Текст книги "Пепел и пыль (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

Я поворачиваю голову на Даню. Только что я собственноручно завела его в клетку к зверю, любимый деликатес которого – мужчины.

– Что? – моё волнение передаётся Дане. – В чём дело?

– Ничего, – говорю я. Откидываюсь на деревянную спинку стула и выпячиваю подбородок. – Расслабься.

Даня меряет меня взглядом, полным непонимания. Но это длится всего несколько секунд. Затем что-то в его взгляде меняется, и он вторит моей позе, а ещё берёт в руки меню и даже отпускает пару глупых шуточек. Он понял, что мы должны играть в ничего не подозревающих посетителей.

Теперь остаётся только надеяться на то, что защитники прибудут вовремя.

Когда к нам снова подходит официантка, мы заказываем два безалкогольных коктейля и гренки. Чтобы хорошенько осмотреться, я оставляю Даню и иду в туалет. По дороге отмечаю про себя как можно больше деталей: и количество официанток, и вход в кухню, и ещё одно окно в закутке у туалета, который, в свою очередь, оказывается общим. Внутри – три кабинки, три раковины, большое и очень грязное зеркало и одинокий писсуар в углу, видимо, для самых раскрепощённых. Только две кабинки из трёх – рабочие. Из них одна занята. Я включаю воду, мою руки. Украдкой поглядываю на занятую кабинку через отражение в зеркале. Дверь не доходит до самого низа, и я вижу ноги в кроссовках. Это определённо мужчина. Когда слышу шум спускающейся воды, тут же выключаю кран и делаю вид, будто поправляю причёску. Открывается дверь, из кабинки выходит молодой человек. Наши взгляды пересекаются, и он улыбается мне. Навскидку, парню немногим за двадцать пять. Одет он очень просто: тёмно-синий свитер, джинсы. На голове беспорядок из светлых волос, торчащих во все стороны. Я бы сказала, что именно так выглядят завсегдатаи подобных заведений, но лицо у парня слишком уж гладкое.

Всё время, которое парень моет руки, он не сводит с меня взгляд. Я старательно это игнорирую.

– Любишь футбол? – вдруг спрашивает он. – Необычное хобби для девчонки.

– Я пришла за компанию с братом, – отвечаю я.

– Тогда могу посоветовать спортбар в паре кварталов отсюда. Местечко намного лучше этой дыры.

– Если это дыра, что ты тогда тут делаешь?

Парень ничего не отвечает. Я решаю, что разговор окончен, и направляюсь к выходу, но незнакомец успевает перехватить меня за локоть.

– Уходи отсюда, если тебе дорог твой брат, – произносит он тихо. – Я серьёзно.

У парня ярко-зелёные глаза, под определённым углом отливающие тёмным золотом. С трудом, но я вырываю свою руку обратно из его цепкой хватки.

– Ты не Вик, случайно? – спрашиваю я, вспоминая слова Жени.

– Откуда знаешь?

Он снова хватает меня за руку, но теперь для того, чтобы взглянуть на моё предплечье. Когда не находит ничего, что бы его заинтересовало, перехватывает другое.

– Я не приносила клятву! – восклицаю я. – Ещё… Но буду. Завтра.

– Стражи прислали новенькую? Они совсем спятили?

– Меня никто не присылал. Я здесь сама по себе.

– Тогда, возвращаясь к тому, что я говорил ранее – уходи. И как можно скорее. Ты понятия не имеешь, что здесь намечается.

Секунду мы с Виком сверлим друг друга взглядами. Затем я говорю:

– Мы уже в ловушке. Когда я шла в туалет, видела, как одна из сирен закрывала входную дверь.

Вик громко ругается и бьёт кулаком по ближайшей раковине. Вместо ожидаемой болевой агонии, которая, как я знаю на своём примере, обычно приходит после подобного выплеска эмоций, трещина идёт по кафелю раковины, а не по руке Вика.

– Ты не человек, – выдыхаю я удивлённо.

– Оборотень, – подтверждает Вик.

– Доброволец?

– Боже, упаси!

– Зачем ты тогда предупредил Женю?

Вик отмахивается, как если бы я не понимала очевидного.

– Так они придут или нет? – вместо ответа спрашивает он. – Защитники?

– Должны.

– Главное, чтобы не опоздали, – Вик усмехается, оглядывая меня. – Я смогу за себя постоять, ты – девчонка, и сирены тебя не тронут, а вот брату твоему наверняка крышка.

Я поджимаю губы. Вик, в противовес мне, изображает на лице беззаботную улыбку и возвращается в зал походкой лёгкой и непринуждённой. У меня же будто на плечах по пять килограммов песка.

Возвращаюсь к Дане, но в глаза ему не смотрю, а сказать и вовсе ничего не успеваю, потому что раздаётся страшный грохот. За ним – крик. Вздрагиваю и оборачиваюсь. Одна из сирен, видимо, не выдержав, перевернула столик, за которым сидят два пожилых человека. На глазах у всех она хватает одного из них за горло и поднимает в воздух.

– Эй! Какого чёрта? – это встаёт красавчик с татуировкой.

За своё возмущение он тут же получает точный удар палкой в руку от сирены за барной стойкой. У палки на конце – острый колышек.

Это копьё.

Едва соображая, я кидаюсь через стол и падаю вместе с Даней на пол. Накрываю его своим телом. Секунда – и это больше не бар, а настоящая преисподняя. Паника, крики, звуки бьющегося стекла, ломающейся мебели и падающих замертво тел смешиваются воедино, превращаясь в общий для всех предсмертный марш.

Бам. Один точный удар по голове.

Ба-бам. Кто-то сегодня не вернётся домой.

Не знаю точно, сколько времени проходит, но для меня оно растягивается на часы, в течение которых я замечаю каждое упавшее тело, слышу каждый, даже самый отдалённый, крик. Брат подо мной пытается пошевелиться, но я не могу позволить ему встать.

В голове звучат слова Вика: «Ты – девчонка, и сирены тебя не тронут, а вот брату твоему наверняка крышка».

Я зажмуриваюсь. Шум становится невыносимо громким, но своё имя среди него я каким-то чудом различаю:

– Слава? Ты что тут забыла?

Открываю глаза. Это Бен. Он стоит в нескольких шагах от нас и отражает атаку одной из официанток. На помощь Бену приходит мужчина, который сидел за одним столом с красавчиком и блондинкой: он со всего размаху бьёт сирену бутылкой по голове. Стекло летит во все стороны, но сирена не отключается, лишь на секунду отворачивается от Бена.

И это – её ошибка.

Бен наносит сокрушительный удар остро заточенным мачете. Голова официантки бьётся об пол лишь единожды, а затем закатывается под соседний стол. Я быстро встаю на колени и только и успеваю, что отвернуться к стене, как меня тошнит.

Всё в тумане. Я едва понимаю, кто и когда выводит меня на улицу. Вижу только, что спасена не я одна: ещё мой брат, та блондинка и пожилой мужчина.

– Почему они делают это? – спрашивает блондинка.

Я вытираю рот рукавом и, покачиваясь, подхожу ближе к брату.

– Ты в порядке?

Даня качает головой. Он весь бледный, как мел. Тяжело вздыхает, отходит в сторону. Вытаскивает из кармана ингалятор.

– Чего они добиваются? – блондинка повторяет свой вопрос.

– Не знаю, – вру я. – Как тебя зовут?

– Снежана.

– Я Слава. Ты не ранена?

– Нет, но мои брат и папа…

Красавчик с татуировкой и мужчина, который помог Бену. Я гляжу сначала на Снежану, потом на дверь. Вспоминаю, что насчитала около четырёх сирен-официанток. И чёрт знает, сколько ещё их скрывалось в кухне.

Вик не дал никакой конкретной информации, поэтому прибыли только Нина, Бен и Лиза. Они предполагали, что это будет ложная тревога и никак не ожидали попасть в самый разгар смертельного карнавала.

Вчетвером, даже если считать Вика, они могут и не справиться. Но как я могу им помочь?

Снежана срывается с места. Я едва успеваю преградить ей путь.

– Ты погибнешь!

– Плевать! Ты не понимаешь, там мой брат!

Недалеко за её спиной стоит, согнувшись, мой собственный. Упёр ладони в колени и тяжело дышит.

Снежана даже не представляет, насколько я её понимаю.

– Просто ворвёшься туда и всё? – спрашиваю я.

– У тебя есть другая идея?

Она смотрит на меня, поджав губы. Я отворачиваюсь от неё, когда слышу крик. В следующее мгновение с петель слетает металлическая дверь бара, а вместе с ней и то, что послужило толчком – тело сирены. Могу только представить, с какой силой нужно было её швырнуть. Магия, не иначе. Теперь двери нет, и я снова вижу помещение бара и некоторых из тех, кто всё ещё сражается за жизнь. Один из таких – молодой парень – выпучив глаза, еле перебирает ногами в нашем направлении. Его жёлтая футболка на боку насквозь пропитана кровью.

Будто в замедленной съёмке, его рот раскрывается. Он протягивает в мою сторону руку и просит о помощи, но едва переступает порог, как падает замертво. Копьё в его спине, застрявшее перпендикулярно полу, становится отметкой конца: его жизни и чего-то внутри меня.

Ты никогда не узнаешь, как больно падать, пока впервые не споткнёшься. Этот парень – ступенька, которую я не замечаю.

И падаю.

Бегу вперёд, хватаюсь за копьё и после нескольких рывков вытаскиваю его из бездыханного тела. Меня никто не замечает – ведь сиренам нужны только мужчины. Дочери войны не ожидают встретить отпор ни от меня, ни от Снежаны, и именно это помогает мне застать одну из них врасплох. Я знаю, что моих сил будет недостаточно, поэтому даже не пытаюсь проткнуть сильное тело насквозь, а лишь бью сирену другим концом копья по спине. Она поворачивается, и я вижу её настоящие глаза: хищные и полностью чёрные, без радужек.

– Пошла прочь! – рявкает она.

Быстрый взмах; такой, что я замечаю его только при самом столкновении ладони сирены с моим лицом. Щека горит огнём, что-то тёплое течёт по подбородку. Я теряю равновесие и падаю, но скорее, чем сталкиваюсь с полом, меня подхватывает чья-то рука. Красавчик. Он помогает мне выровняться, несмотря на травму в плече. Краем глаза замечаю, как Снежана с криком: «Дима!» бросается обратно в бар.

Дима дёргается ей навстречу. Вместе с этим помещение разрывает громкий женский крик. Даже, скорее, клич. Призыв к действию. Я оглядываюсь. Пытаюсь восстановить в памяти всех сидящих в баре до начала драки и понимаю: Диму сирены точно не отпустят.

Он – идеальный кандидат.

– Эй! – ко мне подлетает Лиза. У неё разбита губа, но в целом девушка в порядке. Она вкладывает мне в руку пистолет. – Держи.

– Что? – я едва могу крепко держать его. – Зачем?

– Ты собралась идти на них с этим? – Лиза глядит на поломанное копьё, сейчас валяющееся у меня в ногах.

Она права. Я не могу рисковать. И пусть стрелять я ещё не умею, но, приставив дуло вплотную к чьему-нибудь телу, уж точно не промахнусь.

Руки трясутся, но я из последних сил пытаюсь сохранить контроль над своими действиями. Вижу, что Снежане с трудом удаётся поддерживать на весу своего брата, который раза в два, должно быть, тяжелее моего, и иду к ней. Помощь не предлагаю – сразу ныряю под вторую Димину руку.

– Нам нужно срочно вывести его отсюда, – говорю я. – Твой брат – их главная цель.

Снежана вопросов не задаёт, просто кивает. Её взгляд падает на пистолет в моей правой руке.

– Ты умеешь им пользоваться? – спрашивает она.

Я не успеваю ответить. Снежана переводит глаза на что-то за моей спиной; неподдельный ужас секундной вспышкой проносится по её лицу. Снежана выпадает в мою сторону, выпуская брата и перекладывая весь вес его тела на меня, выхватывает у меня пистолет и стреляет.

Звук выстрела и глухой удар. Я не могу обернуться, чтобы посмотреть, куда попала Снежана: Дима слишком тяжёлый и ограничивает меня в движении. Колени подкашиваются. Одна с ним на плечах я не смогу сделать и пары шагов. То, что я стою – уже чудо.

– Папа нас с Димой на все праздники водит в тир, – бросает Снежана, возвращая мне пистолет и снова подхватывая брата, облегчая мою ношу.

Хотя мне, на самом-то деле, плевать, где и когда она научилась стрелять. Сейчас она, возможно, мне жизнь спасла.

Мы выводим Диму на улицу, где прислоняем к одной из припаркованных недалеко от бара машин.

– Я вызвал полицию! – сообщает Даня, подбегая к нам.

– Стражи перехватывают их звонки, так что мог бы не стараться, – задыхаясь, говорю я.

Мне нужна передышка. Ноги дрожат, и, чтобы как-то удержаться, упираюсь ладонью, свободной от пистолета, в стекло машины. Из отражения на меня смотрит девушка с потерянным взглядом и щекой, покрытой кровью. Едва я удивляюсь, что совсем не чувствую боль, как она приходит и забирает себе половину моего лица.

Я сильно сжимаю челюсть, сдерживая скулёж.

– Что теперь? – спрашивает Даня.

– Не знаю.

Поднимаю руку с пистолетом и в момент, когда думаю бросить его на землю, вдруг чувствую: за спиной что-то происходит. Оборачиваюсь и вижу выходящую из бара сирену. Она сразу замечает нас, потому что мы и не прятались, и заносит ногу для шага, но вместо этого… взлетает. За её плечами раскрываются широкие крылья. Они рвут одежду. Теперь на сирене одни лишь шорты, и я могу увидеть, что её грудь и живот, как и крылья, покрыты чёрными перьями.

Снежана вскрикивает. И я её понимаю.

Крылья сирены двигаются так естественно: один взмах, балансирование в воздухе. Нас разделяют метров десять, поэтому до полного сближения едва ли больше пары секунд. Их как раз хватит на то, чтобы зачарованно наблюдать за её полётом перед тем, как умереть.

Но я принимаю другое решение и спускаю курок. Расстреливаю весь магазин, потому что не знаю, попала ли хоть раз. Звуки выстрелов грохочут в моей голове ещё какое-то время после того, как сирена падает на землю.

Внезапно всё вокруг затихает. Ветер забирается под рубашку, и я вспоминаю, что куртка Лии осталась в баре.

Чувствую боль в коленях. Когда я успела осесть на землю?

Слышу чьи-то шаги и поднимаю глаза. Бен вытирает кровь с рук о джинсы. Слишком привычное движение; я делаю такое же, когда мою руки, но забываю про полотенце.

Нина с Лизой, помятые, но, главное, живые выходят из бара вместе с Виком. Больше – никого. Но я не верю, что все случайные участники потасовки мертвы, поэтому жду. И чутьё меня не подводит: вскоре я вижу розовый дым, сочащийся из разбитых окон и дверного проёма. Он почти сразу рассеивается вместе с холодным осенним ветром.

– Мой отец! – восклицает Снежана.

– Он в порядке, – отвечает Бен, подходя ближе. – Твой папа – боец. Военный?

– Юрист, – выдыхает Снежана. – Но служил в морской пехоте.

– Старая школа. Крутота!

Бен останавливается и приседает на корточки, чтобы разглядеть сирену, в которую я стреляла.

– Эй, Лиз? – зовёт он. – Сколько патронов было в магазине?

– Полный, – отзывается Лиза. – Я его перезарядила, прежде чем дать Славе.

– Три попадания из восьми, – констатирует Бен. Поднимает на меня глаза. – Две в живот, одной пулей обожгла ей щёку.

– Мне было не до прицеливания, я старалась не сдохнуть! – раздражённо бурчу я. – И пуль было семь: Снежана подстрелила одну сирену ещё в баре.

– А я тебя и не критикую. В этот раз, по крайней мере. – Бен выпрямляется, подходит ко мне и протягивает руку. – Давай, вставай. Нужно помочь нейтрализованным, разобраться с трупами и заняться этими тремя.

Бен говорит о Снежане, её брате и пожилом мужчине – единственных, кого не нейтрализовали в баре. Оставляю мысли при себе, но мне кажется несправедливым стирать память Диме и Снежане. Они оба не просто свидетели – они помогли нам. Пусть Бен такое не признает никогда, но в том, что мы всё-таки выбрались из бара живыми, есть и заслуга этой семьи.

Оставить им воспоминания о дне, в который эта семья могла бы потерять друг друга, будет лучшей им благодарностью. Ведь разве не шрамы делают нас теми, кто мы есть?

Но всё, что я сейчас могу – это кивнуть, соглашаясь, и позволить Бену помочь мне подняться с земли. Всё равно никто не будет слушать ту, которая попала во врага лишь два с половиной раза из семи.

Новенькая. Глава 12

Я клюю носом, пока Полина обрабатывает моё лицо. Не то, чтобы хочу спать, просто чувствую дикую усталость, физическую и моральную, словно последние несколько часов меня только и делало, что крутило в огромной центрифуге.

– Вот поэтому новичкам и не позволяют участвовать в боевых миссиях, – говорит Полина. Она отходит на шаг назад и критическим взглядом осматривает моё лицо. – Я не смогу сделать тебя красавицей к завтрашнему дню.

– Сделать меня красавицей у природы за семнадцать лет не получилось, так что не расстраивайся.

– Чувство юмора на месте – это хороший знак, – улыбается Полина.

Я не могу ответить тем же. У меня перед глазами до сих пор стоит лицо того паренька, павшего от копья. Подумать только: пойди он этим вечером в другое место или останься дома, всё закончилось бы иначе. А теперь он мёртв – безымянная ступенька, подтолкнувшая меня к действию.

Таких, как он, согласно рапорту Лены, ещё двое. Итого трое погибших и как минимум шестеро раненых физически и психически. В каком-то смысле, Даня тоже в их числе. Мы ведь с ним даже толком не успели поговорить после того, как прибыли другие стражи, чтобы забрать преступников, скрыть следы, которые могут смутить полицию, и разобраться с нейтрализованными. Включая и Снежану с Димой. Что было с ними дальше, я уже не знаю: мы исчезли в портале, как только услышали звуки приближающихся полицейских машин.

– Эй, – я чувствую чужую руку на своём плече. Перевожу взгляд с окна на Полину. – Что тебя беспокоит?

Даня просто ушёл. Он ничего не сказал, даже не попрощался. А теперь ещё и трубку не берёт. В моих исходящих уже пятнадцать звонков на его телефон, но ни один из них не закончился разговором.

Я из последних сил стараюсь себе не накручивать, и всё же от самых ужасных мыслей избавиться не удаётся.

Не хочу жить в мире, где брат меня ненавидит.

Полина в последний раз касается моей щеки, размазывая по царапинам пахнущую чем-то кислым мазь.

– Брат, – наконец признаюсь я.

– А представляешь, каково сейчас им обоим: Ване и Дане? Не знаю, что стало бы со мной, узнай я о наличии близнеца. Тут и так что ни день, то вот такие, – она машет рукой напротив моего лица, – приключения. Больше не болит?

– Нет.

Я соскальзываю со стола, на котором сидела, проигнорировав койки и стулья.

– Ты ему звонила?

– Не берёт трубку.

Подхватываю с койки куртку Лии. Накидываю на плечи. В нос забивается запах крови. Снимаю куртку и осматриваю её. На левом рукаве и боку переливаются алым пятна разного размера.

– Давай, – Полина забирает куртку у меня из рук. – Я отнесу её в чистку.

– Спасибо, – киваю я.

– А ты бы отдохнула немного. Завтра важный день.

Знаю, что она права, но не думаю, что, несмотря на усталость, смогу вздремнуть.

– Есть какие-то новости от Марка и Саши? – вспоминаю я.

Уголки губ Полины ползут вниз.

– Нет, – она качает головой. – Ещё и Дмитрию не удаётся связаться с Доуриной.

– И что это значит?

– Я верю в то, что слова и мысли материальны, поэтому не решаюсь делать никаких предположений. Мне комфортнее думать, что это всего лишь проблемы со связью. А мальчики наши в порядке.

Полина отворачивается от меня и идёт к шкафу, достаёт бумажный пакет и складывает в него мою куртку. Уверена – всё это лишь для того, чтобы скрыть от меня свои глаза; Полина не хочет, чтобы я видела, как она сама, в противовес своим словам, медленно теряет надежду.

И я тоже этого не хочу. Пусть хоть кто-то из нас верит до последнего.

Покидаю медкорпус со смешанными чувствами. Юбка путается в ногах, приходится сжать её ткань в пальцах и поднять вверх, чтобы она не мешала подниматься по ступенькам. Иду уверенно, даже слишком. Не знаю, что именно меня ведёт, но понимаю: по-другому никак. Если я хочу разобраться, то вот он – идеальный момент.

Либо сейчас, либо уже никогда.

Стучусь в дверь единожды, чтобы не показаться излишне вежливой. Не дожидаясь разрешения, кручу ручку и заглядываю в кабинет. Дмитрий сидит в кресле возле окна, читает какую-то книгу. Не знала, что он носит очки. В прямоугольной чёрной оправе, совсем как у Вани. Когда я вхожу, Дмитрий скидывает ноги с пуфика, откладывает в сторону книгу и встаёт.

– Что с твоим лицом? – спрашивает он, едва я закрываю за собой дверь.

– Прочитаете об этом в рапорте Лены, – отвечаю я. – И, опережая все вопросы, я в порядке и пришла сюда не за тем, чтобы вы пытались изобразить из себя заботливого папочку.

Дмитрий поджимает губы. Дёргается, наверное, в попытке подойти ближе, но я выставляю перед собой руку. Тогда он остаётся на том же месте.

– Сегодня ко мне подошла Татьяна, – начинает Дмитрий, – и заявила, что своими глазами видела двух Вань.

Я молчу.

– Но я был уверен, что предусмотрел все возможности их столкновения, поэтому сделал вид, что понятия не имею, о чём она. А чуть позже ко мне пришёл и сам Ваня – точно так же, как и ты, с наездом прямо с порога. Он сказал, что поймет, если я буду врать. Поэтому мне пришлось рассказать правду.

Я прикусываю щёку, предостерегая саму себя от первоначальных выводов. Пусть Дмитрий сначала договорит.

– Это будет долгая история, Слав. Не хочешь присесть?

Сам Дмитрий опускается обратно в кресло. Я качаю головой.

– Ну ладно, – выдыхает он. Откидывается на спинку кресла. – Я был стражем долгое время, за которое, разумеется, успел найти настоящих друзей. Одними из таких людей были Филоновы. Ну, точнее, Аня Терентьева и Валя Филонов. Про таких, как они, говорят: «сами небеса их благословили». Поэтому я не удивился, когда они объявили о помолвке. Именно на их свадьбе я встретил твою маму и… влюбился без памяти, как последний школьник. Ещё четыре года спустя случились сразу несколько самых замечательных в моей жизни событий: в январе мы с твоей мамой поженились, в марте у Филоновых родились двое прекрасных сынишек, один в один похожих друг на друга. Аня назвала одного в честь своего отца – Даниилом, а Валентин второго в честь своего погибшего брата – Иваном.

Дмитрий замолкает. Его губы растягиваются в улыбке, в уголках глаз образуются мелкие морщинки радости.

– А третье событие? – спрашиваю я, хотя уже догадываюсь.

Не так уж и сложно, если вспомнить, что мы с Даней родились в одном году с разницей в девять месяцев.

– Твоё рождение в декабре, разумеется.

Словно что-то вспомнив, Дмитрий хмыкает себе под нос. Я обхватываю живот руками.

– Ты была такая крошечная, укутанная в это здоровенное белое одеяло, – Дмитрий отрывает взгляд от пола. – Такая красивая малышка. Моя копия. – Тяжёлый вздох. – Я любил вас: тебя и Тому. Безумно. Но мне было тяжело, потому что твоя мама, она… обычный человек. Она понимала, насколько важна моя работа, но не могла смириться с тем, что каждая секунда моего отсутствия могла нести с собой мой последний вдох. Из-за этого мы с ней часто ругались. Тома пыталась заставить меня бросить всё это, говорила, что у тебя, Слава, должна быть полноценная семья, а не серая тень матери, оплакивающей своего почившего мужа. Я знал, что она права, но не мог перестать делать то, чем жил с шестнадцати лет…

Дмитрий замолкает. В одно резкое движение он встаёт и подходит к окну. Теперь я не могу видеть его лица.

– А через несколько лет Филоновы погибли. Это был сентябрь, дождь шёл уже третьи сутки и, казалось, не собирался останавливаться. Грузовик занесло, и он протаранил легковушку, в которой ехали Валя, Аня и маленький Ваня. Даня в тот период подхватил ветрянку, одновременно с тобой, поэтому вас обоих было решено временно держать вместе в нашей квартире, подальше от Валентина, который в свои годы ещё не успел ею переболеть.

Дмитрий снова хмыкает, и в этот раз у него получается так нервно и вымученно, что я чувствую холодок под кожей.

– Аня и Валентин погибли на месте, – продолжает он. – Ваня балансировал на грани жизни и смерти долгую неделю… А потом вдруг пошёл на поправку. Врачи не скрывали – говорили, что это могло быть только настоящее чудо. – Дмитрий оборачивается и пожимает плечами. – Но я так наивен не был, поэтому едва ли удивился, когда в один из вечеров ко мне заявился старый знакомый. Боунс – оборотень-лис. Однажды он спас мне жизнь, позволив вернуться домой к вам с Томой целым и более-менее невредимым, и, разумеется, в тот раз Боунс пришёл просить меня о помощи в счёт долга. Тогда-то я и узнал, что за рулём грузовика был именно он. А ещё именно благодаря ему Ваню перевели из реанимации в обычную палату, потому что, пробравшись ночью в больницу, Боунс его укусил. Лисий вирус сработал на «отлично» – Ваня поправлялся с нечеловеческой скоростью. Но ещё вместе с этим он превращался в бомбу замедленного действия. Оставалось только ждать, когда же она рванёт, и кем, в итоге, сделает Ваню. Я бы, может, и не переживал так, ведь среди оборотней очень много замечательных личностей, но Тома… Она, втайне от меня, начала собирать документы на усыновление Вани и Дани. Хотела сделать мне сюрприз, потому что знала – так или иначе, я сам захочу этого. И была права, разумеется, но теперь, когда Ваня был укушенным, я… Тамара с её отношением ко всему, что выходило за грани разумного, могла отказаться от своей идеи, если бы узнала, а я не мог позволить парням жить без семьи. Поэтому и принял единственное, как мне тогда казалось, верное решение – покинул свою семью ради обещания, которое когда-то давно дал отцу Вани и Дани: помогать его детям, что бы ни случилось. Так я усыновил Ваню, а Тамара, чуть погодя, взяла себе Даню.

– И она знала, что ты…?

– Конечно, нет, – перебивая меня, отвечает Дмитрий. – Существует тайна усыновления. А Тома была лишь педагогом, она не участвовала в самом процессе.

– Но почему ты не забрал двоих?

– Я догадывался, что Тома всё равно закончит начатое. Аня, мать Дани, была её лучшей подругой. Тома бы никогда не оставила мальчишку в детдоме.

Не знаю, что сказать. Дмитрий опять отворачивается к окну, и тогда я хватаюсь за лицо, позабыв про ранки на щеке. Боль пробуждает. Это всё так безумно и одновременно так просто, что я путаюсь в собственных мыслях, пытаясь связать их воедино.

Невольно представляю, как бы сложилась наша жизнь, останься отец с мамой, и возьми они в семью Ваню и Даню.

О, дивный новый мир!

– Наверное, мне стоит извиниться, – произношу я на выдохе. Когда Дмитрий разворачивается, я вижу искреннее непонимание на его лице. – За то, что имею дурацкую привычку делать выводы по следствию раньше, чем узнаю причину, – поясняю я.

– То есть, теперь ты меня не ненавидишь?

Теперь моя очередь хмыкать.

– Не гони лошадей, папаша, всё-таки маме с двумя спиногрызами на шее пришлось хлебнуть лишнего после твоего ухода!

– И, несмотря на это, вы вон какими выросли! Я видел Данины работы на городской выставке. Парень – настоящий талант.

– Да, – соглашаюсь я. Тут уж улыбку скрывать нечего: братом я очень горжусь. – Тогда были куплены четыре его картины!

– Знаю, – кивает Дмитрий.

Он идёт к двери в другом конце комнаты и на некоторое мгновенье исчезает за ней. Я успеваю различить изножье кровати. Наверное, это его спальня.

Когда Дмитрий возвращается, в его руках что-то квадратное и замотанное в картонную бумагу.

– Я так и не смог распечатать её, – произносит он с грустью в голосе. – Смелости не хватило.

Дмитрий разрывает бумагу, которая кусками падает ему под ноги, и поворачивает картину на меня. Я хорошо помню день, когда Даня создал её. Это был подарок на мой день рождения, который после я позволила ему отправить на выставку. На этом портрете мне пятнадцать, и Дане удалось изобразить меня такой красивой, что даже я сама не смогла придраться.

– Это и мило, и немного странно, – произношу я, смеясь.

– Я надеялся, что это будет только мило, – признаётся Дмитрий.

Он улыбается, но теперь это улыбка облегчения. Наверное, чувствует то же, что и я: контакт.

Он ещё не до конца налажен, но, всё-таки, он есть.

***

Я не тороплюсь возвращаться в комнату Вани, потому что знаю – её хозяин ждёт моего прихода. Некоторое время слоняюсь по штабу без дела, потом выхожу на улицу, прихватив куртку, одолженную мне Полиной вместо запачканной кровью куртки Лии. Укутываюсь плотнее, вжимаю голову в плечи. К десяти часам на Старый мост окончательно опустились сумерки, а вместе с ними и собачий осенний холод. Иду к одинокой скамейке в центре внутреннего дворика. Ложусь на деревянное сиденье, свесив ноги с металлического подлокотника. Несмотря на то, что небо заволокло серыми тучами, луну всё равно хорошо видно. Складываю ладони под голову. До полнолуния осталось не больше пары дней, и это наводит меня на мысль об оборотнях. Точнее, об одном – о Ване. Со всеми этими разговорами о семье, я позабыла расспросить у Дмитрия о том, оправдались ли его опасения. И хотя не успела заметить за Ваней каких-либо признаков оборотня, это ничего не значит – рецессивный ген, он на то и рецессивный, что не будет проявляться полностью и моментально превращать Ваню в зверя. Может, он как Даша – тоже хорошо видит в темноте?

Разглядываю здание штаба. Мне нравится, что оно полностью сделано из красного кирпича, смущают лишь заколоченные окна, попадающиеся на каждом этаже в разном количестве, от одного и до трёх. Сбоку по зданию идёт зигзагообразная пожарная лестница: ступеньки, пролёт, ступеньки, пролёт – и так до самой крыши. Как и все лестницы, кроме главной, эта сделана из металла и явно видела слишком многое для того, чтобы всё ещё быть рабочей.

В любой обычный день меня было бы к этой лестнице и под дулом пистолета не подвести. Но всё сегодняшнее не подходит ни под одни рамки обычного. Кряхтя от отдающей в ушибленное колено боли, я слезаю со скамейки и направляюсь к лестнице. Энтузиазм стремительно падает до нуля, когда оказывается, что самая нижняя ступенька располагается на уровне моей груди. Мало того, что нужно подтянуться, так ещё и перенести весь вес своего тела на хрупкую, только лишь чудом держащуюся под углом, конструкцию.

Я хватаюсь за крайнюю ступеньку и чувствую, как в кожу впиваются ошмётки отходящей ржавчины. Это определённо плохая идея. Даже в сравнении с той, когда я позволила Дане попасть в ловушку сирен. Я ведь чертовски боюсь высоты. Сама не понимаю, что со мной, но будто что-то внутри просит: «Давай, проверь себя! Сегодня ты стреляла в сирену! Кто знает, на что ты ещё способна?».

Я цепляюсь за ступеньку повыше, подаюсь вперёд и на секунду повисаю в воздухе. Лестница выдерживает. Без скрипа, лишь немного кренясь. Я опускаюсь обратно на землю. Привстаю на носочки. Уверенно хватаюсь за самую дальнюю ступеньку, до которой могу дотянуться. Выдыхаю. Подтягиваюсь.

Мои руки слабее, чем я могла предположить. Только на то, чтобы оказаться на первом пролёте, у меня уходит около минуты. Зато потом всё идёт легче, и мне остаётся лишь не смотреть вниз, чтобы не струсить раньше времени.

Ведь это и так неизбежно.

– Коротышка! – кричит кто-то внизу.

Я не оборачиваюсь. Понятно, что это Бен, но, что бы ему от меня не нужно, это явно не стоит мгновенной панической атаки от брошенного вниз взгляда.

– Слава, стой! – второй голос, женский.

Я часто дышу. Цепляюсь крепче за металлические перекладины, как если бы от них зависела моя жизнь.

Чёрт… Она ведь и правда сейчас от них зависит.

– Ты чего удумала? – снова эта девушка.

– Если у тебя депрессия, то тут в паре кварталов есть девятиэтажка. Может, лучше оттуда спрыгнешь? – предлагает Бен. – Всё-таки мозги твои с земли нам потом оттирать!