Текст книги "Всего одно желание (СИ)"

Автор книги: Сан Тери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Роману исполнилось шесть, а Динасу одиннадцать. Отец долго смеялся, выяснив правду. Ворона, таща упирающего Романа за руку, поставил «виновника» пред очи отца и старшего четырнадцатилетнего Браниена.

– Я пойду тебе навстречу. Взамен ты будешь прилежным мальчиком? – спросил отец строго, но в его глазах Роман видел ласковую теплоту при мысли о том, что сыновья дружны между собой.

Роман кивнул.

– Ну что ж. Тогда и не расставайтесь, дети, – согласился отец и нанял для него Гайто Равана – учителя из Академии Девяти Стихий.

Причина снисходительности легко объяснялась. В роду Артани ди Валей Динас остался «отрезанным ломтём». Ворона не обладал миролюбием и терпением старшего брата, не перенял скромности и обходительности Арлессы, не было в нём и капли от золотистого сияния доброты, излучаемой сердечно улыбающимся Романом.

Ворона оставался хмур и нелюдим. Колкий, едкий на язык, всегда мрачный Динас, казалось, открывал рот лишь для того, чтобы сказать окружающим гадость. Слуги не любили Ворону за тяжёлый дурной нрав и беспричинные перепады настроения. От мрачного веселья он внезапно переходил к глубокой депрессии. Иногда у него случались приступы жестокости, брат мучил животных и смотрел за их страданиями, испытывая некое удовольствие.

Мать побаивалась острого и проницательного ума, который мог достигнуть блестящих высот, но энергия сына была направлена на поиск недостатков и борьбу с несправедливым отношением окружающих. Ворона с поразительной проницательностью разбирался в людях и бил точно в цель, умело задевая «больные мозоли». Особенно от нападок страдал терпеливый и немного туповатый Бран. Они часто дрались, к ужасу матушки, но кто бы смог противостоять иначе жестоким насмешкам?

Парой слов Ворона умудрялся вывести окружающих из равновесия и довести до гневной, визгливой истерики. Скандалы Ворону вдохновляли – он не злился, его забавляло смотреть на бесящихся окружающих. Несомненно, он страдал от последствий. Динасу постоянно попадало, но от наказаний Ворона ожесточался и озлоблялся сильнее.

Худой как щепа, длинный, он воспринимался чужаком, по ошибке забравшимся в славную семью Артани ди Валей. Отец отличался высоким ростом и статным телосложением. Бран пошёл в него. Арлесса и Роман уродились в миниатюрную красавицу-мать. Динас представлял ожившее воплощение прапрадеда, и даже глаза перенял: не синие, а зелёные, как приглаженная ветром серебристая рябь ковыли. Лишь золотистая кожа, характерный нос и волосы чёрные, как ночь, выдавали кровь Артани ди Валей, избавив достойную мать семейства от подозрений, приходящим на ум людям, не знающим родословной.

Узнав, что Роман отлынивает лишь из-за него, Динас разозлился:

– Из-за твоей дурости, Роман, мы переезжаем коптиться в город; одна надежда, что представят ко двору.

Он ворчал и хлестал брата насмешками, скрывая, сколь греет душу наивное детское признание.

– Что ты ко мне привязался хуже репейника? Я тебе не Арлесса. Нос вытирать не стану. Кыш отсюда!

Он выгонял Романа из своей комнаты и с грохотом захлопывал дверь. А открыв через некоторое время, обнаруживал преданно и стойко сидящего на пороге брата.

– Ты достал, Рома! – Динас, оглянувшись по сторонам, неизбежно сдавался, разрешая братцу поиграть рядом при условии, что он не станет мешать.

Динас Артани ди Валь много запоем читал и был жадно помешан на книгах. Не в пример брату, любившему физические занятия, верховой езде и фехтованию Динас отдавал время от неизбежности и необходимости. Людей он избегал и сторонился. Праздные разговоры считал пустой тратой времени. Всё, что не содержало полезной информации, немедленно становилось скучным и пресным. Ворона тяготился обществом и откровенно высмеивал чужие недостатки.

– Динас, а зачем столько книг?

– Не мешай. Я читаю.

– Дин, скажи «рак».

– Рома, одно слово, и пойдёшь за дверь.

– Ну-у-у, скажи «рак»!

– Хорошо. Рак.

– Динас – дурак!

Роман хохотал, довольный шуткой, не особо умея просчитывать последствия. Брат отвешивал подзатыльник и выпинывал в коридор. Неугомонный «тихушник» Рома скрёбся под дверью, и все повторялось по кругу.

– Что надо?! – орал Динас, распахивая дверь.

– А я плакал вчера ночью, – пожалился Роман, шмыгая носом.

– Потому что ты трус и темноты боишься, – Динас, смирившись, втянул брата в комнату, с тоской поглядывая на любимые книги. Если он поиграет с «проказой», был шанс, что «милый Рома» – как нередко называла мать – отвянет.

– Тебя наказали. Я хотел пожалеть, а меня не пустили, – сказал Роман. Дин смотрел на него, не зная, как реагировать.

Маленькая светлая душа. Роман подошёл и уткнулся брату лбом в живот, обхватив руками.

– Папа говорит, у тебя злой язык. А я слышал – ты плакал у себя в комнате. Я хотел прийти и посидеть с тобой, как мама. Боялся, что ты меня прогонишь. Ты всех прогоняешь. Я сказал папе, что он нечестно поступает. И Брану сказал. А ещё я решил, что буду твоим другом. Самым навсегдашним. Ты только не плачь никогда, Дин.

– Редкий случай идиотизма! – Ворона тяжко вздохнул и оттолкнул брата от себя. – Это Арлесса рыдала вчера, потому что её бросил ухажёр. Не мудрено – от её прыщей и зеркало треснет. Я не такой слизняк, как ты, чтобы слёзы лить из-за наказаний. Рома, ты бы лучше не в комнатах подслушивал, а занимался. Столько денег угрохали на тебя, а толку... – он легонько постучал указательным пальцем Роману по лбу и скорчил мину, – Свали с глаз, тоже мне, жалельщик.

Он открыл дверь и снова вытолкнул Романа за порог, отвесив унизительного пенделя. Из глаз брата брызнули слёзы обиды.

– Ревёшь, как девчонка. Тю-тю-тю!

– Ну и что, что ты злой! – звонко крикнул Роман, сжимая кулачки. – А я всё равно буду твоим другом. Слышишь? Всегда буду!

– Самым навсегдашним? – едко передразнил Динас и захлопнул дверь, – Ну и дурак.

Роман поплакал от обиды, но быстро утешился и продолжил упрямо ходить за братом хвостиком. Окружающие считали, что у Вороны нет совести, но собственная совесть неотступно следовала за ним. Динас не стал лучше, но становился светлее в присутствии Романа, успокаивался, сдерживая и укрощая нрав.

Он не пытался заслужить чужое одобрение, переломить собственную натуру, сделав из себя то, чем никогда не являлся. Динас цинично смотрел на вещи, а мишура слезала змеиной кожей, и никакие наказания и угрозы родителей не страшили Ворону. Но увидеть разочарование в глазах РОМАНА для Вороны порой было невыносимо, и он старался, старался сделать невозможное. Бороться с собственной болезнью, имя которой – безумие.

Припадки Динаса не проходили, а окружающие не замечали и не понимали, что причиной характера Вороны, возможно, является не дурной нрав, а обыкновенная болезнь ума. Перепады настроения, неделями длящиеся депрессии, беспричинный гнев – всё это могло поддаваться лечению, если бы кто-то задумался, что Ворону надо лечить. Глупо ненавидеть безумца, его можно лишь пожалеть, потому что Ворона страдал от собственной болезни гораздо сильнее, чем окружающие страдали от него.

Дурачок господин Бреве прописал травы, и Динас исправно пил порошки и лекарства, пока не пришёл к выводу, что от них для него нет ни малейшего прока. Он просто смирился, смирился с тем, что он такой, какой есть. А если окружающие постоянно навешивают на тебя ярлыки, не пытаясь разобраться в причинах происходящего, проще принять, чем тратить время и силы, доказывая, что они ошибаются.

Окружающие не ругали поступки – они ругали Ворону за то, что он их регулярно совершает. И всё, что слышал от людей Динас... оскорбления, упрёки, нотации... убеждало в худшем – он плохой. А Роман... Роман любил его, видел в нём лучшее, стремился подражать... Глупый, наивный брат.

Как и предсказывал Ворона – а его предсказания редко не сбывались – семейство ди Валей дружно переехало в столицу. Дети подрастали, требовалось представить их ко двору. Не мешало устроить и множество других дел, на которые, являясь управителем Ромейна, граф Артани ди Валь, безвылазно прозябающий в скучной провинции, просто не мог разорваться.

Будучи маленьким, Роман мало что запомнил из всеобщей царящей в особняке суматохи, да и не смыслил он особенно в происходящем. Дворец поразил воображение малыша, но сильнее поразили леденцы, которыми с улыбкой поделилась одна из фрейлин.

Роман измучился, измаялся, очень боялся опозорить родителей, приказавших вести себя прилично. По большей части приличия заключались в том, чтобы стоять и не шевелиться несколько часов – пытка для ребёнка. Представление пролетело быстро, скомкано, он удивился, что король толстый – его воображение рисовало прекрасного героя, но к счастью, Роман оставил своё мнение при себе.

Короля заинтересовало, что он будущий маг, но Романа не просили показывать фокусы, хотя он готовился, научившись выпускать бабочек. Почти сразу мальчика отправили домой, и о дальнейшем он не имел представления. Роман не принимал участия во взрослых развлечениях, в отличие от остальных.

Ворона впервые отправился на бал. Он очень боялся, что родители отошлют его вместе с Романом, решив, что он способен их опозорить. Было просто удивительно смотреть на внезапное «оживление мертвеца». Мальчик неожиданно повеселел, сделался невероятно услужливым, наговорил Арлессе комплиментов, поразил родителей отточенностью манер и поразительной любезностью.

Роман не знал, что произошло на балу. Динас вернулся в мрачном расположении духа, и если до этого дня Ворона считался хмурым и неразговорчивым, после приёма подросток совершенно замкнулся в себе. По словам мамы, какая-то девочка жестоко отвергла Ворону, заметив, что он всего лишь вальд – второй в роду – и ничем примечательным не отличается. Нет смысла тратить время на танцы с ним, когда имеет смысл танцевать с его братом.

Кто бы сомневался: Браниена ждал головокружительный успех. За старшим красавицы вереницей ходили, тщась надеждой привлечь внимание сына хозяина Ромейна, хотя ни манерами, ни внешностью туповатый Бран похвастать не мог, в отличие от умного Динаса, со временем обещающего превратиться в привлекательного юношу.

– Общество несправедливо устроено, – заметил Дин за столом, когда вся семья, отмечая успешное представление королю, собралась на праздничный обед.

– Кому-то, – он кивнул в сторону Брана, – Даётся всё, а я, увы, всего лишь сословный мусор.

– Жизнь полна несправедливости и примеров того, что надо уметь приспосабливаться к законам общества, а не противопоставлять им глас одиночки. Желаешь изменить существующее положение – для начала добейся уважения в обществе, предприми шаги к собственному успеху, займись любым начинанием, и мы поддержим тебя. Потому что если ты продолжишь прятаться от жизни за книжками, ты никогда не преуспеешь. Жаловаться на жизнь проще, чем что-то сделать самому. Но выбор зависит от тебя! – сурово заметил отец. – Ты родился вальдом – такие законы в нашей стране, но у тебя есть все возможности сделать карьеру придворного и добиться высокого статуса. Титул у тебя никто не отнимет, так же как и часть состояния.

– Хотелось бы иметь что-то более существенное, чем титул виконта и жалкие гроши, – нагло сказал Динас. – Вы рожали детей, мама, – он с изысканно-язвительной вежливостью отвесил матери поклон, – Не думая о том, какая судьба их ждёт. Жестокосердно.

Отец отвесил ему пощёчину:

– Я б тебя, выблюдка, в младенчестве придушил – узнай, что вырастет.

– Простите, отец, но я – продукт вашего с матушкой воспитания, – дерзко отозвался Динас, – Кстати, о выблюдках. Всегда интересовало, – спохватился он, – Как могло получиться, что в нашем роду появился маг? Странно, отец. Вам не кажется?

Стоило ли говорить, сколь жесточайшему наказанию подвергли Ворону. А это было лишь одним из бесчисленных примеров несносного поведения и жестоких выходок.

***

Романа определили в одну из частных школ Гармаля. После недолгого сопротивления следом пристроили Динаса.

– Всего на пару месяцев, милый, пока отец на уладит дела. А потом мы вернёмся домой, – утешала мама насупившегося Романа, зреющего на новый бунт.

Роман дичился, боялся новых лиц, невыносимо страдал от застенчивости и общей неизвестности обстановки. Невнимание матушки тоже обижало. Мама целиком посвящала время Арлессе. Сестрица в столице души не чаяла и могла смело претендовать на удачную партию.

– Время первого бала важно для девушки, – оправдывалась графиня Артани. – А Браниен был представлен к свите короля. Мальчику нужно время, чтобы проявить себя.

– Тебе, Динас, не мешает поучиться у брата, – наставительно замечал отец.

– Для того, чтобы лизать задницы, не требуется умений, – ехидно замечал Динас и покорно отправлялся за наказанием.

– Зачем ты говоришь все эти плохие слова?

Роман сидел на кровати Динаса, и у среднего брата не было сил прогнать «проказу». Ворона, стиснув зубы, лежал на животе, а вся его спина, жестоко исполосованная кнутом, была покрыта припарками. Несомненно, отец позовёт целителя и завтра утром Динас забудет о боли, но сегодня он должен был получить наказание.

– Правду никто не любит, – Динас лежал с закрытыми глазами, позволяя ладони брата гладить себя по чёрным жёстким волосам.

– И людей, которые её говорят, – простодушно заметил Роман.

Динас открыл глаза и остро покосился на брата:

– Много ты понимаешь, – буркнул он и слабо пихнул, – Ты ещё ребёнок, чтобы говорить подобное.

Роман нахохлился:

– Разве причинять людям боль – правильно?

– Тебе я причиняю боль? – спросил Динас после недолгого молчания. Роман задумчиво повертел в руке деревянного солдатика и положил на подушку Динаса.

– Меня ты не обижаешь, – рассудил он по-взрослому. – Но мне обидно за остальных. Они не причинили тебе никакого вреда.

– А почему я тебя не обижаю? – предложил подумать Динас, вновь смежив ресницы и позволяя детским пальчикам дарить утешение.

Роман пыхтел в течение минуты.

– Потому что я тебя люблю, – высказал Роман простосердечно.

– Вот и ответ, – Динас поморщился, сделав неосторожное движение. – Иди отдыхать. Мне надо выспаться. На свежую голову гадости делать приятнее.

– Ты злой, брат, – грустно сказал Роман.

– А говорил, что я твой самый самошний друг, – по лицу Динаса скользнула слабая улыбка.

– Всегдашний! – подражая манере отца, с важным видом поправил Роман. – Но самошний тоже.

***

В школе Ворона запретил Роману приближаться к себе. Он был старше, а возня с младшим братом способствовала насмешкам и вредила репутации. Роман запретов не слушал и частенько лазал по территориям старших, ища Динаса, за что и поплатился. Старшие ученики поймали его и, ободрав пуговички с мундира, подвесили за ноги вниз головой, раскачивая из стороны в сторону, пугая палками.

Заслышав голос ревущего брата, Динас ринулся в драку. Ярость и гнев его были столь сильны, что он сумел в одиночку раскидать и побить пятерых. Правда и сам знатно пострадал.

– Он – мой брат! – Динас возвышался над поверженными противниками, словно длинная худая жердь, – Тронете его ещё хоть раз – убью.

Было в нём что-то такое, отчего противникам стало страшно. Безоговорочно подчинившись Динасу, ученики сняли Романа с дерева, опасливо косясь на брата. А Роман подумал, что брат удивительный. Обладает магией, заставляющей людей слушаться.

– Роман, я тебя сам поколочу, – тоскливо пообещал Динас, сев на корточки и вытирая горю слюни и сопли платком, – Не реви. Артани не плачут. Иначе какой ты, к демонам, Артани ди Валь? Пошли домой. Мне теперь с отцом объясняться за то, что не уследил за тобой. Я у него во всём виноват.

***

Завершив дела, семейство Артани вернулось в провинцию. Край встретил осенним цветением ромэ и празднованием дня урожая. Промелькнул день рождения, минула зима, потом весна, подкатило жаркое лето. Сезоны сменяли друг друга наперегонки, нередко опаздывая или спеша успеть раньше срока, а время продолжало незаметно лететь вперёд, трогая мир невидимыми пальцами: заставляло малышей расти, взрослых набираться опыта, а стариков пересматривать жизнь.

Роман охотно постигал азы магии, ведь Гайто Раван обучал не столько магии, сколько драться и постоять за себя в бою. Ворона тоже решил посещать занятия. Сначала из любопытства, а потом вдохновившись идеей, но умалчивая о причинах. У Динаса не было дара, но цепкая хватка ума и наблюдательность позволяли делать успехи.

Непривычно было наблюдать, как, вытаптывая в саду траву, средний и младший брат осваивают приёмы борьбы, роняя друг друга через бедро, опрокидывая «мельницей». Физические возможности Романа были далеки от пределов совершенства, и Гайто Раван выстраивал индивидуальный подход, создавая технику, которая, учитывая недостатки, позволит маленькому Артани использовать собственные преимущества.

Однажды Браниен шутки ради напросился на поединок с Вороной. Бран – мускулистый и крепкий гигант – считал, что без труда расправится с хилым братцем, но не тут-то было. Гайто Раван не зря получал большие деньги и ел хлеб графа – он успел изрядно «натаскать» обоих учеников, и хотя упор преимущественно делался на обучение Романа – в конце концов именно за это Гайто платили – но и о Вороне наставник не забывал. Динас, презрительно ухмыляясь, повалил Брана на землю с первых трёх ударов.

– Подобный слизняк будет управлять замком? – спросил Ворона насмешливо и сплюнул, – Впрочем, братец, фермер из тебя получился превосходный, в отличие от солдата.

После этого случая между братьями пролегла льдистая тень вражды. Роман тщетно пытался помирить, но выходило только хуже – Динас истекал ядом, а Бран кипел от тихой ненависти. Заставить Ворону успокоиться и перестать клевать брата могли три человека: отца он боялся, мать уважал, а Романа любил всем сердцем.

Все в замке знали: скорее небо упадёт на землю, чем Динас ди Валь сознательно обидит Романа. Трепетность, с которой мрачный и нелюдимый Ворона относился к младшему брату, смягчала многие обиженные (и было за что) сердца.

– Гляди-ка... даже в злобном выродке существует человеческое, – не раз шептали служанки, глядя как один брат таскает второго на плечах.

***

– Почему судьба несправедлива к нам, Роман? – порой Динас говорил непонятные вещи.

Роману исполнилось двенадцать. Он был смышлёным мальчиком, но иногда речи брата становились туманными, полными скрытого смысла, намёков.

– Браниен получает всё, а мы сами по себе. Разве честно? Довольствоваться малой частью, когда можно всё разделить поровну, например. Ромейн достанется Брану, а куда податься мне? Ты станешь магом, сможешь сам себе заработать на жизнь, а я? Быть нахлебником в замке брата? Вряд ли он позволит мне остаться. Не сомневаюсь, я вылечу за ворота раньше, чем отец отойдёт в мир иной. Да и не желаю я сидеть на чужой шее. Управляй я Ромейном, многое бы переменилось.

– Законы такие, – замечал Роман, стараясь не подать виду, что ему неприятны подобные речи. Неприятна зависть Динаса, озлобленность. Он любил своего брата, и многое прощал, оправдывая и стараясь в худшем увидеть лучшее.

Роман сложил ладони лодочкой и раскрыл, выпуская на свободу разноцветную бабочку. Облетев круг, иллюзия села на нос Динасу. Парень хмуро смахнул рукавом, и она рассыпалась золотистыми искорками, превращаясь в дым.

– Всё дурачишься?

Они сидели в домашней библиотеке и занимались, пока Ворона, устав от книг, не решил размять ноги. Гуляя, он подошёл к окну – во дворе Бран распоряжался слугами, отдавая приказания по поводу завтрашней охоты. Малого хватило завести очередной непонятный разговор.

– А что ещё делать на каникулах? – Роман, ухмыльнувшись, пожал плечами и, сладко потянувшись, легкомысленно закинул руки за голову, откидываясь в кресло.

Он придумывал чем подбодрить Динаса, но вдруг ощутил, как руки брата обиваются вокруг его пояса:

– Почему ты такой светлый и чистый, Роман? – с тоской спросил Динас, устраиваясь на полу и кладя голову брату на колени, – Мы оба смотрим на мир двумя глазами. Я вижу плохое, а ты хорошее.

– Мы друг друга дополняем, – Роман осторожно потыкал пальцем в его щеку, – Динас, ты странный в последнее время.

Ворона вскинул глаза: неистовые, гипнотизирующие, похожие на пылающие зелёные угольки:

– Я всегда странный, Рома, – тихо сказал он и продолжил, разговаривая, – Только ты не замечаешь, а может и правильно, что не замечаешь. Я сам себя боюсь. Знал бы ты, брат, что со мной, но я и сам не знаю. Собственных мыслей страшусь.

Он, приподнявшись, вытянул руку и коснулся груди Романа, повиснув пальцем на шнуровке рубахи:

– Ты – единственное моё спасение, чистый лучик. Рядом с тобой тьма отступает. Рома, меня преследует проклятие. Вот что ты улыбаешься? – вздохнул он, заметив невольную реакцию Романа. – Ты даже не понимаешь, что я говорю. Услышал слово, а уже смешно. А ты вдумайся в его смысл. Может правда... что душу человека определяют где-то наверху. Кому-то достаются добродетели – человек рождается со стремлением к добру, и чтобы жить и делать хорошие вещи, не прилагает усилий. А моя душа родилась стать скопищем дурного.

Я сам над собой не властен, Рома, и это страшно. Будто кто-то другой за меня говорит, делает, а я могу лишь смотреть наблюдателем в собственном теле. Поверишь ли, что подобное бывает? Только рядом с тобой мне становится легче. Легче и больнее, Рома. Моя дурная натура мучает меня, заставляя ненавидеть людей и желать невозможного. Я сам себе отвратителен, Рома, когда думаю о том, что доставляет мне удовольствие. Кто придумал мир с его дурацкими законами? Почему их нельзя обойти... Почему мы не можем получить то, что желаем? Не можем любить тех, кого любим? Почему между тобой и мной – вечная пропасть, называемая тем, что ты мой брат. Неужели мы с тобой не сможем её преодолеть?

– Что ты делаешь? – испуганно спросил Роман, когда пальцы брата, расправившись со шнуровкой, внезапно выдернули рубашку из его брюк и замерли на обнажённом животе. Он ни слова из его речи не понял, кроме того, что рядом с ним Динасу легче, и он пытается преодолеть какую-то пропасть, и почему-то не очень доволен тем, что Роман его брат.

– Ничего! – Динас стремительно выпрямился и оттолкнулся от Романа, – Поди прочь. Не хочу сейчас разговаривать. Уходи быстрее, пока я ещё в силах... Нет! Постой! – передумал Динас, простонал почти с мукой, хватая брата за запястье и задерживая, когда совершенно растерянный Роман поднялся и, заправляясь, двинулся к выходу.

– Постой, – прошептал он, почти судорожно, прижимая Романа к себе спиной и зарываясь носом в его волосы. – Постой со мной вот так, милый брат. Ещё немного. Хочу тобой дышать. Так хорошо...

– Дин, что ты делаешь? Что с тобой? – спросил Роман, испуганный низким хриплым шёпотом, чувствуя, как от мерзкой слабости подгибаются колени, а по телу бежит липкая противная дрожь страха.

Словно происходит что-то... Неправильное.

– Роман, обещай мне, – потребовал Динас, больно сжимая плечи и шепча в затылок раскалённой сухостью губ, – Обещай, что всегда будешь на моей стороне.

– Я всегда на твоей стороне! – возмутился Роман, тщетно пытаясь выдраться из цепких объятий, – Отпусти меня.

– Не могу! – простонал Динас, обнимая двумя руками, сгребая к себе, – Роман, если правда меня любишь... Если любишь... – губы взъерошили волосы на виске – Динас тёрся о него лицом.

Роман задохнулся от испуга:

– Что ты...

Но Динас не дал сказать. Развернул к себе и поцеловал сухими воспалёнными губами, стискивая, сжимая, давая волю жадным разгулявшимся рукам.

– ДИНАС!!!

Резкий окрик. Роман не успел понять толком. Неведомая сила вырвала его из рук брата, и он внезапно осознал, что висит под мышкой Брана, как дохлая мышь, свесившая лапки. Лицо наследника Ромейна сделалось поистине страшным, чёрным. А в глазах пылало такое гадливое омерзение и столь стылая, лютая злоба, что Роман со страхом понял – случится убийство.

Роман плохо помнил, что дальше было. Помнил лишь, что братья застыли друг напротив друга в поединке воли и ненависти. Обоих трясло, но они не произносили ни слова. Ворона стоял перед братом оцепеневшим кроликом перед пастью беспощадного удава, но встряхнулся, весь набычился, заняв оборонительную позицию, полную отчаянной решимости человека, которому больше нечего терять.

Он выпрямился, а на скулах у обоих ходили желваки, и если Бран желал убить, Динас держался с достоинством, словно любовник, застигнутый на месте преступления: без штанов, но со шпагой в руке, готовый защищаться до последнего перед заставшим адюльтер супругом. Ум Романа не мог охватить произошедшего, он был наивен и неискушён, в силу отсутствия жизненного опыта не подозревая о существовании множества вещей. Он смутно помнил, что Бран попросил его уйти, сообщив, что они с Дином желают говорить наедине, а Дин подтвердил: да, это действительно так.

Роману стоит уйти. Он не должен всё это слышать. В этом братья были полностью солидарны. Бран вытолкнул Романа за дверь.

– Динас!!! Объяснись!

Роман не стал подслушивать – ускорил шаг, не желая слышать, как братья в очередной раз ссорятся. Что-то случилось, что-то ужасное, связанное с ним, Романом, что-то произошло из-за него. Он смутно понимал, что именно. Динас и раньше целовал его, но никогда не целовал, пытаясь запихать язык в рот. Мужчины, нередко обнимая друг друга после долгой разлуки или желая высказать благодарность, могли расцеловаться в щёки или губы, и вот впервые в этом знании открылось что-то новое... показавшееся невероятно мерзким и противным, что-то похожее на темноту в спальне по углам, которую не может прогнать ночник.

В темноте таилось нечто неизвестное, пугающее, в ней могли жить чудовища, но Динас множество раз проверял спальню брата, водя Рому за руку и показывая шкаф, заглядывая вместе с ним под кровать, чтобы убедить: видишь, никаких монстров нет. Ложись спать, а если боишься... Динас вручил ему кинжал: вот, что сможет тебя защитить.

А если самые страшные монстры живут вовсе не в темноте? Что, если они прячутся при свете дня, что, если... самый главный монстр всегда находился с ним в одной комнате? Фальшиво держал за руку и уверял, что монстров нет.

– Он что-нибудь делал с тобой? Трогал тебя? – мрачно спросил Браниен, придя в его комнату и усаживаясь на кровать.

Роман не понимал, чего Бран добивается? С чего завёл подобные разговоры? Что значит, Динас трогал его? Динас сегда его трогает, точно так же как Бран, родители, Арлесса и множество других людей в замке, с которыми Роман общался и контактировал. Со слов Брана выходило, что возможно Ворона пытался трогать Романа по-особенному, например, в каких-то срамных местах. От этого допроса Роману стало очень мерзко и противно, не по себе.

Темнота снова надвинулась и зашептала липкими шепотками страха из углов комнаты. С похожими вопросами приставала мама, мягко выясняя, насколько далеко зашли отношения братьев, но быстро успокоилась, сообразив, что ничего страшного не произошло. А по мнению Романа, ничего страшного и не могло произойти. Брата заносило порой, но он никогда бы не сделал с ним ничего дурного, не пожелал причинить Роману боль.

Монстров нет. Монстров не существует. Он верил Динасу, Динас не стал бы ему лгать. Но замок словно наполнился гнетущим молчанием. Все вели себя странно, неестественно и пугающе, как на похоронах, когда вместе собирается множество чужих людей, что играют роли, изображая фальшивую скорбь, высказывая лицемерное сочувствие, пытаясь поддержать, совершая множество бессмысленных жестов, вроде расправить цветы, положить салфетки на стол, поговорить о том, что необходимо после. Ведутся бесчисленные разговоры, люди поминают покойного, но если задать вопрос, для чего они здесь собрались, насколько им небезразличен сам покойный, они лишь разведут руками, сообщив, что так положено, заведено, они были знакомы и обязаны высказать уважение, проводить в последний путь.

Но истинную суть происходящего, скорбь и глубину боли понимает и испытывает лишь потерявший близкого. А остальные приходят играть отведённые жизнью и обществом роли. Множество неестественных ролей, но нигде так остро не ощущается искусственность происходящего, как на похоронах. Людям неловко. Они не знают, куда себя деть, потому что касаются не вещей, но собственных затаённых страхов. Смерти неприятно касаться, о ней не принято говорить, а ты стоишь и слушаешь, как в соседней комнате надрывается человек, и его горе трогает крылом, заставляя слёзы невольно течь по щекам, но соболезнуют не покойнику – соболезнуют тому, кто скорбит о нём.

Роману не приходилось хоронить близких, но он понимал, насколько всё это тяжело для людей, видел и то, что люди скрывают. А сейчас Роман Артани ди Валь оказался на похоронах. Человека не убили, но зарыли в землю собственного равнодушия, закрыли сердце, запретили думать и упоминать имя. Человек не умер физически, он был убит душами, отвергнувшими его право на существование в роду Артани ди Валей.

Мама плакала, не переставая, а в глазах Арлессы царапался затаённый страх и насмешка, сменяющаяся сочувствием, омерзением и новой волной страха, как если бы Роман внезапно сделал что-то очень непристойное, но был не виноват. И они закрыли на это глаза – вынуждены были закрыть, отводить взор, прятать взгляды. А может быть это они сделали что-то плохое и ощущали себя виноватыми?

Отец распорядился перенести спальню Романа на женскую половину, поближе к комнате матери. Роман не понимал, но никто не пожелал ему объяснить. Просто все в его присутствии начинали болтать преувеличенно весело, как у постели больного, желая подбодрить. Внезапно выяснилось, что он достаточно взрослый, чтобы взять его на охоту с остальными взрослыми, да и вообще пора Роману стать настоящим мужчиной.

– А Динас тоже поедет? – напряжённо спросил Роман, пытаясь получить ответ или утвердиться в собственных догадках – что случилось с Динасом, куда он пропал? Но стоило спросить, и снова наступила многозначительная пауза, мерзкая, пугающая призраками тишина.

Арлесса вдруг разбила бокал и расплакалась, как дура, показывая, что всадила стекло в палец. Вот же неловкая какая. Все моментально забыли о Романе и дружно принялись суетиться вокруг сестры, решив, что ей непременно надо оказать помощь.

Окружающим было неловко, и они под любым предлогом желали улизнуть от Романа, лишь бы не смотреть на него, не объяснять то, что невозможно объяснить ребёнку. Он не поймёт, расценит неверно или сделает собственные неправильные выводы. Детей надо беречь от грязи жизни. Подрастут – окунутся сами.

Лишь на второй день Роман узнал, что Динас навсегда покинул замок. Брат не вернётся, и таким было его собственное желание. Родители отказывались объяснять произошедшее. Поначалу было неестественно, что имя Динаса отныне не употребляется за столом.