Текст книги "Птица Смерти (СИ)"

Автор книги: Olivia N. Moonlight

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Присядь, – велела женщина, войдя в комнату, и замялась на секунду, видимо, не решаясь сказать «снимай брюки». – И… позволь мне взглянуть.

Холмс, впрочем, намёк понял. Исчезнув в ванной комнате на полминуты, детектив появился оттуда в одной рубашке, застёгнутой на все пуговицы, полы которой прикрывали боксеры, и опустился в кресло.

Увидев раны на внутренней стороне бедра, губы Молли скорбно дрогнули.

– Прости меня. Как вышло, что ты оказался под дверью?

– Сперва я понятия не имел, что там находится дверь, – ответил Шерлок, почти не слукавив. – Уловил шаги за стеной, это привлекло моё внимание и заставило прислушаться. Вот только твоего появления в вихре осколков я не предусмотрел. Позволь узнать, а что ты…

– У тебя есть антисептик? – торопливо перебила сыщика Молли.

Холмс отрицательно мотнул головой. Женщина вздохнула, бросив на детектива один из взглядов вроде «А голова у тебя есть?» Легкая полуулыбка забрезжила в глазах Шерлока, не затронув губы – как всё-таки причудливо уживаются в Молли смущение и решительность.

– Я схожу за своей аптечкой. Когда я вернусь, ты… То есть, пока меня не будет, Шерлок, ты не…

– Я не сбегу, если ты об этом.

Спустя несколько минут, в течение которых Холмс позволил себе расслабиться и прикидывал, как новоиспечённая мелодия легла бы на скрипку, к его затылку прикоснулся мокрый ледяной тампон.

– Цыц, – беззлобно проговорила Молли зашипевшему детективу. Сидел он, впрочем, смирно. – С головой у тебя всё более-менее в порядке. В смысле, с ушибом. Дай, пожалуйста, левую руку – ты поцарапал ладонь. Так, а теперь посмотрим, что с ногой.

Молли пришлось встать около Шерлока на колени, чтобы обработать раны на внутренней стороне бедра.

– Возьми подушку, подложи под колени, – посоветовал Шерлок.

Молли воззрилась на него крайне обеспокоенно, даже приложила пальцы к его лбу – уж не температура ли?

– Что? Ведь обычно люди так поступают – заботятся.

– Не нужно извиняться, Шерлок, – печально попросила Хупер, подарив сыщику многозначительный вздох.

Печаль эта совершенно не понравилась Холмсу, ощутимо царапнула где-то глубоко внутри, словно фальшивая нота. Молли тем временем всё-таки последовала совету детектива, бросив на пол одну из диванных подушек, встала на колени и приступила к осмотру ран, находившихся в опасной близости от содержимого боксеров. Женщина наклонила голову, так что волосы занавесили её лицо и мгновенно проступивший на нём румянец.

– Придётся зашивать, – заключила, наконец, патологоанатом. – В роще ты пропорол кожу острой веткой, верно? Рана, в общем, неглубокая. А вот вторая мне не нравится – очень длинный порез.

Вот уж воистину за что боролся…

– Я не брала с собой шовный материал, – помрачнев, продолжила Молли. – Попробую поискать на ресепшене. Кажется, я видела там шкафчик для предметов первой помощи.

И вновь вынужденное ожидание. Холмс прикрыл глаза и первым делом отключил звук – наступила благословенная тишина, гулкая, выпуклая. Ощущение собственного тела пропало, растворилось следом. Последние сияющие кусочки паззла под названием «Алый Эдельвейс», Голуэй и Истборн», толкаясь, устраивались на свои места…

Блестящие отрешённые глаза сыщика отразили голубое пламя, на миг охватившее сталь. Паззл приобрёл тревожный запах медицинского спирта.

Острая боль – точно рассчитанный укус стальной иглы, окончательно обрушил детектива с высот Чертогов на землю. Молли вновь стояла на коленях на ковре меж разведённых ног сыщика, склонившись над местом ранения. Халат она сбросила, оставшись в одной мужской рубашке с закатанными рукавами. Волосы забраны в хвост, руки затянуты в перчатки, в одной – иглодержатель (инструмент, чем-то похожий на ножницы, только с короткими концами, не заострёнными, а уплощенными) с зажатой в нём крохотной серповидной иглой, в конец которой была впаяна длинная тонкая зеленоватая нить, в другой руке – пинцет. Инструмент бесцеремонно оттягивал кожу на краях раны, в которую впилась игла. Протянув нить, Молли подняла на сыщика взволнованный взгляд, и губы её зашевелились. Шерлок поспешно включил звук.

– … и прости. Потерпи немного. И не волнуйся за инструмент.

Шерлок вопросительно поднял бровь. Молли взглянула на него с недоумением, затем тень улыбки легла на её губы:

– Ты снова ничего не замечал вокруг… Будь мы в Лондоне, в Бартсе, я бы простерилизовала инструменты в автоклаве, но сейчас пришлось просто смочить их в спирте и поджечь. Возможно, кстати, что они уже были соответствующим образом обработаны.

Холмс небрежно кивнул – подробности мало его интересовали. Самый проблематичный для него этап примирения, обычно сопровождающийся бесполезным выбросом эмоций и требующий пустой игры слов, был успешно пройден. Мысли о последствиях детектив попросту скомкал в шар и забросил в самый тёмный, запылённый угол Чертогов.

Откинувшись в глубоком низком кресле, Шерлок вновь прикрыл глаза и старался не следить за процессом, однако тело его на сей раз взяло верх и бессовестно оповещало о каждой болезненной манипуляции. Острая колючая боль впивалась в тело, затихая и повторяясь снова и снова, сливаясь в единый мучительный гул. В конце концов, сыщик поймал себя на том, что его тяжёлое дыхание шевелит волосы на макушке женщины, а сам он завороженно следит за её руками.

Придерживая пинцетом кожу на краях раны, Молли осторожно делала стежок, протягивая нитку почти до конца, но при этом оставляя небольшой хвостик. Откладывала на время иглу и принималась за довольно затейливую (и излишнюю, по мнению сыщика) операцию – с помощью пинцета набрасывала на иглодержатель две петли из длинной части нитки, протягивала через них короткий кончик и затягивала (получался прочный узел), снова делала две петли, только закручивала нить в другую сторону, снова протаскивала конец и, наконец, делала одну, последнюю петлю, и, продев в неё конец и затянув, обрезала нитку и только после этого приступала к следующему стежку.

– Для чего ты каждый раз обрезаешь нитку? – не выдержав, нарушил молчание детектив. Нетерпение в его голосе объяснялось скорее не болью, а болезненным любопытством. – Разве нельзя сшить нормально?

– Потому что это тебе не портняжный шов через край, – отозвалась Молли, промокнув ватным диском, смоченном в перекиси водорода, выступившую кровь – та начала пенится при соприкосновении с жидкостью. – Ты ведь не хочешь собрать в узел всю кожу?

– У тебя хотя бы есть опыт? – сыщик скептически скривил бровь.

– Я патологоанатом, Шерлок. Я смогу зашить твою грудину после эксгумации.

Холмс бархатно рассмеялся и тут же стиснул зубы, впиваясь пальцами в подлокотники – всё же не стоит дёргаться, когда находишься на острие иглы.

Холмс ощущал, как женское дыхание щекотало чувствительную кожу. Молли сдувала со вспотевшего лба мешающуюся прядку, шмыгала носом, покашливала, старательно отводя взгляд от боксеров. Детективу не нужно было считать её пульс или пользоваться стетоскопом, чтобы уловить пульсирующие волны жара и волнения, исходящие от женщины. И не сказать, чтобы эти волны были ему неприятны, скорее даже наоборот. Их плавный пурпурный фон мог быть воплощён струнным ансамблем, где есть глубина виолончели и невесомость скрипки. Осторожное белое касание клавиши пианино – звук, с которым опускаются ресницы, с которым сияют обтекаемые капли на пунцовых щеках, тёплых, мягких на ощупь и приятно солоноватых на вкус…

« … призрака?» – произнёс пронзительный взгляд ореховых глаз.

– Что?

– Ты снова витаешь в своём воздушном замке, Шерлок, – вздохнула Хупер, и теперь уже слова доходили до сыщика без помех. – Но сейчас тебе и вправду там лучше, чем здесь.

Шерлок рассеянно улыбнулся своим недавним мыслям, но вернуться в прежнее состояние не пожелал. Не каждый день кому-то удаётся вырвать его из Чертогов одним взглядом.

– Так о чём ты хотела спросить?

– Что бы ты сказал, если бы я утверждала, будто видела призрака?

Холмс не позволил ухмылке проступить на своём лице. Прекрасно зная, о каком призраке шла речь, детектив невинно заметил:

– Кажется, Мойру мы видели оба.

– Я не об этом, Шерлок. Я не считаю, что Мойра и Аристарх мертвы и вернулись в мир живых в виде оживших монстров. Вернее, я точно это знаю.

– Почему?

– А ты что, так не думаешь?

– Мне любопытно, как именно ты пришла к такому выводу, – искренне заинтересовался сыщик. – Всегда полезно лишний раз оценить свою трезвость и скептицизм.

– Не всегда, – покачала головой Молли. – В неординарных ситуациях, когда у человека нет объяснения, скептик может умереть или сойти с ума от потрясения, а лояльный человек примет невероятное на веру и сохранит рассудок.

Холмс фыркнул, отмахиваясь от глупой идеи, словно от мухи. Но затем ему вспомнилось одно дело, глухие болота и фосфоресцирующий монстр в тумане. Вспомнился свой собственный парализующий ужас – не за свою шкуру, конечно, а за собственное мировоззрение, которому грозил кардинальный сдвиг. Но в итоге он отделался лишь слегка пошатнувшимся состоянием ума и души (души, боже упаси, какой души?)

– Да, – медленно произнёс сыщик, чуть поморщившись при очередном стежке – к боли он уже притерпелся, и теперь она лишь невнятно жужжала на периферии ощущений. – В некоторых ситуациях пластичность восприятия действительно бывает резонна.

Молли вскинула голову, метнув в сыщика изумлённый взгляд. И руки её, естественно, дёрнулись.

– Ой, прости, – опомнившись, забормотала женщина. – Просто никогда раньше ты не…

– Не переставал быть упрямым ослом?

– Не менял своего мнения даже при весомых чужих доводах, – мягко поправила Молли. – Да и высказывался всегда довольно резко.

– Слова зачастую по-настоящему важны только для того человека, который их произносит, – холодно заметил Шерлок. – Нечасто попадаются умельцы ими пользоваться. Важны не звуки, которые исторгает человеческий рот, а его поступки.

– Длинный язык может причинить много боли другому, – парировала Молли.

– Хорошо тому, кто не лишён дара красноречия. А как быть остальным?

Холмсу пришло на ум, что в юности обескуражить кого-нибудь, рассказав ему глубоко личные подробности его жизни, доставляло сыщику удовольствие, но со временем превратилось в привычку, неизменно сопровождаемую туманными напутствиями, куда ему следует пойти и зачем.

– Знаешь, я понимаю… – медленно произнесла Хупер, отвлекшись на очередное закрепление нити. – Насчёт поступков… Ты прав. В конечном счете, только поступки и важны.

Молли в очередной раз сдула со лба прядь волос, и детектив, повинуясь внезапному порыву, протянул руку и заправил непослушную прядь женщине за ухо. Хупер одарила его лёгкой удивлённой улыбкой. У Холмса же желание скалиться пропало. Чувствительные пальцы сразу ощутили, что лоб горячее, чем следовало бы.

– У тебя жар, – констатировал Шерлок. – Не хочешь принять что-нибудь из своей аптечки?

Жестокая, в сущности, уловка, но сыщик и бровью не повёл.

Хупер поспешно помотала головой:

– Ничего серьёзного. Я не люблю лишний раз принимать таблетки.

– Почему?

– Потому что они не помогают, а просто заглушают симптомы! – вспылила патологоанатом. – Простуду нужно лечить, а не маскировать. Прости. Так вот, – перевела дыхание женщина, – я завела разговор вовсе не о Мойре. А о Николь Шарп. То есть об Элен Франсуа.

Ага. Вот оно как. Наконец.

– У неё новый псевдоним?

– Так ты её знаешь? – тон Молли был не вопросительным, а обличающим.

– Да, – подтвердил Холмс. – Несколько лет назад она написала статью о моей работе.

Молли выдохнула так, словно тяжёлая лавина сошла с горы.

– И как… она тебе?

– Понятия не имею. Я не читал. Сфера моих интересов тогда ограничивалась кокаином и тёмной стороной Лондона, а это плохо сочеталось с чтением прессы. Но, говорили, общественность статью не оценила. А зря.

– Я не про статью, Шерлок!

– Ах, ты об Элен. У неё были довольно примитивные методы работы, в основном наркотики и секс. Соблазнение одурманенных – грязная, опасная и топорная техника, но, надо признать, временами весьма действенная. Особенно в отношении неизбалованных лаской существ.

Хупер вспыхнула, как факел в ночь Гая Фокса, и отвела глаза. Оу, интересно. Видимо, методы журналистки не претерпели сильных изменений с течением времени. Или это ревность и прочие сантименты?

– Однако при желании Элен может быть весьма полезной, – продолжил сыщик. – В нынешнем деле…

– Не надо, – отчаянно произнесла Молли. – Не говори мне о ней. Не хочу о ней слышать.

Холмс недоуменно нахмурился. Они с Молли обменялись долгим, глубоким взглядом. Нет, решил детектив, это определённо не сантименты, а нечто более весомое. Видимо, он недооценил обеих женщин. Что касается внимательных углов и не менее внимательных стен «Эдельвейса», то детектив и сам догадался. Даже Майкрофт мог бы позавидовать. Не догадливости, конечно.

Шерлок откашлялся:

– Должен тебе признаться, что я вёл расследование за твоей спиной. Я действительно побывал в Восточной башне. Единственное, что я не предусмотрел – вероятность того, что ты примешь меня за врага. Ты вправду испугалась, что я могу навредить тебе?

Горькая улыбка расцвела на губах Молли:

– Ты ошибаешься в диагнозе, Шерлок. Я была не напугана, а раздражена. И не потому, что боялась за себя, а потому, что ты обманывал моё доверие. Откровенность, или, по крайней мере, отсутствие лжи – вот чего мне хотелось. Если я и боялась, то только того, что ты меня используешь, и у меня были основания.

Вот так. Шерлок ощутил секундное лёгкое головокружение – должно быть, сказывалась потеря крови, что же ещё? Со времен Дартмура он не ощущал внутри этот омерзительный скрежет, хладнокровно возвещающий: «Ошибка! Ошибка!»

– Всегда знал, что врач из меня никудышный, – заставил себя улыбнуться Шерлок. – Диагнозы – не моя стезя. Мне больше по вкусу уже умершие пациенты. Желательно, насильственной смертью. Как и тебе, наверное?

– Глупейший предрассудок насчёт патологоанатомов, – возмутилась Молли. – Характер смерти совершенно не важен.

Оба расхохотались, на этот раз без прискорбных последствий для сыщика – за разговорами Молли уже успела закончить накладывать швы. Воткнула иглу с остатками нити обратно в картонную коробочку, отложила инструмент.

– Пожалуй, мы друг друга стоим, – подытожила Молли. – Мне тоже следовало сразу говорить с тобой на чистоту, а не изображать шпионку. Прости. Нет, погоди, дай мне левую руку, я взгляну ещё раз на порез, вдруг им тоже надо заняться.

Холмс внезапно ощутил странную сухость во рту, но руку послушно протянул. Патологоанатом внимательно изучила ладонь сыщика, словно гадалка из цыганского табора, сказала, что всё в порядке, но отпускать руку не спешила. Закатала повыше рукав, обхватила ладонью его предплечье, чувствуя напряжённые мышцы и гуляющую лучевую кость. Скользнула от тонкого места у запястья к широкому у локтя. Не отрывая ладони, большим пальцем нырнула в локтевой сгиб, подушечкой погладила голубую вену.

– Я чист.

– Я знаю. Просто когда ты упомянул кокаин, мне стало не по себе, – укоризненным тоном сообщила Молли. Лицо её помрачнело: – Что же ты чувствовал тогда? Как можно существовать в этой чёрной пустоте?! – Хупер спохватилась, что горячится и читает нотации, и решила сменить тон, видимо из сострадания к раненому. – Прости. Просто дёрнуло любопытство.

– О нет, полной пустоты никогда не было, – Холмс наклонился ближе к женскому лицу, в то время как Молли приподнялась повыше. – Абсолютного вакуума в голове достичь невозможно. Мысли – маленькие зловонные собачки. Как не гони их, но всё равно остаётся нечто, не облачённое в конкретную форму слов или картин, но окрашенное эмоциями – подшёрсток, подкладка сознания.

Глядя в округлившиеся от изумления глаза Молли, детектив небрежно добавил:

– Примерно такие рассуждения посещали меня в период увлечения кокаином.

– Ааа, – вздохнула патологоанатом, видимо, впечатлённая «зловонными собачками». Шерлок ни с кем не делился подобными опусами, и чёрт его дёрнул сделать это сейчас.

– Подкладка сознания, надо же. Я… часто задумывалась о чём-то подобном, но никогда такая удачная формулировка не приходила в голову.

Порядком обескураженная, Молли решила, наконец, встать с пола и оперлась руками о голые колени сыщика.

– Мы не закончили, – голос Холмса заставил её вздрогнуть и замереть на полпути, – одно дело.

Оба сейчас были всклочены, красны и смущены, плюс ситуация более чем пикантная. Прекрасная мизансцена для внимательных стен и углов, лучше не придумаешь.

– Любую затею, какой бы безумной она ни была, следует заканчивать, а не бросать на полпути, – произнёс Шерлок, стремительно приближаясь к лицу Молли.

Сглотнув, Хупер потянулась ему навстречу. Шерлок обжёг дыханием маленькое женское ухо, со стороны казалось, будто он игриво прихватил зубами мочку. Молли прикрыла глаза. Бархатный голос стекал прямо в ухо, и ни одно слово не пролилось мимо.

Холмс не спеша отодвинулся, и патологоанатом покачнулась по инерции, всё ещё не разомкнув век.

– Могу я встать? – вкрадчиво спросил Шерлок. – Я хотел бы одеться – в номере довольно прохладно.

– Да, конечно. Да.

Пока Шерлок находился в ванной комнате, Молли успела убрать инструмент и накинуть халат.

– Надеюсь, ты не против, что я взяла твою одежду? – спросила Хупер. – Если тебя это смущает, я могу сходить за своей.

– Почему это должно меня смущать?

– Просто обычно женщина носит одежду мужчины, если она с ним… если они…, – замялась Молли и, видя недоумение в глазах сыщика, махнула рукой. – Ладно. Забудь.

Хупер с ногами забралась в кресло, ещё хранившее тепло детектива, запахнула поплотнее халат, и голова её склонилась к кожаному изголовью.

– Похожее дело об опустевшем жилье имело место в Париже, – проговорил Холмс, в задумчивости подойдя к обледенелому окну. – Мы не первые, кто сталкивался с подобным.

– Правда?

– Перед началом Второй мировой войны хозяйка апартаментов близ Гранд-Опера сбежала на юг Франции, где и скончалась в возрасте 91 года, так и не вернувшись в Париж, однако исправно вносила квартирную плату. Когда вскрыли её апартаменты, пустовавшие 68 лет, попали прямиком в прошлое (как выразился бы Джон).

– Что там было? – взволнованно спросила Молли. Она нисколько не удивилась, что сыщику вздумалось пускаться в загадочные истории. С готовностью внимала, думая, очевидно, что Шерлок не будет болтать зря.

Холмсу были совершенно не интересны детали обстановки, но людей обычно волнуют именно подобные глупости – это называется «романтика».

– Мебель 19-го века, лепной камин, каменная раковина, чучело страуса, туалетный столик, смахивающий на небольшой церковный орган, антикварные игрушки, плюшевый Микки Маус, любовные письма, перевязанные лентой и, что особенно взволновало визитеров, картина известного итальянского художника, изображавшая бабку покойной хозяйки в молодости. Взволновала, в основном сумма, за которую картина ушла с аукциона.

– Так всё распродали? – приуныла Молли. – Могли бы устроить музей. Но почему же хозяйка так и не вернулась в свою квартиру? И каким непостижимым образом апартаменты остались неразграбленными?

– Верные вопросы, – расцвел Шерлок и мечтательно сообщил. – Без малейшего понятия. Пока что у меня не было намерения браться за этот случай, тем более никто расследования мне не заказывал. Однако когда мы закончим текущее дело, появится достаточно времени.

Как, однако, это «мы» прочно укоренилось в сознании Холмса. Хотя… если уж эти глаза сумели вырвать его из Чертогов Разума, то неудивительно, что они заставляют детектива почувствовать, что он не один, что их действительно двое.

– Ты ведь не просто так вспомнил парижское дело, – заметила Молли. – Как оно связано с «Эдельвейсом» и тем, что происходит с нами?

– Чем бы ты в первую очередь занялась, если бы те апартаменты внезапно оказались в полном твоём распоряжении?

– Посидела бы на каждом шёлковом кресле, прикоснулась бы к каждому пузырьку, к каждой стене, обнималась бы с игрушками и чучелами, – честно призналась Молли.

– Вот именно. Мы сейчас находимся примерно в том же положении. И у меня есть гипотеза, которая тебя заинтересует. Кто-то страстно хочет, чтобы мы с тобой оставались в замке, и при этом обеспечивает нам вполне сносное существование. Предлагаю воспользоваться их приглашением в полной мере. Кладовая, библиотека, бильярдная, сауна, президентский люкс и многие другие части замка в нашем полном распоряжении. Вдруг от нас только такого и ждут? В любом случае выбор у нас невелик. В конце концов, уговаривая тебя вернуться в «Эдельвейс», я обещал, что весь замок будет нашим.

– Иными словами, – подхватила Молли, – ты предлагаешь выманить недругов, уйдя в разгул?

– Именно.

– Гениально!

Молли взяла детектива под руку, и, хотя Шерлок немного прихрамывал, тем не менее, он был женщине опорой. Удивительно, как легко она приняла сумбурную, в сущности, идею, и без намёка на критику согласилась поддержать.

Через четверть часа дверь президентского люкса была взломана. (О его существовании и местонахождении молодые люди узнали ещё раньше, в ходе вынужденной экскурсии по замку после исчезновения всех постояльцев).

– Эм, возможно, в «Эдельвейсе» есть ещё один номер люкс? – слегка растерявшись, предположил Холмс, замерев на пороге.

– Не говори глупости, тут чудесно, – Молли бодро протиснулась мимо мужчины в помещение, по размерам напоминающее небольшой конференц-зал, сплошь отделанное светлыми сосновыми досками. Взгляд Холмса приковал свисающий с потолка огромный кокон, сплетённый из десятков оленьих рогов. Детектив мог лишь смутно догадываться о его таинственном предназначении.

Окна с деревянными рамами в человеческий рост открывали вид на туманные сахарные вершины гор. Мощный камин из грубо отёсанных серых камней разинул широкую пасть в восточной стене. Перед камином полукругом были расставлены кресла в виде наискось спиленных пивных бочонков и подставки из настоящих поленьев. Деревянная декоративная посуда, резные игрушки, вязаные салфетки и напольные фонари повсюду бросались в глаза. Овальное зеркало на западной стене, отражающее небо и вершины, походило на ледяное горное озеро. На диванах были небрежно брошены вышитые подушки и палевые лохматые шкуры. Кровать с резным изголовьем в западном углу была настолько большой, что на её краях могли бы мирно и сладко ночевать супруги, находящиеся в бракоразводном процессе. Покрывало было под стать шкурам на диванах, вот только чтобы сделать такое, освежевали кого-то никак не меньше мамонта. Из-под него многообещающе выглядывали белоснежные простыни. На холмах, под которыми угадывались подушки, трогательно смотрелись крохотные заветренные шоколадки. Ну, хотя бы стоит порадоваться отсутствию розовых лепестков на покрывале.

Прохромав к камину, Холмс прикинул, что разжечь его будет не трудно, сложнее не отправить в топку по случайности один из предметов мебели. Молли же с энтузиазмом рассматривала гардеробный шкаф, за задней стенкой которого вполне могла притаиться Нарния.

– В таком случае, перенеси сюда свои вещи, – холодно заметил сыщик в ответ на восторги женщины. – Можешь разобрать и мои вещи. Пожалуйста, – помедлив, добавил он.

Улыбка Молли медленно увяла.

– Хорошо, – произнесла она деревянным голосом.

Пока сыщик занимался растопкой камина, у него за спиной патологоанатом возилась с содержимым его чемодана. Взметнувшаяся серым призраком зола заставила мужчину закашляться. Переведя дыхание, Холмс в задумчивости уставился в глубокую сумрачную глотку камина. Звуки надвигающейся метели просачивались в комнату сквозь деревянные рамы, дребезжание на одной ноте продирало слух, как гречишный мёд горло – прекрасное вступление для произведения.

В ответ на неуверенный скрип входной двери Холмс даже не обернулся. До боли знакомые лёгкие, быстрые и заполошные шаги на миг затихли на пороге, словно крылья рассудительного мотылька, внезапно переставшего биться о лампу, но через пару секунд возобновились уже в коридоре, и жирную точку в конце поставил хлопок двери.

Номер опустел. Холмс, разум которого витал на совершенно иной волне, не в счёт. На каминную полку небрежно брошены лист бумаги с отельным гербом и карандаш. Время от времени там будут появляться символы – грубое сухое изображение изящных звуков. Ладонь обхватила невидимый гриф скрипки, средний палец, выгнувшись, придавил призрак острой струны. Пальцы правой руки заскользили в воздухе, направляя несуществующий смычок.

***

Вьюга ластилась к окнам, скулила и скалилась. Молли, прислонившись головой к пыльному оконному стеклу, слышала, как ворочается рык в животе оголодалой белобрюхой хищницы. Видела мутный пар, какой может подниматься от тёплых потрохов развороченной жертвы. Снежные клыки мягко погружались в призрачную плоть.

Женщина отодвинула рукой мешающую ей эбонитовую пепельницу и прикрыла подолом лежащий рядом другой предмет, ёрзая на массивном подоконнике в узком пространстве между потайной дверью третьего этажа и винтовой каменной лестницей. Сколько можно ждать?

Наконец, дверь легко подалась наружу, и сквозь образовавшийся проём попыталась проскользнуть растрёпанная фигурка в мятом белом одеянии, уже не такая бесплотная, как прежде.

– Лгунья, – разомкнула уста Молли.

Фигурка подпрыгнула, как укушенная, но увидев Хупер, тут же рассмеялась:

– Кто бы говорил, мисс «я приехала на поиски редкого цветка».

Молли не ответила, а лишь скосила тяжёлый взгляд на вошедшую Элен Франсуа – исключительно рассеянного призрака, который умудряется оставлять вполне материальные следы на пыльном полу, открывать люки, курить, есть шоколад, и от дыхания которого запотевают стекла.

– Нас кто-нибудь слышит?

– А что? – кокетливо поинтересовалась журналистка.

– Элен Франсуа, – медленно произнесла Молли, вспотевшей ладонью поправляя подол, под которым угадывались продолговатые очертания предмета. – «От дедукции до зелёного змия».

Журналистка шутливо покачала головой, всё ещё стоя в дверном проёме:

– Неужели Шерл всё ещё дуется? Забавный очерк так его задел, но это была всего лишь законная месть за предательство. Между нами с Шерлоком в те времена царило полное взаимопонимание. Он давал мне сюжеты и вкусные факты, а я помогала ему доставать дозу. Под кайфом да в мягкой постели он был такой разговорчивый. Но нашу идиллию грубо оборвали вместе с моей карьерой. Внезапно и без объяснений. Я решила, что это дурачок-детектив внезапно протрезвел, и написала ту безобидную статью, просто в качестве последнего «прощай». Но потом узнала, что это его братец постарался на мой счёт.

– Видно не слишком постарался.

Хупер спрыгнула на пол и оперлась спиной о руки, вцепившиеся в край подоконника. В глазах потемнело, в голове, как нарочно, теснились картины, одна другой краше. Как Элен встречается с Шерлоком в Восточной башне, предлагает себя и дозу взамен на сотрудничество, как отлетает пуговица от брюк и как после, от щелчка падает на каменный пол окурок. Ноздри патологоанатома затрепетали. К горлу подступил тошнотворный ком желудочного сока – по ощущениям, Молли не ела уже примерно несколько лет. Скорей бы всё закончить.

– Да брось, разве тебе не нравится то, что сейчас происходит? – журналистка по-своему истолковала суровое молчание патологоанатома. – Разве это не твоя заветная мечта – остаться наедине с Шерлоком, чтобы ни его компаньон, ни кто-либо другой не отвлекал его от тебя? Вдвоём, только вдвоём вести запутанное расследование, да к тому же оказаться сообразительной и полезной в деле? – вкрадчиво проговорила Элен. – Шерлоком ведь не так уж трудно управлять. А тебе твоим положением грех не воспользоваться.

– Не рассказывай мне, – нахмурилась Молли. – Я доведу дело до конца.

– Ну, а что насчёт меня и нашего уговора?

– А тебя здесь не будет, – внезапно пообещала Молли. – Ты, вроде, уже мертва, разве нет?

Хупер резко вскинула правую руку из-за спины. В тусклом свете блеснула черная сталь браунинга, личного оружия детектива.

На лице Элен на миг застыла изумленная улыбка особого свойства, словно из вороного дула сейчас вылетит птичка, и нужно будет сказать «сыыыр!» В следующую секунду губы француженки сложились, чтобы произнести нечто более вразумительное и менее цензурное, но не успели.

Палец Хупер дернулся. Кровавые искры отразились в ореховых глазах. Грохот тягучей болью отозвался в барабанных перепонках.

Вздрогнул воздух в пыльных сумрачных углах коридора, когда хрупкий фарфоровый призрак осел ковёр…

… Шерлок стоял лицом к камину и не обернулся на тихий скрип. Детектив, прикрыв глаза, плавно водил в воздухе руками. На бледном лице – мечтательная улыбка, черные ресницы слабо подрагивают. Холмс походил сейчас на прекрасного пациента Бетлемского королевского госпиталя для душевнобольных*.

– Я принесла вещи, – бесцветно сообщила Молли и бросила чемодан около просторного гардероба.

Не раздеваясь, патологоанатом рухнула поперёк гигантской кровати и заснула, быстро, глубоко и сладко, как пьяный оборванец на морозе.

________________________________________________

Примечания автора:

*Композиция «Summer Wine» в исполнении Ли Хэзлвуда и Нэнси Синатры, а также многих других певцов, повествует о том, как щёголь в серебряных шпорах встретил прекрасную незнакомку, которая пригласила его выпить летнего вина и расслабиться, а проснувшись утром, мужчина обнаружил, что остался без шпор и без денег, но не очень-то и сожалел об утрате.

http://en.lyrsense.com/ville_valo/summer_wine#v1

http://www.youtube.com/watch?v=1OEron4rXfk

*Марк Спитц – американский пловец еврейского происхождения, один из пяти 9-кратных олимпийских чемпионов в истории спорта. Первый человек, завоевавший 7 золотых олимпийских медалей на одних Играх.

*Композиция «Red Right Hand» в исполнении Ника Кейва (Nick Cave and the Bad Seeds), а также каверы этой песни от PJ Harvey и Arctic Monkeys являются лейтмотивом всего фанфика и, в частности, истории Ника (он же Монтгомери). В главе представлен вольный авторский перевод первого куплета.

http://www.amalgama-lab.com/songs/n/nick_cave/red_right_hand.html

http://www.youtube.com/watch?v=RrxePKps87k

http://www.youtube.com/watch?v=hpSfqI0DSHk

http://www.youtube.com/watch?v=hcvGOUuDGXc

*Бедла́м (англ. Bedlam [ˈbɛdləm], искажённное от англ. Bethlehem – Вифлеем; официальное название Бетлемская королевская больница – англ. Bethlem Royal Hospital), первоначальное название – госпиталь святой Марии Вифлеемской, психиатрическая больница в Лондоне.

========== Глава 8. “Последняя майская буря (часть 2)” ==========

Альпы, Австрия, 20**-й год.

Восхитительная чушь снилась Молли Хупер. Пронзительно голубое летнее небо раскинулось над безбрежным зелёным лугом. Отдельные взбитые белоснежные клубы облаков напоминали диковинных животных – огромную улитку, летящую черепаху, вислоухого пса. Над лугом разносилось жужжание пчёл и стрекоз и далёкий звон церковного колокола. В небе парили тысячи пёстрых воздушных змеев, и не было ни единого человека, который бы их запускал. Змеи превратились в разноцветные воздушные шары, зыбкие и пластичные, те вытягивались, деформировались и переливались на солнце радужными цветами, будто мыльные пузыри.