Текст книги "Птица Смерти (СИ)"

Автор книги: Olivia N. Moonlight

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Золотистая жидкость в фужере переливалась на солнце. Озорные пузырьки отражались в жадных любопытных глазах Вайолет. Девочка потянулась к фужеру, но Аделаида хлопнула её по руке. Мужчина заметил, какое горе отразилось при этом на детском личике. Нет, не годится! Когда старуха зазевалась, Монтгомери заговорщицки подмигнул племяннице, положил пальцы на стеклянное дно фужера и придвинул его к ней. Вайолет схватила фужер обеими руками и с удовольствием попробовала запретный напиток. Честное слово, усмехнулся Монти, как будто не шампанское, а мёд пьёт.

«Клубника, вишня и весенний поцелуй ангела,

Моё летнее вино и вправду сделано из всего этого.

Сними свои серебряные шпоры, и помоги мне скоротать время

И я дам тебе летнего вина»* – напевал под нос мужчина, улёгшись после завтрака на траву лужайки.

Монтгомери всегда вспоминал эту песню о вероломной красавице-воровке, когда просыпался от слепящих солнечных лучей и спросонок не мог отыскать свои ботинки.

Вайолет возилась рядом на газоне – упражнялась в церемонии чаепития, как и положено будущей хозяйке Хэвишем-холла. Коктейли из цветной акварели с крыльями стрекоз вместо зонтиков уже расставлены – хорошо хоть, на этот раз девочка не настаивает, чтобы Монти их выпил. Вайолет тем временем накрыла полотенцем два фарфоровых чайника, чтобы сохранить тепло, и принялась просеивать сквозь сито «сладкую озёрную соль» – мелкий песок с берега озера на территории особняка. Вайолет рассуждала так – море солёное, и соль в нём такая же, а их озеро пресное, значит и соль там сладкая. Железная логика, считал Монти, не поспоришь.

Просеяв песок, Вайолет осторожно приподняла нагревшуюся крышку одного из чайников и со знанием дела стала, приговаривая, сыпать в него ингредиенты: цветы ромашки, листья мяты, мелиссы, смородины, кусочки яблока и груши, ягоды земляники, малины и клубники, лепестки шиповника, росу с тюльпанов, писк феи (Монти сильно подозревал, что очередной стрекозе не повезло), кусок облака и немного утреннего туману. Это был фирменный дневной чай Вайолет.

В ночной же чай входили палочка корицы, ложка мёда, тёртый корень имбиря, лимон, звёздная крошка (Монти от души надеялся, что это не битое стекло), один клуб дыма и последний вздох, упрятанный в склянке. А его где она раздобыла? Вайолет призналась – однажды кот Аделаиды притащил в прихожую мышь. Она странно дёргалась и попискивала, и тогда Вайолет наступила на мышь ногой, а когда подняла туфлю, животное уже не двигалось. Девочка слонялась по дому в раздумьях, а потом, осенённая догадкой, что там произошло, вернулась в прихожую и собрала воздух в склянку.

Получив ответ, Монтгомери вновь откинулся на траву. Аделаида дремала в кресле, а Вайолет, которой уже наскучило заваривание чая, принялась носиться за птицами. Без надзора бабки девочка позволяла себе многое, например, ощипывать цветы на клумбе, чтобы устраивать из лепестков дивные фейерверки; заливать водой муравейники; устраивать потоп на лужайке, с восторженным визгом удирая от потоков воды из садового шланга; завороженно наблюдать за пламенем больших спичек для духовки, которые подарил ей дядя; поджигать по весне сухую траву в поле и плясать около рыжей стены огня на фоне вечернего неба к ужасу случайных прохожих. Нормальные детские увлечения. Нет повода браниться. Вообще никакого.

Монтгомери зевнул. Сон так и подмывал мужчину отдаться в его объятия. Сказывались весёлая ночка с друзьями и с утра пораньше партия в теннис с племянниками. Вайолет загоняла его, как борзого, и Монти почти без сил рухнул в уличное кресло – хорошо, хоть шампанское было под рукой.

С тех пор, как погибли Кайл и Мина, жизнь Монтгомери проходила, словно в прошлом веке. Время в Хэвишем-холле будто остановилось, но Монти ни капли не жалел, что перебрался сюда, чтобы помогать престарелой матери заботиться об осиротевших племянниках. Верховая езда, редкие пирушки с товарищами, теннис и сон до обеда – отличная альтернатива какой-нибудь душной квартирке и бумажной волоките в погоне за деньгами. Немаловажным достоинством Хэвишем-холла была также прекрасная библиотека, довольно скромная в отношении количества, но никак ни качества книг. Изголодавшийся Монтгомери набрасывался на книги, что затягивали не хуже шампанского.

Приподнявшись на локте, мужчина рассеянно наблюдал за племянницей из-под полуприкрытых век. Подруг у неё почти не было – те немногие девочки, что приходили в гости в Хэвишем-холл, уходили от Вайолет в слезах, она же непонимающе смеялась и тыкала в них пальцем, дескать, чего ревут, глупые? Надо бы ей хоть пони купить, что ли. Но Монти всё время откладывал покупку, должно быть, находясь под впечатлением от недавно прочитанных «Унесённых ветром».

Вайолет, как ребёнок, не различала понятий доброго и злого. Ей было одинаково любопытно наблюдать за воробьями, клюющими орехи, и за агонизирующей стрекозой на булавке, чесать загривок коту или затоптать бьющуюся в конвульсиях мышь. Для племянницы всё в мире чётко делилось на увлекательное и скучное, полезное в её детском хозяйстве и глупое барахло. Вайолет была скора на гнев и милость, и на принятие решений. Девочка часто сердилась на брата, медлительного, зато более обстоятельного. Монти с огорчением отмечал, что у Питера было гораздо больше шансов стать мудрым, чем у его сестры – у Вайолет не хватало тонкости восприятия. Девочке порой недоставало терпения заниматься созиданием, зато из неё вышла прекрасная стихия, эффективно и не без изящества разрушая всё вокруг.

– Дядя Ник-Нак!

Монтгомери встряхнулся и обернулся – стоя рядом на лужайке, ему улыбался Питер, с полотенцем на плече, каплями воды на волосах и раскрасневшимися щеками. Мальчик вместо ланча отправился купаться в озере на территории Хэвишем-холла.

– Я сегодня проплыл 20 метров за раз, – похвастался мальчик. – И ещё я плыл от берега, в глубину.

– Значит, так, – сказал Монти, одним ленивым, изящным движением поднимаясь на ноги. – Все олимпийские пловцы сейчас заливаются горючими слезами зависти. Да что там, сам Марк Спитц* готов удавиться, что появился такой блистательный пловец Питер Хэвишем.

Мальчик на радостях зарделся ещё пуще. Монтгомери взял с плеча племянника полотенце и тщательно вытер ему голову. Дядя сам учил Питера плавать. Вначале мальчик наотрез отказывался погрузиться в воду с головой, хотя Монти раз сто показывал ему на себе, что это вовсе не страшно, и будешь при этом болтаться, как поплавок, и ни за что не утонешь. Наконец, Питер согласился просто уложить голову на воду, и для мальчика стало чудесным открытием, что он способен держаться на воде, не касаясь дна. Поначалу Питер плыл на боку, крепко сжимая губы, будто воздух рвался наружу, и зачем-то зажмуриваясь. На красном личике было написано такое усилие, будто он плыл сквозь ртуть, а не сквозь воду. Но сейчас мальчик грёб вполне уверенно, опустив в воду лишь подбородок и сосредоточенно смотря вперёд, и Монти вполне мог отпустить его одного.

– Дядя Ник-Нак, а мы ведь подшутили над дядей Эрвином не до смерти, правда? – озабоченно спросил Питер, когда ему тоже принесли десерт.

Монтгомери усмехнулся:

– Чтобы поджарить такого борова, нужно нечто большее, чем несчастная пара спичек, поверь мне. Зато наш розыгрыш он надолго запомнит.

Питер кивнул и принялся за мороженое. Идея самого розыгрыша принадлежала Монти, сценарий сочинила Вайолет, а Питер тщательно изготовил реквизит – горючую смесь и прочее. Он вообще любил изобретать и исследовать. В отличие от сестры Питер был молчуном и никогда не носился по дому с визгом в вихре битого стекла и дыма. Дети даже внешне отличались, несмотря на кровное родство – длинноногая брюнетка с алыми губами и русоволосый крепыш с тусклыми, но правильными чертами лица. Но вот любопытство было их фамильной чертой.

Попытки Питера казаться взрослым порой выглядели наивно и забавно. С каким серьёзным видом он брал в рот сигару и пытался её раскурить. Видно было, что мальчишке противно, но он всё равно продолжал дело. Монтгомери ругал его, когда заставал с куревом, но вяло и без рукоприкладства. Точно также Питер пользовался и бранными словами – словно заученной формулой настоящего мужчины. Но вот некоторые дядины книги с неподобающими иллюстрациями он листал с неподдельным интересом. Какие же всё-таки забавные эти дамы без одежды на картинках! Джентльмены-то были Питеру не особо интересны – ничего нового, всё как у него самого. Мальчик не поленился выучить, как правильно называть все части тела, и любил щегольнуть своими знаниями на публике.

Попустительство, конечно, думал Монтгомери. Но как откажешь сорванцам? Хорошо хоть, не добрались пока до потайного ящика, где лежит настойка – так, на чёрный день. Когда станет уж совсем невмоготу. Вообще-то сельская жизнь Монти по душе. Он не Эрвин, который воротит нос от конского навоза, и навещает мать раз год. Мало того, этот угрюмый кабан позволяет себе называть племянников испорченными, а младшего брата – растлителем малолетних. Монтгомери трясло от злости – да он ни разу в жизни пальцем не притронулся ни к Вайолет, ни к Питеру. Хотя понимал, что Эрвин, конечно же, имел в виду не это, а вседозволенность детей.

В отместку Монти предоставил детворе возможность поупражняться в театральном искусстве, чтобы наглядно продемонстрировать Эрвину, что испорченные дети загибаются в канаве, а их племянники цветут и пахнут. Вайолет и Питер вообще крайне живучи, и вряд ли их эксперименты загонят их в могилу. Трюк с внезапным «воскрешением» оказался эффектен, и Эрвин, осыпая родственников проклятиями, убрался из Хэвишем-холла. И отлично. Мать, конечно, расстроилась, но без него определённо лучше. Этот изверг совершенно не умел наслаждаться жизнью, Монти же мог найти развлечение в любой ерунде.

По вечерам, к примеру, когда Монтгомери бывал слаб и ленив, и пол отчего-то пошатывался у него под ногами, простое созерцание потолка в бликах от люстры невероятно веселило и увлекало его. Рядом, словно часть сладкого марева, порхала Вайолет со своими неведомыми смесями и просила у него новый ингредиент. Питер деловито разбирал сундук со своими поделками или мастерил новую рогатку. Чувствовался лёгкий запах дыма, и Монтгомери не знал, кого бранить – Вайолет, Питера, камин за неисправность или самого себя за то, что не затушил сигарету.

Как-то Аделаида гостила у старинной подруги в Шотландии, и компания в Хэвишем-холле могла засиживаться до утра, благо, ничьё ворчание не могло погнать их в постель. В один из вечеров Монтгомери вышел проветриться под звёзды, что задорно кружились перед глазами. Негу его нарушало только стойкое желание сходить по нужде. Флигель оказался ближе, чем особняк, да и не нужно было подниматься по лестницам. Уже выходя из туалетной комнаты, Монти споткнулся о диван и рухнул на мягкие подушки. Немного передохнуть показалось ему хорошей идеей, и через полминуты мужчина уже храпел на весь флигель…

… Огненные блики плясали на потных щеках Монтгомери, лихорадочно мечущегося перед горящим особняком. КАК?! КОГДА?! ИЗ-ЗА ЧЕГО!? ГДЕ ВАЙОЛЕТ И ПИТЕР!? Пожарные, врачи, патологоанатом, полиция, суд, первые дни заключения – всё это прошло как в горячечном тумане. Когда примерно через год заключения Монтгомери узнал о смерти матери, на смену апатии пришла ярость. Монти дал такой отпор обычным домогательствам в тюрьме, что вместе с ним в тюремный госпиталь загремели её пятеро. В ту же ночь в госпитале случился пожар, и только ярость Монти помогла ему каким-то чудом спастись. Всё это время в его озлобленной душе метались подозрения, что всё-таки истинный виновник. Эрвин? Да нет, у него кишка тонка. Несчастный случай? Не похоже. Местные? Вполне могли. Маленькая дикарка со склонностью устраивать бури и мальчишка, называющий вещи своими именами, были им поперёк горла. Но временами сердце противно ныло, а память наотрез отказывалась убедить Монти, что он не курил в тот вечер, и что дети тогда находились в полном сознании. Разум боялся прикоснуться к этим мыслям и отдёргивался всякий раз, словно от открытого огня.

– Не все способны на убийство, мальчик, – промолвил Ник, или, вернее, Монтгомери, прикрыв на секунду глаза, и сквозь ресницы трепетали ночь и то далёкое время. – Для этого требуется определённое мужество. А из тех, кто способен стать палачом, не все получают от этого удовольствие. Посмотрим, на что тебя хватит.

– Тебе-то откуда знать? – выпалил Шерли. – Сам же хвалился, что не убийца детей.

Старый лес вокруг кладбища выл и трещал, небо готовилось вот-вот обрушить поток слёз на троих запоздалых путников – девочке, пришедшей на свидание к могильной плите; мальчишке, назначившему встречу, и беглому преступнику, выследившему обоих.

– Детей – никогда. По крайней мере, до сего дня, – нехорошо ухмыльнулся мужчина. – Но чтобы зажарить крысу на ланч, надо вначале её убить. После меню Клинктона всё, что угодно покажется лакомством.

Шерли фыркнул, продолжая кружить вокруг Монтгомери. Мужчина забавлялся, глядя на его попытки. Однако в глазах мальчишки мелькнула заинтересованность, и это вдохновило Монти продолжить светскую беседу.

– Удовольствие от убийства заключается не в той заумной чуши, которую несут со страниц и телеэкранов злобные маньяки-недоростки. Всё просто и очевидно.

– А в чем же? – внезапно подала голос Мо. Девочка слушала его совсем не так, как Вайолет – восторженно и бестолково распахнув перемазанный мороженым рот, а насупившись, но с озлобленным пониманием в глазах. Так гораздо интереснее.

Первая молния расцвела на небе, на мгновение упёрлась в тёмные кроны, словно рука, сжатая в кулак, с вздутыми искрящимися венами.

Краем глаза Монти заметил, как в голову ему стремительно несётся булыжник. Беглец всё гадал – швырнёт мальчишка камень или бросится с ним наперевес? Как выяснилось, всё-таки второе. Шерли кинулся на Монти, улучив момент, когда тот отвлёкся. Однако мужчина одним движением выбил у мальчишки из рук камень, ударом под дых заставил сложиться пополам и рукояткой ножа треснул по затылку. Шерли рухнул на мокрую траву без чувств.

Мо закричала, но её заглушила громовая волна. Девчонка хотела было броситься к товарищу, но Монтгомери предусмотрительно выставил вперёд блеснувшее лезвие. Не хотелось бы и её выводить из строя, всё-таки девичий организм более хрупок.

– В Кликтоне пришлось научиться драться, – объяснил зачем-то Монти. – В тюрьме, знаешь ли, не слишком тепло встречают предполагаемых убийц детей.

Мужчина присел на корточки, перевернул Шерли и положил ладонь ему на шею. Пульс есть. Дышит. Отлично.

– Ты хотела знать, деточка, какое наслаждение можно найти в убийстве? Власть над чужой жизнью. Чувствовать, как она трепещет в твоих руках, горячая, пульсирующая, полностью зависимая от тебя – настоящее удовольствие. Для избранных извергов. Сам я этого не испытываю, но отлично могу понять.

Монтгомери взвалил на плечо бесчувственного мальчишку и, охнув, поднялся на ноги.

– Тяжёлый, сволочь. Не щенок – олень.

Мо преградила ему путь. Ей и камень не нужен был – на лице написано, что готова зубами и ногтями вцепиться:

– Пусти его!

– Хах, деточка, неужто ты пьяна успехом в оранжерее? Имей в виду – это я тебе помог. Те три молодчика, конечно, не бог весть какие противники, но одна бы ты не управилась.

Мо залилась краской гнева, досады и стыда:

– Я… я сбегу и приведу подмогу!

– Давай, а я пока прирежу мальчишку.

Не дожидаясь ответа, Монтгомери обошёл девчонку и двинулся к калитке.

– Если не хочешь бросать своего хахаля, придётся тебе пойти со мной, – бросил через плечо мужчина.

Мо ничего не оставалось, как уныло поплестись следом. Некоторое время оба молчали. Кроны над головами редели, а затем и вовсе пропали, и вокруг раскинулась бескрайняя шелестящая ночь. Изжелта-рыжая луна сидела низко на горизонте в решётке облаков. Совсем рядом с ней сверкали молнии, вспыхивали, словно огни маяка. Монти и Мо, оба против воли засмотрелись на луну, притягательную и зловещую одновременно – как одинокий фонарь над постоялым двором в глуши, где старушка-ведьма обогреет и накормит, а потом с таким же радушием зажарит и съест.

– Я собираюсь уехать отсюда ко всем чертям, – поделился Монтгомери, остановившись на минуту передохнуть. – Неспокойно здесь стало. Но вот так просто бросить вас я не могу. Дойдём до ангара, и я всё вам обоим изложу.

Мо промолчала.

– Обиделась, что ли? – устало ухмыльнулся мужчина. – Представляю, какие жуткие мысли мечутся у тебя в голове, после моих-то рассказов и ваших открытий. Ну да, я соврал вам. Правдой-то особо не будешь гордиться. Я бы никогда не навредил Вайолет и Питеру. Напротив, потакал им во всём – племянники всё-таки. Это их, возможно, и сгубило. Чёрт его знает, что стало причиной пожара на самом деле, – Монти осёкся и подозрительно сглотнул.

Мо изумлённо покосилась на мужчину – уж не всхлипывает ли?! Но Монтгомери уже взял себя в руки и вновь криво улыбался:

– До Обрыва путь неблизкий, так что послушать мой рассказ ты успеешь, деточка…

Альпы, Австрия, 20**-й год.

«По окраине вдоль трасс

В поздний чёрный час

Прогуляйся, друг.

Где раскинул крылья мост,

Словно мёртвый альбатрос

Заскрипит он вдруг.

Там, где тайны спят, где огни горят, провода трещат,

Не уйдёшь оттуда никогда.

Вдоль дорог, вдоль церквей, вдоль огней, вдоль моста,

Он придёт сквозь мрак,

Незнакомец лихой

В длинном чёрном плаще

С окровавленной рукой»*.

Строки этой странной песни въелись в память, как пятна крови в ткань белого халата. Молли Хупер повторяла их про себя, как заведённая, пока брела по одинокому коридору «Алого Эдельвейса» в тщетной попытке догнать Шерлока. Воспоминания не оставляли женщину в покое, обостряясь после каждого перенесённого потрясения. Молли усомнилась, не являются ли эти строчки плодом её воображения, слишком уж знакомые образы фигурировали в них. Или, наоборот, воспоминания нереальны и всего лишь навеяны песней.

Всего несколько минут назад патологоанатом и сыщик с миром в сердце плескались под душем. Однако всё перевернулось с ног на голову, когда Молли заметила на брюках Шерлока точно такую же пуговицу, какую нашла в Восточной башне. Холмс, обнаружив, что за открытие совершила Молли, переменился в лице и выскочил прочь из номера, оставив женщину на растерзание подозрениям и страхам.

«С каких пор Шерлок удирает вместо того, чтобы объясниться?» – негодовала Молли. В конце концов, робость и трусость ему к лицу примерно так же, как ей – замашки старого боцмана. Но даже она бы не сбежала тогда, пряча пылающие щёки.

Молли казалось, что она сразу же бросилась вслед за Шерлоком, однако в коридоре уже никого не было, даже топота не доносилось. Вернее, смутный топот всё-таки звучал в ушах, но слишком уж близко, будто и вовсе внутри головы. Странное дело, коридор замка внезапно приобрёл розоватый оттенок и решил немного покачаться из стороны в сторону. Молли облокотилась о стену и дотронулась до висков, чтобы вернуть разгулявшийся разум на место. Осознала, что стоит в одной рубашке и босиком, и вряд ли ей удастся далеко уйти в таком виде.

Обозлившись на себя за нерасторопность, Хупер вернулась в комнату, взялась за чемодан Шерлока и случайно перевернула. На счастье, из чемодана вывалился бордовый шелковый халат детектива. Полы его едва не волочились по ковру, когда Молли продвигалась по коридору в отельных тапочках, а подвернутые шёлковые рукава всё время норовили соскользнуть. Если бы Хупер вовремя не вспомнила, что Шерлок выскочил из комнаты босой и после душа, то ориентиров у неё бы не было никаких, кроме разве что едва уловимого шлейфа одеколона, да и тот мог ей лишь мерещиться. А так женщина приметила, что слева от порога ворс ковра влажный и примятый, и устремилась в этом направлении – благо, коридор по дороге не имел ответвлений.

Спустя некоторое время, после очередного поворота Молли обнаружила, что коридор заканчивается тупиком. У женщины упало сердце. Ничего, кроме обтянутой зелёной тиснёной тканью глухой стены с зеркалом впереди, да ряда дверей из тёмно-красного дерева слева и справа. Хупер едва не врезалась в высокое зеркало на полном ходу, но вовремя заметила собственное отражение и горько ему улыбнулась. До женщины только сейчас дошла мысль, что детектив мог скрыться от неё в любом из номеров курорта.

Уже отчаявшись, Молли усмотрела странную вещь – справа в зелёной стене зияла узкая длинная щель, словно… Провалиться на месте, да это была приоткрыта самая настоящая потайная дверь! Женщина поспешила к ней и обнаружила внутри лестничный пролёт. Невероятно! Выходит, в «Алом Эдельвейсе» есть потайные ходы. Сколько же ещё сюрпризов преподнесёт замок?

Каменные ступени винтовой лестницы уводили вверх, а на массивном подоконнике у узкого пыльного окна, освещавшего площадку, лежала чёрная эбонитовая пепельница с помятой, наполовину выкуренной сигаретой и коробок спичек. Увядшая было надежда радостно встрепенулась. Не раздумывая, Молли устремилась вверх по таинственному лестничному пролёту, такому узкому, что если расставить руки, ладони будут скользить по стенкам.

Вскоре у Хупер уже была готова снова закружиться голова из-за постоянного движения по бесконечным виткам спирали. Окна попадались всё реже, и когда под ногой внезапно не то заскрипело, не то захрустело, словно женщина наступила на панцирь гигантского жука, а правая рука провалилась в пустоту, Хупер всерьёз испугалась. Однако через пару мгновений успокоилась – чудовище под ногой оказалось всего лишь деревянным настилом, а лестничный пролёт перешёл в просторную площадку.

В пыльном сером полумраке Молли открылась на редкость причудливая картина – винтовая деревянная лестница, ступени которой держались на толстых верёвках, ведущих к невыразимо высокому потолку, какой бывает только в церквях и соборах. Хуже всего, что в помещении имелось всего одно засаленное окно, и располагалось довольно низко, так что потолок терялся в полумгле.

Подниматься по шаткому сооружению вслепую Хупер совершенно не хотелось, но никаких источников света под рукой не наблюдалось. Молли беспомощно оглянулась по сторонам – никаких тебе факелов, торчащих из стен, подобающих этому месту, ни даже завалящего светильника или свечи. Патологоанатом с тоской вспомнила свой смартфон, который забросила в заросли, чтобы отвлечь нападавшую на них в роще Мойру.

Скрепя сердце, Молли попробовала сделать несколько шагов по лестнице. Вроде бы обойдётся без сломанной шеи. И то хлеб. Ломать себе шею сейчас она не имела никакого права.

Хупер медленно и осторожно переставляла ноги, держась за верёвочные перила. Спешить уже не имело смысла. След Шерлока остыл, как та сигарета в пепельнице на окне. Молли отдавала себе отчёт, что, весьма вероятно, Шерлок сейчас скрывается в совершенно ином месте, и приоткрытая потайная дверь не имела никакого отношения к его бегству. Однако у неё имелось не так много вариантов для действий. Можно было остаться в номере и бездействовать, ожидая возвращения Шерлока, или методично проверять все комнаты подряд, или пуститься исследовать таинственную лестницу и то, к чему она приведёт. Хупер же как раз находилась в том состоянии моральной усталости, которая граничит с безрассудством.

Лестница, скрипучая, огромная, шаткая, напоминала скелет доисторического животного. Слабый свет из окна вспугивал тени, силуэты реяли вокруг Молли, танцевали по стенам, словно пыльные призраки. Это было слишком красиво, чтобы напугать.

Вот также реяли и дрожали подозрения в сердце Молли. Треклятая пуговица и окурок не шли у неё из головы. Как же грубо и торопливо надо было рвануть брюки, чтобы от них отлетела пуговица? А позже преспокойно курить, разбрасываясь окурками. Тошнотворные образы проплывали перед глазами, и отбиться от них было непросто. Шерлок лгал ей. Он был в Восточной башне, и, возможно, не один.

Хупер неожиданно приложилась макушкой о дерево и, охнув, поскребла голову. Неужели тупик? Да быть того не может. Тут Молли вспомнилось восхождение в Восточной башне. Тогда она тоже поднималась до изнеможения, пока не ткнулась головой в люк. Может и здесь крышка люка? Молли пошарила рукой и – точно, обнаружила соответствующие щели. Некстати вспомнилось, что ожидало женщину в башне по ту сторону люка, и Хупер передёрнуло. Но делать нечего. Чтобы не оттягивать неприятный момент, Молли вдохнула и резким движением распахнула люк, благо, он оказался не заперт.

Никакой кровавой бани там не оказалось. Ничего подобного, что уже успела вообразить себе Хупер. Судя по шаткой верёвочной лестнице и мрачному помещению, её окружавшему, патологоанатом ожидала увидеть что-то вроде пыльного чердака в бахроме паутины, захламлённого старыми ящиками с барахлом, сломанным роялем, трупом невесты в сундуке и, как минимум, парой-тройкой привидений.

На деле же Молли на миг ослепла от холодного зимнего света, заливавшего вполне уютное помещение. Одна стена оказалась глухой, зато в противоположной, скошенной, были врезаны широкие окна. В правом углу находилась мраморная фигурная раковина, а рядом светлый кожаный диван, изрядно продавленный, пара стульев и стеклянный ромбовидный столик, на котором стоял гранёный стакан в каплях воды и обертка от шоколадной плитки. Если бы под окнами находился ряд лежаков, то помещение можно было бы принять за площадку для отдыха и созерцания горной панорамы, какие бывают в горнолыжных отелях.

Глубинная часть помещения отделялась стеклянной перегородкой зеленоватого цвета. Заглянув сквозь её, Молли увидела очертания пустой барной стойки и нескольких высоких табуретов, один которых был опрокинут. Раздвижная дверь не поддавалась, но это не слишком огорчило женщину – около правой стены стекло было разбито, и сквозь проём вполне можно было влезть, не рискуя оцарапаться. В баре ничего занимательного не обнаружилось, только пылинки плотным роем танцевали в свете, взвиваясь с пола от каждого шага. Судя по всему, помещение забросили, однако кто-то тут совсем недавно обретался. Улики наводили на мысль о тайном убежище.

Кто бы здесь не прятался, Молли решила его дождаться. Устроилась в затемнённом углу, откуда можно было наблюдать за люком, и где она сама не бросалась в глаза. Минуты текли, веки то и дело норовили слипнуться, голова падала на грудь. И сновидения тут же набрасывались на Молли, словно убийцы из-за угла. Хупер вскидывалась каждый раз, встряхивалась, но её вело вновь и вновь. Сколько она уже не спала? Сутки? Или больше? Раньше это не было для Молли большой проблемой, особенно в годы учёбы и практики. Но сейчас избыток впечатлений окончательно её вымотал, и организм, уютно пригревшись в уголке, упорно пытался взять своё.

– Нужно непременно упаковать все эти шоколадки, – укоризненно зашевелились в темноте седые усы.

Молли смущённо улыбнулась старцу с тележкой мороженого, потому что у неё всё валится из рук, и… вскинула голову. Какие к чёрту шоколадки?! Какой старец?! Хватит спать!

Продрав глаза, Хупер попыталась отогнать назойливые видения. Какое-то время прислушивалась к тому, как мышь скребётся в углу, чтобы зацепиться за реальность. Но вскоре стала изумляться, откуда в морге Бартса мыши? Дьявол. Реальность теперь опасно путалась с грёзами. Молли ловила себя на том, что шевелит пальцами, будто Альберт учит её играть на пианино; на том, что хочет объясниться с внезапно вернувшимся Шерлоком; на том, что покойная журналистка трясёт её за плечо и зовёт, да так настойчиво, будто наяву. Хупер сердито отмахнулась от видений. Довольно! Сейчас она встанет, пройдётся, и сонливость как рукой снимет. Сейчас, сейчас, только на миг прислонит голову к стеклянной перегородке и даст, наконец, глазам секундный отдых…

…Молли снилась глубокая чёрная мгла, в которую она, как в колодец, с облегчением летела. Но потом сквозь блаженную тьму проступило иное сновидение – зелёное стекло, которое слегка мерцало и дребезжало, словно кто-то смеялся с другой стороны. Расплывчатый силуэт постепенно проявлялся за стеклом. Окровавленные губы касались прозрачной поверхности, на шее вспухала вторая багровая улыбка. Голова была заломлена набок, рыжие волосы напоминали конскую гриву, спутавшуюся от ветра. Тонкая рука была опущена вдоль белого рваного платья.

– Скучала по мне? – с жутким горловым присвистом произнесла журналистка. Смерть оказалась Николь к лицу. Чахоточный росчерк губ и бескровная кожа выгодно оттеняли её волосы.

– Николь… Элен… Ты.

Молли поднялась с пола, зелёные осколки похрустывали под ногами. Патологоанатом положила ладонь на стекло, журналистка ответила зеркальным жестом. Странно, но как остро Молли кожей ощутила холод стекла!

Обнажённая рука Элен казалась покрытой тиной из-за цвета стекла, а глаза горели невозможной зеленью. Лохмотья только подчёркивали её хрупкую фигуру. Фарфоровая незнакомка, при первой же встрече показавшаяся Молли призраком.

Журналистка прислонилась головой к стеклу, бросив исподлобья долгий призывный взгляд, сопровождаемый лёгким оскалом. Молли рефлекторно царапнула пальцами по стеклу, будто тщетно хотела переплести с ней пальцы. Вторая бледная рука скользнула по прозрачной перегородке, палец очертил плечо Молли, грудь, талию, бедро. Хупер вздрогнула, но не отстранилась, напротив, легла щекой на стекло, то ли желая рассмотреть видение получше, то ли просто от внезапной слабости. Мягкие губы журналистки прикоснулись к перегородке напротив её щеки, оставляя бледно-красный развод на стекле. Молли бросило в жар. Хупер спешно повернула голову, и ненароком её губы оказались совсем рядом с губами журналистки. Элен повозила приоткрытым ртом по стеклу, и Молли поймала себя на том, что потянулась за движением журналистки.

– Бедняжка, – раздался надрывный стеклянный дребезг – это смеялась Элен. – У тебя в жизни так мало ласки. Как просто тебя согреть и завести! Признайся, ты ведь хотела тогда после ужина пойти ко мне в комнату, и жалеешь до сих пор, что струсила.

Молли вспыхнула. Таинственный сон понемногу превращался изъедающий стыдом кошмар.

Журналистка отстранилась, оставив, наконец, запотевшее стекло в покое.

– Как думаешь, чьей прекрасной идеей было подарить мне это украшение? – Николь коснулась багрового шрама на шее. – Скажи честно, мне не идёт?

– Что тебе нужно? – хрипло отозвалась Молли. После всего случившегося она разуверилась даже в бескорыстии призраков.

– Я просто хочу выбраться отсюда. Но кто же мне позволит? Стены здесь невероятно любопытные и чуткие.

Журналистка зашептала что-то ещё, и Хупер пришлось вновь прильнуть к стеклу, чтобы следить за движениями окровавленных губ. Женские лица скользили вдоль стекла, шёпот двух голосов был почти неуловим. А потом Элен поплыла вглубь помещения, в сторону люка, и постепенно скрылась в белых туманных клубах, улыбнувшись на прощание. Дверца люка при этом хлопнула так, что Хупер вздрогнула.