Текст книги "Ложные надежды (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)
– Ну же, не бойся, – шепчет он снова сладко-сладко, нежно обводит ладонями контуры её тела, подталкивая лечь спиной на диван и перемежая пугающие слова с жадными поцелуями в шею. – Всё будет хорошо, я обещаю.
Тело под ним напрягается и покрывается мурашками, и это заводит. Только взгляд совсем не тот: настороженный, с плескающимся в расширившихся зрачках страхом. Не хватает томления, вожделения, той подкупающей преданности, с которой на него смотрели когда-то, разрешая всё на свете.
– Ты же мне доверяешь, зайка? – смотрит прямиком в её глаза и парализует своим тёмным взглядом, не позволяя отступить.
И она громко сглатывает слюну и силится улыбнуться, хотя уже не выходит: на лице появляется гримаса ужаса и отвращения.
– Конечно же доверяю.
…
– Ты же мне доверяешь? – он треплет её по щеке, смазывая слёзы, и еле удерживается от того, чтобы тут же вытереть мокрые пальцы об свою одежду.
– Конечно же доверяю, но…
– Никаких «но»! – говорит решительно и очередной раз оглядывается по сторонам, боясь, что кто-нибудь заметит их вместе. Если родителям донесут, он сильно от них отхватит, но уехать от неё просто так, молча, показалось ужасно неправильным. – Зай, всё будет хорошо. Они вспылили, потом отойдут и всё наладится. Ты же знаешь: всё, что сейчас говорят, просто слухи.
Она кивает часто-часто, и беспрестанно бегущие слёзы мелкими брызгами разлетаются вокруг. Тянется к нему навстречу, но он перехватывает её лицо ладонями и заставляет смотреть глаза в глаза, чтобы не позволить к себе прикоснуться.
Она была такая… неземная. Волшебная. Девочка-принцесса, девочка-мечта, девочка-воздушный зефир, по которой пускали слюни все мальчишки. А добился её именно он. Завоевал, сделал всё возможное, чтобы она любила его так же фанатично, как многие другие любили её.
Ничего общего с этой заплаканной, опухшей девчонкой, что стоит сейчас напротив. В какой-то несоразмерно огромной вязаной кофте, по-видимому, призванной скрыть торчащий живот, но только придающей ей ужасно убогий вид. Фигура поплывшая, как у амёбы из школьного учебника, волосы спутанные, глаза и нос ярко-красного цвета, и обкусанные губы дрожат.
Нет, вот это нечто, перепачканное слезами и соплями, вызывало в нём только жалость и брезгливость.
– Ты завтра уедешь. А как же я?
– Ну Ленок, ты же знаешь, родители так решили. Я обязательно с ними поговорю, и тогда вернусь за тобой, ладно?
– За нами, – то ли поправляет, то ли спрашивает она, опуская взгляд на торчащий живот, и он кривится в наигранной улыбке.
– Конечно. За вами. А пока я буду писать тебе. Каждую неделю. Обещаю. Будешь ждать?
– Буду, – её громкий всхлип совпадает со звуками чьих-то голосов неподалёку, и он быстро отскакивает от неё, воровато озирается по сторонам.
– Жди, – бросает ей напоследок, бросает на неё последний взгляд и выбрасывает в первую же попавшуюся на пути к дому мусорку чахлые зачатки собственного чувства вины.
Нет больше его девочки-мечты.
…
– Андрей? – она раздражающе упирается ладонями в его плечи, пытаясь привлечь к себе внимание и мешая сосредоточиться на только начавшейся игре. Если это попытка вот так топорно изобразить страх и сопротивление его настойчивости, то девчонка всерьёз рискует через пару минут оказаться вышвырнутой на улицу прямо в этих блядских нитках-трусах.
– Чего? – грубо рычит, отрываясь от её шеи и широко раздувая ноздри от злости.
– Тебе там звонят, – облизывает губы и кивает в сторону свалившегося на пол телефона, назойливо вибрирующего и заливающегося весёлой трелью, еле различимой на фоне включённой им музыки.
– Да похуй, – хмыкает он, сильно сжимает её бедро и ведёт пальцами по промежности, склоняясь губами над красиво торчащей вверх грудью.
– Тебе лучше ответить.
– Чё блять? – вскидывается он, услышав подозрительно настойчивый и, что более важно, внезапно пронизанный ледяным спокойствием тон её голоса. Смотрит на неё с яростным прищуром, от которого даже некоторые мужики ссались в штаны, хватает за запястья и рывком швыряет с дивана на пол, воздержавшись от смачного пинка по рёбрам только лишь потому, что спешит взять этот хуев телефон. – Алло!
– Некрасивое у вас поведение, Андрей Леонидович, – замечает незнакомый ему высокий мужской голос и начинает посмеиваться над тем, как он растерянно оглядывается по сторонам в поисках камеры. – Вы их не найдёте, можете себя не утруждать.
– Ты кто такой? Думаешь, тебе это просто с рук сойдёт?
– Признаю, мы как-то неправильно начали наш разговор, Андрей Леонидович. Разрешите представиться: Разумовский Даниил Александрович, заместитель начальника следственного департамента МВД по расследованию организованной преступной деятельности. Вы обвиняетесь в многократных хищениях денежных средств в особо крупном размере, участии в организации убийства Морозовой Ларисы Ивановны, в непосредственном убийстве Соколовой Ксении Владимировны, а так же в участии в преступном сообществе, согласно статьям УК РФ номер сто пятьдесят восемь пункт четыре, статье сто пять пункт один и два, и статье…
– Да пошёл ты, – смеётся он, прерывая сухое зачитывание законов, не имеющих к нему никакого отношения.
Он – сам себе закон, судья, палач. Он – на голову выше всего сброда, кто живёт согласно этим сраным пунктам и правилам.
– Зря вы так, Андрей… – ему становится слишком скучно слушать этот бред, и телефон со сброшенным звонком летит на диван, а его взгляд насмешливо провожает стремительно ускользающую прочь из квартиры девушку, уже успевшую натянуть на себя платье. – Тебе пизда, Настенька! – кричит ей вдогонку, хохоча, – ты ещё поймёшь, что выбрала не ту сторону. Играть надо за сильных!
Со злости пинает ногой стеклянный стол, который пафосная дизайнер, работавшая над обстановкой этой квартиры, заказывала напрямую из какой-то семейной мастерской в Италии. На этом же столе он и выебал её, в качестве прекрасного бонуса за проделанную работу.
Опускается на диван, встряхивает внезапно закружившийся головой и несколько раз моргает, отгоняя поплывшие перед глазами тёмные пятна. В мыслях мелькает воспоминание о том, что он брал у свалившей тёлки какие-то таблетки, но о них как-то быстро получается забыть. Пожалуй, единственное, о чём он по-настоящему беспокоится сейчас, это о собственном неудовлетворённом желании и ощущении, что эта шваль сама его поимела.
– Играть надо за сильных… – повторяет ещё раз, откидывается на спинку дивана с запрокинутыми за голову руками, с самоуверенной улыбкой разглядывает оказавшуюся как раз напротив шикарную арку, отделанную мрамором и окантовкой с настоящей позолотой. На стенах – картины Поллока, одну из которых уже больше пяти лет ищут по всему миру, чтобы вернуть в Нью-Йоркский музей современного искусства. На одной из полок – спиленный рог лично убитого им на сафари носорога.
Он – сильный. Он имеет ту власть, о которой миллиарды людей грезят во сне и наяву.
Телефон снова звонит, но на этот раз на экране светится знакомое уже имя. Ибрагим – самый верный помощник и надёжный товарищ, всегда выручавший его в тяжёлые времена. Тот, кто закроет своей грудью от пули, доставит прямо в постель отличную девочку, подчистит все следы мимолётных ошибок, будь то блевотина по всему дому после откровенно паршивой вечеринки или пятна чужой крови в холле.
– Да, Ибрагим! Мне тут звонило какое-то хуйло…
– Андрей Леонидович, у нас проблемы. В офисах обыск.
– Вот как… – тянет он задумчиво и начинает хохотать, стараясь специально для тех отчаянных камикадзе, кто может сейчас наблюдать за ним. Если кто-то действительно непонятным образом смог установить камеры в его квартире.
Если кто-то смог решиться на такое.
– Пусть ищут, не надо им мешать, – отсмеявшись, говорит он снисходительно и закидывает ногу на ногу. – Всё равно ничего не найдут.
– В вашей компании тоже обыски, они забирают все документы из бухгалтерии. У Байрамовых извлекают все записи с камер. Что нам делать, Андрей Леонидович?
– Ты, блять, глухой? – он кривится от злости, еле поддерживая хоть видимость спокойствия. – Я же сказал: не мешайте им. Что бы они не пытались сделать, им же будет хуже.
– Понял вас.
Ибрагим отключается, а он ещё какое-то время продолжает прижимать телефон к уху, задумываясь над следующим своим ходом. Нет, это всё так же забавно и нелепо: кто бы не решил встать у него (у них!) на пути, это будет лишь попыткой жалкого человечешки остановить своим телом несущийся на всех парах поезд. Но как же злили эти частые и настырные попытки каких-то самоуверенных выскочек навести порядок.
Порядок для них – это уравнять всех друг с другом, приблизиться к той самой мифической демократии и свободе, о которых так любят рассуждать неудачники, не способные или не умеющие стоять у власти.
Равенство? Какое, нахуй, может быть равенство в этом мире, безусловно подчиняющемся лишь одному закону – эволюции. Выживает сильнейший. Самый быстрый, самый ловкий, самый хитрый. Остальные буду подыхать, будут становиться мясом для тех, кто стоит выше их в пищевой цепи.
Пугливые и тупые антилопы никогда не станут равны с уверенными и смелыми львами, и никто не берётся с этим спорить. С чего же думать, будто у людей всё иначе?
Следующий звонок иерихонской трубой раздаётся прямо у него над ухом, вынуждая вздрогнуть и громко выругаться. Снова этот неизвестный номер.
– Андрей Леонидович, ну что же вы, – цокает языком мужчина, своей откровенной насмешкой всё глубже вырывая себе могилу. – Хуйло… Я же вроде представился: Разумовский Даниил Александрович, заместитель начальника…
– Послушай меня, мальчик. Меньше пизди и ищи то, что пытаешься найти, пока тебе не прищемили хвост вместе с яйцами. Ты зря тратишь моё время и напрягаешь людей, которые всё равно не найдут против меня ровным счётом ни-че-го.
– Вас, вероятно, ввели в заблуждение, гражданин Войцеховский. Все необходимые доказательства вашей вины уже у нас на руках. А обыски – лишь попытка обнаружить следы ваших подельников, если вы вдруг решите проявить благородство и откажетесь помогать следствию.
– Отличная попытка, – он качает головой и широко улыбается столь поразительной самоуверенности этого засранца, совсем молодого, судя по голосу. – Больше не беспокойте меня вашими фантазиями.
«Спать!» – приказывает внутренний голос, но уже по дороге в спальню он всё равно снова выхватывает телефон и впервые за этот безумный вечер набирает чей-то номер сам.
– Слушаю, – ровный и лишённый эмоций голос на том конце как обычно вызывает раздражение и неприязнь, потому что принадлежит живому воплощению одной из самых серьёзных его ошибок.
– Кирилл, какого хуя творится в компании? Ты уже там?
– Я думал, у нас каждый самостоятельно разбирается со своими проблемами, Андрей.
…
– Давай договоримся на берегу: ты сам разбираешься со всеми своими проблемами, окей? – говорит он жёстко, явно ошарашив сидящего напротив паренька подобным приветствием.
Впрочем, тот успешно проходит проверку. Смотрит растерянно и поспешно кивает, сильнее вжимается спиной в любезно предоставленный ему стул.
– Я понял, – отвечает тихо, по-видимому решив, что одного кивка будет недостаточно.
Андрей чуть смягчается, даже начинает улыбаться, стараясь скрыть собственное отвращение к этому уродцу. Не приведи его лично за руку Ибрагим, вышвырнул бы из своего кабинета взашей, решив, что внутрь пробрался какой-то поберушка.
Измождённый, худой, растрёпанный и весь какой-то… грязный. Один из тех людей, прикоснувшись к которым хочется сразу же тщательно помыть руки с мылом.
А ведь на лицо похож. Примерно как попытка посредственного художника повторить общепризнанный шедевр.
– Какие у тебя планы на жизнь в Москве? – интересуется скорее ради приличия, цепким взглядом следит за каждым изменением мимики, за каждым жестом своего сына, стараясь уловить в нём что-нибудь родное, кроме ничего не значащих внешних черт.
Но видит только странного и испуганного придурка, неумело пытающегося скрыть то, с каким восторгом и интересом его взгляд изучает прилепленные к стене бивни, наверняка желая узнать, настоящие ли те.
И зачем он только согласился взять его? Отец ведь был категорически против, предупреждал, что с генами той семейки ничего путного не вышло бы.
– Я хочу начать жизнь с нового листа, – со смущённой улыбкой произносит пацан, и ему остаётся только улыбнуться ещё шире и посмотреть на него со снисхождением и жалостью.
– Похвальное желание. А чем же ты занимался у себя в городе?
Кирилл мешкает с ответом, передёргивает плечами, словно чувствует между лопатками пронзительный взгляд стоящего в конце кабинета Ибрагима, нервно сцепляет пальцы у себя на коленях.
– Я подрабатывал вечерами и учился в колледже.
– В колледже. Хорошо, – кивает он, внимательно оглядывая болезненно-худые, с сильно выпирающими венами руки, синяки под глазами, будто сероватого оттенка кожу. Хоть следов от уколов и не заметно, но внешний вид сыночка и его многозначительная заминка не оставляют сомнений, что с наркотиками он знаком очень близко.
С другой стороны, так будет даже проще. Главное, пусть держится на расстоянии и нигде не отсвечивает, чтобы не было за него стыдно.
– Выбери себе что-нибудь здесь. Ну, институт какой, или что ты ещё захочешь. Я оплачу.
– Спасибо, – выдыхает восторженно паренёк и опускает взгляд вниз, словно догадывается, что его истинные занятия уже раскусили.
Такой он убогий. Ничего общего с тем умным и перспективным мальчиком, которого так нахваливала ему эта баба из социальной службы, уговаривая взять под своё крыло.
На самом деле были у него какие-то странные фантазии о том, каким он будет, его родной и единственный сын. Но в них загадочный парень Кирилл представлялся самоуверенным, очаровательно-нахальным, умным – примерно как сам Андрей, только на пятнадцать лет младше. Может быть, тогда они нашли бы общий язык, вместе бы отдыхали и стали кем-то вроде друзей.
Но вот это вот подобие на нормального человека никак не пробуждало в нём каких-то светлых отцовских чувств, лишь приводило в недоумение и вызывало брезгливость. И становилось досадно, ведь глядя на него Андрей то и дело вспоминал Лену, а мысли о ней всегда сопровождались непривычной и угнетающей тоской.
– Но для начала сделаем ДНК-тест, – говорит так специально, в глубине души надеясь, что пацан шуганётся и решит сбежать. Хотя у него-то на самом деле никогда не было сомнений в собственном отцовстве, несмотря на все те отговорки, что с испугу придумал когда-то давно для своих родителей, убеждая тех, что и пальцем к Зайцевой не притронулся.
Зря, наверное. Всё равно ему до сих пор было её очень жаль.
Такая была девочка… Настоящая лесная нимфа из сказок.
– Хорошо… о… отец, – нерешительно выговаривает Кирилл, поглядывая на него с сомнением и немым вопросом, вжимая голову в плечи в ожидании наказания за своё своеволие.
Пожалуй, паренька ему тоже немного жаль.
– Называй меня просто Андрей. Так будет лучше. Окей? – дожидается ещё нескольких поспешных, судорожных кивков согласия и ободряюще улыбается ему. – Если у тебя нет больше срочных вопросов, можешь идти, Кирилл. Водитель отвезёт тебя в гостиницу, телефон и деньги на первое время тоже у него.
Пацан подскакивает, как ужаленный, и поспешно скрывается за дверью, до неловкого много раз бормоча своё «до свидания». И как только дверь за ним прикрывается, Андрей переглядывается с серьёзным и хмурым Ибрагимом, подобно одному из атлантов подпирающему спиной стену.
– Знаешь, Ибрагим, мы слишком часто ошибаемся, отказываясь прислушиваться к своим родителям. Вот мой отец всегда говорит: Андрей, будь на стороне сильных. Он терпеть не мог этих Зайцевых, утверждал, что они все действительно никчёмные и трусливые, как зайцы. Вот и этот… такой же.
…
– Ты слишком рано начал огрызаться, – цедит злобно, еле оставляя при себе все нелестные характеристики в адрес сына.
– Не вмешивай меня в свои проблемы, – поразительно нагло заявляет Кирилл, а следом звучат один за другим короткие гудки.
Не зря отец говорил ему, что этого беспородного щенка нужно было утопить сразу же, как он родился.
– Что за ёбаный вечер?! – спрашивает вполголоса, резко разворачиваясь в противоположную от спальни сторону и направляясь на кухню.
Бар забит под отвязку, уставлен бутылками на любой вкус. И для тех, кому важна громкая марка и эстетически прекрасная упаковка, и для настоящих ценителей глубоких оттенков вкуса и неожиданных, пикантных ноток. Всё чертовски дорогое, эксклюзивное и коллекционное, но рука тянется вглубь и всё равно выхватывает обычную водку.
Ему нужно немного успокоиться и избавиться от чувства нарастающей тревоги. Ничего особенного не происходит – уже не впервые его пытаются прижать, и каждый подобный раз все эти мерзкие крысы-предатели, окружающие его со всех сторон, начинают стремительно бежать с тонущего, – как они думают, – корабля.
Как бы не так. Не будет той силы, которая сможет отправить его ко дну.
Звонок в дверь застаёт его с уже наполовину осушенным стаканом. И к собственному позору он испуганно дёргается, проливает на рубашку вонючую жидкость и выдаёт тираду из отборного мата, быстро направляясь в свой кабинет.
Там, за яркими оранжевыми красками кисти Климта, спрятан сейф с самыми важными документами и оружием.
Пустой сейф.
К входной двери он подходит, сжимая и разжимая кулаки. Заглядывает в экран наружного видеонаблюдения и облегчённо выдыхает, увидев всего лишь давно знакомого охранника.
– Что такое? – спрашивает, зажимая кнопку аудиосвязи, стараясь звучать весело и непринуждённо.
Разорвать, стереть в порошок, уничтожить тех тварей, которые решились на подобные действия против него.
– Андрей Леонидович, там у главного входа две полицейские машины. Говорят, что это… к вам.
– Не пускайте их! Они не имеют права сюда заявляться!
– У них ордер, Андрей Леонидович… – переминаясь с ноги на ногу, почти неразборчиво мямлит охранник, потирая залысину на затылке.
– Я сказал не пускать. Деньги вам плачу я, а не их блядские бумажки, ясно?!
Кишки скручиваются морским узлом, и он залпом опрокидывает в себя остатки водки, наливает новый стакан, трясущимися руками набирает номера тех людей, которые быстро разберутся с тем фарсом, что сейчас пытаются устроить вокруг него.
Бутылка ходит ходуном, и прозрачные брызги разлетаются по тёмной столешнице.
Абонент временно недоступен.
Занято.
Набранного вами номера не существует.
Новый входящий звонок.
– Что вы от меня хотите? – то, что должно было прозвучать с раздражением, выглядит как отчаянная попытка договориться. И эта мразь, донимающая его своими звонками, подкрадывается к нему как гиена, учуявшая запах пущенной крови и решившая поживиться сладкими объедками.
– Если за последний час вы не успели натворить ещё чего-нибудь, Андрей Леонидович, то вы обвиняетесь в многократных хищениях денежных средств в особенно…
– Послушайте, как вас там, Даниил…
– Ничего страшного, от волнения у нас люди и своё имя забывают, – заботливо-учтиво вставляет мужчина и как ни в чём не бывало продолжает: – Меня зовут Разумовский Даниил Александрович, и впредь я предпочёл бы, чтобы вы не обращались ко мне «мальчик».
– Вы впустую тратите своё время, Даниил Александрович. Чего бы вы не хотели добиться, у вас это не получится. Просто оставьте меня в покое и уезжайте отсюда.
– Мне не жаль потратить на вас своё время. Я подожду, пока вы соберёте все необходимые вещи и сами спуститесь к нам.
– Какие ещё вещи?
– Которые понадобятся вам в камере, конечно же.
– Вы совсем спятили? – нервно смеётся он, осторожно подходит к окну и выглядывает на улицу, непонятно на что надеясь: отблески красно-синих огней полицейских машин видны даже сквозь плотную бархатную ткань портьер.
– Андрей Леонидович, вы же взрослый и разумный человек. Не будете же вы теперь от нас бегать? Я фактически предлагаю вам явку с повинной и сотрудничество, и тогда мы сможем скостить вам срок, скажем, всего лишь лет до пятнадцати заключения. Это очень хорошее предложение.
– Засуньте себе в жопу своё предложение, – он отстраняет телефон в сторону, делая несколько жадных глотков, обжигающих и без того горящее огнём горло. – И перестаньте мне названивать.
– Ваши друзья не придут к вам на помощь.
– Идите на хуй, уважаемый товарищ полицейский, – ехидно хмыкает он и кривится, глядя на потухший экран.
Губы дрожат, растягиваются в широкой улыбке, шевелятся вслед за течением его мыслей, сосредоточенных только на поиске путей отступления.
Они окружили его прямо здесь, в собственном доме. Превратили надёжную крепость в хитроумную ловушку, загнали его в угол и бесчеловечно насмехаются, ожидая увидеть панику, мольбы о пощаде, готовность пойти на любые уступки. Конченые придурки, решившие, что он поверит их сказкам.
Белая кнопка связи с охранником приятно проваливается под его пальцем и щёлкает, когда на посту поднимают трубку.
– Ты можешь избавиться от них?
…
– Ты можешь избавиться от них? – бросает она невпопад и смотрит на него через плечо.
Он сбивается, останавливается, уже открывает рот, чтобы спросить, о чём она говорит, когда замечает в углу огромный букет алых роз, с которым забирал её из больницы.
Член моментально становится вялым, и меньше всего ему сейчас хочется продолжать ебаться.
Тупая сука.
– Ксюш, ты долго ещё будешь ебать мне мозг? – пытается перевести это в шутливую форму, но истинная злость всё равно вылезает наружу, неизменно всплывает на поверхность, стоит лишь взглянуть на её невыносимо раздражающее обиженное лицо. С размаху бьёт её по ягодице, оставляя на коже моментально приобретающий бордовый цвет отпечаток ладони, и натягивает на себя трусы, тяжело вздыхая.
– До тех пор, пока ты будешь ебать меня вместо того, чтобы просто поговорить, – огрызается она, поправляя задранный им подол платья, и уходит на кухню.
Ему приходится задержаться в спальне, чтобы взять себя в руки и унять желание тотчас же вышвырнуть её из своей квартиры. Слишком много нервов стала требовать от него эта девчонка.
Увидев её впервые, он как-то совсем по-ребячески завис. Разглядывал издалека около часа, пытаясь понять, что именно так привлекает внимание, очаровывает, влечёт, но так и не смог ответить на этот вопрос. Милая мордашка, хорошая фигурка, весёлый нрав и незамысловатое кокетство – стандартный набор каждой третьей бляди, ошивающейся в клубе в поисках хуя при деньгах. Но эта почему-то цепляла и никак не хотела отпускать.
Такая клёвая. Живая. Искренняя.
Девочка-солнце. Девочка-праздник. Девочка, с которой всегда просто и хорошо.
Влюбился второй раз в жизни. Даже не спал ни с кем, кроме неё – впрочем, бывали такие дни, когда ему еле хватало сил утолить её желание трахаться, о каких ещё бабах тогда могла идти речь.
И всё было отлично, пока он не наступил на те же самые грабли, что и в своём прошлом.
– Ну и о чём ты хотела поговорить? – уточняет скептически, показываясь на пороге кухни и оглядывая её тяжёлым, недовольным взглядом.
Ксюша стоит и опирается ладонями на стол. Перед ней – открытая бутылка водки и уже пустая рюмка. Волосы топорщатся на затылке после того, как он хватался за них, трахая её раком, а глаза покраснели и снова блестят от слёз.
Что же за проклятие преследует его? Почему все прекрасные, очаровательные, неземные создания завлекают в свои сети и сразу после оборачиваются вот такими отвратительными ревущими монстрами?
– Тебе ведь всё равно, да, Андрей? Тебе вообще плевать… – качает головой она, наливая себе ещё одну рюмку и тут же опрокидывая внутрь.
– Ты бы меньше бухала, глядишь и не было бы проблем.
– Зачем ты так?
– Две недели прошло. Хватит раздувать из этого трагедию. Уверен, блять, что это была не последняя твоя яйцеклетка, – морщится он, нехотя присаживаясь напротив неё.
– Это был ребёнок. Не какая-то там клетка, а ребёнок с руками и ногами, которыми он шевелил…
– И с сердцем, которое перестало биться. Я всё помню, Ксюх.
– Ну и мразь же ты, Андрей. Я вообще порой не понимаю, за что так полюбила тебя. Ты ведь, – она спотыкается и вытирает рукой побежавшие по щекам слёзы. – Ты ведь сам говорил, что хочешь ребёнка.
– Я говорил, что не против. Это разные вещи, – равнодушно пожимает плечами, спокойно вынося её укоризненный, полный ненависти взгляд. – При любом раскладе я не буду устраивать траур по зародышу размером с половину пальца.
Тем более, что её репутация и его предполагаемое бесплодие заставляли очень сильно сомневаться, имел ли этот ребёнок к нему вообще хоть какое-то отношение. И даже если действительно имел – это ничего бы не поменяло. Памперсы, ночной вой и разбросанные по дому игрушки представлялись ему скорее кошмаром и наказанием, чем смутными очертаниями счастья.
– Ты вообще меня любил? – с горечью спрашивает она и улыбается, больше не пытаясь стирать бегущие слёзы. И это вызывает у него не жалость, не чувство вины, не сожаление… Только чёртову брезгливость и желание скорее избавиться от неё.
– Любил. Тебя. Пока ты не стала… – не подбирая нужных слов, просто обводит её ладонью с головы до ног, в глубине души ещё надеясь, что у неё получится взять себя в руки и стать той, прежней, сказочной Ксюшей.
– Это не любовь, Андрей, – смеётся она, прикусывает губу, выпивает ещё половину стопки, и шепчет тихо: – Это моё наказание. Всё это наказание за то, что я когда-то сделала. Моё проклятье.
– Ксюш, иди проспись.
– Нет, я поеду в гости, – криво улыбаясь, она решительно идёт из кухни сразу в коридор, слегка пошатывается из стороны в сторону.
– Может хотя бы трусы наденешь?
– Мне и так заебись, Андрюша! Поеду к твоему сыну. Безумно хочу поболтать с ним о прошлом.
– Ксюш, – он окликает её ледяным тоном, и ловит грустный взгляд, брошенный украдкой. – Больше сюда не возвращайся.
…
– Но Андрей Леонидович… Они ведь поймут, что я это специально сделал, – выслушав его предложение, робко отзывается охранник, ярко демонстрируя своё трусливое, отвратное нутро никчёмного винтика в огромном слаженном механизме этого мира.
Вот поэтому Андрей и презирал всё это быдло, вечно суетливо копошащееся вокруг него. Миллионы одинаковых блеклых песчинок, единственный шанс которых привлечь к себе хоть какое-то внимание – стать мизерной и легко устраняемой проблемой, каким-то чудом попав в обувь. Пару секунд дискомфорта, лёгкое и уверенное движение, и ни одной этой мрази снова не окажется у него под ногами.
– Поднимешься потом ко мне в квартиру и возьмёшь все, что понравится. Хоть позолоту со стен отковыривай, мне похуй, – его палец трясётся от напряжения и чуть не слетает с кнопки связи, отчего ещё сильнее пробирает злостью. Разве они не должны подчиняться ему, как делали всегда? Что вообще меняет несколько сраных машин с мигалками, стоящих у ворот? – Хорош там ссать, слышишь? Я обещаю, что в обиде ты потом не останешься.
– Ладно, я сейчас… я вам наберу, как будет готово. Только я потом буду говорить, что вы меня тоже обманули.
– Да хоть басни Крылова им рассказывай, – хмыкает довольно и отпускает уже эту чёртову кнопку, только вот пальцы дрожать так и не перестают.
Ничего, этот момент нужно просто переждать и дотянуть до тех пор, пока к нему не придут на помощь. Ещё час, максимум два, и всем станет известно о происходящем, и вот тогда-то будет его время насмехаться, глядя прямо в заполненные ужасом и мольбой о пощаде глаза тех уродов, кто это всё придумал.
Он лично накрутит себе на руку кишки каждого из них.
– Ибрагим? Там, рядом с тобой, никого? – спрашивает полушёпотом, заперевшись в ванной и на полную открыв воду во всех кранах разом. Более унизительно ему себя в жизни чувствовать не приходилось.
– Чисто, Андрей Леонидович.
– Мне нужен самолёт. Срочно. Любая сумма, любое направление, лишь бы подальше отсюда.
– Понял вас. Нужно вылететь из страны?
– Да. Примерно через час я буду там, где скажут. Лучше СНГ, там люди быстрее продаются, – замечает с кривой усмешкой и зачерпывает в ладонь тёплую воду, растирает лицо и вспотевшую шею, прикрывает глаза, сквозь внезапное головокружение пытаясь сосредоточиться на других нюансах своего плана.
Вместе с оружием и документами из сейфа пропала и приличная сумма наличных, но тех, что были у него с собой и остались на картах вполне хватит на первое время. Придётся быть чуть скромнее, но это не страшно – всё равно не стоит привлекать к себе лишнее внимание, пока вся эта странная ситуация не разрешится.
В приступе позорной слабости он повторно набирает номера тех людей, которые могли бы отозвать этих ищеек по щелчку пальцев. И снова слушает лишь гудки или наигранно-весёлый женский голос, предлагающий перезвонить позже.
Садится на пол и обхватывает голову руками. Последний раз его так тошнило от страха, когда взял без спроса новую тачку отца и въехал на ней в забор, смяв весь бампер. И сейчас ощущения схожие: он судорожно пытается придумать, как выйти максимально сухим из воды и при этом не опуститься до унизительной необходимости договариваться с теми, кто пытается поймать его в капкан.
Очередной звонок с поста охраны настигает его потерянным и испуганно трясущимся, громким звоном разгоняет упаднические мысли о том, что все озвученые ему угрозы могут оказаться серьёзнее, чем он решил с самого начала, ведь они откуда-то узнали даже о Ксюше.
– Всё готово, Андрей Леонидович. Они съезжаются к главному входу.
– Через три минуты задние ворота открой и так оставь, – отдаёт приказ уже на ходу, пулей вылетая из ванной, хватает из коридора куртку и ключи от машины и выбегает из квартиры.
По аварийной лестнице спускается, перепрыгивая через ступени, на каждом пролёте останавливается и прислушивается, опасаясь преследования уже поджидающих его людей. Но всё оказывается чисто – эти менты настолько самоуверенные и тупые, что просто не додумались, что ему не захочется выходить к ним с повинной.
– Кучка никчёмных идиотов, – ухмыляется тихо, заводя мотор и параллельно нажимая на брелке кнопку открытия ворот с подземного паркинга. Дожидается, когда тонкий скрип оповещает его о том, что путь свободен, и до упора выжимает педаль газа.
Машина разгоняется мгновенно, практически летит по воздуху, и взгляд только и успевает скользнуть по серым стенам паркинга, а потом – по смазавшимся до одного пятна зелёным кустам между зданием и огораживающим его забором. Он выворачивает на дорогу, не обращает внимание на гудок еле успевшей затормозить перед ним машины, и ещё яростнее разгоняется, оставляя отблески мигалок далеко позади себя.
– Слушаю тебя, Ибрагим.
– Я смог найти только один вариант, Андрей Леонидович. Они всерьёз за вас взялись. Вылет из Шереметьево, терминал А, там уже готов самолёт до Харькова.
