Текст книги "Ложные надежды (СИ)"

Автор книги: Нельма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

– Проблемы? – высокомерно спрашивает тот, что протягивал нам руку. Смотрит на внезапного гостя не менее подозрительно, чем я.

– Не думаю, – пожимает плечами спаситель, очень аккуратно и почти незаметно оттесняя нас с Викой за свою спину. – Переговорим, мужики?

Те неожиданно соглашаются, отходят на пару метров в сторону. Незнакомец говорит с ними спокойно и прямо на зависть хладнокровно, несколько раз указывает на Кристину и спустя пару минут молча забирает её из рук несостоявшегося ухажёра и ведёт к нам.

Мужчины уходят молча, переговариваются и даже не оборачиваются в нашу сторону. И только когда они скрываются за углом здания я могу снова нормально дышать и разжимаю уже занемевшие ладони.

Впрочем, спаситель тоже не вызывает доверия: ни его чудесное и настолько своевременное появление, ни лёгкость, с которой удалось разрешить щепетильную ситуацию, ни эффектная внешность героя бондианы.

– Угораздило же вас, девчонки, – укоризненно качает головой, передавая нам Кристину, по своему состоянию напоминающую дорогую куклу с жалкой имитацией искусственного интеллекта и многообещающей надписью «обучаема» на коробке. Судя по её придурковато-заискивающей улыбке, процесс превращения в мыслящее существо снова задерживается. – Хотя я не первый раз сталкиваюсь с подобным. Разок даже подрался в этом баре: какой-то ушлёпок приставал к моей сестре и на все просьбы отвалить орал, что его папочка всех нас купит. Я после того случая сюда ни ногой и вам не советую.

– Спасибо вам огромное за помощь! Вы даже не представляете, в какой безвыходной ситуации мы оказались по нелепому стечению обстоятельств, и если бы не вы, страшно представить, как бы смогли выбраться! – тараторит Вика и подхватывает постоянно стремящееся к земле пьяное тело подруги.

В стрессовых ситуациях в ней просыпается истинная внучка советских академиков, дочка уважаемых в своих кругах профессоров и та самая девочка, что росла в огромной квартире в одной из сталинских высоток, играла на фортепиано и занималась балетом, ужинала со столичной интеллигенцией, не отличала Бреда Питта от Тома Круза, зато знала, – и лично в том числе, – всю МХАТовскую труппу.

Никеева возвращается к своим тринадцати как по щелчку пальцев: спина вытягивается в идеально ровную струну, будто на ней не висит примерно шестьдесят пять накаченных алкоголем килограмм. Скромная улыбка лицеистки-отличницы преображает лицо и даже красные волосы уже не кажутся настолько безвкусно-вычурными. Хочется фыркнуть и назвать её человеком-хамелеоном, но ведь это – лишь результат правильного воспитания.

Невольно вспоминается известная присказка про девушку и деревню, поэтому я продолжаю изображать немую и сверлю нашего спасителя недружелюбно-настороженным взглядом. Говорят же, что противоположности притягиваются. Истинная сущность Вики располагает и очаровывает, моя же внутрення хамоватая провинциалка отталкивает людей сильнее, чем положительный ВИЧ-статус.

– Вас подвезти или вызовете такси? – интересуется незнакомец, поглядывая в сторону своей машины. Обычный серебристый Кашкай, покрытый не одним слоем грязи. Стоит прямиком под знаком, запрещающим парковку.

– Подвезтиии, – подаёт голос Кристина.

– Да когда же ты, блять, угомонишься? – тяжело вздыхаю, выпуская наружу скопившуюся обиду и только подоспевшее чувство разочарования. Хочется уколоть себя размышлениями о том, что ради этой отшибленной девчонки мы с Никеевой чуть не отдались на растерзание каким-то выродкам, но вместо этого смотрю прямо на спасителя и не терпящим возражений тоном говорю: – Спасибо за помощь, но мы вызовем такси.

Мне кажется, что уголки его губ вот-вот поползут вверх, но ничего не происходит. Очень странный тип.

– Знаете, если вас это действительно не затруднит… Мы были бы благодарны, если вы нас всё же подвезёте, – тактично вставляет Вика, скрывая стыд и волнение за громоздкими фразами.

Она ведь не могла потратить в баре все деньги?

Перехватываю её виноватый взгляд и утверждаюсь в худших своих предположениях. А у меня с собой снова только несколько жалких соток. Это уже не ирония, а какая-то злобная шутка от судьбы.

– Поехали, – без дальнейших обсуждений кивает незнакомец и спешит к машине.

Вика заталкивает что-то бормочущую про настоящих джентельменов Кристину на заднее сидение и еле втискивается рядом, параллельно диктует свой адрес. Спаситель представляется Глебом, ещё раз настойчиво советует нам в будущем избегать компании неизвестных и настойчивых мужчин, а ещё не увлекаться спиртными напитками, – на этом моменте позади раздаётся пьяное хрюканье, подразумевавшееся как смех, – и разговор стихает.

Я напряжённо смотрю на дорогу, чтобы уличить тот момент, когда мы свернём с необходимого курса и на полной скорости рванём в сторону какого-нибудь леса, где удобно прятать трупы. Но Глеб едет чётко по навигатору, не превышает скорость и притормаживает, а не разгоняется на жёлтый, чем немного подкупает моё доверие.

Возможно, сегодня лес обойдётся без наших расчленённых тел.

– Что вы им сказали? – неожиданно решаюсь прервать тишину, уступая собственному стремлению вставить все недостающие детали в пазл произошедшего у бара.

– Ко мне можно на ты. Не так уж я и стар, – хмыкает Глеб и бросает в мою сторону заинтересованные взгляды. По-видимому считает, что делает это совсем незаметно.

– Хорошо. Что ты сказал им, чтобы заставить просто уйти?

– Ничего особенного, – он пожимает плечами, – представился, потом соврал, что за вами меня отправил шеф. Я работаю заместителем начальника службы охраны бизнес-центра, что за углом от бара, и этой информации им хватило, чтобы правильно расставить приоритеты. Ребятки-то вроде не из бедных, наверное решили, что найдут себе кого-нибудь посговорчивей.

– Найдут, – соглашаюсь я и всё же позволяю себе расслабиться, облокачиваюсь локтем на дверцу, ненадолго прикрываю глаза, ощущая, как напряжение в теле сменяется приятным спокойствием. Тихие щелчки поворотников убаюкивают и после пережитого стресса не замечаю, что подкрадывается сон. Нетерпеливым любовником он прижимает меня к сидению, страстно обхватывает своими горячими руками и погружает в приятную негу.

Во сне я целуюсь. Жадно впиваюсь в сухие и шершавые губы и вожу по ним языком, пытаясь попробовать на вкус. Прикусываю, делаю больно, но не могу остановиться; от вонзающегося в плечи страха прижимаюсь к чужому рту ещё сильней. Делаю то, чего никогда не позволяю себе в реальности.

Просыпаюсь, рывком поднимаясь из вязких глубин постоянно повторяющегося кошмара. Растерянно оглядываю салон незнакомой машины, прислушиваюсь к тому, как ожившая под конец поездки Кристина выпрашивает у Глеба номер телефона.

Горло спирает от смутно знакомого чувства. Кажется, так бывает перед слезами, и это очень странно. Я ни разу не плакала с той восхитительной ночной прогулки по МКАД. Даже когда прорвало кисту и в больнице не удосужились дождаться полного действия наркоза, начав оперировать по-живому: корчилась и тряслась от боли, но не плакала. А теперь-то что?

Мы приезжаем. Глеб мнётся, но всё же диктует свой номер, добавляет «обращайтесь, если понадобится…», но слово «помощь» остаётся где-то в глубине салона, бесцеремонно отрезанное хлопком двери, который вышел у меня прямо до неприличия сильным. Наверное, со стороны это выглядит так, будто я чем-то обижена, но на деле мне просто нужно скорее надышаться воздухом, потому что лёгкие будто склеились изнутри.

Напоминаю себе, что бабушка не вынесет, если вслед за единственной дочерью и любимой внучкой придётся хоронить ещё и меня. Напоминаю себе, что у меня большие амбиции и план по осуществлению поставленных целей на ближайшие несколько лет вперёд. Напоминаю себе, что Ксюша не дожила до своих двадцати трёх, а я это сделать просто обязана.

Когда Вика открывает перед нами дверь в свой подъезд, плакать уже не хочется.

***

С Глебом мы встречаемся три месяца спустя. Даже не встречаемся, а картинно сталкиваемся на проходной моего родного института, первую минуту подозрительно приглядываясь друг к другу, не в силах поверить собственным глазам.

– Глеб? – первой от нашей немой сцены отмирает именно Вика, выдавая такую волну радости, будто к нам на огонёк заглянул лично Крис Хэмсворт, частенько являющийся к ней в эротических снах. Хотя, судя по частоте упоминаний имени нашего спасителя, он в эти сны тоже периодически заглядывал.

– А я уже подумал, что обознался, – Глеб расплывается в улыбке, подчёркивающей мелкие мимические морщинки во внешних уголках карих глаз. Впрочем, даже с ними и под искусственным жёлтым освещением он выглядит так, что залюбуешься.

И все проходящие мимо девушки любуются. Так настойчиво, что даже мне становится некомфортно.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю настороженно, мгновенно сбивая общую атмосферу счастливого воссоединения, в котором совсем не горю желанием принимать участие. И потенциальное преследование от мужика, пусть даже такого эффектного, совсем не вызывает восторга.

– С сестрой пришёл. Она второй курс закончила, учебники в библиотеку сдать надо, – он чуть приподнимает огромный пакет, набитый книгами. Взгляд быстро выхватывает библиотечные печати с эмблемой нашего института, как обычно проставленные прямо на корешках, и я облегчённо выдыхаю. – А вы тоже здесь учитесь?

– Можно сказать, что учились. Как раз с защиты диплома, – Никеева кокетливо заправляет за ухо прядь алых волос и наносит Глебу двойной удар, обезоруживая улыбкой и стреляя глазами.

– Защитились?

– С блеском! – горделиво восклицает Вика, и будто случайно задевает меня локтем, призывая к благоразумию. Замечание о том, что все, кого курировал лично заместитель декана, отлично защитились, тут же оставляю при себе и просто согласно киваю, не пытаясь изобразить улыбку.

Улыбаться мне вообще тяжело. Улыбаться, плакать, кричать. Любые проявления эмоций опустошают и изматывают меня, и каждый внезапный эмоциональный прорыв оставляет состояние растерянности. Будто из слегка приоткрытого крана начинает тугой струей хлестать вода, остановить которую удаётся только с огромным трудом.

Мне нравится держать всё внутри. Контролировать свои чувства, пытаться ухватить полный контроль за собственной жизнью, не пропуская в неё лишние события или ненужных людей. Даже Вику я пропускать не собиралась, но она оказалась куда настырней меня самой и пролезла без спроса.

– Может быть отметим это событие и то, как тесен оказался мир? – неожиданно предлагает Глеб и я слышу, как в голове у подруги проносится победный клич. – Есть поблизости какое-нибудь хорошее кафе?

Ирония заключается в том, что наше самое любимое кафе как раз всего лишь в квартале от корпуса. Мы недолго ждём, пока Глеб поможет своей сестре, вскользь успеваем заметить модельного роста девушку с копной длинных тёмных волос и, как выяснится за разговором час спустя, красивым именем Диана.

К идее завести дружбу с мужчиной лет на десять старше нас я отношусь со скепсисом, который не стесняюсь озвучить Вике, стоит лишь остаться с ней наедине. Но всё равно иду с ними в кафе и ничуть не жалею об этом. Морщусь только в тот момент, когда на прощание Глеб обменивается с нами контактами, так как оставленный им ранее номер пропал в давно украденном у Кристины телефоне.

Впрочем, уверена: это единичный случай и больше встреч не будет.

Примерно то же самое повторяю, когда через пару недель мы расходимся по домам после очередной встречи в кафе. И ещё раз – когда на свой страх и риск идём в бар с несколькими друзьями его детства и внезапно гуляем до трёх ночи, закругляясь только когда Вика на пару с неким Серёжей начинают горланить микс из песен ДДТ на Кремлёвской набережной.

Я подаю документы на поступление в аспирантуру и уезжаю навестить бабушку, как обычно: беру билет на поезд в неправильном направлении, машу ручкой остающейся на перроне подруге и вызвавшемуся проводить меня Глебу, а сама выхожу на ближайшей крупной станции и добираюсь с пересадками ещё на двух автобусах. Последние часы долгого и утомительного пути думаю о том, что никогда не смогу ни с кем сойтись. Нормальная жизнь строится на доверии, постоянстве, моментах обыденного счастья и спокойных, размеренных вечерах в кругу близких людей. У меня нет ничего из этого списка. Моё существование сводится к паранойе, вынужденному одиночеству, паническим атакам каждый апрель и забегом на пределе возможностей к поставленным когда-то целям.

На тесной кухне нашей квартиры, где мы с трудом рассаживались за столом с появлением Зайцева, меня настигает скромное сообщение от Никеевой, передающей привет от того самого Серёжи. И вдогонку ещё одно: «Мы с ним только проснулись».

Именно тогда я понимаю, что Глеб стал ещё одним человеком, без разрешения пробившимся в мою жизнь. И удивительно легко смиряюсь с таким раскладом, сидя на том самом диване и в том самом углу, где много лет назад появился первый незваный гость, своими красивыми обещаниями и широкими жестами лишивший меня сестры.

С Глебом мы изредка переписываемся. Обычно три-четыре нейтральных сообщения, какие-нибудь новости или предложения на будущее, но такое ненавязчивое внимание становится неожиданно приятным и помогает развеивать меланхолию, непременно накатывающую в родных стенах.

Меня магнитом тянет в родной городок, но оказываясь на месте, находит какое-то непонятное, необъяснимое отторжение всего, что должно навевать уютную ностальгию. Тошнит от скрипящей двери шкафа в нашей с Ксюшей бывшей спальне, от вытоптанной травы за гаражами, где до сих пор учатся курить, от маленького фонтана на центральной площади с неизменным музыкальным сопровождением весёлого детского визга. От свежего воздуха и пения птиц на рассвете кружится голова. Тонкая полоска песка вдоль местной реки до крови царапает ступни. Сигаретный дым ночами пробирается через открытую форточку и щекочет кончик носа, не давая спать.

Я улыбаюсь бабушке и рассказываю, как отлично всё получается. А хочу рассказать хоть кому-нибудь, как сильно устала. Здесь я сама не своя, и больше не чувствую себя дома. Но и в Москве – тоже. Кажется, будто выбежала вечером в магазин и потерялась где-то на полпути.

Возвращаюсь в столицу с тяжёлым багажом из сомнений, который за неимением ручки и колёсиков приходится постоянно таскать на себе. Изматываюсь и надрываюсь, но ничего не выбрасываю, не подвергнув тщательному анализу.

Никаких импульсов. Всё должно быть рационально и логически обосновано, иначе мир развалится на части и погребёт меня под обломками.

Остаток лета мы видимся с Глебом и его компанией чуть ли не каждые выходные, и я оправдываю это в первую очередь тем, что большинство его друзей старше нас всего на пару лет. Смешно, ведь мне самой больше пришлось бы по нраву поворчать на скамейке с пенсионерами, и в особенно шумные вечера я просто сижу, забившись в самый дальний угол и заинтересованно наблюдаю за всеобщим весельем. Глеб обычно сидит где-нибудь неподалеку, хмурится и курит, чем располагает к себе всё больше и больше.

Он вообще мне очень нравится: по-мужски степенный и флегматичный, с лёгкой иронией к происходящему вокруг и подкупающей леностью. На контрасте с моими гиперактивными сверстниками, из которых гейзером хлещет сарказм и эмоции, он выглядит как мудрый и увереный глава прайда среди резвящегося молодняка.

Отношения у нас складываются странные. Этакая неполноценная дружба, потому что в общении между нами неизменно чувствуется напряжённость и недосказанность, заметная даже со стороны. Вика утверждает, что причина тому в его влечении ко мне, подтверждая свои догадки любимым замечанием о том, что за всё время мы ни разу не видели и не слышали ничего хоть об одной пассии Глеба. На её вопросы про личную жизнь он лишь отшучивается тем, что «слишком стар для этого дерьма».

В предположения подруги я верить упорно не хочу. Нет, Глеб, конечно, отлично вписывается в шаблон мужчины мечты, но именно здесь моя отлаженная программа мышления зависает и выдаёт ошибку за ошибкой. Потому что не влечёт. Меня вообще ни к кому не влечёт, и хоть порой на первый план выходит обычное желание секса, но по-настоящему довериться не хочется никогда.

Словно однажды я уже сделала так и обожглась слишком больно.

Серёжа вылетает из жизни Никеевой неожиданно, и по стечению обстоятельств мы оказываемся странной компанией из трёх одиноких людей, собравшихся в половину одиннадцатого вечера в кофейне неподалёку от нашего с Викой нового места работы. Она что-то устало бормочет, прерываясь на жалобные всхлипы и рассуждения о превратностях судьбы, потом начинает злиться на неловкие попытки Глеба подобрать успокаивающие слова. Видимо, как раз в этот момент вспоминает, кто именно свёл её с тем козлом.

– Отпусти ситуацию. Искусственное накручивание личных страданий никак тебе не поможет, – отзывается Глеб, теребя в руках открытую пачку сигарет. Выглядит задумчивым, напряжённым и слегка раздражённым, что не вяжется с его обычным настроением.

– И как много ты знаешь о личных страданиях? – огрызается Вика, хотя и сама понимает, как он прав. Наверное, от того и бесится, ведь с Серёжей их не связывали ни искренние чувства, ни устоявшаяся привязанность, – лишь общее неплохо проведённое время.

– Вполне достаточно.

– Какую меру ты считаешь для себя достаточной?

– Например, спать с женой своего лучшего друга, – холодный тон обманчиво отводит внимание от сути, повисающей над нашим столом мутной дымкой сожаления. Глеб отпивает кофе из кружки и оглядывает зал равнодушным взглядом, позволяя как следует распробовать правду на вкус.

Острый и пряный, с лёгкой горчинкой послевкусия.

Вика всем своим видом выражает сочувствие и грусть, каждую последующую встречу встречая Глеба с таким лицом, будто он признался, что болен раком. Я раздражаюсь и одёргиваю её раз за разом, но помогает это всё равно ненадолго, потому что для неё такие отношения даже хуже неизлечимой болезни. От той хотя бы умрёшь, настрадавшись вдоволь, а с исполосованным сердцем придётся как-то жить.

Время идёт неторопливо, чётко выверенным шагом, деловито держит руки в карманах длинного плаща. Останавливается на мостовой, смотрит на раскидистые кроны деревьев и вдыхает свежесть августовской ночи, ещё удерживающей летнее тепло. Слегка ёжится, попав под сентябрьский дождь, приподнимает воротник, чтобы колючие капельки не забирались за шиворот. С упоением ворошит ботинком кучку сухих листьев, сгребённых дворником с дороги, разглядывает жёлто-коричневую жухлую массу, оставшуюся от былой красоты к концу ноября. Воровато оглядывается по сторонам и, открыв рот, быстро ловит на кончик языка мятную крошку первого декабрьского снега, смакует её, улыбается.

Я только чертыхаюсь, каждое утро внося в рабочую программу текущее число. Коллеги из финансового отдела успеют раз пять выбежать на перекур, в бухгалтерии опять погрызутся, сидящая за соседним столом Вика грустно заметит, что в её фантазиях всё выглядело значительно интересней, и уже наступит обед. Заваренный в полдень кофе остынет, прежде чем спохвачусь и отхлебну несколько глотков, а к вечеру останется наполовину целым и покроется сверху противной плёночкой, как в лужах от бензина. День закончится, подгоняемый толпой метро и наступающей на пятки рутиной.

Ответить на вопрос, нравится ли мне работа в офисе, я бы не смогла. Вечерами не хотелось об этом думать, а с девяти и до шести по будням у меня не получалось отвлечься на какие-то ненужные размышления даже на пару минут. Мы до сих пор числились на испытательном сроке и являлись не более чем демонстрацией широкой души директора компании, придумавшего отобрать несколько перспективных молодых специалистов и подселить их в аквариум с пираньями, дабы полюбоваться, сможет ли юность и изворотливость одолеть выработанный годами опыт.

Нас оказалось трое: я, Вика и Юля, с отличием окончившая МГУ. И всё, что нам полагалось делать, сидя за наспех втиснутыми в дальний угол столами и эстетически прекрасными белоснежными ноутбуками с яблочным логотипом, это выполнять подобранную руководителем отдела работу. Например, переносить данные из бумажных таблиц в электронный вид, или перепроверять приход и расход денежных средств, датированный пятью, семью, а то и десятью годами ранее. Ненужное, бесполезное, утомительное занятие, в котором я погрязла прежде, чем начала замечать: порой цифры действительно не сходятся.

Впрочем, ответственная за нас, Лариса Ивановна, смотрит на меня с сочувствием, будто внезапно поняла, что меня забыли предупредить: голову включать не обязательно, можно просто стучать весь день по клавишам и начать нормально питаться, а не грызть сушки из-под стола, не желая вливаться в коллективные обеденные посиделки отдела на кухне. Я киваю в ответ на «раньше плохо вели документацию», хмурюсь на «данные вписывали порой только постфактум, оттуда и неразбериха» и давлюсь своим ехидством на «можете не сомневаться, в целом там всё правильно».

Правильно? Примерно как наспех выученная нерадивым двоечником таблица умножения, где пять на пять выходит, отчего-то, упрямо восемнадцать.

– Маша, как насчёт встретиться сегодня вечером? – голос Глеба звучит странно, пока я прижимаю телефон к уху плечом, таща внушительных размеров стопку бумаг из архива к себе на стол. До конца рабочего дня два часа, Вику отправили с документами в офис дочерней компании, сравнив её ценность как сотрудника с должностью курьера.

– Я пас. Очень утомительный день, – на автомате отвечаю, даже не задумываясь над смыслом прозвучавшего предложения. – И Вику отослали к чёрту на кулички, не знаю, когда она вернётся.

– Я ей уже звонил, она сказала, что не сможет. Давай всего на час? Я за тобой заеду, – настаивает Глеб, вызывая тем самым желание противиться ещё сильнее. Настроение опускается ниже привычной отметки, когда взгляд скользит по предпраздничной бутафории на рабочих столах.

– Давай как-нибудь потом.

– Я хотел познакомить тебя с ребятами. И не надо сейчас ворчать, что ты об этом не просила. Час похмуришься в приятной компании и домой, – в его голосе виноватые нотки, которые я, анализируя последнюю встречу, воспринимаю по-своему.

– Тебя до этой восхитительной идеи Вика надоумила?

– Если честно, то да. Выела все мозги. Давай ты приедешь, а потом просто расскажешь ей, что у всех оказалось плохое чувство юмора или очень маленький член? – усмешка Глеба прорывается через наполовину прикрытый рукавом блузки динамик, сливаясь в один звук с моим злобно-обречённым стоном.

Кусок старательно развешанной по офису блядско-сверкающей мишуры цепляется за каблук и мне впервые за пару лет хочется выпить. Чтобы пережить этот испытательный период и не опуститься в собственных глазах. Чтобы вынести ещё один Новый Год без семейных и дружеских застолий, запаха мандаринов и пафосно выряженной ёлки. Чтобы перетерпеть и подождать, пока эта паутинка, затягивающая сердце тоской, свалится или отключит его ко всем чертям.

Может, на самом деле у его друзей нормальное чувство юмора. И член тоже окажется хотя бы средних размеров. А спонтанный, ни к чему не обязывающий секс сойдёт за впервые преподнесённый себе подарок и внесёт в ледяную обыденность зимних дней хоть малую толику чего-то жизненного?

– Первый и последний раз, Глеб. Всё же на случки таскают породистых сук, а я до этого не дотягиваю, – улавливаю шокированный взгляд курносой женщины из отдела, совсем не радостной от того, какую часть разговора вышло застать. Сваливаю бумаги на стол и сбрасываю звонок сразу, как хриплый мужской смех заканчивается.

Одёргиваю вниз юбку, постоянно ползущую к талии при ходьбе, совсем не грациозно падаю в казённое офисное кресло и впервые за все месяцы работы залпом допиваю остатки кофе. На языке остаются крупинки не растворившегося сахара, которые так и хочется выплюнуть прямо себе под ноги.

Я говорю себе, что всё будет хорошо. Снова и снова. Пока не начинаю в это верить.

***

Вызов сброшен.

Глеб стягивает со своего лица улыбку, от которой сводит скулы. Делает недовольную мину, разглядывает улицу через лобовое стекло своего родного Лексуса. Идёт лёгкий снег, плавящийся от соприкосновения с прогретой поверхностью машины и размывающий очертания предметов до неузнаваемости.

Искажённый мир. Жёлтые пятна фонарей на тёмно-сером полотнище дорог, домов и людей. Блики ярких цветов с вьющихся повсюду гирлянд. Какие-то точки, летающие перед глазами.

По привычке тянется к ремешку дорогих часов, намереваясь их снять, но замирает и усмехается. В этом больше нет необходимости.

Набирает нужный номер. Не успевает пройти и один гудок, как раздаётся напряжённое «да?».

– Всё нормально. Я её привезу, – сообщает собеседнику, не скрывая раздражения и недовольства. Прикрывает глаза. Не набирается смелости, а ищет компромисс с собственной совестью. – Но я всё ещё против того, что ты задумал, Кирилл.

========== Глава 3. ==========

По дороге мы молчим. Глеб задумчив и напряжён, у меня внутри начинает нарастать тревога, которую оправдываю тем, что не привыкла выезжать куда-то без Вики. Она всегда помогает обуздать мою нелюдимость и смягчить грубость, невольно проявляющуюся в общении с незнакомыми людьми.

Не могу скрыть своего удивления, когда мы подъезжаем к ночному клубу, в начале вечера и без толпы посетителей функционирующего как обычный бар с очень громкой и навязчивой музыкой. Не успеваю задать Глебу ни один из тут же возникших вопросов, как он сам поясняет:

– Один из наших ребят крышует этот клуб и нам здесь всегда наливают за счёт заведения, – он достаёт пачку сигарет и, только ступив на похрустывающую на обочине корочку снега, сразу затягивается. Переводит на меня взгляд, раздумывает о чём-то и внезапно отбрасывает наполовину не докуренную сигарету. – Лучше пойдём. А то часа через два здесь будет уже не протолкнуться.

Волнение расходится по телу струйками солёной воды, под которой стягивает кожу и пощипывают маленькие ранки.

Лучи голубого неона назойливо мигают внутри клуба, отражаются от стеклянных изломов стен и сплетаются в сложные геометрические конструкции. Под ними прозрачный пластик столов и стульев мерцает безвкусным перламутром, а лица персонала с натянутыми дежурными улыбками кажутся скроенными по одному шаблону силиконовыми масками. Пока воздух не успел пропитаться табачным дымом, ощущается настойчивый сладкий ароматизатор.

Меня не покидает чувство, что расставленные за спиной бармена бутылки тоже окажутся пластиковыми подделками, наполненными подкрашенной водой. Но когда услужливо поставленный передо мной стакан касается губ, во рту оказывается вкус самого настоящего апельсинового сока с горчинкой мартини.

– Маш, это Женя, мы учились вместе, – друг Глеба мнётся и озирается вокруг, выдавая поведение человека, который явно впервые оказался в подобном заведении. – Поболтаете немного? Мне надо отойти позвонить по работе.

Мы оба провожаем его спину взглядом. Женя растерянным и осуждающим, я – с зарождающимися подозрениями о том, что готовит мне этот вечер.

– Вы не часто видитесь с Глебом? – озвучиваю первую пришедшую мысль и избавляю нас от нескольких некомфортных минут, которые могли быть потрачены на попытку завести какой-нибудь формальный разговор.

Женя выглядит приятно-обычным. Простым и потрепанным жизнью, что особенно бросается в глаза после ежедневного созерцания работающих в нашем офисе мужчин, самомнение которых подпирает небесный свод, а основные проблемы сводятся к выбору наиболее гармонирующей с костюмом расцветки галстука.

– Пару лет уж не встречались. Работа всё… ну, сама понимаешь, – он запинается, делает несколько жадных глотков пива, и начинает говорить. Много, долго, с надрывом, словно только и ждал подходящего человека, чтобы излить душу и выплеснуть ощущение собственной неполноценности от утомительной и низко оплачиваемой должности участкового, не складывающейся личной жизни и пугающих перспектив загнуться раньше, чем получится хоть раз вкусить сладость сбывшейся мечты.

Я, честно, перестаю его слушать очень быстро. Даже головой не киваю, чтобы из соображений приличия изобразить заинтересованность. Люди вроде него меня угнетают – в них слишком многое указывает на то, каким станет моё будущее.

Между нами около десяти лет разницы, а у меня уже раздражающая работа, длительное воздержание и порой всплывающий вопрос: для чего я всё это делаю? Отличие лишь в том, что мне хватает мозгов, – или не хватает смелости, – высказать это первому встречному.

– Глеб тоже поднялся. Большой начальник стал, а был таким раздолбаем! Кто бы тогда подумал, как в итоге выйдет, – я напрягаюсь, цепляюсь за его слова и сопоставляю со всем, что знаю о Глебе. Снова и снова. Откидываю лишнюю информацию, отключаю эмоции, завязанные на симпатии к нему. Только факты, которые, как назло, и не думают сходиться, совсем как цифры в надоевших рабочих отчётах.

Оглядываясь по сторонам я замечаю, как Глеб говорит что-то одному из охранников и, дождавшись ответного кивка, уверенно скрывается за дверью с вывеской «только для персонала». Тревога нарастает и я мысленно перебираю возможности уйти прямо сейчас и не вызвать подозрения раньше времени.

Я хочу убедить себя, что все странности этого вечера лишь в моей голове. В стремлении оборвать любые связи раньше, чем они плотно укоренятся и принесут боль, прорастут наружу маленьким нежизнеспособным ростком привязанности. В страхе снова доверить и оказаться преданной. В желании просто найти повод, чтобы сбежать не от проблем, нет, – от себя настоящей.

Пытаюсь дышать ровно и изо всех сил сдерживаю импульс исчезнуть немедленно, пока в череде откровений малознакомого мужчины не улавливаю знакомое имя.

Валера. Валера, Валера, Валера…

Капелька холодного пота скатывается вниз вдоль позвоночника. Замечаю, что настолько жарко, кажется, только мне одной.

– Валера? Кажется, будто Глеб нас как-то знакомил. Они ведь работают вместе? – вру, глядя на то, как исходящая от музыки вибрация волнами расходится по поверхности коктейля в моём стакане, будто кто-то умело пустил по оранжевой глади блинчики.

Память подбрасывает мне образ высокого худощавого парня, чуть сгорбившегося у самой кромки воды. Ветер нежно перебирает волнистые каштановые пряди, забирается под свободную выцветшую футболку и поглаживает предплечья с хаотичным рисунком вен, проступающих от напряжения в руках. Небольшой взмах и камень, прежде зажатый в ладони, резво скачет почти до середины реки.

Только у него всегда получалось делать это так… хорошо. Красиво. Эффектно.

«Развлечение для нищих», – оправдывался перед нами Кирилл, доставая из песка новый камушек. Наверное, тогда он и представить себе не мог, какие развлечения найдёт для себя с появлением денег.