Текст книги "Нун (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

***

Из состояния, похожего на транс, его выводит какое-то движение: мимо него неторопливо проезжает скейтер, и Пашка смотрит ему вслед с восхищением – тот не едет, а плывет, парит, даже в отсутствие высокой скорости видно мастерство опытного стриттера, и лонгборд у него крутой, Пашка успевает увидеть на его поверхности надпись «Never Summer». Парень черноволосый, встрепанный, худой, как щепка, шмотки у него серые, неприметные, зато тонкие запястья туго перемотаны красными платками, во рту – дымящаяся сигарета. Пашка с возрастающим восторгом наблюдает, как он разгоняется и теперь уже действительно летит, кажется, сейчас взмоет в воздух.

Поравнявшись с очередной скамейкой, на которой сидит неприятного вида старик в зеленой штормовке и красной шапке и прихлебывает кофе из открытого бумажного стаканчика, скейтер легким щелчком отправляет свой окурок прямо в этот стакан. Все происходит так быстро, что старик не успевает ничего заметить, уставившись почему-то на Пашку.

Пашка прибавляет шаг, и – вот же дьявол! – замечает, что старик тоже поднимается со своей скамейки и как-то неожиданно резво припускает за ним. Пашка уходит настолько быстро, насколько ему позволяет гордость, но тут вдруг скейтер тормозит, соскакивает с доски, подхватывает ее под мышку и целенаправленно идет к Пашке навстречу.

– За мной, – тихо говорит он и хватает его за руку, и они ныряют в декоративно подстриженный кустарник и выныривают совсем не на параллельную аллею, а в какое-то совершенно иное место – у одного из фонтанов на другом конце ВДНХ, понимает Пашка. И почему-то вокруг, насколько хватает взгляда, нет ни одного человека, абсолютно пусто.

Пашка обалдело смотрит на скейтера и зачем-то на его лонгборд – тот разрисован до невозможности круто: в центре страшная рожа старика с развевающимися волосами, вокруг глаз у него деревья, выше и ниже лица – тоже ветви деревьев и цветы, все это в красном, зеленом, черном цвете, очень ярко и пестро, ветви выглядят живыми, кажется, что они колышутся, извиваются.

Глаза у парня очень синие, лицо совсем худое, бледная кожа обтягивает скулы. И он как-то напряжен, хотя вроде и не сердит.

– Лепрекон, – поясняет он, как будто бы они говорят о самых простых и банальных вещах на свете.

Но Пашка быстро схватывает. О, в последнее время он вообще ловит все на лету.

– Поэтому ты кинул ему сигарету в стаканчик? – ухмыляется он.

Парень совсем чуть улыбается углом пухлогубого рта, но тут же вновь становится серьезным. Потом тычет в сторону Пашкиной татуировки, которая выглядывает из-под рукава.

– Это большой промах. Теперь я не смогу поставить знак защиты. И ты сглупил, и я не успел. Плохо.

– О чем ты? – пораженно спрашивает Пашка, но тут же затыкается – вспоминает, как они телепортировались из одного конца огромного парка в противоположный.

– Ты тот маг, что нарисовал омелу моему отцу?

– Очевидно, – кивает парень. – И также тот, кто прислал Хранителя, которого он благополучно пристрелил. У меня нет второго вервольфа, а мне опасно рядом с вами находиться – я не должен нарушать договор.

– Так значит, оборотень… он правду говорил…

– К сожалению, да.

– И как твое имя? – немедля спрашивает Пашка, ведь все старые сказки, все древние легенды гласят: имя всегда заключает в себе силу, знаешь его – получаешь оружие. Истинные имена – суть магии, все вещи имеют имена, имя тождественно его носителю, если оно подлинное. Да, Пашка любил в детстве читать про мальчика Геда, который сражался с Тенью.

Парень усмехается, будто прочитав все Пашкины мысли, и носком кроссовки чертит на песке буквы. А потом тут же затирает их. Это всего-то три буквы от имени, но Пашка считывает все моментально, ему вообще достаточно лишь одной, первой, буквы!

Он молчит, оглушенный шоком, его словно бы подняли в воздух, и теперь он парит, и дальнейшие слова доносятся до него точно издалека.

– Не играй больше, – говорит маг, – и не бойся. Ничего нельзя исправить, и то, что должно случиться, все равно случится. Имс сыграет столько, сколько должен, тут уже ничего не изменишь, но я обещаю прийти в последний момент. Обещаю. А ты – придешь домой и увидишь сон, а после – будешь знать, почему все это происходит. И все. Тебе пока достаточно лишь знать. Удовлетвори свою жажду в ответах и просто жди.

– Что должно случиться, все равно случится? – хрипло шепчет Пашка. – Но мне все время снится апокалипсис. Или, скажешь, сны – это просто сны? Серьезно, ты так скажешь?

Мерлин качает головой и мрачнеет.

– Но мы еще живы, – говорит он. – И мы должны быть тверды.

– Так идет война? – спрашивает Пашка.

– Всегда идет война, – отвечает парень со скейтом и мягко добавляет: – А теперь тебе надо уходить. Солнце уже почти зашло. А тот старик тоже кое на что способен, у них своя магия.

И действительно: Крымский смотрит на небо – оно уже синее и холодное, лишь слегка розовое у кромки горизонта, а потом переводит взгляд на парня – и вздрагивает: глаза у того мерцают золотом, оно затапливает даже зрачки.

Миг – и Пашка сидит на скамейке в своем собственном узком и длинном дворе на Старой Басманной. Неподалеку припаркован «ягуар» отца, и Пашка вздыхает.

Нет, он не будет сидеть сложа руки и смотреть спектакль. Он выяснил, кто их защищает, хотя, может быть, из своих интересов, откуда Пашке знать? Теперь надо узнать, во что отца втягивает Корвус. И каков его мир. Но сначала – сначала ему надо постараться заснуть.

Он все еще чувствует себя летящим над землей – так звенит, так горит в нем узнанное имя. Руки снова дрожат, но теперь от эйфории и возбуждения, и ведь никому не рассказать, нельзя, невозможно! Тайны и сбывшиеся мечты разрывают его на части, как разрывают страхи и ощущение грядущей катастрофы, но, пожалуй, еще никогда он не чувствовал себя так остро – живым, живым, живым.

***

На следующий день Пашка решил прогулять уроки, у отца тоже не было консультаций, так что завтракали они вместе, но в каком-то вялом молчании. Пашка чувствовал себя так, будто хапнул чрезмерную дозу стрезама – полная имитация нахождения внутри кокона из мягкой ваты.

Отец, видимо, решил, что у него все еще отходняк после стычки с вервольфом, в душу не лез, пил кофе, заедал его тостами с сыром, листал что-то на ноутбуке, периодически быстро переписывался с кем-то, легонько клацая клавишами.

Друид исполнил обещание – Пашка увидел во сне то, о чем хотел узнать; правда, он подозревал, что ему показали неполную версию, не режиссерскую, так сказать, а урезанную и, возможно, подкорректированную под угол зрения Мерлина. И все же даже после этой версии Пашке было мучительно всех жалко. Черт побери, видимо, он действительно становился сентиментальной барышней, но жалость вышла первым чувством, которое затопило его при пробуждении и осознании.

После того, как Стена была построена, Мерлин ушел из друидской общины и с тех пор жил один – много, много сотен лет, мучительно ожидая, когда исполнится его собственное пророчество, неизбывно тоскуя по миру сидов. Много раз с тех пор, как друиды узнали о втором контракте (а они, конечно, узнали) и посчитали Миррдина предателем, его пытались убить, лишить магии. Но мог ли кто-то победить того, кто сумел отгородить параллельные миры от земного на несколько тысяч лет? Так или иначе, Мерлин стал парией – надолго, до тех времен, пока все очевидцы тех событий не умерли. А это случилось нескоро. Несколько раз ему наносили тяжелые увечья, от которых он оправлялся сотни лет, скрываясь в лесной чаще или затерявшись среди людей в каком-нибудь мрачном городе; несколько раз его магии был нанесен сильный урон и она почти покидала его, но всегда, всегда возвращалась.

Считал ли себя предателем сам Мерлин? Тяжело быть двойным агентом и при этом не верить ни одной из сторон. Мерлин предполагал тысячи вариантов развязок после исполнения контракта, но ни один не мог погасить в нем чувство, что он навлек беду на свой мир, хоть и отсрочив ее на неимоверно длинный срок.

Тогда, три тысячи лет назад, он предал Землю, позволив туатам-сидам уговорить себя вернуть их назад, потом он предал сидов, когда позволил фоморам возродиться наряду с ними. А теперь, когда час пробил, он снова предавал и тех, и других, пытаясь не дать исполниться тому, что сам же когда-то и назначил, что подписал своей собственной кровью, которая была сильнее любых оков. Мерлин обошел всю землю, но от самого себя сбежать еще никому не удавалось, даже сильнейшим из магов и людей.

Вот что понял Пашка из мутного и золотого, как глаза мага, сна, и, если честно, он совсем не завидовал Мерлину.

И еще – он начал сильно тревожиться по поводу планов Корвуса. И по поводу планов ши, сидов, туатов, фэйри, да как их ни назови – лукавый, коварный это был народец. Кажется, они говорили Мерлину, что хотят лишь вернуться на Землю, возродить былой симбиоз, который так идеально когда-то подходил обеим расам. А что думал по этому поводу Корвус? О, он убеждал Друида в том, что сидам верить нельзя и что они вернутся только для того, чтобы подчинить себе земной мир, потому что будут пылать обидой и к тому же возродят былую мощь.

Ясно было одно: за это время, за это долгое время, в мире и сидов, и фоморов могло произойти много разных вещей. И почему-то Пашка был уверен, что вещи это не очень хорошие – вот прямо кожей чувствовал. Земля могла показаться им отличным инструментом для решения собственных проблем, но ведь когда лес рубят – щепки летят, не так ли? Что требовалось сделать с земным миром, чтобы решить проблемы двух других, даже не хотелось представлять. А если интересы столкнутся, начнется война – и кому достанется земной мир, тот его и использует по своему усмотрению. Так что: куда ни кинь, всюду клин, как говаривал герой Шона Коннери в фильме «Скала»…

Пашка так задумался, что полупрожеванный пончик вывалился у него изо рта и шлепнулся в чашку с кофе, разбрызгивая коричневую жижу по черному матовому стеклу, которым была накрыта столешница.

Отец поднял глаза – и Пашка знал этот тяжелый, заострившийся, опасно посветлевший взгляд. Нет, только не это!

– Ответь мне на один вопрос, сын мой, – наконец сказал Имс и отодвинул ноут. – Ты ведь до чего-то уже докопался, правда? Иначе с чем связан этот транс, которому позавидовал бы и Далай-лама?

Пашка испустил чудовищный вздох и выловил несчастный пончик из кофе. Наверное, действительно было лучше все рассказать. Ведь две головы лучше, чем одна, а у отца с мозгами всегда было все в порядке. Да и кто тут крутой парень?

И он рассказал.

Отец долго молчал, потом вынул из валявшейся на столе пачки сигарету, отошел к окну и закурил в форточку.

Пашка молчал, почему-то чувствуя себя виноватым за симпатию к Мерлину, за эту неожиданную всеобъемлющую жалость, что до сих пор холодила его сердце.

Он не чувствовал страха, он, скорее, чувствовал печаль.

– Лепрекон? – наконец спросил отец. – Он пошел за тобой, говоришь? И как он выглядел?

– Да не особо приметно, – пожал плечами Пашка. – Как бомж, скорее. Ну не как бомж, как такой… слегка опустившийся старикан. Таких десятками видишь на улицах и в метро. В каком-то плаще потрепанном… Ничего такого, что заставило бы тыкать в него пальцем и кричать: «Смотрите, смотрите, это лепрекон»!

– Вот это и гадко, – как-то странно бесстрастно отозвался отец.

– Даа, плохо, что ты грохнул вервольфа, – сумрачно сказал Пашка и пододвинул к себе коробку с мюсли и коробку с соком. – Но что толку расстраиваться? Еще успеем.

– Это уж точно, – прищурился Имс и ткнул бычок в блюдце на подоконнике.

И когда он обернулся, Пашке вдруг стало страшно. Потому что обернулся не его отец, какого он всегда привык видеть. Обернулся какой-то совершенно незнакомый ему человек – с заострившимися чертами лица, с прозрачными злыми глазами: в кино такие бывают у самых отмороженных бандитов, на счету которых десятки трупов. Даже двигался Имс по-другому – чуть набычившись, пригнувшись, как хищный зверь для прыжка, с сутуловатой ленцой, но ленца эта пугала больше, чем видимая готовность к атаке. Даже плечи выглядели шире, и нос вдруг оказался чуть кривым, словно когда-то сломанным.

Вот дерьмо, отчаянно подумал Пашка. Вот же дерьмо, получается, он даже никогда по-настоящему не видел своего отца. Не знал, кто он. Как он вообще прожил свой кусок жизни – будучи настолько слепым и глухим?

Он ничего не знал о мире, в котором жил.

Как он мог думать, что разберется в мирах, о существовании которых до последней недели даже не подозревал?

Глава 19

Одним из отличительных качеств Имса было сразу вычленять из нагромождения обстоятельств главное, не размениваясь на сантименты, сомнения в реальности происходящего и, чего таить, моралистские внутренние монологи. Когда Имс оценивал обстановку и потом принимал решение действовать, он не ведал угрызений совести. Главное было ведь что? Защитить себя и своих близких, действовать в личных интересах. Остальной мир мог катиться к чертовой бабушке.

То, что сейчас он вступал в таинственную мистическую войну, где противники владели магией, его не волновало. А волновало то, что информация о противоборствующих сторонах оставалась крайне скудной. Как-то не доводилось ему раньше сталкиваться с друидами, оборотнями, эльфами и лепреконами.

В голове роились идиотские «полезные советы», почерпнутые из современных сериалов: фэйри боятся железа, любят сливки, надолго вывести их из строя можно, рассыпав соль или крупу – по какой-то необъяснимой причине каждое существо из рода фэйри принимается пересчитывать сыпучие вещества до последней крупинки.

Ничему этому Имс, конечно, не верил. Вряд ли сценаристы, придумывавшие средства защиты от фей для братьев Винчестеров, искали в архивах реальные сведения о магическом народце. С другой стороны, они явно использовали народные сказки и старые легенды, а это уже что-то: иногда сказки не врут.

Имс не глядя выкинул бычок в урну, тут же, на ходу, зажег новую сигарету и свернул за угол, в паутину темных узких улиц, в теплый осенний вечер. Чтобы прочистить мозги, ему иногда требовалось бродить или даже бегать по городу – именно по городу, не по парку – выгуливать себя до посинения. На свежем воздухе, на ходу, Имсу всегда лучше думалось. Когда он шагал вот так, без понтовой машины, без брендовых аксессуаров, напрямую отсылавших к конкретному социальному статусу. Ни дорогих часов, ни портфеля из роскошной кожи, ни пальто, которое одним своим покроем сообщало о люксовой марке, ни зеркальных лоферов. В простой кожаной куртке, джинсах и кроссовках, с накинутым на голову капюшоном толстовки, он чувствовал себя безвестным парнем, склонным к опасным авантюрам.

Тем, кем, собственно и был.

Теперь переговорные «аквариумы» крупных компаний, диаграммы на доске и подсчеты бюджетов на безопасность офисного планктона остались в прошлом. Ему ничем не могли помочь даже бывшие разведчики, если уж быть честным. Тем более бывшие советские разведчики – не готовил их никто к погружению в другое измерение. Например, к встрече с самим Мерлином, с тем самым Мерлином, который выглядел юным пареньком и катался на скейте, несмотря на то, что стукнуло ему несколько тысяч лет. Или с Корвусом, который был не только магом, но еще и каким-то неизвестным существом, оборотнем, насколько понимал Имс, да не простым, а каким-то мульти-оборотнем… кажется, фоморы могли превращаться в кого угодно по желанию. И еще – чертовски хорошо управляли снами. А тема снов Имса интриговала всегда.

Опять он вспомнил Артура – на этот раз всплыло в памяти, как сидели они в патио за шатким столом в сицилийском городке Таормина, пили миндальное вино и обсуждали будущую встречу с тем самым реставратором картин, который заподозрил в полотне Караваджо, висевшем в одном из именитых музеев Мальты, подделку. «Вишенкой на торте» позднее выступило то обстоятельство, что реставратор оказался еще и членом ордена иезуитов, но в тот блаженный вечер ни Артур, ни Имс об этом не знали и вели себя почти беспечно. Имс, прилетев на Сицилию из Момбасы, вообще дрых до обеда, так расслабленно себя чувствовал. Сицилия одуряюще пахла апельсинами, на Артура можно было положиться, да и вообще – Артур Имса донельзя забавлял.

Сейчас и здесь положиться ни на кого было нельзя. Да даже на самого себя, как оказалось, положиться было нельзя – это Имс уяснил, наступив на горло собственному самолюбию. Прикончив единственного Хранителя, которого им мог предложить Мерлин, Имс явно допустил промах.

Из Пашкиного рассказа стало ясно, что сам Мерлин в открытую конфронтацию ни с одной из сторон вступать не хочет, ибо не может нарушить договор, а значит, и открыто защищать никого не станет.

Хотя, усмехнулся Имс, много ли времени понадобилось бы магическим расам, чтобы вычислить, чей волк отирается вокруг игроков? Мерлин многим рисковал, только поставив Имсу защитный знак омелы.

С другой стороны, как понял Имс, хитроумные маги играли по принципу «что напрямую не запрещено, то разрешено», а о таких тонкостях контракт ничего не говорил. Он обязывал Мерлина вручить проснувшимся магам нун, и Мерлин это сделал. Также он обязывал его не вмешиваться, пока игроки не дойдут до уровня, нужного для расширения порталов настолько, чтобы сюда, в земную реальность, могли проникнуть главные маги. Были ли еще какие-то условия, ограничивающие в действиях Мерлина, Имс не знал.

Острее его сейчас интересовало другое, а именно – с какой все же целью и сиды, и фоморы так страстно стремились порталы открыть. По-видимому, сам Мерлин этого доподлинно не знал. По прошествии тысячи лет цели могли измениться до противоположных прошлым. Восстановить симбиоз с людьми? Как-то слишком сентиментально звучит. Обеспечить баланс, чтобы ни один из противников не сумел пойти войной на земной мир? Слишком уж благородно! Имс ни на йоту не верил в великодушие магических рас.

И, конечно, мог вообразить что угодно.

В любом случае Мерлин когда-то создал вселенскую бомбу с отсроченным часовым механизмом.

С другой стороны, очевидно, тогда эта многоходовая комбинация казалась ему оптимальной. И кто такой был Имс, чтобы осуждать его? Он не знал, сколько времени длились отношения людей с сидами – и насколько тесны они были. То был совсем другой мир.

Этот дивный старый мир.

Этот дивный новый мир.

Антиутопия всегда была любимым жанром Имса.

На этом месте в размышлениях Имс, уже набрав приличную скорость и перейдя от неспешной прогулки к быстрому бегу, наконец-то выдохся и остановился, шумно дыша, в каком-то переулке, обвел взглядом прилепившиеся друг к другу старые рыжие дома с мезонинами. На одном из старинных маленьких балкончиков с выгнутыми наружу прутьями сидел ворон. Не ворона, а именно ворон – огромный и черный, как уголь, с блестящими глазами, с впечатляющими по размаху крыльями.

Имс смотрел и смотрел на эту картину, а потом вдруг вспомнил черных птиц, взлетающих над шпилями, из своего сна, а следом припомнил, как Пашка рассказывал про хлопанье крыльев, удивившее его, когда маг исчез с той жутковатой поляны. Оборотни, говорите?

– Корррвус, – прошептал он хрипло, раскатывая «р» на языке, – так вот ты кто.

Ворон хлопнул крыльями и покосился в его сторону антрацитовыми бусинами глаз.

Имс подошел поближе, поборов неуемное желание взять ворона обеими руками и использовать его вместо микрофона.

– Корвус, дорогой, – сказал он тихо. – Я буду играть, если ты организуешь мне экскурсию в твой мир. Я хочу посмотреть на чудесную страну, куда ты меня зазываешь. Иначе все эти песни – «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем» – не имеют смысла. А я не люблю трепа, Корвус. И расскажи мне, чего ты хочешь. Не будь дешевым шулером. Ты же король. Король!

Ворон покрутился на ветке, крикнул что-то раскатисто и снялся в полет, двигаясь плавно и тяжело – как воздушный черный крейсер.

***

Играл он в этот раз холодно, даже как-то лениво, без малейшей неуверенности – был убежден, что выиграет. Не сильно интересовался личностью безликого онлайн-партнера по игре – впрочем, профиль сообщал, что тому тридцать два года, но ник у него был уже пафосный – Суньцзы, ни больше, ни меньше.

Имс этого псевдоСуньцзы обставил в два счета. Играть вдруг сделалось невероятно легко, словно мысль танцевала под невидимую музыку, ловила ритм. Клетка, куда требовалось положить очередной камешек, едва заметно мерцала, если присмотреться. Ну, по крайней мере, так казалось Имсову мозгу. Или не совсем Имсову.

И тут впервые Имс заинтересовался, каким же он был – тот маг, кровь которого оказалась генетическим сокровищем в Имсовом теле. Был ли он тоже оборотнем-вороном, как Корвус, или кем-то совсем другим? Против воронов Имс вовсе ничего не имел. Помнил ли его Корвус таким, каким он был несколько тысяч лет назад? Высший маг. Это, конечно, звучало заманчиво, но Имсу всегда были безразличны титулы, ему важнее было то, что за ними скрывалось. Иногда не скрывалось, по его опыту, ничего.

Но только Корвус что-то говорил о возвращении. О том, что Имс сможет стать тем, кем всегда хотел быть. Влияла ли кровь древнего мага на Имса с его рождения, еще до того, как пробудилась в поле у ручья? Может быть, именно поэтому его так привлекали сны? Может быть, поэтому он себя всегда и везде ощущал путником, нигде не чувствуя себя дома? Несколько лет назад он прочитал одни строки, и они впечатались в память намертво, поскольку все были – о нем.

« Н икакого дома внутри , только одна дорога . Человек , рожденный не с той стороны порога . Как из белизны листа делают оригами , складывает себя из всякого под ногами ... »

Имс с детства видел осознанные сны. В подростковом возрасте он уже знал, что это редкий дар, и как скрывал, так и всячески развивал свои способности. Он научился не только осознавать себя во сне, когда было нужно, выработав собственные правила, пароли и вопросы для своего мозга, но и управлять снами, получать информацию от их персонажей, которых тогда считал проекциями собственного подсознания, а позднее – принимать в сновидениях любой желаемый облик. Он мог пробудить себя от кошмара, мог выплыть из закольцованного или многоуровневого сна, а они снились ему часто, а позднее мог сам строить сны внутри снов, когда ему этого хотелось. Иногда он уходил от кошмара, как бы ныряя на другой уровень и там уходя или прячась от того, что его напугало. Словами, посторонним людям это было почти невозможно объяснить, но Имсу всегда казалось, что сны – очень технологичны, несмотря на всю свою странность и фантасмагорию.

В разведке он также прикипел к этой теме – тогда активно ставили эксперименты по осознанным и, что еще интереснее, общим сновидениям. Практики в основном состояли в том, что группа участников эксперимента договаривалась встретиться во сне в определенном месте, приметы которого тщательно прописывались и запоминались, – то есть нужно было увидеть во сне своих коллег, поговорить с ними, а потом вернуться в реальность и рассказать свои впечатления. Чтобы усилить эффект осознания, использовались специальные снотворные, которые активизировали попеременно нужные фазы сна. Эксперименты по осознанию быстро увенчались успехом – каждый спящий по отдельности без труда сумел попасть в описанное место, а вот общие сны плохо удавались – тут работал гипнотизер, сквозь сон голосом ведущий их к месту встречи, однако на гипноз все реагировали по-разному, да и принимаемый препарат иногда глушил все гипнотические усилия.

Какова была цель эксперимента? Конечно же, извлечение информации напрямую из мозга объекта, причем даже такой, о которой он сознательно не помнил. В идеале группа из нескольких сновидцев и одного гипнотизера должна была построить групповой осознанный сон, общий со сном объекта, поучаствовать в этом сне и вынырнуть из него с максимумом информации, добытой из всех закоулков сознания и подсознания.

Конечно, информация не обещала оказаться прямой – пришлось бы расшифровывать множество символов и целые иносказательные картины, а для этого необходимо было тщательно изучить биографию объекта до погружения его в сновидение. Такая работа выглядела безумно сложной, но и безумно интересной. Впрочем, пока Имс работал с российской разведкой, она так и оставалась в статусе эксперимента, не вышла за эту грань и сейчас, как он подозревал.

Имс самовольно, ужасно рискуя, попытался применить сонную технологию на Востоке, где работал двойным агентом и обычные способы дознания, по понятным причинам, использовать не мог. Для этого он нанял одного неприметного индийца-гипнотизера с крайне обманчивой, очень благостной и даже несколько наивной внешностью, с которым познакомился в Багдаде в одной из опиумных курилен. И тогда, с помощью Суддеша, ему впервые удалось построить общий сон с объектом и достать из него нужную информацию – правда, лишь разрозненные куски, но все же это была победа! Имс тогда пребывал в эйфории несколько дней, ему казалось – в вены вкачали шампанское, и оно пузырится в его крови.

Но, как оказалось, это была еще большая победа, чем Имс думал вначале. Потому что Суддеш привел его к команде дримшереров – наемников, которые спускались в чужие сны за деньги, при этом используя методы, о которых Имс и не подозревал. Он, в свое время, конечно, догадывался о том, что русская Школа работала по западным образцам, и далеко не по полным их версиям, но тут обнаружил то, что всегда стремился получить, – технологию. Технология эта использовала препараты нового поколения, живого гипнотизера и дополнительно – хитрое оборудование, излучавшее волны, которые настраивали электромагнитную активность мозга участников сна на одну частоту. Препарат подавался внутривенно с этого же оборудования, представлявшего собой что-то типа металлического кейса с хитроумной установкой внутри, – активизируя нужные фазы сна у сновидцев синхронно. Поэтому с общим попаданием в разные уровни сна проблем не возникало.

С этой встречи у Имса началась новая жизнь. Дримшереры не знали о его подлинной работе, но это не помешало ему стать полноценным членом команды. Впрочем, у этих безбашенных ребят даже постоянного офиса не было, они все жили в разных городах, у каждого имелась своя профессия, они даже не общались друг с другом без особой надобности. Получив очередной заказ, собирались вместе, отрабатывали его, получали деньги и вновь разъезжались.

Имса это устраивало. Этакие двенадцать друзей Оушена – видимо, на сегодня подобная практика оставалась самой популярной.

Раньше Имс думал, что умеет строить сны, но теперь понял, что слишком себе льстил. Они работали с сонными архитекторами такого уровня, что у Имса только челюсть отваливалась каждый раз, когда он оказывался внутри очередного шедевра. И все же кое-что он от них перенял, кое-чему научился. И собирался использовать это в войне с Корвусом.

Если будет война.

Имс не знал, чего он жаждет больше – выйти из дела или с головой в него окунуться. Его мучили сны о снах, о том, чего он был лишен. Сны сочились из яви, сны подстерегали его за углом… И Корвус, наверное, даже не знал, какой огромный соблазн – не опасность, не страх, а именно соблазн – для Имса представляла вся эта ситуация.

Или же, напротив, знал и потому смеялся над ним.

Может быть, Корвус следил за его сновидениями с самого начала. Может быть, даже присутствовал в них. Может быть, весь Имс был для него – как на ладони.

«… Взмах рукавом , с ладоней взлетают птицы , с той стороны пустоты нависают лица , время сыплется вверх , смех наотмашь – искрами льется , маленький перевертыш » .

Имс всегда знал, что это про него.

Глава 20

Если Корвус и не хотел показывать ему свой мир, против желания, которое исполнял нун, он сделать ничего не мог. Когда-то и туаты, и фоморы сами ввязались в игру, правил которой не понимали до конца, и пожинали горькие плоды этого соблазнения до сих пор. До нгахаров им было далеко, сущность этих существ, а значит, и сущность их игры оставалась непостижима для других магических рас.

Имс подозревал, что нгахары, на самом-то деле, по уровню развития сознания опережали даже теперешних фоморов и сидов на миллионы лет, не говоря уже о людях. Это было – как подобрать на дороге гнутый ржавый гвоздь, внутри которого запаковано межгалактическое оружие, и начать с ним забавляться, не подозревая об истинном назначении.

Перед тем как пойти в кровать, Имс убедился, спит ли Пашка (тот сопел во сне, открыв рот и пуская на подушку слюну), потом закрылся в ванной, достал из аптечки пластиковый пакет с маленькими пузырьками розовой прозрачной жидкости, бутылку с раствором глюкозы, одноразовый шприц и резиновый жгут.

Как бы ни пытался он убедить себя когда-то в том, что все забыто, препарат хранил, и в немалом количестве. Разновидностей его было несколько, эта – самая ядерная, Суддеш называл ее ласково «Зов ангелов», намекая, что чуть выше доза – и открыт путь прямиком на небеса. Артур же называл эту версию просто и коротко – Z5, а почему, Имс не расспрашивал.

Оборудования, конечно, у Имса не было – оно стоило дороже, чем красные бриллианты, во всем мире таких устройств насчитывалось всего-то несколько штук. И где их делали, Имс со всеми своими незаурядными способностями сталкера выяснить так и не смог. Из всей команды такими сведениями располагал только Артур, но то была информация, за которую он, не моргнув глазом, пристрелил бы даже Имса. Артур редко убивал, но вполне был на это способен, и не только во сне: Имсу как-то довелось увидеть, и он резко переоценил личность Артура. Поэтому дергать смерть за усы не стал.

Да и на черта ему сдался этот кейс в Москве? Здешний профайлинг таких методов вовсе не требовал.

То ли препарат попался с экспериментальными добавками от Суддеша (который никогда не умел остановиться в совершенствовании, если речь шла о химии), то ли Имс дошел до того уровня в игре, когда желания исполнялись моментально, но только отрубился он тут же, в ванной, даже не успев подняться с коврика на полу, – на нем и растянулся, едва иглу из вены успел вынуть.

Его швырнуло в ослепительную синеву, внутри которой рябили яркие огненные блики и белые барашки пены. Через секунду донесся шум моря. Имс стоял на скалистом берегу и щурился от солнца. Сначала ничего не видел, ослепленный, а потом вдруг разом увидел все.

Над водой парили острова. Некоторые из них были покрыты лесом, некоторые сплошь состояли из скал и водопадов, которые извергались там же, в вышине, а на некоторых Имс рассмотрел целые города – с высотными зданиями, башнями, черными шпилями, которые он уже как-то видел во сне.