Текст книги "Нун (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Исчезнувшее. Проигранное в нун.

Впрочем, скорее всего, Том Коллинз даже не подозревал, что очередная выигранная им партия сотрет с лица земли одно из самых оригинальных сооружений рук человеческих, а заодно заберет и тысячи жизней. Но Хилл был убежден, что, даже если бы знал, это бы его не остановило.

Ставки явно поднялись.

Тайлер был настолько ошеломлен, что даже не услышал моментально раздавшихся вокруг и быстро усиливавшихся и умножавшихся воплей, зато ясно услышал, как кто-то рядом низким спокойным голосом произнес:

– Жалко. Было в нем что-то трогательное.

Хилл повернулся – бок о бок с ним стоял, засунув руки в карманы, стройный худощавый мужчина, на вид лет сорока, рыжеватый, тонколицый, в голубом плаще и полосатом шарфе. Тайлер услышал очень ровный, ни на долю секунды ни сбившийся стук его сердца, а запах от человека шел какой-то сладковатый, кондитерский, словно бы сахарной пудры или марципана. Не человеческий запах.

– Странное обрушение, не находите? – вежливо сказал Тайлер.

Рыжий усмехнулся, показав какие-то уж слишком острые белые зубы, и Хилл вздохнул.

– И кто же вы?..

– Все зовут меня просто мистер Ред, удобно, правда? Но ты, Тайлер, можешь звать меня Риваль. Мы преданы одному человеку.

– Но ты ведь сид, – сказал Тайлер.

– А ты волк, и что с того? – парировал Риваль. – Я не сид, я филг. Два врага в одном. Это не помешало мне встать на сторону того, у кого почти не осталось сторонников. Я считаю, что он дал нам шанс, а не отнял его, как думают многие. Да еще и жестоко поплатился за это. Но я не уверен, что в Ллисе или в Эмайн Эблах мыслят таким же образом.

Хилл молча переваривал полученную информацию: филги были детьми фоморов и туатов, очень редким гибридом, поскольку даже до того, как туаты и фоморы начали вражду, они редко испытывали любовь друг к другу. Зато плод такой любви получал дары от обеих рас, его магические способности умножались вдвое. Филги могли быть настоящими сонными магами и многоликими оборотнями, как фоморы, при этом получали некоторые уникальные таланты сидов – возможность наяву насылать морок, превращать материю, тянуть энергию из любых окружающих вещей, менять сущности. До силы высших туатов филгам было, конечно, не дотянуться, как и до силы высших фоморских магов, однако универсальность давала им большие преимущества. Тайлер не хотел бы вступить в бой с филгом, хотя зловредным нравом те никогда не отличались, наоборот, славились склонностью кого-то оберегать, будь то фэйри или человек.

– Я побывал в Ллисе, – сказал Риваль. – И привез в Лондон фоморского игрока.

Тайлер улыбнулся, показав чуть вытянувшиеся в присутствии неизвестного фэйри клыки.

– А я побывал у Луга, – ответил он. – И приставлен к сидскому магу.

– Я знаю, – чуть улыбнулся Риваль. – Затем я и нашел тебя. Близится решающий час, и все должно сойтись в одной точке. Мы должны заставить их выслушать нас. У нас совсем мало времени.

– Боюсь, у нас его почти не осталось, – хмуро заметил Хилл, глядя на кучку чего-то, очень похожего на золотистый пепел, что осталось от башни Фостера.

***

Физически Том никогда так долго не находился в одиночестве. Вечно с ним рядом кто-то болтался: знакомые, приятели, собутыльники, коллеги, женщины, персонажи статей… Вечно он с кем-нибудь болтал, шутил, сушил острые зубы в ухмылке; завтракал, обедал и ужинал не дома; то пил с кем-то, то танцевал, то в покер играл; офисы редакций, экспедиции, самодеятельные расследования, званые ужины, премьеры… все это шумное, пестрое, выматывающее до черных кругов под глазами…

Да его пол-Лондона знало в лицо, хотя ведь и не звезда вовсе, просто популярный колумнист, мелкая рыбешка. Но Коллинз славился умением заводить связи в любых кругах. Он добровольно несся по этой дороге, увешанный гламурными бантиками и дорогими ошейниками, взметал вокруг себя всю эту искристую пыль тучами, очертя голову бросался в бой, лаял, дрался и заискивал… Вот он рядом с легендарными музыкантами, вот с писателями, вот с актерами, вот очередная суперстар или старлетка, неважно, в его постели, и, кажется, даже мокрые простыни попадают в кадр папарацци; вот он под софитами со своими великими друзьями, которые забывают его имя через минуту, но щедро делятся с ним минутами славы, и лавровые листы, отвалившиеся с их венков по пути к очередной награде, Том водружает на свою голову – со временем их набирается на собственный лавровый венок, и вот уже его книгами интересуется солидное издательство… Такой путь был знаком многим мелким хищникам, и Том варился в этот кипящем котле с веселым удовольствием, лишь молодея от обжигающего варева, как сказочный принц.

Все это его отвлекало.

Все это отвлекало от обжигающе холодного чувства в груди, которое Том даже не мог трактовать.

Он с детства хотел быть не таким, как все. Его пугало счастье, это обычное человеческое, будничное счастье – совместный быт, пробуждение вместе по утрам, приготовить кофе не только для себя, дети – да что он мог им дать? Том вовсе не хотел продолжать свой род; если копнуть глубже, он вовсе не хотел продолжать род человеческий. Большинство людей не вызывали у него ничего, кроме брезгливого недоумения. Лживые, неумные, порочные, они все вышли у господа бога какими-то нелепыми. Том часто сравнивал их с животными и недоумевал, почему природа так ошиблась: ведь все животные, все абсолютно, были совершенны. А большинство тварей человеческих – на них без жалости смотреть было нельзя. И смех, и грех, как говорится, – Том не знал, чего тут больше.

Коллинз редко облекал это чувство в мысли, оно было всеобъемлющее, не нуждавшееся в словах. Его утешало только то, что попадались среди людей абсолютные фрики, которые выше всего ставили свои странные фантазии, пусть даже это были убийцы или умалишенные. Том дорожил такими знакомствами. Они были как цветы ядовитые, но живые, живые среди тысяч искусственных, порченых.

Он боялся, что с возрастом его собственный мир фантазий рухнет под напором реальности, треснет и повалится на землю, как сорванный ветром раскрашенный под сказочный лес тент. Он так боялся зрелости. Тогда не осталось бы ничего, что отличало бы его от других людей, и, может быть, он и сам женился бы на какой-нибудь цепкой бабе – неизвестно зачем, неизвестно почему, но так же бывает.

Том ведь знал, что ничего не случится, чтобы этому помешать – вокруг был ужасающе стандартный мир, где всегда все было предсказуемо, как в сериале, написанном по шаблонному сценарию. Это в юности можно верить, что ты выйдешь, вылепишься рано или поздно каким-то особенным, но после тридцати глупо на это надеяться. И не заметишь, как станешь собирать фарфоровых балерин.

Иногда так накатывало, так хотелось уже что-нибудь сделать, чтобы разорвать реальность – убить кого-нибудь, себя убить, в конце концов… Но ведь Том не хотел умирать. Когда он шел по мосту и его тянуло перемахнуть перила и ухнуть в темную, зовущую воду, он хотел лишь вынырнуть по ту сторону реальности.

Том признавал, что это, скорее всего, вид психического расстройства, и оно мучило его, раздирало приступами то депрессии, то необъяснимой эйфории.

Он не хотел потерять это расстройство. Именно оно делало его непохожим на других.

Временами, правда, ему хотелось, чтобы рядок возник кто-то еще, кто мыслил бы и чувствовал так же. Однако каждый раз новое знакомство его разочаровывало.

А сейчас ему на все стало плевать. Он забыл, какой во внешнем мире месяц, какой день, он все время играл, периодически обнаруживая себя в каком-нибудь баре или ресторанчике, в бистро или на парковой скамейке; вернее, играл кто-то внутри него, а Том пребывал в нервном, немом и тревожном восторге одновременно.

Временами ему требовалось покричать где-нибудь в углу, а потом закрыть лицо руками, стыдясь собственной несдержанности. Что-то кромсало его на кусочки, и сердце прыгало около горла.

Он первый раз в жизни был ранен живым существом, так похожим на человека.

Но только похожим.

Сейчас он понимал ходившую в его детстве по улицам безумную тетку в жутких растоптанных туфлях, которая всем твердила, что иногда видит ангела. И беседует с ним. Том тетку боялся, уж больно она была грязная, неопрятная, и глаза у нее были слишком дикие, слишком откровенные в своем безумии, а мама ее жалела – то подкармливала, то денег давала. Тетка выглядела счастливой – у нее же был ангел.

Теперь у Тома появился кое-кто покруче ангела.

***

Сегодня утром он обнаружил себя гуляющим недалеко от «Харродса», на Бромптон Роуд, рядом с заброшенной станцией метро. Глядя на ее красные стены и округлые арочные окна, Том сразу будто увидел перед собой текст газетной статьи: «Пустующая станция метро Brompton Road в престижном районе Найтсбридж была куплена девелоперской компанией с целью реконструкции в роскошные жилые апартаменты. По слухам, за этой покупкой стоит таинственный украинский миллиардер, заплативший 50 миллионов фунтов при том, что запрашиваемая цена была 20 миллионов».

Построят какой-нибудь ужас, раздраженно подумал Коллинз.

Пройдя несколько роскошных старинных зданий, на какие была щедра эта улица, Том вновь уселся в какой-то кофейне. Он озяб – на улице было не то что холодно, но по-ноябрьски промозгло, небо заволокли плотные и тяжелые тучи, солнце пробивалось сквозь них редко и ненадолго. Какой-то томный туман плыл в воздухе, словно сам воздух на поверку оказывался водой.

Ноябрьский Лондон, просим любить и жаловать.

Только теперь это был вовсе не тот Лондон, что раньше, и Коллинзу хотелось выть от этого осознания. Он слышал все эти звуки и видел все эти неуловимо меняющиеся лица, еще редкие, но уже очевидные в толпе. Другой мир вливался сюда по капле, жадно, настороженно, хищно, и это он, Том, только он, и никто другой, открывал ему щели и потайные ходы.

Человек в нем исходил страхом и экстазом, но маг в нем даже не торжествовал, он просто работал – методично и без устали, как какой-нибудь бухгалтер. Нун пил силы у обоих, и Том чувствовал себя каждый день как с адского похмелья. Ему не терпелось, чтобы все уже закончилось – и снова началось.

Для него этот дар оказался тяжелой ношей. Слишком. И ему очень хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из них – Тайлер или Роуз – вернулся к нему. Но маг молчал, когда он просил об этом. А без них он чувствовал себя беззащитным, хрупким, как какая-нибудь чертова ваза, боялся не завершить назначенное, страшился каждого шороха.

Игра в этот раз шла трудно, долго, Том устал, в голове зашумело, потяжелело, глаза резало от сухости, он пожалел, что не взял капли. Прошло не менее двух часов, прежде чем он выиграл, но все же – выиграл!

Больше ничего не хотелось. Ни что-то делать, ни тем более куда-то идти. Том откинулся на спинку кожаного диванчика, подозвал лохматого официанта, заказал крепкого кофе и сэндвич, а потом еще лимонных меренг – измученный мозг требовал глюкозы. Стало вдруг спокойно, точно он только что преодолел какой-то важный рубеж. Тот, Другой, лежал где-то внутри расслабленно, как задремавшее чудовище, уютно свил свои кольца. Коллинз подумал, что после кофе неплохо бы дойти до «Харродса» и купить новую сорочку в «Сэлфридже». Дождь укутывал улицы в дым, от заплаканных оконных стекол веяло холодом, но здесь, внутри, было тепло и мягко.

Тишины хватило ровно на чашку кофе. До меренг дело не дошло.

Коллинз услышал какой-то гул, а может, это был вой, или сотни криков, слившихся в один, но еще раньше, на несколько секунд, он услышал странный шуршащий звук – не грохот, не взрыв, не скрежет, а именно шуршание, будто бы осыпался карточный домик, только громадных размеров. А вот потом уже и грохот, и скрежет, и визг шин, и топот, нарастающий топот бегущей толпы, и звон сталкивающихся автомобилей и бьющихся стекол…

–Что это? – спросил он у лохматого, но тот тоже замер с тарелкой меренг в руках, и на озорном лице его медленно, как рисунок, начала проступать паника.

В окно показалась та самая толпа, орущая и совершенно обезумевшая от страха, теряющая по пути зонты, шарфы и шапки, туфли и сумки, которая неслась все быстрее, точно что-то ее подгоняло. Хотя никакой погони вроде не наблюдалось: ни гигантского ящера, перешагивающего дома, ни нашествия быстрых зомби, ни инопланетных кораблей, прицельно стреляющих смертоносными лучами…

Том мотнул головой, отгоняя бредовые мысли, сразу же кашей полезшие в напуганный мозг. Что случилось-то? Скорее, всего, террористы. Новое 11 сентября, только теперь это Лондон и ноябрь.

Колллинз встал и медленно вышел на улицу.

Ничего было не понять, люди бежали, неслись, как ополоумевшие, и Том машинально стал шарить взглядом по небу – что-то в перспективе улиц было непривычное, какая-то догадка свербила, но он никак не мог ухватить ее и только бездумно крутился на месте. Вдруг запыхавшийся голос сказал за его спиной одно только слово, и столько в нем было изумления даже, не ужаса, что Том разом сложил все странности.

– «Харродс».

Том посмотрел вперед – там, где раньше высилась рыжая громада королевского боро с его затейливыми башенками и эркерными окнами, пестрыми флагами и зелеными тентами собственно «Харродса», не было ничего.

Просто ничего.

Том моргнул, но по-прежнему – ничего. Даже черного остова не виднелось, даже руин, какого-то жалкого скелета, какого-нибудь уцелевшего куска стены. Он присмотрелся, щуря глаза, – отсюда можно было разглядеть, что лежит на земле в том районе, но на земле ему удалось рассмотреть только небольшую кучку пыли, песка или пепла. Тоже рыжего.

Но это никак не могли быть обломки «Харродса», он же не был песочным замком! Это был огромный каменный дом, предмет культа туристов и модников, один из символов Лондона, самый посещаемый в англоязычном мире магазин, одного персонала, Том знал об этом, поскольку когда-то писал статью, там работало около пяти тысяч человек, а посетителей в день вообще проходило около трехсот тысяч… Почти сто тысяч квадратных метров площади, триста тридцать отделов, и все это… все это не могло же стать… вот этой вот кучкой…

– Сэр, вам плохо? – как сквозь вату, услышал он снова этот голос, мягкий и звонкий одновременно, тоже нервный, да еще с каким-то сильным акцентом. – Сэр? Это паника, сейчас пройдет, сейчас…

Чьи-то руки бережно отвели его за угол, запахнули на нем пальто, и он увидел перед собой очень голубые, очень ясные, широко распахнутые глаза и россыпь веснушек на носу.

Некоторое время он просто тупо смотрел, а потом вспомнил: официант. Уже снял фартук, но накинуть ничего на себя не успел, и сейчас стоит под дождем только в тонкой рубашке. Молодой совсем еще парень.

– Что это было? – спросил он.

– «Харродс» рухнул.

– Так не бывает, – вяло возразил Том.

Официант пожал плечами.

– Но случилось же. Может, пойдем отсюда? Надо убираться.

– Да вроде все закончилось…

– А вдруг опять начнется? – поднял рыжеватые брови паренек. – Я Джим. Джеймс, то есть.

Том кивнул и позволил себя куда-то вести, по каким-то переулкам, которых он и не знал раньше. Перед глазами все мелькало, точно реальность смазалась, и асфальт резко пах дождем и машинным маслом, и что-то еще слышал Том, похожее на музыку и шепот, надо было остановиться и об этом подумать, но Джеймс его тащил без остановки и замедлился только в районе Квинсгейт. Оттуда до дома Коллинза оставалось рукой подать, но он все забыл в момент.

Даже отсюда были слышны голоса толпы, а вой сирен, кажется, разносился уже по всему городу.

Они присели на автобусной остановке, официанта колотило от холода и влажности, и он еще больше стал похож на встрепанного воробья.

– Вроде ничего больше не взрывается, – выдавил он, явственно постукивая зубами.

– Да и не взрывалось, – откликнулся Том. – Ты слышал взрыв? Просто, мать твою, исчезло целое здание. Осыпалось, словно из пыли было. А ты видел, что осталось на его месте? Какая-то жалкая кучка. Не руины, а какая-то кучка…

– Там же люди были, – будто только сейчас вспомнил Джим. – Много людей…

– Много, – эхом повторил Том, и что-то вдруг закололо в боку, нехорошим таким жалом, ядовитым.

Смерть, подумал он, это такая выдумка. Она всегда случается с другими. И уж точно не с теми, кто играет на стороне фэйри.

И зачем он только бежал? Официант, бедняга, даже ведь не знал, с кем имеет дело.

Не знал, что Том был причиной всему этому.

Что это он только что обрушил «Харродс» вместе с тремя сотнями тысяч людей внутри.

Том понял это сразу, как только услышал шепчущие голоса и узрел, что осталось от универмага. Никакие террористы на такое способны не были.

Это он, Том Коллинз, незаметный блондин в черном пальто, стал вестником апокалипсиса. Или чего-то еще, только вот черт поймет короля эльфов.

Плавно подкатил большой синий автобус, и Коллинз увидел, что этот маршрут делает остановку совсем недалеко от его дома.

– Пойдем, тебе надо высохнуть, – сказал он Джиму.

***

Джим что-то жизнерадостно трещит, отряхиваясь, как собака, поэтому, быть может, Том ничего подозрительного не замечает, открывая собственную дверь. В доме тихо, как и должно быть: Том ушел рано утром, проведя здесь всего несколько ночных часов.

Но только он заходит на кухню, рот ему зажимает чья-то рука в черной перчатке, его притискивают к пахнущей дождем и бензином куртке, и, судя по удивленному возгласу, Джеймс тоже попался.

Дальше в поле зрения появляется совершенно незнакомый рыжеволосый худой человек, бесцеремонно распахивает ворот плаща, а потом и рубашки, так что Том нервно бьется, уж слишком все это похоже на групповое изнасилование, так двусмысленно выглядят движения рыжего. Однако тот всего лишь дергает с его шеи цепочку с кулоном и отбрасывает прочь, зашипев, как от ожога, даже лицо его на мгновение меняется – корчится и скалит кошачьи зубы.

– А вот теперь поговорим, – слышит Том сзади знакомый хрипловатый голос и удивленно оглядывается, когда его отпускают.

– Хилл? Ты жив?! И ты меня предал, – с горечью заключает Коллинз, осматриваясь и замечая в своей кухне еще одного человека – лениво развалившегося на угловом диванчике широкоплечего коротко стриженого мужчину с недобрым взглядом.

– Так ты и есть второй игрок? – спрашивает он обманчиво мягким тоном, и Том чувствует легкий холод вдоль позвоночника.

Стриженый подходит к валяющемуся на полу трискелиону и внимательно смотрит на него.

– Хороша вещь, да не про нас, надо знать меру, – задумчиво говорит он. – С такими игрушками и заиграться недолго. Или ты уже заигрался?.. А это кто? – кивает он на Джеймса, глаза у которого похожи на синие блюдца.

– Это случайный человек, – говорит Том. – Не трогайте его. Официант из кафе, он меня вытащил, когда… все начало рушиться.

– Когда ты начал все рушить, – уточняет Тайлер, обходя его и садясь на высокий барный стул. – И «Харродс», и Корнишон… И пару заброшенных станций метро, если еще об этом не знаешь. Мы собрались здесь, чтобы поговорить. Я все надеялся, что ты сам образумишься, тем более после того, как увидел Страну чар. Но, видимо, зря. Неужели ты веришь ему? Он не то, чем кажется.

– Я в курсе, Тайлер, – усмехается Том. – Он же король фэйри. Обиженный и злой. Ты бы не был зол, будучи запертым в клетке на три тысячи лет? Если бы потерял часть своей силы и был лишен возможности выбраться куда-то и восполнить ее? Если бы стал обычным смертным где-то в гетто?

Тайлер вдруг заметно бледнеет, хотя Том и не понимает причины.

– Кто твои новые друзья?

– Боюсь тебя разочаровать, но тут все сложнее дружбы. Видишь ли, Коллинз, налицо цунгцванг. Это мистер Риваль Ред, он филг. Если ты покопаешься в голове, вспомнишь, что это такое. А это мистер Имс, он играет в те же игры, что и ты, только для другого лагеря.

– Фоморы, – выплевывает Том.

– И когда ты успел поверить в то, что ты чистый сид? – брезгливо морщит переносицу этот сильно смахивающий на гангстера мистер Имс. – Ты и в самом деле убежден в том, что ты и древний маг – одна и та же личность?

– Тому есть некоторые доказательства, – криво улыбается Том.

– А что тут вообще происходит? – из угла подает голос Джим, который даже трястись перестал, видимо, от шока.

Тайлер поворачивается и вздыхает.

– Зачем ты его притащил?

– Ему надо переодеться, иначе у него будет воспаление легких.

– В этой комнате минимум три мага, и никто не может помочь парню? – наигранно удивляется Имс.

– Мистер Имс, возможно, «парень» уже никогда не выйдет из «этой комнаты», – с изысканной вежливостью говорит Ред, и Тому вдруг явственно кажется, что он где-то на чаепитии у Шляпника, что Ред сейчас запахнет свой ярко-синий пиджак, вспрыгнет на стол и запоет затейливую песенку неестественно высоким голосом. Но Ред только присаживается на край стола, и вид у него мрачнее мрачного.

– Вы кто? – спрашивает Джим, и Том вдруг понимает, что совершенно не слышит в его голосе страха, только любопытство.

Остальные, видимо, тоже, даже своим сверхъестественным слухом, потому что все, как по команде, поворачиваются и смотрят на Джима.

Потом Ред что-то ворчит, но щелкает пальцами, и рубашка на бедном официанте становится абсолютно сухой. Ведет ладонью по воздуху – и все горелки на газовой плите вспыхивают голубым.

– Иди, грейся, если замерз, – говорит он.

Глава 5

Иррационально Том злился больше всего на себя как раз за то, что притащил домой этого официанта. Не за то, что попался в ловушку, не за то, что погубил, видимо, уже тысячи людских жизней – вернее, позволил погубить сидам, а сам и не знал об этом, и не за то, что сейчас себя чувствовал абсолютно беспомощным. Почему-то именно за этого веснушчатого синеглазого Джима, который в кафе своей хитрой улыбкой так походил на лукавого фавна, что Том даже несколько минут пристально к нему приглядывался.

Но нет, Джим оказался человеком.

А ведь с фавном было бы проще. Фавн был бы на его стороне без всяких экивоков. А этого… видимо, тоже придется пустить в расход.

Хотя почему-то Тому этого делать не хотелось. Странно, что он выделял его из массы людей. Или, может быть, выделял вовсе не Том?

Может быть, все было так потому, что Джим совершенно ровно сейчас держал спину и обводил их любопытным взглядом. Не боялся ни черта. Героями бывают только глупцы, в этом Коллинз не раз убеждался, видимо, и этот едва оперившийся мальчишка был из таких.

А вот Имс… о, все в нем кричало, что он опасен. Умен. Этот рисковать своей шкурой за гроши точно не будет, и личин у таких людей, как правило, сотни, и никогда не знаешь, какая из них хотя бы отдаленно похожа на то, что внутри.

Имс, между тем, наклонился и поднял с пола трискелион – поднял и даже не поморщился. Том смотрел некоторое время с ожиданием, а потом стиснул зубы от досады. Видимо, фоморы и сами не знали, какого сильного игрока им повезло достать из пучины веков. Жестокая магия сидов, заключенная в этом амулете, на него не действовала никак. Ну, или не так, как на других. Том вспомнился, как бледнел и задыхался Форестер, как шипел лепрекон, как перекосился Ред, когда лишь на секунду коснулся кулона. А Имс держал его в руках без всякой натуги и пристально рассматривал.

Риваль тоже смотрел на него во все глаза – с изумлением и почти благоговением.

– Имс, – позвал он. – Боги благоволят к тебе. Ты знаешь, что это?

– Полагаю, охранная побрякушка из Страны чудес, – крякнул Имс и потряс цепочкой перед глазами. Кулон блеснул в свете окна.

– Это трискелион самого Луга, королевская вещь. Немногие смертные, да даже фэйри могут его касаться без боли и страданий. Дан носил его на груди много сотен лет, и лишь чрезвычайные обстоятельства заставили его расстаться с ним.

– И что он умеет? – подал голос Тайлер.

– Трискелион способен на многое, – сказал филг. – Но главная сила в том, что он может как закрывать глаза на подлинный мир, так и открывать на ложный. Как блокировать информацию, так и вскрывать ее.

– Не мог бы ты выражаться яснее? – язвительно сказал Имс, совершенно расслабленно снова садясь на диванчик. Кулон из руки он не выпускал.

– Если его надевает кто-то из людей или существ, кроме сидов, он показывает сидский мир совершенным, зато обнажает все реальные недостатки других миров. Это такое кривое зеркало, которое призвано склонить любого на сторону Эмайн Эблах. Даже те, кто смотрит на него, поддаются его чарам. А уж если его надеть…

– Выходит, ты видел все сквозь дурное стекло? – хмыкнул Имс в сторону Тома. – Люди – уроды, сиды – красавцы, не так ли?

– Нет, – сказал Том.

– Он и раньше видел мир так, – с какой-то усталой досадой сказал Тайлер. – Сиды просто нашли благодатную почву, чтобы зерно проросло. Сейчас на месте этого зернышка уже лес. Колдовской лес.

Пальцы Имс непроизвольно скрючились, а потом он сделал нечто невероятное – надел кулон на шею. Тут же поморщился, потер место рядом с сердцем, и до Тома внезапно дошло. Это явно жглась омела, чертов друид, он и фомору успел поставить омелу!

– Том, мы пришли поговорить, – умиротворяюще проговорил Имс, и Коллинз поразился, как же так мог измениться его голос – теперь он стал почти заигрывающий, кошачий, бархатный. – Я хочу показать тебе кое-что, а потом ты решишь, продолжать ли играть.

– Я уже принял решение, – возразил Том, почти не слушая Имса, зато внимательно прислушиваясь к собственным ощущениям.

Он с нарастающей паникой ощутил, что ему остро не хватает трискелиона. Маг в нем будто отдалился, стал тише и глуше, уже не слышал всего того, что происходило здесь, на поверхности. Том мог его и не дозваться, когда нужно. И еще – его словно бы отдалили от Луга, от возлюбленного короля. Трискелион давал четкое ощущение его присутствия в каждый миг, а теперь словно все врата разом закрылись, и Луг опять оказался безмерно далеко, в недостижимых измерениях, куда можно было и не добраться никогда больше. Том чувствовал острую тоску, словно брошенный пес, и острую жажду, стремление воссоединиться во что бы то ни стало. В сердце будто воткнули и теперь не торопясь проворачивали длинную тонкую иглу.

Мускулы его напряглись, вся эта мешанина из чувств подмывала по-звериному броситься на Имса, сорвать трискелион, любым способом вернуть – черт, да если надо, он бы проглотил его, чтобы никто и никогда больше не смог отнять у него сюзерена!

– Успокойся, – услышал он ворчание за спиной. – У тебя сердце сейчас выпрыгнет из груди, ты же весь исходишь страхом и болью.

– Он скучает по сидам, – сказал Риваль. – Таково действие трискелиона.

– Таково влияние чар Луга, – мрачно сказал Хилл, и Том слабо удивился – откуда оборотню-то знать, он ведь служит Мерлину.

– Я не понял, господа, – попытался усмехнуться Том, – вы всерьез решили, что если отнять у меня красивое ожерелье, я переметнусь на сторону врага?

– Нет, фокус не в том, – ответил Имс. – Эти ребята думают, что без трискелиона ты вспомнишь, что тебе показал Мерлин и отнесешься к этому непредвзято. Но что-то я вот смотрю на твою надменную рожу и думаю, что они глубоко, очень глубоко заблуждаются. Ты же прямо упиваешься сейчас своей ролью избранного, знаю я таких нарциссов, видел не раз. Хотя попробовать никогда не мешает. А вдобавок наш дорогой Тайлер хотел показать тебе еще кое-что – то, что ему довелось увидеть в мире, который ты так обожаешь. Неприятные вещи. И эти парни также надеются на то, что, посмотрев эти картинки, ты включишь логику и поймешь, что сиды, если выйдут на этот берег, вовсе не собираются сажать здесь яблоневые сады. Они придут решать свои проблемы. Как и фоморы – у тех тоже проблем до чертиков. А если выйдут и те, и другие, начнется борьба за ресурс. Сиды даже камней не оставляют, после них только золотая пыль и остается, ты же видел, Коллинз! А фоморы устроят здесь… птичьи гнезда…

– И что ты предлагаешь? – поинтересовался Том. Ему и в самом деле стало интересно. Он, конечно, знал, что услышит, но просто не мог в это поверить. Неужели этот тип, при всей своей кажущейся опасности, настолько наивен?

– Прекратить играть, – со злостью изрек Имс и сжал губы. Он, кажется, догадался, что Том думает. – Ты ведь не хочешь принести на землю апокалипсис?

И тут Том захохотал. Вот прямо до слез, смеялся и смеялся, понимал, что отчасти это уже истерика, но отчасти веселился вполне искренне.

– Может, как раз этого я и хочу? Ты промахнулся, Имс. Не на ту лошадку поставил.

– Да нет, – сказал Тайлер. – Ты веришь Лугу. Ты думаешь, что он принесет мир сюда, и мы снова воссоединимся с магией. Тебе хочется верить в сказку, Том.

– Только сказка-то страшная, – продолжал гнуть свою линию Имс.

– В этом и прелесть, – оскалился Том. – Дальше что? Я жду, когда мне будут вырывать ногти, продолжая сладкие увещевания.

– Может, и дождешься, дорогуша, – ощерился в ответ Имс.

– Вы маги? – подал голос Джим.

– О, боги, да ты должен был триста раз потихоньку свалить отсюда, кретин, пока на тебя не обращали внимания, – поморщился Хилл.

– Я думал убить его, – удивился Ред.

– Зачем? – спросил Имс. – Думаешь, кто-то ему поверит, если он расскажет? Или просто так, руки чешутся? Как же мне вся ваша компания уже поперек горла стоит со своими кровожадными инстинктами.

– Если грядет апокалипсис, как вы тут толкуете, я хотел бы определиться заранее и выбрать сторону, – возразил Джим, и Том вытаращился на него – у парня совсем инстинкт самосохранения отказал?

А Имс, наоборот, взглянул с интересом и предупреждающе поднял руку в сторону дернувшегося Риваля. Том увидел кобуру под мышкой, как у полицейских. Еще одна, теперь он обратил внимание, висела на поясе, пиджак – отличный, кстати, щегольской даже – характерно топорщился на боку. И кто еще здесь пижон?

– Мне нравится этот парень. Тебе что, нечего терять?

Джим пожал плечами и засунул руки в карманы брюк. Весь он был ладный и какой-то гордый, что ли: невысокий, но подтянутый, поджарый, держался независимо, двигался порывисто и чуть резко, и лисья его мордочка слегка морщилась, как если бы ему приходилось объяснять очевидные факты.

– Я понял, что вы крутые парни, и я бы подумал, что все, что вы несете сейчас, бредни, если бы на моих глазах «Харродс» не стал кучкой дерьма. И что мне терять, если скоро все станет таким дерьмом? Вы маги?

– Долго объяснять, – сказал Том.

– Но можно показать, – ухмыльнулся Имс.

– Да ты с ума сошел! – крикнул Риваль зло, но Имс только отмахнулся.

– Должен же быть кто-то беспристрастный на этом честном собрании, – заключил он и одним слитным движением перетек с дивана к стулу Коллинза.

– Я хочу попасть в твою голову, Том, – сообщил он будничным тоном. – Я хочу тебе все показать. И все посмотреть. Я думаю, мы оба получим удовольствием, слив наши подсознания, это ведь круче, чем секс, дорогуша. Оказаться в одном сне – высшая форма близости.