Текст книги "Признания в любви кровью написаны (СИ)"

Автор книги: Nika_LiterWelt

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

У Энид брови взлетели вверх, но, вздохнув, она лишь развела руками.

– Только будь аккуратна… – попросила волчица дочь.

– Ты лучшая, мама! – крикнула девочка, оставив дверь открытой.

– Я согласен с ней. Только тут две лучшие мамы одновременно, – в комнату зашёл Вещь, и Уэнсдей наградила его хмурым взором.

– Зачем ты взломал дверь?

– И я очень рад тебя видеть, моя бывшая злая-злая хозяйка, – Вещь прыснул и подошёл к ней, раскинув руки для объятий.

– Я сломаю тебе все десять пальцев.

– У меня ещё столько же на ногах, – он улыбнулся и внаглую обнял Уэнсдей. – И да, вы тут ещё долго? Мне Пьюберт звонил, Аддамсы и Торпы уже заждались! Так внука и племянника увидеть хотят.

– Поедем сразу, как Ксавье соберётся.

– Надеюсь, наш малыш Терри запомнит этот День Рождения! – с надеждой воскликнула Энид.

– Самый запоминающийся у него День Рождения был, когда он в три года на руках у Ксавье сбегал от аборигенов, – отметила Уэнсдей. – После реабилитации Ксавье в обществе – все дни рождения унылые.

– Да брось ты! Они там каких-то крыс сжигают. Чем не шикарное занятие на празднике у восьмилетнего мальчика? – рассудил Вещь.

– Какой побег от аборигенов? – вдруг спросил мальчишеский голосок.

– Это точно твой сын, Уэнсдей, – хмыкнула задумчиво Энид.

А она улыбнулась. Больше детей она не хотела, но тот ребёнок, который соизволил явиться на свет, всё-таки самый лучший человечек в мире. А его отец – лучший мужчина в мире. Уэнсдей не сомневалась в этих утверждениях.

Комментарий к Эпилог

Так, ну вот, конец и эпилога)

Надеюсь, вам понравилось всё это приключение с героями, а теперь прошу меня простить, я побежала писать дальше следующий фанфик)

========== Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken ==========

Комментарий к Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken

Помните, я обещала вам спешлы? Я свои обещания держу. Поэтому держите первый спешл, хех)

Он очень и очень маленький, но по-своему милый)

Tag der Geisteskranken – это такой праздник немецкий. По ходу фанфика объясню.

Осыпалась штукатурка – там, где она ещё осталась. Пустые оконные рамы колыхались на ветру, лаская слух невыносимым скрипом. Меж многочисленных проплешин в полуразрушенных кирпичах выглядывал тёмный мох, а где-то вдалеке, среди обломков, хлопотали над чем-то крысы. В кровавых лучах закатного солнца на стенах заиграли мрачные тени, отбрасываемые многочисленными голыми зимними деревьями. Иногда в них мелькали крылья возмущённых ворон. Запахи заброшенного здания до носа не долетали, но казалось, что вокруг пахнет смертью – такой же пустынный и безнадёжный запах, как на кладбище.

Хороший запах.

В лицо ударил усилившийся порыв ветра. От холода по коже пробежали приятные мурашки, а края жёлтого шарфа подняло ввысь, вместе с одинокими засохшими или полусгнившими листьями с земли, пролежавшими там всю зиму.

– Завяжи шарф потуже. Замёрзнешь же, – голос Ксавье прозвучал слишком мягко. Как и всегда.

И, как всегда, Уэнсдей не раздражал его голос.

– Ты забыл, что я не замерзаю? – в ответ – тишина.

И лишь его всегда горячие руки резко развернули её к себе и стали перевязывать на ней шарф. Без спроса, без разрешения… ему оно не требовалось. Она позволяла его пальцам орудовать полосой ткани и иногда задевать своими тёплыми кончиками её шею.

Дурацкие мурашки пробегались вдоль тела при каждом его касании.

– Мне всё равно. У тебя тоже, бывает, болит горло, – он безобидно улыбнулся, затягивая шарф туже.

Уэнсдей не шелохнулась. Хотя кожу шеи приятно засаднило. Постепенно приток воздуха прекращался.

– У нас дома пятилетний ребёнок. Душить шарфом ты можешь меня и в спальне, – едва-едва удалось вымолвить ей, когда он несколько ослабил хватку.

Ксавье заулыбался и несильно склонил голову набок. Судя по подрагивающим уголкам губ – он что-то замышлял. Это у них с Мартером черта общая. Кажется, Ксавье заразился ею от сына. Или наоборот. Уэнсдей уже и не помнила.

Иногда она думала, а точно ли у неё только один ребёнок. Его отец походил на шаловливое дитя поболее, чем Мартер. Но Уэнсдей не жаловалась – хотя бы сын у неё благоразумный. В меру. Не такой, как она, несколько черт отца он унаследовал, но в основном Мартер напоминал её.

– Я хочу провести тебе экскурсию по заброшенной лечебнице, – он кивнул на саморазрушающееся здание и отпустил шарф.

Уэнсдей нахмурилась.

– Ты что-то недоговариваешь. А если я ошибаюсь, то ты меня разочаровал. Это самая унылая заброшенная психбольница из всех, что мы посещали, – отчеканила она скороговоркой.

– Второй этаж, левое крыло. Кабинет без двери, – произнёс Ксавье и прытко, словно подражая какому-то оленю, развёл покрытые шипами ветки и прыгнул в кусты.

Уэнсдей кинула ему вслед лютый взгляд, но не пошла вдогонку. До противного наивное дурачество, но иногда она ему это позволяла.

Сложив руки на груди, она подошла к наполовину выбитой входной двери. Бесстрашно толкнув её, Уэнсдей прошла в разрушенный холл. Таких она видела множество.

Не удостоив эту картину даже взглядом, Уэнсдей почти интуитивно нашла лестницу наверх – они с Ксавье в стольких лечебницах побывали, что Уэнсдей на интуитивном уровне знала, где и что искать в каждой новой.

Штукатурка, рассыпанная по полу, с хрустом разбивалась под подошвами её ботинок, а от стен отражалось гулкое и унылое эхо. Уэнсдей его даже не слушала – просто шла к назначенному месту.

Кабинет, не скрытый за дверью, она отыскала быстро.

Оказалось, что Ксавье уже сидел там. На полу, в окружении полок, где сохранились старые медикаменты и устройства для сомнительных – в понимании других современных людей, – методов лечения. Удивительно, как за столько лет никто не вынес ничего из кабинета.

Уэнсдей ощутила, как её губы тронула улыбка. Ксавье показал ей кое-что очень и очень интересное. Она уже предвкушала будущие дни, проведённые за изучением богатств маленькой комнатки.

Ксавье поднял на неё взгляд и кивком пригласил сесть напротив. Уэнсдей не стала возражать. Едва успев присесть, она увидела, что правая рука, которую он сжал в кулак, обильно кровоточила. А в паре шагов от парня лежала старая склянка от лекарства, разбитая на осколки. На одном из них застывала кровь.

– Как ты порезал руку? Дай обработаю, – тут же произнесла она и уже начала искать взглядом среди многочисленных колб то, что могло сойти за антисептик.

Но Ксавье, хотя и заметно хотел поморщиться от боли, лишь хмыкнул.

– Знаешь, какое сегодня число? – спросил он уверенно.

– Четырнадцатое февраля, – отозвалась Уэнсдей буднично.

– И какой это день? – Ксавье склонил голову, расплываясь в ехидной ухмылке.

Уэнсдей тотчас ощутила, как к горлу накатила тошнота. Она даже не стала отвечать, вперив на парня такой взгляд, чтоб он мгновенно понял – вскоре его ожидает мучительная гибель.

– А вот не о том ты думаешь, – он прищурился. – Tag der Geisteskranken, – произнёс Ксавье не с первой попытки.

– День психически больных, – кивнула Уэнсдей. Что ж, ему удалось её удивить. Она и не подумала, что ему известно о таком празднике. – И что с того?

– Мы с тобой два психически нездоровых человека… – произнёс он, раскрывая ладонь.

В крови плавало чёрно-белое кольцо.

– Ты точно псих, – тотчас фыркнула Уэнсдей.

– Ты не лучше, – голос совсем беззаботный, полный почти детской радости. – Может, двум психам пора уже совершить самый безрассудный поступок в их жизни? – Ксавье склонил голову, улыбаясь ещё шире.

– И как я допустила, что у тебя есть рычаги давления на меня…

Уэнсдей не удивилась. Её скорее удивляло, как Ксавье не пригласил её к себе в жёны сразу, как только вернул себе место среди добропорядочных граждан. Он продержался целых полтора года.

Неплохо.

– Это означает «да»? – спросил он, протягивая окровавленную руку ещё ближе к ней.

– Мы определённо сошли с ума, – Уэнсдей кивнула и без всякого отвращения подняла кольцо с его ладони.

Комментарий к Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken

Вот так вот они и узаконили свои отношения, да)

========== Спешл 2. Беседа о Пасхе ==========

Комментарий к Спешл 2. Беседа о Пасхе

Поскольку сегодня католики и протестанты отмечают Пасху, в то время как православная только через неделю, я решила, что идеально будет сделать вот такой вот спешл. Всего три страницы, но я не видела смысла делать что-то длинное. Просто вот такой маленький подарочек)

– Мама, а почему мы не отмечаем Пасху? – этот вопрос застал Уэнсдей врасплох. За все годы совместной жизни с Ксавье её никто об этом не спрашивал. В их семейной жизни они это просто не отмечали. Уэнсдей даже не следила за тем, когда этот праздник проходил. Узнавала разве что от Энид, которая Пасху с радостью отмечала.

Опустив взгляд на своего уже десятилетнего сына, Уэнсдей нахмурилась. Хорошо одно – её ребёнок взрослый уже в достаточной мере, чтоб услышать правду. Если бы ещё он не унаследовал черт своего бестолкового отца, то было бы намного лучше. Но ей искренне хотелось верить в благоразумие сына.

– Пасха – это религиозный, если точнее, христианский, праздник. Я себя к христианам не отношу.

– А папа? Вы с ним очень разные, – отметил справедливо Мартер.

Уэнсдей, вздохнув, поправила жёлтую заколку, соединившую передние пряди на затылке, и опустилась в кресло. Кажется, в последний раз она с Ксавье беседовала о религии лет шесть назад. Тогда они поссорились и больше эту тему не поднимали. Но она уже и забыла, во что там её муж верил или не верил. И без разговоров о чём-то высоком могла спокойно с ним сосуществовать. Они просто жили совместно и уже не представляли жизни друг без друга. Это главное.

– Твой отец, может, и относит себя к христианам. Может, не относит. Но Пасху, как видишь, он не отмечает тоже.

– Это не от твоего влияния, мама? – безобидно улыбнувшись, – один из основных талантов сына, – Мартер опустился в кресло напротив и чуть склонил голову. Он умело притворялся самым милым, иногда тошнотворно, ребёнком на свете, но любые его слова и движения имели двойное дно. Сейчас Уэнсдей чётко разглядела в его словах укор в свой адрес.

Но она не злилась на Мартера за это.

– Возможно, и от моего. В любом случае нам Пасху праздновать незачем.

– Почему? – сын облокотился на колени и прищурился. – А Фрайдей мне уже все уши прожужжала о том, как она будет с Энид и Аяксом собирать яйца во дворе и искать сладкие яйца. А ещё о том, как они красиво дом украсили.

– Поменьше бы ты с Фрайдей общался. Она слишком инфантильная, – отметила строго Уэнсдей. Она ничего не имела против общения сына с этой девочкой, но они явно были слишком разными. Хотя под влиянием Мартера Фрайдей порой становилась намного более интересной личностью. Но не всегда.

– Инфантильные – это мои одноклассники в этой клятой школе, а Фрайдей ещё само благоразумие, мама. И ты сама с радостью общаешься с её мамой. А папа с Аяксом лучшие друзья, – Уэнсдей даже закрыла глаза: чем старше становился её сын, тем лучше он умел отстаивать свою позицию. Когда-нибудь Мартер предъявит такой аргумент, что Уэнсдей уже не сможет ему предъявить никаких контраргументов. Это замечательно, но спорить с Ксавье было легче – муж почти никогда не мог её переспорить, и она выходила победительницей. А после могла пожалеть его за недостаток ума долгим поцелуем и, иногда, сексом.

– Хорошо. Но о Пасхе не разговаривай с ней. Это бессмысленный праздник.

– Бессмысленный или толковый, но это праздник. И его можно отмечать даже не будучи религиозными. И можно придумать какие-то свои особенности… хотя зачем придумывать. Я уже связался с бабушкой, и она сказала, что Аддамсы Пасху отмечают.

Уэнсдей закрыла глаза, уже осознав, к чему вёл её хитрый ребёнок. Под её носом он привёл в исполнение свой очередной план.

– И я решил, – продолжил он, – что эту Пасху мы отметим. У нас. И я уже пригласил Фрайдей с родителями. А ещё бабушку с дедушкой, дедушку Фестера, дядю Пагсли и дядю Пьюберта и, конечно же, позвал Вещь.

Уэнсдей сложила руку в кулак и глубоко вздохнула, ничего не говоря. Иногда она жалела, что тогда решила родить ребёнка. Но чёртово чувство любви быстро изгоняло всякое сожаление и злость на саму себя. Она слишком любила своего отпрыска.

– Когда там будет этот карнавал безумия? – спросила она холодно, когда молчание стало затягиваться.

– Послезавтра. Ты поможешь мне покрасить яйца в чёрный и украсить их паутиной, пауками, змеями?

– Только настоящими.

– Фрайдей не оценит. Но в пару пластиковых яиц надо спрятать пауков и змей, вместо конфет. Я это сделаю. Обещаю! Главное, сделать так. Чтоб Фрайдей их не нашла…

Уэнсдей прикрыла глаза, представляя, какой кошмар ожидал её послезавтра. И, ненавидя своё сердце за то, что оно стало биться быстрее, словно её ожидало что-то прекрасное, она медленно кивнула. Раз уже её сын это начал, стоило довести дело до конца.

– На яйцах всё закончится?

– Не-е-ет, – протянул Мартер с хитринкой в голосе.

– Что там ещё?..

– Бабушка сказала, что мы всегда на Пасху ловим зайца и разделываем его…

– Давай без разделки животных? – Уэнсдей вскинула голову: на проходе в комнату показался Ксавье. Кажется, он вернулся с работы раньше, чем должен был.

– Нет, папа! – возразил сын. – Завтра мы пойдём на охоту. Я хочу попрактиковать свои навыки стрельбы.

Поправив резинку на пучке, Ксавье прикрыл глаза, качая головой.

– А это прямо обязательно?..

Не позволив сыну ответить, Уэнсдей, вдруг расплывшись в улыбке, отозвалась:

– Обязательно. Будем страдать вместе.

Ксавье резко распахнул глаза и взглянул на неё, кажется, с гневом. Но любовь мгновенно перекрывала всякую злость в его зелёных глазах. Увлекательное зрелище. Смотреть на то, как Ксавье безуспешно пытался на неё злиться, но у него никогда это не получалось, как бы он ни старался. Нет, иногда получалось… но они об этом быстро забывали. В остальное же время он попросту не умел злиться на неё.

– Совместные пасхальные страдания. Какова милота, – заключил невесело он, на что Мартер засмеялся.

– Зато праздник отличный будет! Обещаю! – крикнул сын, на что Уэнсдей с Ксавье одновременно взглянули на него с явным скептицизмом.