Текст книги "Птица Смерти (СИ)"

Автор книги: Olivia N. Moonlight

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Ради бога, извините мою выходку. Мне так неудобно. Я просто…, – робко пролепетала патологоанатом, отводя глаза. Она поблагодарила полумрак, в котором не было видно прихлынувшей к её лицу краски.

– Приняли меня за привидение? – закончила за неё незнакомка, и невесомый переливчатый смех тихо расстелился по коридору. – В таком случае, и вы меня простите, что напугала. В подобном месте, да после тяжёлой дороги, и не такое может привидеться.

– Как вы угадали о дороге?

– Ну, у вас лондонский выговор, я вас здесь раньше не видела, да и прибыли вы ночью. А дорога сюда, в любом случае, нелёгкая.

– Боже мой! – вдруг опомнилась Хупер, кидаясь к подсвечнику на полу. – Надо же затушить пламя!

«Фарфоровая» незнакомка поспешила ей помочь, но когда после Молли попыталась собрать огарки вместе и стала прикидывать, куда бы это пристроить, девушка мягко удержала её за запястье:

– Оставьте, как есть. Вот, давайте положим на эту металлическую подставку. Альберт завтра всё уберёт. Если что, у меня есть карманный фонарь.

– Нехорошо это.

– Глупости, – отмахнулась девушка. – Он обожает свою работу. Хотя, в общем-то, вы правы. Постояльцы курорта сразу поняли, какой Альберт услужливый, и быстро сели ему на шею. Я потому не стала беспокоить его, чтобы выпить воды. Решила сама прогуляться до кухни. И, честно говоря, – Мо проследила, как незнакомка скользнула ладонью по халату чуть ниже груди, – у меня желудок подвело от голода. Обед закончился аж в шесть часов, и с того момента не видали мы больше еды.

При этих словах Хупер поняла, что и сама голодна как волк. Кроме закусок, что подавали на борту авиалайнера, да купленного и съеденного на скорую руку в Фюгене сандвича, за сутки у неё во рту ничего не было.

– Можно мне с вами?

– Нужно! – оживилась «фарфоровая» девушка. – В таком месте компания точно лишней не будет.

– Я мигом. Только проверю свою комнату и вещи…

Уже спустя пять минут женщины, следуя за пятном света от фонаря незнакомки, миновали несколько запутанных поворотов и подкрадывались к узкой стальной двустворчатой двери.

– За ней находится помещение кухни? – вопросительно шепнула Хупер. Кругом не было никого, кто бы мог подслушать их и поймать с поличным, однако женщине всё равно каждый звук в этой звонкой тиши мерещился разоблачающим криком.

Незнакомка наклонила к ней голову и с лёгким французским акцентом пояснила:

– Почти что. Это служебный лифт для официантов и повара. Основная-то дверь заперта, а вот для лифта персонал «Эдельвейса» не озаботился защитой. Не смотрите на меня так! Разве курорт сильно обеднеет, если раз за ночь лишится крохотной порции ужина?

Однако Молли и не думала осуждать девушку, когда они оказались в помещении, поблескивающем сталью разделочных столов и отливающем полировкой деревянных шкафов, наверняка, до краёв забитых едой. И в особенности, когда «фарфоровая» незнакомка, уже порядком освоившаяся здесь, достала из большого холодильника огромный, запечённый с пряностями и чесноком, окорок.

– Думаю, от постояльцев не убудет, если вы приготовите ещё и небольшой омлет, – подмигнула девушка, отрезая два ломтя с тонкой прослойкой сала. – Яйца хранятся в подвесном шкафу слева, а свежие овощи вы найдёте в ящике рядом с разделочным столом.

– И хто придумал, што вредно ешть пошле шешти? – удивлялась позже Молли, уплетая за обе щёки золотистые куски омлета с сочными ломтиками томатов.

– И не говорите, – согласно кивнула незнакомка, налегая на холодное мясо. – Глупое правило, которому, к сожалению, в этом курорте непреклонно следуют. Кстати, мы ведь так и не познакомились. Я Николь, томлюсь тут уже третью неделю.

– Молли. Молли Хупер. Вот, решила, мм, посмотреть, что такое чудо весны в горах.

– Это вам Альберт подсказал? – улыбнулась Николь. – Он раз сто повторял эту фразу, чтобы подбодрить постояльцев, приехавших сюда не в сезон. Ладно, а на самом деле?

Хупер помолчала, с задумчивой грустью глядя на открытую собеседницу:

– Я не могу сказать. Правда. Меня просили о полной конфиденциальности.

– Понимаю, – Николь опустила ресницы. – Но… может, я попробую угадать? Это как-то связано с неприятной историей, что разыгралась вокруг «Эдельвейса» и его владельцев?

Поколебавшись секунду, Хупер молча кивнула.

– Из-за пропавшего постояльца и витающих слухов о мистике? – продолжила Николь. – Некоторых это отпугивает, а, некоторых, наоборот, так и тянет. Бедный Фрэнк был как раз из разряда последних, так его увлекали здешние всколыхнувшиеся слухи. Он мне как-то признался, что буквально помешался на легендах, связанных с этой долиной. В деревне поговаривали, будто любопытство парня и сгубило – сам, мол, лез на рожон, вороша прошлое.

– Разве слухи пошли не из-за исчезновения Фрэнка? – удивилась Молли.

– Нет-нет, намного раньше, что вы! Парень как раз из-за них и приехал на курорт. Он мечтал написать какую-то литературную работу о полулюдях-полуптицах, о соприкосновении преданий и современной реальности и о роли «Алого Эдельвейса» во всём этом. Фрэнк активно собирал слухи воедино, зарылся в подноготную истории курорта, и тут-то, видимо, высшие силы его и накрыли.

Хупер мысленно крепко обозлилась на нанимателя – Крейвен Эббот ни словом не обмолвился об этом важном факте, просто выложил перед ней тело из разряда фантастики и потребовал рационального объяснения.

– А вы сами, Николь, верите в эти легенды? – спросила Молли, прерывая затянувшееся молчание.

– Не верю. Но это не значит, что легенды лгут, – пожала плечами девушка. – Истинное положение дел ведь совершенно не зависит от моей веры. В любом случае, читать легенды мне нравится.

Хупер с улыбкой наклонила голову:

– Забавно. Мне такая точка зрения не приходила в голову. Знаете, что, Николь? Давайте устроим себе ещё и небольшой десерт, за которым вы мне расскажете, что вам запомнилось из местных притч.

Молли пришло в голову, что она могла бы начать расследование прямо сейчас, причём с ненавистных Эбботу «баек глупых гусынь». Хотя мысль о том, что для этого придётся использовать ничего не подозревающую Николь, была женщине не особенно приятна.

На десерт новоиспечённые подруги умудрились раздобыть несколько слоёных булочек с сахарной пудрой и даже на скорую руку заварили ароматный чай.

– Уж простите меня, я не буду вдаваться в настоящие даты и имена, потому что у меня развит исторический кретинизм. – Николь широко улыбнулась. – Но я запомнила очень красивую легенду об этом крае. Возносится она ещё, кажется, к таких стародавним временам, что корней и не найдешь. Итак, на чём обычно основываются все прекрасные истории? Конечно, на любви и борьбе за неё. Несколько столетий назад, а может быть, и несколько тысячелетий, одному королевскому семейству пришлось чуть не силком выдать свою взрослую дочь замуж за кочующего воина. Молодая женщина, которую позже прозвали Крылатой Королевой, была умна, горда и независима. Но тогда у женщин было прав ещё меньше, чем сейчас, я вам скажу, и пришлось ей заключить этот брак. Их государство было крошечным, но удачно расположенным, и нуждалось в охране от алчных соседей. А за воином стояла мощная преданная армия, к тому же он хотел остепениться. Имени я не помню, но гербом его была чёрная пустота, одетая в балахон, верхом на коне – символ смерти, что армия несла врагам. Поэтому назову воина просто Всадником Смерти. Остались заметки, что был он жилист, худ, от него пахло курительным табаком, и на язык он был также остёр, как и его окроплённый в боях клинок.

Но как я уже говорила, Королева отнюдь не была кроткой и послушной женой и назло всем завела себе тайного любовника. В отличие от грубоватого Всадника, встречающего жену после своих походов только нетерпеливыми объятиями и звоном кубка, любовник с порога цитировал ей великолепные стихи собственного сочинения, нанимал для неё лучших певцов и щедро одевал в шелка, которые и сам предпочитал носить. Королева любовно называла его мой Принц-Поэт, а дворец его располагался как раз в этих горах. Некоторые даже говорят, что «Эдельвейс» и есть бывшие владения Принца. А другие – что дворец располагался выше, и в незапамятные времена напротив него низвергался клокочущий водопад, а Королева с Поэтом любили стоять на увитом розами балконе, наблюдая за игрой света на воде. Однако подобная идиллия продолжалась недолго.

Молли тут же выпалила подсказку:

– Воин прознал о тайном романе жены с принцем и покарал их обоих?

– Не угадали, – улыбнулась Николь. – Не огорчайтесь, в доброй половине историй вы бы оказались правы. Однако здесь произошло всё в точности наоборот. Так случилось, что Крылатая Королева прониклась к Всаднику симпатией. После очередного его возвращения женщина поняла, что сама тянется за близостью к нему. И чувства Королевы оказались взаимны – Всадник Смерти возлюбил её с таким же огнём, как и она его внезапно. В итоге, Королева решила проститься с любовником и пресечь навсегда эти отношения, но мирным и мягким путём.

На этом бы всё и кончилось, вот только Принц-Поэт отказался принять расставание. И не столько его удручил разорвавшийся роман, сколь счастье Крылатой Королевы и Всадника, и тот факт, что его бросили ради неотёсанного вояки. Принц нашёл наёмников, которые за огромное вознаграждение пробрались в покои супружеской пары и убили их вместе с приближёнными. Причём Королеву и Воина заставили смотреть на медленную смерть друг друга. Наёмники по приказу Принца неспеша втыкали заточенные перья в голые тела жертв, покрывая всю кожу и мышцы, и оставляли их страдать от сумасшедшей боли, сковывавшей каждую клетку тела, и потери крови. И только доведя жертв до полного безумия, им перерезали горло. В этой пытке заключалась кровавая ирония Принца над союзом Королевы и Всадника, ведь гербом её семейства была белая птица, а его – смерть, как я уже говорила.

Принц считал, что останется безнаказанным: наёмники знали своё дело и не оставили следов, а о его тайном романе с Крылатой Королевой не знал никто, кроме самой женщины и пары её служанок, что погибли при расправе. Однако Принц-Поэт ошибся. Королева действительно сумела удержать адюльтер втайне ото всех, но поделилась секретом с единственным человеком из семьи, которому доверяла – со своей бабкой. А та оказалась колдуньей. Догадавшись, чьих рук была расправа, колдунья отплатила Принцу той же монетой. Она наслала на всех его людей и него самого проклятие, и жители горного дворца обратились в чудовищ – полулюдей-полуптиц. При жизни их преследовала дикая боль от метаморфоз, после смерти же они неприкаянными призраками слонялись в горах, не находя покоя сами и лишая спокойствия местных селян. В конце концов, все жители спустились с вершин в долину Циллерталь, основав несколько деревушек, в одну из которых вы и прибыли, наверное. Водопад иссох, а прекрасные цветущие склоны покрыл саван снегов – говорят, тут тоже не обошлось без чар старой ведьмы.

Сам же Принц-Убийца покинул свой замок, ставший холодным и бесприютным, и с горсткой своих людей (теперь уже чудовищ) отправился выше в горы. На него тоже пало проклятие, пожалуй, самое страшное из всех. Огромное уродливое пернатое подобие человека, он не мог ни на секунду забыть о свершённом им злодеянии. Много раз он пытался покончить с собой, бросавшись с обрыва, и столько же раз возвращался к жизни. Вновь и вновь, кожу и мясо его жгло вечным огнём, когда прорезались перья, и мутилось в голове от сильнейшей потери крови, напоминая Принцу о той пытке, которой он подверг влюблённых. Но, говорят, однажды он смог перебороть муки и не лишил себя жизни, и когда очередная метаморфоза окончилась, он смог более или менее сносно существовать. И по сей день где-то в Альпах бродит пернатый оборотень со своей призрачной свитой.

– И всё же я не понимаю, – пробормотала Молли, когда Николь окончила рассказ. – Какое отношение эта легенда имеет к трагедии с Фрэнком Монтгомери? Разве эти призрачные люди-птицы или сам принц могут обращать других людей в себе подобных? По легенде, я имею в виду. Да и к чему им мстить жителям Циллерталя?

Николь с заговорщицки-довольным видом ответила:

– На этот счёт существует продолжение легенды. Если хотите, я вам расскажу. Есть поверье, что Всадник…

– Слышите? – вдруг перебила Хупер собеседницу. Ей ужасно хотелось дослушать историю, но внезапный шум заставил её насторожиться. – Как будто скрип из дальнего конца…

Николь мгновенно замолкла, щёлкая кнопкой фонаря на всякий случай. Через мгновение женщины, погружённые во мрак, снова услыхали скрежет, будто ключа в замке, потом скрип и глухой старческий кашель.

– Прячемся! – возбуждённо прошипела вдруг Молли и схватила ладонь Николь. Они выскочили из-за стола, Хупер толкнула «фарфоровую» незнакомку за высокий стеллаж с подносами, вслед за ней вжимаясь в угол сама.

– Нас же видно! Ты выше меня, – укоризненным шёпотом выпалила Николь.

Стиснув предплечья Молли, девушка рывком поменялась с ней местами.

В этот момент чикнула спичка, и до женщин долетело ворчливое бормотание:

– Где же я их оставил… мои капли, они должны быть здесь… дурень старый, куда ж я дел флакон…

– Помощник повара, – шепнула Николь на ухо Молли. – Его вечно мучают мигрени.

– Тсс! Не то он нас услышит. Вот смеху-то будет.

– Да уж.

Однако Молли Хупер действительно переполняло воспалённое веселье. Впервые за долгое время её сердце готово было выпрыгнуть из груди от радостного возбуждения и озорного страха. Всегда безответно следующая тому, что ей прикажут – родственники, старшие коллеги, Шерлок, – Мо запоздало вкусила каплю авантюризма. И хотя в деле с русалками его было, безусловно, хоть отбавляй, воспоминания о приключении поблекли в сердце из-за серых будней и равнодушия любимого человека.

Прямо перед разрумянившимся лицом Хупер колыхались рыжие локоны Николь, обрамляя её нежные белые щёки. От кожи «фарфоровой» незнакомки едва ощутимо пахло ванилью. Девушка слегка сконфуженно опустила светлые ресницы, на которых, казалось, осело свечное пламя. Молли почти что могла чувствовать, как колотится сердце Николь, второй раз за вечер тесно прижавшейся к ней хрупким стройным телом.

Ещё немного покряхтев, помощник повара удалился. Едва за ним закрылась дверь, женщины прыснули со смеху.

– Ничего глупее в жизни не делала, – призналась Молли.

– И я.

– Думаю, нам пора уходить. Только надо прибраться за собой.

– Вот ещё! – игриво возмутилась Николь, однако всё же ловко помогла Молли за несколько минут привести стол и посуду в порядок.

Возвращались женщины из кухни на том же служебном лифте, но путь по коридорам Николь выбрала другой. Веселье их понемногу испарилось, и обратный путь прошёл в полном молчании, приправленным смущением. Лишь когда они миновали один из лестничных пролётов, девушка на всякий случай уточнила для Молли, что он ведёт прямиком к парадным дверям, чтобы в будущем та не потерялась в замке.

Когда женщины уже добрались до коридора с тем самым зеркалом на стене, Николь обернулась к Хупер:

– Спасибо, что составили компанию. Тут моя комната, – девушка помолчала и зачем-то тихо добавила. – Окнами она выходит на восток. Рассвет там красивый. Ну что же, спокойной ночи?

– Спокойной ночи. Сладких снов, – быстро отозвалась Молли. Наверное, слишком быстро.

Николь уже стояла в дверях, когда её настиг оклик Хупер:

– Постой!

– Да? – рыжие ресницы широко распахнулись.

– Ты запачкала лицо, – будто извиняясь, произнесла Хупер.

Она медленно протянула руку и стёрла следы сахарной пудры с мягкой щеки Николь. Потом опустила глаза и исчезла в своей комнате под пронзительным зелёным взглядом…

Хупер не могла понять, что же точно её разбудило. Разлепив глаза, женщина поёжилась под стеганым одеялом, сонно поглядывая на дверь – быть может, кто-то постучал к ней? Но кинув взгляд на будильник на прикроватной тумбочке, Молли отбросила эту мысль – вряд ли персонал «Эдельвейса» заглядывает к постояльцам в 3:53 утра. Может, это Николь? Но, тряхнув головой, Хупер поспешно отказалась и от этой догадки.

В комнате вновь воцарилась тишина, только глухие предутренние шорохи лились вместе с морозным воздухом из форточки. Молли собралась было уже снова откинуться на подушки, когда внезапно звук, разбудивший её, повторился. Словно выкрик заблудшей ночной птицы, с улицы донёсся придушенный женский крик. В мгновение ока Хупер вскочила с постели и метнулась к окну, раздвигая полосатые шторы. Полная женщина в фартуке, причитая на ходу, спешила от высоких древесных насаждений слева от окна к противоположной башне, через которую Молли вчера попала в «Эдельвейс». Чтобы эта женщина ни обнаружила, скоро она поднимет на ноги весь персонал.

Хупер припомнила, что, по словам Эббота, именно в этих насаждениях обнаружили тело бедного парня, в точности в том виде, как описывалось в газете прыткой журналисткой. А ещё отчего-то на ум пришли извечные сетования Шерлока, когда он бывал раздражён присутствием зевак на месте преступления, что затаптывали все следы. В роще скоро их будет немало… Не лучше ли Молли самой прямо сейчас, по горячему следу, броситься к тем деревьям? Ведь для этого Эббот и нанял её. Кроме того, хоть бородач и был её наниматель, патологоанатом не доверяла ему, замалчивающему улики перед родными погибшего и перед ней самой.

Решившись, Хупер, подрагивая от холода, набросила своё добротное пальто прямо поверх ночной сорочки, вдела ноги в туфли и, тихо притворив за собой дверь, поспешила по коридору. Она запомнила кратчайший путь до парадных дверей, что ей вчера показала Николь.

Несколько минут, и патологоанатом уже стояла на высоких каменных ступенях крыльца. Призрачная в предутренней дымке роща находилась по левую руку, где земля шла под небольшой уклон. Туда и двинулась Молли. По сырой почве прочь от женских туфель расползались остатки тумана, словно спешившие в свои могилы блудные мертвецы, чей ночной час уже миновал.

Скрывшись, наконец, под древесной сенью, Хупер отчего-то замедлилась, зябко поводя плечами. В роще не было той безмятежности, что обычно присуща серому предрассветному времени. Напротив, всё здесь чудилось тревожным, особенно в свете истерического испуга кухарки, сбежавшей отсюда несколько минут назад. Слух Молли раздражала какая-то назойливо свиристевшая птаха, даже дышать было тяжко. Тяжелый воздух был напоен травяными ароматами и влагой, которая бусинами оседала на женской коже и тёмных островах деревьев. Сейчас все они представлялись одинаково серыми, сумрачными и негостеприимными. Хупер слышала, как под ногами хрустела изморозь на пробившейся молодой траве, замечала кое-где в ямах нерастаявший снег. Марево впереди густело от паров женского дыхания, и Молли укреплялась в странном диком ощущении, будто бредёт на дну заросшего озера.

Озираясь по сторонам, женщина заметила маячивший невдалеке древесный ствол, который, в отличие от остальных, слепил белизной в пепельной дымке. Подбираясь ближе, Молли начинала различать странного вида пушистые листья и ещё более странный красный сок, запекшийся на нежной белой коре…

Хупер вдохнула так резко, что холодный воздух резанул по чувствительным зубам. Перед глазами снова стало мутно, но теперь уже из-за солёной пелены непроизвольных слёз. Рыжие локоны, что вчера весело развевались перед лицом Молли, теперь потухшей тряпкой свисали с поникшей головы, облепляя бледное лицо. Тело Николь пощадили, но руки… Образ Крылатой Королевы всплыл в пылающей голове Хупер, когда она, не веря глазам, рассматривала повисшее на дереве девичье тело, ставшее теперь огромным белоснежным крестом с оперённой перекладиной. И меж свисавших волос просматривался последний штрих – расцветшая на шее вторая улыбка в виде вспухшей алой полосы.

Хруст ветки за спиной резанул по нервам не хуже раската грома. Хупер, сама не своя крутанулась и встретилась с ледяным мужским взглядом.

Родные изумрудные глаза смотрели на неё мрачно и с вызовом. Ни капли раскаяния за ложь. Вовсе не исчезнувший в грёбаной Австралии, Шерлок Холмс сейчас стоял перед Хупер, и рука его, нервно подтягивающая воротник пальто, была сейчас цвета запекшейся крови Николь.

_____________________________________________

Примечание:

*В действительности, такой тюрьмы поблизости от Истборна не существует. К сожалению, автор не нашёл подходящей настоящей тюрьмы, но будет рад любой подсказке)

========== Глава 4. “Свечной бал” ==========

Комментарий к Глава 4. “Свечной бал”

Внимание читателям – в части появились небольшие изменения/дополнения касательно фееричной поездки Молли на лыжах и городка Фюген, в связи со свежими впечатлениями автора, который недавно там побывал:)

Истборн, Англия, 19**-й год.

Остывшая капля чая замерла на осколке фарфора. Бледный день не чертил на скатерти летнего стола теней, только покрыл небо сизой и голубой пастелью. Пчела звенела над белой эмалью розетки с ягодным джемом. Кофейные прожилки веток засохшей черёмухи нависали над пучком девичьих волос. Детская головка упала на грудь, булавка на волане крепдешиновой блузы выдавила на подбородке алую бусину. Миниатюрная пудреница в виде розовой раковины валялась в траве, на коленях на плиссированной юбке лежал приоткрытый несессер. На снежной скатерти расплывалось светлое пятно от чая, подбираясь к растрёпанным чёрным кудрям. Из угла мальчишеского рта сочилась слюна на чёрный шёлк рукава рубашки. Вторая рука свесилась до земли, пальцы касались горлышка бутыли цветного стекла, что стояла у ножки стула. В ногах мальчика так же безмятежно и неподвижно лежал пёс, пачкая штанину рыжей шерстью.

Худые фигуры подростков прикорнули у стола, будто уснули во время ланча. Чайник был ещё тёплый, когда мужская рука небрежно дотронулась до него, смахивая на траву осколки чашки. Вторая же чашка, целая, но опорожнённая, загораживала лицо мальчика.

– Только добро на вас переводить.

Чиркнула спичка, и затлел кончик короткой сигары. Ник несильно затянулся, потом вставил сигару в рот, забрал чайник и перелил содержимое в свою флягу. Будь в жидкости настойка опия, она была бы слишком ценна, чтобы просто так выбрасывать. Закончив, мужчина задумчиво смахнул каплю крови на подбородке Мо, выдавленную острым золотом. Ресницы девочки трепыхнулись. Ник оттянул воротник блузы и приложил два пальца к вене на её шее. От грубого прикосновения девичья ладонь сдвинулась, накрыв несессер.

Мужчина не обратил на это внимания. Он дымил и улыбался. Его лицо лоснилось. Ему шла роль победителя.

В кустах тонко завыла птица. Пальцы мальчишки покачивались у широкого горлышка бутыли.

Устав созерцать недвижных подростков, Ник отшвырнул остатки сигары на землю и задавил носком. Но когда он поднял взгляд от умершего огонька, голова Шерли уже не сминала скатерть. Зелёные глаза впились в него, в руках юнец сжимал ту самую бутыль:

– Это тебе за Ретберта, гнида!

Миг, и маслянистая вонючая жидкость окатила Ника. Ладонь Мо юркнула в несессер, выхватила коробок, и в следующее мгновение в мужчину полетела спичка. Раздался нечеловеческий вой.

– Прикури, – выплюнула Мо, оправляя воротник.

Красный всполох взметнулся в воздух. Ник безумной юлой крутнулся на месте, рухнул в траву и покатился. Шерли осторожно приблизился к мужчине и взял за руку подошедшую Мо. Улыбка первой озарила её губы. Сначала робкий и нервный, смех её быстро перешёл в гомерический, сливаясь с густым голосом Шерли и собачьим воем…

– Угомони его, не то всю деревню на ноги поднимет, – пробурчал Ник, отряхиваясь. – И хватит глотки драть, лучше помогите мне.

Шерли обнял за шею растревоженного пса, а художница поспешила к мужчине помочь подняться с земли.

– Держи, – кряхтя, Ник отдал ей красный платок, которым и махал в воздухе. – Вы меня уморите своими играми. Теперь ещё одежду от масла отчищать. И что это за выкрик: «За Ретберта»?

– Ну, я подумал, что в истории с отравлением преступник должен сначала опробовать яд на животном, – пояснил Шерли.

Мо с расстроенным видом коснулась проколотого подбородка.

– Я еле смогла досидеть до конца, чтобы не дёрнуться. И зачем вообще было надевать эту булавку?

– Хочешь играть в реконструкции, деточка – соблюдай точность. Вайолет обожала надевать материнские украшения. Бывало, ходила вся увешанная брошками, булавками, серёжками. Эту я сохранил на память, хоть в тюрьме за неё я мог получить целый блок сигарет.

Ник похлопал себя по карманам, но раздражённо заметил, что курево кончилось. Последнюю сигару он растягивал на несколько дней, и вот сегодня прикончил.

– Дай-ка мне коробок, детка.

Мо протянула Нику спички вместе с брошью, и мужчина, чтобы занять пальцы, стал зажигать их одна за одной и бросать в траву, где давил каблуком. За десять дней жизни на воле он начал набирать вес, и ключицы больше не торчали у него, как у скелета. Черная щетина превратилась в аккуратно подстриженную бороду, покрывающую раздвоенный подбородок. Стало заметно, что мужчине нет и тридцати, хоть лицо и голос всё равно казались поизносившимися.

Шерли и Мо нашли для Ника идеальное укрытие вместо гиблого обрыва. Близ побережья было много деревень, и в полукилометре от одной из них, неподалёку от мыса Бичи-Хед*, находились три частных дома. Два были полуразрушены, но один крохотный коттедж изредка посещала хозяйка. Сама она давно жила в городе с дочерью и её мужем, и навещала дом не чаще раза в год. Нику пришлось поверить Шерли на слово по поводу этого. Беглец никак не мог привыкнуть к тому, что этот пацан, посмотрев на одну вещь достаточно долго, может выдать целую историю о ней. Несмотря на царившее в доме запустение, Нику казалось, что он переселился из преисподней в рай. В погребе даже оказались запасы джема, вполне съедобного. Дети приносили беглецу еду и кое-что из одежды, но не могли ручаться, что Ник не подворовывает в деревне.

– Мы были похожи на них, на Вайолет с Питером? – спросил Шерли, присаживаясь на траву возле Ретберта.

– Ага, – протянул Ник, отшвыривая очередную спичку, – как голуби на ящериц.

– Сколько им было, когда… всё случилось?

– Вайолет исполнилось одиннадцать, её брату – едва стукнуло восемь. К опекуну они попали за пять лет до этого, сразу после смерти родителей. В то время я как раз устроился в особняке Освальда Хамфри садовником.

Подобрав юбку, Мо уселась на скрещенные ноги возле Шерли. На самом деле подростки уже слышали эту историю, но не прочь были послушать ещё.

– История была вечная – старик Хамфри мечтал прибрать к рукам наследство племянников. Однако его мать, мир её праху, отчего-то привязалась к детям и не выпускала их из вида. Старуха была с причудами, но добросердечная. Она-то и наняла меня. Помню, что мне часами приходилось возиться с этой троицей в саду: одному горшок поднеси, другой – судно. Так я и сошёлся с Вайолет и Питером. К исходу четвёртого года они с меня не слазили, как щенки с суки.

– А вы что?

– А я был рад. Местные надо мной глумились – дескать, ещё бы с ними на горшок сел. Да только эта парочка могла дать фору любому взрослому. Проказники были страшные и часто огребали ремнём от дяди Освальда за то, что рылись в его кабинете и переводили запасы виски. И не только на детские эксперименты. Это и натолкнуло опекуна на мысль об опиате. Чего же проще, подлить его в графин и оставить дверь незапертой, а потом исчезнуть из особняка куда-нибудь в людное место на целый день. Время пришло, когда умерла старуха-мать. Хамфри понадобилось несколько месяцев, чтобы отшлифовать план. Четыре дня опекун выезжал в свет, оставляя дом в распоряжении племянников, и однажды, под вечер заглянув туда, Освальд увидел их, Вайолет и Питера, прикорнувших у стола с порожним графином дурманного виски. Ему бы сразу поднять тревогу, но старый пень решил сначала удостовериться сам. Дальше вы поняли, что произошло.

Ник окинул взглядом цветной сосуд у ног Шерли, несессер Мо и чиркнул в очередной раз о коробок. Эту привычку он приобрёл в тюрьме и не мог от неё отделаться. Спичка прочертила в воздухе огненную дугу – художница проводила её взглядом.

– Как же они смогли? – вымолвила девочка.

– Кто сейчас скажет? То ли доза опия была не слишком большой, то ли они вовремя его распробовали. Вкус-то до боли знакомый.

– Опия?! – изумился Шерли.

Ухмыльнувшись, Ник кивнул.

– Я же говорил вам, что мать Освальда была с причудами. После того, как она потеряла взрослого младшего сына, с ней случился нервный срыв, и, по её собственным словам, ей прописали настойку опия для успокоения. Где она брала её на самом деле – чёрт её знает. Однако мало того, что карга сама к ней пристрастилась, так ещё и потворствовала детям пробовать всё, чего бы они ни захотели.

– Моя мать скорее отгрызла бы себе язык, чем предложила мне подобное, – выдохнул Шерли то ли с ужасом, то ли с завистью.

Ник подарил ему тонкую улыбочку. Тут в разговор вмешалась Мо:

– Я имела в виду – как дети смогли спалить человека заживо, своего родственника?

– Опекуна, пытавшегося их убить, не забывай, деточка. Лучше бы удивилась, как у них вышло это провернуть. – Ник зажёг спичку, но не бросил, а приблизился с ней к Мо и задул, дымя в лицо художнице. – К счастью или к беде ещё одной их страстью было всё поджигать. Племянники Хамфри хранили в моём флигеле целый арсенал горючего. За него меня и посадили. После того, как их дядю доставили в больницу в тяжелейшем состоянии, к детям приставили сиделку до выяснения обстоятельств. Всё-таки отравление сказалось на них, но у Вайолет хватило сил рассказать мне всё тайком и подарить мне булавку на память.

Мужчина помолчал, взял со стола розетку с джемом, и, зачерпнув немного пальцем, продолжил:

– В ту ночь я спал в своём флигеле. Мне нездоровилось, и я заткнул уши, чтобы не растревожить и без того беспокойный сон. А на утро обнаружил пепелище на месте особняка и полицию у своего порога. Ни Освальда, ни его мать, ни детей местные недолюбливали, точнее, ненавидели и боялись, как змеи боятся сокола. Вайолет и Питера прозвали Чумой с Погремушкой. После всего случившегося мелкое терпеньице местных жителей лопнуло, а может они решили, что подвернулся удобный случай. Конечно, они всё отрицали, но в их руках ещё дымились факелы. А у меня во флигеле обнаружили целый арсенал, и меня бросили в застенок до суда.

Джем потёк по пальцам Ника, он слизнул тёмно-красную жидкость языком.

Мо сглотнула ком и почувствовала, что Шерли плотнее сжал её ладонь.

– Каким же образом вам удалось сбежать? И как вы обожгли руку?

– Это уже другой вопрос. На сегодня хватит, – отрезал мужчина, делая вид, что не заметил насупившихся личиков. – Гадость – этот джем из позапрошлого века. – Ник вдруг с грохотом отставил розетку на стол. – Принесёшь мне свежий, парень. Я видел, в деревне в первом доме по третьей улице на окне стоят отличные банки.