Текст книги "Ложные надежды (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)
– Как успехи? – спрашивает он у суетливо постукивающего пальцами по столу Ромы, чем доводит того почти до нервной икоты.
Меня он демонстративно игнорирует. Снова. И вместо раздражения это вызывает совсем несвойственную мне искреннюю улыбку, ведь наблюдать за его попытками задеть меня – сплошное удовольствие.
– Идём с небольшим опережением плана. Думаю, через две-три недели можно делать тестовый запуск, – дрожащим от волнения голосом отчитывается Ромка, и тут же появившаяся на губах Глеба ухмылка мне категорически не нравится.
– Мы это ещё обсудим, – сдержанно кивает Кирилл и наконец обращает на меня своё внимание. Смотрит долго и в упор, словно пытается вспомнить, зачем и почему мы вообще вдруг оказались с ним в одном помещении, а потом без предисловий спрашивает: – Что ты можешь рассказать про вашего директора?
– Я? Ничего, что могло бы быть тебе полезно.
– Полезность любой информации я в состоянии определить сам. Я спрашиваю, что ты о нём знаешь, – парирует он не терпящим возражений тоном и опирается ладонями о стол, угрожающе нависает надо мной, наслаждаясь очередной возможностью показать истинное распределение сил.
Не знаю, что именно он рассчитывает увидеть на моём лице, не отводя от него своего затягивающе-мрачного взгляда: страх, смущение, ярость? Может быть ждёт, что я как и прежде не смогу вынести ощущения, что меня стремительно утягивает на самое дно гиблого болота, и снова первая отведу глаза?
Внутри меня ничего не ёкает, не переворачивается и не шевелится от обиды на грубость, от желания огрызнуться или стремления поставить его на место. Мне просто всё равно. И это ощутимо задевает его самолюбие: вена на шее надувается и пульсирует, выдавая спрятавшиеся под маской хладнокровия эмоции, спровоцированные моим упрямым молчанием.
– Татуировка дракона во всю спину, непереносимость лактозы и непомерный сексуальный аппетит, из-за которого у отсасывающей у него секретарши постоянно осипший голос, который та списывает на хронический ларингит. А ещё он трахался с кем-то на последнем новогоднем корпоративе и потом лично ходил стирать все записи с внутренних камер наблюдения, – брови Кирилла медленно ползут вверх, а на губах появляется ироничная улыбка. И именно эта снисходительная гримаса начинает по-настоящему меня раздражать. – Я работаю в коллективе из более чем тридцати женщин, преимущественно с неудавшейся личной жизнью. Никто из них не обсуждает профессиональные качества молодого красавчика-директора, а вот про его личную жизнь я могу рассказать ещё столько подробностей…
– Уволь, – морщится он и недовольно добавляет, – я уже понял, что ничего толкового ты мне действительно не скажешь.
– О, как неожиданно. Кто бы только мог подумать?
– Ты могла бы проявить инициативу и сама собрать о нём какую-нибудь информацию.
– Я ведь всем, что могу и умею, обязана только тебе, Кирилл, разве не так? – замечаю спокойным и равнодушным тоном, и краем глаза вижу изумление на лицах всех присутствующих. – Если тебе нужна была информация о нашем красавчике Илье Сергеевиче, стоило оплатить мне курсы глубокой глотки. Или этому меня тоже Рома научит?
Рома давится и закашливается, сливаясь по цвету с алыми принтом на своей футболке, Глеб хмыкает и улыбается, и только Зайцев закатывает глаза и устало потирает переносицу.
– А в прошлый раз ты говорила, что тебе больше не тринадцать, – с пробивающимся через спокойствие ехидством замечает он и смотрит на смущённого Ромку с искренним сочувствием, в существование которого у Кирилла я бы никогда не поверила, не увидев лично.
– Рома, а сколько тебе лет? – на всякий случай уточняю то, что следовало бы узнать в первый же вечер нашего совместного пребывания в этой квартире. Или во второй. В любой из надоедливо долгих вечеров, проведённых за совместной работой и скрашенных его пустой болтовнёй и попытками подружиться.
– Дв. двадцать, – запинается он и бросает мимолётный испуганный взгляд на Кирилла, ожидает его реакции и заметно расслабляется, получив сдержанный кивок в ответ.
– Выглядишь старше, – пожимаю плечами и упираюсь глазами в экран раскрытого передо мной ноутбука.
Потому что приходит полное осознание того, что Рома вовсе не боится Зайцева в том смысле, в котором мне на самом деле хотелось бы. Он жаждет его одобрения и поощрения, как не самый любимый ребёнок в большой семье, всеми силами стремящийся выделиться и заслужить скупую похвалу от родителя. Кому как не мне, растущей вместе с блистательной и обожаемой всеми Ксюшей, были понятны такие порывы.
Хочется только спросить у Кирилла, что такого он пообещал этому доверчивому мальчишке, ловящему каждый его жест с таким же искренним восторгом, который я видела когда-то в глазах своей сестры.
Он обещал забрать её к себе и исполнить её мечты. Просто забыл, наверное, уточнить, что расплатиться за это придётся жизнью.
– Рома, вам с Глебом нужно прогуляться, – заявляет он и на минуту на кухне воцаряется тишина, прерываемая лишь отголосками работающего у соседей телевизора.
Напрягаются почему-то все, кроме меня: страх к нему закопан в яме более глубокой, чем могильная, а перспектива сорваться с предохранителей и выплеснуть на него ошпаривающую внутренности кипящую злобу кажется более привлекательной в отсутствии свидетелей.
– А за что меня прогоняют с самого увлекательного реалити-шоу «встреча старых друзей»? – разыгрывает искреннее недоумение Глеб, оттягивая время. Вальяжно откидывается назад, опирается спиной о край кухонного гарнитура и нагло игнорирует направленный на него злобный взгляд Кирилла и растерянный – Ромы.
Измайлов явно боится оставлять нас наедине друг с другом, и это забавно с одной стороны, но очень странно – с другой.
Объясняю его поведение элементарным нежеланием снова караулить меня возле общаги и уговаривать вернуться в дело, поэтому смело давлю тревожные мысли, мелкими мушками крутящиеся рядом. Но на немое противостояние двух друзей смотрю с интересом: их взгляды схлестнулись, как два разъярённых гладиатора на потеху публики, и каждый готов бороться не до первой крови, а до последнего вдоха. И эта чёртова затянувшаяся пауза с их беззвучным диалогом рушит все мои домыслы и лёгким покалыванием холодка пробегается вдоль позвоночника.
– Посмотришь в записи под попкорн и пиво. Здесь же наверняка повсюду видеонаблюдение, – окидываю взглядом небольшое помещение, где с приходом гостей и вовсе не осталось свободного пространства, а белые стены и молочного цвета кухонные фасады больше не создают впечатление чистоты и уюта. Теперь атмосфера здесь по-настоящему казённая, и даже воздух приобретает лёгкий запах какого-то пластика.
– Здесь ничего нет, – отвечает Глеб устало и недовольно, и я буквально слышу в своей голове невысказанное им: «Какого хрена, Маша?»
Собственно говоря я и сама не знаю, какого. Не в моих интересах вести приватные беседы с непредсказуемым во всех отношениях Кириллом, от которого веет ледяной свежестью хвойного леса, мрачного и опасного. Потерявшись в таком однажды, стоило бы развернуться и бежать навстречу любой возможности спасения, а не опрометчиво продвигаться ещё глубже в глухую чащу.
– Маленькие камеры, которые можно установить незаметно для окружающих, в основном не дают нормального качества видео и звука при записи. Есть несколько вариантов с приемлемыми параметрами, но там свои нюансы с быстрым заполнением встроенной памяти, поэтому или запускается автоматический процесс постоянной перезаписи, из-за которого доступны только последние двенадцать-шестнадцать часов видео, или всё сохраняется через специальные сетевые хранилища, с которых запись можно выкрасть. Нам не подходит ни то, ни другое, так что здесь действительно чисто.
За размеренно-поучительной речью Кирилла я улавливаю главное: его поступками управляет рациональность, а отнюдь не сентиментальность вроде внезапно оказанного нам доверия. И это к лучшему, это правильно и именно так, как должно быть. Чем более формальные и деловые отношения будут нас связывать, тем проще мне будет с ним работать.
– Ладно, пойдём, – выдыхает Глеб, подрывается со своего места и подгоняет Ромку, похлопывая по плечу. В дверях оборачивается и смотрит на Зайцева с укором и необъяснимым беспокойством, дожидается кривой усмешки в ответ и только потом уходит, качая головой.
Ключ проворачивается три раза, на последнем обороте издаёт противный скрип, словно отчаянно желает быть услышанным. Невольно вздрагиваю и поднимаю голову, позволяю глазам вскользь пробежаться по застывшей напротив тёмной фигуре и запинаюсь на том месте, где его пальцы касаются поверхности стола. Легонько, одними лишь подушечками.
Уверена, если смотреть туда очень долго, смогу уловить момент, когда от них начнёт расползаться сначала белёсый иней, а потом прочная ледяная корка.
В нём столько холода, что всё живое гибнет.
– Итак, Лирицкий Илья Сергеевич. Директор вашей компании. Человек, из-под носа которого каждый месяц воруют деньги, а он не замечает. Или делает вид, что не замечает, – Кирилл задумчиво оглядывается по сторонам, вытягивает из-под стола табурет и наконец садится. Жду, когда же брезгливо сморщится от необходимости запачкать свои дорогие брюки о потрёпанную дешёвую мебель, но довольствуюсь только надоевшей маской равнодушия, вросшей в его лицо. – У него большие амбиции, не так ли?
– Так, – согласно киваю, пока его указательный палец подцепляет край мутной стеклянной пепельницы и медленно тянет её на себя. – За кассой в Макдональдс тоже стоят люди с большими амбициями. И по большей части эти амбиции оказываются бумажными корабликами, просто не способными пережить встречу даже с первым весенним ручейком, не говоря уже о настоящей реке. Одних амбиций слишком мало для решительных действий, а обворовывать собственную компанию – это очень решительно и… не очень умно.
– Тем не менее, пока именно он является одним из главных подозреваемых, – он прикуривает, по привычке прикрывая огонёк зажигалки ладонью, затягивается и выпускает в воздух первую порцию сизого дыма. Не могу оторваться от оранжевого огонька на конце сигареты, который жадно заглатывает в себя белую оторочку и выплевывает её россыпью серых хлопьев, опускающихся внутрь пепельницы. Это действует успокаивающе и гипнотически, помогая наспех систематизировать всё, что я на самом деле знала.
Илья Сергеевич Лирицкий стремился выделиться. Он носил светлые костюмы и тёмные рубашки, вместо бодрящего горького кофе пил сладкий травяной чай, а утренние пятиминутки частенько заменял полноценными совещаниями в последний час рабочего времени, при этом с обворожительной белозубой улыбкой требовал от всех сотрудников полной концентрации, активного участия в обсуждении насущных проблем и оригинальных предложений по их решению.
Большинство сотрудниц нашей компании сходили с ума по его ангельски-невинной миловидной внешности, светлым волосам и искромётному юмору, на самом деле зачастую звучавшему заурядно и неуместно. Фальшью от него веяло даже сильнее, чем дорогим парфюмом с удушливо-горьким запахом, который непременно витал в воздухе ещё минут десять после того, как наш директор проходил по коридорам, щедро осыпая всех встречающихся по дороге дам льстивыми комплиментами. Неудивительно, что девять из десяти женщин детородного возраста, работающих у нас в компании, мечтали оказаться если не в его постели, то хотя бы под столом в его офисе.
Впрочем, репутация секс-божества наверняка ему льстила. Хотя бы потому, что никакой другой репутации у него попросту не было: профессиональные качества Ильи Сергеевича вызывали много вопросов и скепсиса у всех, кто не истекал густой слюной восторга от его эффектной внешности.
– Ты всерьёз думаешь, что всё это делает Лирицкий? Когда начались первые расхождения в отчётах он ещё не был директором.
– Я считаю, что он может быть в этом непосредственно замешан. Слишком много подозрительных совпадений.
Полупрозрачный табачный туман щедро разливается над столом, заполняет пространство между нами, смешивается с воздухом и без спроса заползает внутрь меня, заполняет лёгкие, забивается в нос и оседает пикантной горчинкой на языке и губах. Обычно мне всё равно, но этот дым раздражает, невыносимо жжёт и до язв разъедает каждую частичку моего тела, к которой невольно прикасается. Потому что мне слишком странно чувствовать на себе даже то невесомое и почти неосязаемое, что вылетело из его рта.
– Я не могу судить о том, чего не знаю.
– Сейчас узнаешь, – хмыкает он и тушит сигарету, остервенело и слишком долго вдавливая окурок в дно пепельницы. Раздражён или расстроен, но не хочет этого показывать. К собственному несчастью, мне за десять лет не удалось вырвать из памяти все эти совсем неинтересные нюансы его поведения. – А можно мне кофе?
Первое злобное «нельзя» откидываю сразу, забивая глубоким вдохом, от которого остатки ласкающегося у моего лица дыма проскальзывают внутрь и щедро вылизывают глотку. Першение не позволяет произнести ни звука, и по-детски обиженное «иди нахрен» тоже успевает развеяться, пока я возвращаю себе спокойствие.
– Кружки в шкафчике над раковиной, кофе в соседнем. Чувствуй себя как дома, – киваю в нужную сторону и испытующе смотрю на Кирилла, мысленно прикидывая, когда он вообще последний раз пил обычный растворимый кофе и уж тем более готовил его сам. Может быть, ещё живя со мной и Ксюшей под одной крышей?
Тем не менее он ухмыляется, поднимается с табурета и непринуждённо копошится в озвученных шкафах. Щёлкает кнопкой на чайнике, запуская монотонное шипение прогревающейся воды, наугад выдвигает несколько ящиков, пока не находит в одном из них чайную ложку. Отмеряет в кружку кофейные крупинки и разворачивается ко мне, удовлетворенно ловя прикованный к своей спине взгляд.
– Итак, наша компания задумывалась как посредник, который закупал иностранную компьютерную технику и перепродавал её на российский рынок. Однако, очень скоро было решено расширить профиль компании за счёт камер наружного и внутреннего наблюдения и контроля скорости – как раз той техники, которая на тот момент только начинала набирать популярность. Несколько крупных государственных закупок и фактическое отсутствие серьёзных конкурентов позволили нам стать практически монополистами в этой сфере, выкупить несколько заводов и необходимые технологии и заняться ещё и собственными разработками. Для полной власти над рынком не хватало только одного – хорошего программного обеспечения.
Он заливает кипятком свой кофе и неторопливо помешивает его, ложка изредка звякает о края кружки, словно маленький молоточек стучит по окаменевшим от напряжения нервам.
Компанию он называет своей. Видно, что так и думает – тот самый парень, который когда-то давно сомневался, удостоится ли хоть пары слов от родного отца.
– Когда заключали первый временный контракт с компанией Байрамова, у них в штате было от силы человек пятнадцать. Несколько талантливых юных программистов, вроде Ромы, и огромное желание показать себя. Наша компания давала им деньги и предоставляла свою технику в бессрочную аренду, и после нескольких очень удачных совместных проектов появилась договорённость о постоянном сотрудничестве. Мы поставляем аппаратуру, они обеспечивают всё, что необходимо для её удобного использования. Их программы совместимы только с нашей техникой, а наша техника – с их программами. Круг замкнулся. Все закупки, государственные программы и крупные заказы идут только через нас. Видеонаблюдение в школах, институтах, больницах и даже зданиях министерства, на улицах и в подъездах, в клубах, кафе и магазинах. Камеры, фиксирующие нарушения по всем дорогам Москвы и области, а так же большинства крупных городов. Даже обычные навигаторы, которые есть сейчас в каждом телефоне. Это всё принадлежит нам. А вместе с тем – огромный контроль за всем и всеми.
– И это всё создал твой отец?
– Нет, это создал мой дед и его друг, который и стал идейным вдохновителем проекта. Дед его подставил, убил и выкупил его долю у родственников за сущие копейки, – его тон напрочь лишён всех нормальных человеческих эмоций, которые непременно должны возникать при рассказе о подобных вещах. Но он хладнокровно делает глоток кипящего кофе и прикрывает при этом глаза, а я с трудом сглатываю слюну, чувствуя лёгкую тошноту и отвращение к тому, какой властью ему теперь дозволено обладать. – Как ты наверное догадываешься, быть монополистами, да ещё и в сговоре друг с другом, не вполне законно. Поэтому приходилось изредка создавать подставные компании, под прикрытием которых мы осуществляли часть заказов. После той ситуации, что повлекла за собой смерть твоей сестры, большую часть денежных заказов решено проводить через липовых посредников, а все финансовые потоки сходятся не на фирмы-однодневки, как раньше, а в компанию, где ты работаешь. Изначально это было дочернее предприятие, которое Байрамов создавал специально для Тимура, и занималось оно вполне невинными вещами: разные приложения для телефона, игры для компьютера и приставок, программы дополненной реальности. Но Тимур лишился поддержки отца и вместе с тем перспективы стать владельцем собственной компании.
– Из-за того, что якобы рассказал лишнего Ксюше?
– Скорее из-за своего поведения в ходе попыток разобраться в той ситуации. Байрамов-старший человек очень жёсткий и требующий к себе безграничного уважения, а Тимур не скупился в выражениях, доказывая свою невиновность. Вот и получилось так, что они вступили в конфронтацию, и тогда Байрамов нашёл способ изощрённо отомстить собственному сыну. Он поставил во главу обещанной тому компании обожаемого племянника своей любимой жены, уже известного тебе Лирицкого, с которым у Тимура определённо не самые тёплые братские отношения.
– И каждый, кого ты упомянул в этой истории, может воровать деньги. Только цели будут различаться, – я потираю пальцами виски и выстраиваю мысленную схему сложных родственных связей и запутанных взаимоотношений между несколькими семьями, тесно связанными друг с другом. И опять что-то не сходится, вот только что именно – не понимаю. – А как же семья и родственники того компаньона, которого кинул твой дед?
– Сын, жена и брат давно умерли, единственная племянница эмигрировала в Австралию и работает там ветеринаром, её дети ещё учатся в школе. Никаких ниточек, которые могли бы связывать её с любым сотрудником наших компаний, Глеб не нашёл. Как и ранее не учтённых тайных детей или дальних, но очень преданных родственников. Так что этот вариант уже отпал.
– А самому Глебу ты настолько доверяешь? – кружка в руках Кирилла останавливается прямо на половине пути ко рту, а взгляд его цепляется за меня и беспардонно пытается расковырять дыру достаточных размеров, чтобы можно было заглянуть прямиком в душу.
Или посмотреть, осталось ли от неё хоть что-то.
– Он бы наверняка обиделся, услышь твой вопрос, – со смешком замечает он и улыбается. Не ухмыляется злорадно и надломленно, не кривит губы в какой-то почти болезненной гримасе, а по-настоящему и искренне улыбается. Когда-то он уже делал так же, но то время давно размылось в моих воспоминаниях неуклюже оставленной водянистой кляксой и казалось чем-то выдуманным и иллюзорным.
И меня так злит, что я словно испытываю эту блядскую, никому не нужную и позорную радость за него.
– Думаю, не обиделся бы. Спроси у него самого, – пожимаю плечами и отвожу взгляд, разглядывая жалкие останки сигареты в пепельнице. – И всё же…
– В нём я не сомневаюсь.
– Хорошо, – киваю головой и судорожно придумываю ещё вопросы, лишь бы не оставаться сейчас в тишине. – Деньги пропадают только из той компании, где я работаю?
– Я ещё не знаю. В бухгалтерию основной компании Байрамова мы не смогли найти лазейку, а данные из своей компании я буду доставать таким же образом, как и ты – украду из общей базы данных через разработанную Ромой программу. Заодно проверю, как она работает.
– У тебя нет доступа к счетам собственной компании?
– Во-первых, компания не моя, а моего отца. Во-вторых, у меня есть только финальные таблицы прихода и расхода, а все несостыковки видны уже при детализации движения финансовых потоков. В-третьих, я не достаточно компетентен, чтобы с уверенностью утверждать, что смог бы заметить расхождения, даже имея всю необходимую информацию.
Он снова опускается на табурет, отодвигает от себя кружку и смотрит на меня. Ждёт, когда же я догадаюсь, что именно он имеет в виду.
А я жду, когда с глаз спадёт пелена ярости, потому что очередной обман Зайцева я поняла ещё на середине второго пункта.
– Ты имеешь в виду, что все полученные данные буду просматривать и анализировать я?
– Да.
– Нет, – уверенно отвечаю ему, а взгляд так и бегает от пепельницы к кружке. Хочется подскочить и немедленно вымыть их, замочить в огромной пенной шапке из моющего средства с противно-химическим ароматом лимона и долго-долго тереть губкой, пока кожа на пальцах не побелеет и не сморщится. Если бы все следы его присутствия в моей жизни можно было так же легко вытряхнуть и отмыть. – Мы так не договаривались.
– А как мы договаривались? – нагло интересуется Кирилл, удивлённо приподнимая брови, и, облокотившись локтями о стол, складывает пальцы домиком на уровне своей груди.
– Разговор шёл о том, что я запускаю программу, которая украдёт нужные данные из общей базы. Другое мы не обсуждали.
– Я ведь спрашивал, Маша, есть ли у тебя вопросы. И ты не спросила, нужно ли тебе будет сделать что-то ещё. Правильный ответ: да, нужно. Вот так просто, – он разводит руками, как фокусник после исполнения дешёвого трюка и смотрит. Снова смотрит, чёрт бы его побрал, с такой иронией, сожалением и ненавистным мне превосходством, с каким смотрел даже сидя на раскладушке в моей квартире и с моим учебником в руках. – Если ты хочешь не только давать, но и получать правильные ответы, тебе надо научиться задавать правильные вопросы. Увы, чтобы усвоить это, для начала придётся посадить свой гонор на цепь и надеть на него намордник.
Внутри меня кипит настоящая лава, в которой хочется утопить его, растворить до маленькой горстки серого пепла, вроде уже лежащей в пепельнице. И я изображаю улыбку, недостоверную и натянутую, закусываю губу, раз за разом повторяя, как же сильно его ненавижу, а вслух произношу совсем другие слова.
– Ладно.
– Вот так просто согласишься с этим?
– Могу для начала покрыть тебя матом, но это ведь ничего не изменит. Что ты так стремишься показать, Кирилл? Что ты смог вылезти из того ада, где нам довелось родиться, и пролезть прямиком в райский сад? Да, так и есть. У тебя вышло, у меня – нет. У тебя есть деньги, сила и власть, у меня – нет. Мы не старые приятели, которые встретились после долгих лет разлуки и помогают друг другу, основываясь на взаимном уважении и доверии. Сейчас я фактически работаю на тебя, а на работе я просто выполняю, что скажут, и получаю за это положенную оплату. Ты и отплатишь мне нужной информацией, когда всё закончится. Это правильный ответ?
– Да, – он поднимается так резко, что табурет опасно покачивается, только чудом оставаясь стоять на своём месте. Вырастает прямо на моих глазах, устремляясь головой к самому потолку, так что мне достаётся только вид мелькнувшего под краем водолазки кожаного ремня и лёгкий отблеск циферблата его часов. Лица я не вижу: оно затягивается тёмной тенью, едким чёрным дымом, плотной вуалью эмоций, принадлежащих кому-то из нас или обоим разом. – Всё самое главное мы обсудили, мне здесь больше нечего делать.
Проходит несколько минут после того, как Кирилл уходит. Несколько минут после того, как дверь открывается и снова осторожно закрывается на три оборота, издевательски скрипнув вместо ожидаемого оглушительно громкого хлопка. Несколько минут после того, как я впала в транс, отравившись коктейлем из собственной просроченной злости и некачественной растерянности, отдававшей противным чувством вины.
Молча подхватываю со стола пепельницу и вытряхиваю в мусорку, ставлю в алюминиевую раковину, сплошь покрытую серебристыми следами оставшихся от воды брызг. Там уже стоит оставленная им в последнее мгновение перед уходом кружка: с вывалившимся треугольным осколком и сплетением трещин, причудливой сетью расходящихся по белой глазури.
Обхватываю её ладонями, ощущая оставшееся после горячего напитка тепло и жжение в том месте, где палец упирается в острый обломленный край, поднимаю вверх, словно собираюсь сделать последний глоток или насладиться бодрящим ароматом. И разжимаю пальцы, позволяя кружке упасть обратно и расколоться на несколько частей.
– На счастье, – срывается с нервно подрагивающих губ, почти складывающихся в улыбку.
***
– Рома, что они тебе пообещали? – спрашиваю, прерывая середину нашего обязательного занятия, где я снова пытаюсь запустить написанную им программу и снова сталкиваюсь с трудностями, которые необходимо решить до того, как система подаст сигнал тревоги.
Вопрос этот я вынашиваю в себе уже две недели, с первого и пока что последнего посещения Кириллом нашей скоромной обители.
– Ты имеешь в виду Кирилла Андреевича? – на всякий случай уточняет он, явно напрягаясь от моего вопроса. Для добродушного и болтливого Ромки такое поведение кажется очень подозрительным, но мне искренне хочется уберечь его от огромного разочарования в будущем, которое рано или поздно настигает всех людей, умудрившихся выйти из подросткового возраста и при этом сохранить наивную мечтательность и веру в человеческую доброту.
– Если не хочешь, ты можешь не отвечать. Это не моё дело, – на всякий случай пытаюсь успокоить его, но натыкаюсь лишь на задумчивость и что-то, ещё ни разу не встречавшееся мне, но сильно напоминающее грусть. – Я просто хотела убедиться, что ты в полной мере представляешь себе, с кем именно имеешь дело.
Добронравов подпирает подбородок ладонью и смущённо улыбается, задумчиво чешет затылок, раздумывая над ответом. Когда у него не получается что-то мне объяснить, лицо всегда становится таким сосредоточенным, тяжелеет и словно покрывается плотным слоем светлой глины, подчёркивающей слегка массивный, расширяющийся на самом кончике нос, глубокую впадинку шрама, расположившегося аккурат между бровей и выступающий вперёд квадратный подбородок. В такие моменты и не скажешь, что ему всего лишь двадцать: тусклый, замутнённый взгляд светло-серых глаз и опущенные вниз уголки пухлых губ выражают усталость. Такую же хроническую, ничем не отгоняемую усталость от жизни, как у всех нас.
– Я знаю, Маш, какие это люди. Пару лет назад мы с друзьями тусили вечерком в центре города и стали свидетелями оглушительной ссоры между девушкой и парнем. Тот тащил её за волосы через всю площадь, она плакала и звала на помощь – конечно же, я решил вмешаться и помочь. Разбил парню нос, пока вырывал у него девчонку, но тот никак не желал отставать, а она утверждала, что он её непременно убьёт, если мы с друзьями уйдём. Мы поступили как нормальные люди: вызвали полицию и дали показания, с чувством выполненного долга разошлись по домам. А через пару дней меня вызвали в отделение по обвинению в нападении на того парня.
– Это оказался чей-то любимый сын?
– Племянник какой-то местной шишки. На суде та девчонка рассказывала, как я пьяный к ним полез и сломал нос её жениху. Год исправительных работ, штраф сорок тысяч и последовавшее за этим отчисление из университета. Мне сказали, что я ещё достаточно легко отделался и мне хотя бы мстить никто не стал. Но перспективы после такого… сама понимаешь.
Я понимала. И на примере нескольких друзей Паши, посещавших с ним когда-то секцию по боксу и к своему совершеннолетию уже имевших большие проблемы с правосудием, мне удалось наглядно увидеть, как быстро происходит окончательное разложение личности под воздействием неблагоприятных внешних факторов. Некогда обычные и даже приятные парни сгнивали от отсутствия реальных возможностей вернуться к нормальной жизни и косых взглядов окружающих, мгновенно сбрасывающих их в сточную канаву общества, где тело превращалось в труху скорее, чем клок бумаги.
Никто не спешил разбираться, оступились ли они по ошибке, стали жертвой обстоятельств или намеренно шли на риск, выбрав самый лёгкий путь достижения желаемого. Двери закрывались перед их носом с испуганно-агрессивным хлопком.
Я тоже не разбиралась, что из себя представляли те парни, по ошибке принимая за чистую монету все рассказы Паши о несправедливости и подставах от ментов. Ровно до тех пор, пока не пришлось прятаться от их дышащего водкой гнева за хлипкой дверью единственной комнаты нашей съёмной квартиры.
– И чем ты занимался после? – скептически интересуюсь, уже ожидая оправдательные речи о том, что иногда приходится идти против собственной совести, чтобы выкрутиться и выжить.
– Писал работы за бывших однокурсников, многие из них пытались мне помочь, как могли. Перебивался на разных подработках, но с судимостью ничего толкового не выходило найти. Я на самом деле еле концы с концами сводил, когда на меня вышел Кирилл Андреевич. Сначала мне предложили написать небольшую программу, но в обещанную оплату я не поверил, слишком уж нереально большую сумму указали в письме. Но решил рискнуть и не прогадал. Прошёл несколько этапов отбора, прежде чем он прилетел на личную встречу. Стыдно признаться, когда узнал, из какой он компании, визжал от счастья почти как девчонка, – на его светлых щеках выступает румянец, неравномерными малиновыми пятнами заползает на уши и шею. – Думаешь, я сейчас снова наступаю на те же грабли?
– Не знаю, Рома. Если бы я сама понимала, что здесь вообще происходит и кому можно верить, – тру пальцами виски, ругая свою вечную привычку думать о людях намного хуже, чем они того заслуживают. – У меня свои претензии к Кириллу, так что я вряд ли могу судить о нём непредвзято.
– Судить о человеческих качествах вообще тяжело. Иногда и те, кого всю жизнь знал, умеют неприятно удивить.
– И тем не менее он тебе очень нравится, – констатирую очевидный факт и ещё сильнее смущаю несчастного Добронравова, до сих пор не привыкшего спокойно реагировать на мою прямолинейность. Смотрю на него, а вижу перед собой совсем мальчишку, не обратившегося в веру цинизма и скепсиса даже после удара под дых, исподтишка нанесённого судьбой.
– Он отличный специалист. Прямо живое воплощение того, каким я представлял себе идеального начальника, на которого хотел бы работать. Он отлично разбирается во всей той технике, которой занимается его компания, и в технологиях конкурентов, в программировании, хотя мне сказал, что получил только экономическое образование. Это всё вызывает уважение, потому что ему точно не нужно вникать в такие детали собственных разработок, чтобы их продавать. И даже над этой программой он работал вместе со мной, сидел здесь ночами и помогал, чтобы лично убедиться, что мы всё учли.
