не замечали, что были стройны, прекрасны... Человеческая натура такова, что ей непременно надо в себе отыскать недостатки. Иногда кажется, что вся человеческая жизнь проходит в целеустремлённых попытках истребить собственную личность. Сколь много ошибок мы совершаем вследствие заблуждений о действительности.

Вот и застенчивому графу Артани не пришло бы в голову счесть себя персоной, достойной внимания. Внимание – бич стеснительности, а скромным по натуре людям порой приходится осуществлять настоящую душевную борьбу, чтобы сделать вещи самые обыденные. Для танцора лёгкий шаг – для калеки тяжёлый подвиг.

Однако оставим священникам разбираться в тонкостях человеческой души. Вернёмся к герою.

Роман Артани ди Валь с тоскливым видом изучал высокие, совсем не страшные стены Академии и медлил, никак не решаясь войти. Над зубцами высоких стен величественно парили дворцовые башенки, с затейливых крыш свисали зелёные флаги Артемии, а яркое оранжевое полотнище с гербом Академии гордо реяло на несуществующем ветру. Первое проявление магии – скучное зрелище для зевак.

Ворота были гостеприимно распахнуты, пропуская всех желающих. На входе стояли приветливые стражи в форме, а две очаровательные девушки в лиловых платьях раздавали желающим памятки-листочки. Грозная репутация учебного заведения славилась суровой дисциплиной, но радушный приём располагал, заманивая приветливой праздничностью.

Меж тем, время неумолимо близилось к полудню. Через полчаса створки Академии захлопнутся, обозначая, что на сегодняшний день приём закончен. Желающие попытать счастья смогут обратиться завтра с восьми утра. Ждать целую ночь – а в Гармале ночи холодные – Роман не мог. У него не было денег на гостиницу, да и поступление в Академию являлось целью путешествия. Глупо начинать дело, в котором не уверен, и не знаешь, сможешь ли завершить, но...

Из ниоткуда внезапно вынырнул знакомый чёрный кот. Кот потёрся о ногу ди Валя и принялся урчать, смиренно прося прощения за предательство. Разумеется, ди Валь – его единственный хозяин, а он и не думал даже... Старик оказался скрягой. Кому ведомо, из чего состоит жизнь кота? Кот просился на руки. Мур-р-р!

– Прости, дружище, я вряд ли смогу помочь, – Роман, подхватив кота, рассеянно погладил за ушами, но кот обиженно фыркнул: «кто кому тут может помочь» и, выскочив из рук, проскользнул в ворота, делая отступление невозможным.

– Парень, с котами нельзя! – неодобрительно заметил страж, требуя убрать. Кот, словно в насмешку, присел, поджидая графа, и задумчиво почесал блох.

– Это не мой кот!

– Ты принёс – тебе и уносить! – тон не терпит возражений.

Вещественное доказательство принадлежности к Артани, отрицая все отрицания – «не знаю откуда взялся! Первый раз его вижу!» – выписывал ловкие круги, хрипло мяукая. Роману пришлось ловить.

***

Стоило переступить ворота Академии, глазам открывался огромный, вымощенный горником двор. Тёмные плиты, складываясь изумительной пентаграммой, приводили соискателей к эпицентру фонтана и, расходясь лучами звезды, указывали направление сторон света. Цветочные клумбы, засаженные стрелами лилий, нежно обрамляли двор, не разрушая идеальной симметрии, но придавая вид кокетливого очарования.

Ажурные кроны магнолий бросали на раскалённые камни спасительную тень, однако все прохладные места и скамейки, были разобраны и до отказа забиты соискателями. Некоторые, хохоча, сидели по двое и по трое, создавая своеобразные компании-стайки, другие сбивались большими группами. Были и одиночки, вроде задумчивого Артани. Соискатели поступали самые разношёрстные. Академия принимала всех, вне зависимости от рода деятельности и происхождения. Нередко в общении возникали ментальные трудности, приводящие к разногласиям, но конфликты не выходили за рамки приличий.

Стычки между студентами категорически запрещались. Предостережение шло отдельной строкой и, забрав памятку из рук приветливой девушки, Артани успел пробежать её глазами.

Королевская Военно-Магическая Академия Девяти Стихий считалась элитной. Попасть в знаменитые стены могли только самые лучшие, наделённые необычными магическими способностями. Конкурс на место студента первого курса представлял нечто невообразимое. Из нескольких тысяч соискателей, ежегодно приезжающих из разных стран, поступали не более сотни. А на свете не так и много людей, обладающих даром.

Учитель Гайто Раван (некогда выпускник Академии) верил, что у Романа существуют хорошие шансы суметь соединить две силы: магию и меч. Именно поэтому маги Девятки ценились на вес золота. Великолепно обученные воины, способные управляться с разными видами оружия, умеющие убивать голыми руками, уникальные бойцы, владеющие магией.

Кот безнадёжно улизнул в толпу, и Роману не оставалось иного, как шагнуть следом, теряясь в огромном человеческом море, но море расступалось перед ним, липло волнами взглядов, провожало встречным прибоем и... не принимало, опасаясь задевать маленький, ладно скроенный кораблик. Фамильная шпага и алая сигна с изображение герба на плече красноречиво предупреждали, что прогуливающийся по дворику молодой человек обладает статусом, дающим право стоять в присутствии короля.

Внешне спокойный, но внутри буря мыслей рождала шторм. Граф волновался, а нежный румянец целовал загорелые щёки, цвёл маками, смягчая мужественные черты, делая лицо младше своих лет, и никому не приходило в голову счесть графа мальчишкой. Выражение глаз, глубокая серьёзность и седина набросили неуловимую патину раннего взросления, лёгкий флёр не мальчика – мужчины.

Толпа гудела тревожным ульем. Соискатели не уставали восхищаться великолепием и пышностью Академии. Центральный дворец с колоннами соединял изящные крылья учебных корпусов. К стенам примыкали ограды, обрамляющие необъятные дали закрытых для посторонних территорий. Фигурные решётки манили роскошным садом и архитектурой построек, открывающихся сквозь заросли листвы. В «святая святых» таились жилые корпуса, конюшня, площадки для тренировок и многое другое, составляющее нужды Академии.

Процветание не удивляло. Академия регулярно принимала заказы, требующие магических услуг. Обучение являлось бесплатным, но, заключая рабочий контракт, практиканты и выпускники выплачивали десятую часть гонорара. А нанять на службу элиту Девятки мог позволить лишь очень и очень богатый человек. Складываясь в общей сумме, отчисления представлялись значительными.

***

«Позвольте, а куда делся кот?» – спросите вы. Уверяю, господа, кот никуда не делся. Справив свои кошачьи дела и оставив подарочек магам под кустиком ограды – и боги порой бывают сумасшедшими – он благополучно вернулся с закрытой территории и принялся обозревать Академию с не меньшим интересом, чем это делал граф Артани, наивно полагающий, что избавился от кошачьей головной боли. Кот, напакостничав в одном месте, отправился пакостничать в другом, внося раздор, смуту и разлад.

– Уберите кота! Откуда здесь кот! – подобные возгласы то и дело доносились с разных сторон. Поиграв на кухне и не найдя ничего интересного для себя в жилых корпусах, кот снова вернулся смотреть на опасную обувь, носящую странных двуногих. Одна его особенно заинтересовала...

У фонтана, заняв единственный источник прохлады для человечков и неприятностей для котов, расположилась группа богато одетых молодых людей. Рядом с ними предостерегающе зияло свободное пространство, подсказывая, что связываться с опасной компанией не хотят... но какое дело коту до человеческих проблем? Он ничего не знал о северной Итании и её острых на язык жителях.

Говорили, итанийцев полюбила сама зима, раскрасив светлые глаза в серебристые оттенки льдистого инея, укутав волосы белоснежной метелью, тронув и позолотив бледные лица нежными красками утреннего мороза. Прихотливо припорошила брови, но в самый неподходящий момент снежные краски закончились и пришлось прорисовывать ресницы куском угля и соком охры. Оставшись довольной результатом, зима вдохнула в них жизнь дыханием свирепого северного ветра, что у любого живого существа вымораживает жилы до костей, но детям зимы хоть бы хны.

А ещё говорили, что от того, что зима увлеклась охрой, среди снежных итанийцев появились рыже-золотистые блондины, а потом, когда кровь смешалась, какой только колер в породе не пошёл. Но высокий рост, миндалевидные светлые глаза и тонкая кость оставались фирменным знаком, раз увидишь – никогда не ошибёшься. А кто не знал итанийцев, но слышал о них по рассказам, непременно бы понял, заметив особое причудливое плетение косиц женщин и мужчин. Правда, мужское население Итании всё чаще обрезало свои роскошные волосы, и редко, только среди стариков можно было встретить соблюдающих обычай носить косу.

Заинтересовавший кота субъект – высокий парень с серьгой в ухе – был приверженцем древних традиций. Снежную шевелюру украшала роскошная коса, обвивая шею толстыми кольцами наподобие серебристо-стальной змеи. Стянутую цепочкой кисточку венчал неправильный формы полумесяц с утяжелённым навершием в основании. Ведя неспешную беседу, итаниец рассеяно поигрывал наконечником косы, и при виде заветной побрякушки, заманчиво мелькающей, туда-сюда, вправо-влево, у кота едва не случился припадок.

Он заворожено смотрел на кисточку, словно загипнотизированный, мечтательно тронул воздух лапкой, издав вопросительное «мр-р-ря», но кошачьи мольбы: «Игрушку котику! Дай! Дай! Мне! Моё! Мр-ря!» – остались без внимания. Люди – жадные гады, – любой кот подтвердит.

– А потом я подхожу к нему и говорю... Ой, какая прелесть, кис-кис-кис! – увидев кота, воскликнула одна из девушек, немедленно сложив пальцы щепоткой.

«Мр-ря, дур-р-руа!» – рассержено вякнул кот, уже прижавший уши, начавший подкрадываться, припадая к земле. Но внезапный возглас сбил охоту. Кот немедленно потрусил к ногам итанийца, преданно заглядывая наверх и попрошайничая: «Мр-р-ря...»

– Алексис, ты ему понравился! – рассмеялись вокруг, – Кот, похоже, ручной, может, возьмёшь его себе, Сорра?

Но итаниец только плечами пожал и, устав отпихивать назойливого кота ногой, брезгливо взял за шкирку, чтобы рассмотреть:

– Фу, он грязный!

Подобного ни один уважающий себя кот просто не мог стерпеть. Извернувшись прежде, чем итаниец успел отбросить, кот совершил поистине невероятный кульбит, и от души полоснув по чужой морде когтями, пулей ринулся прочь под хохот и досадливо возмущённое: «Ах ты...»

Алексис Сорра держался за щёку, а кот стремглав улепётывал прочь, нутром чуя опасность, но не желая пасть её жертвой. Вослед неслись проклятия и обещание прибить хозяина, если таковой отыщется.

***

Тем временем граф Артани, не подозревая о тучах, сгущающихся над своей головой, тихо-мирно изучал Академию. На мраморной лестнице парадного входа дежурили старшие студиозы в элегантных мундирах. Длина «не выше голени» строго регламентировалась правилами. Какой умник решил, что почтенным господам-магам не пристало сверкать штанами – неизвестно, но непочтительное простонародье шутило метко: «Сзади баба – спереди жаба».

Крылась в этом доля истины, учитывая, сколь часто столичные маги кокетничали, отращивая длинные шевелюры. Мода пришла из Итании, благополучно покинув собственный край. В северной столице, если верить слухам, дворяне настолько не знали стыда, что брили головы и украшали себя серьгами, как женщины. Какая пошлость! Не хватало только носы и пупки проколоть. Фасоны «балахон» среди магов не выходили из употребления.

К превеликому облегчению студиозов, Академия на вещи смотрела прагматично. Бойцам необходимо удобство, а не красота. Длина формы значительно укоротилась, а боковые клинья приобрели разрезы, не стесняющие движений. В жару новшество служило слабым утешением. Дежурные обливались потом. Отороченные воротники-стойки выглядели форменным издевательством, но согласно часам, пытка подходила к концу.

Народ ждал появления директора и выдавал признаки нетерпения. Учитель рассказывал о предварительном отборе. Сначала с приветственной речью выступит основатель Академии – королевский Магистр высшей ступени почтенный Сильванир дан Рогоза. Затем его сменит проректор и уложится в пару минут. По словам наставника, высшие не отличались многословием.

После начнётся экзамен. От соискателей потребуют пройти несложный тест на определение специфики и силы дара. Пара пустяков. О содержании второго испытания учитель не смог дать сведений: «Оно каждый раз меняется, и подготовиться к нему заранее невозможно».

Но... кому испытание, а кому пряник, сметаной намазанный. Причина несчастий – кот – нахально обосновался на мраморной лестнице. Создание с блаженным мурлыканьем тёрлось о ноги дежурных, выклянчивая: «Мря-я-я, маги добрые, подайте котику на пропитание...» Судя по осатанелым лицам студиозов, вынужденных изображать невозмутимые статуи, коту бы с радостью подали пендель. Парни незаметно шикали, пытались отпихнуть ногой, но кот трактовал по своему и с удовольствием нарывался на чужие проявления любви, натираясь спинкой, пузом, боком. Выделывал крендельки меж ногами и, заинтересовавшись кисточкой перевязи, принялся прыгать и ловить лапками.

Полёт кота мог бы запомниться Академии надолго. Сообразив, чем дело кончится, Артани, пунцовый, как пион... «Лепестки бы тебе ободрать!» – читалось в глазах дежурных – торопливо рванул по лестнице, спешно подбирая животное. Не хотел он становиться хозяином, но... А кто сказал, что люди – хозяева котам? «Коты – хозяева людей!» – непреложной истиной читалось на чёрной недовольной морде. Позволив себя сграбастать и унести, кот вовсе не собирался подбираться.

Алея майской розой и – эпитеты плакали, спотыкаясь об этот поистине благородный лик – Артани, чеша кота за ушком, пошёл выходу, ласково распекая за поведение. Имей граф возможность смотреть по сторонам, он бы заметил, что у фонтана моментально установилась тишина, а затем грянул дружный смех. Челюсть итанийца плавно отпала, глаза прищурились, сверля спину ди Валя. Он невольно подался вперёд...

А дальше события развивались как в дурном романе. (Один из которых вы сейчас читаете, – не удержавшись, ляпнул автор). Кот, устав сидеть – и что с ним делать? – перебирая когтями, драпанул по плечу и вырвался, повторяя, манёвр «изворот – прыжок – мур-р-рмя, свобода!» Роман попытался удержать, развернулся, махая руками по инерции и следуя за воздухом, врезался в подавшегося навстречу итанийца. Парни стукнулись, а кот благополучно приземлился на землю и, юрко извернувшись, пробежал между ними.

– Ты, пастушок, совсем страх растерял? – больно сцапав мальчишку за плечо и встряхнув, чтобы отряхнуть от себя, процедил Алексис Сорра. Навис угрожающей башней и резко выпустил воздух, разглядев перед собой... ромейнца.

В другой раз Роман непременно бы извинился, рассыпался в тысяче сожалений, но услышав оскорбительный тон, не говоря о самом оскорблении, моментально вскипел:

– Сам ты...

Льдисто-серые остерегающие опасностью глаза, светлые брови вразлёт, серьга в ухе и платиновая метель волос, перевитая стальным шнуром в причудливую косу, обмотанную вокруг шеи... На сигну можно не смотреть: итаниец. Предки итанийцев – суровые горцы и насмешливые, стыда не знающие, варвары. Окультурились, ассимилировались, мимикрировали под светскость и не поверишь, что прадеды этого холёного, разодетого щёголя голыми руками волков рвали. Но зов крови не заглушишь. Анремия с Итанией испокон веков воевали, а когда наступил мир, долго продолжали собачиться, ведь у итанийцев не языки, а бритвы. Хуже быть не могло...

А чёрный кот, развернувшись, неспешно потрусил в сторону выхода, заставив сцепившихся парней проводить его одновременными ошарашенными взглядами, пока он не исчез в воротах. В этой части истории он больше не появится, хотя... Кто знает прихоти котов? Поставим на нём точку и перейдём к восклицательным знакам. Их будет много!

– Твой кот?! – снова встряхнув, рыкнул Алексис, хотя и так становилось ясно.

– Нет. Мне его подбросили! – клятвенно заверил паренёк, заставив итанийца невольно хмыкнуть. Но взбешенный чужим отношением: наглой хваткой, бесцеремонным обращением на «ты», не говоря об унизительном эпитете «пастушок», Роман Артани ди Валь пришёл в полное негодование и с силой ударил по чужому запястью, – Руки прочь!

Алексис Сорра покачнулся. Звонкий голос, высокомерный тон, удар и... «Синие глаза, нереально синие, кричащие синевой, плачущие небесами, рвущие неведомыми струнами на части. Дикие...» до приступа сухого, крошащегося льдом бешенства. Рывок.

Повелительное «руки прочь» отвесило невидимую пощёчину. Приказывать... ему?

– Сначала извинись! – прошипел Сорра, вскипая и вздёргивая за грудки. Секунду назад он и сам хотел откинуть ромейнца, но теперь стиснул ворот сильнее, превратив обоюдное отступление в одновременную возню.

– За что?!! – от возмущения Роман чуть воздухом не подавился, не понимая, что происходит.

– За глаза мои красивые! – взорвался Алексис Сорра с досадой, считая это само собой разумеющимся, но...

Внятных причин он не мог объяснить, лишь сжимал пальцы крепче и тянул к себе, в то время как ромейнец с неожиданной твёрдостью отклонялся назад, повергая на землю презрительным гордым превосходством высшего над низшим. Жалкий итанийский червь прицепился к благородной ромейнской розе, а роза пришла в ужас от негодования, брезгливо стряхивала наглеца с себя; но червяк не отступал, желая унизить цветок, заставить склониться перед собой.

Короткая борьба. Взгляды встретились и... с размаха столкнулись противостоянием воли, вбиваясь так, что пространство затрещало невидимыми искрами... Ослепительная, темнеющая приближающейся грозой синева – переливающийся неумолимо светлеющей ртутью кобальт напротив.

Напряжение нарастало, нарастало неумолимо и разбилось осколками множества эмоций. Оба разом переменились в лице: один побледнел от бешенства, второй покраснел от гнева. Тонкие ноздри итанийца дрогнули, пытаясь вобрать в себя чужой запах, мельчайшие детали... и глаза расширились, а затем медленно отпустили, остекленели, затянулись коркой льда, и разом из светлых зрачков повеяло стылой вьюгой: холодный снег пошёл порошей насмешливых жгучих снежинок.

Роман растерялся, не ведая, чем спровоцировал подобную реакцию, но она затронула его, закружила обидой. Злобные снежные тролли, выскочив из метели души, утянули в сугроб, оплёвывая снежками, и округлое мягкое лицо Романа – воплощение дружелюбия и мужественной чистоты – затвердело камнем, превращаясь в несокрушимую скалу. Он ненавидел войну и не стремился к войне, но враг не пройдёт, а пришедший с мечом от меча и погибнет. Несколько микросекунд – замершая вечность, чтобы оценить противника со всех сторон и с кристальной ясностью понять: что бы они ни сказали, что бы ни сделали... Обоюдные извинения не спасут. Им не разминуться. Не разойтись! Они попали в аварию!

***

– У тебя глаза как у жабы! – успел отозваться ди Валь прежде, чем в сознание вплелся человеческий водоворот хохота.

Окружающие потешались, сочтя выходку забавной. В голове сделалось легко и пусто, зазвенело от непонятного, неведомого гнева, и только слова воздушными пузырьками поднимались изнутри, летя без участия рассудка:

– Жаба краше! – уверил Роман прежде, чем распрямившаяся пружиной рука итанийца с невероятной силой отшвырнула его назад. Но, сумев перехватить, Артани погасил энергию движения. Они сплелись ладонями, кистями, выстроив короткий спич захватов и освобождений, одновременно отступили назад, осмысливая, сравнивая, не веря... А лихая весёлая злость вином разлилась в крови, пьяня адреналином.

– Для тебя, навозный жук, и жаба – эталон! – ничуть не обидевшись, с иронией отозвался итаниец.

Серые глаза прищурены, летят снежинками, унося Романа за собой; и не остановить – затянет графа в холодную пропасть на погибель. Жаба улыбалась насмешливо, а отчего не улыбаться? В сравнении с итанийцем и серебристый, лунный снег Ромейна грязной лужей виделся. Чёткие губы, скулы – сильфы изо льда ковали. А приглядишься – непонятно. Обычный сероглазый парень – широкоплечий, высокий, худощавый, и ничего необычного нет, но лицо, как узор снежинки, складываясь вместе из простых, резких линий, образует застывшую морозную красоту: завораживает, выстуживает серебром бровей и надменным подбородком.

Такие шею гнуть не привыкли: перед ними все прогибаются. Знает себе цену, а высокомерием камни можно колоть. Не выдержат – треснут, пожелают рассыпаться от стыда, что осмелились встать на пути его «Я – величества». Роман – не камень, человек, но люди порой бывают твёрже камня. А от стыда он в другой раз провалится.

– Что ты там квакнула, жаба?

– Сказал, что ты сдуру дверьми ошибся, пастух, – издевательски протянул итаниец, и бровью не поведя в ответ на оскорбление, – Здесь не коровник.

Толпа, подтягиваясь на бесплатное представление, рассыпалась волной смешков. Граф был беден, и хотя перед приходом в Академию вымылся в реке и постирал одежду, печать нищеты бросалась в глаза не меньше, чем алая сигна на плече и характерная гарда клинка на поясе.

Итаниец не был слепым – оскорблял намеренно, и стрела больно попадала в цель. Серые, сотканные сарказмом глаза бросали вызов, травили затаённым выжиданием и непонятной жаждой... «чего?»

Артани одеревенел, белея полотном. Кровь отхлынула от лица, ударяя в голову, а итаниец, не замечая или замечая, но желая вызвать реакцию, глумился, не зная, что в Ромейне за подобное языки режут.

– Фу-у-у, от тебя воняет навозом! – насмешник выразительно помахал рукой перед носом, разгоняя воздух, бросив «доброжелательным» советом, – Помылся бы ты, что ли...

– У тебя не только ум, но и одеколон протух?! – тихо спросил Роман, но его услышали. Раздались неуверенные хохотки: «Ай да, пастушок!»

– Тебе виднее – ты же в навозе валялся! – итаниец не остался в долгу.

– Фу-у-у! Фу-у-у-у-у! Ату! – завопили в толпе, подогревая накал страстей – ведь нет зрелища интереснее, а злорадствовать над чужим падением – увлекает. Девушки, подражая кумиру, насмешливо принялись подносить к лицу кружевные платочки. Одна из них – манерная блондинка в открытом платье из светлого муслина и золотистой тафты, недоумённо пожала плечами и фыркнула, закрываясь веером. Травля – глупость, но Алексис Сорра «почуял кровь» и не собирался отпускать добычу.

– Ату его! – хихикнула темноглазая шатенка, пытаясь заслужить внимание итанийца. Роман и не удивлялся. Под такого, наверное, девки с визгом складываются и сами юбки задирают.

– Ужасно! – подхватила другая, – С каких пор Академия принимает подобный сброд? Прикажи ему убраться. Он отвратителен!

Встретившись с полупрезрительным взглядом ярко-синих глаз темноволосого, рано поседевшего дворянина, девушка залилась краской, осознав, что выставила себя в некрасивом и глупом свете. Граф с мифическим спокойствием обозрел толпу, предлагая и другим «умницам» высказаться. К полной неожиданности собравшихся, «пастушок» оказался нереально красив. Просто создан для восторженных вздохов, и алая сигна на плече подогревала интерес.

– Не отступай, Ромейн! – закричал кто-то, и раздалось немедленно ответное, – Давай, Итания!

На подзадоривающие выкрики противники не отреагировали, а вот почуяв конкурента в борьбе за женское внимание, блондин скрипнул зубами и продолжил более спесиво и вызывающе – прямо спектакль разыграл с призывом свидетелей.

– Послушай, что люди говорят, сделай им одолжение: заползи обратно в дыру, из которой вылез. Там навозные мухи твои по тебе наверняка соскучились.

– Единственная навозная муха – ты сам! – с тихим гневом отозвался Роман, и пояснил с неожиданной желчью, – Раз таким, как я, здесь не место, что ты здесь забыл, бастард?

Граф, не отводя взор от итанийца, тронул сигну, открывая намёк и подтекст. На гербе Артани алел цветок необычный формы. Значение знали немногие, но могли поклясться: любой ди Валь готов не на словах, а на деле подтвердить тайный смысл.

Полыхнувшие арктической злобой серые глаза просигналили, что графу лучше избрать иную область для шуток, но итаниец первым начал. Роман не собирался сдерживаться. Обнажив оружие – проливаешь кровь. В отличие от чистенького и ухоженного сноба, он на своей шкуре изведал унизительную цену обидных слов:

– По крайней мере, моим коровам нечего стыдиться за происхождение хозяина. Не так ли, ублюдок? – Роман полупрезрительно усмехнулся и ловко уклонился от чужого броска, отступая назад с мягкой грацией

От последней реплики итаниец пошёл пятнами и со сдавленным шипением потянулся к Роману, напоминая рассерженную дикую кошку со стальными миндалевидными глазами. На плече Алексиса Сорры не было герба. Разорванная половинка обозначала линию отца. А вот что касается матери...

– Рискни повторить, мразь... – с убийственной лаской предложил итаниец, – Я вобью эти слова в твою паршивую глотку!

Времена, когда происхождение по двум линиям считалось обязательным, остались в прошлом. Кто поймёт чужие комплексы? Язык у Романа работал скованно, но поведение итанийца вдохновило красноречие на подвиги. Не вина Артани, что он не может выглядеть пристойно. Дворянину ли не знать, что человека украшают не платья, а достоинство и честь?

По официальной версии их замок находился на пограничной территории с норманнами, и когда началась война, попал под удар. Родные погибли. Он выжил чудом. На самом деле всё было хуже... Нашёлся предатель – мерзкий паук.

Нападавших оказалось слишком много. Слишком много для жалкой горстки защитников замка. Нападение случилось полгода назад, и рана была свежа. Предстояло привыкать к новой жизни, а он так и не смог оправиться. Выносить насмешки... Он слаб, пока слаб, и ничего не может сделать в одиночку. Войска короля не пришли на помощь.