Текст книги "Пять ночей. Вампирские рассказки (СИ)"

Автор книги: Николаос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Мы слышали выстрел, – сказал он у моего уха. – Это в тебя стреляли? Ты пахнешь порохом.

– Это я стрелял. Я убил Первого.

Наступила пауза. Я открыл глаза и увидел, что Джиа приподнялась и внимательно смотрит на меня, опираясь локтями о мои колени.

– Боже, зачем ты это сделал, Уильям?!

– Он все знал. Он хотел… вернее, не просто хотел, он это сделал. Ваш дом. А я думал, что вы там.

– Мы вышли за тобой. Но я не понимаю, как Первый мог протащить в наш дом столько динамита, мы бы знали. У него очень своеобразный… запах.

Я смотрел на нее и не смог солгать. Я закрыл глаза, и все равно не смог.

Я начал говорить.

Это была потребность, такая же острая, как их жажда, – отдельные фразы, сбивчивые и малопонятные, но понимание не было целью, мне просто нужно было рассказать. Себя я не слышал, просто говорил и говорил, как выдают зазубренный урок, чтобы скорее освободиться. Лучшие Семь, Джейсон, моя взрывчатка, наблюдательный пункт, письмо, Мирей Лэнгтон, диктофон, фотографии, страх, сон, Сэм, снова Джейсон… снова взрывчатка. Сейчас это таким глупым казалось, таким жестоким. Но я скажу и буду свободен.

И когда слова начали иссякать, становясь все реже, а паузы – все дольше, я начал ощущать, что Джиа окончательно сползла вниз, на пол, и не сводит с меня глаз, все еще залитых кровью, и руки Калеба меня не обнимают, а просто лежат безвольно, будто отнявшись.

– Так это сделал ты?..

– Я не хотел.

Я полуобернулся, чтобы увидеть Калеба, – он смотрел на меня, не отрывая от губ сжатого кулака.

– Значит, наша сделка с самого начала была ложью? – сказал он наконец. – Ты все равно планировал нас убить?

– Нет, – пошептал я, чувствуя, что теряю что-то, – так стремительно, что не успеваю понять, что. – Может, недосказанной, непродуманной, но не ложью. Я не знал, что все так…

– Получится?

– Изменится.

Джиа беззвучно плакала, оглядываясь на удаляющееся зарево.

– Не плачь, – сказал Калеб, хотя его голос тоже дрожал. – Мне тоже очень жаль, но мы пробыли здесь слишком долго… в известной степени, Уильям оказал нам услугу. Здесь становилось небезопасно.

Я поднял руку Джиа и прижался губами к ее ладони, она не отдернула ее. Тогда я придвинулся ближе, нашел вторую ее ладонь, она была влажной и солоноватой на вкус. У ее губ тоже был этот вкус, я его помнил, – вкус кровавых слез. Мне нужно было прощение, вряд ли существовало нечто на этот момент, в чем я нуждался бы так же сильно.

– Джиа…

– Все в порядке, дорогой Уильям. Это всего лишь дом.

Она наконец впустила меня к себе. Я уткнулся в ее ладони, чувствуя, как Калеб успокаивающе гладит меня по плечу, по волосам, потом придвигается к нам с другой стороны, делая из меня центр, которым мне и в мечтах никогда не быть. Да не нужны мне ни звезды, ни Глас Тишины, ни моя жизнь… я не хотел даже заезжать домой за вещами. У них-то ничего не осталось. Есть возможность начать все с жирного нуля.

Когда я поднял голову, по ее щекам все еще катились слезы, будто рисуя по мелованной бумаге тонкой кисточкой.

– Это всего лишь дом, – повторил я, – почему ты еще плачешь?

Она взглянула на Калеба за моим плечом, да так, что мне и самому захотелось посмотреть.

– Потому… потому что теперь нам придется расстаться.

Я не хотел понимать ее слова, и может, поэтому понимал слишком хорошо.

– Что? – все равно переспросил, хотя в этом не было необходимости. – Джиа, зачем?

Она молчала, прикрыв глаза и отвернувшись к стеклу.

– Калеб!

Я чувствовал только, как он касается лбом моего виска, его дыхание.

– Пойми правильно, – заговорил он, – ты нравишься Джиа. Ты нравишься мне. Но мы не можем тебя оставить.

Как это двусмысленно, невыносимо. Оставить. Это ведь могло значить – мы не можем тебя бросить. А означало обратное. Означало – мы тебя бросаем.

– Ты убил Первого, и все узнают почему. За тобой будут охотиться, а мы не можем себе этого позволить. Мы хотим исчезнуть.

Я с опозданием вспомнил, что бросил пистолет, но даже не помнил где. Мне светили немалые неприятности, хотя сейчас они казались размытыми и нереальными на фоне происходящего.

Раздался щелчок, и двери в салоне вдруг заблокировались. Машина продолжала ехать, не собираясь останавливаться, чтобы высадить меня.

Я попытался встать, но теперь Джиа держала мои руки – нежно и крепко.

– Никто не знает, что мы живы, – сказала она тихо.

– Никто, кроме тебя, Уильям.

О да.

…«Мы не можем тебя оставить»… – теперь я понял, что это значит на самом деле. Мы не можем тебя оставить жить.

– Теперь я должен умереть? – спросил я просто. – Вы вот так меня убьете?

– Прости, Уильям, мы не можем рисковать.

Я смотрел в ее глаза, залитые красным, и понимал, что она не шутит. Подумать только… еще пару минут назад прощение – это все, что было мне нужно, а сейчас… я хотел жить. Еще пару минут назад я хотел одного – быть с ними, сейчас я хотел просто быть. До чего все быстро меняется. Я закрыл глаза, мне страшно было смотреть.

Убийца… Не задумываясь швырнул другого на Тропу Бога, а сам так боялся ступить на нее… Какая же я все-таки дрянь.

Джиа медленно толкнула меня на Калеба, пока заползала выше. В этом было что-то пугающее, что-то от Эркхам.

Его руки вдруг сомкнулись у меня на груди, – прямо как тогда, когда я впервые вошел в их дом как враг.

– Кейли, – попросил я, – не надо. Прошу тебя.

– Я не хочу, – в его шепоте была вина и боль, тяжелые, как жернов на шее. – Правда, не хочу. Пожалуйста, не мучай меня…

Он скорее обнимал меня, чем держал, и все равно я не мог пошевелиться. Со всхлипом потерся щекой о мой затылок, то ли извиняясь, то ли прощаясь. Скольжение языка по старым шрамам, прохладный выдох, легкая судорожная боль – Калеб прокусил мне шею. Ручейки крови, щекочась, потекли за воротник.

Как это страшно – знать свою смерть, понимать ее. Оправдывать ее, любить ее. Как же это страшно.

– Я знаю, что заслуживаю этого… но я боюсь. Я понимаю сейчас, почему вы выбрали синицу в руках. Джиа, я не хочу умирать!

Я резко открыл глаза и увидел Джиа перед собой. Она поцеловала меня в губы, в подбородок, в горло – чуть ниже адамова яблока. Еще секунда – и я не смогу говорить, не смогу дышать. Тогда я поднял руку и прикоснулся к щеке Калеба, который убивал меня; вторая рука легла на тонкую шею Джиа – не способная ни сжать, ни оттолкнуть.

– Поверьте мне. – В голове уже мутнело. От моего парализованного голоса осталась тень. – Я хочу жить. Я сохраню вашу тайну, даже если всю жизнь проведу за решеткой…

Ее губы на горле, зубы захватили кожу, впились.

Эркхам никогда не ошибается.

* * *

Во тьме хорошо, а выходить из нее жутко. В то время как загружались основные чувства, я ничего не воспринимал, ни о чем не думал. Иначе я представлял бы то, что увижу, когда зажжется свет, – чье лицо. И бьюсь об заклад, ни за что и никогда не угадал бы, ну просто фантазии у меня бы не хватило.

– Ты выкарабкался, – сказал Майк Норман.

– Выкарабкался…

Я повторил это не потому, что поверил, – просто поверял голос.

– Где я?

Да я уже и сам видел, где. Я был в своей квартире, солнце разбивалось о закрытые жалюзи, а на часах был полдень.

Майк подал мне воды, и я схватился за чашку, как будто сутки полз через пустыню. Выглядел он хорошо, гораздо лучше, будто стал чуть больше бывать на солнце. Или это из-за дневного освещения так казалось? А может, просто я воспринимал его иначе.

– Как я выжил?

Он быстро пожал плечами.

– Они не убили тебя, не смогли. Иначе у тебя не могло быть шансов.

– А ты как здесь оказался?

– Ключи у тебя в кармане. Кстати, я нашел пистолет, – сообщил Майк будничным тоном. – Здорово ты приложил Первого, Уилли, приятно было посмотреть. И письмо твое нашел. В общем, пока ты спал, я побывал в твоей тайной квартирке, – ее порядком разбомбило, но эти старые постройки ничем не возьмешь. Послушал твои записи – занятно очень; жаль, что некоторые пришлось уничтожить, но оставшиеся в удачном сочетании показывают тебя с лучшей стороны. Потом навестил твою подружку Демарко, сказал ей, что тебя разнесло на кусочки вместе с пряничным домиком… и Ганзелем с Гретель.

У меня в горле снова пересохло, рана саднила под пластырем.

– А она?…

– А она спросила: кто в таком случае убил Джейсона? А я сказал: наверное, ты, деточка. Ты так хотела стать Первой, теперь место вакантно. У меня и пистолет есть, зарегистрированный на твое имя, да еще с отпечатками пальцев, так что доказать труда не составит. А тебе что за дело, спросила она, а я сказал: Уильям мой брат, я его люблю и не позволю порочить его имя даже посмертно. Я и так в глубоком трауре и жажду мести. Еще неизвестно, кто отвечает за ту нелегальную охоту… Она, конечно, покричала, повозмущалась, но со мной согласилась – по всем пунктам. Она красотка, твоя Халли, и неглупая, так что не удивлюсь, если в ближайшем будущем позавчерашнюю стрелянину благополучно свалят на покойного Девенпорта, а Лучших распустят на все четыре стороны. Ты и не представляешь, скольких моих знакомых устроит такой финал…

Все это время на его лице было полутомное выражение подростка, слушающего на плеере любимый диск в метро. Нельзя сказать, чтобы я не понимал ни слова, но вид у меня, наверное, был именно такой.

– Теперь ты свободен, у полиции к тебе вопросов нет – ну какие могут быть вопросы к жертве взрыва, которую и собрать-то нельзя? Короче, табула раса. Немногим предоставляется шанс начать сначала, любой бы позавидовал.

– И ты?

– Я? Да ну тебя, в самом деле. Мне-то завидовать нечему, у меня все это есть.

Теперь я этому верил – что с ним все в порядке. Не знаю почему, – может, потому, что выглядел он по уши довольным.

– Почему ты это делаешь? – выдал я наконец. Майк улыбнулся, немножко весело, немножко снисходительно – как обычно.

– Ты хотел помочь мне, когда сам нуждался в помощи. Это меня просто поразило. Но теперь ты все понимаешь лучше, все встало на места, и каждый из нас на своем месте.

– Нет… я не на своем.

– Пока нет.

Я привстал на диване.

– Что ты знаешь?

– Я знаю, кто знает. – Он делал между фразами умышленно длинные паузы. – А он знает, что кое-кто страдает сильнее, чем предполагалось… просто с ума сходит… места себе не находит… и будет рад хорошим новостям. Вернее – будут рады. Оба. Если только ты уверен, что это твое, – ведь когда мы виделись в последний раз, ты что-то такое говорил…

– Я уверен.

– Тогда дуй в мотель «Ночной гость», пока наши Кое-Кто не упорхнули из города. Это возле аэропорта Логан, не заблудись.

– Майк, ты волшебник.

– Нет, Уилли, я просто способный ученик. В конце концов, разве мы не семья?

* * *

…ТЕБЯ НЕ ОСТАВЯТ

Далеко, – там, где неба кончается край,

Ты найдешь.

Золотой крестик жег мне руку, как в старых фильмах, а может, я просто слишком сильно сжимал кулак. Так сильно, что когда разжал, на ладони была кровь.

– Кажется… это ваше?.. – произнес я, когда мне открыли. Вряд ли вопрос, скорее констатация.

И вряд ли речь вообще шла о кресте.

* * *

…Ведь это просто рубеж, и я к нему готов,

Я отрекаюсь от своих прошлых слов,

Я забываю обо всем – я гашу свет…

Нет мира кроме тех, к кому я привык,

И с кем не надо нагружать язык,

А просто быть рядом и чувствовать,

что жив.

Ночные Снайперы

* * *

энд

Все эпиграфы из песен принадлежат тем, кому принадлежат.

Ночь третья. Байла Морена

Чем дольше играешь в Бога, тем меньше в тебе человека.

Кристоф, креатор «Шоу Трумэна»

START

Играя в Бога – как чувствуешь себя? Не знаю. Понятия не имею. А вот grandma знает не понаслышке. Один телефонный звонок – и бедная студентка из Нью-Орлеана превращается в наследницу миллионов, как это вам?

Сначала я не поняла, с чего бы это бабушка решила меня признать. Потом, когда узнала ее поближе, сообразила: просто она всегда и во всем ценила собственные усилия и считала, что незаработанный хлеб горек, как полынь. Теперь я с ней согласна, тогда была на нее немного обижена – за неучастие в процессе моего образования, да и вообще в моей жизни. Но поскольку учеба оказалась мне вполне по силам, обида длилась недолго, тем более что через время в моем вполне оформившемся двадцатилетнем мозгу стали всплывать воспоминания. А воспоминания эти носили интереснейший характер – я начала вспоминать, что знала grandma в детстве, что уже была в этом городе и что была знакома с ее деловыми партнерами и друзьями. И если город, бабушка и я изменились за двадцать лет, то друзья ее остались такими же, как я их запомнила.

Так что когда она позвала меня, я приехала не мешкая. Здесь меня ждала работа и самое главное – семья, которой я фактически никогда не имела.

Сегодня мы с grandma обедали в ее любимом ресторане, к слову, ей же и принадлежащем. Ей многое принадлежит в этом городе, и за пять лет, что я здесь живу, меня это порядком избаловало.

Пока она делала заказ, я любовалась ее прической и жемчужно-серым платьем – фасон, который она предпочитает, когда удается вытряхнуть ее из черных брючных костюмов. Все никак не могу привыкнуть и понять, как в своем возрасте она ухитряется так выглядеть. Надеюсь, это наследственное.

– Классно выглядишь, – сказала я наконец. – Как это у тебя выходит?

Вряд ли ее смутил мой вопрос. Скорее всего, мне показалось.

– Поживешь – узнаешь. Кстати, Бартола, почему сейчас? Я думала, мы поужинаем дома.

Бартола – это я, Бартола Морено-Дювальер. Не тот Дювальер, о котором вы подумали. Никакого родства с гаитянским диктатором, но это не мешало однокурсникам постоянно «забывать» мою фамилию и называть меня то Перон, то Пиночет, то Кастро. Ну спасибо, что хоть не Гитлер. К тому же Дювальер – всего лишь мой папаша-наркоман, сгинувший без следа, а вот Морено – одна из ветвей древнего и уважаемого семейства. Другая ветвь носит фамилию Кортес. Нет, не тот Кортес, о котором вы подумали. Опять совпадение? Как бы это позабавило моих однокурсников!

Итак, сейчас я просто Барт, Би или Байла (для кое-кого), а полным фамильным именем разрешаю пользоваться только бабушке – по личным причинам. Правда, бабушкой ее я ни разу не называла – не рисковала жизнью. Для меня и близких друзей она просто Соня. Соня Кортес, местный олигарх и лучший человек из всех, кого я знаю. Это не значит, что я окружена подонками – просто другие лучшие по большинству не люди.

– Вечером я ужинаю с приятелем.

Соня вскинула брови, тонкие и изящные, на высоких надбровьях, которые заставили бы бежать к пластическому хирургу даже Марлен Дитрих. И не мудрено: за эти пять лет я была осторожна и равнодушна одновременно, а суммируя эти понятия, получаешь свободу и полное отсутствие сердечной привязанности.

– Я его знаю?

– Конечно, знаешь. Это Майк Норман.

Брови Сони поехали еще выше.

– Только он?

– Только он.

– А с какой стати ты ужинаешь с Майком Норманом? Вы что, встречаетесь?

Мысль была настолько неожиданна и абсурдна, что я захохотала и чуть не подавилась, обратив на себя внимание соседей. Соня взглянула на меня с укоризной, хотя я-то знала – при всей этой внешней утонченности она порой плевать хотела на хорошие манеры. Но отомстить за предположение не мешало бы.

– А что? – Я поигрывала вином в бокале, пока не спохватилась, что жест этот – не мой, и мы с Соней обе знаем, чей. – Он красивый, обаятельный, с ним интересно разговаривать. Он человек нашего круга… с некоторых пор. К тому же Майк – друг твоего друга, так разве по старой формуле он не твой друг?

– Он его собственность, а не друг, – ответила Соня холодно, – это разные вещи. Друзьями, как правило, становятся по доброй воле. И не в круге дело, вот в снобизме меня упрекать не стоит.

– Да ладно, я шучу. Ты – не сноб, всем это известно. И не встречаюсь я с Майком Норманом, ведь тогда я назвала бы его другом, а я сказала – приятель.

Соня все еще смотрела на меня недоверчиво, и я засмеялась.

– Ну точь-в-точь дуэнья! Соня, мне почти двадцать пять! В моем возрасте у тебя уже был десятилетний сын!

Это была чистая правда, я слышала, что единственный сын Сони – Бартоло – погиб во время войны, по идее, второй мировой. Почему по идее? Однажды от не фиг делать я взялась раскапывать свое генеалогическое дерево от первого известного предка Доменико Морено, жившего в семнадцатом веке. Все было складно, пока я не добралась до веков девятнадцатого-двадцатого и фамилии Кортес, тут начались неувязки. Я плюнула на это дело, когда по документам стало выходить, что Соне сто двадцать лет. По паспорту ей семьдесят пять, выглядит она на классные шестьдесят, но сто двадцать? Не удивлюсь, если окажется, что ее сын застал еще первую мировую. И как после этого верить архивам?

Ну, во всяком случае, сто лет назад у Сони могла быть дуэнья.

– При чем тут это, дорогая? Просто мне не нравится Майк Норман.

– Можно подумать, ты не знала, что мы общаемся. Как мы можем не общаться? Я общаюсь с Демоном, значит, общаюсь и с ним. Ты же не против, что мы с Демоном проводим вместе кучу времени?

– Нисколько. Тебе с ним весело, ты в безопасности и не влюблена в него – почему я должна переживать?

– Тогда какие проблемы?

– Бартола, одно дело, когда Майк Норман идет в довесок, и другое – когда…

– Забудь об этом. Я знаю, что Майк не образец человечества, но Демон в нем что-то видит, разве это не повод присмотреться? А вдруг ты несправедлива? Ты же знаешь Демона целую вечность.

Соня вздохнула и покачала головой.

– Вот именно. Я слишком хорошо знаю Демона, если его вообще можно хорошо знать. Поверь, дорогая, у него могут быть мотивы, о которых мы и не подозреваем.

– Удивительно.

– Что именно?

– То, как ты можешь доверяться ему полностью и одновременно не доверять совсем.

Соня усмехнулась и демонстративно поболтала вином в бокале.

– Как было метко подмечено, я знакома с Демоном целую вечность. И поверь, чтобы разобраться в нем, нужно куда больше, чем одна жизнь.

* * *

LOADING…

В то время я жила в другом месте, пешком под стол ходила и была не в курсе «Бизнес-ланча». В моем неблагополучном городе, как и во многих других, постоянно велись разборки: днем – человеческие, ночью – вампирские, и выходить на улицу не рекомендовалось ни в какое время суток. Поэтому «Ланч» я оценила. А также обнаружила, что наследница «Кортес и К» может гулять по улицам в комендантский час, никого и ничего не боясь. Ну почти – по иронии, людей следовало опасаться куда больше, чем монстров. Но все-таки у меня была крыша, которой сам президент бы позавидовал, хотя я все-таки судьбу не испытывала и ночью одна променад не совершала – есть же еще и приезжие…

Так уж вышло, что первым вампиром, с которым я познакомилась, был Монтроуз, владелец реслинг-шоу «Колизей». Вряд ли найдется человек, не слышавший о нем – и о шоу, и о Монти, и я не была исключением. Слухи, надо сказать, не из приятных. Признаюсь, когда я узнала, что Соня – хозяйка «Колизея» и Монтроуз – ее близкий друг, то испытала маленький шок. Но шок прошел довольно быстро. То ли гибкостью и отсутствием предрассудков я пошла в Соню, то ли лучше узнала Монти. О чем я? Да о том, что судьбе (в лице Сони) было угодно избавить меня от проб и ошибок и дать составить собственное мнение о вампирах именно на примере Монтроуза и Демона. И только потом других, потому что в том самом «круге», о котором идет речь, их пруд пруди.

Как было сказано, я адаптировалась в этом обществе и постепенно поняла некоторые вещи. Оказалось, что с вампирами общаться не особенно сложно, даже проще, чем с некоторыми людьми. Они дисциплинированны, послушны и почитают авторитеты. Как только они усваивают, что ты – не пища и трогать тебя нельзя, ты будто переходишь в другую категорию. Им нет нужды добиваться своего, они не бедствуют, поэтому к тебе или теряют интерес, или ты становишься своей. Зависит от уровня. Мелкая сошка не интересовала меня, как и я их, для них я была миз Морено, внучка миз Кортес, неприкосновенная. А вот друзья и партнеры Сони – другое дело. Для них я была Барт, Би или Байла. Равная.

Итак, я доделала самые важные дела и с полным правом могла плевать в потолок до самого ужина. Прихорашиваться я не собиралась, и не потому, что мнила себя неотразимой в любое время дня и ночи, а по другой простой причине – не считала нужным. Я просто расчесалась и мазнулась помадой. С пивом покатит. В прямом смысле.

* * *

LEVEL 1

Ничто не предвещало никакой романтики, поскольку мы собирались выпить пива в одном уютном местечке в центре. Майк уже меня ждал, он сделал заказ, пока я устраивалась за столиком. Ему пошло на пользу то, что он бросил свою юридическую ерунду и перестал носить идиотские костюмы с претензией на звание «мистер Бонд». В свободном стиле он мне нравился больше.

– Барт, ты выглядишь потрясно.

От этих слов мне стало смешно, но я не засмеялась и усердно хлебнула пива. Я привыкла к нашим ненавязчивым и ни к чему не обязывающим разговорам, даже не разговор, а так, треп. Но порой он приобретал довольно резкий характер, и это, пожалуй, было еще интереснее. Я не то чтобы люблю язвить, просто Майк Норман был не совсем понятен мне, а загадки я привыкла отгадывать.

Все начиналось, как правило, стандартно – после …надцатого бокала.

– Почему ты всегда держишь дистанцию, Барт?

– О, Майк, не начинай. Развитие этого разговора до добра не доведет.

– А все-таки? Я чуть ли не единственный человек рядом с тобой, а ты проводишь гораздо больше времени с…

– Можешь не договаривать. Хочешь сделать мне предложение? Сомневаюсь, что Демон разрешит нам сочетаться браком.

Его зрачки опасно прыгнули, и я поспешно добавила:

– И Соня. Она будет не в восторге и лишит меня наследства, поэтому похороним наши чувства в пучине непонимания и черствости окружающих.

Майк едва улыбнулся, но я, возможно, его чем-то зацепила. Пиво он почти выпил и теперь медленно поворачивал бокал, играя, как вином.

– Ты себе льстишь, Барт, я не собираюсь жениться, тем более на тебе. Это уже как инцест.

– Благодарю, но я мечтала о сестре.

– …тем более что у меня нет нужды в компании, как ты знаешь. Ведь тебе самой нравится его общество, правда?

– Правда, – ответила я честно. – И насколько я знаю – ему мое тоже.

Майк улыбнулся мне с оттенком снисхождения.

– О, милая. Ты снова себе льстишь. Неужели ты думаешь, что не будь ты внучкой Сони Кортес, Демон тратил бы на тебя свое время, даже если времени у него и навалом?

Я пропустила это мимо ушей. Может, потому, что сама иногда об этом думала. Но сдаваться пока не собиралась.

– Кстати, Майк, всегда хотела спросить: ты специально ассимилируешься или это издержки положения сателлита? Ты уже говоришь как Демон, двигаешься как он, даже это, – я взболтнула остатки своего пива. – Конечно, это только на пользу. И женщины тебя любят, потому что в тебе есть что-то странное и страшное. Но это не у тебя, а у него, ты просто не очень удачная имитация, а вот что касается твоей настоящей личности, это еще вопрос. Насчет того, есть она вообще или ее никогда и не было.

Майк смотрел на меня несколько секунд, не моргая, пока я не рассмеялась:

– Ну вот, опять. Я смотрю на тебя и вижу его. Неужели Майк Норман сам по себе ничего из себя не представляет? Покажись, Майк! Где ты?

На самом деле это выглядело жутковато, его глаза становились совсем черными, будто зрачок расползался, пожирая радужку. Но внезапно Майк рассмеялся вместе со мной, тепло и очень искренне. Вот так он иногда сбивает с толку – кажется, что он обязан сейчас меня послать или психануть и уйти, а получается совсем по-другому.

Официант принес еще пива, и Майк потянулся ко мне, чтобы чокнуться бутылками.

– Сегодня я отправил корзину цветов одной моей знакомой, – сообщил он таким тоном, будто секунду назад мы откровенно не пытались уесть друг друга.

– Бывшая подружка?

– Вроде того. В свое время нам пришлось расстаться. Она же смирилась с этим с трудом и в свою очередь познакомила меня с Демоном, считая, что это меня уничтожит.

– Познакомила?

На этот раз он подчеркнуто пропустил мимо ушей мой тон.

– …А на самом деле оказала мне услугу, равных которой нет. Поэтому я периодически посылаю ей цветы, чтобы она не думала, что я неблагодарный.

– Ты это серьезно?

Я разглядывала его бледное лицо, светло-карие глаза с желтой подсветкой от ламп, темные тени под глазами, и не находила ни следа фальши. Хотя это не значило, что ее не было.

– Ты согласна, что Демон – потрясающее существо?

– А то.

– Тогда что тебя удивляет? Знаешь, Барт, я всегда был уверен, что хочу стать крутым юристом, чтобы люди дрались за честь пользоваться моими услугами. А потом, когда моя жизнь изменилась и я перестал нуждаться в деньгах, перестал вообще думать о деньгах, я понял – в этом было все дело! Дешевые понты. Оказывается, я всегда хотел только денег и восхищения со стороны окружающих. Теперь, когда банковский счет бездонный, а меня волнует только то, что думает обо мне Демон, жизнь стала потрясающе простой. Мне ничего не нужно, Барт. Я имею все.

Майк откинулся на спинку стула и взирал на меня с такой безмятежностью, что я даже почувствовала легкую зависть.

– И этого тебе достаточно? Просто быть чьей-то собственностью?

– Барт, сколько мне лет?

Вопрос застал меня врасплох, но я поняла его подоплеку, уже когда искала ответ.

– М-м… лет двадцать семь. А сколько?

Я не сказала меньше только потому, что когда я впервые его увидела, он выглядел примерно на двадцать пять. С тех пор я выросла, а он совсем не изменился, незаметно мы стали ровесниками.

– Мне тридцать три, Барт. Ты слышала когда-нибудь про фактор тридцати?

– Нет, а что это?

Он улыбался как всегда, когда ему удавалось меня заинтересовать.

– Это выход для тех, кто не хочет превращаться. Для сателлитов. Видишь ли, когда ты делишься кровью, она быстро восстанавливается, а когда делятся с тобой – в микроскопических дозах – то приобретаешь нечто вроде иммунитета. И если начать делать это до тридцати лет, то молодость может основательно затянуться. Мне будет тридцать семь, тридцать восемь, сорок пять, но… Кстати, странно, что миз Соня еще не рассказала тебе об этом. Она-то в свои года точно в курсе.

– Ты о чем?

– О реальном возрасте миз Сони. Правда, когда она встретила Монти, ей уже было больше тридцати, и поэтому стареет она быстрее, чем могла бы. Но паспорт пару раз потерять все же пришлось. Если не веришь, можешь спросить у Демона, он вряд ли станет что-то скрывать. Да у нее самой спроси, ты же ее единственная родная душа и наследница. Какие от тебя могут быть тайны?

Я решила дальше эту тему не развивать, а воспользоваться дельным советом.

– Вот так, милая, – сказал он между тем. – Прости, что загрузил тебя, но счастливые люди, полностью довольные жизнью, имеют обыкновение много болтать.

* * *

LEVEL 2

Майк отвез меня домой, как хороший мальчик, и даже поцеловал на прощание, а я еще некоторое время не могла выбросить нашу беседу из головы. Он намекал, что Соня – сателлит Монти, а я об этом никогда не задумывалась. Поэтому когда она вернулась, я соблазнила ее на безе в шоколаде и разговор. Соня крепкий орешек, но безе в шоколаде сводят ее с ума.

Я хотела спросить про фактор тридцати, а вместо этого заговорила совсем о другом.

– Соня, помнишь, когда мы говорили о Майке Нормане, ты сказала, что друзьями становятся по доброй воле. Значит, он стал сателлитом Демона при… при других обстоятельствах?

Соня пожала плечами.

– А ты не знала?

– Откуда? Он выглядит вполне довольным, принудиловкой там и не пахнет. Да и Демон к нему, кажется, привязан – дает ему такую свободу и вообще…

– Да, Майк со временем пришел в норму. Но повторюсь снова, дорогая, – мотивы Демона – еще большие потемки, чем его душа.

Она так задумалась, что даже отложила надкушенное пирожное на поднос.

– Я расскажу тебе один случай, дорогая, произошел он очень давно. Тогда Демон редко бывал один, и редко рядом с ним кто-то задерживался надолго. Он быстро остывал, и все его пассии рано или поздно оказывались в свите Монти или исчезали. Однажды Демон уехал попутешествовать, а когда вернулся, с ним была девушка. Очень красивая, новообращенная и влюбленная в него до безумия. Они казались чудесной парой, но длилось это как всегда недолго. Из другой поездки Демон привез парня – почти точную копию своего предыдущего приобретения, новообращенного и с той же проблемой. И вот тут началось шоу. Эти двое ненавидели друг друга так же сильно, как любили Демона, а может, и сильнее. Это была уже патология, клиника, и назвать подобное ревностью все равно, что определить СПИД как легкое недомогание. А Демона это забавляло, потому что эмоции детей питали его чуть ли не лучше крови. Я никогда его не упрекала, но они мне нравились, его дети, они были неплохими. И единственная их вина была в том, что только одного из них ему не хватало.

В конце концов, я увидела их на арене «Колизея», они рвали друг друга как остервеневшие, а я смотрела и понимала, что никто из них не в состоянии выиграть, чем бы ни закончилась эта битва. Не за деньги они дрались – за внимание. Дрались на смерть. И вот тогда что-то произошло. Я чувствовала запах крови, энергию ярости, как ток по коже, слышала, как ревет толпа, видела, как Монти показывает большим пальцем вниз… но вразрез со всеми правилами и ожиданиями, никто не умер в ту ночь. Мальчик неожиданно отказался от премии и попросил вместо выигрыша девочку. Он унес ее с арены на руках, хотя секунду назад хотел растерзать в клочья не меньше, чем она его.

Я повернулась, чтобы посмотреть на Демона. Он не улыбался и даже не смотрел туда, предоставляя Монти все решать, будто не его дети там убивали друг друга. Ему уже не было забавно. Давно уже не было забавно. Нечто произошло той ночью, нечто важное, о чем я никогда не спрашивала. И с Демоном, и между его детьми. Они что-то в нем задели, что-то подтвердили, а быть может, опровергли. Конечно, Демон не стал с тех пор белым и пушистым, ты же знаешь…

– Да, он-то совсем не белый и пушистый.

– В каком-то смысле он стал даже более жестоким, но одно я заметила. Демон больше не играет с теми, кто этого не заслуживает.

Я вспомнила тонкое лицо Демона и его бледно-зеленые глаза с исчезающими зрачками – да в нем за милю видно игрока в Бога и манипулятора! Но от, что меня интересовало, оставалось в тени.

– Мораль я поняла, Соня. Но разве Демон играет с Майком? Он дает ему все, что только можно пожелать, и Майк говорит, что счастлив. Это мало похоже на пытку и рабство. Я вряд ли счастливых людей в жизни встречала, но по моему мнению, они должны выглядеть именно так.

– Мне ничего не известно, дорогая. Я знаю только, что Демон никого с тех давних пор не только не превращал. Даже не приближал.

– До Майка Нормана.

– Это спорно. И не превратил – и едва ли приблизил.

– Все равно, шесть лет – разве не срок для обычной игрушки? Да и Майк, он выглядит таким… искренним. Будто он Демона и вправду обожает.