Текст книги "Птица Смерти (СИ)"

Автор книги: Olivia N. Moonlight

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Молли, и всё же мне придётся на время оставить тебя, чтобы… Молли?

Патологоанатом резко обернулась – Шерлок застыл на пороге ванной, с полотенцем на бёдрах, с каплями воды на груди и в волосах. Всё ещё сжимая в одной руке брюки, Хупер прикрыла дрожащими пальцами раскрытые губы, не сводя огромных глаз с детектива. Холмс с недоумением и любопытством воззрился на Молли, проводил взглядом большой палец, которым та тёрла место оторванной пуговицы, и спустя несколько секунд вычислений лицо его помрачнело.

– Молли… – предупреждающе начал детектив, двигаясь к женщине.

Брюки выскользнули у Молли из рук. Она инстинктивно отшатнулась назад. Шерлок тут же замер.

«Давай, скажи «я всё объясню», – билось в голове у Молли безумной птицей. – «Объясни, чёрт возьми, как пуговица с твоих штанов оказалась в башне!»

Но вместо этого Холмс отступил назад, мгновение наблюдал гримасу ужаса на лице Хупер и, когда на его окаменевшем лице застыло выражение безразличия, развернулся и стремглав выбежал из номера.

Истборн, Англия, 19**-й год.

Бледно-розовый утренний дым окутал молодые бутоны, полз по песку, путался в прошлогодней траве, оседал на крохотных слюдяных камнях. Мо зарывала растопыренные пальцы ног во влажную прохладную толщу песчинок и каменной крошки. Кромка наплывавших волн то и дело щекотала ей подошвы. Девочка не сдержала смешок, подбирая под себя одну ногу, и едва удержалась на покачнувшейся трёхногой табуретке – деревянная ножка придавила белую овальную гальку, как две капли воды похожую на птичье яйцо. Возле табуретки громоздилась целая гора разнообразных камней: и похожий на пирамиду полосатый камень, и прозрачный трёхслойный брусок, подозрительно похожий на янтарь, и круглый шар, идеально подходящий для какой-нибудь детской игры. Сокровища Мо, которые девочка усердно собирала этим утром по всему пляжу, чтобы иметь повод отлучиться из-под присмотра тётки и осмотреться в поисках товарища.

Сонное солнце просачивалось сквозь туман и пригревало левую щёку девочки. Из-за росы на распускавшихся цветах и рассеянного света воздух казался сюрреалистически розовым. Бриз приятно остужал лоб, хотя на верхней губе проступили капли пота. Мо восторженно распахнула влажные блестящие глаза и потянулась навстречу лёгкому воздушному порыву. Перед ней в квадратном отверстии открывалось нежно-голубое умиротворённое море и горько-солёная пена, словно прогоркший крем на торте. Мо подалась вперёд и погрузила пальцы в белый подоконник. Вслед за подушечками по подоконнику потянулись бледно-серые тени. Лепестки чёрного разлапистого цветка растеклись по белому подоконнику. Белая сердцевина смотрела в потолок. Рядом примостился белый фарфоровый бюст девушки, вместо одного глаза зияла чёрная дыра, из которой выползала чёрная струйка муравьев. На выцветшей белокурой голове сидела, широко раскинув бархатные крылья, чёрная бабочка-траурница. Вся композиция смотрелась странно в окружении лазоревого неба и моря, жёлтого песка и сочной зелени. Мо любовалась пейзажем сквозь отверстие над бесцветным подоконником, продолжая зарывать одну ногу в мокрый песок. Чудно́. Выглядело, будто здесь раньше находился дом, но сгорел дотла, оставив после себя только висящее в воздухе чёрно-белое окно. Или будто Мо вырвала окно из какого-то несчастного закопчённого домишки, принесла сюда и подвесила освежиться в утренних красках. Мо чрезвычайно нравилась её новая затея, однако Вирджиния Хупер отнеслась к ней скептически.

«О писателе можно сказать, что он исписался. Аналогичного термина, применимого к художнику, нет. А жаль. Должно быть, так на тебя действует болезнь. Когда поправишься, взглянешь на своё творчество по-новому».

Будь Мо в своём обычном состоянии, она бы крепко обиделась. Но сейчас художницу охватила отстранённость, граничащая с глухотой, и нездоровое веселье. Мо с самодовольным чувством рассматривала картину на мольберте перед ней, в верхней части которой зияло ровно прорезанное в бумаге прямоугольное отверстие, изображающее окно. Подоконник с фарфоровым бюстом и цветком и оконная рама оказались всего лишь очередной картиной юной художницы. Но если придвинуться поближе, то казалось, что ты и вправду прикорнул у окна прибрежной лачуги.

«Нечто невразумительное, чересчур затейливо, дыра в картине – явный перебор». Мо пропустила мимо ушей все критические замечания тётки. Гораздо больше её занимало, как заставить бабочку порхать? Чтобы она казалась объёмной, одно крыло должно быть светлее другого, но как нарисовать светло-чёрное и тёмно-белое? Серое не подойдёт, ведь у бабочки именно чёрно-белый узор. От такого впору завыть, но Мо нашла выход, осторожно «припудривая» каждое крыло меловой пылью нужного цвета. Стоило девочке, наконец, отстраниться, как траурница и впрямь захлопала крыльями, бросая еле заметные тени на подоконник. Тот, о ком Мо не хотелось думать всуе, однажды упрекнул её в однообразии сюжетов, зато похвалил за неизменное наличие червоточины.

Бледно-цикламеновая дымка стелилась по утреннему пляжу, смягчала углы скал вокруг, размазывала резкие линии в приятно нечёткие. Глаза Мо, наконец, перестали болеть, а ведь ещё совсем недавно девочке было больно скосить взгляд в сторону – глазные яблоки тут же отзывались неприятным нытьём. Левую щеку уже изрядно припекло, в горле пересохло, и Мо опустила руку к пузатой оплетённой бутылке, торчащей из песка. Холодный апельсиновый сок показался насколько вкусным, что девочка даже пролила немного на платье, так жадно она пила.

– Достань ногу из песка, не то вновь подхватишь простуду, – произнесла старшая Хупер, не отрывая взгляда от газеты.

Мо не пошевелилась, поглощённая работой, но когда тётя сделала попытку встать, тут же подобрала вторую ногу.

– Тётя, мы сходим сегодня вечером в больницу? Ты ведь обещала, что позволишь мне навестить его. Ему там плохо, но наш визит может его здорово подбодрить.

Старшая Хупер неохотно оторвалась от колонки политических новостей:

– Я ведь уже дала согласие, хоть мне всё это не по душе.

Мо просияла, и Вирджиния снова вернулась к газете, полулёжа на белом махровом полотенце. Другое полотенце укутывало её смуглые плечи и спину, плоскую грудь обтягивала белая майка на бретельках. Короткие брюки капри открывали мускулистые голени. Везде, где виднелась голая кожа, поблёскивали капли воды, и также в копне тёмно-каштановых волос. Вирджиния отважилась искупаться в майских водах и дважды доплыла до Бежевой скалы, находившейся неподалёку. Когда женщина выходила на берег, какой-то незнакомый старик в соломенной шляпе с восхищением пожал ей руку. Старшая Хупер лишь небрежно хмыкнула в ответ – грех упускать погожее утро. В Истборне начался период непогоды, пасмурные дни сменялись ночными грозами, солнечные тёплые часы таяли на глазах. Весна явно решила повременить с уходом, напоследок перед июнем собравшись угостить всех водой допьяна. Туристы спешили покинуть ставший негостеприимным городок, а новая волна отдыхающих пока не прибыла. Пляж пустел на глазах. Там, где раньше прогуливалось не меньше полудюжины семей с шумными ребятами, сейчас насчитывалось от силы человек пять, включая Мо с Вирджинией. Благообразного вида мужчина в летах выгуливал рыжего сеттера; упитанный конопатый юноша играл сам с собой в шахматы, разложив доску на валуне; а старик в соломенной шляпе, тот самый, что пожал старшей Хупер руку, насвистывая что-то, чинил удочку.

– Не понимаю, что ты нашла в этом мальчишке? – произнесла Вирджиния вслух, складывая газету и теперь пристально разглядывая племянницу.

– Он похож на одного персонажа из романа, – отозвалась Мо, вытирая о платок перепачканные пальцы. – Тётя, мне опять надо, ну, отлучиться.

– У тебя что, недержание?

Мо взглянула на тётку испуганными повлажневшими глазами, губы обиженно дрогнули, и Вирджиния тут же пожалела о своей резкости. Порой ей стоит следить за языком. Старшая Хупер скинула с плеч мокрое полотенце, поднялась и направилась к племяннице. Встав на колени, отряхнула девочке подошвы от песка, натянула ей на ноги белые в зелёную полоску гольфы и застегнула сандалии. Мо вспрыгнула с табуретки и помчалась к гроту, на ходу оправляя подол клетчатого платья из плотной ткани. Тётка согласилась на эту прогулку только при условии, что Мо оденется как следует. Недомогание, подхваченное в памятную ночь грозы, гнев тётки, инцидент в оранжерее, горе от невозможности видеться с товарищем – всё это подкосило здоровье и душевное состояние Мо.

После случившегося в оранжерее Мо удалось незамеченной вернуться в пансионат и перевести дух. Но в следующую же ночь девочка проснулась от ощущения, будто всё её тело окунули в ледяную прорубь. Лодыжка девочки, торчащая из-под одеяла, замёрзла до боли. Глотнув воды, Мо нырнула с головой под одеяло и сжалась под ним в комок, судорожно притянув коленки к груди. Едва девочке удавалось провалиться в дрёму, как сон тут же прерывался странными тревожными видениями. Причём чувство беспокойства было непонятным образом связано с происшествием в оранжерее. Мо вновь и вновь держала в руках цепь, отводила руки в замахе, словно выполняла тяжкую постылую работу. Позже Мо решила, что это был не сон, а бред, ведь не может же один и тот же сон повторяться сотню раз подряд. Измученная частыми подъёмами, девочка взглянула на часы, надеясь, что уже где-то пять часов, и уже скоро надо будет идти на завтрак. Взглянула и ахнула. Часы показывали только без пяти двенадцать. Ещё вся чёртова ночь впереди! Ближе к утру Мо, наконец, перестала мёрзнуть, а напротив, начала согреваться. К тому времени, как надо было спускаться в чайную, кожа Мо стала горячая как бока кипящего чайника. Девочка думала, что не встанет, даже если ей пообещают на завтрак орехово-ананасовый торт и сливки в придачу, но в 9 часов, как положено, поднялась и приплелась к остальным постояльцам. Вирджиния тут же заметила состояние племянницы, и с того дня домашний арест настал для обеих.

Вирджиния выхаживала племянницу, отходя от её постели только, чтобы взять еды или принять душ. Завтракала, обедала и ужинала тётка в мансарде, ночевала в кресле, днями читала книги или сводки новостей. Старшая Хупер по-своему проявляла заботу о Мо, пристально следя племянницей перед тем, как вернуться с ней в Лондон и передать её с рук на руки взволнованным родителям, чем доводила Мо до отчаяния, граничащего с истерикой. У девочки не оставалось ни единого шанса тайно увидеться с Шерли до своего отъезда, а встретиться с ним открыто Вирджиния никогда бы не позволила. Не только в Истборне наступили холода – тучи набежали и на отношения между Вирджинией Хупер и Амандой Холмс. Непреклонная Хупер высказалась строго против тесных нездоровых отношений между её племянницей и Шерли, которым, по её выражению, вовсю потакала Аманда. Миссис Холмс со свойственным ей простодушием не понимала недовольства старшей Хупер и со свойственной ей вспыльчивостью рассорилась с Вирджинией. В итоге Мо было запрещено видеться с Шерли, и все попытки девочки выбраться из мансарды или связаться с другом оказывались тщетны. Последний день месяца, когда Мо придётся покинуть Истборн, стремительно приближался, и девочка уже подумывала о спичках и о сожжённом к чертям пансионате, когда внезапно спасение само ей упало в руки. Точнее, выскочило из кустов и уселось тяжёлым рыжим шерстяным кулём ей на ноги, слизывая шершавым языком слёзы радости со щёк девочки.

Случилось так, что Вирджиния однажды вывела немного окрепшую Мо на прогулку перед пансионатом. Однако не успели они отойти от крыльца, как из кустов розы вылез всклоченный рыжий сеттер с косынкой на шее, повязанной на манер шейного платка. Но Мо узнала бы Редберда и всяких без опознавательных знаков. Несмотря на тётины крики «Фу» и «Прочь!» пёс развалился на крыльце, подставляясь под ласковые руки Мо, тычась мокрым носом ей в подбородок. Вирджиния, видя, что животное неопасно, успокоилась, но всё же не была настроена весь день провести на крыльце, подталкивая племянницу вместе с собакой в сад. Мо, изголодавшаяся по обществу Шерли, была рада даже его псу, (тем более что её мама никогда не разрешала ей иметь собаку, считая всех их «большими, грязными и злыми зверями»). С другой стороны, если тётка догадается, что собака принадлежит Холмсам, она может её прогнать, чего доброго заподозрит, что Шерли пытается передать с помощью пса записку. Стоп, а если и вправду так и есть? Мо шарила ладонями по шерсти пса, но ничего не находила. Вирджиния начинала терять терпение, и Мо схватилась за косынку, которая могла выдать Редберда. Но как только девочка развязала узел, Ретберд вскочил, едва не опрокинув её, и бросился по гравийной дорожке, оставив в руке Мо одну пёструю косынку. Девочка тогда всё утро вертела её, изучала втайне от тётки. Простенький морской узор изображал ракушки, водоросли и камни, а чернильные пятна на ткани с трудом складывались в криво написанное «послезавтра утром на пляже в гроте».

Накануне назначенного дня Мо старательно изводила Вирджинию, убедительно разыгрывая приступы головокружения и жестокой хандры. Впрочем, сильно притворяться девочке не приходилось: Мо ослабла, побледнела и совершенно извелась в замкнутом пространстве без солнца и морского ветра. Прогноз на следующий день был обнадёживающий, и старшая Хупер после робкого намёка согласилась сходить на пляж, тем более у Мо спала температура, да и сама Вирджиния была не прочь проветриться после вынужденного затворничества.

И вот наконец Мо вырвалась на волю с надеждой увидеться с Шерли. В душе девочка всё время верила, что Шерли обязательно ухитрится и найдёт способ встретиться с ней всеми правдами и неправдами. Верила, что её долгое отсутствие и молчание подстегнут мальчишку к действиям, даже могла себе представить, как он рыщет в кустах под её окном, ожидая возможности подняться к ней. Но, выглядывая на улицу каждый день, Мо видела лишь нескольких знакомых постоялиц, почтальона да какого-то приблудного пьяницу у забора. Шерли, наверняка, так же, как и Мо, сидел под домашним арестом и строгим оком Аманды Холмс. Но сейчас сумел выбраться и ждёт Мо в гроте на пляже!

Вот только мальчишка в своём послании забыл уточнить, в каком именно гроте назначает встречу. На пляже, больше всего облюбованном туристами Истборна, настоящего грота не было, зато находилось несколько крохотных тесных пещер, образованных крупными валунами. Мо под предлогом сбора камней уже обошла два грота, и, начиная волноваться, приближалась к третьему, находившемуся совсем рядом с кромкой воды, где можно было легко скрыться от чужих глаз. Есть что-то магическое в числе три – почему-то именно на третью пещеру Мо возлагала большие надежды. Тем более, если она ещё раз отпросится в туалет у тётки, та, чего доброго, отведёт её к врачу или, того хуже, обо всём догадается.

По дороге Мо бросила взгляд на мужчину с сеттером, прогуливавшегося по пляжу. Тот как раз смотрел на часы и говорил что-то конопатому юноше, занятому игрой в шахматы. Молодой человек в ответ мясистым пальцем указал на доску, и мужчина согласно кивнул, видимо, разрешив закончить партию. Толстая, как ливерная колбаса, веснушчатая рука протянулась к шахматной фигуре и убрала её с поля, поверженную. Подросток с полминуты заинтересованно рассматривал тёмную фигурку, будто прикидывал, нельзя ли «съесть» её по-настоящему. Мо прыснула – на языке у неё уже вертелась шутка, которой она обязательно поделится с Шерли. Минут пять-семь у них, по крайней мере, будет.

Приближаясь к своеобразному «шалашу» из огромных камней, каждый из которых был больше Мо, юная художница заметила в траве у входа ещё один белый овальный камень. Какой забавный, подумалось Мо, отличное пополнение коллекции. Девочка протянула к нему руку, но под её лёгким прикосновением камень внезапно помялся. Совсем чуть-чуть, но Мо испуганно отпрянула. Камень действительно оказался птичьим яйцом. Девочка обошла гнездо в траве стороной, в душе надеясь, что она не сильно повредила птенцу, наклонилась пониже и юркнула в грот.

Третья пещера оказалась немного больше, чем предыдущие. Внутри было сумрачно и прохладно, мокрый песок лип к сандалиям, под подошвами поскрипывали мелкие ракушки. Мо твёрдо решила во что бы то ни стало дождаться товарища на этот раз – в конце концов, у Шерли тоже не так много времени. Его отец собирался вот-вот увести семейство с пляжа, а брат не мог тянуть время бесконечно.

В ожидании девочка забрела в угол грота и осторожно взялась за подол платья – всё-таки она выпила действительно много апельсинового сока.

– Фу, могла бы подождать, когда я уйду, – донеслось из глубины.

Мо вздрогнула и вскочила, спешно оправляя подол. Укоризненно посмотрела в тёмный угол:

– Шерли! Надо было, между прочим, сразу голос подать.

Взлохмаченная шевелюра Шерли показалась из узкой расщелины между камнями в глубине грота. Его долговязая фигура и неожиданно изящное движение, с каким подросток разогнулся, выбираясь из тесного укрытия; его настороженные и в то же время любопытные глаза, как у зеленоокого зверёныша, – все его черты, такие знакомые (такие родные?) заставили Мо понять, насколько она соскучилась по товарищу.

Шерли неловко замер, глядя на подругу. У приятелей скопилось столько новостей, которые не терпелось выплеснуть, но оба, как придурки, молчали.

– Я… я знаю, что ты невиноват …, – начала Мо и осеклась, но нашла в себе силы продолжить. – Ты не нарочно убил ту старуху, Мэйбл. Ник мне рассказал.

– Ты виделась с Ником?!

Морские глаза Шерли сверкнули от вскипающего негодования.

– Конечно, виделась, – растерялась Мо. – Должна же я была разобраться в вашей истории. На следующий вечер после той грозы я сбежала и условилась встретиться с Ником в оранжерее и прихватить свой альбом. После той встречи я надолго заболела и так боялась, что тётка увезёт меня в Лондон раньше, чем мы с тобой увидимся…

– Не заговаривай мне зубы. Ты встречалась с Ником, и вы натворили всё то, о чём галдят сейчас в газетах и на улицах? – не унимался Шерли. Мальчишка надвигался на Мо, угрожающе глядя на неё сверху вниз.

– Да, и что такого? – созналась Мо и мятежно вскинула голову. – Я, между прочим, собиралась всё тебе рассказать во всех подробностях, ничего не скрывая, в отличие от тебя.

– Да нужны мне твои детали, – отмахнулся Шерли, приперев Мо к каменной стенке. – Ты шастала к беглецу из Клинктона без меня!

Мо остолбенела. Неужели Шерли ревнует?! Вот интересно только, кого к кому? Ревнует чокнутого приятеля-убийцу за то, что тот нашёл себе дурочку-соучастницу вместо Шерли для новых “приключений”? Или ревнует саму Мо за то, что она теперь показывает другим свой альбом?

– Не вздумай больше одна ходить к Нику, – убийственно прошелестел низкий голос Шерли.

– Не вздумай мне указывать, – обиделась Мо.

– А как же иначе – вдруг тебя угораздит сгинуть где-нибудь, что мне тогда прикажешь делать?

Эх, и почему они всегда сначала ругаются, прежде чем Шерли скажет нечто путное? Мо настолько устала и осмелела, что решила тоже совершить нечто дельное. Встала на цыпочки и чмокнула долговязого мальчишку в точёный нос.

– Фу, болото разводишь, – Шерли отвернулся, но Мо заметила на его губах довольную улыбку.

Мальчишка явно оттаял и опустился на песок, а Мо, отлучившись на минуту из пещеры (всё-таки сок давал о себе знать), уселась напротив него и выложила, наконец, мысль, которую вынашивала целую неделю:

– Мы помогали Нику скрываться от полиции, нашли для него кров и еду, значит, мы ответственны за его выходки. – Мо задумчиво водила пальцем среди песчинок и ракушек, излагая свои переживания. – Ты спросишь, почему меня тревожит Ник? Тут и думать нечего. Ник заставил тебя пойти с ним на преступление, и кончилось тем, что погибла женщина. Ник вручил мне в руки цепь, и случилось так, что трое ребят оказались в больнице.

Шерли кивнул с хмурым видом, не перебивая явно заготовленную речь Мо. Девочка же спешила воспользоваться столь редким моментом:

– Так, почему нам стоит волноваться, разобрались. Теперь остался вопрос, кто такой Ник? Нам он говорил, что работал садовником в поместье, вот только… – Мо припомнила недавний эпизод с Ником в оранжерее, – вот только сам не может отличить лютик от орхидеи. Ник поведал нам красивую историю с трагическим концом, а мы поверили ему на слово.

Мо вздохнула перед тем, как сформулировать главную проблему:

– Что нам теперь делать с Ником? Пойти в полицию – подло. Не пойти – оставить горожан в опасности. Шерли, наверное, разбираться придётся тебе, потому что у тебя здесь дом, а меня скоро увезут. Но я всё-таки хочу тебе помочь, только вот ума не приложу, как нам поступить?

– Постой-ка, – с подозрением сощурился Шерли, – а как ты узнала, что у нас особняк здесь? Я тебе не говорил. Успела поболтать с Майкрофтом, что ли?

– А вот и нет. Сама догадалась, – Мо надулась от гордости. Впервые ей было чем удивить Шерли. – Помнишь, в тот день, когда мы с тобой только познакомились, ты и твоя мама рассуждали о том, кто подстрелил альбатроса. Вы оба сказали, что это отдыхающие, причём твоя мама произнесла «эти приезжие». Выходит, вы сами не туристы, верно? Потом, ты ни разу не упоминал ни отеля, ни пансионата, в которых обычно останавливаются отдыхающие, и никогда не вздыхал, что тебе придётся уезжать. Твой плот с парусом уже потрёпанный, значит, ты смастерил его не в мае, а раньше. Да вдобавок когда ты рассказываешь о себе, очень часто упоминаешь побережье.

– Хорошо, – кивнул Шерли в ответ на её объяснение с рассеянной добродушной улыбкой. – Теперь, если меня действительно упекут в психиатрическую клинику за то, что много знаю, то я точно буду там не один.

– Дурак, – Мо толкнула Шерли, и оба они расхохотались, повалившись на влажный песок грота.

– Так вот, насчёт того, кто такой Ник, – начал Шерли, отсмеявшись. – Я, представь себе, тоже об этом думал и нашёл кое-какие сведения о той семье, в которой работал Ник. Помнишь, Ник рассказывал, что хозяином поместья, где он якобы служил садовником, был некий Освальд Хамфри?

– Помню, конечно! О племянниках Хамфри, маленьких Вайолет и Питере, Ник все уши прожужжал. По его словам, Ник с детьми были неразлучны. Вот только старая мать Освальда потворствовала всем прихотям внуков и, брр, разрешала пробовать алкоголь и даже опий, – Мо с ужасом передёрнула плечами.

Самой девочке лишь однажды довелось попробовать виски – тётка Вирджиния накапала пару капель в чайную ложку, и Мо, понюхав, неохотно пригубила. Вирджиния изрекла, что, дескать, пусть племянница узнает вкус спиртного под её присмотром, чем в какой-нибудь дурной компании, поддавшись любопытству. Обжигающе-горький вкус юной Мо, разумеется, дико не понравился, и девочка была убеждена, что никогда в жизни не захочет пить.

– В конце концов, всё закончилось печально, – вспоминала Мо рассказ беглеца из Клинктонской тюрьмы. – Хамфри, по словам Ника, хотел избавиться от племянников из-за наследства, но Вайолет с Питером его перехитрили и заживо сожгли своего дядю. А сами дети погибли в пожаре, который устроили жители окрестностей – настолько ненавидели и боялись они хозяев поместья. Хотя, сейчас мне это кажется немного странным – кому какое дело до того, что творится в чужом доме? Ладно, что ты там нашёл?

– В Восточном Суссексе два года назад проходил громкий судебный процесс по делу о поджоге Хэвишем-холла и гибели двух несовершеннолетних в огне. Он и привлёк внимание Майкрофта.

– Так тебе помогал брат?

– Да, – неохотно признал Шерли. – Естественно, я не рассказал ему про Ника. Наплёл, что поспорил с тобой, будто раскрою одно дело раньше тебя, но мне позарез нужны точные факты. Братец купился и, подсмеиваясь, дал информацию, чтобы я «тренировал ум и, наконец, перестал притормаживать, не то вполне могу проиграть девчонке», – последнюю фразу Шерли произнёс не своим голосом, старательно выводя чванливые нотки и паузы. – Оказывается, никакого Освальда Хамфри, владельца поместья и опекуна, в Суссексе нет и в помине, зато там проживало семейство Хэвишем, точь-в-точь…

– Молли, где ты?! Что стряслось, юная леди?!

Мо подпрыгнула от неожиданности, услыхав совсем рядом встревоженный резкий голос тётки. Вирджиния, судя по шороху шагов, стремительно приближалась к гроту. Боже, Мо совсем позабыла о времени в компании Шерли!

– Всё в порядке, тётя, – прокричала в панике девочка, – просто я… у меня тут маленькая проблема – я…

– Носки порвала, – шёпотом подсказал Шерли, потянувшись к Мо и надорвав белые гольфы на одной её ноге.

– Гольфы порвала! – подхватила Мо, наклонилась к мальчишке и горячим шёпотом обожгла ему щёку: – Встретимся сегодня в шесть в центральной детской больнице, я всё устрою!

– Где именно?

– В туалете, – не задумываясь, выпалила Мо. Где ж ещё можно уединиться? – Всё, мне надо бежать.

– Давай! Я пережду здесь. Постой, – окликнул мальчишка, когда Мо, пригнувшись, уже выбиралась из грота. – Помоги мне с идеей. Это тяжко. Не знаю, что и думать.

– Ну что ещё? – Мо ужасно торопилась, слыша приближающуюся тётку – не дай бог, она застанет племянницу с Шерли.

– Что мне подарить в благодарность брату?

Девочка закатила глаза, но тут вспомнила заготовленную шутку:

– Подари ему шахматы из шоколада – так он выиграет партию в три раза быстрее.

***

Хотя Истборн и его окрестности пустели на глазах, в детской городской больнице по-прежнему было людно и шумно. Всюду шмыгали маленькие носы, тоненькие голоски переходили в хрипы, на пухлых щеках горел румянец жара. В межсезонье среди непосед всегда разыгрывалась простуда. Мо в нетерпении ёрзала на лавке в ожидании, когда можно будет, наконец, пойти на свидание палату и по дороге увильнуть на очередной обмен догадками с Шерли. Огромный мыльный пузырь с мутными, радужными боками проплыл в воздухе к лицу девочки и с любовным чмоканием поцеловал её в нос. Мо от внезапности сердито захлопала ресницами, отплёвывая капли мыльной горечи, разлетевшиеся от лопнувшего пузыря. Кроха, сидевшая рядом с Мо на лавке, развлекалась вовсю, опуская соломинку в стакан с мыльной водой и выдувая очередной пузырь. Сконфуженный отец пытался её угомонить, но быстро сдался, разрешив приболевшей дочери эту шалость.

Напротив Мо и Вирджинии расположились старая леди в муаровом жатом платье до пят и её на редкость спокойный внук. Мальчонка листал комиксы, в то время как престарелая дама, прислонив свою тонкую трость к лавке, затянутой в перчатку рукой доставала из ридикюля кубики рафинада и отправляла в рот, разгрызая их вставным зубом. Мо показалось, что от сахара тянет терпким шоколадным запахом коньяка – как от пузатой бутылки отца, которую тот любовно прятал в комоде и изредка плескал себе из неё на дно стакана. Мимо с радостным визгом пронеслось двое ребят и догонявшая их усталая мать. Цветной мраморный шар, игрушка двух сорванцов, поскакал со стуком по ступеням в конце коридора, отбивая легковесный звонкий ритм, будто по клавишам пианино. В отдалении пожилой джентльмен беззлобно бранил подростка с загипсованной рукой. От блестящего пола пахло хлоркой, из палат тянуло лекарствами и человеческими испарениями.

– Палата номер 65, посетители могут пройти, – бесцветно объявила молоденькая медсестра с некрасивым веснушчатым лицом.

Палата оказалась небольшой чистой комнатой с белыми стенами и цветами на тумбочке. Посредине на кушетке лежал мальчик с ногой в гипсе и желтеющими гематомами на лице. Заметив, что кто-то вошёл, мальчишка снял наушники и радостно приподнялся на кушетке во весь свой рост. Но едва он увидел Мо, улыбка на лице мальчишки перекосилась от испуга.

– Привет, Томас! – как ни в чём не бывало пропела девочка, приподнимая в руке пакет с грушами. – Это тебе, чтоб ты поправлялся скорее.

– П-привет, – Томас постарался взять себя в руки, покосившись на Вирджинию Хупер.

– Не буду вам мешать, – Вирджиния развернулась к выходу, тронув Мо за плечо. – У тебя двадцать минут, а затем нам нужно поспешить в пансионат.

Едва за женщиной закрылась дверь, Томас угрюмо буркнул:

– Ты зачем пришла?

– Проведать больного, – отозвалась Мо. – Так ведь принято, правда?

Мальчишка ответил ей хмурым молчанием. Мо рассматривала синяки на его красивом лице и горящие пугливой злостью голубые глаза. С трудом верилось, что когда-то она грезила об этих глазах во сне.

«Ты слишком разборчива, девочка. Всё ждёшь распрекрасного преподобного Ральфа. Лучше удовольствуйся своим кучерявым угрюмцем Рочестером», – заявил ей Ник тогда в оранжерее.

Впервые после того, как Мо заболела, она решилась отчётливо представить всё, что тогда стряслось. Юная художница пошла на поправку, только когда мысленно отгородилась от случившегося, но сейчас, глядя в глаза Томасу, она заставила себя вспомнить.

Шайка из трёх мальчишек забралась тогда в оранжерею под вечер, чтобы трусливо спрятать следы своего бесчинства – закидывая булыжниками сад одного безответного учителя, они случайно ранили его собаку, и, опасаясь, что их уличат, ринулись хоронить животное в рыхлой земле оранжереи. Когда беглец из Клинктона достал из-под стула железные цепи и кочергу из ангара и вручил их Мо, та кипела от застарелой злобы. Эти мальчишки когда-то втоптали в песок её альбом, швырнули булыжником в Шерли, насмехались над слабыми, а теперь готовы загубить чужую жизнь из-за собственной трусости. Белое коротколапое создание с драным пушистым хвостом и свисающими ушами жалобно скулило, вытянув по земле сломанную заднюю лапу.

Мальчишки совершенно не ожидали, что их будут атаковать, и Мо нанесла первые неуклюжие удары, не встретив сопротивления. Звук цепи рассыпался на чёрные металлические составляющие, множился в гулком пространстве. Выронив после двух ударов тяжёлую цепь, Мо несколько раз огрела кочергой мальчишку с желваками. Разумеется, «удары» – слишком громкое слово для тех «подвигов», на которые способна хрупкая девочка. Удивительно, как ей вообще удалось поднять импровизированное оружие! Тем, не менее, каким-то чудом носастый мальчишка оказался сбит с ног, Томас держался ладонью за разбитое цепью лицо, крепыш с желваками старался унять слёзы и хлеставшую из носа кровь. Глядя на них, Мо внезапно передёрнулась, под рёбрами заскреблось отвратительное щемящее чувство. Такое случалось обычно, когда Мо в фильмах видела пьяного персонажа, который попадал в неприятности. Только тогда было много хуже. Едва девочка увидала, как её неприятели хнычут, валяясь на земле, с лицами, перемазанным в грязи, крови и соплях, тут же ненависть исчезла из её груди, оставив место жалости и раскаянию. Мо отбросила подальше кочергу, подобрала на руки раненую собачонку и выпалила: