Текст книги "Нун (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Но сейчас его интересует совсем другой исторический период, и он почти разочарован, когда не чувствует никаких эмоций – ни своих, ни чужих. Они сидят в этих детских масках вокруг наконец-то разгоревшегося костра, льют на горящие ветки дешевое вино, и Стас трясет бубном, как эпилептик.

Пахнет полынью, вокруг шуршит листва, и на этом все.

Лидия что-то там шепчет, но Пашку сейчас бесят ее яркие карминные губы. Как он мог поверить во все это?

И вдруг… что-то происходит. Вроде бы ничего внешне не меняется, но молчание закручивается в воронку, как цунами. Пашка вспоминает, он где-то читал – при цунами несколько человек умирают еще до того, как гигантская волна обрушивается на берег. Просто подземные толчки излучают волны, частота которых резонирует с сердечным ритмом. И при полном совпадении частот наступает смерть.

Пашка нервно облизывает губы – в горле пересохло. Это парк. От него исходит темнота.

Пашка смотрит на остальных.

Улыбкой Алекса можно отравить всю королевскую рать. Лидия застывает в нелепой позе. Стас вертит волчьей головой по сторонам. Макс по-прежнему хмурит брови, а Инна и Алиса со снисходительными усмешками переглядываются. Похоже, никто из них ничего не чувствует. Не слышит, не видит, не ощущает.

А вот Пашке становится холодно. Очень холодно, как будто он лежит голый на льду, как какая-нибудь только что выловленная, но уже разделанная рыбина. Он сидит, нет, уже стоит посреди поляны, под ногами шуршит пожухлая трава, и из самого воздуха исходит ужас.

– Пора, – говорит Лидия, сверяясь с крохотными золотыми наручными часиками, и все неохотно, словно не веря в то, что сейчас готовы сделать, поднимаются с насиженных мест.

– Бежим! – кричит новоявленная ведьма, и голос ее звучит пронзительно в ночном воздухе, так пронзительно, что Пашка думает – не заткнуть ли уши? Это действительно выглядит, как кадр из «Голодных игр». Подростки, растеряв свою нагловатость, несколько секунд переглядываются неловко, а потом каждый так же неловко срывается в бег трусцой.

– Дурацкая затея, – слышит Пашка недовольное Максово из темноты, и скоро все скрываются среди деревьев.

Пашка даже не замечает, что тоже бежит, и если сначала будто понарошку, лениво, не способный разогнать кровь в жилах, то потом, когда становится понятно, что движение согревает, припускает быстрее. Спасибо кроссам у Добби, все они в неплохой форме. Хотя ночью по парку из них никто еще не бегал. Не дурацкая, а безумная, безумная затея, и чем ты только думал, Павел Крымский, когда соглашался?

Господи, и когда же кончится этот лес? А, вот, слава богам, другая поляна, гораздо больше той, на которой они собирались, и на ней даже стоит какой-то дом, возможно, хозяйственная постройка, может быть, парковое кафе, здесь есть такие… встречаются в самых неожиданных местах...

Но еще даже не выбежав на залитую лунным светом поляну, Пашка понимает – никакое это не кафе.

И никогда им не было.

А чем это было, понять трудно – дом деревянный, большой, трехэтажный, затейливо выстроенный, но больше чем наполовину съеденный пожаром. Часть вообще обуглена и рассыпалась, но какое-то нутро сохранилось, и в него даже ведет дверь, относительно нетронутая.

Нет, думает Пашка, не в силах отвести взгляд от двери. Нет, премного благодарен.

Он много пересмотрел в своей жизни ужастиков, он знает, чем такое кончается. Сейчас он чуток отдышится и побежит дальше, своей дорогой, уж точно не к противоположному концу парка, а на выход – ближайший, какой найдет.

Хотя вдруг он его уже нашел – может быть, этот дом скрывает за собой городскую улицу? Но Пашка откуда-то прекрасно знает, что дом за собой скрывает не улицу и даже не парк, а громадную лесную чащу.

В парке так не клубится туман по земле, и небо в городе не такое близкое и синее, и луна – не такая. Здесь она, хоть и не полная, а еще молодая, даже своим тонким серпом придавливает к земле. Пашке страшно представить, что здесь творится в полнолуние.

Тут он вспоминает, что так и не надел кошачью маску, мало того – забыл ее у костра, и в этом миг мучительно остро об этом сожалеет. Столько усилий – и все впустую.

А чего ты хотел, Крымский? Ты всего лишь недалекий подросток с синдромом дефицита внимания. И – сюрприз, сюрприз! – кажется, у тебя прямо сейчас начинается паническая атака. А пока тебя трясет от ужаса и нехватки воздуха, тебя сожрут – или что еще делают с такими дураками при такой луне?

Глава 10

– Каждый раз, каждый раз, вот уже почти три тысячи лет, меня до глубины души поражает ваша глупость и самонадеянность, – тихо вздохнул кто-то рядом.

Пашка поднял голову.

Вот черт. Иногда он ненавидел себя за любопытство. Ведь только что трясся, как пудинг, однако сейчас, когда опасность явилась во всей красе, нестерпимо захотелось ее рассмотреть. Другой бы уже пятками сверкал на его месте.

На крыльце, наполовину обугленном, сидел молодой мужчина с черными волосами, гривой зачесанными назад, хищным носом и очень черными глазами. Одет он был тоже во все черное – какое-то подобие плаща. Ничего страшного в нем не находилось, даже наоборот – девчонки обычно без ума от таких персон. Встреть его Пашка на улицах Москвы, подумал бы: жгучий турок или испанец, какой-нибудь турист. Только вот здесь была не Москва.

Да и больно уж глаза были необычные. Слишком яркие, слишком блестящие и слишком темные. И говорил этот парень как-то гортанно, странно, словно бы голосовые связки у него были устроены принципиально иначе. Хотя не сказать, чтобы это слышалось отталкивающе.

– Захотелось поиграть? – уточнил незнакомец и как-то по-птичьи склонил голову набок.

– Мне – не очень-то, – честно пропыхтел Пашка, неизящно поднимаясь с колен под обжигающим палевом белой луны. – Скорее друзьям.

– Друзей твоих я не видел, – задумчиво сказал Черный. – Не попали в параллель, хотя в это время надо очень постараться сюда не попасть. Но, быть может, они настолько скучны, что их все здесь отвергает… А ты не таков. Тебя сюда просто затянуло.

Пашка сглотнул. Сомнительный комплимент.

– Меня зовут Корвус, – представился незнакомец, да таким тоном, что Пашка в течение трех секунд на полном серьезе ждал – сейчас этот странноватый чувак склонится в поклоне и встряхнет кружевными манжетами. Впрочем, манжет не наблюдалось, бред, конечно же.

– И как же вы вызвали духов, интересно мне знать? – спросил Корвус.

– Ну… бубнили… то есть в бубен били, – буркнул Пашка. – Полынь жгли на костре. А потом побежали.

– Как мило, – улыбнулся Корвус. – Ничего не меняется. А зачем, позволь спросить?

– Что?

– Зачем вы звали Дикую охоту?

– Потому что нет мозгов, – отчетливо сказал Пашка. – Чтобы участвовать в ритуале, надо быть магом. Но все махнули на это рукой – возомнили, что, даже если что-то случится, каждый справится, да на самом деле никто и не верил, ну вы понимаете, хотя вы ведь, наверное, живете в другом измерении, и вам вообще не известно, что у нас происходит, а у нас уже машины, и сотовые телефоны, и компьютеры, и никто не верит в магию, но всем ее так не хватает, хотя вам это тоже непонятно, куда уж…

Пашка прервался, чтобы вдохнуть воздуха, и вдруг обнаружил, что Корвус беззвучно смеется, показывая белейшие ровные зубы.

– Ну да, меня всегда несет, когда волнуюсь, не могу остановиться, это потому, что я… ну, в общем, всегда… – мучительно стараясь прервать себя, начал объяснять Пашка, но Корвус сам его перебил.

– Знаешь правила?

Тут на Пашку навалилась тоска. Лучше бы он не знал. Лучше бы не был фанатом Гугла.

– Как бы знаю, но все это звучит как полный отстой, – сообщил он, не сильно заботясь о выражениях. – Что-то вроде игры или поединка, и если маг проиграет, то обязан служить победившему его духу или умереть, а если выиграет, то получает всяческие вкусные бонусы. Шансов меньше, чем выиграть квартиру в Гослото. Ловушка для самоуверенных идиотов…

– Друиды знали, на что шли, в таких случаях, – возразил Корвус.

Да черт, он постоянно лыбился! Пашку это начинало бесить. Однако оставались непроясненные вопросы, которые его очень интересовали, несмотря на кромешный ужас ситуации.

– А где же… ну, я не знаю, собаки с красными глазами и пеной изо рта… черные жеребцы… и, там, звук охотничьего рога, леденящая мелодия которого разносится по чащобам?..

– Хочешь увидеть? – усмехнулся Корвус и поманил его пальцем. – Иди сюда, взгляни. Утоли свое любопытство. Вы совсем не меняетесь.

Пашка осторожно приблизился, чувствуя себя потенциальной жертвой педофила.

Но Корвус всего лишь показывал на небольшую круглую лужицу у своих ног, вода в которой сверкала и переливалась в лунных лучах, будто под белым прожектором. Он взял Пашку за рукав куртки и подтолкнул к лужице. Пашка мельком увидел длинные пальцы, как у музыканта или карточного шулера, тяжелое кольцо с резьбой на указательном, миндалевидные голубоватые лунки ногтей. А когда по воде пронеслись неясные тени, замер и сам вцепился в Корвуса.

Казалось, лужица растеклась до размеров сначала солидной лужи, потом небольшого озерца, а потом большого озера, где яркими цветными вспышками замелькали картинки. Вода стала экраном, где Пашка видел разное. Вот белый дождь лепестков – или это первый снег? Вот ритуальные узорные чаши с чем-то густым и алым, очень похожим на кровь, вот короны – с виду небольшие, но безумно тяжелые, древние, с пылающими, как сердца, пурпурными камнями, которые, казалось, жгли темя… Вот кто-то черный несется по деревням и городкам, скрыв лицо капюшоном, пугая заблудших путников, с призрачным отрядом за спиной, все на вороных жеребцах с пылающими глазами… Вот рвут на куски кого-то несчастного собаки с огненными пастями…

Ветер выл в эту осеннюю ночь особенно страшно, и собаки выли с ним в унисон, и кричало воронье, по болотам живыми сгустками теней носился ледяной холод, торфяные лощины дышали ужасом, крыши деревень гнулись под лунным светом, который стал вдруг тяжел, невыносимо тяжел – и ослепительно бел и остер, как лезвие ножа. То и дело в тех местах, где проносилась охота, фонтаном брызгал красный сок.

Все в эту ночь жило и боролось за жизнь, даже то, что было давно мертво. Все кричало, злорадно или же на последнем издыхании, хищно или задушенно. Ветра пели, луна качалась в небе, как белый фонарь, почти дребезжа, духи текли из потустороннего мира в людской мир нескончаемым злым потоком, и каждому из них была нужна жертва, а вместе с духами вынесло из чужих миров в деревни и города всех тварей, какие только там обитали. И одни из них веселились, вторые – предавались похоти, третьи – пугали и забавлялись, четвертые – навешивали чары и заключали сделки, а пятые – убивали, не отставая от духов и призраков.

Кое-кто из людей навсегда уходил после этой ночи в лес – мысли им выжигало, застывала их память, взгляды становились как ртуть, они спали под корнями поваленных деревьев, ели мед и ягоды, завороженно слушали крики птиц над зыбью ночных болот, и рано или поздно их прибирали к рукам лесные духи. Кто-то же больше не мог никогда спать ночами, мучаясь видениями встреченных наяву кошмаров. Кое-кто навсегда грезил красотой ведьм, посетивших его в эту ночь, принимая магию за бессмертную любовь и мучаясь до самой могилы неизбывной тоской…

Тут что-то стукнуло в лесу, и мигом исчезла вся охота, отряд растворился в ночи, помчавшись дальше, собачий вой раздавался уже издалека, а Пашка стоял перед черным человеком на поляне, как на освещенной театральной сцене.

– И так далее, и тому подобное, – сказал Корвус.

– Это был ты? – прошептал Пашка, тыча пальцем в уже ставшую совершенно обычной лужу. – Там, в капюшоне, это был ты?

Корвус отмахнулся, нетерпеливо пожал плечами.

– Какая разница? Все хорошо веселятся в эту пору.

Тут Пашка почувствовал тошнотворную слабость в ногах. Ему нестерпимо захотелось присесть рядом с Корвусом на крыльцо, но он не решился и опустился прямо на землю. Лужа исчезла, даже особой сырости на ее месте не наблюдалось. Да и луна светила уже не так жестоко. Вполне можно было терпеть, не обмирая от ужаса.

Только вот Корвус смотрел на него уж слишком задумчиво, прикусив какую-то соломинку.

– Тебе плевать на правила приличия, я понял, – сказал Пашка. – Но хватит сверлить меня взглядом, у меня дырка во лбу скоро появится. Дальше-то что?

– Все же удивительно, какие случаются совпадения, – почти проворковал Корвус, и вот это Пашке ох как не понравилось.

Да уж, Крымский. Похоже, все-таки тебя сожрут.

Пашка вздохнул и пошевелил носками кроссовок жесткую жухлую траву. Ума на какой-то хитрый поворот ситуации не хватало.

– Сыграем? – вдруг встрепенулся Корвус, выпадая из задумчивости. – Смысл же в этом, не так ли? Что может быть увлекательнее?

– Во что? – мрачно спросил Пашка. – Надеюсь, не в хоккей на траве и не в баскетбол? У меня не очень хорошо с физическими реакциями.

– О нет, у нас своя игра. Очень простая. На первый взгляд, конечно. И пойдем в дом, а то простынешь еще, дитя человеческое.

Пашка с изумлением на него взглянул.

– То есть то, что я могу здесь бесследно сгинуть в эту ночь, никого не волнует, зато волнует, не отморожу ли я задницу? Тебе надо поработать с приоритетами, чувак.

Но Корвус его не слушал – он уже отворил тяжелую дверь и теперь картинно протягивал руку, приглашая Пашку войти внутрь.

***

Потолки в доме были очень высокими и когда-то красиво отделанными, по углам и сейчас сохранились остатки резных карнизов. В основном все было застлано сажей, везде царила разруха, но в подобии столовой, куда привел Пашку Корвус, даже уцелело подобие люстры на длинном шнуре, звеневшее подвесками под порывами ветра. Стекла в окнах, конечно же, были повыбиты, а рамы покосились. Зато имелись массивные стулья и большой круглый стол, явно принесенные сюда уже после пожара.

Корвус потер руки с какой-то мальчишеской радостью и уселся за стол. Люстра над ним зажглась оранжевым без всякого внешнего участия, а потом и вовсе снялась со шнура, проплыла над головой мага и опустилась на стол по его правую руку.

– Ну что же стоишь? Прошу, – понукнул Корвус.

Пашка обреченно опустился напротив него на стул. Он никогда не считал себя особенным любимчиком судьбы, но сегодняшняя ночь – это, было, пожалуй, уже слишком. Хотя дуракам ведь везет, вроде так говорится? А он этим вечером явно примкнул к их рядам.

– Любишь чудеса? – спросил Корвус с очередной медовой улыбкой.

– Я уже понял, что ты тот еще фокусник, – вздохнул Пашка и поправил сползшую на одно ухо шапку. Хотя в доме совсем не было холодно.

Корвус усмехнулся и повел ладонью по воздуху – доска стола тут же засветилась белым и голубым, высвечивая сложный контур линий и знаков – что-то похожее на карту звездного неба, Пашка точно не понял. Главным в рисунке оказалась мерцающая сетка, превратившая стол в шахматное поле – сплошные клетки по всей поверхности. Следом из воздуха вывалилась куча маленьких круглых блестящих камней – одни белые, другие черные.

Пашка только было намеревался спросить, что это за ерунда, но вдруг застыл с открытым ртом – его оглушило узнаванием. Сердце билось так, что грозило выпрыгнуть даже не из груди – из висков. Пашка обнаружил, что по лбу уже давненько проложил дорожку холодный пот.

– Если я что-то загадаю и выиграю, мое желание сбудется? – стуча зубами от волнения, выдавил он.

– А ты молодец, – прищурился Корвус. – Неглупый юноша. Да, в общем, ты прав, и это было бы неплохим бонусом, но ты вряд ли выиграешь. Хотя я бы на твоем месте сильно постарался – ведь ты знаешь правила. Белые или черные?

– Белые, – промямлил Пашка.

– А черные в этой игре начинают, мой дорогой. Но выбор сделан.

И Корвус с изяществом хищника вынул из кучки угольно-черных сверкающих камней первый и положил его на поле.

Пашка плохо помнил, что делал. Его сознание точно раздвоилось – кто-то более умный и хладнокровный, чем он сам, но по недоразумению деливший с ним одно тело, следил за игрой и делал ходы. Сам же он только мог понимать, что не выставил себя на посмешище сразу – игра длилась.

Впрочем, она могла быть очень долгой, подобная игра, Пашка уже это знал.

Изредка порывами налетал ветер, дребезжал подвесками, задувал под тонкую куртку, а иногда доносил разные странные звуки – то чей-то вой, то крики и карканье, то звук рога, вот теперь-то Пашка его узнавал, зря переживал, что дело обойдется без антуража. Только его это совсем не радовало. Он конкретно вляпался. И очень по-глупому.

И даже нисколько не удивился, когда обнаружил, что проиграл.

Корвус хлопнул в ладоши, и все исчезло. Даже подобие оранжевой лампы погасло.

– Пойдем, провожу?

Пашка уныло поплелся за ним, снова поправляя шапку – все-таки после стирки она здорово растянулась, и если раньше это казалось даже милым, то теперь бесило.

– И что я теперь должен делать?

Они стояли на поляне друг против друга, и все это выглядело как сон – Пашка даже не чувствовал больше страха, как будто смерти в этом мире не существовало. Как будто он имел возможность возрождаться вновь и вновь, пока сам не устанет.

– Узнаешь, когда придет время, – в лучших традициях дешевых псевдоготических сериалов ответил Корвус и показал ему на разлапистое дерево на опушке леса.

– Выход там. Вернешься к себе, – объяснил он вполне дружелюбно, и Пашка удивленно на него взглянул. Как-то все выглядело слишком просто.

– И что, я вернусь живым и здоровым, а не в виде трупа с ритуальными ранами и кишками наружу? Меня не будут собирать в десяток пластиковых мешочков? – уточнил он.

– Будешь целым, – пообещал Корвус. – Иди.

Пашка недоверчиво на него посмотрел, но решил, что, пожалуй, не надо давать магу времени передумать и быстро затрусил к опушке.

Уже переступая через огромные, вылезшие наружу корни дерева, он услышал за спиной хлопанье крыльев и обернулся, но позади никого не оказалось – ни птиц, ни Корвуса. А когда он посмотрел вперед, то увидел, что стоит у одного из выходов из парка. Здесь тоже была ночь, но никакой жуткой луны, а только вполне мирные фонари и неоновые вывески ларьков, алеющие в глубине темных улиц.

Только вот кожу на левом запястье точно обожгло, и Пашка с шипением поднес руку к глазам. Некоторое время тупо смотрел на нее, а потом тихо опустил.

– Мог бы и сразу догадаться, – прошептал он и натянул рукава худи почти до кончиков пальцев.

Отцу он наврет, что сделал новую татуировку, увлекшись очередными сказаниями о друидах. Пусть даже и такую странную – в форме глаза.

Врать не хотелось, но и тревожить отца – тоже.

В конце концов, он попал в эту историю по собственной дурости, значит, и отвечать – только ему.

Он шагал и шагал по ярко освещенной улице, вокруг кипела ночная жизнь, периодически по пути ему попадались веселые хмельные компании, разодетые в оборотней, вампиров и ведьм, и пытались его испугать, что-то вопя в лицо и кривляясь раскрашенными рожами; пару раз он даже наткнулся на группу масок с настоящими факелами, а в метро ехал с перебравшим алкоголя вурдалаком, трогательно уронившим голову на грудь, пронзенную бутафорским колом… Но сам он все это время ощущал себя странно замороженным, и горечь жгла ему рот.

Вурдалак проснулся на следующей станции и кое-как вывалился из вагона, и Пашка остался в нем совсем один. Он забрался на сиденье с ногами – откуда-то дуло, как будто из неведомой громадной дыры прицельно веяло холодом. Он попытался устроиться удобнее, засунул руки в рукава и надел капюшон куртки. Мерный звук движения убаюкивал, Пашка пригрелся, нахохлившись, как замерзший воробей, и сам не заметил, как задремал. И, уже засыпая, удивился, когда сквозь традиционные для метрополитена запахи сырости и затхлости, сквозь леденящие сквозняки потянуло чем-то свежим и сладким, словно где-то совсем рядом лопались зеленые почки и курилась от нараставшего тепла влажная земля…

Глава 11

Доска из Лабранга наверняка могла оказаться очень дорогой для ценителей, и ее можно было бы сбыть через интернет по хорошей цене, но Имс думал совсем о другом. Он хотел избавиться от гобана как можно скорее. Поэтому просто схватил его и понес во двор, к зеленым мусорным бакам.

Однако прямо перед баком, уже занеся доску для красивого прощального броска, остановился.

Вернее, что-то его остановило.

Что-то не давало ему выбросить доску. Жалко стало. Только сейчас Имс понял, что хочет играть дальше – вот хоть прямо здесь и сейчас, хоть с первым попавшимся бомжом. Имс никогда не был склонен выпивать, но по всем признакам сейчас понимал, что примерно такое же чувство испытывают алкоголики. Ищут, с кем бы разделить радость бытия, плещущуюся в бутылке или даже в аптечном пузырьке.

Да и действительно, дорогая же вещь, древняя, подобными вот так просто не разбрасываются. Мусоровоз приедет, безжалостно и тупо сплюснет содержимое бака, и окажется эта древность среди зловонных куч гнилья на бескрайней загородной свалке, где ее даже вороны не найдут. А могла бы стать для кого-то настоящим сокровищем – может так случиться, какой-нибудь коллекционер или мастер игры в го как раз такую долгие годы искал, может быть, для кого-то она – мечта всей жизни. Да и Пашке вроде как нравилось играть, надо его спросить хотя бы, это же ему Имс подарил доску, а значит, ему она и принадлежит. А красть нехорошо. Особенно у собственного сына.

Вообще, Имс сейчас пребывал в изумлении от самого себя: повелся на какие-то невнятные, сумбурные сны, расклеился, запараноил, будто гламурная истеричка… Уж кому, как не ему, знать, насколько сложным, насколько реалистичным и вводящим в заблуждение может быть сон. Бывают сны реальнее самой реальности, и Имс в них пребывал собственной персоной, более того, погружал в такие сновидения других людей.

Несколько секунд он стоял с лаковой доской в уже вытянутой руке, а потом медленно пошел обратно. Однако до дверей в дом не дошел, задумчиво опустился на скамейку.

Все же странно было, что за короткое время игра вызвала в нем такую отчетливую зависимость. Имс остерегался зависимостей. Знал, что аддикция и обсессия ничего хорошего не обещают.

И еще: почему снова жглась и пульсировала чертова татуировка?

Паранойя не паранойя, однако все это было как-то связано между собой. Может быть, если он будет играть дальше, то поймет? Или из игры можно выйти без всяких препятствий и последствий? Что-то Имс в этом сильно сомневался.

Если бы кто-то рассказал ему, что к чему.

Так он сидел, напоминая себе какого-нибудь булгаковского персонажа, на низкой скамейке у своего дома на Старой Басманной улице, в узком и вытянутом, как кишка, дворе, где даже такси не могло развернуться, и глазел на темные провалы арок ворот. Доска мирно лежала рядом, однако Имс не мог отделаться от чувства, что внутри нее таится одурманивающий яд.

Потом Имс увидел, как в медленно начавших сгущаться сумерках у кого-то в окне, на втором этаже, появилась огромная тыква со свечками в прорезях глаз и кривым провалом вырезанного рта. И вспомнил, что впереди за ночь. И выругался. Определенно, Самайн в последнее время его преследовал. А тыква смотрелась очень зловеще.

Имс едва удержался от броска вбок и хорошего хука, когда краем глаза заметил рядом едва заметное шевеление. Интересно, как долго он сидел и вонзал глубокомысленные взоры в пространство, не замечая, что на скамейке уже не один?

– Тебе нечего меня бояться, Имс, – сообщил ему кто-то приятным, хотя и гортанным голосом. – Ты ведь только что мечтал о компании – теперь она у тебя есть. Сыграем?

– Меня как-то утомили эти игры, – честно признался Имс. – Может, возьмешь доску и свалишь в свое четвертое измерение – или какое оно там у тебя?

– Зачем, когда у тебя есть доска, а у меня – камни?

И человек в черном плаще ловко достал из кармана кокетливый шелковый мешочек, расшитый какими-то знаками. А Имс про камешки-то и позабыл, оставил их дома, схватил только доску.

– Не хочу, – сказал Имс.

– Лжешь, – оскалился незнакомый. – Бездна лжи в твоих словах. Очень хочешь, Имс. Аж руки дрожат.

Это была правда. Имс смотрел, как быстрые нервные пальцы незнакомца развязывают шнурки на мешочке и разве что зубами не скрипел. Вздохнул облегченно, только когда ухватил первый блестящий антрацитовый кругляш.

– Меня зовут Корвус. Тебе ведь уже сказали, что ты должен продолжать играть? – светски осведомился прохожий любитель го.

Он выглядел абсолютно безмятежным, как будто все было так, как и должно быть.

– Милейший Корвус, тебе не кажется, что скоро стемнеет, и мы ни черта не увидим? – продолжала бунтовать какая-то часть Имса, не желавшая мириться с одержимостью.

– Не беда, – отозвался Корвус и щелкнул пальцами.

Слегка ошалелым взглядом Имс проводил вереницу белых огоньков, рассевшихся по краям доски, – светящиеся жемчужные пузырьки, живые, трепещущие и мерцающие от собственного трепета.

– Ты умеешь удивлять, Корвус, – признал он.

Корвус согласно усмехнулся. Он был немногословен, этот парень. И, кстати, не очень хорошо играл, как заметил Имс чуть позже. Или же поддавался, подумал он еще позже, когда прошедшие полчаса начали видеться ему как в тумане, неизвестно отчего. Просто Корвусу очевидно был выгоден Имсов выигрыш. Имс вдоволь в своей жизни наигрался в покер, чтобы различить плохую и нарочито плохую игру.

Когда игра была кончена, Имс принял решение.

– Забери доску, – сказал он. – Хватит с меня. Никогда не любил наркоманов, знаешь ли. Гашишем баловался, и не только, но всякий раз ума хватало не закапываться глубоко.

Корвус внимательно посмотрел на него и наконец-то перестал улыбаться. Даже бровь дернулась.

– А придется, – сообщил он.

– Да неужели? – прищурился Имс.

Он вмиг забыл о своей симпатии к игре. Главным сейчас стало то, что этот шулер с внешностью жгучего турка намекал: Имс кому-то что-то должен. А Имс очень не любил быть должен.

Как-то очень ярко, реалистично представилось ему в это мгновение, как он сжимает в руке тяжелый пистолет вороненой стали, подносит его ко лбу Корвуса и нажимает спусковой крючок без всякого промедления. Имс даже пальцы сжал рефлекторно и тут опомнился.

Как же ему не хватало оружия. Никак он не мог привыкнуть, что безоружен, а ведь времени много прошло.

Привиделось ему, как в самый последний раз они с Артуром, его частым напарником в опасных делах, драпали из Триполи. Это было рано утром. В порт, чтобы отправиться на Сицилию, в Палермо, они выехали затемно, солнце еще не встало, и достигли своей цели довольно скоро – вот уже в лиловом сумраке вырисовались очертания береговых кранов, нефтехранилищ и доков, вот явственно запахло рыбой, а следом застелились запахи нефти и сырой кожи, ржавого металла, морской соли, кофе и гниющих апельсинов… В воду, которая отсвечивала в темноте сталью, уходило с десяток причалов, и Имс только успел заметить, что едут они чуть ли не к последнему из них, как вдруг сзади полыхнуло, что-то брызнуло о борт машины с царапающим шорохом, и только потом он услышал автоматную очередь. Водитель, Ашур, гнал не останавливаясь, а потом развернул свой джип поперек дороги. Имс хлопнул его по плечу, велел выметаться из-за руля, и они побежали все втроем: неслись, как ополоумевшие, среди опрокинутых шлюпок, мотков канатов, брошенных заржавевших механизмов, ящиков с грузами – втянув голову в плечи и даже не отстреливаясь, а с воды уже заурчал, затрясся большой дрифтер…

Удивительно, но он скучал по Артуру. Интересно, как он там?

– Никак не можешь забыть, да? – вкрадчиво спросил Корвус. – Больно оставить себя настоящего, Имс? Ты уже и забыл, как это оно – быть собой?

Имс неверяще вскинул глаза – смотрел «турок» почти сочувственно, даже с жалостью какой-то.

– Мы тебе предлагаем нечто ослепительное, яркое, опасное. Все, как ты любишь, Имс. Скоро тебе откроются двери такого мира, какой ты и представить себе не мог. Даже во сне. Даже, мой дорогой, в тех снах, которые вы создавали искусственно. Вам нужны наркотики, нужны аппараты для стимуляции мозга, вы плохо владеете техниками гипноза… Все так коряво, так по-детски. Нам же, Имс, ничего этого не надо. Для нас подобное – как дышать. Я понимаю, почему ты повесил на себя этот гейс, но мы можем освободить тебя от него. И тебе ничем, ничем не надо будет жертвовать, ничем из своего собственного, по-настоящему твоего. Ты один из нас, ты можешь вернуться к нам. Ты сможешь это ощутить сполна, только играй. Еще несколько партий, успешных партий, и будет пройдена критическая точка.

– Я один из вас? – дернул ртом Имс. – Но ты, ведьмак недоделанный, ни разу не обмолвился, кто же вы. Никто мне не показал, кто вы, если уж мы заговорили о снах. Я видел только два каких-то невнятных кошмарика о черных комнатах и золотых масках.

– Не обращай внимания, – ободрил Корвус. – Это скорее проверка связи, настройка волны. Тебе ли не знать?

– Корвус, я никогда не велся на расплывчатые обещания. Это раз. Два – я хорошо знаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Ты меня соблазняешь, точно телку, которые стремится сиськами потрясти в конкурсе королев красоты. А мне ваш конкурс до лампочки, слышишь?

– Уже нет, – заметил Корвус с мягкой иронией и все с той же тончайшей, почти неслышной жалостью. – Сегодня совершенно случайно звезды сошлись в одной позиции, и ты в капкане, Имс. В капкане. Ты наш. Если, конечно, любишь своего сына. А ты любишь его, иначе бы не забыл своего настоящего лица. Но вот – ради сына забыл, ради него и вспомнишь. Все к лучшему, все служит гармонии.

Имс вдруг почувствовал, как что-то едва слышно звенит в голове, точно комариный писк. И еще на виске бешено запульсировала жилка – казалось, вот-вот, и кожу прорвет.

– При чем тут мой сын, а, Корвус? – очень тихо спросил он и на этот раз действительно весь подобрался, как для прыжка, чтобы метнуться – и схватить за горло, он и безо всякого оружия на многое был способен и не настолько уж все забыл…

Но было поздно – скамейка опустела, огоньки исчезли, и только доска сиротливо лежала рядом, тоже пустая.

Имс выматерился сквозь зубы, подцепил доску и отправился домой. Надо позвонить Пашке – где он шляется на ночь глядя? Хотя с друзьями, наверное, они же всегда отмечают этот чертов клоунский праздник, неудобно разыгрывать мамочку…

Если бы Имс обернулся, то увидел бы, что у мусорного бака стоит какой-то бомж и пристально смотрит ему в спину. Совсем молодой еще бродяга в безразмерном коричневом пальто, смешной вязаной шапке, надвинутой по самые брови, он зябко потирал руки и, кажется, был чем-то очень расстроен. Постояв какое-то время на месте в задумчивости, он засунул руки в карманы, что-то пробормотал, и глаза его неожиданно сверкнули, как у кошки, только отчетливым золотым блеском. После этого у баков воцарилась уже полная темнота и тишина.