Текст книги "Ложные надежды (СИ)"

Автор книги: Нельма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

Мы не были в восторге от нового соседа, обосновавшегося на раскладушке в гостиной. Первые дни находиться вечером в одной квартире вообще казалось каторгой. Разговор не клеился. Пришлось резко отвыкать от привычки пробегать от спальни до ванной в одних трусах или оставлять пачку прокладок прямо на стиральной машине. Кирилл же помимо обучения в колледже ещё и умудрялся подрабатывать где-то вечерами, поэтому по будням, к счастью, встречались мы не часто.

За время зимних каникул как-то незаметно начали общаться, притёрлись, свыклись с новым образом жизни и новым человеком в доме. Он оказался спокойным и рассудительным, не цеплялся к нам даже за спиной у бабушки, напротив, как будто искренне старался понравиться и боялся сделать или сказать что-то не то. Спустя месяц мы узнали, что их с матерью квартира уже выставлена на продажу и тогда окончательно откинули надежды о том, что завтра утром он всё же решит вернуться к себе домой.

А потом Кирилл внезапно стал для нас родным. Бабушка искренне за него переживала. Я перестала стесняться с ним разговаривать. А Ксюша, кажется, немного в него влюбилась и, кажется, это было немного взаимно.

Он таскал из магазина тяжёлые сумки с продуктами, менял постоянно лопающиеся лампочки и бегал выбрасывать мусор. Чистил картошку и дожаривал котлеты, о которых бабушка частенько забывала, уходя поговорить с соседкой. Помогал Ксюше накрывать на стол и мыть посуду. Даже засиживался со мной в гостиной допоздна, помогая подготовиться к очередному тестированию, или контрольной, или олимпиаде, на которые меня гоняли чуть ли не каждый месяц.

Зайцев разваливался на своей раскладушке и монотонно зачитывал мне вслух один за другим вопросы из тестовых книжек, еле заметно кивал головой, услышав ответ. И только изредка он опускал раскрытую книгу на грудь и расплывался в счастливо-довольной улыбке, прежде чем протянуть: «Неправильный ответ!» Я смущалась, краснела, злилась и мямлила что-то неразборчивое, воспринимая каждый подобный случай как личное оскорбление, смертельную обиду и вечный позор.

Если честно, я была уверена, что очень сильно его раздражаю, хоть он ничем открыто этого не показывал. Просто чувствовала что-то такое в том, как он ко мне обращался, как в ходе непринуждённого общения в компании Ксюши и её друзей мог неожиданно спросить моё мнение, как задумывался, потирая подбородок, и интересовался, как бы я поступила в той или иной ситуации. Словно пытался нащупать слабое место, дожидался того момента, когда можно будет снова выкрикнуть коронное «неправильный ответ» и поставить зазнайку-малявку на место.

Свои предположения и ощущения я держала при себе. Старалась избегать его, насколько это получалось, и радовалась, когда они с Ксюшей часами болтали вдвоём, напрочь забывая обо мне.

Весна в том году была поздняя. В конце апреля только начинало теплеть, и таявший на крыше нашего дома снег учащённо барабанил каплями по железному карнизу, мешая спать. Несколько дней я бродила по квартире ночами, запиралась на кухне и читала, или просто подолгу смотрела в окно, сидя на расшатанной табуретке как птичка на жёрдочке. Неуклюжая, пухлая птичка, которой никогда не суждено летать. Самая приземлённая и рациональная птичка в мире, не научившаяся даже мечтать о чём-то большем.

Тогда меня съедала изнутри тревога, непонятное и лишь отчасти знакомое чувство чего-то нарастающего и до боли давящего под рёбрами. Я слышала, как Кирилл выбегал покурить на лестничную площадку по несколько раз за ночь, и в такие моменты притихала, как мышка, боясь встретиться с ним тет-а-тет. Понимала: грядёт что-то, с чем не получится справится с помощью привычной мне системы координат.

Это случилось в воскресенье, третьего мая. Не помню, как и из-за чего я проснулась с рассветом, но копошась в шкафу умудрилась разбудить ещё и Ксюшу, поэтому в гостиную мы с ней вышли вместе. Увидев, как уже одетый в уличную одежду Кирилл быстро складывает в рюкзак какие-то документы, я сразу догадалась, что именно случилось. Задействовала логику. Почувствовала?

– Тебя опять на смену вызвали. Ну сколько же можно, выходной ведь, – зевая и потирая глаза пробормотала Ксюша. После сна она всегда плохо соображала, а накануне мы ещё поздно легли. Если бы не все эти факторы, она бы точно поняла. Когда он развернулся к нам с поджатыми в тонкую линию губами и долго-долго молчал. Когда смотрел на неё, с тяжёлым вздохом рухнувшую в кресло и пробормотавшую о том, как хочется спать. Когда заметил, как я неуверенно застыла в дверном проёме с испугом на лице.

Она бы тоже всё поняла, если бы тогда встретилась с ним глазами, потому что его взгляд выражал такую пустоту, заполнить которую может не хватить и целой жизни.

А у меня так по-дурацки крутилось в голове, как заевшая пластинка: «Неправильный ответ. Неправильный ответ, неправильный ответ, неправильный ответ, неправильныйответ…»

Он не отводил от меня взгляд очень долго, даже слишком, так что в другое время уже несколько раз стало бы неловко и захотелось убежать. Потом хмыкнул и впервые ответил ей злобно, с остервенением:

– Неправильный ответ, Ксюша.

В тот день его мать умерла.

========== Глава 2. ==========

– Может снова пострижёшься? Тебе было круто вот так, Машка! – холодные ладони с лёгким запахом сигарет тыльной стороной касаются шеи. Легонько улыбаюсь маячащей за моей спиной подруге самыми уголками губ. За два года нашей дружбы Вика уже успела выучить, что это означает самую мягкую и корректную форму не произнесённого вслух «отстань», поэтому только грустно вздыхает. – А может тогда мне вот так, коротко? Хочется перемен, каких-нибудь приключений…

Взгляд скользит по её густым красным волосам, достающим почти до поясницы, по серьёзному, задумчивому выражению лица, появляющемуся исключительно в пустяковых ситуациях. Улыбаюсь уже по-настоящему, искренне, чёрт знает какой по счёту раз мысленно спрашивая себя, как мы вообще могли сойтись? С моим-то отвратительным характером и целой армией агрессивно настроенных тараканов в голове.

– Если хочешь приключений, скажи своему куратору, что решила поменять тему диплома за три месяца до защиты, – я виновато пожимаю плечами, признавая за собой маленькую слабость к постоянному занудству и извиняясь за это, как умею. Поворачиваюсь обратно к мутному по краям зеркалу, висящему над раковиной в институтском туалете, и быстро провожу ладонью по русым волосам, отросшим уже до середины лопаток, по привычке хмурюсь, изучая собственное отражение.

С возрастом я стала больше похожа на Ксюшу. Не настолько, чтобы глядя на меня кто-то мог внезапно о ней вспомнить, но в целом даже… похорошела, что ли? Черты лица чуть заострились, стали выделяться скулы и округлые серо-голубые глаза, всегда широко распахнутые и от того придающие мне удивлённо-испуганное выражение, совсем не вяжущееся с твёрдым, жёстким и упрямым характером. Иногда, проходя мимо зеркала мне всего на секунду мерещится в нём отражение сестры, и это всегда пугает и вышибает из привычного равновесия до конца дня.

Скоро будет три года, как её убили, и я до сих пор понятия не имею, кто и почему. Три года прошло с того момента, как когда-то близкий человек вышвырнул меня среди ночи на обочину МКАД.

Сейчас все события той ночи кажутся какими-то ложными, чужими воспоминаниями, слишком реалистичным кошмарным сном, по ошибке отложившимся в подкорке как реальность.

Проносящиеся мимо машины, помятая сотка в кармане и стремящийся к нулю баланс на старенькой нокии. Отчаяние и злость, дикая злость, разрастающаяся внутри как раковая опухоль, метастазирующая во все жизненно важные органы. Бегущие по лицу слёзы. Никак не проходящее жжение в тех местах, которых касался Кирилл.

К счастью, моя прогулка вдоль МКАД оказалась не такой долгой, как предполагалось изначально. Уже минут через пятнадцать меня подобрала случайно проезжающая мимо машина ДПС, от сотрудников которой я сначала очень нелепо пыталась спрятаться в кустах, от страха перемахнув через отбойник с ловкостью, достойной стать сценой в каком-нибудь низкосортном боевике девяностых, что до сих пор крутили вечерами по местному телеканалу.

Бравый капитан Валера с истеричным смехом и слезами на глазах вытащил меня из ближайших зарослей, продержал на посту до утра, отпаивая крепким чаем с печеньем и настойчиво расспрашивая о том, как именно меня угораздило выбрать столь странное место для ночной прогулки. Рассказать правду я так и не решилась, на ходу сочинив душещипательную историю о неадекватном таксисте, который воспользовался наивностью впервые оказавшейся в Москве девушки, нагло обокрал меня и выбросил среди дороги.

После долгих бесплотных попыток добиться хоть каких-то подробностей смерти сестры ко всем людям в погонах я испытывала отвращение, презрение и вполне предсказуемое недоверие. Однако, именно Валера смог хоть отчасти пошатнуть моё заранее предвзятое к нему отношение, оказавшись одним из самых нормальных и приятных мужчин из всех, кого мне вообще доводилось встречать в своей жизни.

Впрочем, это не столько его заслуга, сколько особенности контингента в том городке, где я выросла и даже в областном центре, где училась в ВУЗе. Среди алкоголиков, отшибленных на голову футбольных фанатов местной сборной и затюканных с детства отличников находились лишь отдельно взятые бриллианты, сумевшие получить нормальное образование и найти подобие приличной работы на своей родине. Большинство же тех, кто желал себе нормальной жизни, уезжали в более крупные города при первой же возможности.

И пока Валера вовсю демонстрировал свои запасы чёрного юмора, травя шуточки про своих же коллег, и вёз меня с забранными из хостела вещами на вокзал, я зачарованно смотрела в окно. На сплетающиеся ленты развязок и взмывающие в небо эстакады, на стеклянных многоэтажных монстров, навязчивыми и уродливыми сорняками выросших среди стареньких уютных домиков, на ослепляющий под лучами весеннего солнца блеск золотых куполов храма Христа Спасителя и грязные тряпки поберушки, шныряющего между машинами в пробке прямо напротив. И поняла, что мне нужно в этот город.

Город ярких контрастов, затерявшихся в час-пик душ, больших надежд и оглушительных разочарований. Город, в котором роняют слёзы в стакан с элитным алкоголем, страдают над ровными дорожками снежка и задорно смеются, четвёртый раз заваривая пакетик самого дешёвого чая. Город, способный поднять тебя с колен или вышвырнуть в лужу грязи, дать многое и отобрать ещё больше. Город, где влюбляются и расстаются, строят крепкие семьи и изменяют, страдают от постоянства и наслаждаются беспорядочными половыми связями.

Решение переехать вышло спонтанным и немного диким. Опасным, учитывая озвученные мудаком – Зайцевым угрозы. Болезненным, вспоминая судьбу собственной сестры. Но единственным верным из всех мною принятых раньше.

На самом деле в моей жизни давно не было ничего, за что хотелось бы держаться. Образование в местном институте давали крайне паршивое, найти достойную подработку выходило с трудом, перспективы на будущее выглядели жалко и навевали скорее депрессию, чем предвкушение чего-то хорошего. Я существовала внутри маленькой муравьиной фермы, передвигалась по заранее протоптанным тупиковым дорожкам и поддерживала собственную жизнь только потому, что умирать молодой стало бы нерационально, хотя особенного смысла тянуть до старости уже не видела.

Вернувшись домой, первым делом сменила фамилию, отказавшись от обыденной Соколовой в пользу настолько же банальной Соболевой. Скрывала это даже от родной бабушки, единственного оставшегося в живых близкого человека. Причина была вполне проста: боялась, что Кирилл попробует меня найти, а мне хотелось максимально затеряться среди тысяч мечтателей, прибывающих в столицу.

Конечно, с возможностями и связями своего отца он наверняка смог бы отыскать меня быстрее, чем мне хотелось думать. Но для этого пришлось бы прикладывать усилия, которых я от него явно не заслуживала.

Только получив новый паспорт, я отправила запрос на перевод во все московские ВУЗы, где можно было продолжить обучение по выбранному экономическому направлению. Ждала ответа каждый день, подсчитывала свои небольшие сбережения и оставшиеся от Ксюши наличные и драгоценности, вшитые в подклад её чемодана, возвращённого мне из полиции только спустя несколько месяцев со дня убийства. Если подойти к тратам с умом, то общей суммы мне хватило бы на целый год даже с учётом аренды жилья. Всё складывалось просто отлично.

Вот только согласие на перевод не приходило. Ни через неделю, ни через пять. Я выписывала в ровные столбики все за и против, взвешивая, стоит ли бросать обучение сейчас, отучившись на отлично уже два курса, и надеяться найти что-то в Москве уже по факту? Может быть, другие и решились бы на такую авантюру, но для меня это становилось главным камнем преткновения.

Всё, что я могла и умела делать в этой жизни – учиться. Мои мозги были единственным рабочим инструментом, с помощью которого предстояло пробивать себе место под солнцем, потому что всех иных качеств – житейской хитрости, женской кокетливости или беспринципности, присущей выходцам из самых низов общества, – я от природы оказалась напрочь лишена.

Приглашение пришло всего за две недели до первого сентября. Ведущий ВУЗ страны, стипендия и место в общежитии. Мечта, в которую я долго не могла поверить. Трижды перезванивала по указанному телефону и уточняла все возможные нюансы, чтобы окончательно убедить себя, что это действительно случилось. Что у меня получилось.

Я собрала вещи за несколько часов. Как в дешёвой мелодраме поддалась порыву, ощущению грядущих огромных перемен и избавилась от двух главных балластов: косы до пояса и отношений с Пашей. Тем самым другом Ксюши, который признавался ей в любви бессчетное количество раз, писал стихи и посвящал песни, провожал из дома в школу и из школы домой. Тем самым Пашей, с которым они встречались несколько лет, с момента когда уехал Кирилл и до того дня, как Ксюша заявила, что скоро уезжает к нему в Москву.

Наши же с Пашей отношения зародились на основании злости, грусти и неразумного желания отомстить, не имея под собой даже намёка на взаимную симпатию. Наверное, именно поэтому на протяжении почти трёх лет мы изводили друг друга с таким извращённым остервенением, с каким хотели бы сделать больно совсем другим людям. И, честно говоря, я была настолько задушена этими отношениями, выкарабкаться из которых оказалось тяжелее, чем из трясины, что ухватилась за возможность трусливо сбежать из города как за свой единственный шанс избавиться от них.

К счастью, Паша воспринял как личное оскорбление тот факт, что я вслед за Ксюшей променяла его токсичную заботу на манящую столицу, и тут же разорвал со мной все связи. Заблокировал в социальных сетях, добавил в чёрный список на телефоне и с упоением рассказывал нашим общим знакомым, что именно ему удалось сорвать целку с обеих сестёр Соколовых.

Москва извинялась, подлизывалась и пыталась понравиться, будто безмерно стыдясь того отвратительного приёма, который устроила мне девятнадцатилетней. Москва подарила мне взбалмошную, весёлую и надёжную Вику, блестящие перспективы с будущим красным дипломом, благодарных учеников, которых я готовила к ЕГЭ по математике, и чувство собственной ценности.

– Поехали в бар после пар? – Вика тормошит меня за плечо и пытается разжалобить своим грустным взглядом. В такие моменты глаза у неё становятся огромными, как два бездонных колодца, и я как-то слишком быстро сдаюсь.

Ксюша делала так же. И глаза у неё были похожие, тёмно-карие, что вызывало недоумение у людей, мало смыслящих в законах генетики: как это у одной сестры глаза карие, а у второй – голубые?

– В прошлый раз ты рвалась станцевать на барной стойке, – укоризненно напоминаю ей, но вместо вины или смущения по лицу Никеевой расползается широченная довольная улыбка. Видимо сегодня она не ограничится одними словами. – Я сделаю вид, что с тобой незнакома.

– Машка, ты же будущий экономист! Лучше продавай мой номер телефона всем желающим, хоть отобьём часть потраченного на выпивку.

– Просто потрахайся уже с кем-нибудь и перестань искать себе приключения на задницу. Ну хочешь, я дам тебе номер Димы? Ты ему нравилась, – я затихаю под пристальным взглядом профессора и с удвоенным рвением вожу ручкой по девственным листам тетради, делая вид, будто записываю лекцию. Аудитория погрузилась в летаргический сон под монотонный бубнёж старичка с седой козлиной бородкой, не стесняясь зачитывающего нам параграфы прямо из учебника.

– Тюфяк твой Дима, а мне нужен альфа-самец, – шёпотом сообщает мне Вика, склоняясь к самому уху, и приходится зажимать рот ладонью, чтобы не рассмеяться. – И вообще, вот сама с ним и спи. Те несколько месяцев, что вы встречались, сделали тебя хоть немного довольной и расслабленной. Всё же женщине нужен рядом мужчина. Даже такой сильной и самодостаточной, как ты.

– Я не сильная и самодостаточная. Просто я – зануда, Вик. И скрывать это дольше, чем пару месяцев, всё равно не выйдет. А мужчинам нужно, чтобы им в рот заглядывали и восхищались круглосуточно, как грудничками: как ты хорошо покушал, долго поспал, весело погулял. Сам за собой воду пролитую попытался вытереть? Да лучше тебя на белом свете не найти! У меня так никогда не получится. И не уверена, что мне это вообще нужно.

– А мне нравится, как ты занудствуешь. Ты при этом такая мииииленькая, – лектор отвлекается на звонок по телефону и она тут же кладёт голову мне на плечо, грустно вздыхает несколько раз и игриво спрашивает: – Может быть, попробуем стать лесбиянками?

– Ладно, пойдём сегодня в бар, – нехотя соглашаюсь и сдержанно улыбаюсь, пока Вика пищит что-то про благодарность и вечную любовь. На душе так паршиво, что мне действительно нужно развеяться.

***

Чем ближе апрель, тем чаще колотится сердце. Начинает мучить бессонница, с которой не справляются даже выписанные доктором таблетки. Стучащие по карнизам капли и визг шин навевают нежеланные воспоминания, запрятанные в самые дальние уголки памяти, но всё равно умудряющиеся прорваться, проскочить, пробиться сквозь все выстроенные преграды.

Ближе к апрелю всюду мерещится опасность. Кажется, слишком часто на глаза попадается одна и та же машина. Знакомый силуэт всё маячит где-то в толпе и исчезает, стоит лишь моргнуть. По ночам приходится пробираться на крыльцо общежития и долго вдыхать пока ещё по-зимнему холодный воздух, скребущий лёгкие изнутри. Иногда это помогает успокоиться, иногда – нет. Я задыхаюсь, обхватываю себя руками и раскачиваюсь из стороны в сторону. Словом, делаю всё то, что положено типичному пациенту психбольницы.

Привычная и отлаженная программа даёт сбой, система не выдерживает перегрузки и все несохраненные данные слетают к чертям.

Но то, о чём хотелось бы забыть, не исчезнет. То вырезано прямо на сердце, зарубцевалось и огрубело, почти не болит. Но чувствуется всегда, каждый день, много лет подряд.

На утро всё проходит, оставляя в напоминание только саднящее от простуды горло. Не самая большая из проблем. Пугает только возможность того, что кто-нибудь увидит меня в подобном состоянии и будут проблемы, а вылететь из общежития за пару месяцев до получения диплома очень обидно.

В баре мы оказываемся вместе со школьной подругой Вики. Кристина выше нас на голову, красит волосы в выжженный блонд, флиртует как богиня и люто меня ненавидит. Если бы я выпила что-нибудь крепче апельсинового сока, наверняка осмелилась признаться ей, что иногда тоже люто себя ненавижу. Но вместо обескураживающей честности отвечаю прямым взглядом исподлобья и думаю о том, что правками к диплому займусь прямо сегодня. Придётся искать круглосуточный фастфуд по пути домой, чтобы купить себе кофе – здесь цены просто космические.

Обычно мы посещаем места попроще, но сегодня редкое исключение. На той неделе Кристина вытащила из кровати своего всем-на-зависть-идеального жениха какую-то девчонку и жаждет отмщения самым примитивным из всех женских способов: подцепить какого-нибудь мужика с впечатляющим экстерьером и должностью не меньше менеджера среднего звена из бизнес-центра неподалёку, чтобы случайно продемонстрировать его бывшему, выбросив в сеть пару-тройку совместных фотографий с двусмысленным содержимым.

Кристина отползает от барной стойки с пьяной улыбкой на малиновых губах и тремя коктейлями от «милых мальчиков вооооон в том углу». Мальчикам на вид под сорок, кожа лоснится сальным блеском, подчёркивающим их мерцающие похотью глазки, бесстыдно провожающие плотно обтянутую платьем задницу нашей искусственно бодрящейся подруги. Я с кислой миной сообщаю, что такими темпами ей удастся подцепить только гонорею, а никак не нового жениха, Вика как-то непринуждённо отшучивается, сбавляет напряжение и не позволяет нам сцепиться в очередной словесной битве, и ради приличия мне приходится всё же закрыть рот.

Обстановка бара шикарная: кожаные диваны и стулья с металлическими заклёпками, столы из красного дерева и алые лампы в стальных светильниках, расположившихся вдоль подчёркнуто ненатурально-бетонных стен. Узкие продолговатые окна под самым потолком, фальш-балки с небрежно намотанными на них чёрными жгутами проводов, кирпичная кладка за спиной у бармена с изобилием пирсинга на лице. Популярный нынче индастриал, отыгранный в самом классическом, даже слегка скучном, исполнении.

Общая картинка приятно ласкает взгляд, уставший от казённых стен институтского общежития. Старые рок-шедевры в блюзовой обработке спускаются вибрацией вниз по стенам и растекаются по полу. Судя по всему, завсегдатаями этого заведения являются люди, стоящие на несколько ступеней выше по социальной лестнице, чем изначально предполагаемые офисные работники. Помещение наполняется женщинами с гроздями золота на теле и мужчинами, глаза которых на раз сканируют цену окружающих; становится душно от смешивающихся воедино парфюмов и сливающихся в раздражающий шум голосов.

Я жалею, что согласилась прийти. В одном Кирилл был прав: Ксюша наследила в этом городе достаточно, чтобы мне до конца дней своих пришлось бояться случайно встретить её старых знакомых. Шансы того, что меня как-то свяжут с ней, близятся к нулю, но любой просчёт может стоить мне жизни.

Все эти вылазки в бары или клубы вообще не для меня. Я не курю, пью редко и мало, не умею веселиться и расслабляться, тем более среди толпы. Наверное, сказывается детство в захолустном городке, мало чем отличающимся от деревни и по количеству жителей, и по тому, сколько подробностей твоей личной жизни мгновенно становятся известно всем по соседству: ты только бежишь домой окрылённая предложением Стёпки сходить в кино, а Клавдия Васильевна из третьего подъезда уже доверительно шепчет тебе на ушко, что на прошлой неделе Стёпа водил в кино Алину, а на позапрошлой – Майю.

Привычка оглядываться на мнение большинства проникает под кожу и обосновывается в мышцах, действует как внушительная доза ботулотоксина: замораживает улыбку, когда кто-нибудь искромётно шутит в попытке познакомиться, и вызывает полный паралич, если зовут на танец.

Поэтому я только вжимаюсь спиной в стул и настороженно оглядываю присутствующих. Кристина опустошает страшно представить какой по счёту стакан, бормочет что-то наподобие «он поймёт, кого потерял!» и с поразительной для пьяной девушки прыткостью сливается с разношерстной толпой у барной стойки. Вика испуганно округляет глаза и отправляется на её поиски, и мне приходится в одиночку давиться своими желчными комментариями.

Вечер становится откровенно отвратительным. Мне по-человечески очень жаль Кристину, и мотивы её дурных поступков вполне ясны: они заговорщически подмигивают моим прошлым ошибкам, смеются над показным цинизмом в суждениях и возмущённо цокают языком, стоит лишь заикнуться о самооценке. Но подрабатывать нянькой для взбалмошной пьяной девицы так себе удовольствие, особенно принимая во внимание наши натянутые отношения.

Мне хочется поскорее вернуться в свою уютную каморку с ни разу не шикарной обстановкой и судьба благородно помогает мне в этом, с барского плеча подкидывая взлохмаченную и заламывающую руки Никееву.

– Кристину куда-то уводят. Что нам делать? – паника сквозит в её обескровленном лице и дрожащем голосе, а шёпот в начале предложения к концу переходит почти в крик. Я чертыхаюсь со злости, хотя подсознательно ожидала чего-то подобного под конец.

Что нам делать? У меня возникает очень много предложений! Заочно поздравить эту идиотку, что сегодня у неё точно будет незабываемый секс. Напомнить ей, чтобы не забыла сделать фотки для бывшего. Порадоваться, что это не мы умудрились так нажраться.

Мысленно проклинаю Кристину, сжимаю кулаки и скриплю зубами от раздражения, но подхватываю куртку и бегу вслед за Викой. На ходу не могу придумать ни одной разумной идеи, как мы будем её вытаскивать, да и захочет ли она сама уходить в нынешнем состоянии – тоже большой вопрос.

Парней трое. Завидев нас, они переглядываются и ухмыляются, быстро смекнув, что расклад на грядущую ночь выходит просто идеальный. От страха меня бросает сначала в жар, потом в холод, и фланелевая рубашка мигом прилипает к влажной от пота спине. Улизнуть от них будет тяжелее, чем от невменяемого после посиделок с друзьями Паши, и просто запереться и переждать беду в комнате уже не получится.

Они все как один смуглые, черноволосые и кареглазые, невысокие и жилистые, но иллюзий о том, что мы бы смогли с ними справиться, не возникает. Взгляд оценивающе пробегается по аккуратным стрижкам, гладковыбритым щекам, начищенным до блеска туфлям, кашемировым пальто и кожаной куртке, цепляется за надпись Ральф Лорен, вышитую на свитере того, кто по-хозяйски обнимает за талию безвольно повисшую Кристину. Значит, угрожать им тоже не стоит.

– Можно мы заберём её домой? – киваю в сторону Кристины, кажется, вообще не соображающей, где она, с кем и что происходит. Её остекленевший взгляд упирается во влажный от подтаивающего снега асфальт, а я до боли впиваюсь ногтями в собственные ладони, не позволяя себе потерять самообладание и поддаться страху. – Мы обещали вернуть её мужу целой и невредимой. Он будет нервничать.

Вру легко и быстро, без запинки, даже не задумываясь. Способность ловко генерировать ложь стала моей новой жизнеобеспечивающей функцией. Не называть имён, не сообщать никому личные подробности, не распространяться о своей семье – элементарные правила безопасности, которым я следовала, параллельно выдумывая своё прошлое по мере поступления вопросов о нём.

Научиться складно врать оказалось не так-то и сложно. Думаю, намного проще, чем научиться заново ходить после страшнейшей аварии, а даже это оказывается под силу многим людям.

– Так поехали с нами, милашки. Вы присмотрите за ней, а мы за вами, – они дружно хохочут, ещё раз переглядываются, безмерно довольные собой, делают несколько шагов в нашу сторону. Чувствую, как на моём предплечье сжимаются пальцы стоящей рядом Вики. Не нужно никаких слов, чтобы догадаться, как сильно она корит себя за всё это дерьмо, в которое мы почти добровольно только что вляпались.

На удивление её руки не дрожат ни от страха, ни от холода. Хотелось бы мне надеяться, что она сможет придумать что-нибудь дельное, но сейчас не самое подходящее время для самообмана. Выбор вполне прост: бросаем Кристину и убегаем, или едем с ними и молимся, чтобы нас просто выебали и отпустили.

– У неё недавно выкидыш был. Три дня назад выписали из больницы. Ей очень надо домой, – настаиваю на своём, не сдвигаясь в места, пока двое из парней подходят на расстояние вытянутой руки. Вблизи замечаю, что им скорее лет тридцать, и назвать их парнями даже мысленно больше не выходит.

Рассчитываю только на их брезгливость. На то, что станет противно. Хотя по услышанным когда-то от Ксюши рассказам догадываюсь, что подобным людям может быть противно только добровольно отказаться от того, что само упало в руки. Вряд ли за последние три года в кругу обладателей платиновых карточек расцвели нравственность и сострадание.

– Мы её утешим. Да, ребят? – они кивают и посмеиваются, самый говорливый вытягивает к нам руку, почти галантно предлагая за неё взяться то ли мне, то ли Вике. Уверена, ему пойдёт любая. – Ну же, поехали, милые дамы.

Заглядываю ему через плечо и встречаюсь взглядом с Кристиной. Та, кажется, успела слегка протрезветь и теперь смотрит на нас загнанным зверьком, безуспешно стараясь отодвинуться подальше от цепко ухватившегося за неё мужчины. Ненавижу её в несколько раз сильнее, чем в начале этого вечера, и не постеснялась бы сказать, что виновата она сама.

Но бросить не могу.

– Да что-то не хочется нам с вами ехать, ребята. Извините уж, – бормочет Вика, но назад тоже не отступает. Мы ведём себя очень неосторожно, позволяя им стоять слишко близко, но у меня ноги будто приросли к асфальту. Пытаюсь убедить себя, что ничего страшного не случится. Если вести себя покладисто и не глупить, нам ничего не сделают. В целом, весь мой прошлый сексуальный опыт тоже удачным не назовёшь, – может и разницы не почувствую?

До сих пор протянутая смуглая рука с массивными золотыми часами на запястье кажется занесённым домокловым мечом. Чувствую, как он стремительно начинает опускаться на наши головы и еле останавливаю себя от того, чтобы испуганно зажмуриться.

Рядом с нами очень резко тормозит машина. Шины проскальзывают по мокрой дороге и этот звук отбрасывает меня в бездонный омут памяти и страхов. Паника, тщательно сдерживаемая ещё с того момента, как мы выбежали из бара на улицу, застигает меня врасплох и больно бьёт под дых, мешая нормально дышать.

Мне страшно посмотреть в сторону. На секунду кажется, что там Кирилл. И я презираю себя за то, что эта мысль не вызывает у меня должного отторжения.

– Что здесь происходит? – голос мужчины незнакомый, громкий и с властными нотками, приятной слуху хрипотцой. Он подходит неторопливо, обводит взглядом нас с Викой, буквально вжавшихся друг в друга, потом наших настойчивых ухажёров, заглядывает за их спины, где уже в открытую шмыгает носом Кристина.

Незнакомец выглядит в точности так, как и положено внезапному спасителю: под два метра ростом, широкоплечий и статный, с короткими тёмно-русыми волосами и суровым взглядом, только что не метающим молнии и не прожигающим злодеев лазерным лучом. Не сказать, что безупречно красив, но черты лица правильные и гармоничные, идеально подходящие образу защитника обиженных и угнетённых. Есть что-то грубое, агрессивно-брутальное в его точёных скулах, остром подбородке и сурово поджатых тонких губах.