Текст книги "Признания в любви кровью написаны (СИ)"

Автор книги: Nika_LiterWelt

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Сомневаюсь, – честно выразила свои опасения Уэнсдей и стала оглядывать статую на предмет подозрительных деталей.

Пару минут спустя она заключила – внешне всё было нормально. Даже загадка с книги не исчезла и не переменилась на новую. Но дверь всё равно никаким попыткам её отпереть не поддавалась.

– Никто не смог сюда попасть, – подошёл Аякс, непривычно печальный. – Мы как раз пошли вам сообщить, а вы вот, тут…

– Как так?! – и хотя Энид улыбнулась своему парню и поспешила чмокнуть его в щёку – какая же мерзость, скоро станут совсем как родители Уэнс, – от её голоса разило замешательством.

И вскоре её лицо страшно побледнело – и серебристые тени на её веках показались тёмными. Губы вдруг стали синюшными: такие обычно у жмуров, вынутых из озера. Но потом её уста нервно зашевелились:

– Я вспомнила… директор, пока отчитывал меня за неподобающее поведение, что-то говорил про закрытие самых бестолковых клубов в школе. Но не мог же он иметь в виду «Белладонну», да? Это ведь было бы глупо!..

– Мне директор ничего такого не говорил… – признался Аякс, нервно поправляя шапку.

– Что он вообще вам рассказал? Докладывайте, живо, – продекламировала девочка голосом, не терпящим возражений.

– Мисс Аддамс, у вас такой властный тон, что вам бы основать свою компанию. Будете страшной начальницей, – Уэнсдей тотчас обернулась и увидела отца Ксавье, который шёл к ним пугающе спокойно. Это ей понравилось.

Что-то в нём со встречи утром изменилось. И когда он подошёл ближе, она чётко увидела, как косматая борода преобразилась в аккуратно и коротко подстриженную. В таком амплуа Винсент больше напоминал того человека со всяких портретов и фотографий, каким Уэнсдей привыкла его видеть.

– И да, я слышал вашу беседу. И вынужден подтвердить ваши опасения. Никакой «Белладонны» больше нет. В моей школе не будет якобы тайных клубов для просвещённых, где ученики занимаются совсем не тем, чем им положено. Я считаю подобную деятельность опасной, – безэмоционально рассказывал мистер Торп, и положительное отношение Уэнсдей к нему стало исчезать. Но она не успела вступить в полемику, как он продолжил: – Проход через Аллана По больше никто не откроет, а новых мест для ваших таинственных встреч не вздумайте искать. Я узнаю. А теперь живо по комнатам, пока я добрый.

Энид с Аяксом недоверчиво переглянулись, но, кажется, после утреннего опыта они стали бояться нового директора – с поникшими головами, никого не дожидаясь, они скрылись. Уэнсдей тоже не захотела открыто перечить мистеру Торпу, и всё же многозначительное: «Правила созданы, чтоб их нарушать», – сдержать не удалось.

– О, я не сомневаюсь, мисс Аддамс, – откликнулся директор чересчур приветливым тоном – слишком контрастным на фоне того, как он разговаривал минуту тому назад.

Невольно Уэнсдей ускорилась, чтоб побыстрее скрыться из поля зрения Винсента. Но с каждым новым шагом она всё решительнее мысленно обещала себе, что выяснит его истинные мотивы. Разберётся во всей чертовщине, которая произошла всего за первый учебный день.

Зато она снова не умрёт со скуки в Неверморе. Быть может, этот учебный год ей уже не пережить, но зато погибнет она при деле.

Оставалось решить, где в таком случае обсуждать с друзьями предположения, улики и дальнейшие ходы. Можно, в принципе, при свете дня в кафе, где раньше работал Тайлер. Ну кто, кроме шерифа, заподозрит подростков, пускай и из Невермора, просто сидящих с чашечками кофе?

Она решила наутро поделиться идеей с Энид и Ксавье: незачем их тревожить на ночь глядя. И так все планы под откос…

Но только она толкнула дверь своей спальни, как обнаружила Ксавье. Парень сидел на её кровати с самой невинной улыбочкой, и без приветствий заговорил:

– Так, это не моя идея. Это Вещь! – и он указал на руку, которая не успела вовремя скользнуть под подушку.

– И когда ты научился вне моего ведома сбегать?! – крикнула она Вещи, но тот уже сидел под подушкой. – Но ладно. Значит, будем беседовать тут. И, похоже, вдвоём… – холодно заключила Уэнсдей, не обнаружив Энид.

– Ты же не против? – Ксавье улыбнулся.

– Какая уже разница…

========== Глава 5: Совещание ==========

Какое-то время Уэнсдей без движения стояла на линии, разделяющей спальню на две половины, и наслаждалась тишиной. Только включённый свет и присутствие Ксавье нарушали атмосферу… но прогнать парня она не могла. Не так, конечно, ей представлялось своеобразное совещание, хотя она вообще не думала, как это будет выглядеть, но больше вариантов не было. Как ей ни было прискорбно это признавать, но Вещь зачастую предлагал замечательные выходы из всевозможных ситуаций. Умное, хотя и слишком наглое существо. Наверняка не просто так позвал только Ксавье.

– Долго ещё будешь стоять, будто это не твоя комната? – поинтересовался парень.

– Буду стоять, сколько нужно, – откликнулась Уэнсдей и не шелохнулась.

– Вещь рассказал мне, что с клубом произошло, – продолжал он. – Я сомневаюсь в успехе, но я попробую переубедить отца. Это случается редко, но иногда он смягчается.

Хотя Уэнс продолжала стоять без движения, её обрадовало, что Ксавье решился завести разговор об отце. Мог наконец поведать важную информацию об этом интересном человеке. Хотя и их напряжённые отношения бросились бы в глаза даже слепому, но всё-таки они семья. Уэнсдей вот тоже как бы ненавидела родителей, но при этом и любила. Просто своей особой любовью. Которую остальной люд назвал бы обычным одолжением. Поэтому, вероятно, и парню есть что поведать о знатном родителе.

– Почему мне кажется, что ты его боишься?

– Я его не то чтобы боюсь… – тихо признался Ксавье, – но я никогда не знаю, чего от него ожидать, и почти его не знаю. Я в этой школе больше остальных удивлён тем, что он стал директором.

– То есть он тебя не предупреждал о новой должности? – спрашивала она и исподлобья наблюдала за реакцией парня.

– Он меня если и предупреждает о чём-то, то только о том, что мне скоро придётся несладко. Вот как сегодня, когда он тебя отослал прочь.

– И что он тебе сказал? И что остальным?

– Про остальных я без понятия, он со всеми лично общался, – начал медленно и как-то отстранённо, даже озираясь по сторонам, Ксавье, но продолжил увереннее: – А мне он сказал, что последние года были очень неспокойными, а его видения предвещают, что всё будет только хуже. И поэтому он якобы для моей безопасности хочет временно, или не временно, поработать директором. Понятно, что он лжёт. Ему на меня как-то плевать. Ну а ещё сказал, что раз я сын директора, то мои отметки должны быть отличными, даже лучшими. Академические успехи, все дела.

– Что-то ещё?

– Сказал, чтоб я чаще рисовал. Хотя я не очень понимаю, как он хочет, чтоб я стал лучшим учеником, но при этом рисовал ещё чаще, чем обычно. Я предполагаю, что, может, он для этого и закрыл «Белладонну».

– Думаешь, у него какие-то планы на тебя?

– Это лишь предположение. Может, причина закрытия клуба либо более глубокая, либо совсем дурацкая, – он неопределённо пожал плечами и тряхнул головой – одна прядь тотчас вылетела из пучка и опустилась ему на левый глаз.

– А ты не знаешь, почему у него какое-то странное отношение ко мне?

– Он о тебе наслышан. Говорит, ты интересный экземпляр.

– Что ж, это у меня с ним взаимно.

– Он людей воспринимает за фигурки на шахматной доске.

– Тогда он меня видит сильной фигурой.

– Но не человеком, – недовольно процедил Ксавье. – Ты меньше думай о нём в положительном ключе. Я уже сказал, что ты не похожа на него. И если тебя так привлекают Торпы, то один сидит перед тобой. И он видит тебя личностью, а не пешкой и даже не ферзем.

– Увидим, насколько я на него не похожа, – лишь сказала Уэнсдей, хотя где-то в глубине души что-то приятно ёкнуло от слов напарника. – Но не буду врать, он меня разочаровал, когда запретил деятельность «Белладонны». Да ещё и запер проход.

– Думается, вскоре он разочарует тебя только больше. Хотя, может, это я в нём ошибаюсь. Чёрт знает.

Она ему не ответила, но поняла, что ей изрядно поднадоело стоять без движения. Да и надо было уже переходить к расследованию убийства Бьянки. А секреты Винсента Торпа как-то сами по ходу раскроются. Особенно если окажется, что он как-то связан со смертью ученицы – такой вариант нельзя было исключать. Отец Ксавье выглядел, как способный на убийство… только почто ему кисти девочки?

Безмолвно, с опущенной к полу головой, Уэнсдей прошла к своей постели и села напротив парня, последовав его примеру – скрестила ноги по-турецки и опёрлась на них руками. Приподняв голову, она вновь взглянула на него из-под нахмуренных бровей. Его недавно безрадостное лицо, со всё ещё колышущейся пред глазом прядкой, тронула лёгкая улыбка, а в не скрытом волосами глазу заиграли перемешанные огоньки. Частично радостные, а частично напряжённые.

– Всё-таки решила присесть? – произнёс он ласково.

– Хочу перейти к делу, – не меняясь в лице, заявила она.

– Тогда я буду краток, – от его голоса неожиданно завеяло почти таким же холодом, как у отцовского, однако с особыми приятными нотками решительности и праведного гнева. Такое Уэнсдей нравилось. – У меня есть несколько теорий, кто мог её убить. Если бы не отрезанные руки, я бы был уверен, что это кто-то из студентов. Ведь очень многие её ненавидели, и будем честными, было за что. Да и кто-то из её обожателей мог втайне желать ей гибели.

– На примере Тайлера мы знаем, что люди на всякое способны, – рассудила Уэнсдей. – Даже самые невинные на вид.

– А Тайлер был таким невинным на вид же… я же тебя предупреждал, помнишь? – от голоса разило ревностью. Странное чувство.

– Я помню, – кивнула она. – Какие у тебя ещё есть идеи? – почему-то слушать Ксавье было интересно.

– Вторая ещё банальнее. Её убить мог мой отец.

– Я тоже так подумала из-за отрезанных рук.

– Ага, – безрадостно согласился напарник. – А третья, что в этом замешана секта.

– А поподробнее?

– У Бьянки были сложные отношения с мамой. Та состояла в некой «общине», которая называется «Песня утра». Бьянка говорила, что особо не знала, что там происходит, потому что сбежала ещё лет в двенадцать, как только поняла, в чём дело. Основателю этой секты, Гидеону, зачем-то были нужны сирены. В прошлом семестре Бьянку постарались вернуть в секту, но не вышло. Возможно, поэтому её и убили. Или тут ещё что-то.

Уэнсдей коротко кивнула. Стоило поглубже копнуть в это дело. Она много читала про деятельность сект, и хотя редко какие действительно опускались до убийств, обычно лишь потрошили деньги из своих прихожан, но и таких прецедентов история хранила относительно немало.

Её устроили теории Ксавье, и было даже нечего добавить. Разве только предположение, что лишь какой-то сумасшедший нормис из Джерико решил расправиться с сиреной. Но эта теория уж слишком расплывчатая… а круг подозреваемых и так ужасал масштабами – директор, сотни учеников и ещё какая-то секта.

– Телефон, – неожиданно для Ксавье заявила она, и Вещь тотчас протянул ей эту мелкую вычислительную машину.

В её галерее появились первые десять снимков – все были изображениями Бьянки с разных ракурсов. Три фото размазались, но на остальных всё выглядело чётче, нежели вживую. Девочка бегло осмотрела всё, но ничего нового не заметила.

– Вещь сделал фото, – она положила телефон между собой и парнем, и они вдвоём склонились над маленьким экраном.

Несколько раз нечаянно стукнулись лбами.

К счастью, никаких видений за этими прикосновениями не последовало.

– М-да, смотреть на компьютере было бы удобнее. В следующий раз я принесу ноут.

– Ладно… – лишь рассеянно ответила Уэнсдей, но потом резко выхватила телефон и поднесла его прямо к лицу – наконец на фото, сделанном откуда-то сверху, она заметила любопытную деталь.

Она пролистала остальные фото и удостоверилась в своей догадке – на теле отсутствовал кулон, скрывающий силы сирены. Под одеждой также его очертания отсутствовали. А она должна была носить его всегда.

– Убийца забрал медальон Бьянки, – заключила Уэнсдей.

– Это любопытно, – Ксавье прикусил губу.

– Ага.

Они ещё с полчаса обсуждали догадки, кому и зачем понадобилось это украшение, и под конец Ксавье зафиксировал все их предположения у себя в блокноте на телефоне. Он посоветовал и Уэнсдей так сделать, но та благоразумно отказалась – ей и СМС писать было неудобно.

Энид не возвращалась, а за окном стихия вновь разбушевалась: загремел гром, свет от молний зарябил в глазах, а стук капель заиграл новую мелодию.

– Эта погодка для тебя самое то, да? – парень вдруг улыбнулся.

– В такую погоду книги хорошо пишутся, – она закрыла глаза, вспомнив об образе целующейся парочки, что преследовал её прошлой ночью. Захотелось поморщиться.

– Я, кстати, жду, когда ты мне дашь почитать.

– Как раскроем дело, так и дам.

– Вредная ты, Уэнсдей, – заявил Ксавье и заулыбался как ребёнок. – А я вот летом нарисовал рисунок. Мне часто эта картина снится… не мог не нарисовать… – загадочно протянул он, но морочить голову не стал: сразу полез в сумку и вытянул оттуда большой лист, свёрнутый в тубу.

Ксавье не торопился его разворачивать, но всё же с каким-то благоговением продемонстрировал своё творение.

Уэнсдей ожидала там увидеть свой портрет, но не такой… она была запечатлена в полный рост и смотрелась повзрослевшей. Лет на двадцать пять, наверно… её волосы лежали в сложной высокой причёске, выразительное лицо подчёркивали штрихи тёмного макияжа, на приоткрытых алых губах – улыбка, а наряд показался по-настоящему роскошным. Длинное бальное платье с пышной чёрной юбкой подчёркивало фигуру, а глубокое декольте делало её похожей на роковую женщину. Но всё же счастливую… Уэнсдей никогда не представляла себя такой жизнерадостной.

Взгляд опустился на руки – в них, как оказалось, лежал букет из разноцветных роз. Из белых, красных и даже жёлтых.

– Странные у тебя видения… – произнесла Уэнсдей, и только тогда поняла, насколько её поразила картина.

– По-моему, замечательные, – Ксавье хмыкнул. – Когда будешь готова, я тебе оживлю эту картину. Покажу видение целиком. Сейчас я понимаю, что тебе не понравится… но картину я тебе оставлю. Ты же её не сожжёшь? – он улыбнулся.

– Ничего не обещаю.

– В любом случае, у меня есть копия, – он хохотнул. – Спокойной ночи, Уэнсдей, – он вдруг вскочил и, продолжая загадочно улыбаться, ушёл.

Странное чувство захлестнуло девочку с головой – ей не хотелось, чтобы он уходил. Но она не показала этого, а пошла писать книгу. Чтоб выплеснуть всё пережитое за день на бумагу.

Но первым, что она написала, почему-то оказался тот самый поцелуй, что она придумала вчера. Только после него предмет воздыхания главной героини лишь снисходительно улыбнулся и таинственно исчез во мгле ночного леса.

========== Глава 6: Утро добрым не бывает ==========

Целая неделя бездействия… вне своего желания Уэнсдей увязла в колесе будничных дел – занятий и безуспешных попыток переделать события в книге. Но как бы она ни пыталась изменить траекторию сюжета, он всё равно упирался в тупик романтики между героями. Прямо как она в реальности билась о стенку неведения, кто же убил Бьянку. А просмотр фотографий и редкие – всего раз в день – совещания с Ксавье, Энид, Аяксом и иногда Юджином плодов не принесли. Нового директора больше никто не встречал, а его кабинет всегда стоял запертым. Да ещё и по-особенному: стоило попытаться взломать замок, как он становился раскалённым, будто по ту сторону двери бушевал пожар.

Во всех отношениях отвратительная неделя… безуспешная, скучная и полная бессмысленных догадок. Даже вновь ни одного видения.

Выходные – и того тоскливее: они всей компанией выбрались в Джерико, где посидели в кафе, опустошив по несколько чашек кофе, но мозговой штурм результатов не принёс. По возвращении обратно в школу энтузиазм Уэнсдей совсем поутих. Быть может, она ошиблась, что год будет увлекательным, как в прошлый раз… и она просто сойдёт с ума со скуки, после чего кто-нибудь обнаружит её повешенной в коридоре.

Удивительно, но друзья заметили, что её хмурое лицо было ещё тоскливее, нежели обычно.

– Мы со всем разберёмся, соседка! Всё решится! – Энид воодушевлённо приобняла её на ходу за плечи, и Уэнсдей не стала стряхивать её руки с себя. Пускай уж обнимает, раз ей это нравится.

– Напомню, что я отправил своих пчёлок следить за всеми в этой школе. Кроме директора. Но как только пчёлы его найдут, так глаз не спустят! – заверял Юджин, который сильно изменился за каникулы: заметно подрос, похудел и даже возмужал, его зубы исправились, а очки подобрал элегантные. С ними он словно превратился в какого-то юного интеллектуала с тех картинок, что так любила смотреть Энид в интернете.

После этого перевоплощения в Неверморе объявилось много любителей пчёл. И почти все почему-то женского пола. Но Уэнсдей ощущала искреннюю радость за друга – у всех начало года не задалось, кроме него. После прошлогодних страданий он заслужил.

– А мы с Аяксом болтаем со всеми и ищем странности в поведении, – улыбнулся Ксавье.

– Ага, – кивнул горгона и улыбнулся. – Да и раз ты разобралась со мстительным инквизитором из прошлого, неадекватной нормиской и хайдом, то с единичным убийством уж точно разберёшься.

– Статистически, серийных убийц ловят чаще. Больше шансов, что тот, кто каждый день кого-то убивает, совершит фатальную ошибку. Да и в прошлый раз мне подарило ответы видение. А не я сама.

– Всё равно мы справимся! – хором отозвались друзья.

И даже Вещь взобрался ей на плечо, поддерживая оптимизм остальных. Что ж, спорить с ними Уэнсдей не собиралась, но больше и слова не сказала. Даже прощаясь с ними, только кивнула и ушла с Энид и Вещью в комнату.

Писать книгу, как привыкла, она не стала – остерегалась, что с таким расположением духа заставит свою главную героиню совершить суицид. Или избить кого-то до полусмерти. А может, сойти с ума и стать маньячкой. Или самое страшное – её героиня будет искать утешения в отношениях и переспит с кем-то.

Вместо этого она сразу переоделась в пижаму – чёрную майку и шорты – и, не распуская косичек, легла спать. Но сон не шёл: глаза вообще не смыкались.

Почти всю ночь она лежала и созерцала пустоту. Даже почти не думала… просто впала в апатию. Хотелось уже побыстрее раскрыть дело убийства Бьянки… хоть чем-то интересным заняться в этой поганой жизни, а не топтаться на месте изо дня в день.

Только к утру её сморило, когда уже первые лучи солнца скользнули через витражи, и удалось ненадолго погрузиться в беспокойный сон. Пред глазами мелькали странные тревожные образы, но распознать их не удавалось…

Проснулась Уэнсдей от криков Энид, что трясла её за плечо.

– Соня ты эдакая, вставай уже! Иначе я уйду на уроки без тебя! Вставай! Проснись же!

– Кх… какой… какой урок пре… первый? – давно её не душили путы сонливости и совсем уж спутанного сознания.

– Химия! И вставай уже!

– Скажешь на уроке, что я умерла, – удалось ответить на удивление разборчиво, прежде чем сознание вновь ускользнуло.

– Мы так не договаривались! Просыпайся уже! Ты меня пугаешь! – в полудрёме показалось, что визг Энид пугающим эхом разнёсся по помещению.

– Ладно… – и она рывком заставила себя сесть, хотя мысленно продолжала лежать без движения в постели.

Кое-как Уэнсдей оделась, но приводить себя в приличный вид, переплетать растрёпанные косы и укладывать чёлку не стала: пускай все думают о её внешнем виде что угодно. Ей хотелось просто просуществовать следующие несколько часов, а после заснуть хоть на газоне или тропинке во дворе.

– Пошли уже! Опаздываем же! – воскликнула Энид и, обхватив Уэнсдей за запястье, потянула прочь.

– Если я по дороге засну, не тревожь меня, – предупредила девочка, кое-как пытаясь поспевать за энергичной соседкой.

– Ты меня серьёзно пугаешь, – тихо откликнулась Энид.

– Я просто хочу спать, – сказала Уэнсдей, и мир на мгновение стал чёрным, а лицо прожгло болью.

Она подумала, что заснула на ходу, но быстро поняла, что просто упала ничком: подруга почему-то резко затормозила и выпустила её руку. Но зато желание спать пропало – нос жгло болью, и это отрезвляло сознание лучше нашатыря.

– Прости… – голос у Энид прозвучал так, словно она плакала.

Вскочив на ноги, Уэнсдей проверила целостность носа – с него не шла кровь, и кость не ушла в неправильном направлении. Обошлось без травм.

Уэнсдей оглянулась по сторонам и поморщилась от гама вокруг. Оказалось, Энид уже вывела её на улицу, и они стояли прямо в том месте, где неделю назад обнаружили Бьянку. Как и в тот день, на площадке собралось множество взволнованных студентов… и снова в отдалении выла полицейская сирена. А кто-то даже испуганно кричал или плакал… как Энид, чьё лицо стало красным, а на дрожащие от надвигающихся всхлипов губы падали чёрные от туши слёзы.

По телу от догадки пошли мурашки. И, не имея сил терзать себя мыслями, Уэнсдей вновь стала расталкивать всех, кто стоял на пути, пока не добралась до нового трупа. Она ожидала увидеть там кого угодно – от незнакомца до Аякса или Ксавье. Но толпа окружила лежащего на спине в луже крови мальчишку с чёткими чертами мексиканца, который только недавно начал обретать желанную популярность среди девчонок, а также хвастался, что его пчёлы следят за всеми людьми в школе.

Разбитые стёкла от очков выкололи ему глаза, а от волос до шеи тянулась длинная полоса застывшей крови. Губы навеки застыли в немом крике, обнажающем ряд ровных зубов… а белоснежную пижаму окропили страшные алые разводы. Но руки мальчика остались на месте…

И если на труп Бьянки Уэнсдей могла смотреть, на погибшего Юджина – нет. Только не на него… он ведь её первый друг. Первый человек, кроме родителей и брата, о котором ей искренне захотелось беспокоиться. А его убили… навсегда стёрли с его лица добрую и наивную мальчишескую улыбку.

Смотря на погибшую Бьянку, удавалось держать контроль над эмоциями и думать холодно, как и полагается хорошему детективу. Но смерть Юджина словно что-то убила в её чёрной душе. Она наяву ощутила боль, как от удара ножом в сердце. Тотчас глаза защипало…

Она не могла смотреть на мальчика, которого во второй раз не смогла защитить. Только на этот раз она уже не могла попросить у него прощения…

Сглотнув ком в горле, Уэнсдей вновь распихнула всех, кто встал на пути, и убежала прочь. Ей было всё равно, куда. Только бы убежать подальше от Невермора. Прочь от места, где лежал её мёртвый друг. Но как бы далеко она ни бежала, на душе не становилось легче. Лезвие ножа беспощадно кромсало сердце на кусочки. На такую искусную пытку ни один палач в мире не был способен.

Эта боль оказалась сильнее, чем та, что она испытывала, когда умирала от рук Крэстоуна. Те ощущения просто постепенно спутывали сознание, и она почти ничего не чувствовала, кроме слабости. А боль от потери друга не отступала. И сбежать от неё было некуда.

Ощутив солёный вкус слёз на языке, она остановилась под каким-то столетним деревом в лесу и обессиленно упала на колени. Её сердце не выдержало пытки – и она заплакала. Чтоб хоть как-то дать всепоглощающей боли выход.

– Уэнсдей! – кричал кто-то, но она не узнавала голос.

А с губ сорвался судорожный всхлип. Но следующие удалось подавить.

– А говоришь, что ты плохой человек. Плохие не испытывают столько боли от чьей-то смерти, – вдруг она узнала голос Ксавье и вымученно подняла на него взгляд.

Он смотрел на неё с сочувствием и пониманием.

– Ты позволишь тебя обнять? Честно, это помогает, – Уэнсдей просто опустила голову, но возражать не стала.

Парень тотчас заключил её в объятия… и от тепла чужих рук на своём теле Уэнс впервые за многие годы, а может, впервые в жизни, дала волю истерике.

По лесу ещё долго разносились её истошные всхлипы.

========== Глава 7: Рисунок из ниоткуда ==========

На языке – горький и тягучий вкус смерти, безжалостно обжигающий горло, но в сердце – противоестественное тепло. Ничего не могло греть душу после жуткого убийства, даже крохотный тлеющий уголёк. Но это уже не в первый раз. Уэнсдей, всё из-за неё. Каждая невинная жертва нового психопата сближала его с этой таинственной девочкой с очаровательными косичками на фоне пугающей маски безразличия и ненависти ко всему.

А убийство Юджина и вовсе сорвало с её лица это напускное выражение. Впервые он видел, как эта холодная девочка сорвалась. Слёзы ей не шли… чересчур чужие, не подходящие её привычно очаровательно злому личику. Но Ксавье в глубине души радовался – он обнимал Уэнсдей, что наконец решилась подтвердить его мысли. Пускай она необычная и для большинства покажется странной и пугающей, в её груди бьётся по-особенному, но доброе сердце. Только жалко, что раскрыла она это по такому поводу. Ксавье почти не знал этого любителя пчёл, но он уж точно смерти не заслуживал. Просто по-настоящему хороший и искренний парень, увлечённый любимым делом. Таких в мире немного. Но какой-то псих или какие-то психи решили, что его надо убить.

И теперь в его объятиях уже долго истерично всхлипывала та, что, казалось, вовсе плакать не умеет. Но оказалось, она лишь хорошо сама себе врала, скрывая чувства глубоко в душе. И быть может, где-то в ещё более глубоком закоулке её подсознания, под сотней замков, горит маленький костерок или свечка тёплых чувств к нему.

Ксавье решил, что если так оно и есть, он как-нибудь отыщет все ключи, отопрёт все двери и поможет пламени разгореться. Но как-нибудь в другой раз… не в день смерти Юджина. Сам себя он считал хорошим парнем и не собирался использовать минуты, когда Уэнсдей плохо, чтоб нагло взломать замки к её сердцу. Если она того пожелает в такой день – тогда уж сама отопрёт их. А он в другие дни попытает удачу в стараниях разобраться с ними.

Он прижимал к груди голову плачущей, такой неожиданно беззащитной Уэнсдей, пока она вдруг не затихла. Рыдания стихли, а её до того напряженное, как всегда, тело расслабилось, будто обмякло. И хотя Ксавье хотелось, чтоб она могла в его руках расслабляться, но не так он себе это представлял…

Опустив настороженный взгляд, он увидел, что на её непривычном, красном и опухшем лице глаза закрылись, а губы безвольно приоткрылись. Из растрёпанных кос выбилось несколько милых чёрных прядок. Сначала Ксавье сослался на наваждение, но девушка вправду заснула.

В его объятиях находилась спящая девушка… наверно, когда она придёт в чувство, то убьёт его. Или так она наконец показала, что полностью ему доверяет, как бы ни повторяла, что в полной мере не доверяет никому, даже самой себе. Точнее, самой себе – особенно. И друзьям – тоже. Но, может, хотя бы ему смогла? Решилась сделать единственное исключение…

Ксавье задумался, как следовало поступить дальше, и поднял рассеянный взгляд к небу. Оно уже знало ответ: с востока стремительно наступала низкая грязно-фиолетовая туча, несущая страшную грозу. Кажется, в той части леса, что уже прогнулась под тяжестью стихии, шёл ливень. Кажется, через несколько минут и башни академии пропадут за стеной дождя. Бежать туда было бы глупо…

Он осторожно поднял девушку на руки – та оказалась лёгкой, как ребёнок лет десяти, – и побежал к своему убежищу и творческой студии. Там много картин, которые не хотелось показывать Уэнсдей, но он за прошлый год понял – если ей захочется, она без его ведома проберётся туда и осмотрит ещё больше, чем следовало. Самостоятельно принести её туда даже безопаснее.

Пока он бежал, Уэнсдей не проснулась. Лишь единожды сквозь сон что-то пробурчала. Ксавье не был уверен, но, кажется, она кого-то прокляла до тринадцатого колена. Он уже это нашёл милым. Главное, чтоб она его не прокляла на какую-нибудь импотенцию. Это всё-таки нежелательно.

Ему удалось скользнуть в домик, прежде чем ливень застучал по крыше, а мир испуганно содрогнулся от грома. Ксавье никогда не считал себя первоклассным бегуном, но навыков, выработанных ещё в детстве, когда он сбегал из дома – такие себе деньки были – хватило, чтобы обезопасить девочку и себя от холодных струй дождя. Уэнсдей может любить или ненавидеть ливни и грозы, её право, но мокнуть ей не следовало.

Он положил Уэнсдей в новом гостевом уголке, что оборудовал недавно, купив за пару копеек у какой-то в страхе сбегающей из Джерико семьи расшитые цветами диван и кресло, потрёпанный кофейный столик и походную газовую конфорку. С ней он мог заварить чай или даже что-то приготовить.

Чтоб она не мёрзла, Ксавье укрыл её клетчатым пледом. Может, Уэнсдей и не могла чувствовать холод, но он в этом сомневался. Да и обычная колючая ткань не должна у неё вызвать по пробуждении рвотный рефлекс. Он на это надеялся.

Новых раскатов грома не доносилось, и он стал спешно прятать под брезентами, в ящиках или за тумбочками те картины, что не хотел демонстрировать девушке. На всех полотнах, что он скрывал, была изображена она. Часть картин появилась на свет под влиянием реальных событий, а другие рисовались от воодушевления после снов и видений.

Из рюкзака Уэнсдей вылез Вещь.

– Ни слова ей об этих картинах, договорились?

Рука отбила пальцами положительный ответ, и Ксавье продолжил прятать рисунки.

Но одну картину он не узнал… быстрый набросок на обычном листе А4, что лежал среди стопки знакомых изображений. Нечёткий, нарисованный всего парой цветных карандашей, но холод от него пронзил тело до самых костей. Он такое мог нарисовать только под влиянием сильнейшего видения, раз не помнил, как это нечто явилось на свет. И хотя он мало понимал в природе своих видений, колени подогнулись от всепоглощающего ужаса.

На картине была изображена гроза и часть школьного двора, где уже дважды убийца оставил своих жертв. Но толпы не было… одинокое тельце с косичками в чёрной майке и шортах омывала вода и кровь, но лица у неё не было. Вместо него – голый, омытый ливнем череп.

Только не Уэнсдей…

Мир вокруг тоже взвыл от страха за неё: уши заложило от вымученного и протяжного раската грома.

Девушка вдруг присела, с отвращением отпихнув от себя плед. Растерянной или грустной она не выглядела: к ней вернулось привычное выражение, хотя лицо осталось опухшим, но не красным. Только из-за сбившихся в нелепое гнездо волос она смотрелась скорее забавно.

– Значит, не приснилось, – холодно заключила она и встала с дивана. – Никому ни слова о том, что видел, понял? Не то тебя по кусочкам в разных частях Америки находить будут.

Шокированный своим же рисунком, Ксавье смог только сдавленно кивнуть, продолжая сжимать лист в руках.

Он всё равно не собирался никому разбалтывать, что обнимал плачущую навзрыд Уэнсдей, а потом на руках нёс её спящей в своё укрытие. Это слишком интимные вещи, чтоб он о них кому-то распространялся. Он не как Аякс, который мог ночами перед сном детально описывать, как замечательно он с Энид время проводит.