Текст книги "Птица Смерти (СИ)"

Автор книги: Olivia N. Moonlight

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Пока Молли с увлечением осваивала новый мир, Холмс несколько раз покидал бальную залу, чтобы наведаться в библиотеку за новой книгой, а под конец прихватил ноутбук, записи и фотографии по делу Свежевателя. Постепенно сыщик увлёкся настолько, что бормотал под нос что-то о микроволновке миссис Хадсон и просил Молли настроить его микроскоп. Патологоанатом запоздало сообразила, что сыщик перестал звать её Джоном, витая в своих Чертогах.

Когда Хупер почувствовала, что у неё начало ныть плечо от неудобной позы, и загудело в голове от запаха растворителя, то решила сделать перерыв. Принесла из кухни очередной чайник цветочно-фруктового чая и печенье и, немного подумав, расстелила скатерть прямо на полу, бросив рядом пару подушек и плед. Холмс присоединился к импровизированному пикнику, не расставаясь с материалами дела и бутылкой вина, захваченной из гостиной. У патологоанатома мелькнула мысль, что раньше сыщик не отличался пристрастием к алкоголю. Неужто он так вжился в образ сытого обывателя?

– Интересное дело? – поинтересовалась Молли – Я ведь толком в нём не поучаствовала, только исследовала одно из тел и провела пару анализов. – Шерлок промолчал, и женщина предприняла новую попытку, – Поездка в Сидней прошла успешно? Извини, что тогда на балу допрашивала тебя, словно… Мне бы следовало просто тебе довериться.

– Сидней? А, ну да, – рассеянно отозвался Холмс. – На самом деле ничего стоящего там не было. Полезнее я провёл время здесь со своим старинным приятелем. Точнее, приятельницей, с некоторых пор нашей общей.

Молли опустила глаза, не ответив. Оба помолчали немного, каждый занимаясь своим делом.

– Пейзаж? – вдруг спросил Шерлок.

Хупер подняла изумленный взгляд на сыщика:

– Не поняла?

– Ты решила написать пейзаж? – пояснил Холмс. – Необычно для тебя. Раньше ты предпочитала этюды и натюрморты. Я помню карандашный набросок лица престарелой женщины в гробу и мёртвого альбатроса.

– Ну ты даёшь! Даже я их с трудом помню!

– Выпей ещё чаю, кажется, он оказывает благотворное действие, – ухмыльнулся сыщик, прихлёбывая из чашки. – Скажи, как получилось, что тебе позволили сидеть около мёртвого тела с альбомом в руках? Мне в своё время не позволяли провести досмотр тел, мотивируя тем, что для начала я должен бы отвыкнуть от памперсов и окончить высшую школу. Это были наиболее вежливые отказы. К юным художникам-криминалистам, выходит, отношение было более лояльное?

Молли покачала головой:

– Не думаю. Просто на портрете была моя бабушка.

– Соболезную.

– Не стоит. Она сейчас живёт в Дувре и для своих восьмидесяти шести бодро себя чувствует.

Холмс недоверчиво вздёрнул бровь:

– Она согласилась позировать тебе в подобном качестве?

– Не совсем. Родители матери жили в загородном доме и хранили на чердаке заранее купленные гробы. Время от времени бабушка с дедушкой поднимались на чердак и, перебрасываясь шутками, расчехляли гробы и ложились внутрь – «примеряли», в пору ли гробы и не стали ли велики. Когда я вертелась рядом с карандашом, меня не гнали.

– Неплохое отношение к смерти, – задумчиво проговорил Шерлок. – За это стоит выпить.

Детектив потянулся к бутылке на полу, плеснул немного в бокалы и протянул один Молли.

– Спасибо, мне не хочется. Сейчас разумно оставаться трезвыми, разве нет?

– Вряд ли мы начнём крушить мебель и распевать моряцкие песни, сидя на крыше замка, после одного бокала.

Хупер только пожала плечами. Ноги затекли от неудобной позы, пришлось встать и размяться, прибирая бардак около мольберта. Проходя мимо окна, Молли зябко передёрнула плечами и чихнула, почуяв сквозняк. Холмс помог ей собрать грязные тарелки, исчез с ними на минут на пятнадцать, а вернулся со стаканом уже подогретого вина.

– Тебе не помешает согреться.

Патологоанатом едва не в врезалась в Холмса – мужчина застал её врасплох, возникнув на её пути.

Хупер взглянула на сыщика исподлобья, растерянно теребя в руках салфетку. Стакан брать она не спешила. Да что вдруг нашло на Шерлока? Что за внезапный приступ заботы?!

– Неужели всё ещё считаешь меня отравителем? – шутливо поинтересовался Шерлок и демонстративно отхлебнул половину из стакана. – Если в стакане яд, у нас есть шанс умереть вместе в один день. Если, конечно, ты мне доверишься, – стальные ноты промелькнули в его баритоне.

Хупер нехотя взяла стакан и пытливо заглянула в холодные изумрудные глаза. Раньше за Шерлоком не водилось такой откровенной тяги к издевательствам. Молли поднесла напиток к губам, помедлила, потом отвела руку от себя. Глядя Холмсу в глаза, женщина опрокинула стакан, выливая его содержимое на ботинки сыщика. Сердце Молли колотилось вовсю, кровь хлынула к лицу и обожгла щёки.

– Когда ты догадался?

– Я никогда не гадаю, я анализирую. А в данном случае ты сама мне всё сказала. В библиотеке, на утро после исчезновения постояльцев, когда думала, что я был поглощён справочником о галлюциногенах.

– Боже, я ведь тогда шутила! – уши Молли вспыхнули, словно факел. – Неужели ты принял всё, что я тогда наговорила, всерьёз?!

– Порой лучшие шутки получаются из правды, – спокойно парировал Шерлок. – Впрочем, анализа фактов тоже никто не отменял. Ты раздражаешься, язвишь, стыдишься, возбуждённо радуешься и проявляешь безмятежную нежность в кратчайшие сроки. (Впрочем, возможно, перепады в настроении – это дурное влияние ближайшего окружения, то есть меня). Ты отказываешься от любых лекарств и спиртного. Тебе дурно при виде крови и освежёванных тел, хотя раньше ты блестяще справлялась с обязанностями патологоанатома. Ты ешь, даже когда приходится идти наперекор простуженному организму и отсутствию аппетита. А недавнее пиршество в подвалах «Эдельвейса» достойно отдельного упоминания. Судя по макияжу и нижнему белью, свиданий у тебя в последние полгода ни с кем не было. Перечисленного хватит, чтобы сделать определённые выводы.

– Ты же сам распугивал всех молодых людей, которых я приводила знакомиться!

– Все верно. А теперь постарайся понять, почему.

Хупер промолчала, только грудь её под свитером вздымалась часто-часто. А вот душе внезапно стало несказанно легче, точно стеблю, с которого, наконец, сорвали душивший его вьюн.

– Почему ты мне не сказала?

– Ты не спрашивал.

– Откуда я мог знать?

– Ты не маленький, Шерлок. Мы занимались любовью дважды. Без контрацептивов. Ты здоровый мужчина, а я здоровая женщина. Этого следовало ожидать. Ты достаточно наблюдателен, чтобы заметить наличие помады на моих губах, изменения в моём весе, настроении, аппетите и нижнем белье, но продолжение рода человеческого остаётся для тебя загадкой.

Зелёные глаза остались такими же холодными, но голос смягчился:

– Тебе нет нужды так рьяно защищаться, потому что я не нападаю.

– Правда? – горько усмехнулась Молли. – Ну и что бы произошло, если бы ты узнал? Знаю я тебя. Ты упрямо отпираешься от звания героя, но порядочность и благородство крепко сидят в тебе, как нимб вокруг сердца. Ребёнок от тебя – чем не повод для меня добиться вожделенной цели, верно? Шантажистам и не снилась подобная удача. Вот только я не хомут, а ты не лошадь, чтобы виснуть у тебя на шее.

Хупер попыталась шагнуть в сторону, чувствуя, что глаза могут подвести её самым подлым образом, оказавшись на мокром месте. Однако Холмс не дал ей уйти.

– Иными словами, твоё молчание не связано с тем, что, по мнению близких людей, я бесчувственный робот? – в голосе Шерлока эхом прокатилось недоверие, но лёд во взгляде стремительно таял.

– Хочешь сказать, ты обиделся?! – не поверила ушам Молли. – Думаешь, я не призналась, потому что считала тебя чудовищем, который прогонит беременную женщину или, хуже того, отправит делать аборт? Хорошо же ты обо мне думаешь. Если тебе интересно, я сказала миссис Хадсон. Она должна была поставить тебя в известность в случае непредвиденных обстоятельств, конца света, к примеру.

«Скорей бы он отошёл с дороги, хоть на дюйм сдвинулся, и тогда можно будет протиснуться и бежать, бежать в любую комнату, запереться там и сгореть от навалившихся чувств».

– Трудно поверить, – произнёс Шерлок, и Молли на секунду оледенела. – Миссис Хадсон умеет молчать – невиданное дело.

Смешок вырвался из горла женщины. У Молли не осталось больше сил на зрительный контакт, голова опустилась, уткнувшись в плечо сыщика, как тогда, в душе. Ровный огонь пылал у неё в груди и в висках.

– Прежде, чем сбежать, выполни для меня ещё одно поручение.

– Пожалуйста, Шерлок… не заставляй меня… находиться здесь…

– Я хочу, чтобы ты проявила дедукцию. Прямо сейчас, давай.

Шерлок решил устроить для неё пытку в наказание?!

Детектив тем временем жарко зашептал:

– Моя память – жёсткий диск, на котором я храню действительно полезную информацию, а прочий мусор, вроде знаний о солнечной системе, сексуальных похождениях кинозвёзд или имени нашего инспектора, удаляю. Однако, как ты сама заметила, детали твоей интимной жизни я помню прекрасно. Даже имена всех твоих немногочисленных бойфрендов. (Для сведения, девушек Джона я всегда путал). Это раз. Я был отлично осведомлён о делах Элен и располагал не меньшей информацией о деле, чем ты, к моменту Свечного бала. Однако, под предлогом танца, устроил тебе допрос, пользы от которого ждать не стоило. Это два. В Восточной башне я уже бывал и обстановку оценил, тем не менее, настойчиво вёл тебя туда, невзирая на твоё нежелание и нецелесообразность, и вспомни, во что плавно вылились наши препирательства. Это три. Полагаю, ты замечала моё отчуждение временами, а также приступы трепетного внимания, в которых подозревала корысть. Моё настроение и правда порой подвластно бессмысленным переменам, однако холод и расположение я чередовал намеренно, зная, как на тебя это повлияет. Это четыре. Я мало разбираюсь в иррациональной сфере эмоций, поэтому иногда прибегал к инструкции – Ник однажды упоминал о твоих любимых произведениях, так почему бы не воспользоваться опытом, скажем, Эдварда Рочестера*?

Молли пошатнулась, словно внезапно получила удар подушкой по голове.

– Хочешь сказать, ты не пытался с помощью флирта использовать меня в расследовании, а, наоборот, под предлогом расследования флиртовал?! – Мо задыхалась. – Ты соблазнял меня, чёртов манипулятор?!

– Очень точная формулировка, – улыбнулся Холмс.

– Ну ты и хрен. Ты просто фантастический хрен!

Шерлок засмеялся ей в волосы. Молли мотала головой, в её сердце трепыхалось недоверие. Если она сейчас поверит и шагнёт вперед, а там окажется вырытая для неё яма, то Молли уже не соберёт себя по кусочкам. Если Шерлок лишь проявил сочувствие, пожалел её… Сыщик способен на многие преступления, но благородство – самое страшное из них.

– Я искренен в своих чувствах, – прошептал Холмс, угадав её колебания.

– Докажи, – голос Молли упал до надрывного шёпота. – Докажи, Шерлок.

Теперь Хупер не прятала лицо и снова смотрела детективу в прямо глаза.

Холмс промедлил. Колебания отразились в его взгляде, и этого оказалось достаточно, чтобы обратить Хупер в бегство. Женщина сама не поняла, как ноги понесли её прочь, когда её губы так и не ощутили заветного прикосновения.

Шерлок догнал её уже на нижних ступеньках лестницы. Его руки поймали её талию, его губы поймали её висок. Молли рухнула на грудь детектива, и Холмсу пришлось подхватить её на руки. Оба они каким-то чудом вернулись в зал, к скатерти и пледу, так и не убранной с пола.

Сам ли Шерлок раздевал их обоих, или это сделала Мо? Или, быть может, они раздевали друг друга? Мужчина не помнил точно. Просто он вдруг смог чувствовать Молли всем существом. Ладонями, губами, грудью, животом и бёдрами, ощущая прикосновения и встречные порывы. Смог почувствовать её мыслями, словно соприкасались не только их головы, но сами их разумы заполошно переплетались, перетекали один в другой. Желанием, восставшим из дремучих глубин плоти, и рванувшимся навстречу другому такому же желанию.

Влечению плоти Холмс всегда придавал, мягко выражаясь, малое значение. Увлечения разума являлись для него наркотиком. А вот влечение души – неизведанная тема, о которой Шерлок не взялся бы рассуждать. До сих пор. Душа у Холмса, вопреки распространённому мнению, всё-таки существовала. Изрядно потрёпанная, избалованная изысками криминального мира, она, наконец, обратилась к тому светлому, что скрывалось у него под самым носом. Молли Хупер воплощала те человеческие черты, которых был лишён сам детектив. Она порой толкала Шерлока к чему-то лучшему, поддерживала его и уравновешивала. Иногда ему просто необходим был кто-то подобный рядом. И вместе с тем Молли питала схожие интересы к жизни. И к загадке смерти. Оба временами бывали рассеянны до крайности. Оба отпускали неудачные шутки о смерти. В рабочем пространстве обоих можно было случайно наткнуться на глаз в стакане и мозг в тазу.

Утратив скованность, Молли предстала перед Шерлоком сильной и вместе с тем увлекательной личностью. К тому же, сыщику выпадал шанс ощутить в ней женщину, окутанную определённой прелестью, с поразительной гармонией подошедшей ему. В Молли было гораздо больше человеческого, чем в Ирэн Адлер. Она не стремилась подавить Холмса, но и не стелилась за ним безропотной тенью. Патологоанатом не была для Шерлока роковой страстью или безотказной поклонницей. Она стала Холмсу настоящей сообщницей.

Все мысли благополучно покинули голову Молли Хупер в тот счастливый момент, остались лишь мягкие неотчётливые образы. Наконец-то всё происходило само собой, а не по принуждению обстоятельств. Женщине казалось, что ни разу до сего момента им с детективом не удавалось сблизиться настолько. Молодые люди словно бы распахнули не одежду, а грудную клетку настежь, выпуская сердца скакать навстречу друг другу, а души лететь рука об руку, словно буйные горные ветры.

Шерлок всегда был для Молли светом в её мире, не за внешний лоск гения, и даже не за тот самый нимб вокруг сердца, а просто так. Чувства Молли не были привязаны ни к какой конкретной черте, но ко всей натуре Шерлока целиком. Если бы Хупер спросили, почему она любит, то Молли бы ответила наивно и глупо, но совершенно правдиво – ей с ним интересно. И дело не только в расследованиях, хотя без них, конечно, не обошлось.

В повседневной жизни Хупер привыкла довольствоваться своим внутренним миром, чтобы скрасить будни, и иногда компанией пары-тройки приятелей. Она не чуралась коллег и знакомых, как детектив, и не была безумной затворницей, но, по сути, являлась таким же социопатом. Оставаясь в уединении, Молли чувствовала себя счастливее, и дышалось ей свободнее, чем в обществе людей. Но только не Шерлока. С ним было одинаково хорошо – что решать загадки, что пить кофе в столовой Бартса. Разговоры с Шерлоком не сводились к простому пересказу событий в роде «а вот вчера со мной случилось», а всегда плавали на грани рассуждений. Истинную же глубину её чувства обрели, когда обнажилось их общее детство. Объясняя эти чувства, Молли ответила бы, что Холмс смотрел на мир, в сущности, так же, как и она, а его редкая улыбка расцветала, как радуга после унылого дождя.

Шерлок и Молли не были искушены в любовных делах и потому, словно слепцы, в качестве ориентира использовали звуки – вздохи и вскрики друг друга. Такие субстанции, как время и воздух, перестали иметь значение и вообще существовать. Подлинным миром стали лишь отрывистые встречные движения мыслей и бёдер, поднимающийся внутри вал и брызги от него, обжигающие живот изнутри. Шерлок пытался как можно дольше держаться на этой волне, и Мо, как настоящая сообщница, поддержала его. Прижималась сердцем к сердцу; или подставляла свой затылок и поясницу под горячие губы; или же прижималась к его спине своей грудью, потакая самым тёмным фантазиям, скользя пальцами в его сокровенной глубине.

Молодые люди действовали заодно, и наградой для них стало восходящее солнце, вначале разгорающееся, затем ослепительное, и до боли распахнутые веки. Пережив два восхода, оба угасли без сил, наступили тихие серые сумерки, приятное послевкусие и бесконечная, но не навязчивая тоска об уже ушедшем блаженстве…

Истборн, Англия, 19**-й год.

Свет.

Потолок.

Белый уютный мирок.

Щеку Мо щекотал шаловливый солнечный зайчик. Девочка рассеянно моргала, приноравливаясь к окружающему миру, умытому утренним светом. Мо показалось, что сегодня она сильно заспалась, но сновидений почему-то не помнила. Это немного расстроило девочку – она привыкла каждое утро в первые мгновения с удовольствием перебирать, словно фотографии с курорта, фрагменты снов, своих фантастических приключений и просто приятных образов, как повезёт.

Несмотря на улыбающееся в окно солнце, под тонким одеялом всё равно было прохладно. Мо завозилась на жесткой кровати. Тело её отозвалось приглушённой болью в нескольких местах, левая лодыжка ныла и, казалось, была во что-то замотана. Девочка в сонном недоумении перевернулась на бок и вдруг подскочила, как ужаленная. Матрас под ней был чужой. Слишком твёрдый и без той уютной ямки, в которой девочка любила сворачиваться клубком посреди ночи.

Мо, уже окончательно проснувшаяся, стала суматошно озираться по сторонам. Где это она?! Уж точно не в своей комнате. Белые стены и потолок поначалу её ослепили, но вскоре Мо разглядела несколько скучных безликих картин в рамках и незнакомый цветок в горшке на подоконнике. Обшарпанная оконная рама была слегка приоткрыта. Прозрачный тюль колыхался на солнечном ветру. Мамочки, как она сюда попала?!

Не успела Мо как следует удивиться, как почувствовала, что её сгребают в охапку, и к лицу прижимается что-то мягкое, мокрое и горячее.

– Девочка моя… душенька…

Мо утонула в горячем шёпоте матери, слова на детских щеках смешивались с поцелуями и солёными слезами.

– Мам, ты чего?

Лилиан Хупер ничего стала объяснять, только, как безумная, обнимала дочь. Мо совершенно растерялась и тут ощутила, как ей на голову мягко опустилась ладонь отца.

– Всё хорошо, Мо, ты не волнуйся, – странным хриплым голосом произнёс мистер Хупер, поглаживая дочку по волосам.

Мужчина присел на корточки по другую сторону кровати, глаза его смотрели с добротой и лаской и подозрительно блестели.

Мо изумлённо уставилась на родителей, всегда опрятных, чинных и благонравных. Костюм матери был измят, русые волосы торчали во все стороны, в огромных голубых глазах был испуг. Лицо посерело, и даже робкая улыбка сквозь слёзы не освещала его. Отец старался сохранять спокойствие, но лицо его подёргивалось, любимая рубашка его порвалась, рукава забрызганы грязью, а жилетки на нём не было вовсе.

Мо почувствовала слабость в коленках и странную дрожь в животе, словно от холода – так бывало всегда, если вдруг их доме случался разлад.

– Пап, а где я? Почему мы не дома?

Девочка хотела добавить «Зачем вы принесли меня в незнакомое место?», но не посмела. Вместо этого она громко чихнула, да так, что забрызгала пододеяльник.

– Ты в больнице, – объяснил мистер Хупер и помедлил, подбирая слова. – Ты ударилась и потеряла сознание, когда играла на природе в грозу со своим приятелем. Ты не бойся, мы не сердимся, что ты убежала.

Мо, окончательно сбитая с толку, замотала головой. Почему отец говорит с ней будто с больным малышом?

– Лилли, дай ей немного подышать воздухом.

– Ох, конечно, – вымолвила миссис Хупер, отодвинулась от дочери и, утирая глаза и нос, бросилась шире открыть окно. Свежий, влажный, слегка терпкий на вкус воздух хлынул в палату. Лёгкий порыв ветра лизнул Мо солёным языком в щеку. У девочки пошла кругом голова:

– Так я в больнице?!

Мо ещё никогда не приходилось лежать в палате больницы. Девочке стало страшно и неприятно. Она попыталась подвигать левой лодыжкой, но ничего не вышло – та была туго забинтована и отозвалась болью. Мо стала ощупывать ушибы на боках через одежду и вдруг с испугом осознала, что одета не в свою любимую сорочку, а в свободную пижаму. Вдобавок у неё сильно разболелось горло, и было трудно дышать через нос.

Кошмар! Когда она успела так разбиться? Вчера она вернулась из школы, пообедала, а потом не могла решить, что ей больше хочется – взяться за свой альбом или тормошить отца, чтобы погулял с ней под вечерними фонарями… А дальше… что было дальше? От напряжения у Мо заломило виски. Ох, не дай бог, родители из-за этого не разрешат ей ехать в Истборн. Ещё на Рождество тётя Вирджиния предложила взять её с собой на море, раз чете Хупер вечно некогда. Лилиан и Кристоферу не хотелось расставаться с дочкой, но и лишать её такой возможности было жаль. В конце концов, они согласились, и Мо ждала этого путешествия с нетерпением голодного воробья, выпрашивающего зимой крошки.

– Я быстро поправлюсь, – заверила родителей Мо. – Только не отменяйте поездку. Пожалуйста!

Родители переглянулись, а потом уставились на Мо с такими сочувственными улыбками, что она сразу почувствовала себя безнадёжно больной.

– Не бойся, зайка, скоро мы вместе уедем, – пообещал мистер Хупер. – Я рад, что ты захотела домой.

– Здорово!

У Мо немного отлегло от сердца. Раз её скоро заберут домой из больницы, значит, ничего ещё не потеряно. Однако она так толком и не поняла, почему оказалась здесь. Объяснения отца только запутали девочку. Какой обрыв, какой приятель? Она сроду не дружила с мальчишками, этими грубыми грязными чурбанами, которые только и умеют толкать девчонок да гоготать во дворе. Лишь несколько знакомых одноклассниц иногда заходили в гости к Мо, да и то это случалось обычно по праздникам.

– Значит, я всё-таки поеду с тётей? – с надеждой спросила Мо.

Губы Лилиан Хупер внезапно сжались, её мокрые глаза потемнели. Мо с удивлением смотрела на мать.

– Лилли, – позвал мистер Хупер отстранённо, обошёл больничную койку и присел напротив жены, так что Лилиан пришлось повернуться спиной к дочке.

Родители спорили жарким шепотом. До девочки долетали обрывки фраз вроде «это всё её вина», «твоя сестра много о себе возомнила», «заявила, что я не умею воспитывать», «угомонись, не пугай ребёнка». Губы Мо дрогнули. Редкие ссоры родителей или близких родственников заставляли всё внутри сжаться в тугой дрожащий комок. Но сейчас мистер Хупер быстро взял ладони жены в свои, прошептал ей что-то на ухо и поцеловал в висок. Настроение переменилось. Увидев, как мать мотнула головой, пряча улыбку, Мо довольно откинулась на подушку.

– Отдохни немного, зайчик, – произнёс Кристофер, вставая, взбил за спиной дочки подушку и протянул ей апельсин. – Съешь пока.

Родители пересели на стулья около стены и вновь принялись шептаться, только теперь как заговорщики. Оба были взволнованы и то и дело поглядывали на Мо. Девочка принялась с усердием чистить апельсин, а сама обратилась в слух.

– …а ведь в том ангаре были следы жилья… бутылки, консервы, окурки… не может быть, что это Мо… дурное влияние… может тот мальчишка… слышал о той несчастной женщине из деревни?… какой ужас был на пустыре у берега, какие мерзкие пугала… кто-то совсем больной…

– … не переживай, дорогая…

– … говорят, здесь завёлся вор и убийца… и тюрьма неподалёку…

– … мы обязаны спросить у Мо… вдруг это поможет найти его…

– … не выдумывай, нельзя её нервировать… просто счастье, что дети не столкнулись…

– … жаль, что они не попрощаются…

– … глупости, Мо надо скорее домой, она сама хочет, ты слышал…

– Мо, – позвал отец громко. – Хочешь встретиться со своим приятелем? Он жив-здоров, только сильно простужен. Сам я его не навещал, но его родители заходили, когда ты спала.

Девочка тряхнула головой. Она практически ничего не поняла из сумбурно подслушанного разговора, только запуталась и обозлилась на себя и мать с отцом заодно.

– Каким ещё приятелем? – проворчала девочка под нос, засовывая в рот очередную апельсиновую дольку, подозрительно шмыгая носом.

– Э, с Шерманом, кажется, – удивлённо отозвался отец. – Джинни, – Лилиан фыркнула, но Кристофер проигнорировал, – Джинни говорила, что вы сильно привязаны, – уголки губ отца чуть приподнялись, – Когда мы все вместе нашли вас на этом Крутом Обрыве, вы спали на земле в обнимку.

Мо растерянно посмотрела на мать. Может быть, хоть она скажет что-то понятное?! Но пустые слова отца отчего-то произвели сильное впечатление на Лилиан. Она снова бросилась обнимать дочь:

– Никогда, никогда не убегай больше! Обещай мне, что больше не убежишь!

Мо не выдержала:

– Я просто хотела погулять под фонарями! Как обычно! Что вы ко мне привязались?! – у девочки из глаз брызнули слёзы. – Я не виновата. Ни с кем я не была! Чего вы выдумываете!? Это нечестно! Ничего я не помню! Я хочу на море! Я весь год ждала! А вы, а вы, – Мо икнула, речь её становилась бессвязной из-за подкатывающих рыданий, – вы обнаглели! Я поеду с тётей в Истборн!

Мо окончательно зарыдала, и повторяла только «весна», «море», «тётя» и «всё равно поеду!». Мать отстранилась, с испугом глядя на истерику дочери.

– Мистер и миссис Хупер?

Кристофер вздрогнул, обернувшись к двери. Взгляд у него был ошарашенный. Лилиан тоже обернулась, не переставая ласково поглаживать по голове притихшую, икающую Мо.

На пороге палаты стояла миловидная женщина в белом халате с бейджем на нагрудном кармане.

– Извините, если напугала. Я жду здесь буквально пару минут. У меня не слишком хорошие новости. Физически ваша дочь в порядке, не считая ушибов и растяжения лодыжки. Мы дали ей хорошее обезболивающее. Однако под утро у неё поднималась температура, она бредила и… Боюсь, у вашей девочки проблемы с памятью.

Альпы, Австрия, 20**-й год.

Метель утихла. К стёклам теперь ластился блеск луны и мелких белых звёзд, разбрызганных по небу. На полу танцевальной залы от окон протянулись сияющие стрельчатые силуэты.

Шерлок проснулся раньше Молли. Прохладные губы оставили на её виске поцелуй, до слуха долетело шуршание одежды и шаги. Они умудрились заснуть прямо на полу, на скатерти, накрывшись пледом и подложив под голову диванную подушку, не обратив внимания ни на крошки от еды, ни на холодный жёсткий пол под тонкой материей.

Молли побыла ещё какое-то время во власти дрёмы, после чего рассеянно натянула на себя пуловер и брюки и подошла к окну. Коснулась ладонью холодной рамы, а потом обняла руками себя за плечи.

Из головы не шли слова Шерлока, сказанные уже после всего, когда кожа остыла, и начал наваливаться сон. Шёпот, обжигающий ухо, словно огненный бич, как и тогда, в президентском люксе. Просьба, являвшая собой то ли высшую степень доверия, то ли бесстыдное желание её использовать. Впрочем, скорей всего и то, и другое.

Вместо круглолицей луны перед глазами вставало то лицо Элен, всплески зелёного, рыжего и мертвенно-белого, скользящие по её коже; то лицо Шерлока, дрожащие сомкнутые ресницы и приоткрытый рот, трепещущая радость в каждой морщинке и выбоинке, словно рябь на воде. Молли прислонилась к стеклу пылающим лбом. Она силилась понять, как счастье может сейчас причинять ей такую сильную боль? Глупое сердце, чего тебе ещё надо?

Почувствовав сзади дыхание Холмса, Молли не вздрогнула. Плавно развернулась и увидела детектива, вставшего перед ней на одно колено. Его глаза сверкали, как лёд на солнце; металл кольца тускло поблескивал, как глубокая река в пасмурную погоду. Любопытно, где Шерлок его раздобыл? Неужели нашёл где-то в замке сокровищницу? Вряд ли. Небольшой камень в серебристой оправе бесстыдно имитировал бриллиант, и Молли стало не по себе.

Слова Холмса об ответственности за будущее ребёнка, признание в чувствах, откровенное и прямолинейное, и, наконец, заманчивое предложение долетали до Молли, словно сквозь вату.

Полный надежды мужской взгляд, закушенная от волнения губа. Лучистая, почти искренняя улыбка. Шерлок походил на того растрёпанного взволнованного мальчишку, предлагавшего юной Мо прокатиться на самодельном паруснике – а вдруг, не дай Бог, откажет? Происходящее напоминало художественную постановку её мечты в холодном пронзительном сне, который протекает сам по себе, не подчиняясь её воле.

Согласие слетело с женских губ, как предсмертный вздох, негнущиеся пальцы приняли подарок. Хупер перевела взгляд в глубину зала и онемела. Рослая тень, очертаниями напоминающая постоялицу Бет Бичер, безмолвно стояла на границе прозрачного лунного воздуха и густой тьмы. Щуплая фигура Августа Мозеса топталась рядом. Чей-то тихий шаг, и ночной свет выхватил седые вихры Аристарха и благородный профиль Альберта Лоури. Мойра и Освальд Чивли тоже присутствовали, как и целая группа неизвестных людей, выжидательно замерших в зале. Обычные человеческие лица, никакой устрашающей печати загробной жизни. Разве только у Мойры и Аристарха на лице наливались кровоподтёки.

Молли криво улыбнулась, словно душа её и лицо не решили, огорчаться или радоваться – один край рта поплыл вверх, другой опустился вниз. Всё-таки их безумная задумка окончательно выманить постояльцев увенчалась успехом. Кто бы мог подумать?

Холмс заметил перемену в лице женщины и резко обернулся.

– Сработало! – у Шерлока лучилось лицо, словно у начинающего провинциального актёра, впервые блестяще отыгравшего свою партию на столичной сцене.

Детектив живо поднялся с колен, отряхнул брюки и обратился к безмолвной толпе, ради которой и затевался спектакль с предложением руки и сердца:

– Простите, никогда не мог удержаться от театральных эффектов.

«Другие верят в бога,

Он верил в облака,

И все в округе строго

Бранили чудака,

И верой непристойной

Друзей он огорчал,

А он им со спокойной

Улыбкой отвечал:

«Садовник в розу верит,

А роза в мотылька,

Волна морская в берег,

А я вот – в облака» – процитировал Шерлок и пояснил:

– Один мудрый человек сказал мне однажды, что это стихотворение об относительности истины и веры, и об уважении к чужой точке зрения. Чрезвычайно трудно выйти за пределы собственного мировоззрения, примерить на себя чужую личину, взглянуть на мир новыми глазами. Вам всем это удаётся, но вот обычным людям из вашего окружения – нет. Вас бранят все в округе, словно чудаков с непристойными идеями. Новаторы, так и не принятые обществом до конца. Уязвимые, непонятые, объединившиеся из-за слабости перед волчьими законами общества, бессмысленной погоней за деньгами и властью.

Стоящие на границе света и тьмы люди были порядком ошеломлены, по крайней мере, их растерянное молчание и взгляды друг на друга навели Молли на эту мысль.

Шерлок же как ни в чём ни бывало продолжил:

– Должен отдать вам должное, мистер Чивли – вы превосходный лидер.

Профессор математики Корнельского Университета первым пришёл в себя и проговорил, качая головой:

– Я не лидер, мистер Холмс. При всей вашей проницательности вы должны были понять особенности нашей организации.

– Ваша терминология меня не волнует, – упрямо гнул своё Холмс. – Я хочу говорить с тем, кто ответственен за принятие решений.