Текст книги "Признания в любви кровью написаны (СИ)"

Автор книги: Nika_LiterWelt

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Я Сольейт Торп, – представилась девчонка.

Скоро Уэнсдей должна проверить, а не умеют ли Торпы читать мысли. Уж больно они все подозрительные.

– А ты Энид? – удивительно, что на неё эта дурочка в жёлтом платье не обратила вовсе никакого внимания. – Я твоя подписчица. Классные странички у тебя.

– А я твоя подписчица! – искренне заулыбалась Энид. – Интересно рассказываешь об изгоях Великобритании.

– Спасибо… – у Сольейт покраснели щёки.

Две дуры нашли друг друга.

– Значит, папа пригласил тебя на съёмки? – прервал их сюсюканья Ксавье.

– Ага, – кивнула она и вдруг опечалилась. – Но пока я со всеми проблемами по дороге добралась, тут уже два убийства! И папа хочет отправить меня домой. А я так по тебе соскучилась!

– Мы с тобой виделись пару раз в жизни, – отметил Ксавье.

– Целых пятнадцать, вообще-то! И это не мешает мне по тебе скучать! Не у всех есть такие классные зануды-братья, – она широко улыбнулась, и в глаза бросились два чересчур больших передних зуба. – Пойдёшь вечером со мной в кафе? Ты расскажешь, как у тебя жизнь, а я – как у меня. Идёт?

– Договорились, – Уэнсдей обернулась и с каким-то удивлением отметила, что Ксавье улыбнулся. А ей показалось, что он был совсем не рад появлению младшей сестры.

– А эта хмурая мордашка – Уэнсдей Аддамс? Я много про тебя читала. Там такие ужасы… я в восторге!

– Могу все эти ужасы на тебе вживую продемонстрировать.

– Знаешь… я не против. Только давай не до смерти? А боль закаляет характер, – она вновь широко улыбнулась и протянула ей руку.

Что ж, ради сестры Ксавье можно сделать исключение.

И она неуверенно обхватила ладонь Сольейт в приветственном жесте… тотчас мир завертелся, и пред глазами зарябили обрывочные образы.

– Я снова это вижу! – под раскаты грома и блеск молний девочка упала с кровати и стала нервно рвать волосы на голове.

Сразу следом пронеслось:

– Я вижу это, папа! – дрожащая рука с обгрызанными ногтями протянула Винсенту Торпу рисунок, где изображалась погибшая Уэнсдей.

– Меньше волнуйся, Сольейт. Видения – это лишь часть правды, – критично заметил мужчина.

– Но я это вижу каждый день! Но она ведь не должна умереть!

– Я будущее не изменю, каким бы оно ни было, – печально продекламировал её отец.

– Тогда я сама!

И последним пронёсся почти погрязший во мраке момент, где Сольейт прятала свой рисунок в мастерской брата.

Вернувшись в реальность, Уэнсдей проигнорировала все встревоженные вопросы друзей и холодно спросила:

– Расскажи поподробнее о своём видении. И зачем ты подложила этот рисунок брату?

Девочка дрогнула.

Комментарий к Глава 10: Девочка в жёлтом платье

Я постаралась эту главу сделать больше остальных, чтоб извиниться за вероятное нарушение графика ежедневного выхода глав. Поэтому было бы интересно почитать ваше мнение в комментариях)

========== Глава 11: Успеть за неделю ==========

Девочка сбивчиво созналась в видениях и в том, что подложила рисунок Ксавье намеренно – хотела переложить всю ответственность на него. Потом, после пяти минут тошнотворных извинений, уточнила, что видения начались ровно в то время, в которое, с учётом разницы часовых поясов, приблизительно погибла Бьянка. Хотя до этого она никогда не встречалась с видениями и даже считала себя обычной. Боялась, что позорит род Торпов. И что её отец вернулся к матери Ксавье из-за неё. Обычной бездарной девчонки, которая только и способна, что ведать в своём блоге о тех, кого жизнь одарила способностями и прекрасными уродствами. Ну и, как старший брат, рисовать.

Какая печальная история. Уэнсдей едва не вырвало. Но вскоре Сольейт вернулась к сути, чем обезопасила себя от пыток. Пытки ведь – самый действенный способ заставить говорить по делу. К несчастью, они не пригодились.

– Каждую ночь я вижу этот момент. И не только ночью. Могу по пять раз на день. Иногда более.

– Это очень странно, – заметил Ксавье и задумчиво обозначил пальцами складку меж бровей. – Повторяющееся одно и то же видение.

– А ещё то, что папа сказал мне не обращать на это внимания… – девочка поникла.

– Да, ему явно известно о видениях больше нашего, – он зажмурился, размышляя.

– Но истину мы всё равно узнаем только, если я умру или не умру.

– Давай ты просто не умрёшь и всё будет хорошо, а? – буркнула Энид и сжала губы.

– Что-то ещё рассказать можешь? – Ксавье раскрыл глаза и взглянул на сестру.

Та отрицательно мотнула головой.

– Точно больше нечего? Может, терапия током освежит твою память? – поинтересовалась Уэнсдей, и Сольейт истерично хохотнула.

– Можешь попробовать, но это не поможет.

– Ладно, Сольейт… – её старший брат задумчиво прикусил губу, – можешь прямо подробно описать видение? В мельчайших подробностях.

– Да что там описывать… – возмутилась она, но полный пассивной агрессии взгляд во мгновение развязал ей язык: – Ну, вижу дождь. Прямо жуткий ливень, я таких не припомню вообще. Да ещё и темно, а тучи какие-то красные…

– Так это же кровавое полнолуние! – прервала рассказ Энид, и на её лбу выступил пот.

– А ближайшее – в ночь с воскресенья на следующий понедельник, – за неё закончил Аякс.

– И каков шанс у нас успеть за неделю это предотвратить? – теперь Ксавье обхватил свой подбородок, но его взгляд больше не отрывался от Уэнсдей.

Захотелось выколоть ему наглые глазные яблоки и пришпилить их булавками к стенке.

– Примерно такой же, что, когда на тебя будет падать горгулья, тебя кто-то оттолкнёт, – отозвалась Уэнсдей невозмутимо.

Единственное, что её беспокоило – что сама не догадалась. Кровавое полнолуние… её почти восхитил этот извращённый символизм. В прошлый раз она спасла Невермор в этот час, а теперь её собирались убить. Было даже интересно, как это случится… и что испытывает человек, когда с него заживо снимают скальп. С трупа уже неинтересно.

– Мне продолжать рассказ, или вы уже всё нужное узнали? – неуверенно встряла в беседу Сольейт.

– Продолжай, конечно, – наконец Ксавье перевёл внимание на кого-то другого.

– Ой, ну… – девчонка замялась, – увидела много крови, хотя дождь почти всё смыл. И тело. Белое, без следов борьбы. Только майка чёрная на груди порвана, и оттуда стекала кровь. Но, кажется, это были очень аккуратные порезы.

– Что ж, почерк у убийц не меняется, – безрадостно хмыкнул Ксавье.

– Надо бы погуглить такие убийства. Может, не первые случаи.

– В Великобритании таких убийств точно не было. Я про это всё знаю, – добавила Сольейт.

– А что-то в библиотеке «Белладонны» было? Наши убийцы могут быть подражателями тех, кто давно умер и забыт общественностью.

– Вроде нет, – Аякс отрицательно замотал головой, а Ксавье пожал плечами.

– Ладно, Сольейт, продолжай, пожалуйста, – вдруг улыбнулась Энид.

– Да что ещё говорить… вместо лица у Уэнсдей череп, идеально чистый. Волосы и кожа на затылке на месте, я так понимаю. Больше ничего. Ни людей, ни животных.

Девчонке задали ещё несколько уточняющих вопросов, но ни один из них Уэнсдей не нашла полезным. Всё, что они на тот момент имели – два свершившихся убийства, невозможность проверить библиотеку «Белладонны» и видения эксцентричной британки, которые подтверждали почерк убийц. В числе подозреваемых – непонятные сектанты, отец Ксавье и все ученики Невермора. А может, и эта четырнадцатилетняя девчонка в жёлтом платье.

Уэнсдей не доверяла этому цвету.

– Значит так, – громко привлекла она всеобщее внимание. – Вещь, ты записываешь. Нам надо сделать следующее: везде искать информацию о похожих убийствах; следить за всеми, особенно друг за другом; и разузнать всё о секте, в которой состояла мама Бьянки. Этим займусь я и Ксавье. Я и остальным займусь, но в меньшей мере. Всем всё ясно? Девочки с хвостиками это тоже касается, – Уэнсдей не услышала ни одного возражения. Этим людям хватило ума понять, что она уже всё решила. Но всё же она дополнила: – И ни слова Винсенту. И вообще никому.

Ответом послужили сдавленные кивки. Главное, чтоб они ничего не испортили. За неделю возможно раскрыть и самое запутанное дело… или умереть. Выбор невелик.

И ей это нравилось. Вкус скорой собственной смерти бодрил получше самого крепкого кофе в мире. Он горький, выворачивающий внутренности… иными словами – восхитительный.

– А сейчас я иду писать роман. Если умирать, то только с законченным произведением.

– А нам что делать?

– Вещь вам всё на листке написал. А интернетом тут вы пользуетесь. Я не хочу вязнуть в этой паутине предрассудков и дегенерации, – это было последнее, что она произнесла вслух в тот день.

Зато роман пополнился на тридцать страниц.

========== Глава 12: Песнь утра под виолончель ==========

Комментарий к Глава 12: Песнь утра под виолончель

Автор настолько шокирован отдачей в комментариях, количеством “ждунов” и лайков, что находит время на написание этого фанфика во время каждой свободной минутки.

Ночь оказалась спокойной. Луну лишь изредка скрывали за собой дымки безжизненных, до невозможности безобидных облаков. Невермор укрыла обычная, немая, как умиротворённый покойник в гробу, ночь… и только звук виолончели разрезал тишину. Смычок, двигаемый умелой рукой, скользил по струнам, и мелодия рассекала воздух и устремлялась вдаль.

Когда из-под её пальцев выходили страницы романа – ощущения иные. Она в завуалированной форме пересказывала события из жизни и описывала свои предположения о бесконечно мрачном будущем. Поэтому последней явившейся в мир строчкой оказалось неведение главной героини о грядущем. Персонаж бросилась в горящий дом, на встречу с неведомым соперником. А откуда-то ей кричал её партнёр: и не понятно, из здания или снаружи. На том последняя глава обрывалась. Дальше – сплошной мрак, ни единой идеи, с кем или чем героиня должна столкнуться, объятая языками навязчивого пламени. И какой у неё исход.

Игра же на виолончели – поток сознания, без начала и конца. Пред глазами только жёлтые листы старой нотной тетради, в руках инструмент, а в ушах и голове – плавная мелодия. Которую можно хоть вечно повторять с начала. Музыка далека и одновременно до жути близка к реальности. Пара нот – и глупому человеческому сознанию открывался иной мир. Где физика переплеталась с тем, что люди назвали душой. И этому миру не требовались слова, истории рассказывались без них. Этот контраст с книгами – то, что развивало мозг. Уэнсдей любила работать в разных плоскостях сознания, изучать его работу… но пазл без исследований не складывался. Ей бы парочку жалких подопытных людишек и лабораторию, где слово «этика» оказалось бы под запретом.

Часы пробили полночь, и Уэнсдей пролистнула пальцами тетрадь. Остановилась на случайной странице, и тут же в мир прорвалась новая мелодия. Последнее законченное произведение Бетховена – «Симфония №9», часть «Ода к радости». Из-под её рук выходила ода к чувству, что она презирала.

В последнее время в её жизнь ворвалось слишком много извращённого символизма. Мелодия, премьера которой состоялась, когда композитор уже оглох. И не мог услышать оваций. А она ощущала себя слепой, глухой и никакой, ведь не вырвалась из паутины неведения. И была укушена пауком, чей яд мог убить её в следующий понедельник, а мог оставить в живых. Она застряла в ещё более дурацком положении, чем композитор.

Но если Бетховен не мог излечиться от глухоты, у неё оставался шанс на раскрытие всех тайн. И этот до сладости горький и невыносимый привкус смерти – отличное средство, чтоб эту участь отложить и во всём разобраться.

Уэнсдей не прекращала играть. Музыка рассказывала миру столько всего… и это ни один дурак в Неверморе не мог понять.

Она пошла спать, только когда небо затянули тучи.

Наутро жизнь академии вернулась в обыкновенное русло: никто уже и не помнил о двух убийствах, и занятия возобновили. Лишь самые эмоциональные ученики звонили родителям и просили их забрать куда подальше от этого страшного места. Остальные вели себя слишком обычно. Уэнсдей их всех не понимала. Одни боялись за свои никчёмные жизни, а другим просто наплевать. Но, признаться, высший цинизм последних её поражал в хорошем смысле. Её считали чуждой ко всему человеческому, а в то же время всякие безымянные студенты школы никак не реагировали на убийства и забыли о своих погибших друзьях.

Наверное, не зря она считала это понятие вымыслом. Друзья мгновенно забывали о тех, кто их покинул. Не все, но подавляющее большинство. Но как же понятие дружбы всеми расхваливалось…

Но смерти поставили всё на место. Это не Уэнсдей не умела дружить. Это дружбы не существовало. И всё же, хотелось продолжать называть хотя бы Энид с Ксавье друзьями.

Хотя в случае, если кто-то из них окажется причастным к убийствам, её руки не дрогнут. Она либо их упечёт за решётку, либо расправится методом куда более действенным.

Именно поэтому она поручила Ксавье вместе с ней узнать о «Песне утра». Держать возможного врага следовало ближе к себе. А если он и правда её так называемый друг – помощь будет бесценна.

Если Уэнсдей и научилась что-то ценить – вклад других людей. Они могли как всё разрушить, так и помочь в воссоздании чего угодно из несочетаемого друг с другом мусора. А могли сделать то и другое одновременно.

Единственный, кому она доверяла почти на сто процентов – Вещь. Эта рука предана ей искренне. Если Уэнсдей правильно понимала значение этого слова.

Когда закончился последний урок, – то была углублённая математика, которую помимо неё посещали только всякие изгои школы изгоев, – Уэнсдей нашла в пятиугольном дворе Ксавье. Парень рисовал на кирпичах новую картину. Какой-то готический замок, над которым летали ожившие каменные горгульи. Его младшая сестра – которая вчера утащила его до самой ночи в кафе, – к счастью, не ошивалась поблизости. Почему-то Уэнсдей не понравилось, что парень ушёл с территории школы в какое-то там кафе. С какой-то подозрительной британкой в жёлтом платье.

– Ты что-то узнал про общину? – было слишком людно, чтоб открыто разговаривать о сектантах.

– И тебе привет, – буркнул Ксавье, не отвлекаясь от рисования. – Вообще, Аякс помог. Мы нашли маму Бьянки в Фэйсбуке. А заодно и её нового мужа, главу этого… общества, – рассказал он, наводя тёмной краской тени на теле горгульи.

Его напряжённый взгляд, хотя с уст и срывалась важная информация, не соскальзывал с рисунка. В расширенных зрачках отражалось творение целиком. И контуры лица стали чёткими, как у изваяния, созданного руками мастера. В этом творческом потоке Ксавье напомнил ей её саму. Нечто среднее между ощущениями от написания книги и исполнения музыки. Необычно. Даже промелькнула мысль оставить его наедине, пока картина не будет готова. Но времени на это не было.

– И что вы выяснили?

– Они вчера всей своей «элитой» приехали в Джерико. Приглашают всех на проповеди. И на личную встречу по предварительной записи, – уголок губы Ксавье дрогнул в нервной ухмылке.

– Вы меня записали?

– Мы не тупые, – он убрал кисточку от почти готовой картины и обернулся к Уэнсдей. – Мы с тобой идём вдвоём, сегодня в три часа дня. В анкете мы с Аяксом написали, что нужна консультация касательно отношений. Якобы мы не можем найти покоя в любви, но бросить друг друга не в состоянии.

– Ничего отвратительнее не придумали?

– Придумали, – Ксавье вдруг хохотнул. – Я написал наши ненастоящие имена, конечно. Но тебе придётся одеться так, чтоб тебя не узнали. Энид уже согласилась помочь.

Выслушав это, она поняла, что идея логичная. Но это не означало, что она ей понравилась. Наоборот. Уэнсдей уже возненавидела этот план. И возненавидела в плохом смысле. Во-первых, её даже не спросили, хотя руководила расследованием она, а во-вторых… Уэнсдей уже тошнило от картин того, как её могла заботливая соседка по комнате приодеть.

А ещё её напрягло, как таким волшебным образом сектанты официально заселились в Джерико вчера. Притом всем составом. Слишком легко. А былой опыт научил её не доверять моментам, когда удача протягивала ей руку. Обычно она это делала, чтоб выкинуть в пропасть.

Но плана получше она не придумала.

– Убью, – это единственное, что удалось ответить на заявку парня, кроме взгляда, который обещал исполнить сказанное мгновенно.

– Это значит, ты согласна? – он улыбнулся.

– Нет, – она развернулась на каблуках, но бросила: – Вам с Аяксом повезло, что я пока не придумала другой план.

– Тогда Энид тебя уже ждёт. А, и Вещь тоже. Он ей помогает. А я буду ждать тебя в этом дворе через полтора часа.

– А вас будет ждать мучительная смерть. Всех.

– Договорились, – кажется, он хохотнул.

– И зачем я тебя спасла тогда от стрелы?

– Это вопрос не ко мне, – Уэнсдей обернулась и поняла, что парень вернулся к рисованию картины.

Почему-то она задержала на нём взгляд перед тем, как уйти. А перед глазами наравне с мечтами о том, как она мучительно убьёт всех друзей по очереди, а Вещь запрёт в ящике на месяц, появлялся лик Ксавье, увлечённого рисованием.

Она дошла до своей комнаты, думая, а не исполнить ли план мести раньше. Но, зайдя в комнату, увидела на своей постели совсем не тошнотворный яркий маскарадный костюм. А наряд на манер экстравагантной стереотипной француженки. Красный берет, короткая юбка под цвет, блузка в чёрно-белую полоску, мрачные ажурные колготы, туфли на высоком каблуке и чёрный кардиган. Только слишком много украшений, якобы из жемчуга.

– Тебе нравится?! – к ней на спину кинулась Энид.

– Я ожидала худшего. Но сильно много украшений. И красного цвета.

– Да брось ты! Он же как кровь. Я старалась!

– Спасибо я не скажу.

– Ворчи поменьше, и я буду уже благодарна, – Энид вдруг её развернула лицом к себе. – А теперь макияж! И причёску изменим. Тебя же только по косичкам узнают… – она критично взяла её косы в руки.

– Как я вернусь – пощады не жди.

– Я же сказала: ворчи поменьше! – соседка обиженно надула губы.

Уэнсдей не знала, чем закончится встреча с сектантами, но она её уже ненавидела. И лишь воспоминание о половине ночи, проведённой за игрой на виолончели, держало её желание убивать в узде.

========== Глава 13: Улыбка смерти ==========

– Ну как тебе? – Энид продолжала наглейшим образом управлять движениями Уэнсдей: закончив часовую пытку макияжем, – Уэнс предпочла бы обычную пытку, – схватила её за плечи и подвела к зеркалу.

В нём отражалось якобы элегантное нечто в кардигане, красной сумкой на локте и со скошенным набок беретом. И настоящие волосы под ним пропали – их скрыл парик из длинных светло-русых локонов. Такое издевательство над ней, что это даже понравилось. Особый вид садизма.

Глаза – больше не чёрные. Их мрак скрылся за серыми линзами. Уэнсдей не узнавала себя. На неё смотрело нечто совершенно иное, чем-то напоминающее Гудди Аддамс. Тоже светловолосое и хмурое. Но с яркими алыми губами, широкими крыльями коричневых теней и выраженным контурингом. А привычную бледность заменял румянец, какой бывает у больных с опасной для жизни лихорадкой.

– Я старалась сделать так, чтоб ты одновременно и не была на себя похожа, но и чтоб тебя не тошнило, – отметила Энид, продолжая крутиться вокруг неё – то прядь поправляла, то складки на юбке выправляла.

Из сумки иногда выглядывал Вещь, всячески одобряя действия оборотня. Проклятая рука.

Какое же унижение. Мало ей было действий подруги, ещё и этот немой, но слишком разговорчивый товарищ лез не в своё дело.

– Отстань, – Уэнсдей не выдержала и отбросила руки Энид, а Вещь заперла в сумке.

– Ладно, что ж, внешне я тебя не узнала бы, – заметила соседка, проигнорировав грубое обращение.

– Я пойду, – Уэнсдей развернулась и, стуча каблуками, покинула комнату.

– Да… до встречи! – донеслось приглушённое, когда дверь захлопнулась.

Шагая вдоль коридоров, галерей и дворов школы, она ловила многочисленные взоры студентов на себе. Но, кажется, её почти никто не узнал – люди не пытались отшатнуться к стене или вперить в неё шокированный взгляд. Они смотрели просто с интересом… ну, как смотрят на зверей в зоопарке. Или как наблюдала бы за их вскрытием сама Уэнсдей.

Парочку человек она запомнила в лицо и внесла в личный список смертников. Эти студенты смотрели на неё не как на зверя в клетке или какой-то музейный экспонат, а как на товар. Только этим идиотам неведомо, что она товар бесценный. И что если она им и даст, то только ножом в сердце.

Уэнсдей вышла в пятиугольный двор, где Ксавье условился с ней встретиться. Рядом с ним ошивалась какая-то девушка, но не его младшая сестра. И хотя жёлтое платье последней не внушало доверия, она предпочла бы увидеть её… а не какую-то студентку с гнездом пышных локонов и блузкой, расстёгнутой на часть пуговиц. Она что-то рассказывала Ксавье, и тот ей улыбался. Не часто, и скорее не улыбался, а усмехался, но почему-то Уэнсдей встала на полпути без движения.

И на первое место в списке смертников поднялась эта вульгарная особь. Вместе с пометкой, что казнь должна идти только после затяжных пыток. Уэнсдей не знала, почему. Просто эти кудри раздражали. И она мешала.

Наконец ей кто-то позвонил, и она, приложив телефон к уху, ушла в неизвестном направлении. А Уэнсдей мгновенно скользнула к Ксавье. Его облик тоже переменился, но не так разительно, и унизительно, как её. Волосы скрылись под белоснежной шапкой, а торс скрывала кожаная чёрная куртка. Поверх неё – массивная серебристая цепь. А в руках он растягивал тканевую чёрную маску с каким-то глупым рисунком. Вероятно, собрался убедить сектантов, что перед ними абсолютный идиот, которого они легко обманут на деньги. Ну или убьют.

Ксавье поднял на неё изучающий взгляд и лишь нахмурился. Ни слова не сказал про то, как она выглядит. Хотя Уэнсдей ожидала какой-то реакции. Но он лишь кивнул каким-то своим мыслям, а после взглянул ей в глаза. И с минуту не отводил взгляда. Лишь ровно десять раз захлопнул веки. И столь долгий зрительный контакт с ним изводил. Глаза уставали, и хотелось заставить его глаза навеки закрыться, чтоб они её не мучили. Этот садизм ей не понравился. Заставлял сердце биться чаще.

– Ты не моргаешь, – заметил он и наконец опустил взгляд в пол. – Когда будем на месте, моргай чаще.

– Пошли уже, – парень зачем-то слабо улыбнулся и пошёл вместе с ней прочь от школы.

– У тебя есть, что ещё рассказать? – спросила Уэнсдей, когда они уже шли через лес.

– Ну, эти сектанты заявляют, что их деятельность якобы направлена на личное развитие и способность взять свою жизнь под контроль. У них есть даже приложение. И ещё все адепты этой секты носят специальные браслеты. Вот, – Ксавье достал телефон и показал фотографию, где была видна лишь чья-то рука и на ней – жёлтый браслет с серебристой пряжкой.

И вновь этот клятый жёлтый цвет.

– А твоя сестра не носит это?

– Ты и её подозреваешь? – спросил Ксавье холодно.

– А ещё я подозреваю тебя. Тебя это удивляет?

– Нет, – он вздохнул и посмотрел на неё как-то неопределённо. – Ладно, я не закончил про приложение. Оно платное. Надо оформлять подписку.

– Это значит, ты ничего из него не узнал?

– Аякс пытается его взломать. Он немного в этом понимает.

– А наша сегодняшняя встреча? Она тоже платная?

– Нет, сегодня всё бесплатно.

Уэнсдей не ответила.

Когда они уже шли по городу, Ксавье вдруг завёл до тошноты маскарадный диалог.

– Хелль, как думаешь, они реально нам помогут? Помню, как мой друг сказал: «Маркус, ты не поверишь, как изменилась моя жизнь! Только эти люди, кроме тебя, меня и понимают».

– Оставь этот маскарад, – с сочащимся через голос льдом изрекла Уэнсдей. – И почему именно Хелль? С немецкого это слово означает «светлый».

– Я вообще думал об аде.

– Я в ад не верю, – и снова после её слов повисло молчание.

Только потом ей на телефон вдруг пришло сообщение. Оказалось, Ксавье ей отправил текст, какую легенду он рассказал «Песне утра». Какая же наивная ерунда.

Вскоре они подошли к дому. Самый обычный, двухэтажный, с ухоженным двором и искусственными цветами под окнами. Входная дверь почти полностью стеклянная, как бы сообщающая, что жильцы открыты и дружелюбны.

Идеальное убежище ненормальных маньяков. До блеска вычищенное, без беспорядка и хоть чего-то, что считалось бы в обществе неправильным.

Ксавье надел на себя идиотскую маску и хотел что-то сказать, но Уэнсдей не стала слушать: позвонила в звонок. В её сердце ещё что-то знобило после смерти Бьянки и Юджина. И это наполняло его решимостью. Оно и так было ею преисполнено всегда, но в тот момент его распирало это чувство.

Дверь открыла неестественно улыбчивая женщина в бежевом платье. Тёмные волосы ниспадали ниже груди, а яркие глаза сирены обжигали, как свет фонарей. Мама Бьянки. Уэнсдей даже не помнила, как эту женщину зовут. Но если она причастна к смертям, то как раз заслуживала безымянную могилу.

– Здравствуйте. А мы с девушкой к вам по записи, – первым выступил Ксавье.

– Добрый день, – она радушно склонила голову. – Маркус и Хелль? Входите. Вы как раз вовремя.

Женщина провела их в гостиную. Самую обычную, но слишком светлую комнату. По центру разместился огромный бежевый диван, несколько кресел вокруг и кофейный столик посередине. На стенах – обилие книжных полок, и все забиты современной дешёвой литературой про саморазвитие, йогу, медитации и прочие практики. Стену, окна которой вели на задний двор, разрезал портал камина. Там неторопливо тлели угли.

Одно из кресел оказалось занято. На нём, закинув одну ногу на другую, в дорогом костюме, сидел худощавый, почти лысый мужчина, чьё лицо хранило бессчётное количество сходств с мордой орла. В длинных, как у пианиста, пальцах левой руки он держал внушительный стакан с виски. Правой же перелистывал страницы какого-то исписанного чёрной ручкой блокнота.

К нему периодически подходил молодой парень, ненамного старше её и Ксавье. Белобрысый, с мясистым телом, в очках и одетый в обычный, но выглаженный спортивный костюм. Чем-то он напоминал Юджина, только имел конкретно европейские черты. Он подходил со всевозможными книгами, и мужчина – вероятно, Гидеон – одобрял или нет. И хотя он состоял в этой секте, Уэнсдей быстро перестала его замечать. Обычный чем-то увлечённый паренёк.

– Как я рад гостям! – протяжно заявил Гидеон и улыбнулся. Но за напускной доброжелательностью Уэнсдей разглядела угрозу. – Садитесь, дорогие.

– Верно, молодёжь хотела бы напитков? Чай, кофе? – поинтересовалась мама Бьянки, улыбаясь.

И у этой женщины неделю назад умерла дочь.

Теперь Уэнсдей была уверена, что она причастна к её смерти.

– Спасибо, мы с Маркусом на диете. Пьём только святую воду два раза в день, – она выдавила из себя улыбку, и от этого заболели щёки.

Но ей не хотелось, чтоб её отравили.

– Думаю, вы можете отказаться от таких лишений, – задумчиво заговорил Гидеон, наклоняя стакан с виски то в одну, то в другую сторону. – Ваше развитие строится не на лишениях. А наоборот. Вам известно учение гедонизма?

Он не успел продолжить, но Уэнсдей уже заранее знала, что он станет дальше говорить. Одного слова «гедонизм» оказалось достаточно. Построить секту не вокруг какого-то божества, а вокруг учения, что высшее благо есть удовольствие. Умный ход. Философские учения действовали на людей даже лучше божеств. Ведь в этом можно было убедить кого угодно.

Только не Уэнсдей.

– Как видите, я разговариваю с вами под стакан хорошего алкоголя. В этом нет ничего плохого. Это меня расслабляет, делает счастливым…

– Но как это может мне помочь реже ссориться с Хелль? Моё сердце горит по ней, а её горит по мне, но мы никак не добьёмся взаимопонимания…

– А его и не надо искать, мой юный друг. Оно само приходит. У вас много внутренних зажимов и страхов, они и приводят к отсутствию взаимопонимания. Найдите то, что доставляет вам обоим удовольствие… – он помедлил, но продолжил: – и я сейчас не о вашей интимной жизни. Вам нужно то, что заставляет оба ваших сердца наслаждаться. Это вас и сблизит. Проблема почти всех пар в том, что они насильно пытаются прийти к этому взаимопониманию, хотя это невозможно. Только через удовольствие.

– Но как нам это общее удовольствие найти?

– Поговорите об увлечениях друг друга, о еде… да о чём угодно. И запомните: удовольствие порождает удовольствие, – он демонстративно отпил глоток алкоголя и широко улыбнулся.

Уэнсдей оценила навыки оратора этого человека. Он и правда воздействовал на мозг… и говорил то, что хотелось услышать. То, что казалось логичным. И действительно откликалось в душе…

Почему-то она вдруг подумала о своей тяге к творчеству и о тяге к творчеству у Ксавье… может, это мама Бьянки использовала на ней свою злосчастную силу сирены.

Глаза закрылись. Она не могла поддаваться влиянию каких-то сектантов, даже если оно имело сверхъестественную природу. Ещё рассеют её внимание и убьют. Или ограбят.

Но как бы красиво он ни разглагольствовал или как бы хорошо ни дурманила мама Бьянки, улыбка Гидеона говорила только о смерти. И это отрезвляло.

Бесплатный сеанс длился каких-то пятнадцать минут – слишком мало, чтоб разговорить этого напыщенного сектанта. Но достаточно, чтоб понять, в чём заключалась лицевая сторона этого общества. Пришлось признать, что легенда у них качественная. Легко лишала доверчивых людей рассудка.

И всё же Уэнсдей не удержалась: и перед выходом, когда Гидеон отложил свой дневник на кофейный столик, чтоб пожать на прощание им руки, она незаметно отправила книжку в сумку.

Ксавье же пообещал, что они подумают о возможном следующем сеансе.

Уходить с пустыми руками она не собиралась.

========== Глава 14: Рассказ и кисть ==========

Когда входная дверь закрылась и ступни опустились с крыльца на тропинку, Уэнсдей нечто прожгло спину. Словно из каждого окна этого вылизанного дома на неё смотрели тысячи недоброжелательных глаз. И ей это не понравилось: она ощущала чистую враждебность и больше ничего. Обычно во всём, что люди считали отвратительным, таилась какая-то красота. Кровавая, убийственная, тошнотворная или выворачивающая нутро наружу, и всё-таки красота.

Но от дома сектантов хотелось уйти поскорее и подальше. А может, это лишь было чувством похмелья после манипуляций сирены. Трезветь от мистического дурмана сложно.

Но Уэнсдей обернулась. Скользнула глазами вдоль каждого окна – никого. Чувство слежки тотчас пропало. Наверное, ощущение являлось обычным наваждением.

Она пошла дальше – и снова ощущение сотен чужих взглядов осело на плечи и придавило к земле. Ей определённо не нравились эти сектанты. Хотя и Гидеон мастер своего дела. Это она ценила. Дурить людей красивыми речами и иметь под рукой для должного эффекта сирену – профессионализм.

Но изощрённых убийств это не объясняло.

Когда она и Ксавье отошли на достаточное расстояние, уже до леса, петляя самыми странными путями, её так и не отпустило чувство слежки. Уэнсдей даже невольно прижала поближе к себе проклятую красную сумку, где Вещь уже листал дневник, и скосила глаза вбок, но снова никого не обнаружила.