Текст книги "Война взаперти (СИ)"

Автор книги: maybe illusion

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Она рухнула на колени в грязь и беспомощно зарыдала. Но не тревога за Деррика сдавливала ей грудь и прорывалась наружу; ей было жаль себя, одну в целом свете.

***

Лили очень неудачно пихнула Деррика – прямо в больное плечо – поэтому он не смог последовать ее примеру и сразу броситься в лес со всех ног. Пока он пытался отдышаться, возница поравнялся с ним, притормозил и дружески протянул руку. Его голос показался смутно знакомым, но четких воспоминаний в голове не возникло; к тому же Деррик готов был свалиться с ног от боли и слабости. Но раз Лили убежала, значит, это кто-то из ее соседей, а от них добра не жди.

Деррик не придумал ничего лучше, чем покориться. Но стоило ему коснуться протянутой руки, как его грубо схватили за шиворот и зашвырнули наверх. Что-то треснуло и порвалось – должно быть, воротник рубашки.

Теперь он лежал на неровно наваленных друг на друга мешках. В бок упиралось что-то острое, металлическое – посуда, что ли?

Он кашлянул и попытался принять сидячее положение, но немедля был прижат обратно к ложкам и вилкам. Поднял глаза на возницу и узнал широкое лицо парня из Серой деревни, которого Лили называла «Эдди».

– Какая встреча, – сказал Эдди и прищелкнул языком. – Обожди секунду.

Свободной рукой он зашарил в мешке и извлек наружу моток бечевки. Деррик даже не пытался сопротивляться, и в скором времени веревка стянула его запястья. Рана разболелась сильнее прежнего, хотелось только одного – забыться.

– Все-таки ты дашь мне свою кровь, – заметил Эдди, пнул клячу – и повозка двинулась дальше.

– Для переливания нужно специальное оборудование, – пробормотал Деррик. – Ты уверен, что справишься?

Что и говорить, Эдди не выглядел просвещенным в медицинских вопросах. Такие люди подписываются крестиком, но мнят себя знающими все на свете, а тех, кто хоть на грамм умней их, считают хитрюгами, не заслуживающими доверия.

– Не заговаривай мне зубы! – предсказуемо возмутился Эдди. – Мы с парнями поняли так – главное, чтобы кровь попала внутрь…

– Ах, еще и с парнями?

– Четверо моих друзей едут с вещами по другой дороге. Мы условились встретиться в кабаке. А тебе что, жалко для нас, что ли?

– Вы в кабаке и организуете переливание? – спросил Деррик с тоской.

– Лично я прямо сейчас организую переливание, – заявил Эдди и запустил руку в мешок, на котором лежал Деррик.

Это плохо пахло. Когда безмозглый верзила берется за дело, в котором ничего не смыслит, в лучшем случае можно только отбежать на безопасное расстояние. У них в деревне тоже жил один такой. Волочился за Мэри Ди. Деррик закрыл глаза и против воли улыбнулся – вспомнил, как Мэри Ди отзывалась о такого рода ухаживаниях. Уж что-что, а язычок у нее был острый. Впрочем, об ухаживаниях Олли она отзывалась еще язвительней. Не хотела понимать, что Олли еще мальчик, у него первая любовь. Хитрая, жестокая Мэри Ди.

– А чего это тебе так весело? – спросил Эдди, вырывая Деррика из воспоминаний.

Телега качнулась и остановилась. Он открыл глаза и увидел, что Эдди успел вооружиться складным ножом. Кляча мирно пощипывала траву на обочине.

– Может, сначала лучше все-таки до кабака доехать? – предложил Деррик – безо всякой, впрочем, надежды. Страшно подумать, что замыслил этот тип, но самое обидное, что наверняка нечто глупое и бесполезное.

– И до кабака тоже доедем, обязательно, – успокоил его Эдди и достал вслед за ножом жестяную кружку. – Но, понимаешь ли, я болен. Зачем ждать, когда я могу уже сейчас исцелиться?

Деррик смотрел на кружку со смешанными чувствами. Ему хотелось и смеяться, и плакать от ужасной нелепости происходящего. Но где бы взять силы на такие эмоции?

– Только не говори, что ты собрался пить мою кровь, – выдавил из себя он, уже зная, что как раз это Эдди и собрался сделать.

– А что не так-то? – вскинулся тот. – Что тебя не устраивает?

– Да тебя же сразу вырвет, с ума сошел… – Деррик вздохнул и замолчал – все равно Эдди не послушает, не поверит. Отговаривать его – себе же хуже.

– Я пил свиную кровь, и ничего, – возразил Эдди. – Чем твоя-то плоха?

Деррик хотел добавить, что это и не поможет от болезни, но его уже охватила апатия, сонное равнодушие, шептавшее: «Прими и смирись». В конце концов, разве было у его голоса право звучать? Само его дыхание – непозволительно. Он принимал наказание. Покорялся обстоятельствам.

Счастье, конечно, что кружка Эдди не вместила бы и полулитра. Спасибо, что не пивную баклагу достал. После смерти Олли с Дерриком стал твориться сущий абсурд, а теперь безумие достигло апофеоза. Или все самое дикое еще впереди? Почему Лили так настойчиво расспрашивала про «расколотых» и предопределенное будущее? Он ведь просто предположил. Сам-то он не знал ни одного «расколотого», но Олли одно время увлекался историями про проклятия, рисовал странное – людей с двойными зрачками. Зыбкие лица, плотно сомкнутые губы, но крик – в самом разрезе глаз. Те люди прямо-таки врезались в память. Может, отчасти потому, что Олли рисовал их незадолго до смерти? Как предчувствовал. Хотя что он мог знать о завтрашнем дне?

И все-таки Олли был особенный.

Деррик вздрогнул, когда Эдди схватил его ладонь липкой ручищей. Ускользавшее сознание вернулось на место, что отнюдь не радовало. Ему не хотелось наблюдать за тем, как этот несчастный дурак калечит его почем зря.

– Одного я не могу понять, – произнес Эдди, внимательно глядя на него, – почему ты такой покорный. Кажется, даже если бы я тебя не связал – мог бы делать с тобой, что хочу.

– Просто мне все равно, – сказал Деррик.

– Правда, что ли? – и резким движением Эдди вывернул его раненую руку.

Деррик так и взвыл, но хватило его ненадолго – по мере того, как Эдди нажимал сильней, крики сменились хрипами. От боли он даже дышать не мог, только хватал кое-как воздух; но не мог и потерять сознание.

– Это тебе все равно? – философски спросил Эдди. – Как видишь, ни черта подобного. Пока ты жив, тебе не может быть все равно.

Он отпустил Деррика и снова взял нож.

– Знаешь, – сказал он, – а ведь у собаки в Центре побольше прав, чем у тебя. Я могу с тобой такое сделать… И никто мне слова не скажет.

– У вас с твоим дедом, – прохрипел Деррик, – это явно семейное.

– Не смей упоминать моего деда! Убийца!

Эдди схватил его за горло и занес было нож над самым его сердцем, но в последний момент отвел в сторону. Присмотрелся к окровавленному рукаву, разрезал повязку. Деррик только и успел подумать о том, как же его правой руке не везет, когда его скрючило от новой вспышки боли – Эдди вонзил нож в полузакрывшуюся рану и сразу вытащил. Потом с самым деловитым видом подставил кружку, явно досадуя, что кровь вытекает слишком медленно.

Как же дико, глупо и отвратительно. Скорей бы все кончилось. Деррик закрыл глаза и облизал пересохшие губы. Воды и спать. И не чувствовать боли. И ничего не помнить. Вот что такое счастье. Забытье.

Взволнованное сопение Эдди отошло куда-то на задний план и наконец растворилось. Вместе с ним ушли слабость и боль. Деррик открыл глаза уже где-то в акварельном лете. Перед ним стелился незнакомый свежий мир – зеленый с голубым. Яркий до паники.

Деррик пошевелился и с удовольствием отметил, что полон сил. Вскочил и увидел на ногах новые начищенные башмаки. Провел рукой по груди, лицу, затылку – свежая рубашка, гладко выбрит, волосы чистые и лежат как надо. Ему даже стало неловко – он чувствовал, что не достоин выглядеть ухоженным. Разве в таком виде полагается нести наказание?

Вдохнув акварельный воздух полной грудью, он двинулся вперед. Вокруг порхали бабочки фантастической расцветки, таяли на белом солнце цветы. Небесная синь была наложена неровными мазками. И ни следа красного цвета.

– Олли, – позвал Деррик, – не прячься. Я знаю, что ты здесь.

Он независимо уселся в кричащей расцветки траву, распугав фиолетовых насекомых. И стал ждать.

– Надо же, – сказал Олли, появившись словно из пустоты, – ты еще помнишь мое имя.

Пыхтя, он тащил мольберт, накрытый плотной тканью. Что за слабосильный ребенок. Деррик вскочил на ноги и хотел отобрать ношу, но он только сильней прижал ее к себе.

– У тебя разве есть право помогать мне, Рик? – строго спросил Олли и уселся рядом.

– Но мы же братья по крови.

– Это просто красивая традиция, которая ничего не значит. У нас нет связи.

– Если бы ее не было, – пробормотал Деррик, – ты бы не снился мне.

– А я ли тебе снюсь? – фыркнул Олли. – Разве ты еще помнишь меня? Да ты вообще знаешь меня? Сколько мне лет?

– Оливер, – тихо сказал Деррик. – Не надо.

– Какого цвета у меня глаза, ну?

На него смотрели мутные акварельные пятна. Деррик смутился.

– Зеленый. Нет, стой. Синий. Нет…

– Ну так что? – спросил Олли, теряя терпение.

– Синий.

Олли с грустной усмешкой смахнул с себя паутину синевы, смял, разжал ладонь – пусто.

– Серый, – произнес Деррик одними губами. И в тот же миг вспомнил – у брата были черные глаза. Как можно забыть?

Тот смеялся, прикрыв лицо рукой, и по его пальцам стекали слезы-краски.

– Я и не ждал, что ты ответишь правильно, – сказал он бодрым голосом. – А черный как-то получше серого, не находишь? Честнее. А что выражает серый – попробуй пойми. Да что угодно он может выражать!

– Да, – сказал Деррик. – А может и совсем ничего.

– Именно. Он безликий, как болезнь, от которой ты должен был умереть. Но, – добавил Олли с лукавым видом, – ты такой живучий парень! Не то что твой брат, а?

– Перестань, Оливер, – снова попросил Деррик.

– Как тебе там живется одному? Совесть не гложет? Уверен, что нет.

– Как ты можешь быть так жесток со мной? Ты же знаешь, что говоришь неправду! Что я люблю тебя!

– Постой, не путай, пожалуйста, – возразил Олли. – Это я любил тебя, а ты меня – нисколечко. А сейчас ты даже не помнишь, сколько мне лет.

– Да помню я! Тебе… – Неожиданно для самого себя Деррик запнулся. В голове клубился серый туман.

– Ну хотя бы скажи, я старше или младше тебя? – сочувственно спросил Олли.

– Понятное дело, младше. Ты ребенок. Подросток.

– А может, старше? Как думаешь? – Полудетское лицо Олли преображалось на глазах, вытягивалось, твердело.

– Перестань дурачить меня, Оливер, – тихо попросил Деррик.

– Ну хорошо! – Тот вскочил на ноги, снова став собой. – Так и быть, не буду больше тебя экзаменовать, тем более что ты все равно провалишься.

– Ты такой жестокий.

– Нет уж, – возразил Олли, – это ты жестокий. Вот взгляни-ка, – быстрым жестом он сорвал ткань с мольберта, – только взгляни, что ты натворил. Я не закончил работу по твоей милости.

Деррик вгляделся в неровные алые мазки, избороздившие холст. Рука сама потянулась к изображению, провела по его шероховатой поверхности. Слезы подступили к глазам. Если бы забыть! Если бы никогда не видеть это!

– Что же ты хотел нарисовать? – прошептал он. – Что ты пытался сказать?..

– Здесь ночное небо. И океан! – пояснил Олли с раздражением. – Что непонятного?

– Но разве все это… красное?

– А чем мне еще оставалось рисовать? У меня ничего нет, кроме разве что крови. Ты отобрал у меня все, даже цвет. Ты убил меня!

Деррик больше не смог сдерживаться. Позорные слезы закапали на свежую рубашку. Он не хотел вспоминать, на чем основаны обвинения брата, – сама тень тех дней душила, скручивала все внутри. Но сердце знало, что Олли прав, и эта боль была во сто крат сильнее физической раны.

– Олли, прости меня! – всхлипнул он. – Прости меня… Олли…

– Это ничего, – сказал тот смягчившимся тоном. – Ведь подлинное искусство творится на пределе возможностей. Оживает, забирая твою жизнь. Чем больше ты отдаешь, тем прекраснее результат. Я не прав? Разве моя картина не прекрасна? Ведь я отдал ей все.

– Да, да, – закивал Деррик, не желая его расстраивать. – Но было бы еще лучше, если бы ты остался жив… и никогда не писал ее.

Олли смотрел на него ясными взрослыми глазами.

– Это ничего, – повторил он.

Его принятие ранило Деррика. Ведь Олли никогда не был тем, кто просто склоняет голову. Со свойственным подросткам максимализмом он ничего не боялся, стоял на своем, добивался поставленных целей, даже если они предполагали риск. Он не сказал бы своему убийце: «Это ничего». Пожалуй, Деррику действительно снился не он. Кто-то другой. Может быть, взрослый, которым Олли уже никогда не станет.

– Я люблю тебя, – сказал Деррик, смаргивая слезы. – Что бы ты обо мне ни думал после всего. Я люблю тебя.

Он потянулся к Олли и погладил его по волосам. На пальцах осталась акварельная кровь.

========== 6. Теряя себя ==========

Наплакавшись, Лили совсем обессилела. Она отползла в сторону от дороги, да так и свалилась в траву. Перевернулась на спину.

Серое небо, по-осеннему печальное, глыбой нависло над ней. И почему Деррик показался ей веселым при знакомстве? Вот уж поистине – первое впечатление обманчиво. Или, может, он и был таким? Когда-то. До эпидемии, потери близких. Помнится, после смерти его семьи едва месяц прошел. Наверняка он еще даже толком не осознал утрату, а уж о том, чтобы отпустить этот кошмар, и говорить пока нечего. Сама Лили долго убивалась, лишившись ребенка. Неудивительно, что и Деррик живет как во сне, не заботясь о себе и будущем, – она была не лучше совсем недавно.

Жалкий. Ему даже поговорить по душам оказалось не с кем. Очевидно, не до такой степени доверял Лили, – и правильно делал. Между тем она поделилась с ним всем, что терзало сердце. Спасибо ему, но…

Лили закрыла глаза, спасаясь от укоряющего взора неба. Она вновь разделилась на две половины, и одна твердила: «Иди за ним», а другая: «Забудь о нем». Но чей же голос принадлежал той?

Конечно, следовать за Дерриком – глупо. Лили не удастся вытащить его из лап Эда и его дружков, если только не случится что-нибудь экстраординарное. Но какая-то неясная сила все-таки тянула идти по злополучным следам. Хотелось бы думать, что имя ей было – симпатия, сочувствие; но дремавшая на один глаз та с ехидной улыбкой подсказывала, что причины далеко не так благородны: всего лишь страх быть отвергнутой матерью и надежда, что Деррик еще «пригодится».

Но – для чего?

Лили заставила себя подняться на ноги. Пусть даже она и не спасет Деррика – двигаться дальше, не зная, что с ним случилось, никак не получится. Если его убили, она оплачет его. Если вышвырнули на улицу полуживого – она найдет его и перевяжет раны. В конце концов, разве она не обязана ему жизнью? И не должна ли вернуть сторицей тепло, что он дал ей, обнимая прошлой ночью?

Да и как же его убить, не будучи рядом?

Ковыляя по дороге, Лили твердила себе первые два вопроса – и делала вид, что не слышит внутри последний.

***

Деррик как раз возвращался с работы, когда Мэри Ди без труда нагнала его. И откуда только взялась? Вокруг плавился летний воздух, мешая соображать.

– Привет! – Ее полные губы улыбались, но глаза – нисколько. Следили за его реакцией. – Устал?

– Пожалуй, – отозвался Деррик. После целого дня на солнцепеке ему было нехорошо, да и Мэри Ди видеть не хотелось. В последнее время он горько раскаивался, что вообще водил близкое знакомство с ней. Но кто ж мог знать, что все так глупо повернется?

– Мы что-то совсем не общаемся, – заявила Мэри Ди. – Ты занят на ферме? Или, что скорее всего, бегаешь хвостиком за Оливером?

– Никто ни за кем не бегает. Мы просто всегда вместе. А тебе лишь бы посмеяться!

– Ненормально это, – она покачала головой. – Я могла понять, пока Оливер был мелкий, но сейчас-то он без присмотра с крыши не свалится и собачье дерьмо есть не станет. Тебе разве не хочется поухаживать за девушками, а не за братом?

– Ты на одну доску-то брата и девушек не ставь. – В другое время Деррик расхохотался бы, но сейчас ему было как-то не до смеха. Как много ей известно, собственно говоря? Не показное ли ее недоумение?

Он ожидал чего угодно – разоблачений, обвинений, провокационных вопросов, но Мэри Ди поступила самым неожиданным образом: схватила его за локоть, быстро переплела свои пальцы с его.

– Вы ведь даже не родные, – протянула она и прижалась к нему. – Странно это, очень странно. Не лучше ли… я?

– Ты издеваешься надо мной, – выдохнул Деррик, застигнутый врасплох. – Да? Или, может, над Олли?

Или, что скорее, над ними обоими. Должно быть, забавно вертеть людьми по своему усмотрению. Одним резким, даже грубым движением он вырвался из ее объятий. В ответ она грустно улыбнулась и опустила голову.

– Наверное, похоже, что я и впрямь смеюсь над вами. Но я же не виновата, что Оливер в меня втрескался, когда я люблю тебя. И всегда любила.

– Что-что? – переспросил Деррик.

Уж он-то знал, что ни одному слову Мэри Ди нельзя верить. Будучи дочкой деревенской колдуньи, она унаследовала от матери способность путать и дурманить людей. Манипулировать. Она только казалась простушкой; с ней всегда следовало быть настороже. И зачем только он поддавался ее чарам в прошлом? Колдовство, не иначе. Но теперь между ними ничего не будет, точка. И пусть она даже не пытается совратить его. Наверняка прознала про дар Олли и хочет что-то с ним сделать, используя Деррика, вот и все. Известная любительница добиваться своих целей чужими руками.

– Как-то не похоже на правду, – добавил он. – Разве я не был для тебя просто пополнением коллекции поклонников? Такой недотепа, как я, не может претендовать на твою любовь.

Мэри Ди взглянула на него с неестественной нежностью, протянула руку и погладила его по щеке.

– Ты просто себя не знаешь, – произнесла она. – Даже не догадываешься, кто ты есть. Что в тебе заложено.

– Королевская кровь? – Деррик усмехнулся.

Почему он вообще продолжал болтать с ней? Лучше бы прибавить шагу.

– Ты так не похож на здешних, – гнула свое Мэри Ди. – Такой необычный.

– Не я, а мой брат необычный, – огрызнулся Деррик. Может, она выдаст себя?

– Не говори ерунду, – парировала она. – Оливер – еще ребенок.

– И это повод смеяться над ним?

– Ничего, пусть привыкает.

– Олли очень ранимый!

Как будто ее это могло тронуть.

– Он у вас не ранимый, а избалованный, – фыркнула Мэри Ди. – Он хоть день в поле проработал?

– А что же, других достойных занятий нет на свете?

– И чем же он занимается? Малюет уродливые рисунки? Да будь у меня такой парень, мне стыдно было бы на люди с ним показаться. На что он собирается жить?

– Искусство… – начал Деррик.

– Чушь собачья! – с раздражением перебила его Мэри Ди. – Ты просто очарован братом, вот и все.

– Допустим, – уступил Деррик. Хотелось бы вывести ее на чистую воду, но он никогда не был силен в словесных играх, особенно с Мэри Ди. Идеальная стратегия поведения для простачка вроде него при встрече с ней – молча убежать, и он, наверное, так и поступил бы, если бы не устал до смерти. И все же почему она, всячески избегая самого Олли, только о нем сейчас и говорила? Плюс грубая лесть, детский лепет про любовь?

«Это ловушка, ловушка!» – звенел колокольчик в голове, никакого выхода, впрочем, не предлагая. Солнце жгло глаза и мысли.

И как Олли угораздило влюбиться в Мэри Ди? Он вращался в обществе хрупких девочек со сложными лицами и акварельными пейзажами в альбомах – целая толпа достойных претенденток на его сердце. Вот еще сложности.

Деррик и понимал Олли, и нет. Ему самому когда-то нравилась Мэри Ди, и пару лет назад они долго целовались у реки в пьяную апрельскую ночь. Но такую жену Деррик себе не хотел бы, и сейчас при взгляде на ее ладную, крепкую фигуру в нем не пробуждалось ни малейшего трепета. И Мэри Ди прекрасно знала, что как женщина мало стоит в его глазах. За какого же дурака она его держала, распевая тут про любовь?

– И все-таки просто удивительно, до чего ты не ценишь себя, – между тем произнесла она и вновь коснулась его лица. – У тебя такая белая кожа. И волосы мягкие-мягкие. Ты – светлый весь. Как солнечный лучик среди нас.

Он с досадой отвел ее руку в сторону.

– И характер у тебя замечательный. Добрый и надежный. Чего ты таскаешься за братом и подтираешь ему слюни? Он тебя не стоит.

– Ты заблуждаешься.

Мэри Ди как-то хитро и недобро улыбнулась.

– Возможно, ты готов жизнь за него отдать. А он за тебя? Подумай над этим на досуге.

Что? Деррик застыл на месте в растерянности. Да что она плела вообще? Еще и с таким видом, будто злободневную тему подняла. Он ждал, когда она выдаст свои истинные намерения, но получил лишь загадку явно не по зубам.

Пользуясь заминкой, Мэри Ди подалась вперед, клюнула его в губы, отвернулась и побежала прочь. Как есть – колдунья.

***

Деррик распахнул глаза, обливаясь холодным потом. И с какой стати ему вспомнился тот разговор? Мэри Ди умерла. Никакие чары не спасли ее. Деррик отдаст жизнь за Олли, ха! Вышло-то наоборот.

Зато теперь стал предельно ясен смысл ее слов про «жизнь отдать». Хотя что, в сущности, жизнь? Можно ли так назвать его нынешнее существование? Не умер ли он вместе с Олли в ту ночь в багровом августе?

Но нет. Эдди прав. Пока ты чувствуешь боль – тебе не все равно. Ты не мертв. Даже Олли понимал это, потому и молил о смерти. А вот Деррик, как и всегда, слишком долго осознавал элементарные истины.

По мере того, как он приходил в себя, слабость и тошнота овладевали телом и мыслями. Голова кружилась, хотелось пить, а рука как-то совсем нехорошо разнылась; но где же Эдди «с парнями»? Ни один луч света не проникал в импровизированную темницу, нельзя было даже понять, день сейчас или ночь. Наверху что-то шумело и громыхало. Кабацкое веселье?

Деррик попробовал ощупать веревки на запястьях, но вскоре выдохся и оставил эту затею. Сердце вылетало из груди от самых пустяковых движений. Да и зачем пытаться сбежать? Он не заслужил. Он должен страдать.

Интересно, Эдди «с парнями» не забыли про него? А то мало ли – напьются, в собственных именах заблудятся. От людей, разливающих кровь по кружкам, всего ожидать можно. Но лучше, конечно, умереть от кровопотери, чем от жажды – здесь, в темноте. Деррик с радостью бы сам напомнил о себе, но пересохший язык не хотел ворочаться во рту.

Перевернувшись на бок, он снова закрыл глаза и погрузился в полузабытье. Если бы только не Мэри Ди. Тогда Олли бы выжил. Хотя нет, она виновата не больше других; если бы не Безликая болезнь. И как люди могут быть такими скотами? Как он сам мог? Он ничем не лучше Эдди «с парнями».

Нежелательные мысли – самые настойчивые. Но на сей раз память вела нуждавшийся в отдыхе организм дальше, прочь от привычного самобичевания. Подсовывала счастливые моменты из прошлого, минуя кошмар месячной давности. Снова и снова Деррик впервые целовался, обнимал приемных родителей, прыгал с разбегу в сочащееся летом озеро. Воспоминания вели все дальше, в детство; хроника жизни отматывалась назад, обращаясь в сплошное солнце. И свет утерянных дней жег глаза, выплескивался наружу и сразу терялся во тьме подвала.

Так продолжалось пару минут или много часов; Деррик утратил счет времени. Боль стала аккомпанементом, персонажем второго плана. Горе и вина – отодвинулись в ненастоящее будущее. Он превратился в чистую страницу, забыл свое имя и не признал бы себя в зеркале. Теперь он мог быть кем угодно, что значило – никем вообще. Достиг желанного «все равно».

Но эта отрешенность не продлилась долго: в бессознательный бред Деррика в один миг вонзились шум и яркий свет. С неохотой выплыв из внутреннего болота, он приоткрыл глаза и зажмурился. Надо же, Эдди «с парнями» не до потери памяти напились, вспомнили-таки про «переливание».

Но то был не Эдди. Деррика тряхнули за плечо, а потом раздался низкий женский голос:

– Эй, как там тебя! Дурень! Хватит валяться!

– Маргарет? – Он с недоверием вгляделся в ее лицо в неверном свете фонаря. Все-таки с ним в последнее время творился сущий абсурд. – Как ты тут очутилась?

– Вообще-то я тут работаю, – заявила она. – В какой же еще кабак Эдди мог со спокойной душой тебя приволочь? Да они с дружками отсюда с пеленок не вылезают. И с хозяином на короткой ноге.

Неожиданный союзник. Занесло же ее работать, а Эдди «с парнями» – пить в такую даль. Впрочем, Деррик сейчас даже примерно не представлял, где находится. Может, в трех шагах от Серой деревни. Они с Лили слишком увлеклись блужданиями по нехоженым тропам и, вероятно, ушли не столь уж далеко.

Маргарет выглядела усталой и сердитой, но Деррик не увидел в ней никакого зла. В ее глазах даже мелькнуло что-то вроде сочувствия.

– Я им там намешала в пойло всяко-разно. Дрыхнут без задних ног.

Деррик облизал губы. Как же хотелось пить.

– Эдди мне сказал, что сделает со мной что угодно… – зачем-то поделился он, – и никто ему слова против не скажет.

– Он идиот, – Маргарет усмехнулась, поставила фонарь на пол, присела рядом и принялась возиться с веревками. – А ты не меньший, если думаешь, что его словам можно верить.

– Я не знаю Центр.

– Тогда зачем сунулся к нам?

– А зачем ты помогаешь мне?

Путы упали на землю. Деррик с трудом принял сидячее положение, не веря своему спасению.

– Я не для тебя стараюсь, – сказала Маргарет, отвернувшись. – Для Лили. Ты ведь с ней, верно? Ты разыщешь ее? У нее больше никого не осталось.

– Ты так любишь Лили? – спросил Деррик. Странно это, конечно, но его ли ума дело?

– Джейка – сильнее, – ответила она с улыбкой. – А ты? Любишь Лили?

Откровенность предполагала соразмерный ответ, но Деррик не знал, как все объяснить, чтобы его не сочли дураком.

– Она просто напоминает мне кое о чем, – выкрутился он. В конце концов, это была правда.

– И о чем же? – Маргарет смерила его внимательным взглядом, усмехнулась и покачала головой. – Надеюсь, о чем-то хорошем.

– Да как сказать…

– О девчонке, с которой он был не на высоте, – подытожил возникший из тени Эдди.

Вот тебе и легкое спасение. Маргарет вздрогнула и дернулась в сторону, но он оказался проворней: вмиг подскочил к ней и заломил руку.

– Ах ты шлюха, – процедил он, – думала меня провести? Старого друга!

– Если ты не заметил, – выдохнула Маргарет, – он тоже человек. Ты что, за домашний скот его принимаешь?

– Ты же сама всегда громче всех поносила чужаков. Что с тобой?

– Это с вами что! – Деррик собрался с силами и поднялся на ноги. Угрозу он сейчас представлял собой смехотворную, но нельзя же просто сидеть и наблюдать за происходящим.

– С нами что? Мы больны.

Отшвырнув Маргарет в сторону, Эдди одним прыжком добрался до Деррика и схватил того за горло.

– Парень, ты пока еще жив только потому, что нам не нужна тухлая кровь, – объяснил он.

– Боюсь, она уже в какой-то степени тухлая, – прохрипел Деррик. – У меня явно заражение.

– Не пытайся меня обдурить!

Эдди стиснул его горло сильнее, и он почувствовал, что теряет сознание. На какой-то миг все пошатнулось и начало распадаться на части. Он приготовился выскользнуть из кошмара наяву, прокрасться в другой, акварельный. Но, едва смазавшись, реальность вернулась на место – очевидно, Эдди перенапрягся, раскидывая людей направо и налево, и болезнь дала о себе знать. Его хватка резко ослабла, а затем он и вовсе отпустил жертву. Неловко плюхнулся на земляной пол, с удивлением глядя на мелко подрагивающие руки.

Верзила, непостижимым образом лишенный сил, – что за неприкаянное зрелище! Деррику стало жаль его.

– Все-таки пить мою кровь не имело смысла, – сказал он, отдышавшись. Бежать бы сейчас отсюда, и немедленно, да только где взять столько энергии?

– А меня тогда сразу стошнило, – проворчал Эдди. – Но я не сдамся так просто!

Естественно. Никто не хочет отступать, пока есть надежда. Никто не хочет умирать. Это священное право каждого – бороться за свою жизнь всеми средствами. Повинуясь нахлынувшему порыву сострадания, Деррик поднялся, протянул руку Эдди. В конце концов, что тот сделал плохого? Он просто пытался выжить. Перед лицом смерти ничего не стоит утратить человеческий облик. Уж Деррику-то это хорошо известно.

– Давай найдем тут фельдшера, и я отолью тебе сколько-то крови. А ты потом сам поделишься с друзьями. Но я действительно боюсь, что у меня заражение, так что как бы ты одну гадость на другую не променял.

В углу зашевелилась, застонала Маргарет. Эдди недоверчиво моргал, и его недоумение было понятно: вместо того, чтобы воспользоваться возможностью удрать, чужак предлагал помощь, да еще и бескорыстно. Примитивный мозг не мог это уразуметь. Счастливец, не ведающий о ненависти к себе и бесплодных попытках искупить вину.

– Мы ведь с тобой похожи, – добавил Деррик. – Знал бы ты меня раньше. Я тоже был готов на все ради спасения своей шкуры.

Должно быть, Эдди увидел что-то в его глазах, потому что послушно схватился за протянутую руку. Деррик ощутил жар, исходящий от иссушаемого лихорадкой тела, заметил несколько гнойников, успевших выскочить на запястье. Крепкий парень. Просто чудо, что до сих пор находил в себе силы пить с друзьями и душить людей. Там, под одеждой, его кожа уже должна быть покрыта струпьями, которые через каких-то несколько часов переползут на лицо. И это станет началом конца.

Рядом с разлагающейся лапой собственная рука показалась Деррику неестественно белой. «Ты – светлый весь. Как солнечный лучик среди нас», – усмехнулась память голосом Мэри Ди. Он тряхнул головой, и мир покачнулся. Никогда бы не подумал, что держаться на ногах – целое дело.

Уже теряя себя, он почувствовал, что падает на Эдди. Пылающие лапы приняли его в объятия, а затем последовали – удар, короткая вспышка боли, вопль Маргарет: «Дура, что ты наделала!» – и долгожданное забытье.

***

С упорством одержимой Лили ковыляла по свежим следам. Юбка стала тяжелой от налипшей грязи, башмаки приходилось прочищать через каждые три шага. Дышалось с трудом, хотелось пить. В какой-то момент Лили позволила себе свернуть с дороги к неизменной речке и наглотаться ледяной воды. После вынужденной остановки ноги заныли – каждая мышца требовала отдыха. Но Лили заставила себя идти дальше.

Хуже всего оказалось то, что она даже примерно не представляла, куда держал путь Эд Браун и где планировал заночевать. С такой заморенной клячей и полной телегой скарба он не мог двигаться быстро, а дорога до города неблизкая. Он просто обязан был остановиться где-нибудь неподалеку, только вот где?

Ответ подсказали сами следы, в скором времени свернувшие с дороги направо. Лили хлопнула себя по лбу. Ну конечно! Она знала этот кабак – там работала Маргарет лет, наверное, с тринадцати. Странно, что он еще не закрылся на волне эпидемии. Впрочем, если его станут толпами навещать умирающие, тут ему и конец.

А почему, собственно, никто организованно не следит за такими, как Эд? Разве больных не должны изолировать? Разве правительству не следовало перекрыть южные границы еще несколько недель назад, чтобы не допустить распространения эпидемии? Чего добиваются важные шишки, бездействуя, когда болезнь уже сожрала целый Юг и спокойно перекинулась дальше? Неужели боятся паники среди населения? Дороговата цена спокойствия. А если нет, то в чем дело? Если недуг излечим, почему вакцину до сих пор не изготовили и не распространили?