Текст книги "Нун (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

НУН

роман

Пролог

Черный кэб плыл среди дождя, как лодка. Над Темзой клубилась белая дымка, дышать стало тяжело, разом похолодало. На Регентском канале стояли баржи и торговые суды, изредка разгонявшие привычный шум гудками, – казалось, что трубят диковинные слоны.

Наивный и романтически настроенный турист рисковал раствориться в Великой Пустоте, ночью попав в некоторые заведения лондонского Китайского квартала в поисках приключений. Том готовился повторить эту ошибку, хотя наивным туристом вовсе не был. Утомленный за день до красных пятен перед глазами, он, несмотря на болезненную усталость, стремился туда, куда вовсе не следовало бы.

Прожив тридцать с лишним лет в Лондоне, Том Коллинз ни разу не удосужился побывать в этом самом Китайском квартале и до сих пор представлял его по описаниям из дешевых детективов. В бульварном чтиве встречалось много мерцающих иероглифов и загнутых крыш. Но в реальности больше всего оказалось еды – самой разной, остро пахнувшей, иногда соблазнительной настолько, что она казалась почти сексуальной, иногда – отвратительной до спазмов в желудке. Знаменитые пекинские утки покачивались прямо в витринах; простирались вдаль розовые ряды каракатиц и осьминогов; тут и там что-то жарили; прямо на улице, на лотках, продавалась разнообразная снедь.

Весь квартал казался подделкой. Даже красные масляные лампы в окнах и алые фонари над дверьми лишь заигрывали с туристическими фантазиями. Том же отчаянно хотел, чтобы за всеми этими зазывными декорациями скрывались десятки неприметных проулков и низких дверей, больше похожих на кошачьи лазы. Но пока видел лишь толпы туристов, стремившихся перекусить в «горячих буфетах» всего за шесть-семь фунтов. Вечером толпа не рассасывалась, а наоборот, разрасталась: безостановочно хлюпала соусами и лапшой, словно миру через несколько дней грозил апокалипсис.

Тому вообще всегда хотелось, отчаянно и безосновательно, чтобы за всем банальным, размноженным тысячу раз, пластмассовым вдруг распахнулось окно во что-то иное. Он знал, что это совершенно по-детски: все эти образы зеленой двери в стене, кроличьей норы, куда падаешь, прогуливаясь по саду в поисках упавших яблок, совы, бьющей клювом в стекло… Он знал, что такое желание непотребно для его возраста. Но иногда возникало это чувство. Это чувство, Том его так и называл.

Бывало, он просто шел по улице, и все вдруг становилось так остро, остро, как нож в сердце: летящий быстрый снег, фонари, автомобили, запах ветра, в котором таился привкус далекого моря. И он шел сквозь все это, как персонаж виртуальной игры. Словно и город был не его, и собственный дом находился в неведомых далях, и работа была позабыта, и никого близкого не находилось в этой вселенной. И тела он своего уже не ощущал, фиксировал разумом как внешнюю оболочку, но она могла быть абсолютно любой.

Потом, разумеется, это проходило, никогда не длилось больше получаса. Но эти полчаса растягивали само время, и Том оказывался в безвременье. Сам воздух, казалось, густел и становился вязким, и все вокруг застывало.

Вот и сейчас ему чудилось, что кэб застыл где-то высоко над землей, как черная колесница, и вечерний дождь пришел из совсем далеких земель, из далеких времен. Но потом он вспомнил, куда и зачем едет, и морок схлынул. И цель, и место были загадочными, но вполне реальными.

Чтобы добывать информацию для своих журнальных колонок, Том пользовался методом Шерлока Холмса. Целая сеть разношерстных мелких людишек нашептывала ему слухи, будто отдельный дивный народец, живущий только тем, что вострит повсюду уши. В этот раз нашептали ему сплетню про подпольный клуб, где раз в несколько лет главы двух китайских мафиозных группировок играли в го на территорию. Итог трех партий определял, кто будет управлять спорным куском города, и такой порядок устанавливался до следующей игры.

Том, конечно, знал, что мысль азиата течет прихотливо, но все равно такой ритуал показался ему несколько странноватым. Хотя, в общем-то, для Тома важнее всего было выйти из этого мутного дельца живым.

***

Осведомитель, худенький китаец по имени Бон, ждал его в плохо освещенном дворе позади известного магазина сладостей. Они прошли по сети таких же плохо освещенных переулков и спустились по крутым ступеням в подвал с маленькой дверью. Чтобы войти, долговязому Тому пришлось сильно пригнуться.

Помещение оказалось небольшим, душным, жарким; в плошках с водой, расставленных по столам, плавали красные свечки, пахло чем-то сладковатым и немного гнилым, так что Том поморщился. Народ здесь отличался желтизной кожи и характерным разрезом глаз, хотя европейцы тоже были – человек пять, все с очень неприметной внешностью.

На Тома косились, но, видимо, присутствие Бона его непонятным образом оберегало. Они сели в самом темном углу, из которого, однако, открывался отличный обзор на несколько столов слева от центра, и Бон сделал знак Тому накинуть капюшон.

Сидели минут двадцать, ели заказанную Боном острую лапшу, и постепенно Том перестал ощущать на себе косые взгляды. Только какой-то старый китаец все зыркал из противоположного угла рысьими желтыми глазами. Перед ним тоже лежала доска, но играл старик сам с собой. Том только было подергал за рукав Бона, тихо болтавшего с кем-то на китайском по мобильному, чтобы спросить, кто этот китаец, но тут двери распахнулись, в подвал вошли несколько громил в темном, и Том понял: началось.

Телохранителей было столько, что они забили маленькую чайную до отказа. Сами мафиози оказались сравнительно молоды: первому на вид лет сорок, второму чуть больше. И одеты вполне по-европейски: брюки, рубашки, начищенные ботинки, на одном – мягкий вельветовый пиджак, на другом – модное короткое пальто.

Главари что-то коротко и любезно сказали друг другу, а молоденький китаец молнией метнулся в подсобку и притащил оттуда специальную доску и мешочки с камнями. Потом появился поднос с пузатыми чайниками, в которых плескался пахучий чай, первые камни были выложены, и все пространство чайной, и без того душное, сразу прошило напряжением. Никто не смел покинуть своих мест, но взгляды оцепили двух игроков питоньим кольцом. По вискам громил медленно, змеисто ползли крупные капли пота.

Только старый китаец смотрел вовсе не на играющих мафиози. Он продолжал неотрывно смотреть на Тома. И тот, и так-то мало понимавший, что творится на поле гобана, все время на него отвлекался. Это ужасно его раздражало. А вот Бон взирал на игравших, как загипнотизированный, даже палочки не положил на стол, а продолжал судорожно сжимать в руке.

Время текло ужасно медленно. Том успел в подробностях разглядеть занятный интерьер клуба, внешность главарей, внешность телохранителей и всех сидевших в заведении, даже трещинки на чайнике, стоявшем перед ним на низеньком столике, и черные бумажные цветки лотоса, украшавшие стены, и масляную лампу в виде хитро изогнувшегося дракона на соседнем шкафу. Он не только составил в уме план будущей колонки, но даже мысленно ее написал, посмаковав особенно удачные обороты.

Наконец тишину словно бы что-то разорвало – какие-то слова, возгласы, все вдруг пришло в движение, расслабилось, зашуршало. Главари поклонились друг другу и быстро вышли из клуба. Даже массивные бодигарды исчезли без шума.

Бон обмяк и с удвоенным аппетитом принялся за лапшу.

– Ну и кто выиграл? – очень тихо спросил Том.

– Люй Бу, – еще тише ответил Бон. – Он выигрывает уже третий раз подряд. Цзи Шань, похоже, потерял чутье. Четвертый раз проиграет – его убьют.

– Из-за игры в го? – поразился Том. – Ты смеешься?

– Бон не смеется совсем, – раздался за спиной скрипучий старческий голос. – Молодой человек не понимает сути игры, так?

– Ну, так, – признался Том.

– Это очень древняя игра, – пояснил старик, раскованно присев напротив. – Го показывает, чего не хватает человеку, его слабые качества. Какой он стратег, какой воин, насколько терпелив, хитер, мудр… – все можно узнать по тому, как он ведет игру.

– Но все же решать, жить человеку или нет, по итогу партии… Очень нелепая смерть.

– Вчера неподалеку от этой чайной на девушку-пешехода, туристку из Америки, упал дорожный знак. Она просто стояла на переходе. Знак разнес ей череп. Гораздо более нелепая смерть, не так ли?

– Может быть, – усомнился журналист.

– Что ты знаешь о го? – фамильярно поинтересовался старик.

– В нем шестьдесят четыре белых и столько же черных камней, – улыбнулся Том.

– Похвально. Но ты удивишься, когда узнаешь, что в старину решали военные споры, играя в го и мачанг, и победитель часто после игры убивал соперника. А иногда люди играли с богами и злыми духами, и тоже не на мешок риса. Быть может, тебе тоже захочется поиграть?

– Да, но… – растерялся Том. – С кем я буду играть? Кто меня будет учить?..

– Я, – кивнул китаец, напомнив Тому старинных китайских фарфоровых болванчиков.

Жуткие были эти болванчики, если честно.

Да и Бон как-то подозрительно незаметно исчез.

***

Пашка просил привезти «что-нибудь действительно аутентичное, а не эти кошмарные фигурки драконов из золоченого пластика, таких и на Арбате навалом».

Имс вспомнил и хмыкнул.

Пашке было трудно угодить, звания «аутентичного» в его понимании удостаивались очень немногие вещи. Пожалуй, какой-нибудь древний самурайский меч, знавший руку самого Мурамаса, и подошел бы на эту роль…

Имс сейчас находился не в Японии, а в Китае, зато на территории древнего монастыря. Правда, монастырь был так яростно в свое время разрекламирован, что туристы вытоптали вокруг него целые пустыри, точно глупые овцы, непрерывно бродившие по уже изрядно пожухлому пастбищу. Так что без золоченого пластика не обошлось, пусть это были и не драконы.

Поехал Имс в Китай по приглашению бывшего одноклассника. Иван Грозный, чье имя, конечно же, служило неистощимым поводом для веселья в школе, некоторое время назад открыл интернет-магазин элитного китайского чая, и чай этот искал лично, не гнушаясь проводить две трети года в затяжных поездках по азиатской земле. Месяцами он пропадал в самых глухих провинциях Китая, ездил по забытым богом деревням и городкам, искал чайные жемчужины. В высокогорных деревнях плантаторы не только никогда не видели европейцев, но и на привычном-то китайском языке не говорили. Однако, как говорил Иван, «если фермер делает хороший чай, договориться удается непременно».

Грозный поил Имса редчайшими сортами и красочно описывал клиентов. «На прошлой неделе ушла посылка в одну церковь в Москву, потом в дублинский офис Google, а еще раньше я собирал заказ для магаданских зэков…» – вальяжно рассказывал он и сдувал со лба пряди отросших волос, которые шевелил легкий бриз.

С Имсом они не виделись несколько десятков лет, хотя изредка переписывались. Это не помешало им выпить за три дня не меньше двадцати литров чая и почти столько же хитрого китайского самогона, а потом Имс отправился в Лабранг.

Много о нем слышал – и раз уж оказался в Китае, то решил не упускать шанса.

Строения монастыря напоминали кучей высыпанные на пепельный дождевой шелк детские игрушки, чуть побледневшие от возраста: холодно-красные, желтые и шоколадные, увенчанные бледно-золотыми, розовыми и серыми загнутыми крышами, а вообще это оказался целый город под сенью невысоких круглых гор.

Позже Имс прочел в туристическом буклете, что «монастырь Лабранг включает в себя восемнадцать крупных молельных залов, среди которых особо выделяется семиэтажный зал Шакъямуни, две крупные ступы, а также приблизительно пятьсот небольших капелл и монашеских келий», а в первые мгновения застыл в ошеломлении.

А потом ему довелось оценить длину паломнической тропы и то обстоятельство, что во время ее прохождения паломник был обязан раскрутить каждую молитвенную мельницу из тысячи ста семидесяти четырех, стоявших по периметру тропы. Расписные красные мельницы выглядели живописно, но оказались тяжелыми штуковинами, и уже после первого десятка раз раскручивать их наверняка становилось пыткой. Никогда Имс не понимал религиозного фанатизма.

Если честно, Имса не сильно интересовали молельные мельницы. Он как был, так и остался атеистом, получив иммунитет к любым религиям от родителей, убежденных коммунистов. Вместе с именем-аббревиатурой, в которую вошли Идейность, Мир, Социализм.

Впрочем, по имени Имса мало кто знал. В старших его уже прозвали Кошаком за свойство бесшумно двигаться, неожиданно появляться и за двойственный характер – Имс тогда много улыбался, скаля крепкие белые и чуть кривые с правой стороны зубы, но дрался еще больше. Позднее кличка кочевала за ним по пятам, постепенно меняя окраску – в Академии внешней разведки она уже имела тонкий опасный привкус: Кошак умел быть очень незаметным, но очень эффективным.

Так вот, в Академии – или в Школе, как было принято говорить – их, в том числе, обучали восточным единоборствам. Поэтому Имса сильнее всего интересовало, какие боевые тайны скрывают тибетские монахи. Тут просто обязаны были храниться секреты, и очень ценные. К сожалению, доступа к ним у Имса никакого не имелось, как и у любого праздного туриста в панаме, глазеющего на молельные мельницы.

Хотя теперь секреты ближнего боя монахов ему не должны были пригодиться. Имс лет десять назад как сумел покинуть службу в звании майора и полностью оправдал свою кличку: приземлился на все четыре лапы, сумел выйти живым и даже сохранил хорошие связи. Наслаждаться выращиванием спаржи на даче он не стал, а начал консультировать крупные корпорации по вопросам безопасности. Даже лекции принялся читать, и в консультативный совет при директоре ФСБ, куда входили руководители частных охранных компаний, его одно время настойчиво приглашали, но Имс не пошел. Кошак – он есть и кошак. Гуляет сам по себе.

Правда, в последние годы его то и дело покалывала мысль, что он, пожалуй, при такой профессии стал заплывать жирком. Жизнь была сытая, многие навыки утрачивались, и Имс думал, что вечно настороженный и молниеносный Кошак уже превратился в толстого флегматичного, хотя и хитрого кота, прикормленного при огромной кухне. Кот, конечно, хорошей сдачи дать еще мог, но знаменитых реакций уже не демонстрировал.

Основание для перемен имелось веское: после отставки на Имса неожиданно свалился сын. Мимолетный роман обернулся наличием гиперактивного ребенка, которого мать, решив выйти замуж к тридцати годам, передала Имсу как запоздавшую на семь лет бандероль. В самом Имсе она разочаровалась еще тогда, когда многообещающий жених исчез на просторах Ближнего Востока.

Вернее, Тамара про Ближний Восток, конечно, ничего не знала, не знала и причин, по которым Имс тогда растворился в воздухе, – и все поняла по-своему. Сын каждодневно напоминал ей об этом разочаровании. Как только Имс снова появился в ее жизни, Тамара безумно обрадовалась.

Правда, не так, как предполагал Имс.

Тамара была рада избавиться от общего ребенка. Любовь юности прошла безвозвратно, наметилась новая партия, а тут еще неожиданно заблистала возможность вступить в эту партию свободной от старых промахов.

Так Имс внезапно стал отцом. И оставался им уже в течение восьми лет.

Пашка вырос в смышленого язвительного подростка, по-прежнему гиперактивного и слегка неуклюжего. От матери он получил невротический характер и янтарно-карие глаза с длинными темными ресницами. У самого Имса были серые глаза, а ресницы бледно-русые, да и вообще, если честно, не очень они с Пашкой были похожи. Однако ни разу это обстоятельство не омрачило их отношений.

Имс был просто счастлив. И все.

Пашка был чертовски плох в спорте, зато с блеском играл в школьном театре, бредил гаджетами и уже проявлял способности отличного хакера, чему Имс не только не препятствовал, но даже иногда преступно способствовал. В подростковом возрасте, размышлял Имс, он сам в чем-то соображал гораздо хуже, а уж дураком себя точно никогда не считал.

И, может быть, даже хорошо сложилось, что жены и матери в их жизни не присутствовало. Они никогда, ни словом, не упоминали о Тамаре.

Так что сегодня Имс – консультант по вопросам корпоративной безопасности, профайлер и бывший разведчик – прежде всего оставался отцом подростка.

И теперь бродил по территории древнего монастыря в поисках сувениров.

***

Задумавшись, Имс шел и шел по узкой тропинке, вилявшей вокруг разномастных построек, и сам не заметил, как вышел на окраину монастырского города – к черте, откуда виднелись туманные луга Сангкэ, такие ярко-зеленые, словно всегда были мокрыми от дождя.

Незаметно прямо под носом у Имса обнаружилась небольшая часовня, окна которой, несмотря на утренний час, ровно светились желтым. Имс уже видел такой свет в центральных залах – так горели лампады, заправленные маслом яка. Поодаль друг над другом нависали странные площадки, расположенные террасами, которые явно имели какое-то значение, но Имс не знал, какое.

Он стоял и щурился на эти террасы в пока еще розовых лучах быстро ползущего вверх солнца, как вдруг чей-то дребезжащий голос за его спиной на правильном английском языке произнес:

– Это бывшее кладбище. Трупы умерших здесь отдавали на съедение грифам.

– Вот как? – произнес Имс тоже по-английски, оборачиваясь.

Старик был еще крепок, одет, несмотря на жару, в стеганый теплый халат, и монахом, судя по всему, не являлся. Хотя кто их, тибетцев, разберет. Они хороши в плане маскировки.

– Родственники или знакомые покойного выносили труп сюда и клали на площадку. Прилетали грифы и клевали. Обычно тело разрезали на мелкие куски, а кости толкли на камнях. Чтобы грифы быстрее справились. Только трупы безродных бросались сюда целыми.

– Прекрасный обычай, – сказал Имс.

– Ты уже побывал в Большом зале сутр? – светски поинтересовался старик.

– Побывал.

– А тысячу Будд видел?

– Видел.

– А гневного Хаягриву?

– Да. Он очень гневный, – кивнул Имс.

Старик оскалился, показав острые зубы, и Имс заметил, что глаза у него странного цвета – желтые, светлые.

– И ничего не нашел? Никакой истины?

– Не нашел, – помедлив, признался Имс. – Я ищу сувенир для сына. Подарок.

Старик продолжал лыбиться, и это начинало смотреться как-то зловеще.

– Может быть, у меня есть что-то для твоего сына. Знаешь ли ты что-нибудь об игре в минг-манг?

Имс поднял брови.

– У вас она известна под названием го, – пояснил тибетец. – Но в Тибете в нее играют немного иначе.

– Я не любитель игр, – поморщился Имс.

– Эта игра тебе понравится, – убежденно сказал тибетец, и желтые глаза его стали похожи на две узенькие щелки. – Да и жарко скоро станет. Нет ничего лучше нескольких партий в минг-манг в тени сада. А сыну привезешь в подарок от меня вот эту игральную доску. Это монастырская доска, в ней пять цветов.

Тут только Имс заметил, что в руках у старика неожиданно появилась большая, покрытая лаком доска, похожая на шахматную, с оранжевыми, зелеными, синими и кроваво-красными клетками. Поверх клеток были нанесены еще какие-то контуры, но толком рассмотреть их Имс не сумел.

– Это лучше, чем секреты ближнего боя монахов, – подмигнул старик. – Это стратегия всех великих битв. Последний царь Шамбалы обязательно использует минг-манг в бою перед исчезновением этого мира и наступлением торжества истины.

– Последний царь Шамбалы, – усмехнулся Имс, сам не заметив, как последовал за собеседником меж корявых деревьев к беседке с каменным столом и каменными же скамьями. – Ну а мне-то это зачем? Время моих битв прошло.

– Кто знает, кто знает, – монотонным тоном завел тибетец, словно старую пластинку запустил. – Может быть, самые великие битвы у тебя еще впереди. Я угощу тебя яичной сметаной.

Имс снова поморщился – яичную сметану он уже попробовал в тесном рейсовом автобусе, куда на одной из остановок, в глухой деревне, ввалилась старуха в сальном ватнике и с большим чаном в руках. В чане оказалось известное тибетское лакомство – сметана из ячьего молока, и Имс соблазнился экзотикой. Сметана была очень густой, но гадкой на вкус, жутко кислой, кислее Имс ничего не встречал.

– Мы положим в нее сахар, – сказал старик, лицо его расплылось в улыбке, как жирный блин. – Целую большую ложку сладкого крупного сахара.

Тут у Имса слегка засосало под ложечкой, как если бы только теперь в него начала проникать аура этого места, тайнами и красотами которого он так откровенно пренебрег. Хитрыми путями, как подземный ручей, это аура тихо втекала в него, а сейчас Имс понял, что пропитан ею, как коварным наркотиком, который сразу и не заметишь, но потом его невозможно вытравить ничем.

А старый лис стоял и улыбался.

Делать было нечего, ослепительное небо качалось над головой, в нем кружили ястребы, а пестрая доска выглядела, наконец-то, «аутентичной вещью». От нескольких партий в каменные шашки от него не убудет, решил Имс.

И тут старик улыбнулся почти до ушей, сощурив желтые глаза.

Глава 1

За Томом всегда бегали женщины.

Всегда, сколько он себя помнил – лет, наверное, с четырнадцати, когда изредка наезжавшая к его семье в гости тридцатилетняя тетушка-оторва начала ему подмигивать, а потом соблазнила в одно серое осеннее утро в ванной.

Потом он менял девчонок, как перчатки. За Томом бегали и мужчины, а еще раньше мальчики, особенно в той закрытой частной школе, но Том не любил об этом говорить.

Каждой любовнице он отводил примерно год. Не то чтобы это был заранее рассчитанный срок, нет. Просто так получалось. Потом несколько месяцев Том жил в одиночестве в свое полное удовольствие, пока снова не случалась встреча, и тогда все повторялось – огонек вспыхивал, разгорался, некоторое время упоительно тепло горел и медленно гас.

А Том был вовсе не из тех, кто долго раздувает угли, надеясь, что пламя вновь вспыхнет. Он скорее был из тех, кто для надежности заливает угли водой.

Любовницы его точно из одного инкубатора сходили на конвейерную ленту для выбора Тома – этакие сложносочиненные куклы: независимые, обеспеченные, амбициозные, обязательно с каким-нибудь тонким бизнесом или такой же тонкой профессией: владелицы художественных галерей, страховые следователи в сфере старинной живописи, аукционисты, археологи, скульпторы, художницы… Все естество Тома не оставляло им ни единого шанса, они цеплялись за его кудрявые блондинистые волосы, прозрачные глаза, острые скулы и руки пианиста, как тонкое платье цепляется за незаметный шип. Он находил их на приемах, презентациях, вечеринках, в клубах, даже на университетских лекциях – без труда, как пчела находит цветы.

Последняя его пассия, Джейн Раннер, оказалась ресторанным критиком. Они познакомились на открытии русского ресторана MariVanna.

Джейн сравнивала каждый ресторан с театром, утверждая, что в ресторане точно так же, как в театре, человек погружается в фантазии, представляя себя кем-то другим. Тем, кого все любят, кто обладает властью, кому желают счастья и предлагают лучшее, потому что он особенный.

Они ходили в театры и слушали Шекспира, они ели самое вкусное, что мог предложить ресторанный Лондон, и Том сам не заметил, как его затянул этот ритм, как он слегка отяжелел, потерял прежний яд.

Джейн помогала ему открывать неизвестные еще в Лондоне местечки, и, если их интересы не пересекались, они публиковали свои колонки об одном и том же заведении в разных изданиях. Разумеется, колонки эти отличались по характеру, Том не опустился бы до копирования стиля своей любовницы, что за чушь.

Познакомились они на открытии русского ресторана как в раз в тот период, когда водка, борщ и косоворотки отошли в прошлое, и новая экспансия русских накатила в виде суши, буррито и бургеров с лобстером за двадцать фунтов в монопродуктовых ресторанах Зельмана. Перед этим Джейн написала разгромную рецензию в The Guardian на другой ресторан того же владельца. Она прошлась острой бритвой своего паркера по всему, что заставило ее поморщить тщательно напудренный носик: вышибала на входе, громкая музыка, дикие цены за дешевые вина, плохая кухня, проблемы с бронированием столиков...

– Ты подумай, Том, скоро сюда планирует прийти очередной русский – любитель молекулярной кухни, хотя его ресторан в Женеве не продержался и полугода… Ну какая молекулярная кухня в России, не понимаю! Молекулярный борщ, умри все живое! – фыркала Джейн.

И Том соглашался. Борщ он вообще не понимал – какой-то красный вареный салат.

Сейчас, спустя почти три года (невиданный срок!), они сидели в каком-то совсем маленьком заведении и с интересом оглядывались. Ресторан Inamo в Сохо ухитрился повесить обслуживание на посетителей – заказы здесь делались самостоятельно через специальные экраны. При этом гости сами определяли время ожидания блюд и теперь по этому поводу могли пожаловаться только на себя. Интерактивная система позволяла выбирать декор ресторана – при помощи сенсорной панели. Все по вашему вкусу: анимация, звуки, освещение, цвет стола – как будто бы вы находились у себя в комнате, за собственным компьютером, но при этом заказывали роскошное блюдо, а кто-то его приносил. Блюда здесь и в самом деле заслуживали названия «роскошных» – шеф-повар Энтони Том Соуза считался одним из лучших поваров Лондона.

Джейн пребывала в восторге, а вот Тому это футуристическое место не слишком понравилось. Стоило куда-то идти, чтобы снова оказаться в виртуальной реальности. Он бы предпочел, чтобы его к чему-то принудили – но к чему-то вышибающему дух, заставляющему забыть о повседневной действительности. Поэтому строчили они на своих айпадах кардинально разные отзывы. И даже не обнаружили, насколько сильно различались их мнения в этот раз. Если бы Том прислушался к тому, что происходит между ними, то удивился бы – между ними ходила на мягких лапах абсолютная тишина.

– Ты что-нибудь слышала об игре в го? – спросил он, наконец.

– Конечно, слышала, – ответила она, не отрываясь от работы. – Кто же о ней не слышал? Древняя китайская игра, похожа на шашки.

– Не хочешь поиграть?..

Джейн настолько удивилась, что даже подняла голову, и нарисованные брови ее дрогнули. Иногда Тому казалось, что она уж слишком походит на Вивьен Ли, и это сходство, которое когда-то его привлекло, теперь дико раздражало.

– В го? Ну, мы же не те лузеры, которые заводят странные хобби, чтобы отвлечься от своей неприглядной жизни… У меня есть работа. И ты. И это мне нравится.

Том показал в ухмылке острые белые зубы и поздравил себя с тем, что нисколько не удивлен. Его поставили на второе место после работы. Ну что ж, вполне логично. Разве сам он, спроси его, не ответил бы точно так же? Разве не стояла бы Джейн на четвертом, на пятом, на шестом месте?

Что вообще было в его жизни? Работа, которая одновременно являлась и сильным увлечением. Таинственные образцы чего-то, похожего на магические артефакты, в институтах и музеях. Редкое участие в археологических экспедициях. Частые путешествия. Несколько юношеских тайн, погребенных глубоко в памяти. Восторженные поклонники, щедрые редакторы. Костюмы от Burberry, черный кофе по утрам, прекрасный золотисто-белый дом в Кенсингтоне, доставшийся ему в наследство и позволявший не беспокоиться о будущем. Этот город, эта жизнь. Где в ней вообще оставалось место для Джейн?

Три года, с изумлением подумал Коллинз. Как он сумел так долго терпеть?

Джейн можно было с легкостью поменять на желтоглазого китайца, например. Навыки ресторанного критика он уже перенял, теперь ему хотелось научиться ловко обращаться с черными и белыми камешками.

***

В этот раз подпольную чайную он нашел без помощи Бона. Том вообще легко запоминал любую географию. Даже то обстоятельство, что он приходил сюда всего один раз, ночью и в дождь, ему не помешало.

Сегодня был обычный вечер, никаких мафиози, никаких судьбоносных партий, и чайная выглядела завораживающе мирно. Пара посетителей с меланхоличным видом поедала нечто, похожее на куриное мясо в сладком соусе, в красных плошках плавали свечки, и старик предсказуемо нашелся в углу, за самым неприметным столом, жевал простой желтый рис со специями, горкой лежавший перед ним в круглой чашке.

Том вдруг неизвестно отчего почувствовал робость, ему обычно вовсе не свойственную. Ему вдруг показалось нелепым, что он сюда пришел – вроде старик и пригласил-то его тогда не всерьез, и не договаривались они о встрече. Да и вообще все как-то чудно. Джейн права, зачем ему, Тому Коллинзу, вполне успешному лондонцу, никогда особо не интересовавшемуся восточной культурой, эти чертовы каменные шашки? Какого черта ему это умение понадобилось? Ни с одним из его хобби оно не пересекалось.

– Много думаешь, – подал голос китаец, и Том обнаружил, что тот уже некоторое время на него смотрит. – Пришел играть – давай играть.

Том вздохнул и молча сел напротив.

Доска в этот раз оказалась другой, проще, лежала на столе, а не опиралась на четыре золоченые ножки-тумбы, как гобан для главарей мафии. Да и камни прятались в простых холщовых мешочках, никакого шелка тонкой работы, никаких вышитых иероглифов.

Том нервничал, пальцы его слегка подрагивали.

Сначала игра показалась ему довольно простой. Ну, не сложнее шахмат уж точно, а в шахматы Том играл неплохо. Если бы китаец зубы не заговаривал, было бы еще проще.

Судя по словам старика, игроки в го считали, что есть всего семь уровней мастерства применительно к игре. Первый – знание правил и владение основными стратегиями. Второй – способность учитывать поведение соперников. Этот навык, объяснял Тому старик, легко тренируется даже без сознательных усилий. Душевный настрой, бойцовский дух, умение рисковать или обострять ситуацию – все это зачастую ясно видно и учитывается при принятии решения о поведении в партии.

– Сунь-цзы в «Искусстве войны» говорит: «Если ты знаешь себя и его, будешь всегда побеждать. Если знаешь себя, а его не знаешь – один раз выиграешь, а другой проиграешь. Если не знаешь ни себя, ни его – будешь всегда проигрывать», – вещал Коллинзу китаец.

Третьим уровнем считалась интуитивная способность угадывать камни соперников, то есть – разгадывать замыслы противника. Четвертый уровень обозначал «способность управлять удачей в игре».

– Удача, – бубнил старик, гипнотизируя взглядом свои черные камешки, – где бы она ни проявлялась, в игре или в жизни, показывает, как человек исполняет свой долг. Любые сильные эмоции – страх, жадность, желание победы, ненависть, высокомерие, нетерпение – заставляют игрока отклониться от золотой середины, что неизбежно ведет к поражению при игре с равным…

Дальше Том очень много предложений пропустил.

– И есть еще сверхтайный уровень… – не затыкался китаец.

– А он-то в чем заключается? – устало спросил Том, у которого начинала болеть голова от этой дребезжавшей шарманки.