Текст книги "Пять ночей. Вампирские рассказки (СИ)"

Автор книги: Николаос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Джиа взяла меня за горло, не сдавливая, потом рука переехала на шею, освобождая ее. Пальцы пробежали по рубцам на плече – гордость подростка, одиннадцать швов наживую.

– О… ты у него не первая, – заметил Калеб. – Профессиональные шрамы, Уильям?

– Нет, – ответил я неохотно. – Не поладил с соседскими болонками. Давайте к делу, ладно?

Джиа обняла меня, и даже тупое острие в груди не мешало мне думать о том, как было бы хорошо на этом остановиться. Просто обнимать, вдыхать запах ее волос, запах эспрессо, касаться ее… быть ее собственностью…

Потом, не разводя долгих прелюдий, она меня укусила.

Я представить не мог, что боль может быть такой горячей и тошнотворной. Ни больше, ни меньше – будто в шею воткнули раскаленную вилку для улиток и там оставили. Я сразу же позабыл про все указания, напрягся и попытался оторвать ее от себя, оттолкнуть, но она держала меня как в кандалах. Моя рука соскользнула по ее предплечью, но Калеб не позволил оставить на ней синяки, и я в отместку вцепился в его руку со всей силой, утроенной болью.

– Плохо? – спросил он.

Я стиснул зубы, не в состоянии говорить. Нет, щекотно! Джиа неровно дышала мне в шею, не шевелясь – мне казалось, дернись она – и я сойду с ума от боли. А если бы она еще и пила? Меня мутило, как во время качки, я закрыл глаза, и черные пятна стали багровыми. Ни двигаться, ни говорить, ни дышать – я понял, так умирают. Именно так.

Голос Калеба, его слова были выложены в темноте из этих рваных багровых пятен.

– Джиа пытается вас не покалечить, не мешайте ей. Потерпите, сейчас будет легче.

Действительно, скоро острота боли притупилась, наступило чувство облегчения, но не полного, а какого-то ущербного, – почти обида, не менее острая, чем боль, – реакция на насилие. И такая знакомая. Обычно это ощущение легко смывается слезами, но мне сие удовольствие, увы, недоступно. Железный мачо-мэн…

Мне было лет десять, когда это произошло. Мы с Джейсоном любили играть на пустыре в конце квартала, а неподалеку жил старик-поляк, о котором никто ничего не знал. Знали одно – в своем доме за высоченным забором он разводил служебных собак и продавал их заинтересованным клиентам в качестве сторожей или телохранителей. Или убийц. Мы часто ошивались рядом, стучали палками по забору и от души хохотали над брызгающими слюной и исходящими от ярости бестиями по ту сторону.

Одна из этих пар налитых кровью глаз и клыков-кинжалов отзывалась на кличку Триллер. И вот однажды, когда мы как обычно играли в средневековых слэйеров (Джейсона хлебом не корми, дай помахать железякой, обозначающей меч), Триллер, так сказать, обрел вожделенную свободу. Скорее всего, псу удалось подкопаться под забор. Мы даже не сразу его заметили, а когда заметили, было поздно – он со всей скорости налетел на меня и повалил на землю. Будь это взрослый тренированный убийца, мне была бы крышка, но это был молодой доберман, хотя от этого не менее злобный. Последнее, что я услышал, был вопль Джейсона – он орал как резаный, забыв обо всем. Захлебываясь рычанием, пес рвался к горлу, я чудом сдерживал натиск, впившись пальцами в его глотку. Отчетливо помню – не было ни страха, ни боли, только слепая первобытная ярость и раж. Триллер с визгом рвал меня, а я рвал его, получая полноценный кайф от кровавого запаха и вкуса, текстуры жесткой шерсти в руках и зубах. Но он был сильнее, а я потерял много крови, так что скоро он таки добрался – не до шеи, до плеча и вгрызся в него. И как только его зубы вошли в плоть, я вдруг перестал сопротивляться – не знаю, почему, просто разом навалилась какая-то безысходность, перед глазами поплыл багровый туман. Обида, беспомощность, бессилие, смерть… Я дрался до последнего, но что-то глубоко во мне понимало, когда нужно остановиться и принять неизбежное.

В этот момент раздался свист и удар, будто разбили большой фарфоровый кувшин, и в моих помутневших глазах в последний раз мелькнуло небо и белое как мел лицо Джейсона. Он опомнился и ударил Триллера по спине своим «оружием», а когда доберман поднял голову – махнул с перепугу наотмашь, вложив все силы – пес не успел даже взвизгнуть, когда свалился рядом со мной с расколотым черепом.

Очутившись в больнице, я не подозревал, что самое худшее еще впереди. Мне начали накладывать швы, отец стоял рядом, чтобы подбодрить меня, но это было лишнее. Кажется, тогда он впервые со смерти матери и заметил, что я не плачу. А я смотрел в окно, сжав зубы, и переживал это снова и снова. Не драку, а ее последние мгновения – обида, беспомощность, бессилие, смерть… я с ума сходил от боли, но ничего не мог сделать. Разумеется, из меня не выжали ни звука, и доктор долго поражался моей выдержке – он сообразил, чего это мне стоило, только когда я потерял сознание после пятого шва.

С тех пор ненавижу доберманов, хотя они здесь ни при чем. Это был несчастный случай, который Триллеру обошелся куда дороже. А я отделался шрамами на плече и на руках… да еще воспоминанием о безысходности, боли и смерти, которое заняло почетное место на дне моего подсознания, где-то рядом с воспоминанием о маминой передозировке.

Никогда бы не подумал, что пойду на такое добровольно. Нет, мне в самом деле нужно проверить голову.

Я еле-еле вдохнул, когда Джиа оторвалась от меня, и еще несколько секунд сидел, наполовину отключившись, в ее объятиях, а она гладила меня по спине и что-то говорила. И будь я проклят, если понимал хоть слово.

– Вы молодец, – сказал Калеб. Ногти у меня короткие, и не представляю, как нужно было сжимать, чтобы вогнать так глубоко. Он лизнул кровь, текущую по ладони, – след моего рукопожатия. – А голос сейчас вернется.

Да я не успел и заметить, что он пропал. Джиа взглянула на меня и отвернулась, белки глаз подернула частая красная сетка.

– Это… – Я кашлянул, уверенный, что любое сотрясение вызовет болезненную отдачу, но ничего не почувствовал. – Это должно быть… то есть неужели всегда так ужасно?

– Мне самой мало удовольствия мучить вас, Уильям, если это намек. – Джиа сложила руки в молитвенном жесте и закрыла глаза. Она сильно побледнела, черты стали резче, глаза – глубже, будто впали. – Поверить не могу, что позволила это… Надеюсь, вы знаете, чего хотите.

Только сейчас я вдруг понял, чего ей стоило остановиться.

– Кейли, чего ты ждешь? – Голос ее тоже изменился, стал низким и густым, на границе шепота. – Твой выход.

– Зачем это? – мы это в один голос сказали. Он был удивлен не меньше моего.

– Дорогие мои, мы уже далеко зашли. Он слишком хорош собой – неужели ты думаешь, кто-то поверит, что я с тобой не делюсь?

Боже, опять? Я еще от первого раза не отошел, и неизвестно, когда отойду. Она права в одном – мы уже далеко зашли, чтобы возвращаться, но это не мешало всей моей сущности впадать в истерику от протеста.

– Сейчас? – спросил Калеб.

– А когда, в следующее Рождество? Пусть немного заживет до завтра. Мы сильно рискуем, зная, кто там будет… тем более, что это не так ужасно.

Последнее слово меня почти вдохновило.

– Не так?

– Так больно только впервые, – объяснил он. – Боль и оставляет тот самый след, который не даст другим разделать вас на вырезку. На ауре, тонком теле – Бог знает на чем, я в этом не разбираюсь. Во второй такой пытке нужды нет.

Он взял мою руку.

– Не смотрите. Смотрите вон на нее и не бойтесь.

Смотреть было приятно. Джиа успокоилось, окружающее ее сияние вернулось. Она дотронулась пальцем до царапин на ладони Калеба, а потом быстро – до моих губ. Я машинально провел по ним языком – он в момент онемел, это стало быстро распространяться вверх до позвоночника, а оттуда неожиданно рассыпалось миллиардом легких покалываний. Нельзя сказать, чтобы я ничего не почувствовал, но это было совсем не то, что обезболивание. Это было… даже приятно. Прикосновение, погружение, боль, ток крови, и в то же время – никакого насилия. Только мысль та же – так умирают. Именно так…

Калеб облизал рану и выпустил мою руку. Я еще несколько секунд, как в трансе, смотрел на нее – будто на чужую. Он-то выглядел совсем не так, как Джиа, – наверное, позволил себе чуть больше.

Щелчок пальцами перед моим носом заставил меня очнуться.

– Теперь, думаю, мы перейдем на «ты»?

…Ничего не болело ни утром, ни потом – будто вкатили наркоз. И спал я нормально. Правда, под конец проснулся в холодном поту от ощущения пустоты и холода, и большого, но замкнутого пространства… но сон ушел за горизонт вместе с солнцем.

Вторая ночь красной луны.

Халли прислала сообщение, спрашивала, когда я вернусь. Я написал, что скоро.

Конец записи.

* * *

КРАСНАЯ ЛУНА-2. ГЛАС ТИШИНЫ

На все вопросы не будет ответа,

Ведь имя мое – стершийся иероглиф.

ЗАПИСЬ 11. Платье Джиа надела совсем другое, черное и закрытое, – прямо статуэтка в стиле Дега. Вопреки всем сексистским стереотипам она была готова гораздо раньше нас.

– Кейли, да завяжи ему нормально галстук.

Он не без труда распутал, то, что я наплел в течение получаса, и ловко сварганил идеальный узел. Единственное, чего он не учел – то, что мне нужно дышать. К счастью, это до него дошло раньше, чем я окончательно задохнулся в удавке за двести долларов.

– У меня небольшой опыт.

– У тебя никакого опыта, – сказал Калеб, расправив борта моего пиджака. – Все мародеры предпочитают спортивный стиль?

Я вспомнил семерку Лучших и сказал «ага».

Лимузин проигнорировал центральные районы и привез нас в какое-то захолустье гарлемского пошиба. Над скромной железной дверью горел фонарь в грязном стеклянном колпаке, а на стене рядом углем было нацарапано одно слово – «Эркхам».

– Что такое Эркхам? – спросил я.

– Наше божество, – ответила Джиа, будто это сразу все объясняло. Ну ладно, так даже интереснее.

Я ожидал внутри разительного контраста, и зря. Место оказалось обычной кафешкой, из которой вынесли почти все столики. Небольшая эстрада с красным занавесом а ля Твин Пикс, бар со стульчиками, приглушенный свет, но не полумрак.

– А ты чего ожидал? – спросил Калеб, понизив голос. – Мулен Руж?

– Ничего я не ожидал.

– Тем лучше. Веди себя тихо, не привлекай внимания, в общем, не отсвечивай. Все они хороши, но не все легки в обращении и приятны в общении.

– Смотри, кто здесь, – Джиа дернула его за локоть. Они смотрели на даму весьма преклонных лет, но стройная и элегантная, и с такой осанкой, что со спины сошла бы за тридцатилетнюю. В нашем городе особа не последняя… значит, люди здесь тоже есть. Я поймал себя на мысли, что с легкостью их отличаю, но потом понял, что здесь просто никто не шифруется.

– Что здесь делает Соня Кортес?

– То же, что и все, – ждет, – Калеб приветственно кивнул пожилой леди, она послала ему царственную улыбку. – Надеюсь, госпожа Кортес пришла одна.

– Зря надеешься, – тихо сказала Джиа. – Проклятье…

– Он здесь?

– Ты всерьез думал, что он пропустит?

– Он – никогда. Я надеялся, что мы разминемся.

Я обернулся, чтобы посмотреть, о ком они говорят. Со спины он не произвел на меня впечатления – как все, в костюме, вьющиеся волосы цвета разведенного меда. Ничего особенного.

– Заметил нас?

– Держу пари – еще когда мы вошли. А теперь идет сюда.

Калеб глубоко вдохнул.

– Он в форме.

– Я бы сказала – в ударе, прямо сюда веет… Уильям, – Джиа тронула меня за руку, – ты сильно на него не засматривайся, ладно?

– Почему?

– Потому что захочешь пойти за ним на край вселенной, – коротко ответил Калеб. – Обычно он превосходно держит себя в руках, но в такие ночи просто невменяемый.

– Генри, – сказала Джиа.

– Джорджия, миленькая, – он приложился к ее запястью, галантно, хотя несколько отстраненно. – Нельзя же так… пропадать. Мне показалось, что прошли столетия.

– А для нас пролетели секунды. Как поживает Невероятный Халк?

– Монти в порядке. Он будет рад, что ты спросила.

– Ему не обязательно знать.

Он улыбнулся ей и переключил внимание на Калеба.

– Все хорошо, Кейли? Вы оба что-то не в настроении.

Калеб вернул ему улыбку несколько охлажденной.

– Спасибо, что все еще думаешь о нас.

Генри притянул его, дотронулся губами до щеки, но при видимой холодности выглядело это как-то совсем не по-братски. Однако лицо Джиа ничего не выражало, кроме вежливой приятности, да и Калеб не так чтобы отвечал на жест. Так что если причины для беспокойства и были, то я их не замечал.

– Да, – сказал Генри, отстраняясь, – вы совсем далеко. Нам надо как-нибудь пообедать – всем вместе, по-семейному.

Мне не понравилось ни «пообедать», ни «всем вместе». Потому что теперь он смотрел на меня.

Все это время я не отрывал от него глаз, не понимая, чего тут опасаться. Но сейчас он смотрел на меня. Глаза у него были зеленые, как недозревший горох, и встретившись с ними всего на секунду, я внезапно начал понимать, что все до этого в моей жизни было не так. Этакая мгновенная переоценка ценностей. Мысли проносились в голове с такой безумной скоростью, что скоро их стало невозможно ни считывать, не контролировать. Одно я знал точно… одно я знал…

И тут Джиа провела ладонью по моему лицу, и я забыл, что знал точно. Всем знакомо это ужасное чувство, – когда теряешь лучшую мысль в своей жизни, забываешь самый яркий сон. Такая тоска… Я хотел снова попробовать вернуть ее, но Джиа держала руку сзади на моей шее, не давая поднимать голову, и бороться с ней было бесполезно. Я смирился и уставился в пол.

– Это наш Уильям, – сказал Калеб.

– Неужели вам перестало хватать друг друга? Так быстро?

– Насколько я помню, тебе никогда не хватало только одного из нас.

– Кейли, – тихо сказала Джиа.

– Миленькие, не ссорьтесь… ваш сателлит мне нравится. Рад, что вы унаследовали хороший вкус. Что ж, я желаю ему услышать Эркхам…

Когда Джиа отпустила меня, его рядом уже не было. И мне стало легче.

– Что это было?

– Чары. Просто чары. Я предупреждала тебя.

– Уильям не виноват, Джиа. – Калеб еще раз провел по моему лицу, и остатки чар улетучились. – Ты же его знаешь. Да еще красная луна.

– Хотела бы знать его хуже. И верить, что все дело в красной луне.

Я подозревал, что сейчас лучше ни о чем не спрашивать, но все-таки хотел узнать, чего это он мне пожелал. Только не успел. Джиа вдруг твердо взяла меня за руку и буквально поволокла на улицу. Кажется, наш светский раут накрывался медным тазом.

– Джиа! – позвал ее Калеб, но она даже не оглянулась. Тогда он догнал нас и шел, ничего не спрашивая, рядом до самой машины. Потом она буквально закинула меня на заднее сиденье и нажала на газ.

– Джиа, не психуй, – сказал он наконец, когда машина обогнула здание. – Ты же на самом деле не хочешь пропустить Эркхам. После нее все нормализуется.

Она проехала еще несколько метров и остановилась.

– Век бы его не видеть, – сказала Джиа тихо.

– Или два, – согласился Калеб. – Но лучше пообщаться одну ночь, чем ломать голову, что у этого подонка на уме.

– Вы его боитесь, будто он какой-то демон, – вставил наконец я, почти придя в себя. Они переглянулись и вдруг расхохотались, только смех этот на вкус был ядовито-горьким, как полынь. И никто ничего мне не собирался объяснять.

– Пять баллов, Уильям, – бросила Джиа желчно. Но я, углубленный в свое псевдоэйфорическое состояние идиот, не сильно вникал в тонкости витавших настроений и продолжал задавать вопросы.

– Он вам кто?

Джиа сосредоточилась на дороге, будто не слышала. Потом Калеб сказал:

– А ты как думаешь?

– Такое впечатление, что он ваш…

Я забыл это слово – кажется, «прайм», но уверен я не был. Тут Джиа раздраженно дернула плечом – если бы хотела скрыть, это не составило бы труда. Значит, не хотела. Она барабанила пальцами по рулю, монотонно и все быстрее.

– Вы его… – я попробовал переформулировать вопрос. – Вы его… это… его создания? Дети?

Калеб медленно кивнул, не оборачиваясь.

– Просто… Тогда понятно, почему вы с Джорджией так…

– Похожи.

– Ну да… то есть – он предпочитает этот тип, да?

– Предпочитал…

Внезапно я вспомнил, что хотел спросить, еще когда Генри чуть не перепалил мне мозги своими чарами.

– А вы так умеете?

– Нет, – ответила Джиа резко. – ТАК мы не умеем.

И так же резко ударила вдруг по тормозам. Только сейчас я заметил, что мы никуда не уехали, просто обогнули здание и остановились недалеко от надписи углем.

Я испуганно примолк. Не просто расстроена – выведена из себя, и как можно было этого не заметить? Ее эмоции накрыли меня тяжелой горячей массой – страх, ярость, бессилие. И еще что-то. Дышать становилось все труднее, будто легкие наполнялись раскаленным паром.

– Дьявол! – почти крикнула она и стукнула по рулю. Потому еще раз – и руль треснул, половина осталась у нее в руках. – Проклятье!

Калеб протянул к ней руки, и она прижала их к своим вискам.

– Мы ушли, помнишь?

– Мы ушли, – сказала она послушно. – Накопили достаточно сил и ушли. И все это время верили в это. А на самом деле это он отпустил нас. И может вернуть в любое время. Когда захочет. Не говори, что не почувствовал это.

– У него сейчас другие приоритеты.

– Да, но надолго ли? Когда-нибудь ему надоедят смертные. Тогда он просто щелкнет пальцами, и… Кейли, я не хочу. Лучше умереть.

– Нет, – сказал Калеб. – Не лучше. Давай лучше убьем его.

Джиа рассмеялась, по-другому, горько, но мягко, будто на лицо падали густые хлопья сажи. Потом отняла от себя руки Калеба и поцеловала каждую ладонь.

– Конечно, убьем. Конечно. А потом поженимся и откроем кафе на Луне.

Когда мы вернулись, Калеб и Джиа уединились возле стилизованного окна-граффити, всем своим видом выражая нежелание ни с кем общаться. Я обвел присутствующих медленным взглядом, убеждаясь, что нам никто больше не хочет испортить настроение… и внезапно кое-кто привлек мое внимание. Один из немногих людей здесь, он сидел за противоположной барной стойкой и глотал виски как воду. До других мне дела не было, я не знал их, а вот его я знал. И понятия не имел, что он тут делает.

Я медленно пересек помещение и остановился рядом.

– Привет, Майк.

Он взглянул на меня, и я узнал этот взгляд. В то не слишком далекое время, когда дядя Норман успешно превращал жизнь жены и сына в кошмар, нам нередко доводилось спать в одной комнате. Майк был старше меня на три года, но совсем не это мешало нам нормально общаться. Когда тетя Шерил приводила его к нам ночевать, чтобы отец его случайно не прибил, он всегда смотрел на меня как на какую-то козявку, и если снисходил до разговора, то мог говорить только о том, какую сделает карьеру, и сколько будет зарабатывать. Майк мне никогда не нравился, но казался таким умным и целеустремленным, и я верил, что все будет так, как он говорит. Я ему немного завидовал. Он точно знал, чего хочет, – в отличие от меня. И его высокомерие казалось частью программы, неизбежным качеством на пути к цели, пусть даже за этим фасадом плескалось море пролитых слез. Ситуация в семье Норманов вполне их – эти слезы – объясняла. Как временное явление.

В общем, Майк уперся в меня этим знакомым взглядом, но что-то было не так, даже без оглядки на обстоятельства нашей встречи. Да, дорогой костюм, ролекс и стрижка за полторы штуки, даже маникюр… все по его бизнес-плану. Но потом я понял, что именно не так. Со всей уверенностью в себе и ленивым снисхождением до моей скромной особы он по-прежнему выглядел так, будто еле сдерживает слезы.

– Что ты делаешь здесь? – спросил он, опуская мелочи вроде приветствия.

– Я с ними, – он проследил за моим жестом, и на лице мелькнула тень удивления. Тень. Я как всегда не был достоин даже полноценной эмоции с его стороны. – А ты с кем?

Майк неспешно повернул голову в другую сторону. Там стояли многие, но смотрел он на одного – на Генри. Не знаю, почему я был так в этом уверен. Во всяком случае, изумление в моем голосе было нескрываемым и неподдельным.

– Ты – с ним? Почему?

– Я – его собственность.

Это прозвучало не так, как я ожидал, – очень спокойно, почти буднично.

– И что ты делаешь? – спросил я осторожно. Майк едва улыбнулся мне, будто самому мизерному существу на земле.

– Все, что он хочет.

– А. И часто он… хочет?

– Часто, – ответил он, выдав еще одну жутковатую улыбочку, и впечатление близких слез усилилось. Однако я понял, что ошибаюсь. Это было его обычное состояние, давно зафиксированное – никакая не истерика, а лишь ее далекий фантом. – Он скучать не любит. Постоянно чего-то хочет…

Его глаза подчеркивали лиловые тени – так же я выглядел, когда однажды пофестивалил неделю на Ибице. Вроде и привыкаешь спать днем, но организм сопротивляется до последнего и даже при десятичасовом сне делает тебя похожим на призрак. Мейк-ап вампира из плохого старого фильма. Вот так, значит, выглядит сателлит?

– Позволь спросить тебя о том же, Уилли. – Майк еще раз скользнул по Джиа и Калебу с бледным интересом. – Позволишь?

– Я… – Не знаю, что на меня нашло, но я захотел рассказать ему все. Даже не подумал, что он может меня выдать, пусть непроизвольно. Просто я еще сильнее не хотел, чтобы он считал меня… – Я вообще-то не с ними. То есть с ними, но… У нас сделка, я их вроде как шантажирую, иначе они бы меня сюда не привели. Я ведь мародер, работаю в агентстве уже год. А они… просто помогают мне кое-что узнать.

Майк безразлично кивнул, мол, принято, но я видел, что он не поверил ни одному моему слову. Все звучало, как «это не то, что ты думаешь», я и сам бы не поверил. Может, и к лучшему.

– Как это произошло? – задал я наконец идиотский вопрос, вполне в моем духе. Майк снова посмотрел на меня, будто я спросил, откуда берутся дети, и пожал плечами. Будто в замедленной съемке. Все его жесты стали такими.

– Ничего не произошло. Возвращайся к своим, Уилли, – сказал он тихим холодным голосом. – Тебе нужно быть с ними, когда все начнется.

Он влил в себя еще один стакан, отделился от стойки и ушел, неспешным плывущим движением, даже не взглянув на меня. Мне оставалось только последовать его совету, потому что не могло быть и речи, чтобы идти за ним. Туда, куда он шел…

Едва я успел сделать последний шаг и остановиться, как погас свет, и в тот же момент прекратились все звуки, Будто нажали кнопку mute. Полная и пустая тишина, без малейшего постороннего звука, так не бывает. Так, наверное, звучит вакуум.

Я только по счастливой случайности сразу не умер, и все мысли о Майке Нормане вылетели из головы. Джиа в темноте обняла меня за талию, а Калеб нашел мою руку и сжал в своей, положив подбородок мне на плечо. Ничего спросить я не успел, да и не решился бы подать голос в этой космической тиши.

Зажегся одинокий прожектор, высветивший белое пятно на сцене. Там стоял невероятных размеров негр, настолько черный, что казался частью этой темноты. Может, свою роль сыграл контраст с маленькой девочкой, свободно сидящей на его широком плече.

На вид ей можно было дать не больше четырех лет, но возраст определить было трудно, такой хрупкой она казалась. Ее кожа была настолько белой, будто сделанная из этого света, идеальный луч на черном матовом теле. Волосы, глубокого винного оттенка, вились вокруг лица крупными волнами. На глазах была широкая шелковая повязка, такая красная, что притягивала все внимание.

– ЭРКХАМ, – произнес эбонитовый гигант густым шепчущим голосом. Больше он ничего не сказал, да и это было лишним. Все здесь знали, кто она.

Я вдохнул, испытывая боль от кратковременной задержки дыхания, и тут шоу началось. Волосы Эркхам – они не просто вились, они медленно шевелились, извивались, будто от порывов неслышимого ветра. Просто до невероятности жутко… Она не открывала рта, сжатого в бледную нить, я не слышал ни звука, но они слышали. Все. Это стало понятно по шевелению, пробежавшему гибкой волной по залу, по тому, как непроизвольно налегла на меня Джиа, как Калеб стиснул мои пальцы. По мере «нарастания звука» Эркхам начала плавно раскачиваться на широком плече, волосы мерно скользили по лицу, по плечам, повязка мерцала, дрожала, грозя открыть лицо, но не исполняя угрозы. Мне казалось, что я умру, стоит только разойтись этим прядям, упасть алой ткани, но отвести глаза было невозможно, – почти с болезненным напряжением я следил за каждым движением каждого волоска. Джиа едва слышно застонала, сильнее опираясь на меня, почти наваливаясь; Калеб держался, хотя я чувствовал, как сильно, почти истерично дрожит его рука. Но я ощущал лишь нечто, сходное с приближением к высоковольтным проводам, и не больше. Вибрация по спинному мозгу, обещающая, но не дающая. Когда Джиа уронила голову мне на плечо, я не испугался, что она не сдержит себя. Я был исполнен другого чувства. Мне было так плохо, так одиноко, и по одной причине – я хотел слышать и не мог. Но мне так хотелось… действительно хотелось – кажется, ничего еще в своей жизни я так сильно не хотел.

Это длилось долго и закончилось внезапно. Эркхам вдруг изогнулась, обернулась вокруг шеи чернокожего, пока он поддерживал ее за колени, и впилась в нее с другой стороны, залив плечо волосами, как вином. Почти тут же прожектор погас, и через секунду зажегся свет. Сцена была пуста. Я взглянул на Джиа – ее глаза горели, а губы дрожали и кровоточили, Калеб еще несколько секунд стоял с закрытыми глазами, пока она не обняла его, успокаивая. Когда он отпустил мою руку, на ней отпечатались багровые синяки.

– Прости, Уильям, – сказал он шепотом.

Что ж, мы квиты. Я оставил их друг на друга и отошел к окну. Тоска быстро проходила, сменяясь легкой грустью, но мне уже хотелось уйти отсюда. Заснуть и, по возможности, не увидеть во сне Эркхам… никого не увидеть.

Кто-то дотронулся до моего плеча скользящим движением ладони, и еще до того, как он подал голос, я знал, кто там.

– Скучаешь, деточка? Твоим хозяевам не до тебя?

– Нет, – ответил я и повернулся к Генри. И в тот момент, когда встретился с ним глазами, я вдруг осознал, что на самом деле не хочу уходить. И никогда не хотел. Я хочу быть здесь и сейчас. – То есть да.

– Так да или нет? – спросил он, почти прижимая меня к окну, отрезая ото всех. Да мне уже было все равно. Они все для меня исчезли в один момент.

– Да.

Он взял мою руку – прокушенную – и начал изучать расположение линий, потом прочертил ногтем по ладони.

– Такая короткая линия жизни, – сказал он, – как печально, миленький. Ты скоро умрешь. А ты столько еще не видел.

И правда… Как я мог раньше не думать об этом? Все время не думать об этом? Это же очевидно. И так грустно. Так грустно. До слез. Но я ведь Уильям-никогда-не плачет, смогу ли я?

– Но это можно изменить. – Он не отпускал мою руку, а зеленые глаза вдруг стали граниться, как изумруды. – Хоть сейчас. Ты скучаешь? Ничего нет хуже скуки, миленький. Пойдем наверх – я покажу тебе звезды ближе.

Смогу, конечно, теперь я знаю. Я едва удержался, чтобы ничего не сказать, а как много хотел. Звезды ближе – я хочу их видеть. Только скорее, пожалуйста, почему мы так медлим, почему мы еще здесь, я больше не могу ждать, невыносимо, этот чертов сплин просто рвет меня на части…

Внезапно кто-то властно потянул меня назад, и по лицу скользнула ладонь. Я открыл глаза. Мир восстановился, хотя не так быстро, как в первый раз. Еще несколько секунд перед глазами висел зеленоватый туман.

– Мы уходим, – сказала Джиа спокойно. Калеб подошел к ней, и я оказался за их спинами. – Всего хорошего.

– Всего, – ответил Генри, и только сейчас я заметил кровь на его губах. Вряд ли это была его кровь, как у Джиа. – Рад был повидать вас, детки.

– Прощай.

Когда мы вышли, Джиа была в порядке, не то что в первый раз. И Калеб тоже. Будто они зачерпнули силу из какого-то неведомого источника, пусть ложную, зыбкую, но дающую возможность уйти достойно. Сейчас я немного чувствовал ее и в себе.

– Все хорошо, – сказала Джиа.

– Да, – ответил Калеб, – все превосходно. Уильям, ты доволен?

Я немного задержался, приоткрыв дверцу машины.

Не просто доволен. Я в отчаянии.

Конец записи.

* * *

ТРОПА БОГА

Я не знаю, как жить,

если смерть станет вдруг невозможной.

ЗАПИСЬ 11.

Никогда не видел их такими веселыми. Наверное, нужно услышать Эркхам, чтобы понять, что она дает, а давала она много. Это было видно невооруженным глазом.

Они были возбуждены, смеялись, перебивали друг друга, говорили о не понятных для меня вещах и не известных мне именах, и это меня изводило. Эмоции давно не играли в моей жизни первых ролей, а сейчас я был наполнен ими, барахтался в них как тонущий щенок. Беззвучный концерт, чары, забытый сон, «самое главное»… Сейчас в полной мере я осознал, как же скудны мои возможности, – я был как слепой, ощупывающий радугу, и глухой, пытающийся увидеть музыку. Они видели, слышали, воспринимали, а мне доставались только отбросы с их стола, отражения, бледные десятикратные копии. Но если эти копии так до сумасшествия ярки, то каковы тогда оригиналы?..

Около дома я сказал, что зайду на свою квартиру на минутку, и они едва отпустили меня – для чего-то я был им нужен, может, для контраста… Однако я не пришел ни через десять минут, ни через двадцать. Я сидел на ступеньках и курил уже третью сигарету – что меня держало? Неужели великая и всепоглощающая королева зависть? Признаться себе в этом – никогда, но я все сидел и не мог заставить себя выйти, вернуться к ним, увидеть их счастье без возможности ощутить его. Услышать Эркхам. Назовем это так.

Дверь неслышно открылась, неся за собой сквозняк, запах подъезда и перебивающий все острый и густой запах крови.

– Уильям, ты в порядке? – спросил Калеб, отчего-то шепотом.

– Смотря с чем сравнивать.

Что-то со стуком шлепнулось на пол у моих ног.

– Что это?..

Глупый вопрос, когда предмет лежит у тебя под носом. Это была голова добермана, на вид – открученная голыми руками, покрытая запекшейся кровью, только помутневший глаз тускло блестел при свете из приоткрытой двери, красные оскаленные клыки длиной в полпальца. Вылитый Триллер… Не знаю, какой Калеб ожидал реакции, но я был слишком вымотан и только спросил:

– Зачем?

– Хотел сделать тебе приятное.

– Приятное, мне? – Я немного отодвинул голову носком ботинка. – Для этого не обязательно обливать меня собачьей кровью.

Путь к моему сердцу куда короче…

Он сел со мной рядом и несколько минут молчал. Потом слегка повернул меня за плечо.

– Уильям, не думай, я прекрасно понимаю твои чувства. Что мне сделать, чтоб утешить тебя?

Выражение его лица было действительно обеспокоенным – на фоне дозы от Эркхам это дорогого стоило. Я крепче сжал сигарету, чтобы не было заметно, как дрожат руки. Калеб отвел прядку волос мне за ухо, и я дернул головой, хотя от прикосновения по коже пробежали мурашки.

– А что ты можешь?

Кончики его пальцев осторожно коснулись моего подбородка. Я, кажется, глаза закрыл, потому что не помню начала – как позволил это – ничего, кроме легкого прикосновения к щеке, к губам, а потом – провал. Это-ж-надо… забудь, что раньше называлось поцелуем – все то не более чем бледная тень… Его язык умело уводил меня от остроты зубов, и научиться этому оказалось не так и сложно. Не знаю, почему, но на языке отчетливо ощущался вкус его крови – тот вкус, что я попробовал, когда они пробовали меня. Тот вкус, о котором забыть нереально в принципе… которого хочется все больше. Вкус Джиа?.. Мы, наверное, долго целовались, до одури, до боли в губах, до тьмы в голове, и Калеб соизволил прерваться, только когда мне начало недоставать дыхания.