Текст книги "Kids are not okay (СИ)"

Автор книги: Paper Doll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

========== 1. ==========

Иногда мне кажется, будто это не я борюсь с миром, а он ведет борьбу со мной. Испытывает, каждый раз пропуская сквозь меня, как через решето, все то, с чем не в силах справится сам. Потеря людей – одна из таких вещей. Речь идет не о смерти или всем, что с ней связано, потому что, будем честны, смерть – лучшее, что может случиться с человеком. А вот потеря всего людского в человека – не то ли самое, чего может бояться сам Бог?

Ведь если человек забудет, что любая опасность может лишить его собственной жизни, он и сам может притвориться Богом, послав все заповеди к чёрту.

Мне всегда с легкостью удавалось распознавать вранье и двуличность. Слушая очередной обман, я порой думаю, как бы хорошо я чувствовала себя, если бы искренне верила в каждое слово этого человека. Это оставляет в воздухе такой сладковатый аромат, которым наслаждаешься до тех пор, пока горелый запах правды не прорезается и колет, поражая легкие огнем. Несмотря на то, что мне не удается чувствовать вкусы вот уже семнадцать лет, мне кажется, что ложь горьковата на вкус, что бы это не значило.

Проще смотреть на мир, разделяя его только на чёрное и белое. Кто не со мной, тот против меня – единственный принцип, который принимают почти все люди, окружающие меня дома, в школе, на улице. У чёрного есть невероятное количество оттенков, как и у белого, а между ними ещё целая радуга, но проще ведь видеть лишь два цвета, которые гармонично выглядят вместе, хоть и являются полными противоположностями.

Единственный цвет, который вижу я, это серый. Я не различаю ни добра, ни зла, ведь что для одного большая радость, для другого – горькое разочарование. Думаю, я сама выбрала, как буду смотреть на мир. Под каким углом, в каких красках и с какой стороны. Как и все остальные. Вот только окружающие выбирают “свою” сторону, чтобы бороться с миром, а я – чтобы ему противостоять.

Я смотрела в серый потолок. На самом деле он был белым, но его оттенок напоминал нахмуренное небо, которое, казалось, на кого-то разозлилось и готово было разразится слезами прямо на меня.

Какая досада, что это мой первый день в школе. Я надеялась на более радужное возвращение, сопровождающееся теплым осенним солнцем, но глупо было ожидать от октября хорошей погоды. В Галифаксе только так и принято. Кто-то сказал «теплый октябрь»? Вздор какой-то! Такого здесь не бывало. Теплая осень в пригороде Плимута, на юге, где я провела чуть больше года, совсем сбила мои ориентиры.

До звонка будильника оставалось ещё десять минут. Я не спешила подниматься с кровати. Хоть матрас был немного жестковат, но моё тело будто слилось с ним, поэтому казалось, что если я сделаю хотя бы одно движение, это причинит мне боль. Я ненавидела утро. Каждое новое начало подразумевало новые трудности и проблемы, с которыми я хоть и довольно легко справлялась, но они отнимали у меня много сил. А их осталось не так много. Или я просто была ленивой.

Возвращение домой стало не самым приятным событием. В закрытой школе для девочек в пригороде Плимута хоть и было до невозможности тоскливо, но дома было еще хуже. Здесь ничего не изменилось – все так же плохо, как и раньше. Наверное, даже хуже. Сестра меня ненавидела, а мать спряталась за дверью своей комнаты, где сутки напролет смотрела телевизор. Я не помнила, с чем уехала, но явно забрала что-то важное, оставив только еще больший ужас, чем тот, которым являлась моя семья в более ранних моих воспоминаниях.

Оставалось пять минут, а я так и продолжала смотреть в потолок, будто видела на нем что-то интересное. Ни одного лишнего движения, ни одной лишней мысли или произнесенного вслух слова. Я упрямо не хотела начинать этот день.

Кто-то начал бросать камушки в окно. Сначала казалось, будто это всё внутри меня. Может, это только сон, только с открытыми глазами. Затем в голову пришла мысль о том, что кто-то мог перепутать наши с сестрой комнаты. Но вот мой будильник начал звонить, а град из камней продолжал сыпаться в моё окно, будто кто-то нарочно хотел его выбить.

Тогда я резко подскочила с кровати, разогнав лень по своей крови, и подошла к окну. Раскрыла шторы, и солнечный свет, хоть и тусклый, ударил в глаза, заставив потерять ориентир. Но когда мой взгляд снова стал сосредоточен, я уже не заметила никого внизу под окнами. Лишь несколько ворон, которые удобно расположились на скамье под старым кленом.

Наверное, это всё же мне привиделось, показалось, приснилось.

После всех утренних процедур и недолгих переодеваний я спустилась вниз к завтраку, который уже стоял на столе. Я неуверенно села на место, что ранее принадлежало мне, и почувствовала себя вовсе неуютно, словно заняла чье-то место. Это было даже непривычно, ведь я пропустила немало завтраков, пока меня здесь не было. Ещё и эта тишина так неприятно давила на слух. Я ненавидела есть в шумных школьных столовых, где мы все теснились, толкая локтями друг друга, но теперь идея оказаться среди толпы девушек, некоторых из которых я называла своими подругами, казалась такой непостижимо умопомрачительной.

– Как в старые добрые времена, – голос отца заставил меня встрепенуться. Он выходил из спальни с большим подносом, на котором было полно еды. Улыбка на лице была вымученной, а глаза усталыми.

– Да уж, не помню, когда в последний раз ела вафли с кленовым сиропом, – я улыбнулась ему в ответ. Та же вымученная улыбка, что и у него. Мы обменялись всего двумя фразами, но этот разговор меня уже тяготил.

Он прав. Всё было, как в старые добрые времена. Тот же тяжелый дубовый стол, который никто не мог сдвинуть с места, та же кухня с темными шкафчиками и обложенными молочного оттенка плиткой стены, та же плита и духовка, даже те самые полотенца висели, и всё та же посуда на столе – белая с небольшими царапинами, что выглядели как шрамы. Но всё равно кое-чего не хватало. Из четырех стульев стояло только три, и сервировка ограничивалась всего тремя тарелками.

– Где Лавина? – спросила я, когда отец, отложив поднос в сторону, сел за стол и принялся накладывать себе вафли одну за другой, будто не ел уже больше месяца.

Ответом мне послужил звук – как сообщение, что сестра дома. Когда спустя несколько секунд она вошла на кухню, то вместо того, чтобы присоединиться к завтраку, осталась стоять на пороге, разглядывая меня. Сама Лавина была облачена в лосины, обтягивающие её тонкие ноги, и чёрную водолазку. Растрёпанный хвост и капельки пота на лбу позволили понять, что девушка только что вернулась с пробежки. Похоже, я пропустила немного больше, чем думала.

– Что с твоими волосами? – она сощурила глаза, в которых не осталось ничего родного, и принялась рассматривать меня с отвращением. Новую жизнь я решила начать с нового цвета волос. И хоть по-новому я себя не чувствовала, но посветлевшие пряди придавали мне немного уверенности.

– Я помог ей покрасить их, – спокойно ответил отец, не поднимая глаз на девушку, лицо которой раскраснелось от злости. – Она просила тебя об этом вчера, могла бы помочь сестре. Она через многое прошла.

После этих слов Лавина и вовсе вспыхнула от гнева. У меня тоже были причины сделать это, хотя бы потому, что в чёртову школу, находившуюся невесть где, меня отправили именно родители по причинам, которые мне теперь и не вспомнить. Но я сжала губы в тонкую полоску, потому что мне во благо было помалкивать. Ещё предстояло разузнать, что здесь и к чему, поэтому выступать с громкими заявлениями было не в моих интересах.

– Она мне даже не сестра! – крикнула Лавина, развернулась и выбежала из комнаты. Спустя минуту до нас донесся звук с силой захлопнувшейся двери.

– Тебе не стоит обращать на неё внимания, – сказал отец, аккуратно обхватив мою ладонь. Я кивнула ему в ответ, криво улыбнувшись. Он сделал тоже самое. Мы продолжили мой первый домашний завтрак.

У меня не было причин обижаться на Лавину, ведь она была права. Хоть в этот дом мы переехали все вместе, когда нам было по семь лет, но я с самого начала была здесь чужой. Она не была мне родной сестрой, как и родители. Детские воспоминания для меня – чистый лист. Я была не в силах вспомнить, какой была моя жизнь до того, как я оказалась здесь. Не помнила ни матери, ни отца. Когда-то спрашивала о них, но теперь не помню и того, что мне довелось о них узнать. Сейчас было не самое подходящее время для расспросов.

Раньше мы с Лавиной неплохо ладили. В средней школе были неразлучны, хоть у нас были и другие друзья. В первый год старшей школы мы не враждовали, но потеряли прежнюю связь. Она сконцентрировалась на учебе, а я – на запоминающихся моментах. Всё решил случай. Я не помнила, что случилось, но если это заставило Лавину ненавидеть меня, а Аманду закрыться в своей комнате, значит это было что-то серьезное.

Закончив есть в напряженной тишине, я надеялась, что смогу удачно уйти из дома, что всё больше угнетал, и добраться до школы, как прежде, на нашей общей с Лавиной машине в школу. Я готова была перетерпеть её. И даже её подружек, которые наверняка были критично настроены против меня. И даже, если бы дорога к школе заняла бы не меньше двух часов, я была готова перетерпеть это, только бы поскорее уйти отсюда.

Только мне уготовлена была другая пытка. К школе меня должен был подвезти отец. Я не возражала, хоть и идея эта была мне не по душе.

– Я буду отвозить тебя лишь первое время, пока не буду уверен, что ты в порядке, – или пока Лавина не остынет, что было более правдивой причиной. Я бросила рюкзак на заднее сидение, а сама расположилась на переднем. В салоне пахло яблоками и корицей, и хоть я не знала, какие они на вкус, но запах мне нравился. Я пристегнула ремень безопасности, лишь потому, что знала – отец заставит меня это сделать. Когда он нажал на газ, Лавина выбежала из дома. Последнее что я успела увидеть, это её разозленное лицо. По крайней мере, она не лукавила.

– Что может быть не в порядке в школе? – спросила я, когда наш дом скрылся из виду за поворотом. Мы проезжали знакомые улицы, дома знакомых мне людей. Я помнила их смутно, но всё же в памяти прорезались знакомые лица, у которых не было имен. Перед каждым последующим поворотом я вслух шепотом указывала дорогу, проверяя память.

Я включила радио совсем тихо. Вебстер любил джаз, а я его ненавидела, но живая нотка в этом разговоре, насквозь пропитанном сухостью, не помешала бы. Он не стал делать громче, и нас обоих всё устраивало.

– Дети. С ними всегда не всё в порядке. Особенно, когда в школе появляется кто-то новенький, – оправа очков скрывала его глаза, внимательно следящие за дорогой. Я не могла видеть его глаз, но голос выдавал незабытые детские обиды.

– Я не новенькая.

– Да, но тебя здесь не было чуть больше года, – он снова напомнил мне об этом. Я сжала руки в кулаки, оставляя на внутренней стороне ладони полумесяцы, но в остальном не подала виду, насколько меня раздражало одно упоминание о том, как моя семья от меня отказалась. – Тем более, начинать учебный год с середины октября странно, – он продолжал говорить, забыв о прежней осторожности, о которой предупредил Лавину.

– Думаю, мои друзья будут рады меня увидеть, – я снова сдержанно улыбнулась, хотя отец это вряд ли заметил. Я по-прежнему сохраняла спокойный тон голоса, что давалось мне с неким трудом. – По крайней мере, одна из них. Я ужасно соскучилась по Делайт, – мысль о подруге немного успокоила меня. Единственный человек, по которому я скучала. Единственная, в ком я никогда не сомневалась. Единственная, с чьей ложью мне никогда не приходилось бороться.

– Навряд ли ты встретишь её сегодня, – мужчина пожал плечами, бросив на меня быстрый виноватый взгляд.

– Почему?

– Она больше не ходит в школу.

– Почему?

Он сделал музыку громче. Я отвернула голову к окну. Мой вопрос так и остался без ответа. Я подумала, не связано ли это с причиной моего поспешного заключения в закрытой школе, потому что если так, то я лишилась единственного друга. Эта новость меня немного взволновала, и я ещё сильнее сжала ладони.

За окном проносились дома из оранжевого, серого или зеленого кирпича. Они отличались друг от друга только цветом, но все эти вывески, которые пестрили на перебой, задерживали на себе мой любопытный взгляд. Ничего особенного – где-то продавали рыбу, где-то мясо, а где-то между ними пряталось милое уютное кафе. Листья на деревьях уже сменили свою зеленую одежду на желтую или красную. Ещё немного и осенний холод их вовсе убьет, уничтожит до весны.

– Тебе не обязательно ждать, когда я дойду до дверей, чтобы уехать, – сказала я, освобождаясь от ремня безопасности. Музыка тем временем стала тише, что позволило мне быть услышанной.

– Нажму на газ, как только ты выйдешь из машины, – мужчина положил руку на сердце, заверив меня в правдивости своих слов, которые были произнесены без всякой тени серьезности. Улыбка в ответ, беглый поцелуй в щеку. Затем я схватила портфель и вышла из машины.

Серое двухэтажное здание по-прежнему выглядело жутко, совсем как год назад, когда я его покинула. До начала уроков ученики собрались на площадке перед школой, чтобы обсудить предстоящий день или рассказать о вчерашних событиях. В такой холод людей здесь было не так уж и много, что было несколько непривычно – в моих воспоминаниях я была одной из тех, кто любил проводить здесь время в ожидании Делайт, приезжающей на городском автобусе.

Отец сделал так, как я попросила. Стоило мне отойти на метр от машины, как он уже исчез, оставив меня одну.

У меня не было страха перед первым днем в школе, хоть и отсутствие Делайт немного сбило с толку. Я знала людей, с которыми должна была встретиться лицом к лицу, и они знали меня. Может, моя память и подводила в некоторых местах, но я отчетливо помнила, какой я ушла из школы, превратив собственное имя в тайну, ключ к которой у меня же и потерялся.

Первыми, кого я встретила, была компания Лавины из четырех человек. На самом деле, я никогда не была уверена, доверяла ли моя сестра хотя бы одной из названных подруг, но они всегда были вместе, из-за чего Делайт в шутку называла их змеиным клубком. Языки у них были длинные, и яду у них всегда было достаточно, чтобы убить репутацию любого, кто попал под их прицел. Имена девушек я помнила смутно, но их лица, к сожалению, мне не удалось забыть.

Они встретили меня у самых дверей, возле которых подпирали стену, дожидаясь своей подруги. Все, как одна, смерили меня презрительными взглядами, но не произнесли вслед и слова. Кто бы сомневался, что Лавина не предупредила их о моем преждевременном возвращении?

Внутри оказалось гораздо теплее, а потому мне пришлось избавиться от тяжелой парки, перебросив её через плечо. Расписание было у меня в руках, поэтому я, слепо ведомая внутренним чутьем, направилась к нужному кабинету, не забывая читать надписи на дверях.

В школе оказалось больше незнакомых лиц, чем я ожидала увидеть. Выпускники, с которыми я посещала школу в первый год, узнавали меня. Это можно было заметить по удивленным лицам, особенно по глазам, которые пытались увидеть, что изменилось во мне за год. Если кто меня и пытался рассмотреть, то делал это почти незаметно, будто если бы я обратила внимание на столь непривычную ко мне заинтересованность, то одним взглядом превратила бы очередного зеваку в камень.

Я чувствовала, будто вокруг меня образовалось магнитное поле, которое никому не было под силу разрушить – ни одно из знакомых или незнакомых мне лиц не обратилось ко мне хотя бы с одним дружественным приветствием. Раньше по-другому. Это я знала наверняка. Но это нисколько меня не огорчало, потому что хуже недостатка внимания может быть только его излишек.

Заняв свободное место в классе, где должен был проходить первый урок, я все же радовалась, что вернулась обратно. Мне это многого стоило, но, кажется, риск, на который я пошла, не был напрасен.

В Плимуте всё было совсем, как в Средневековье. Нам ограничили доступ к Интернету, телефоны отобрали, общаться мы могли только друг с другом. Обязательными были утренняя и вечерняя молитва, на которую собирали всех. Библия стояла у каждого на тумбочке и, не приведи Господь, чтобы её там не было. Каждую пятницу у нас были генеральные проверки, где дежурные монахини проверяли наши комнаты на чистоту (иногда кроме пыли находилось кое-что и поинтереснее). На выходных нам даже позволялось выходить в город, но со строгим соблюдением комендантского часа. В остальном строгими с нами не были. Судьбы Джейн Эйр мне всё же удалось избежать, но и этого было достаточно, чтобы я смогла соскучиться по школе, в которой хоть и были свои правила, но всё же не такие строгие.

Дожидаясь звонка, я всё время смотрела в окно, только бы не видеть лица одноклассников, шепот которых не проходил мимо моего слуха. Девчонки на передних партах обсуждали незамысловатый сюжет неизвестного мне сериала, а парни позади обсуждали вчерашний футбольный матч. Я не была им интересна, или же они посчитали, что обсуждать меня в моем же присутствии было чересчур даже для них. Моё магнитное поле продолжало ото всех меня защищать.

Когда к началу урока Лавина так и не появилась в классе, я с облегчением выдохнула. Видеть её лицо, не выражающее ничего, кроме злобы, наверное, только бы испортило моё и без того испорченное настроение. Что же случилось с Делайт, и почему она перестала ходить в школу?

Мне удалось избежать публичного представления перед классом, ведь я не была новичком, хоть и для некоторых моё лицо оставалось всего лишь отдаленно знакомым. Учителя смотрели на меня с сожалением и не спрашивали ничего из заданного, из-за чего я предположила, что они знают об истинной причине моего возвращения. Это казалось забавным, но мне нужно было поддерживать страдальческое выражение лица, как у человека, соседка по комнате которого покончила жизнь самоубийством у него же на глазах. Это удавалось проще, когда я пыталась воспроизвести в памяти последнее проведенное время с Делайт.

Мне казалось, будто из моей головы уже шел дым – так усиленно я пыталась вспомнить что-либо. Перед глазами одна лишь чёрная дыра. Всё, что мне помнилось, это вечеринки, на которые я тащила Делайт, и мирные митинги в Лондоне, на которые меня затаскивала она. Я помнила и о том, как мы делали кексы с «сюрпризом», один из которых съела её мама. Или как однажды бесплатно попали за кулисы на концерте неизвестной группы, с которой даже прокатились до Бристоля. Вспомнила, как мы отыскали отца Делайт в Кардиффе, и как пытались найти моих родителей… Может, загвоздка была в этом?

– Мистер Филлипс? – вслух произнесла я, когда в памяти прорезалось воспоминание о молодом учителе, которого мы на спор должны были очаровать. Делайт выиграла.

– Простите? – с мелом в руках возле доски застыла миссис Линли, которая как раз объясняла очередное уравнение. Я вспомнила её имя лишь потому, что написала его на полях тетради. Помотав отрицательно головой, я неловко улыбнулась. Когда недоразумение не было решено, переспросила женщину кое-что об уравнении, что помогло мне усыпить её бдительность и продолжить урок.

«Я люблю его» – вот, что сказала Делайт, когда мы в последний раз с ней разговаривали. «Мне всё равно, что моя мать на это скажет».

Я с нетерпением дожидалась окончания уроков, чтобы после них сразу рвануть к Делайт и расспросить её обо всем, если она была ещё в городе. Отец ничего не говорил о том, что девушка уехала куда-нибудь, а всего лишь сказал, что в школе я её не увижу, а потому не стоило откидывать вариант, что она всего лишь перешла на домашнее обучение (самое меньшее из всех зол). Я могла бы сбежать с уроков, не дождавшись окончания учебного дня, но мне стоило соблюдать правила, особенно в свой первый день.

В столовой я заняла единственный свободный стол, откуда была хорошая видимость. Школьная еда могла быть на вкус отвратительной, но с моим дефектом это не мешало мне смаковать ею. По крайней мере, она никак не пахла, что уже было неплохо.

Я изрядно проголодалась, но всё же позволила себе осмотреться вокруг. Может, Делайт всё же пришла? Отец ведь мог ошибаться, как и я в собственных предположениях, строящихся на непрочной основе моей памяти.

Вот мой взгляд остановился на столике, за которым сидела Лавина с подругами. Они о чем-то весело болтали, громко хохоча. Их смех доносился до меня и неприятно резал слух. Лавина сидела ко мне спиной, когда сзади к ней подошел незнакомый мне парень. Я выпрямила спину, напрягла зрение и слух, пытаясь понять, кто это ошивался возле моей сестры.

– Ты сестра Лавины Спаркс, не так ли? – отвлек меня чей-то голос. Напротив меня за столик сел парень, лицо которого было мне незнакомо. Я почувствовала, как моё магнитное поле задребезжало от неожиданного вторжения. Мне нравилось держать всех на расстоянии, но этот незнакомец перешел черту, внушив к себе ненависть.

– Кто это? – я проигнорировала его вопрос, кивнув в сторону парня, который уже уселся рядом с Лавиной. Одной рукой он обхватил её за талию, другой ел картошку фри. Его лица я по-прежнему не могла рассмотреть.

– Джейкоб Майклсон, – ответил парень. – Вы совсем не похожи, – он продолжил свою тираду о нашем сестринстве. Мне хотелось сказать ему, что мы с Лавиной и не можем быть похожи, потому что у нас разные родители, хотя раньше многие с легкостью распознавали в нас кровных сестер. Мы действительно были чем-то схожи чертами лица. Вот только были некоторые детали, что выдавали нашу чуждость друг к другу. Мои глаза переливались зеленым, а её были чёрные, как ночь. У меня был тонкий нос, немного заостренный на конце, а у неё он был более округлым. Ещё сквозь мою кожу едва ли не просвечивались кости, такой бледной я была, когда Лавина была смуглой. Теперь в добавок ко всему я была крашенной блондинкой, а у неё был натуральный каштановый.

Я продолжала рассматривать спину парня, что сидел подле сестры. У меня неприятно кольнуло внутри при упоминании этого имени, хоть и лица этого человека я отчаянно не могла вспомнить. Мозг и без того кипел от упорных попыток предположить, что могло послужить причиной отсутствия моей лучшей подруги, я не хотела его подвергать ещё большим пыткам, потому отвернула голову, обратив всё свое внимание на собеседника.

– Мы знакомы? – я принялась рассматривать парня, которого по-прежнему не могла вспомнить. У него были милые очертания лица. Низкий лоб, на котором видны следы от складок, раскосые глаза, под которыми нельзя было не заметить темные мешки, как последствие недосыпа, пухлые губы, которые точно должны быть мягкими на ощупь. Темные волосы причесаны неаккуратно, будто в спешке, и эта неопрятность понравилась мне больше, нежели если бы они были измазаны липким гелем.

– Нет, я на год младше тебя.

Что ж хотя бы это не очередной провал в памяти.

– Ты присел поговорить или просто…?

– Обычно, за этим столом я сижу один.

– Так мне пересесть?

Он молча улыбнулся, опустив голову. Я приняла это за ответ. Я снова принялась рассматривать всё вокруг. Пахло в столовой смесью женского и мужского парфюма, который перебивал запах еды. В Плимуте было по-другому, хотя бы потому, что нам не было разрешено пользоваться духами. Стены здесь были покрашены в яркий желтый цвет, круглые столы стояли хаотично, только их рассадка была точной, здесь нельзя было ошибиться. В Плимуте же столы были сдвинуты в два длинных ряда, что могло напомнить Хогвартс, если бы всё было не так ужасно, а смотреть мы вынуждены были на серые камни, что составляли постройку здания.

– Делайт рассказывала о тебе, – произнес парень, опять привлекая моё внимание. Я перевела на него взгляд, как только имя подруги соскользнуло с его губ. Я отложила вилку в сторону, на тарелке всё равно оставались одни крошки, и нагнувшись вперед, готова была слушать парня. Моё магнитное поле перестало существовать. Зона комфорта была разрушена.

– Где она? Что с ней случилось? – я перегнулась через стол, чтобы шум не перебивал слов парня, который должен был рассказать нечто важное. Про себя я молилась о том, чтобы это было не из-за меня. Только не Делайт.

– Это длинная история. Об этом так много говорили… – он опустил глаза вниз, замялся, ковыряя вилкой пустоту в тарелке.

– Мне не у кого больше спросить! – чуть ли не вскрикнула я.

– Что на счет Лавины, – он кивнул в сторону моей сестры. Но я не отводила от него умоляющего взгляда, потому что не мне объяснять ему, каковы стали мои отношения с сестрой. Произошло нечто ужасное, и это мне ещё придется выяснить, но сейчас всё, что мне нужно было знать, так это, что случилось с Делайт.

– Пожалуйста.

– Ладно, – он отодвинул тарелку в сторону, чтобы сократить между нами расстояние. Всё выглядело так, будто мы были в сговоре, собирались обговорить наш преступный блестящий план, только вот школьная столовая была не лучшим для этого местом. Я была уверена, что мы не могли не привлечь внимания, но это было не так важно, как узнать правду. – Она была беременна от мистера Филлипса, учителя театрального искусства, а её мать была против этого. Поэтому она переехала к нему, и сейчас они живут вместе, – произнес парень. Я заметила, как его глаза опустились на мои губы, но откинулась на спинку стула лишь из-за того, что чувствовала одновременно и замешательство, и облегчение. – Прости, мне нужно уже идти. Скоро начало урока, – парень поспешно поднялся с места и кивнул на часы. Повернув голову, мне не удалось взглядом обойти компанию Лавины. Они по-прежнему громко смеялись, и от их хохота содрогались стены. Девушки были вовлечены в разговор, а вот парень, что сидел подле Лавины, смотрел в упор на меня. Я узнала его лицо, вспомнила, кем он был для меня и как мы расстались. Чёртов Джейкоб Майклсон.

Когда я обернулась, парня уже не было. Он ушел. Я даже не узнала его имени, но это не казалось таким уж и важным. Важнее было то, что он мне рассказал.

Остаток дня прошел без суеты. Учителя по-прежнему смотрели на меня с сожалением, а я на них с безразличием. Во время последний урока мне пришлось терпеть испытывающий взгляд одной из подруг Лавины. Худая блондинка, разодетая в стиле студентки Оксфорда – белая рубашка с неаккуратно завязанным галстуком, короткая юбка-клеш в клетку и бордового цвета колготки с узором, высоко завязанный хвост, слегка отросшая челка заправлена за ухо и куда же без больших очков в чёрной оправе. Стоило мне повернуть голову, как она всё время смотрела на меня, что немного напрягало.

Звонок с урока стал для меня спасательным кличем. Я с облегчением выдохнула, потому что на остаток дня у меня было ещё больше планов, чем я предполагала. Первым делом я решила отыскать мистера Филлипса. Не для того, что он объяснился, но для того, чтобы узнать немного больше (например, где находился его дом). Следующим в списке было найти Делайт. Разговор с ней стал бы для меня глотком свежего воздуха.

Я только и успела закинуть вещи в рюкзак, как взбалмошная блондинка оказалась рядом, загородив собой проход. Я наблюдала за тем, как люди уходили из класса, и намеревалась сделать тоже самое, но когда я попросила её отойти, она схватила меня больно за запястье.

– Лавина сказала, что ты должна пойти со мной.

Сначала засмеялась, но потом стало совсем не смешно, когда я поняла, что она не шутила. Я не намеревалась двигаться с места.

– Поверь, я тоже не в восторге от этого, но остальное ты обсудишь уже с ней, – девушка отпустила мою руку, и я начала потирать запястье. Затем она кивнула на дверь, пропуская меня вперед, будто я могла сбежать от неё (а я ведь могла), но всё же спросить обо всем у Лавины было вполне адекватным решением.

Я чувствовала себя заключенным, к которому приставили стража. Интересно, знала ли эта девушка о причине моего возвращения, потому что у меня закралось подозрение, что именно из-за этого между нами было невидимое напряжение. Она ведь всего лишь исполняла просьбу лучшей подруги, а в остальном кто знает, как нужно было себя вести с человеком, что недавно пережил потерю. Мне и самой всегда с трудом давалось сопереживание. Это именно то, с чем не стоило фальшивить, потому что ранило ещё сильнее. Хоть и в утешениях я не нуждалась, мне всего лишь было интересно знала ли она.

Мы остановились у библиотеки, где у старых высоких дверей меня уже ждала Лавина. Её взгляд не сулил помилования.

– Спасибо, Ингрид, – она поблагодарила девушку кроткой улыбкой. Та почему-то обернулась, чтобы посмотреть на меня, прежде чем скрыться за дверьми, и тогда я разглядела в её голубых глазах сожаление. Она знала. Лавина ей всё рассказала. – Отец сказал, чтобы я отвезла тебя домой, но у меня здесь ещё вроде как собрание клуба. Поэтому тебе нужно меня немного подождать, – девушка стегнула плечами. Её руки были сложены на груди, а на лице была сплошь одна серьезность. – Вот и договорились, – её губы растянулись в ядовитой улыбке.

Следующий час мне пришлось участвовать в увлекательнейшем обсуждении того, какие парни придурки. Во многом это напоминало мне какой-то мужененавистный клуб, нежели феминистический, которым тот должен был стать. Я только то и делала, что смотрела на часы, и вздыхала каждые пять минут в надежде на то, что благодаря этому собрание закончиться скорее. Это не работало, на меня никто даже не обращал внимания. Похоже, со мной или без меня всё шло своим чередом.

Людей в библиотеке было не так уж много. Всего-то несколько парней за компьютерами, на экранах которых я сумела распознать одну из глупых онлайн-игр, где нужно убивать всех подряд, и несколько девчонок за книгами. Вместе с нами учеников здесь можно было сосчитать на пальцах. Я бы тоже прошлась между книжных полок, но у меня было плохое предчувствие насчет того, как на это отреагирует Лавина. Не то, чтобы я её боялась, но злить её не входило в мои планы, особенно перед людьми, среди которых я должна была изображать жертву.

На нас никто не обращал внимания, потому что, скорее всего, подобные собрания уже были привычным делом, которое перестало вызывать интерес. Мне пришла в голову мысль о том, что было странно, что среди участников клуба была только эта четверка, но стоило им начать свои обсуждения, как я поняла, что даже если бы мне заплатили деньги, я бы не присоединилась к ним.

Вместо того, чтобы слушать девушек, я их изучала. Ингрид оказалась едва ли не самой разумной среди них, потому что речь которую она толкнула в самом начале даже сперва привлекла моё внимание, ведь в её словах было хоть немного смысла. К сожалению, оказалось, что блондинку почти никто не слушал, хотя мне она понравилась больше всех. После неё свой душераздирающий рассказ о том, как её мать бросил отец, а старшую сестру жених, начала Нора. Красивая девушка со здоровой кожей цвета молочного шоколада и кудрявыми волосами, что образовали вокруг её головы ещё один круг, напоминая одуванчик. Говорила она несвязно, голос её будто скрипел, а потому слушать её было вовсе невыносимо. После неё слово переняла Эмма. Волосы её были выбелены в неестественно снежный цвет, черты лица аккуратные – маленький нос, рот, но большие глаза. Говорила она медленно, отчего я начала зевать. Она продолжила тираду о том, какие мужчины засранцы, без которых всё же женщине никак не обойтись. Я была готова поспорить с ней, но это сделала Ингрид, которую быстро заткнула Лавина, что начала свою речь. Она не отличалась ни оригинальностью мыслей, ни хотя бы каким-либо глубоким смыслом. Лавина разочаровала меня больше всего.