Текст книги "Пепел и пыль (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

– Что будем делать? – шёпотом спрашиваю у Бена.

В ответ мне он лишь едва заметно качает головой.

Парень нас не замечает Обогнув ватагу химер, он бодро запрыгивает на крышу ближайшего дома, цепляясь за подоконники и выступы и подтягивая себя на руках. Удивительно ловко и грациозно, словно всю жизнь отдал гимнастике.

– Не буду лукавить, оратор из меня никудышный, – произносит он, суя руки в задние карманы штанов со здоровенными дырками на коленках. – Раньше этим занималась моя сестрица Ева, но в прошлый раз один из вас, отбросов, её убил, так что придётся довольствоваться тем, что есть.

Парень вздрагивает всем телом. За его спиной раскрываются широкие, немного потрёпанные крылья с чёрным оперением. Затем он достаёт из кармана какой-то порошок, просыпающийся сквозь его пальцы. Остатком он посыпает свою голову, стриженную под «ноль». На поверхность крыши падают искры.

Магия. Но какого типа?

– Ваши главы прячут кое-что от моего отца, – продолжает парень. – Нити Времени. Это всё, что мне нужно. Отдадите их – и мы уйдём, захватив с собой лишь нескольких из вас, – он машет головой в сторону химер. Ведь этим нужно что-то есть. Ничего личного.

Парень замолкает и обводит взглядом тех, кто замер внизу и смотрит на него.

– Хотя, знаете, что? – он недобро ухмыляется. От такой улыбки у меня тошнотворным спазмом сводит живот. – Вы убили единственного дорогого мне человека. Пожалуй, кому-то всё-таки придётся за это заплатить.

Парень спрыгивает с крыши, сделав в воздухе сальто. Это даёт старт реакции жителей поселения. Несмотря на то, что они не кричат и не сталкиваются друг с другом в панике, как это делали бы люди, они так же бегут прочь по своим домам, подхватывая на руки детей.

Я слежу за парнем. Он щёлкает пальцами, и все химеры приходят в движение. Делаю шаг в сторону. Внешняя сторона моей руки касается Беновой. Не хочется признаваться самой себе, но я рада, что именно он сейчас рядом. Если и становиться невольным свидетелем чего-то такого, то уж лучше с человеком, способным если не убивать, то драться.

– Так что будем делать? – снова спрашиваю я.

Губы Бена сжаты в тонкую полоску.

Пока он что-то быстро набирает на нарукавнике, я снимаю меч с крепления. На мой вопрос Бен так ничего и не отвечает, но я догадываюсь, каким был бы ответ. И не ошибаюсь:

– Ребята прибудут через пару минут, – быстро тараторит Бен. Рывком поднимает с земли свои ножи, снимает с ремня чёрную трубу размером от кончиков пальцев и до сгиба локтя.

Щелчок затвора разворачивает механизм, превращающий её в арбалет.

– Нам, главное, продержаться, – говорит Бен.

Я не успеваю уточнить, что конкретно он имеет в виду, когда Бен бросается в толпу, расталкивая мирных жителей.

Первая пролившаяся кровь принадлежит химере, в чьём лбу теперь, будто звезда в одной из старых сказок, блестит рукоять Бенова ножа.

Впервые за всё время кто-то кричит. Но это не призыв о помощи и не вопль агонии; крик напоминает мне смесь восторга и удивления. Я следую Бенову примеру и иду в самый эпицентр хаоса. Напоминает автобус в час пик: кто-то стремится в одну сторону, кто-то в другую, и всё это вместе имитирует давку, несмотря на небольшое количество участников.

Замечаю химеру, впившуюся зубами в горло мужчины. Замахиваюсь мечом, и сначала на землю падает голова, а ещё секунду спустя – тело. Когда-то красные зрачки феникса уже закатились за веки; я опоздала. Из зияющей раны на его шее толчками выходит кровь, и от этого зрелища мне хочется согнуться пополам. Но я не успеваю даже отойти в сторону, как что-то тяжёлое сбивает меня с ног. Валюсь на землю, переворачиваюсь с бока на спину и выставляю меч как препятствие, схватив его за рукоять и за само лезвие.

Один глаз голубой, другой – зашит крупными ровными стежками. Лицо похоже на человеческое. Когда открывается рот, я вижу гниющие язвы на стенках глотки. В нос ударяет горький запах разложения.

Химера издаёт гортанный звук, напоминающий писк сломанного радио. Голову разрывает от боли. В ушах гудит так, будто я под водой. Язвы в горле химеры открываются: кровь мешается с полупрозрачной жёлтой жидкостью.

Приподнимаю корпус, отклоняя химеру дальше от себя. Сгибаю ногу в колене, упираюсь подошвой в грудь химеры. Рывком выпрямляю ногу.

Химера падает назад, но на земле оказывается уже со стрелой в горле. Кровь, на наконечнике шипит и пузырится.

– Не за что! – кричит Бен.

Он успевает и страховать меня, и бороться с теми химерами, которые, в свою очередь, атакуют мирных жителей. Будто зверь в естественной среде обитания. Я перехватываю меч удобнее. Вижу на ладони кровь. Похоже, порезалась, когда держалась за лезвие. Рефлекторно вытираю ладонь о штаны и тут же слышу в голове голос мамы: «Есть же полотенце, Слава!».

Она ненавидит эту мою дурацкую привычку.

Вижу, как одна из химер исчезает в доме вслед за пытающимися скрыться фениксами. Бегу за ними. Только ступаю на крыльцо, как в меня летит огненный шар. Он обжигает левое плечо, рукав футболки вспыхивает. Тушить приходится другой рукой, сквозь боль и слёзы. Нет времени искать воду. Влетаю в дом, где в огне полыхает всё, что не состоит из камня. Крики, доносящиеся со второго этажа, леденят кровь так, что про пульсирующий ожог я забываю почти сразу. Вверх по ступенькам лечу с невероятной скоростью. В первой же комнате меня ожидает страшная картина: прямо на глазах у забившейся в угол девочки химера поедает её отца, оглушённого или уже мёртвого.

– Эй, ты! – кричу я.

Химера резко поднимает голову, как собака, учуявшая лакомство. Я замахиваюсь, но достаю лишь кончиком лезвия, разрезая одежду на уровне груди химеры и слегка царапая кожу.

Этот – один из тех, у кого на лице есть шрамы. Одни идут по подбородку, щекам, шее, напоминая лоскутное одеяло, другие берут начало от уголков губ до висков. Химера рычит, и я вижу, что это не шрамы, а складки.

Его челюсть увеличена настолько, что сейчас он наверняка сможет заглотить дыню целиком.

От парализующего страха меня избавляет крик девочки. Я выпадаю вперёд и раньше, чем химера прыгает на меня, пронзаю её насквозь. Глаза – зелёные маяки – гаснут.

– Папочка?

Отталкиваю тело химеры от себя, и оно мешком заваливается на бок. Когда-то синий ковёр под ним моментально окрашивается в чёрный.

У девочки-феникса почти нет красного пигмента на открытых участках кожи: лишь небольшое пятнышко под левым глазом, напоминающее раздавленную ягоду клюквы. Она сжимает в кулаках воротник папиной рубашки. За каплями крови и волосами, падающими на щёки и губы, я различаю Ричи, ещё совсем недавно встретившего меня, как старого друга.

– Где твоя мама? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь не заплакать.

Девочка поднимает на меня свои красные и вспухшие от слёз глаза.

– На работе.

– Есть кто-то знакомый в городе?

– Тётя Мили.

Я киваю. Поднимаю девочку на руки. Она упирается лбом мне в ключицу и обнимает за шею, случайно задевая ожог. Мне приходится сильно прикусить щёку, чтобы не взвыть от боли.

На улице, пока нас никто не замечает, опускаю девочку на ноги и даю ей лишь одно указание: добраться до дома тёти Мили, ни с кем не разговаривая. Она не сразу, но слушается. Провожаю её взглядом до тех пор, пока она не исчезает за поворотом. Затем нахожу Бена и бегу к нему.

– Стражи! – кто-то звонко хохочет.

Едва я оборачиваюсь, как получаю точный удар в челюсть, от которого падаю на Бена. Он крепко хватает меня за корпус, удерживая на ногах.

– Их мало, но они в тельняшках!

Тот самый парень – единственный среди всей ватаги химер, – с выражением лица победителя стоит в шаге от нас, уперев кулаки в бока. Оттолкнув меня в сторону, Бен поднимает арбалет.

Никаких предупреждений и никаких «Стреляю, если ты не…» – Бен просто спускает механизм затвора.

Но стрела свою цель не находит: парень успевает перехватить её за пару сантиметров перед своей грудью, обхватив тонкими пальцами за ствол.

– Хорошая попытка, – говорит он.

Бен выстреливает снова, но опять мимо. Это была его последняя стрела в барабане. Остальные висят на поясе, и уйдёт время, чтобы зарядить их. Незнакомец едва ли позволит ему сделать это.

– Стражей в плен мне не было сказано брать, – произносит он с улыбкой. – Но вы оба – это что-то!

Бен бросается на парня в рукопашную. Но не успевает достичь цели, как парень взмывает в воздух и хватает Бена за горло, утягивая вместе с собой. Я кричу его имя. Бен вдруг перестаёт дёргаться и сопротивляться: повисает, словно тряпичная кукла.

У меня пульсирует плечо, ноет разбитая скула. Снова закладывает уши, и когда я зажимаю их, а потом смотрю на ладони, вижу кровь.

– Вон они! – где-то вдалеке звучит знакомый голос.

Я оборачиваюсь. Ребята. Поднимаю руку и машу им. Нинин и мой взгляды пересекаются, но на её лице вместо облегчения – лишь ужас.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но раньше, чем это случается, свет перед глазами гаснет окончательно.

***

– Слава… Слава!

Хочу открыть глаза, но не могу – настолько тяжелы веки. Вязкую тишину разрывает шепчущий моё имя голос, но мне никак не обозначить себя в ответ. Даже на то, чтобы пошевелить конечностями и понять, что руки связаны за спиной, а ещё что-то давит на лодыжки, уходит целая вечность.

– Коротышка! Открой глаза. Посмотри на меня!

Волнение в голосе Бена никак не улучшает ситуацию. В конце концов, я заставляю себя успокоиться и открыть хотя бы один глаз. Я в незнакомом мне доме. Опускаю глаза на свои вытянутые вперёд ноги. Тем, что давит на них, оказываются тугие верёвки. Руки тоже связаны, только за спиной. А ещё, кажется, с чем-то соединены: то ли с батареей, то ли с металлической частью мебели. Так или иначе, когда я подаюсь вперёд, чувствую сильное давление на запястьях.

– Окей, – выдыхает Бен, когда я перевожу на него взгляд.

Он сидит в такой же позе в противоположном углу между камином и здоровенным деревянным буфетом. По его лицу спускается струйка крови: начинается с волос, проходит меж бровей, обходит нос, касается уголка губ.

– Ты жива, – кивает он.

– Ты тоже, – произношу с трудом.

Нормально говорить мешает онемевшая челюсть. Но, что странно, она не болит. Как и плечо. Опускаю взгляд на сгоревший рукав, но вместо ожога вижу чистую розоватую кожу без единого изъяна. Даже крохотный шрам, оставшийся после неудачного падения ещё в детстве, исчез.

– Где мы?

– Угадай с трёх раз, – Бен поворачивает голову и сплёвывает на пол. – И два уже было.

– Тот парень украл нас?

– Я бы выразился иначе, но смысл ты уловила.

Бен дёргается всем телом, пытаясь ослабить верёвки на ногах и руках. Я повторяю его примеру, но становится только хуже.

– Вам лучше прекратить вертеться, – говорит голос.

Его обладатель выходит из-за угла спустя секунду. В этот раз капюшон фиолетового плаща болтается за спиной, и я наконец знакомлюсь с Власом лицом к лицу. Удивительно, но вместо демонически чёрных глаз, которые я представляла, на меня смотрят голубые и чистые, как летнее небо над Старым мостом. Они оттеняют острые черты, придавая лицу чуть ли не ангельское выражение.

– Чем сильнее сопротивление, тем туже затягиваются узлы.

– Пошёл к чёрту! – Бен скалится и назло Власу снова принимается за своё.

Я дёргаю руками для пробы. Это не блеф – теперь, акцентируя внимание, я чувствую, как верёвки с каждым моим движением всё сильнее перетягивают запястья.

– Я не хочу причинять вам боль, – Влас проходит в комнату и замирает у дивана, схватившись за его спинку. – Не хочу, чтобы страдали мои друзья…

– Нет у тебя больше друзей, – произносит Бен.

Его взглядом из-под бровей сейчас запросто можно было бы убить.

– Бен…

– Не Бенкай мне тут! Предатель! Убийца!

– Это не так…

– Скажи это тем, кто умер из-за тебя!

Зло пнув двумя ногами стенку буфета, Бен откидывает голову назад. Из него словно разом уходят все силы. Устремив взгляд куда-то перед собой, Бен закусывает губу. Вряд ли он произнесёт сейчас ещё хоть слово.

– Тебя я не знаю, – Влас делает шаг в мою сторону. – Ты новенькая?

Я коротко киваю. Влас выглядит таким… дружелюбным. Хочется вести себя как Бен, но не могу же я злиться на человека, который смотрит на меня с таким интересом!

– Слава, – представляюсь я. – А ты Влас. Мне многое о тебе рассказывали.

Влас, поджав губы, качает головой.

– Могу себе представить. Вы получили наше сообщение?

– Да.

– И?

Я молчу. Не знаю, стоит ли мне отвечать.

– Обещаю, что не причиню тебе зла. – Влас выставляет перед собой руки. – Если бы я хотел убить вас, я бы давно сделал это, – Влас подходит совсем близко ко мне. Краем глаза замечаю движение со стороны Бена. – А вместо этого я залечил ваши раны. Разве плохие парни так поступают?

Я жму плечами. Плохие парни всегда представлялись мне по-другому: зло, так в полный абсолют. Хотя, если заходить с другой стороны, то и мы не сильно-то смахиваем на пресловутых героев.

– Как твоя голова? – спрашивает Влас, имея в виду, видимо, удар, после которого я отключилась. – Дядя думает, Эдгар одно из лучших его творений, но при всех своих физических и психических преимуществах, он имеет слишком скверный характер. Сказано ему было никого в плен не брать и, уж тем более, не ранить стражей…

– Сразу убивать на месте, чтобы не сильно заморачиваться, да? – доносится со стороны Бена.

Бен сползает по стене, на которую опирался спиной. Теперь его подбородок касается груди. Мне даже смотреть на него неудобно, не представляю, каково в такой позе сидеть самому Бену.

– Я не убийца, – мягко произносит Влас.

Когда он поворачивает голову в сторону Бена, чёлка падает ему на лоб. Правду говорят: подсознательно, мы выбираем в пару тех, кто, так или иначе, похож на нас. У Виолы такая же бледная кожа, разве что не иссечена тёмными шрамами, такие же чёрные как смоль волосы, такой же вопрошающий взгляд. Я легко могу представить их вместе, но совсем не понимаю, как мне смотреть на Власа и видеть врага вместо парня, который, кажется, совсем не видит в происходящем ничего плохого.

– А я тебя ещё на день рождения приглашал, – бурчит Бен. – Знать бы раньше, что ты окажешься таким знатным куском г….

– Моих сил хватит, чтобы вырвать тебе язык, не подходя ближе, – голос Власа в секунду грубеет. – Не заставляй меня этого делать.

– Развяжи верёвки и бейся на равных, слабак!

Влас шумно выдыхает. Трёт переносицу, устало прикрывает глаза. Его губы едва дёргается, когда он тихо произносит:

– Вы не сможете причинить мне вред: дядя постарался. Ни убить, ни обезвредить, ни остановить. А иначе, вы думаете, я сам не пытался?..

Обрывая себя, Влас дёргает головой в неестественном движении. Снова поворачивается на меня и теперь улыбается.

– Раз уж вы всё равно тут, не скажете, куда Доурина спрятала Нити Времени? Я обыскал треть страны, но так ничего и не нашёл.

– Нити были в столице, – отвечаю я. – Когда ты уничтожил её, ты уничтожил и их.

На мгновение глаза Власа сужаются.

– Это невозможно. Я лично создавал колдовство. Состав смешанный: поисковая магия, плюс магия уничтожения. Если бы Нити Времени были там, они бы остались целы.

– В отличие от тех жителей, кто не успел спастись, да?

Терпение Власа не может быть бесконечным. Рано или поздно, ему надоест слушать Бена, и тогда беды не миновать. Поэтому я снова привлекаю его внимание на себя:

– Что происходит? – спрашиваю с надрывом. Актриса из меня ужасная, но Влас-то об этом не знает. – Виола говорила, что ты хороший. Что ты совсем не похож на того, кто в твоём роду отмечен чёрным крестом. – Это работает. Влас снова смотрит на меня. Хватается за амулет, висящий на шее: та самая пирамида, обращённая вершиной вниз. – Зачем ты всё это делаешь?

– Я не могу… объяснить, – запинаясь, произносит Влас. – Это очень сложно.

Но лёд тронулся – я вижу сомнение в его сдвинутых к переносице бровях. Он резко выпрямляется и пулей выходит из комнаты. Проводив его взглядом, я обращаюсь к Бену:

– Спокойнее можешь себя вести? Мне нет желания сдохнуть из-за того, что ты не можешь вовремя заткнуться.

От возмущения у Бена округляются глаза.

– А ты молодец, думаешь? Неужели тебе не ясно, что такие как он, – Бен кивает на дверной проём, за которым исчез Влас, – на твои сопли в карамели плевать хотели?

– На мои… – я замолкаю, с силой сжимая ладони в кулаки. Влас может услышать, и тогда всё пропало. – Я просто пытаюсь разобраться, ясно тебе? Не похож Влас на того, кто всех подряд на мясной рулет крошит!

В ответ Бен лишь фыркает.

Я слышу голос в соседней комнате и полностью превращаюсь в слух, внимая. До меня доносятся лишь отрывки:

– Хочешь, чтобы я показал ей?… Ты уверен, что это поможет?

Собеседника не слышно, и я понимаю, что он наверняка лишь в голове Власа: как и говорила Лия – связь через амулет.

Звонкие шаги, и вот Влас уже снова в поле моего зрения.

– Что вы знаете? – спрашивает он. – Обо мне, о Христофе?

Влас смотрит на меня, и я теряюсь. Начинаю лихорадочно продумывать в голове ответ, который может помочь нам с Беном, но на уме вертится лишь известная мне правда.

– Мы знаем то же, что знают все, – наконец отвечаю я. – Истории о твоём дяде и тех существах, которые он создал. Таких же, которые и сейчас ходят по Огненным землям.

Влас достаёт из кармана своего плаща короткий и тонкий кинжал. В животе острой болью зарождается тревога. Видимо, прочитав это по моему лицу, Влас отрицательно качает головой:

– Это для меня, – поясняет он и закатывает рукав, окончательно обнажая предплечья, пестрящие чёрными шрамами.

– Кто тебя так ранил? – вырывается у меня.

– Это не раны, – Влас чуть улыбается. Моё волнение явно его тронуло. – Это заклинания. Так колдуют мрачные гончие: мы вырезаем их слова на коже единожды, и после этого можем использовать их магию в любое время.

Я шумно выдыхаю.

– Всё имеет свою цену, – отвечает Влас, комментируя мою немую реакцию. – Как любил говорить Христоф: нельзя сделать омлет, не разбив парочку яиц.

Влас прижимает острие ножа к свободному участку кожи на предплечье. Кровь спускается по изгибу руки и падает на пол крохотными каплями, когда он с непроницаемым лицом вырисовывает на руке новое заклинание. Покончив с ним, убирает кинжал обратно в складки плаща и идёт ко мне.

– Ты можешь снять верёвки, – говорит он. – Я тебе доверяю.

Хочу было возразить, что снять их не удастся – заколдованы ведь, – но прежде дёргаю, чтобы проверить, на всякий случай. И в этот раз узлы поддаются, стоит потянуть руки в стороны.

Ноги освобождаются так же быстро.

Сейчас я легко могу сбежать… Точнее, постараться. Но шанс на то, что Влас позволит мне уйти, совсем крохотный. К тому же, не могу же я бросить Бена…. При всём желании.

Поэтому я медленно поднимаюсь на ноги.

– Я хочу показать тебе кое-что, – произносит Влас.

И в его голосе я не слышу и капли злости или ненависти. Это вызывает во мне противоречивые чувства. Я должна ненавидеть его, но вместо этого молча принимаю руку, когда он протягивает её мне, чтобы помочь встать и выровняться.

– Не знаю, почему, но дядя доверяет тебе, – Влас бегло осматривает меня с ног до головы. – Что в тебе такого особенного, новенькая?

Я оставляю его вопрос без ответа.

Влас подходит ближе и касается моей щеки, но не в жесте, которым проявляют нежность. Его пальцы напряжены и размещаются на конкретных точках: большой под глазом, указательный на виске, средний – в самой верхней точке уха, безымянный – под мочкой.

– Ты ничего не почувствуешь, – предупреждает Влас. – Но будь внимательна, воспоминания – магия очень хрупкая и быстротечная…

Его голос тонет в гуле. Напоминает канализацию и воду, под напором бегущую по трубам. Не понимаю, как это произошло, но я уже не в комнате с Власом и Беном, а где-то в помещении, напоминающем подвал. Напротив меня двое молодых людей: парень и девушка, которых я вижу впервые. У неё длинные тёмные волосы, а у него оливковая кожа и ямочки на щеках. Незнакомцы как-то тревожно держатся за руки – не переплетая пальцы, а хватаясь так, словно в любую минуту готовы отскочить друг от друга.

– Рис, ты серьёзно? – спрашивает девушка.

Кажется, она обращается ко мне. Рот открывается сам собой, но голос, которым я говорю, принадлежит юноше:

– Сестра, – я вздыхаю. Внутри разочарование и обида. – После всего, через что мы прошли, ты мне не доверяешь?

Девушка отрицательно качает головой.

– Доверяю! Больше всех на свете…. Но Рис…. То, о чём ты говоришь – невозможно.

– И опасно, – добавляет парень, согласно кивая.

– И против правил.

Обида сменяется злостью. Они не понимают, как это важно! Глупцы!

– Подумай, что скажет Авель, если узнает, – парень с ямочками делает шаг навстречу ко мне.

Я знаю его. Очень хорошо. Он всегда был рядом: и в самые трудные дни, когда мать и сестра умирали у меня на глазах, и в самые радостные. То есть не у меня, а у него – Христофа.

Рис – как ласково называет его двоюродная сестра Ася. И имя парня с оливковой кожей я тоже знаю: Богдан.

– Деда ничего, кроме штаба, не волнует, – прыскаю я. – И ты, Ася, знаешь это не хуже меня.

К внукам Авель относится как к должному. Он вообще никого не ценит. Погружён в работу настолько, что с собственными сыновьями встречи назначает через своего помощника. Интересно, он вообще в курсе, что они у него близнецы?

– Но то, что ты предлагаешь…. Это не выход, Рис, – Ася сжимает в кулаке ткань своей юбки. – Попробуй объяснить Авелю своё предложение, и он найдёт способ, как воспользоваться им, но безопасно. Авель очень мудрый. Вспомни, сколько всего он сделал для того, чтобы защитить Дубров.

Непроизвольно, я обращаю внимание на одежду Аси. Юбка хоть и длинная, но с рваным подолом, рубашка расстёгнута, рукава закатаны. Нам, небольшому городу, в мгновение ставшему центром целой вселенной, пришлось окончательно обособиться и буквально стереть себя с карты, чтобы не позволить остальному государству разрушить хрупкий, едва сформировавшийся строй. И когда везде жизнь женщин только начинала меняться, у нас они уже давно сосуществовали наравне с мужчинами. Авель подсмотрел это у других миров. Идея равенства показалась ему интересной, а после внедрения – самой разумной из возможных.

И на мой счёт, это единственное верное решение, которое он принял за время своего правления.

– Если бы он был мудрым, он бы не вводил правила вроде запрета на использование стражами магии в своих интересах, – говорю я.

Авель сделал много хорошего, но плохого он сделал не меньше.

– Тебе стоит хотя бы попробовать… Авель, он… Рис, у тебя хорошая идея, но то, как ты предлагаешь воплотить её в жизнь… Ты просишь о невозможном.

– Да что ты заладила! – взрываюсь я. Разворачиваюсь и пинаю каменную стену. Боль огнём охватывает ногу, но мне плевать. – Авель то, Авель это! Я просил у него помощь! Рассказывал о своей идее! Миллион раз! Знаешь, что он сказал? – Слёзы подкатывают к горлу, но я подавляю их, глубоко дыша. – Что иногда одни должны умереть, чтобы другие могли жить.

Отворачиваюсь от друзей. После смерти матери и сестры, из близких сердцу у меня остались только Ася и Богдан, и сейчас слова, сказанные им, режут меня не хуже ножа.

– Нельзя приготовить омлет, не разбив парочку яиц, – говорю я словами Авеля. Затем добавляю, успокоившись: – А вообще, плевать. Я всё сделаю сам. Найду способ сделать нас сильнее. Люди ничуть не хуже тех, других, кто может жить столетиями, без страха умереть от неизвестной болезни. И о многом я не прошу – просто не вставайте у меня на пути.

Пейзаж меняется очень быстро: Ася и Богдан исчезают, и вместо них меня окружают собственные творения. Сейчас они больше напоминают монстров, чем оборотней, нимф, сирен, фейри или уж тем более людей. Я в растерянности. Результат пугает меня. Не знаю, что делать дальше.

Следующий кадр – и те же существа предстают передо мной совершенно в другом обличье. Они сильные, они здоровые, они… Я больше не чувствую себя их творцом, создателем.

Я подарил им истинное предназначение. Я их наставник. Их отец.

Всё снова меняется. Теперь я куда-то бегу. Страх переполняет меня. Авель и другие стражи уже близко. Знаю, что они просто так меня не отпустят – я слишком далеко зашёл. В жертвах числятся десятки. Всё, что я проделывал в течение шести лет – незаконно и аморально. Но они не понимают, насколько это важно.

Я останавливаюсь. Перестаю бежать и решаю обороняться.

Закрываю глаза, а когда открываю, вижу отражение в зеркале напротив. Оттуда на меня смотрит мужчина лет сорока с проседью в когда-то тёмно-каштановых блестящих волосах. Его лицо очень мне знакомо. Я словно смотрю на друга, которого не видела долгие десятилетия. На друга, который, похоже, сильно болен.

– Вернись в кровать, Рис, – произносит мягкий голос.

За спиной появляется женщина, идущая ко мне из коридора. Она не красива по общепринятым стандартам, но у меня, – то есть у Христофа, – от восторга при виде неё перехватывает дыхание.

Я люблю её так сильно, что больше всего на свете боюсь оставить её одну, умерев.

Я знаю, что сам виноват. Если бы смог переубедить Авеля в своё время…. Если бы смог его победить, то некому было бы отбирать мою силу!

Ведь рождённый в семье полукровки-ведьмака и человека, я имел особые, ни с чем несравнимые навыки, которые в итоге так бездарно потерял, пав от проклятья Авеля.

Он был настолько ослеплён жаждой правосудия, что не смог остановиться на мгновение и подумать. Он бы понял, что результаты моих экспериментов могут перевернуть мир с ног на голову!

Они могут сделать его лучше для людей.

Пусть Авель уничтожил всё, что я создал, и превратил мою жизнь в ад, я не сдался. Каждый день, когда находил в себе силы, шёл в лабораторию и работал до предела.

Сколько раз Роза находила меня на полу без сознания? Уже и не сосчитать.

И мне удалось. Правда, нужно больше времен. Дети ещё слишком малы. Как они справятся без меня?

Я умираю сейчас, но я вернусь, когда моя кровь продублируется в моём роду. И тогда человечество осознает свою ошибку – ту самую, где оно лишило жизни своего единственного настоящего спасителя.

– Тебе нужно больше спать.

Маленькая ладонь ложится мне на плечо. От Розы, любви всей моей жизни, всегда пахнет свежим хлебом и молоком. Последним – особенно сильно.

– Ты права, – я беру ладонь Розы и прижимаю её к своим губам. – Ты как всегда права.

Я не закрываю глаза, но всё вокруг в секунду погружается в темноту. Вытягиваю руки перед собой – или мне так кажется? – но даже не вижу собственных пальцев.

«Романова», говорит голос без тела. «Я не ошибся».

Голос звучит в моей голове. Он пришёл откуда-то извне, как паразит, поселившийся в мозгу.

«От меня мало что осталось, но я чувствую людей по их крови. И твоя так сильно пахнет костром и влажной землёй, что сразу выдаёт пусть и давнее, но родовое проклятье».

Тем же голосом я говорила секунды назад, когда видела в зеркале мужчину.

Христоф.

«Я рад, что за грехи своих предков ты уже не расплачиваешься».

– О чём вы говорите?

«О том, что ведьмак Святослав Романов – твой дедушка уж не знаю в каком сейчас поколении, – был достаточно своенравен для того, чтобы сдаться, когда его поймали на незаконной продаже крови фейри. Когда был подписан пакт Единства, он уже несколько лет носил клеймо вампира – своеобразную метку, делающую его преступником в как минимум пяти мирах».

Христоф замолкает. Мне кажется, я могу почувствовать, как он специально выдерживает эту паузу.

«Из Романовых я хорошо знал Аполлинарию, внучку Святослава от младшей его дочери. Ты очень на неё похожа. Именно поэтому я и узнал тебя. Когда все от меня отвернулись, Аполлинария была единственной, кто остался. А ещё она познакомила меня с Розой – женщиной, которой я подарил остаток своей жизни».

Всё это не имеет смысла. Не знаю, зачем Христофу посвящать меня в тайны моего же рода, если они никак не связаны с его собственным.

«Вы…», Христоф словно задыхается. «Вы не идентичны, но, как я и Влас, имеете схожую ДНК».

Христоф замолкает. Я понимаю, что сейчас услышу его последние слова – голос становится слабым и словно доносится со дня колодца.

«Она, как и ты, была сильной при всей своей слабости и идеальной при всём своём несовершенстве».

Я открываю глаза. Я – снова я. Передо мной Влас. Он одёргивает руку от моего лица и с любопытством заглядывает в глаза.

– Ты видела?

Видела. Слышала. Но не до конца понимаю, что именно.

– Я… не знаю, – только и произношу я.

Голова раскалывается на части.

– Если у тебя есть вопросы…

– Христоф умер от болезни, – тут же говорю я. – Я чувствовала, как что-то выедало его органы.

– После открытия призмы вместе с новыми видами в Старый мост пришли и новые болезни. У стражей был на всё это иммунитет, а вот у их семей – нет. Так умерла мать Христофа. Через несколько лет скончалась и его младшая сестра. И Христоф был заражён, только не знал об этом. Ему просто повезло, что он вовремя принёс клятву: эфир помог усыпить болезнь в его организме. А когда Авель забрал его силу в наказание за преступления, Христоф умер в возрасте сорока пяти лет.

– И Авель просто дал ему умереть? Своему внуку?

Я поджимаю губы. Слёзы застилают глаза, но я не понимаю, откуда они взялись. Мне не жалко Христофа – он убивал невинных. Но мне понятны его причины. Трясу головой, но от прошлых видений избавиться это не помогает.

И тогда я перевожу взгляд на Бена.

Он озадачен. Всё ещё сидит в углу, но больше не пытается сопротивляться верёвкам на руках и ногах. Одними губами он зовёт меня по имени (или мне так кажется?).

– Если мы достанем тебе Нити, – произношу, продолжая таращиться на Бена. – Ты вернёшь Христофа в прошлое?

– Да.

– Чтобы он закончил свои опыты?

– Сейчас он знает гораздо больше, чем тогда, когда был двадцати трёхлетним мальчишкой. Грядёт новая эра! Я не просто отправлю его во время, когда всё началось, я дам ему шанс, которого он заслуживает – изменить мир, начиная с прошлого века.

Не знаю, почему Бен молчит. Обычно не заткнуть, а тут и слова не молвит. Я снова смотрю на Власа. Что-то тут не так… Его взгляд, он какой-то странный. Неспособность сфокусировать его он скрывает за прищуром, но я вижу, как раз за разом его глаза бегают в поиске точки, за которую можно было бы зацепиться.

– Вы поможете мне? – спрашивает Влас. – Ты, Слава, – поправляет он сам себя. – Ты поможешь мне?

Я не знаю, что делать, и никто не может мне помочь.

Немного погодя, я согласно киваю.

***

Я полностью осознаю, что иду по Огненным землям, только когда подхожу к знакомым горам. Странно. Помню только, как Влас налил мне чаю с мятой и какими-то фиолетовыми цветками, кружащими на дне. Всё, что произошло после – как в тумане.

Слышу звук шагов и оборачиваюсь. Сзади с безучастным видом плетётся Бен, похоже, тоже едва соображающий, что происходит.