сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 147 страниц)
========== 1. Я — осколок электрички. ==========
Комментарий к 1. Я — осколок электрички.
Данное произведение никак не отображает каких-либо политических взглядов автора.
Лис ReNaR.
Совместно с Vinny.
Представляет.
Революционер.
«Революционная ситуация имеет три главных признака:
1. Невозможность господствующего класса сохранять в неизменном виде своё господство, ситуация, когда верхи не могут править по-старому;
2. Резкое обострение выше обычной нужды и бедствий угнетённых классов, когда низы не хотят жить по-старому;
3. Значительное повышение активности масс, их готовность к самостоятельному революционному творчеству».
В. И. Ленин. 1915 год.
— Давайте, парни, поднажмите!
— Заткнись уже, и так давим! — закричал кто-то в строю, перекрикивая рык и шарканье когтей по крупному щебню.
Мои лапы в очередной раз зацепились за грунт; я кое-как прижал когти к земле, нагибаясь и напрягаясь из-за всех сил.
— Эй, не халявить там! — снова закричал командир.
— Четвёртый вагон, что за чертовщина?! Все едем, все тащим, давайте, вы знаете правила! — заорали с другой стороны состава.
— Да пошли вы к чёрту! — последовал ответ.
— Двигатель врубай! — потребовали бойцы второго вагона, побросав ремни.
— Ага, чтобы потом пятьсот вёрст вас тащить всех, да? Просрёте состав — все под трибунал пойдёте! До единого! — пообещал нам матюгальник голосом машиниста, и солдаты волей-неволей снова впряглись в свои упряжи.
— Сволочь… На горку он взобраться не может. Просто управлять поездом не умеет, а как нас гонять — так это запросто! — заворчал мой сосед.
— Чего ты жалуешься-то? — шутливо спросил я, стукая ему кулаком в плечо. Им был пёс из породы доберманов, накачанный, как трёхстворчатый шкаф. Из-за своих широких плеч он один на полке спал, в то время как полагалось парами.
— На себя посмотри… — пробухтел он, набрасывая на себя упряжь. — Потаскай тут три тысячи с лишним тонн…
Я хмыкнул, натягивая тросы, которые тянулись к колёсной пар: уж мне-то точно не на что было жаловаться.
Добро пожаловать в армию страны, которую люди когда-то называли Россией. Странное название, как я сам считаю, но жаловаться не приходилось. Всё-таки у нас осталось хоть что-то из того, что человечество так беспечно растратило на свои нужды: понемногу восстанавливался лес, появлялись новые нефтяные пласты и газовые месторождения, множество рек и, что самое главное, — уран. Его-то у нас и было в избытке, а, значит, всё должно было быть хорошо, но почему-то так не было. Отчего-то все решили, что использовать нас как главную тяговую силу — это умно, прогрессивно и очень экономно, однако нам так, естественно, не казалось.
И вообще, хоть я был старшим сержантом и незаслуженно имел право не на какой-нибудь пистолетик, даже не на автомат, а на настоящий пулемёт, к которому выдали целых сто пятьдесят патронов! Такой радости некоторые и представить себе не могли, а мне довелось пару раз пострелять из него.
— Эх, грехи наши тяжкие, паровоз треклятый… скорее бы уже до электропутей добрались — там уж будет время отдохнуть… — пробурчал доберман и поднажал посильнее, шаркая лапами по камням.
— Ты бы себе ямку выкопал, Добб, — посоветовал я ему, потопав в своей.
Доберман хмыкнул:
— Потом целую траншею так рыть, пока не сдвинемся, — нафиг оно надо?
— Сдвинуться будет легче, — я пожал плечами и потянул вместе с ним изо всех сил, что только у меня были.
— Пошла, родимая! — закричал кто-то: состав наконец тронулся с места после часовой остановки.
— Давай-давай! Не сбавлять! — последовал радостный приказ. — Всего сто десять метров осталось, парни, так держать! Молодцы!
— А кто кормить потом будет… — прохрипел сосед.
— Не сбивай дыхание! — рявкнул я, пользуясь званием старшего, и наконец вышел из своей окопанной ямки.
Постепенно становилось легче, и вскоре весь состав въехал на горку, после чего машинист наконец запустил двигатель, закричав вживую громче, чем в матюгальник:
— Быстро, хватайте сбруи и по вагонам, ждать никого не будем!
— Как будто мы не знаем… — у Добба сегодня было явно плохое настроение, раз он был таким разговорчивым и всё подряд комментировал.
========== 2. Ночь, вокзал, глаза в окно... ==========
— Стоп машина!
— Предупреждать надо, ёпть! — с диким рыком пёс покатился со своей полки и рухнул на соседа снизу, придавив бедного кота всей своей тушей. Полосатый тоже матюгнулся, проклиная добермана всем, на чём свет стоит.
— Теперь я понял, почему тут никто не хочет спать! — заверещал он из-под торса моего тяжеловесного друга.
— Я же не виноват, что этот кретин-машинист не умеет ни трогаться, ни тормозить! — возразил мой друг, не горя желанием вставать с мягкого кота.
— Он по инструкции действует! — парировал тот.
— Здоровый пёс оторвался от нижней полки и потёр рёбра. Странно, сколько раз он не падал — ему постоянно везло: ни одного перелома или даже ушиба. Хотя причина его везения была мне хорошо известна — как и остальным членам нашей армии.
Добб, или как иногда его ласково звали Добби, отличался от остальных тем, что был одним из немногих, кто сохранился со времён великого изгнания — поэтому его скелет был усилен, а в голове была огромная куча имплантатов, которая ему чего только не позволяла. Например, он умел глазами подсвечивать дорогу, поднимать неподъёмные для меня грузы, рассчитывать баллистику пули при стрельбе и ещё много чего полезного, вот только одна беда — раз в неделю он должен был найти розетку и сидеть у неё пару часов, не вставая. Иначе вся электроника, которая поддерживает его жизнь уже третью сотню лет, окажется в пролёте, и Добб быстро умрёт. Зная это, я всегда помогаю, потому что горжусь дружбой с таким, как он. И не потому что он был вооружён лучше, чем весь вагон вместе взятый, нет. Просто с ним всегда было весело поболтать — пёс знал прорву интереснейших историй про людей и про их изгнание, а когда напивался, то вечно жаловался на жёсткий диск и глючную оперативку. Конечно, он не всегда был весёлым, особенно когда дело касалось людей. Он становился обыкновенно серьёзным, а иногда и хмурым, когда при нём говорили о наших таинственных, потерянных, но ещё не забытых создателях. Все в этом мире когда-то думали об этом — кто победил. Мы — оставшиеся на земле звери, или те люди, которые смотались с этой проклятой планеты…
Когда-то здесь было всё — государства, армии, леса и нормальные ресурсы, а теперь нет ничего. Даже государств. Ну точнее они есть, но их так немного, что есть они или нет их — не важно. Нету главного — населения.
Пока Добб поднимался, отряхивался и матерился, я оглядел пустующий вокзал. Пара зверей, по виду волк и какой-то лис — стояли у головы состава, о чём-то ругаясь с машинистом, да ещё какая-то пожилая кошечка продавала на платформе горшочки с какими-то растениями.
— О, смотри, бабка коноплёй торгует! — сразу же оживился мой друг, заглядывая мне через плечо.
— Откуда ты знаешь, что это такое? — удивлённо спросил я, поправляя лямку пулемёта, — Может это она листики так подрезает, чтоб на коноплю было похоже…
— Так это мы сейчас быстро проверим! Возьмём два корапля на пробу…
— Ага, чтобы ты мне всю дорогу до Москвы бухтел — надо было брать стакан, надо было брать стакан…
— Да двумя коробками разве накуришься? Это я ещё когда человеком был — можно было обдолбаться…
— Так почему стакан сразу не возьмёшь? — спокойно поинтересовался я.
— Так вдруг хреновая окажется? — резонно заметил мой приятель, всплеснув лапами.
Я гневно выдохнул и передёрнул затвор своего пулемёта, проверяя его чистоту и боеготовность.
— Не самое безопасное место тут, особенно ночью. Ты вооружаться будешь, или ну его?
— Таскать трахбабахалку? Тут даже пострелять не по чему! — лениво протянул пёс, но палец облизнул.
— Открыв нижнюю полку, на которую не так давно рухнул, Доб приложил палец к небольшому, но очень точному считывателю ДНК, похожего на считыватель отпечатков пальцев. Огонёк на огромном бронированном сундуке загорелся радостным зелёным, и пёс достал из ниши огромный скорострельный гранатомёт с полным боекомплектом. Самая разрушительная игрушка для индивидуального пользования во всей нашей армии — таких в мире осталось совсем не много, а патронов к ним — и того меньше.
Закинув свою трахбабахалку (это её владелец так называл своё оружие) за спину, доберман с лёгкой, я бы даже сказал, летящей походкой, спрыгнул с вагона на асфальтированную платформу. Я пошёл за ним, ухмыляясь про себя — он совсем не умеет торговаться, а увидев гранатомёт, бабка могла потребовать и гранатку…
На вокзале было тихо. Полночь, поэтому сейчас внутри было не больше трёх зверей, два из которых — работали там, но построен он был для куда большего количества народа. Торговцы многое потеряли в эту ночь, а бабке повезло — сегодня ей ещё придётся пару раз сбегать в свой палисадник…
Я, кажется, не закончил.
Так вот, на этой проклятой планете осталось, по приблизительным подсчётам, около тридцати миллионов разумных существ — а других почти что не водилось. Вся планета была жутко недонаселена, и надобность в государствах если не отпала, то их роль в этом мире была минимальна.
Но только не у нас. Страна, которую когда-то называли Россией, обладала всем тем, чем остальные государства не обладали, а именно уран, остатки нефти, зарождающийся заново лес, огромные месторождения метала, алюминия, меди и золота. А ещё у России была самая сильная армия в мире. То есть это были мы.
— Всего нас было тысяча двести солдат — двенадцать вагонов, по сотне в каждом. Спали по двое на полках, иногда пользовались ими попеременно или даже посменно. Ещё один вагон с патронами — туда никого не пускали без указа сверху, хотя уже давно знали, у кого брать ключи, шифры и прочее. Короче говоря, вагон давно растащили, но кое-как общими усилиями пополняли наш боезапас и таким образом продолжали существовать.
И последний, четырнадцатый вагон был абсолютно чёрным, накрытый маскировочной сеткой. Что там было, мы тоже знали, но говорить об этом боялись даже офицеры.
Я тоже знал, что там — оружие, которое использовали люди до Изгнания. Это была сильно модифицированная система залпового огня, патронами к которой служили странные белые снаряды, небольшой толщины и длины. Когда такой попытались вскрыть — он снёс весь Санкт-Петербург. Об этом ещё в новостях рассказывали. Это был самый мелкий калибр, который только смогли собрать люди, а звери добыть. Во времена же самой войны люди швырялись многотонными бомбами подобного типа, и именно поэтому на земле не осталось ничего, даже леса.
У нас было порядка сотни таких снарядов, система для ведения огня и древние, ветхие инструкции в виде сохранившихся в памяти Добба чертежей и инструкций. Но даже мой друг не желал делиться ими, хотя однажды признался, что с этой установкой мы сможем под чистую сжечь континент вроде Австралии всего за пару минут.
Знать бы ещё, что от этой самой Австралии осталось — было бы что сжигать…
А пока зверьки, как их ласково называли люди когда-то, разбежались по вокзалу кто куда. Ещё бы — вы представляете себе тысячу оголтелых солдат, которые в едином порыве понесутся в туалет под единственный куст? Хе-хе…
Ну раз уж я завёл речь о нас, то тоже расскажу.
Звери, звероморфы, пушистые, Проект А3, и ещё несколько тысяч названий, которые нам придумали — все мы были животными, разными, но ходящими на двух, когда-то задних, а теперь нижних лапах. Звери были последним этапом гонки вооружений между прошлыми государствами — огромный проект, настоящее название которого все давно позабыли, был запущен за несколько десятков лет до Исхода. Нас создавали как оружие — сильные, свирепые и до крайности преданные, готовые умереть за хозяина-человека. Изначально были только собаки — немецкие овчарки, доберманы, различные бойцовские породы, а офицерами были сильные и властные волки. Разведкой занимались лисы — быстрые, умные, бесшумные словно тени. Отряд специального назначения — лисы ночи — занимал у нас отдельный вагон. Там всё время было темно и тихо, и вообще было непонятно, чем эти рыжие там занимаются в тишине и темноте.
И проект удался: были созданы целые армии — порядка десяти миллионов таких зверей, которые не уставали воевать друг с другом. Но прошло время — и люди поняли, что больше они уже ничего не могут. И тогда, собрав последние крохи того, что ещё могла дать планета, люди эвакуировались с Земли прямиком в космос.
Понастроив огромных космических кораблей, израсходовав все возможные ресурсы, включая нефть и металлы, люди забрали с собой почти всю пресную воду и так нас и оставили, на пустой, ненужной планете. У нас не осталось ничего, кроме каких-то технологий, возможности превратить любого человека в любого зверя и жалких остатков еды и воды. Некоторое время звери по привычке воевали, но потом, когда на свет вышли первые кошачьи — они смогли примирить собачьих. В частности, говорят, что был какой-то великий пророк, толи гепард, толи леопард, который почти всех изменил к лучшему. Именно из-за него все перестали убивать друг друга в массовых масштабах, поняв наконец, что мы — уже не люди.
Я зверем родился и этого всего не застал. Не видел ничего и всё передаю из третьих уст, хотя почти все версии этих событий, откуда бы я их не слышал, выглядели одинаково со всех точек зрения.
Я застал другое — первые армии. Когда собирали тех, кто мог держать оружие, кто не боялся убивать других. Ведь это считалось не просто преступлением, а преступлением против всех живущих. Когда нам так сильно не хватало населения — лишать землю последних её обитателей считалось смертельным грехом. Но худой мир лучше всякой полномасштабной мировой войны, и его надо было поддерживать. А бандитов, налётчиков, рейдеров и прочих асоциальных элементов не смог уговорить ни пророк, ни толки местных властей. Приходилось им вызвать нас — чтобы мы выправляли поведение гадов старыми, как говорилось, людскими методами.
Именно поэтому смертные казни давно отменили — высшей мерой было уже кое-что другое. Но об этом потом. Пока я пойду разберусь с Доббом, который уже наставил бедной бабульке свой гранатомет в голову, зная, что выживет после того, как ВОГ рванёт рядом с ним…
========== 3. Я — промокшие, как спички, ==========
Доберман не успел забить первый косячок, как по вагону пронёсся протяжный стон пассажиров. Постучав по стенке за своей спиной, я крикнул в соседний плацкарт:
— Эй, какого там? — я старался сократить фразу: доберман на противоположной полке уже хотел затянуться.
— Ротный — все на выход.
— Все или только вагон? — уточнил я, грустно посмотрев на Добба. В его глазах стояла небывалая тоска и желание вселенской справедливости.
— Вагон походу…
Позади меня поднялся огромный сенбернар и два лабрадора — похоже, они собирались. Я выразительно посмотрел на своего друга.
— Ни за что! У меня должна быть возможность хоть раз отказаться от этих дурацких построений!
— Ты из увольнительной явился две недели назад.
— Пребывание здесь ты называешь увольнительной? Я на гражданку хочу! К самкам!
— Мало ли кто чего хочет. Бери свою трахбабахалку и остальные части тела. Жду снаружи.
Доберман заскрипел зубами, закрывая свою дорогую бензиновую зажигалку. Чудо человеческой мысли не раз спасало нас в холодные зимние вечера, особенно когда в дороге нас заставала вьюга или лютые морозы.
Я снова спрыгнул на перрон и быстро огляделся: никто строиться не собирался, но наш командир ходил неподалёку. Нашему составу повезло — это был уже третий командир, который назначался из нашего вагона, и пока что он продержался дольше первых двух вместе взятых. Высокий, чёрный, худощавый шакал. Чёрный вообще необычная расцветка для шакалов, и на любой вопрос о цвете его шерсти, сам он отвечал, что это последствия небольшой диверсии на нефтеперегонном заводе. Никто не знал, почему он на самом деле стал, или же может быть был от рождения чёрным, может просто в бочку с краской упал, но над этим любили подшучивать двое шакалов из нашей армии, хорошо мне знакомые. Но я всё равно считал, что нам повезло: своё дело он знал, нас уважал, да и чувство юмора у него было не такое плоское, как например у машиниста.
Доберман со своим оружием спрыгнул на перрон как раз в тот момент, когда командир махнул лапой к построению. Рота неохотно выстроилась на платформе в одну линию, использовав разметку на асфальте — старую, почти невидную линию безопасности, на самом краю платформы. Она была так близко к краю, что хвостом я чувствовал, как задеваю вагонную тележку.