Текст книги "Пепел и пыль (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

– Шёл бы ты, Бен! – кричу в ответ.

Стискиваю зубы, возобновляю движение. Мне просто хочется добраться до крыши, чтобы доказать себе… что-то. Конечно, четыре этажа – это не небоскрёб, но, в моём случае, всё, что выше уровня земли хотя бы на метр, уже чёртова карусель.

Последняя ступенька, и вот я на крыше. Ветер тут страшный; моя юбка громко хлопает, развеваясь. Я гляжу на свои ладони. Крупные и мелкие куски ржавчины впились в кожу. Сую руки в карманы куртки, оставляя эту проблему на потом, и медленно направляюсь к противоположному краю крыши.

Машин в такое время суток мало. Все, кто торопился домой после работы, уже давно отдыхают перед телевизором, поэтому случайные путники сейчас скорее исключение, нежели правило.

Я держусь от огораживающего бордюра на достаточном расстоянии, но и так уже смогу увидеть дорогу, если опущу глаза. Вместо этого концентрирую внимание на больших окнах противоположного дома. Кажется, там расположены офисы, и, несмотря на поздний час, я различаю сидящих за компьютерами людей.

– А я говорил, что ты чокнутая, – раздаётся за спиной.

Так близко и неожиданно, что я вздрагиваю. Взгляд случайно падает на дорогу. Кружится голова. Я делаю большой шаг назад.

– Ты пила в том баре? Начало отпускать, и тебе захотелось острых ощущений?

Бен встаёт передо мной. Широкая довольная улыбка в секунду меняется на гримасу непонимания.

– Ты чего такая бледная?

– Я высоты боюсь, – выдавливаю с трудом.

– И именно поэтому ты полезла на крышу? – Бен скептически приподнимает бровь. – В принципе, я не удивлён.

Он трёт ладони друг о друга. Понимаю, что всё дело в шелухе ржавчины. Закончив с этим, Бен разворачивается, подходит к краю и приседает на бордюр.

– А вид-то ничего такой.

– Нормальный.

– Ты что решила, кстати? Остаёшься?

– Если я скажу да, ты скинешь меня с крыши, пока не поздно?

– Вообще-то, я так грязно не работаю.

Бен бросает на меня быстрый взгляд через плечо, я замечаю его ухмылку.

– Ты ведь, на самом деле, не боишься высоты, – говорит он. – Это тебе только так кажется. Типа, самовнушение.

Я качаю головой и скрещиваю руки на груди.

– Не все такие бесстрашные, как ты, Бен.

В ответ мне он лишь хмурит брови. Я думаю, что Бен захочет предложить мне помочь спуститься вниз, ведь любой нормальный человек на его месте именно так бы и поступил, и даже мысленно решаю согласиться, когда Бен вдруг вскакивает на бордюр спиной к четырёхэтажной пропасти и растягивает губы в широкой улыбке.

– Не будь дураком, – говорю я. – В смысле, ещё большим, чем есть на самом деле.

Бен делает совсем небольшой шажок назад, который кажется мне фатальным.

– Бен! – громко восклицаю я.

Но самого Бена это лишь забавляет. Он-то ситуацию контролирует – это я понятия не имею, чего от него ждать.

В ровной армейской стойке Бен разворачивается на пятках ко мне спиной, широко раскидывает руки в стороны и принимается балансировать на одной ноге.

Это всё никак не вписывается в рамки моего терпения.

С абсолютным вакуумом в голове, на ватных от страха ногах, я подлетаю к Бену, хватаю его за куртку и с нечеловеческой, как мне кажется, силой тяну на себя. Бен, размахивая руками как пытающийся удержаться на плаву тонущий, падает с бордюра обратно на крышу.

– Ты чего творишь? – вопит он, аж щёки горят.

Я бью его по козырьку кепки, она слетает с его головы и начинает парить по крыше, подхваченная потоком ветра.

– А ты чего творишь? – переспрашиваю я. – Помереть хочешь?

– Я смерти не боюсь! – прыскает он в ответ.

Эти его слова накладываются на другие, очень похожие, но сказанные с более игривой детской интонацией, и заставляют меня вспомнить то, что я так старательно пытаюсь в себе похоронить вот уже долгие пять лет.

То, из-за чего до встречи с Лией у меня не было друзей.

«Не волнуйся! Я – супермен! Я не боюсь ничего: ни врагов, ни смерти!».

– А стоило бы, – произношу я приглушённо. Голос как из трубы. Прежде чем продолжить, я откашливаюсь. – Хотя бы подумай о тех, кому ты дорог.

– Из таких остался только Марк, и я понятия не имею, жив ли он сам, – Бен старается говорить спокойно, но его выдают эмоции на лице. – Чего мне терять?

– А родители?

Вместо ответа Бен отмахивается.

– Перестань, – продолжаю я. – У тебя вон, целый штаб людей, которым ты не безразличен!

Бен смеётся, и от этого смеха мне холоднее, чем от пробирающего до костей ветра.

– Знаешь, как я их вижу? Добрая половина – незнакомцы, с которыми я за всё время обменялся лишь парой фраз. Все они ненавидят меня, ведь я лучше. Для кураторов я просто очередной подросток, и они не побоятся, в случае чего, запихнуть меня в самое сердце какой-нибудь войны, лишь бы только спасти человечество. Плюс, бывшая девушка и её парень, которые так счастливы, что меня блевать тянет. И только Марк – лучший друг на всём белом свете. Была ещё Тори, но ты в курсе, что от неё не осталось ничего, кроме воспоминаний и мясного фарша.

Я морщусь. Невозможно так говорить об умершем друге. Уж лучше совсем не говорить – именно так я и поступаю.

Поэтому о Кирилле все уже давно позабыли.

Все, кроме меня.

– Ты не прав.

– Не тебе меня судить.

– Не думай, что если я новенькая, то ничего не понимаю. Особенно – по части потерь.

Бен оглядывает меня. Долго. Внимательно. Так обычно рассматривают кого-то, кто действительно смог заинтересовать: прицениваются, просчитывают выгоду, прикидывают потери.

В конце концов, Бен кивает.

– Прости, – вдруг произносит он.

Это меня обезоруживает.

– За что?

– За всё, что сейчас рассказал. Помутнение какое-то. Жаловаться – не моя фишка.

– Дай угадаю: как и любовь, потому что это тоже только для девчонок и слабаков?

– Отношения, – поправляет Бен, будто учесть эту разницу крайне важно. – Любовь забавная. Она как единорог, или аленький цветочек, или пасхальный кролик…

– Намекаешь на то, что её не существует?

– Бинго! А от того, что не существует, обычно меньше всего проблем.

Бен бросается в сторону в попытке догнать свою кепку раньше, чем она упадёт с крыши. Я слежу за ним. Бен всей своей сущностью вызывает во мне противоречивые чувства. С одной стороны, он круглый болван, придурок и неандерталец, и я скорее спрыгну с крыши вниз, чем подружусь с ним. Я никогда ещё не встречала настолько зацикленных на себе людей с огромным комплексом Бога и самолюбием таких размеров, что оно заходит в комнату раньше своего владельца.

Но с другой стороны, всё это настолько абсурдно, что я почти уверена: фальшь, напускное, игра на публику. Он не верит в любовь – значит, однажды ему разбили сердце. Он ненавидит жаловаться – значит, однажды ему плюнули в раскрытую душу.

Бен наконец ловит кепку и водружает её обратно на голову. А я и представить себе не могу, каким терпением придётся запастись, чтобы принять его со всеми заморочками. Как-никак, с завтрашнего дня и на неопределённый срок нам придётся работать вместе и, возможно, даже жить в одном здании.

– Кстати! – вспоминаю я. – Ты должен мне косарь. Я прошла вводный курс и завтра принесу клятву!

– Принимаешь кредитки или чеки? – спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой. Направляюсь в сторону лестницы.

– Веб-мани? Может, возьмёшь консервами? – слышу за спиной приближающиеся шаги.

– Нет, спасибо.

– Ну и ладно.

Бен обгоняет меня, в прыжке разворачивается и оказывается уже на лестнице. Исчезает из виду, едва я успеваю опомниться. Десяток секунд – и между нами как минимум пара пролётов. Точно сказать не могу, потому что на лестницу не смотрю.

Страшно.

– Тебя там парализовало, что ли? – кричит Бен.

И оказывается прав. Ноги и руки действительно не слушаются. Я стою в шаге от лестницы и всё никак не могу собраться. Горло сковывает огненное кольцо, а лёгкие наполняются свинцом.

Я не смогу спуститься. Разве что кубарем.

Слышу скрип железа. Из-за бордюра показываются сначала пальцы, потом предплечья, подтягивающие за собой остальное тело. Наконец и голова Бена.

– Всё настолько плохо, что ли? – спрашивает он, так и замерев. Не знаю, что ему ответить. Качаю головой. – Чем же тебя высота так пугает? В детстве много падала?

Почти угадал. Я закусываю губу, раздумывая. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминала о Кирилле, но говорить о нём вслух – это как выставить напоказ что-то только твоё, что-то очень личное.

– Когда мне было двенадцать, – произношу тихо, всё ещё не уверенная в правильности этого, – у меня и у моего лучшего друга было достаточно необычное хобби: мы лазали по стройкам в попытке найти приключения на свою пятую точку. В один из таких вечеров, Кирилл сорвался вниз. Расстояние было не таким уж и большим, и всё бы, может, обошлось, если бы он не упал на металлические штыри. Последнее, что помню – это его кровь и запрокинутая голова с остекленевшими глазами. С тех пор, высота для меня – табу.

– Мне очень жаль, – произносит Бен. Кряхтя, он забирается обратно на крышу. – Хочешь, откроем портал?

– Ради того, чтобы просто спуститься на этаж вниз?

– У тебя есть другие идеи?

– Я справлюсь, – говорю я.

Бен, похоже, едва ли верит. Он прыскает, отходит в сторону и указывает на лестницу в приглашающем жесте. Я собираю всё то последнее, что нахожу в себе: гордость, принципиальность, остатки храбрости – и делаю первый шаг к краю.

– Как ты вообще сюда забралась?

– Не знаю.

– А зачем?

– Захотела проверить, не стала ли я более бесстрашной после сегодняшнего… Или наоборот, осталась ли я собой. Не знаю. Правда, Бен, не знаю. Я особо не думала в этот момент…

– Что верно, то верно, – отмечает Бен. – Ладно. – Он протягивает мне руку. – Я помогу. А ты простишь мне ту тысячу.

Воспользовался-таки моментом.

– Чёрт с тобой, – отвечаю я и хватаю его за руку.

Не думала, что у Бена в запасе столько терпения. Он не торопит, пока я осторожно перебираюсь со ступеньки на ступеньку, не причитает, когда я останавливаюсь, чтобы отдышаться. Даже когда остаются лишь последние шесть лестниц (а я считаю их всех, это немного помогает сконцентрироваться), он не уходит, пока я не становлюсь на землю.

– Спасибо, – говорю я, когда чувствую почву под ногами.

До этажа с общими комнатами мы идём молча. Я всё ещё чувствую руку Бена в своей, и это мне не нравится. Чтобы отвлечься, я на ходу вытаскиваю из ладони остатки краски. Уже на месте, когда пора расходиться: Бену налево, а мне – пару шагов прямо и направо, Бен говорит:

– Только давай не будем раскисать? Просто сделаем вид, будто ничего не было. Так и мне, и тебе будет проще.

– Ну ладно.

Бен поджимает губы. Бросает на меня последний взгляд. Кивает. Я прохожу дальше и слышу, как хлопает закрывшаяся дверь.

Бен – странный. У меня уйдут года на то, чтобы его понять. Марк, должно быть, очень его любит, раз терпит такие перемены в настроении и сложный характер. В каком-то смысле, Лия делает то же самое. Она молчит, когда я иронизирую или отвечаю ей сарказмом. Она закрывает глаза на мои выпады. Она никогда не скажет мне, насколько на самом деле я её раздражаю.

Нам с Беном повезло иметь таких друзей. Лие и Марку повезло меньше.

Я захожу в комнату и тут же погружаюсь в темноту. Свет выключен, окна зашторены. Я различаю очертания Ваниного силуэта, лежащего на кровати. Не думаю, что он спит, но всё равно ничего не произношу и стараюсь двигаться максимально тихо. Раздеваюсь, складываю вещи на стул, залезаю под одеяло.

Даже закрываю глаза… Но не могу заснуть ни сразу, ни в первый час, ни в несколько последующих.

Слишком много всего случилось за последние сутки. Наверное, за всю жизнь у меня не наберётся столько равнозначно важных, интересных, странных и опасных событий.

Про убивающую неизвестность и говорить не стоит.

В порядке ли Марк с Сашей? Почему они не выходят на связь? Отыщет ли их Лия? Всю ли правду рассказал Дмитрий?

Смогу ли я справиться? Стану ли я хорошим стражем?

Выживу ли?

Новенькая. Глава 13

Совет прибыл ранним утром и не в полном составе. По словам Лены, общее количество членов в Совете – девять: нечетное, чтобы можно было принимать решения при помощи голосования. Сам состав обновляется редко – только после чьей-то смерти. Такого понятия, как отставка, у них и вовсе нет: если ты однажды удостоился чести стать членом Совета, то, будь добр, сохрани это право за собой до самого конца.

Провести моё посвящение прибыли трое: низкорослая женщина с седыми прядями в пышной копне каштановых волос и выкрашенными в красный губами по имени Моника, Ларион – мужчина с ярко-зелёными глазами и ямочкой на подбородке, и светловолосый Илья, отличительной чертой которого является огромным шрам от ожога, покрывающий шею и часть правой щеки.

Все члены Совета облачены исключительно в чёрное. Одежда – не классика, какую носят Дмитрий и Лидия, и не уличный стиль, какой предпочитает Ольга. На них что-то явно не из нашего мира: рваные плащи, брюки с многочисленными ремнями и креплениями, кофты с высоким горлом, полностью скрывающим шею.

Я вижу членов Совета впервые, когда спускаюсь на завтрак. Молча, они проходят мимо меня, оставляя за собой шлейф из странного земляного запаха. Когда мы на короткое мгновение равняемся, я даже замираю. Совет – не просто стражи. Они лучшие. Мудрейшие. Сильнейшие. Представить сложно, через что они успели пройти за долгое время своей службы, и против каких врагов им пришлось сражаться, чтобы защитить нас – людей в неведении.

– Сколько лет Илье? – спрашиваю я у Виолы.

Именно она по моим описаниям заочно представила мне членов Совета.

– Он ведьмак, – говорит Виола. – А их возраст предсказать сложнее, чем погоду.

– Я слышал, что ему восемьдесят, – отвечает Бен.

Я сижу в комнате «Альфы» – пришла сюда сразу после завтрака. Ваню не видела с самого подъёма, что наводит на мысль о старательном игнорировании меня.

– Ему может быть и сто восемьдесят, – парирует Виола. – И тридцать.

Она вызвалась сделать мне причёску, и хотя я не очень люблю все эти косички, всё же разрешила ей немного «поиграть в парикмахера».

– А твоему Власу сколько лет? – спрашиваю я.

То, что парень Виолы – ведьмак, я запомнила сразу.

– Двадцать один.

– Уверена?

– Ну, паспорт я у него не спрашивала, – раздражённо бурчит она.

Я чувствую резкую боль в затылке и прошу Виолу быть повнимательнее, если она не хочет, чтобы мой скальп остался у неё в руках.

– Извини. И вообще-то, он не мой парень!

– Да, – подтверждает Бен. – Я тоже так говорю всем девчонкам, с которыми сплю. Только вот они, почему-то, обижаются.

– Ты отвратителен! – Я снимаю с себя кроссовок и кидаю в Бена, но промахиваюсь: он успевает исчезнуть за дверью, ведущей в коридор.

А кроссовок с грохотом ударяется об стену.

– Влас правда не мой парень, – говорит Виола извиняющимся тоном. – В смысле, я бы очень хотела, чтобы он им был, но мама с папой не позволят мне встречаться с родственником одного из самых опасных магов.

– Да уж, – киваю я. – С подобной биографией с родителями знакомиться не придёшь.

– Тем более, с моими. Ты бы знала, какие они снобы по части чистоты крови.

– А я уже слышала о Лизе с Рэмом. Печально.

Виола ничего не отвечает. Некоторое время она молча перебирает мои волосы, пропуская между пальцев. Когда заканчивает плести, перевязывает их белой шёлковой лентой.

– Мне так больно смотреть на то, как Рэм мучается, – говорит она, легонько толкая меня в спину, как бы говоря: «Я закончила, можешь вставать с пола».

Я поднимаюсь, отряхиваю зад и сажусь на кровать рядом с ней. Сегодня на мне всё белое, и из-за этого я чувствую себя не в своей тарелке: ни к чему не прислониться, ничего не коснуться – вдруг испачкаюсь раньше посвящения.

Белое – как метафора того, что пока я не принадлежу ни одному из направлений.

– Он любит её?

Виола кивает.

– Очень. Мы же двойняшки, и понимаем друг друга без слов. Рэм всегда был популярен у девчонок из-за своей внешности, но никогда ни с кем не встречался. Девчонки вешались на него, а он… ждал Лизу всё это время. И те два месяца, которые они встречались… – Виола закрывает глаза и улыбается. – Боже, я брата никогда в жизни не видела таким счастливым! Он светился изнутри! Знаешь, ему ведь всё равно на то, что отец Лизы оборотень. И даже если бы ген, передавшийся ей, хоть как-то проявился, он бы всё равно от неё не ушёл.

– То есть, Лиза совсем не оборотень?

– Нет, несмотря на то, что Амадеус – альфа. Можно сказать, что Лиза лишь на 2 процента волк и на 98 процентов человек. Максимум, который она получила – редкие головные боли.

– И ваши родители всё равно против?

– Настолько, что у мамы чуть вена на шее не лопнула, когда Рэм привёл Лизу к нам в гости. С тех пор с предками он не разговаривает, даже все вещи свои перевёз сюда, в штаб. Но с Лизой всё равно не встречается – за неё боится. Мало ли что.

Подобное поведение родителей Виолы и Рэма кажется мне ужасным. Я сразу вспоминаю слова Дмитрия о том, какой непонимающей оказалась моя мама. Но её я могу хоть как-то оправдать гиперопекой над своим любимым и над ребёнком, а тут… И вроде то же самое, но как-то по-другому.

В дверь раздаётся одинокий стук. После Виолиного: «Войдите», она приоткрывается, и в небольшую щель свою голову просовывает Нина.

– Готова? – спрашивает она.

Я встаю.

– Да, – выходит как-то неуверенно. Я повторяю ещё раз: – Да. Готова.

– Отлично, – она широко распахивает дверь и манит меня. – Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

Нина ведёт меня в общую гостиную. Возле двери она желает мне удачи и быстро ретируется в неизвестном направлении. Я гляжу на дверную ручку, а у самой в голове мысли вроде: «Если я сейчас сбегу, кто-нибудь это заметит?». Да, я твёрдо решила, что останусь, но ведь и право на крошеное сомнение имею. Такое, в стиле: «Мне ведь, вроде, не хочется умирать раньше двадцати от рук какого-нибудь чупакабры из другого мира!».

Переминаюсь с ноги на ногу, сжимаю в пальцах край белоснежного свитера. В животе неприятное чувство, а овсянка, съеденная на завтрак, так и просится наружу. Облизываю губы. Во рту сухо, как в жаркой пустыне. Круглый ворот свитера душит, я машу ладонью перед лицом, поднимая лёгкий ветерок.

Я ведь совсем не такая сильная, какими являются здешние ребята. Лишь вопрос времени, когда я совершу свою первую ошибку и обреку на провал не только себя, но и тех, с кем придётся работать…

Так, хватит! Я легко бью себя по щекам, хватаюсь за дверную ручку. Выдыхаю. И поворачиваю её.

В общей гостиной темнее, чем я помню. Окна плотно зашторены, но из-за раннего времени свет всё равно проникает в помещение. Если Совет пытался навести таинственную атмосферу, то их план явно провалился.

– Проходи, – говорит мужской голос.

Я поворачиваю голову и замечаю членов Совета. Они стоят возле книжных стеллажей, и, как мне кажется на первый взгляд, вид у них скучающий.

Закрываю за собой дверь и прохожу в центр комнаты. Они молчат, я – подавно. Может, они ждут от меня чего-то?

Чёрт, почему я подробнее не расспросила о процессе посвящения у Виолы?

– Значит, ты дочь Дмитрия? – вдруг спрашивает Моника.

Она первая делает шаг мне навстречу. У Моники приятный голос. Если закрыть глаза, можно представить перед собой голливудскую диву восьмидесятых годов.

– Да, – киваю я.

Моника щурится.

– Ты очень на него похожа.

– Знаю. Мама из меня это сходство всегда хотела ремнём выбить.

Закончив, я издаю нервный смешок. А когда понимаю, что именно сказала, мне хочется убить себя на месте. Пора бы уже запомнить, что стоит держать рот на замке в моменты волнения. Всё равно ничего хорошего из него не вылетает.

– Что с твоим лицом? – Ларион хмурит и без того слишком низко посаженные брови.

– Упала с лестницы.

– Упала с лестницы? – будто не расслышав, переспрашивает Моника.

Я киваю.

– С той, что ведёт в тренировочный зал. Там кто-то что-то пролил, и…

Замолкаю, когда понимаю, что мой ответ всё равно не изменит уже испорченное первое впечатление.

– Дай мне свою руку, – заполняя тишину своим низкий голосом, приказывает Илья. – Нерабочую. В зависимости от того, левша ты или правша.

Он двигается быстро: два шага, и вот расстояние между нами уже минимальное. Я слушаюсь и протягиваю левую руку. Илья хватает меня за предплечье и поворачивает его внутренней стороной к себе. Тут вступает Моника. Едва я вижу, что у неё в руке что-то поблёскивает, как чувствую боль в среднем пальце.

Сильно сжимаю челюсть. Не хватало ещё взвизгнуть, чтобы окончательно довести ситуацию до предела неловкости.

Боль проходит вместе с тем, как Моника капает мне на палец что-то из небольшого флакончика, похожего на тот, в котором хранятся пробные экземпляры духов. Видимо, эта серебристая жидкость и есть эфир, о котором говорил Ваня.

Прямо на глазах эфир смешивается с каплей моей крови, но не стекает по пальцу, а наоборот проникает внутрь. Теперь я не вижу, но чувствую: движение целого роя пчёл под своей кожей.

– Не опускай её, – говорит Илья.

Он больше не держит мою руку. Вместо этого, тянется к поясу, где в чёрном мешочке висит что-то, что я изначально приняла бы за термос. Но этим оказывается странный предмет, напоминающий броню для предплечий. Я даже не удивляюсь, когда Илья раскрывает его и надевает на мою руку.

– Не буду врать, – произносит он, защёлкивая замочек, – ощущения не из приятных.

Второй такой же обод он надевает на своё предплечье. Снова берёт меня за руку, в этот раз чуть выше локтя. Наши ободы соприкасаются по шву. В какой-то момент мне кажется, что они становятся одним целым.

– Ярослава – дочь Дмитрия, рода Романовых, – произносит Илья, представляя меня перед кем-то невидимым. – Сосредоточься. – Он трясёт наши сцепленные руки. – Посмотри мне в глаза.

Глаза у Ильи холодного серого цвета, почти белые. Несмотря на уродливый шрам, я не могу назвать Илью непривлекательным. Черты лица у него правильные, а здоровая кожа – без единого изъяна, вроде мелкого прыщика или морщины. Если Илья – ведьмак, то он наверняка может излечить себя, как Лия излечила мою руку. Но тут, что бы с ним ни случилось, исправить ситуацию не удалось. Может, сама магия в какой-то момент выступила в роли его противника?

– Кем ты решила стать? – голос Ильи вырывает меня из размышлений. – Что ты выбрала, Ярослава?

Я кусаю щёку. Мой выбор – осмысленный ли он? Хорошо я подумала? Все ли «за» и «против» взвесила? Поняла ли, насколько фатальным станет моё решение, в случае провала?

Ответ один: не знаю. И так каждый раз. Вопросы множатся в геометрической прогрессии, а ответов как не бывало. Разве может быть стражем этого мира и спасителем сотни тысяч чужих жизней настолько неуверенный в себе человек?

– Я…

А что, если Бен прав, и страх – это лишь самовнушение, попытка избежать ответственности или оправдать свою слабость?

– Да, я…

Илья недовольно качает головой.

Боже, Слава, скажи хоть что-нибудь, пока тебя отсюда не выгнали!

– Защитники! – восклицаю я слишком громко. – Я выбрала защитников!

Илья едва заметно поворачивает голову назад, на своих коллег. Моника кривит губы в ухмылке, Ларион хмурит брови.

– Хорошо, – произносит Илья. – А теперь слушай внимательно и повторяй за мной. Слово в слово. Это крайне важно.

Я киваю, мол, поняла. Меня не на шутку начинает потряхивать. Могу лишь надеяться на то, что Илья этого не чувствует.

– Клянусь быть верной принципам штаба как своим собственным, – произносит он, предельно чётко выделяя каждое слово.

– Клянусь быть верной принципам штаба как своим собственным.

– Клянусь соблюдать законы и правила штаба, изучить которые станет моей прямой обязанностью.

– Клянусь соблюдать законы и правила штаба, изучить которые станет моей прямой обязанностью.

Клятвы напоминают о маминых попытках привлечь меня к её еженедельным воскресным походам в церковь. Однажды я сказала, что боюсь ступить на порог и самовоспламениться, и она, хоть и обиделась, но тут же бросила эту затею.

– Клянусь защищать тех, кто будет в этом нуждаться, несмотря на цену, которую придётся заплатить.

– Клянусь защищать тех, кто будет в этом нуждаться, несмотря на цену, которую придётся заплатить.

Чувствую жжение под металлическим ободом. С каждым произнесённым словом, оно становится всё сильнее.

– Клянусь сражаться до последней пули, последнего удара, последнего вдоха.

– Клянусь сражаться до последней пули, последнего удара, последнего вдоха.

– Клянусь охранять человеческий мир от других, враждебно настроенных.

– Клянусь охранять человеческий мир от других, враждебно настроенных.

Понимаю, что ещё немного – и мне уже будет не до клятв. Всё перед глазами плывёт настолько, что я почти не различаю стоящих позади Ильи Монику и Лариона.

– Клянусь убивать только тогда, когда не будет другого выхода.

– Клянусь убивать только тогда, когда не будет другого выхода.

– Клянусь быть бесстрашной и самоотверженной, сильной физически и стойкой духовно, совершенствовать свои умения и всегда стремиться быть лучше.

– Клянусь быть бесстрашной и самоотверженной, сильной физически и стойкой духовно, совершенствовать свои умения и всегда стремиться быть лучше.

Начинает зудеть не только предплечье. Это странное ощущение разрядом тока поступает в каждую клеточку тела. Мне хочется разбежаться и удариться головой об стену, лишь бы прекратить всё это.

Глаза закрывать нельзя. Я щурюсь, фокусирую взгляд на лице Ильи.

– Клянусь использовать по назначению доверенную мне силу, эквиваленту которой является чистая магия.

– Клянусь использовать по назначению доверенную мне силу, эквиваленту которой является чистая магия.

– Клянусь именем Авеля – первого стража, чья кровь была пролита за мир, – что стану достойным преемником былой славы своих предков.

– Клянусь именем Авеля – первого стража, чья кровь была пролита за мир, – что стану достойным преемником былой славы своих предков.

И вдруг всё проходит, и вместо боли я ощущаю внезапный подъём сил. Сейчас дайте мне любые горы – и я сверну их одной правой.

– Поздравляю, Ярослава, – произносит Илья.

Он снимает с моего запястья обод. От кисти и до сгиба локтя красным горят символы на неизвестном мне языке.

– Через пару дней они станут почти прозрачными и будут проявляться только при необходимости использовать эхно или при определённом угле освещения, – говорит Ларион.

Он отходит к столику и берёт в руки зелёную мантию с коричневыми капюшоном и оборками по шву вдоль кроя. Сине-чёрная и жёлто-красная остаются одиноко лежать. Ларион передаёт мантию Монике. Она – Илье. Илья, в свою очередь, накидывает мантию мне на плечи и застёгивает маленький крючочек впереди, чтобы она держалась.

– Теперь ты защитник, – произносит Моника.

Интересно, кем были сами члены Совета в своё время?

– Клятва поможет тебе постигать любые азы боя, а также владения оружием, – говорит Илья. – Она поможет улучшить стратегическое и тактическое мышления, подарит тебе необходимую уверенность и стойкость. Будь готова к тому, что теперь ты совершенно другой человек.

Я вглядываюсь в символы. Касаюсь их пальцами.

– Хранители передадут тебе свод законов и правил, его нужно будет проштудировать и запомнить. Важно следовать каждому пункту.

Я киваю, не сводя взгляда с руки. Сжимаю и разжимаю кулак. Интересно, стражи всегда чувствуют эту вибрацию под кожей?

– С этого момента, ты обязана носить только одежду форменного цвета и посещать плановые и внеплановые тренировки в любое время суток.

Правила, правила, правила. Я едва улавливаю слова Ильи. Сейчас меня больше интересует практическая часть; не терпится применить новообретённую силу в деле.

– Эй.

Горячие пальцы поднимают моё лицо за подбородок.

– Может, она и дочка Дмитрия, но ведёт себя как все новички, – произносит Моника. Она подходит к Илье и кладёт ему ладонь на плечо. – Отпусти её уже.

– Но нужно…

– Она, как и все, разберётся по ходу дела. В первый раз, что ли?

Илья закатывает глаза, но отступает. Последние слова, которые я получаю от членов Совета, произносит Ларион:

– Ты можешь не знать всех правил, главное, помни, что это не освобождает тебя от ответственности.

Я выхожу в коридор. На этаже тихо. Во мне бурлит столько энергии и уверенности, что я, не раздумывая, бегу по лестнице на четвёртый этаж. Нам с Ваней нужно во всём разобраться. В конце концов, что самое плохое может произойти? Ну, уйдёт он, хлопнув дверью – что с того? Я ведь не собираюсь заставлять его называть меня своей сестрой!

Мы просто поговорим. Даже в нашей ситуации это не противозаконно.

Но в лаборатории я нахожу Лену, Виолу и других хранителей, познакомиться с которыми ещё не успела. Вани тут нет.

– Слава! – первой меня замечает Виола.

Она взмахивает руками, и добрая половина красной жидкости выплёскивается из пробирки, которую она держала, на белый халат Лены.

– Смотри-ка, на тебе зелёное! Поздравляю! Я бы обняла тебя, но тут, сама понимаешь, – она поднимает пробирки над головой. – Мы, кажется, на пороге открытия! Разве это не круто?

– Я даже не удивлена, – произносит Лена, оглядывая меня. – Если бы ты выбрала что-то другое, это была бы трагедия. – Замолчав, она опускает взгляд на расплывающееся пятно на своём халате и недовольно качает головой. – Прямо как вот это.

– А Ваня где? – спрашиваю я.

– Не видела его с самого утра, – отвечает Виола.

Она-то, может быть, и не видела, а вот Лена… Подозрительно она как-то брови хмурит.

– Он с Беном, – словно прочитав мои мысли, говорит Лена.

– С Беном?

– Да, они…. В общем, тебе лучше отыскать их самой. Если расскажут – хорошо. А я больше ничего не скажу.

Вылетаю из лаборатории и бегу вниз. Успеваю достигнуть первого этажа, когда в кармане штанов вибрирует телефон.

– Даня? – отвечаю я, притормаживая и не доходя до металлической лестницы, ведущей в тренировочный зал, пару шагов. – Ты не в школе?

– Нет. А тебе, где бы ты сейчас ни была, лучше вернуться домой.

Голос у него взволнованный. Слышу, как на заднем плане кто-то разговаривает на повышенных тонах.

– В чём дело?

– Утром к нам припёрся какой-то мужик, который, впоследствии, представился маминым бывшим мужем.

– Что?

– Да-да, ты не ослышалась.

– Не Дмитрий, случаем?

– Угадала.

Я едва не роняю телефон.

– И что он сказал?

– Не знаю, – Даня тяжело вздыхает. – Но матушка рвёт и мечет. Они орут друг на друга уже который час. Никогда бы не подумал, что так долго вообще можно о чём-то спорить.

О чём думал Дмитрий? На что рассчитывал? На счастливое воссоединение семейства?

– Эй, коротышка!

Оборачиваюсь. Бен идёт ко мне со стороны внутреннего дворика. На нём полное вооружение: за спиной рюкзак и арбалет, на нагрудной части комбинезона в специальных креплениях красуются кортики. Кожаные перчатки, ветровка. Вместо привычной кепки – камуфляжная бандана, повязанная полоской.

– Защитник, хах? – Бен прыскает в кулак. – Даже не знаю, поздравить или посочувствовать.

– Дань, погоди, – говорю в трубку. Зажимаю динамик ладонью и обращаюсь к Бену: – Лена сказала, что Ваня с тобой.