Текст книги "Счастливчик (СИ)"
Автор книги: Mary Lekonz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Говорят, государыня сначала шарахнулась от него, как от черта, а он, смелый во всеобъемлющем желании помочь, прижал бьющуюся в припадке державную женщину к груди и гладил по волосам, успокаивая. А наследник, неподвижный, отчужденный, с синими губами, вдруг открыл глаза, посмотрел на диковинного незнакомца, слабо улыбнулся и попросил горячего чаю.
В семье государя быстро поверили в чудо.
Откуда он взялся, этот Еремей Заплатин, толком никто сказать не мог. Иммануил слышал, что происходил он из крестьян Тобольской губернии, из маленького сибирского села Рождественское, всю молодость пьянствовал и ни к какому труду склонен не был. И вдруг, на пороге сорокалетия протрезвел, одумался, пошел по святым местам, останавливаясь послушничать в монастырях, проникся праведной жизнью, набрался проповедей. Тогда и открылся у мужика дар исцеления. Сначала помогал он немощным в каком-то дальнем сибирском ските, ставил на ноги после опасных болезней, а потом вдруг что-то повело его в столицу. Так и добрался пешком до государя и его семьи – удивительно легко, без малейших трудностей, никем не останавливаемый, прошел своими грубыми сапогами по бесценному паркету растреллиевского дворца.
О новом государевом любимце сразу зашептались по светским салонам, сначала неслышно, ибо не был первым «чудотворцем», приведенным к ждущей провидения государыне. Но вскоре сила мужицкого воздействия на державную семью стала столь заметной, что ближайшие Никитины начали, по-родственному, советовать государю избавиться от ненужной обузы, сплавить крестьянина обратно в его сибирское село и жить без подозрительных сплетен. Добрые советчики получали на удивление резкие ответы и сразу лишались общения с дворцом. Родственники занедоумевали. К царствующему сыну с разговором отправилась государыня-мать, но потерпела фиаско. Государь Федор Николаевич мягко, но решительно, в вежливой форме посоветовал «дорогой maman» не совать нос в их частное дело. Государыня Ольга Александровна на «частное дело» обиделась, поскольку искренне считала себя немаловажной фигурой в семье, а остальные Никитины заметно напряглись.
Слава Еремея Заплатина в столице росла. Противоречивые слухи показывали то святого старца, врачующего милосердием, во имя Бога просветляющего заблудшие души, то похотливого сатира, издевающегося над аристократами, то главу мистической секты, то рулевого хлыстовского корабля.
В гостиных и бальных залах перешептывались, что удивительный мужик обладал гипнотическим взглядом, от которого люди теряли волю, что руки его излечивали одним наложением, наподобие монастырских праведников, и в то же время, он будто бы устраивал непонятные закрытые вечера с разнузданными плясками и вином, совращал и увлекал юных девушек, позволял себе возмутительные непочтительные речи о государе.
Иммануил, занятый своей жизнью – поначалу боровшийся за право учиться в Лондоне, а потом и переехавший в Великобританию на три года – игнорировал сплетни русского двора, ведь он оказывался в гуще столичных событий, лишь когда наведывался домой на каникулы. Слухи не особенно впечатляли молодого князя Бахетова – он сам зачастую становился героем преувеличенных неприличных похождений, смакуемых сплетниками. Иммануилу были безразличны крестьяне, как класс, и темный мужик, очаровавший семью государя, не занимал его мысли, но Еремея Заплатина яростно, глубоко, по-настоящему ненавидел великий князь Павел Дмитриевич Никитин.
В одно из жарких весенних свиданий с Павлом Иммануил все-таки ненароком коснулся темы о новом любимце государя. Друг ожидаемо вспылил, заметался по комнате, как разъяренный зверь в клетке.
– За какие великие прогрешения Бог подпустил эту гниду в семью государя! Такой позор для фамилии! Если бы он просто лечил наследника, то я сам первый подошел бы к нему с искренними благодарностями. Но нет, это суконное рыло возомнило себя мессией и великим учителем, имеющим право указывать государю! Советовать, как и с кем надо воевать, а с кем дружить! Назначать и менять на постах министров! А слухи в городе! – Павел схватился за голову. – Черт-те что!
Выпустив первые волны возмущения, Павел чуть подуспокоился и изложил Иммануилу по порядку причины своей личной нетерпимости.
Оказалось Еремей Заплатин чрезвычайно фамильярно предсказал сестре Павла Натали несчастливый брак и трудное будущее. Великая княжна Наталья Дмитриевна, действительно, вынужденная согласиться на союз с нелюбимым претендентом из интересов внешней политики государства, находчиво и по-русски послала провидца туда, где, по ее мнению, мужику было самое место. Иммануил не поверил своим ушам, когда услышал рассказ Павла.
– Где Таша набралась этаких выражений? – удивленно перебил он друга.
– На конюшне, – мрачно ответствовал Павел. – В Ильинском, где еще-то. У нас такие горячие кони, что усмирить их бывает непросто. Видимо, услышала от конюхов. А впрочем не знаю.
Иммануил покатился со смеху, представив всю картину в лицах. Однако вид у Павла был суровым. Морщась от отвращения, великий князь подробно рассказал о собственной встрече с мужиком.
Еремей Заплатин оценил русский посыл великой княжны Натальи, струсил, жаловаться не стал и к ней самой больше не подступался. Зато подошел как-то, в холодном коридоре Зимнего, к Павлу. Аристократ искренне хотел придушить мужика за обиду, нанесенную Таше, но Еремей опередил его порыв.
– Я сестрицу твою забижать не хотел. Все как есть ей сказал, от душевного расположения. Много мне видеть дадено, – мужик прикрыл похотливые глаза, а потом быстро зыркнул на удивленного молодого человека. – А ведь тебя и самого гнетет вина…
Он приблизился так близко, что Павел почувствовал кислый крестьянский запах, и выговорил едва слышно:
– Сладко ли, когда не по-мужски-то, великий князь?
Еремей отступил мелкими шажками и будто растворился в полумраке дворцового коридора, оставив ошеломленного Павла яростно сжимать кулаки. Удавить гниду собственными руками не удалось.
Иммануил молча слушал друга. Он был склонен верить в события, которые описывал Павел – великий князь никогда не преувеличивал и не приукрашивал, всегда рассказывал четко и достоверно. Действительно, мужик перешел все дозволенные границы.
Впрочем, Иммануил чувствовал в словах великого князя затаенную обиду.
Павел был любимцем государя Федора Николаевича. Высокий, изящный, красивый, в никитинскую породу, спортсмен и гвардеец, умница и весельчак, любящий приютившую его с сестрой семью, Павел был таким, каким хотелось видеть идеального сына. Федор Николаевич и считал его приемным сыном, прощал забавные выходки на приемах и в театрах, жалобы на лихачество от педагогов, некую вольность в кругу домочадцев, даже подозрительную дружбу с молодым Бахетовым. Государь писал ему шутливые письма-поучения и читал вслух остроумные ответы. И Павла обожала его старшая дочь, царевна Вера. Родство позволяло относиться им друг к другу, как брат и сестра – запросто, смеясь, не всерьез признаваться во взаимной преданности. С взрослением чувства изменились, по крайней мере, со стороны великой княжны. Вера со всей решительностью характера начала отличать Павла, не стыдилась возрастающей симпатии совсем иного рода. Павел радостно откликнулся на пылкость царевны. Девушка была оригинальна, смела и невероятно привлекательна своим высоким происхождением. Державные родители Веры для порядка делали строгие лица, но сами радовались счастливым обстоятельствам, соединяющим их старшую дочь и любимца – великого князя. В светских салонах зашептались о возможной помолвке.
Все разрушилось с появлением во дворце мужика-праведника. Павел сразу заметил похоть, проглядывающую сквозь мнимую святость на хитром лице крестьянина, отделил сладкий елей речей о всепоглощающей божеской любви от указаний монарху относительно внутренней и внешней политики. Еремей своей звериной интуицией понял, что молодой великий князь – враг, и незаметно настроил против него государыню. Павел не вступал в придворные разговоры, считая ниже своего достоинства обсуждать способности неграмотного мужика, но каким-то образом его отношение к «чудотворцу» дошло до Софьи Александровны, и она, считая Еремея Заплатина чуть ли не святым помощником на собственном бренном жизненном пути, глубоко оскорбилась презрением великого князя.
Павел ощущал свое переменившееся положение в печальных глазах Веры, в ее холодности с родителями, в молчании государя и сердито сжатых губах государыни.
Ни о каком сватовстве уже и не могло быть и речи. Великий князь понимал, что любые намеки на его близость к старшей царевне могли бы вызвать не только отчуждение, но и полное изгнание из семьи.
А против мужика ополчились все Никитины. Штат тайных агентов работал на добывание информации, порочащей «святого старца». Еремей в частной жизни не скрывался и не стеснялся – шумно ездил в рестораны, к цыганам и в сомнительные заведения, принимал у себя многочисленных посетителей и высказывался по поводу семьи государя, не оглядываясь на возможных шпионов. Однако вся негативная информация, предоставленная во дворец, оборачивалась против того, кто желал уличить мужика в грехах. В чем состоял данный феномен, никто не знал.
Иммануил уже слышал возмущенные речи о вольном поведении государева любимца от родителей, которые не выносили фамильярности между сословиями. К тому же, слухи о методах исцеления мужика искренне тревожили великую княгиню Елену Александровну, старшую сестру государыни. Отношения ее с державной семьей, прежде очень теплые и доверительные, в последнее время сильно испортились.
– Оригинальный экземпляр, – усмехался Иммануил, рассматривая целое досье, в порыве праведного гнева распотрошенное перед ним Павлом.
С фотографий смотрел неинтересный мужик лет за сорок с типичным лицом крестьянина, в черной поддевке и смазных сапогах. На груди «старца» висел простой массивный крест, но в общем облике никакой святости Иммануил не заметил.
Вскоре внимание князя Бахетова привлек документ, где содержался отчет некоего агента о собрании на квартире Еремея Заплатина. Одна из фамилий присутствующих дам показалась Иммануилу знакомой, и он внимательно пробежался взглядом по другим листам. Хитро улыбнулся, когда понял, что судьба дала ему шанс лично познакомиться с «феноменом из народа».
Мадам Д. и ее молоденькая дочь Анна составляли постоянную свиту Еремея Заплатина, были преданы ему и следили за некоторыми «светскими» его делами, в которых мужик ничего не понимал. По странному стечению обстоятельств, Иммануил хорошо знал и саму даму, и ее дочь.
Мадам Д., вдове богатого мещанина, принадлежал дом, в котором старший брат Борис снимал квартиру своей любовнице Поленьке. Иммануил, часто приходящий к модистке вместе с братом, иногда замечал маленькую девушку с мелкими чертами невзрачного личика и мышиного цвета волосами, дочь домовладелицы. Борис даже как-то шутливо представил юную барышню Иммануилу. Нюрочка – так ласково звали девицу, была робкой, наивной и всеми силами старалась скрыть свою отчаянную влюбленность в Бориса. Впрочем, любовь эта – детская и чистая, не вызывала отрицательных эмоций даже у Поленьки. А Иммануил отстраненно сочувствовал бедной девушке, слишком неподходящим объектом для первой любви был его старший брат.
Когда Борис погиб на дуэли, Иммануил на некоторое время совершенно позабыл о семействе Д. О них напомнила открытка, пришедшая вдруг на Рождество. Для выяснения ситуации Иммануил отправился по знакомому адресу. Князя встретила сама мадам Д. Обливаясь слезами, рассказала, как Нюрочка впала в беспамятство, когда узнала о смерти своего кумира. Как бесновалась и желала выброситься из окна. Как отказывалась от еды и воды. Лечение знаменитых докторов лишь на несколько недель улучшало самочувствие страдалицы. Вскоре девицу взялся лечить один иностранный лекарь. Нюрочка слезно просилась в монастырь. Открытку барышня написала в одно из просветлений, вспомнив о празднике и решив поздравить брата любимого человека. История произвела на Иммануила тяжелое впечатление, и он поспешил откланяться, уверив мадам Д. в своем к ним расположении. Где-то в глубине души Иммануил досадовал на Нюрочку, посмевшую так искренне, до умопомешательства, оплакивать смерть Бориса, ибо сам не чувствовал такой глубокой скорби по брату.
Вскоре другие жизненные обстоятельства отвлекли молодого человека. Иммануил вспоминал о девице Д. лишь по большим праздникам, получая открытки, исписанные мелкими буковками. Судя по тексту, она совсем оправилась, к тому же, до князя дошли окольные слухи, что Нюрочку выходил какой-то чудесный монах своими речами и целительными руками.
Теперь Иммануил связал все воедино и понял, что мадам Д. ухватилась за только что приехавшего в столицу Еремея Заплатина, как за последнюю надежду вылечить дочь и не допустить ее постриг.
Стараниями тайных агентов Иммануил быстро выяснил маршрут обычных передвижений мадам Д. Подстроить «случайную» встречу у кондитерского магазинчика не составило труда. Иммануил талантливо разыграл удивление и радость от обращения к нему двух мрачновато, не по-весеннему, одетых дам.
Нюрочка выглядела вполне здоровой. Печаль от воспоминаний сразу отразилась на ее порозовевшем личике, едва она поздоровалась с князем Бахетовым. Кажется, девица избавилась от своей скорби, потому что настроение ее было ровным на протяжении всего разговора. Иммануил быстро направил разговор в нужное русло – выразил сочувствие прошедшей болезни, пожелал здоровья и мимоходом сделал удачный комплимент нынешнему свежему виду Нюрочки. Все вместе тут же натолкнуло мадам Д. на слова об удивительном исцелении дочери знаменитым «святым» из народа. Иммануил изобразил легкое недоверие, и дама тут же пригласила его в гости, чтобы познакомить не верящего в чудеса князя с самим героем столицы. Князю Бахетову ходить в гости к мещанам было не комильфо, и девица Д. слегка покраснела при таких словах матери, но, видимо, близость их к знаменитому мужику разрешила все классовые приличия. Иммануил распрощался с вежливыми уверениями, что обязательно посетит знакомый дом в ближайшее время, не особенно веря в такую возможность.
Однако вскоре Иммануил получил записку, в которой извещалось, что вечером князя будет ждать сам Еремей Григорьич, в доме на Зимней канавке, у мадам Д. Текст был составлен прилично, несмотря на наглость озвученной в нем мысли. Некоторое время Иммануил раздумывал, не поставить ли в известность великого князя Павла, но решился на авантюру самостоятельно. Иммануилу хотелось лично составить мнение о скандальном целителе. В самом деле, не съест же его этот чудо-мужик!
Принаряженные мадам Д. и Нюрочка сидели в гостиной у начищенного, пышущего жаром самовара. Лица у обеих были торжественно-настороженные. Пока девица робко готовила чай, мадам Д. восторженно вещала о добродетелях мужика. По ее словам, Еремей Григорьич был человеком редкой души – отзывчивый, любящий, безгрешный. Проводил в молитвах и постах целые дни, когда не помогал страждущим и хворым. Недаром его сразу отличила семья государя.
На середине патетической речи в гостиную суетливо зашел сам объект восхвалений, и Иммануил чуть не расхохотался, настолько внешность мужика не соответствовала одам о нем. Невысокий, жилистый, с несуразно длинными руками. Одет по-крестьянски – в кафтан и шаровары, заправленные в высокие сапоги. Нечесаная борода с проседью, сальные волосы на пробор, толстый нос. Светлые глазки буравчиками высвечивались на грубом темном лице. Мужик мелкими шажками подошел к вскочившим дамам, обнял каждую и прижал к груди, будто родитель. Потом повернулся к князю, протянул руки.
– Ну, здравствуй, голубчик, – выговорил, слащаво улыбаясь.
Пока молодой аристократ приходил в себя от фамильярного тона, Еремей обхватил его своими длинными руками и, кажется, собирался облобызать, но Иммануил, очнувшись, инстинктивно дернулся. Мужик недобро усмехнулся, выпустил князя из объятий. Подошел к столу. Уселся непринужденно, закинул ногу на ногу. Иммануил во все глаза рассматривал «святого старца». Выражение лица мужика все время менялось – от благостного до злобного и лукавого. Взгляд зыркающих из-под нависших бровей глазок было сложно поймать, он не задерживался надолго ни на одном предмете. Казалось, что он пристально следил за всеми находящимися в комнате, не упуская из виду ничего. Манеры у Еремея были странные – он словно пытался чувствовать себя свободно и развязно, но на самом деле отчаянно трусил.
Мужик быстро выпил чашку предложенного чаю, потом вскочил с места и забегал по комнате, что-то гнусавя себе под нос. Иммануил не привык к глухой крестьянской речи и поначалу ничего не понял, лишь отдельные слова о любви, смирении и грехе. Дамы взирали на мужика, как на пророка. Искреннее обожание светилось на их просветленных лицах. Иммануил наблюдал за сценой, не зная, как относиться к представленному фарсу. Набегавшись, Заплатин вдруг подсел к князю, посмотрел испытующе. Приложил корявую ладонь к своей груди, копируя жест святых с икон. Начал беседу, во время которой сыпал цитатами из Евангелия – по мнению Иммануила, совершенно не к месту и перевирая смысл. От этого в голове у князя все быстро перемешалось, он потерял нить разговора и лишь с любопытством рассматривал мужика. Взгляд маленьких светлых глаз, будто загоревшихся изнутри, пронизывал насквозь, заставлял поверить в искренность и святость собеседника. Вскоре Иммануил внимал путанным речам и ощущал некоторый душевный восторг от непонятных слов. И только услышав звон неосторожно поставленной на стол чашки, очнулся, тряхнул головой, возвращаясь к нормальному состоянию. Еремей хищно улыбнулся, оскалил странно белые для крестьянина острые зубы. Кивнул на Нюрочку.
– Хвалила тебя голубушка-то. И сам вижу, далеко ты пойдешь, князь. Хочу увидеть тебя еще.
Иммануил не заметил, как мужик ушел, словно вдруг исчез из-за стола. Задумчивый князь вскоре распрощался с мадам Д. и радостной Нюрочкой.
Несомненно Заплатин произвел впечатление – неприятное, тревожащее, словно предчувствие какой-то беды. Опасность исходила не от личности мужика, а от того, кем он мог бы стать в умелых руках тайных интриганов. Сам Еремей показался Иммануилу хитрым, злым и блудливым. Грязная сущность, которую отметил и великий князь Павел, отчетливо проглядывала через старательно натянутую маску праведника.
Иммануил поделился своими мыслями с другом Павлом уже позже, в раннеосеннем Ильинском, куда приехал проститься перед последним оксфордским годом.
– Попомни, это мужик еще натворит бед, – мрачно предсказал Павел. – Зря его пригрели во дворце.
Иммануил старался держаться на отдалении от семьи государя – его репутация и так заставляла родителей Инны балансировать между желанием выдать дочь замуж по любви и негласному правилу царствующих Никитиных выбирать супругов религиозных и не замеченных ни в каких художествах. Иммануил свой лимит «художеств» исчерпал уже давно, потому все общение с державной семьей ограничивалось поздравлениями государя и его домочадцев по большим праздникам, вежливым выслушиванием напутствий государыни, да ненавязчивым приятельством со старшими царевнами – Верой и Надеждой. Свою близкую дружбу Павел и Иммануил скрывали, опасаясь категоричного мнения монарха по поводу их совместного времяпровождения.
До Лондона докатывались волны сплетен о лояльности государя относительно возмутительных выходок мужика. Шептались, что целитель то ли околдовывал монарха и его семью магическими чарами, то ли опаивал зельями. Гулянки Еремея Заплатина по баням и кафешантанам, скандальные истории о соблазнении под видом излечения приличных дам, монашек и даже аристократок, вызывали недоумение в европейских салонах.
По окончании курса в Оксфорде Иммануил вернулся в Петербург уже изрядно замороченный слухами, один другого причудливей. Друг Павел, впрочем, рассказы отчасти подтвердил. Сам великий князь казался удрученным – мужик был будто заговоренный. Государыня относилась к нему, как к святому, поклонницы носились, словно с чудотворной иконой, свет столицы бурлил от возмущения. Павел уже понял тщетность попыток что-то донести до державной семьи. Лишь искренне любящая его царевна Вера во время редких и не одобряемых государыней встреч прислушивалась к мнению великого князя и обещала, что ее чувства к Павлу не очернит никто. О мужике Вера говорила уклончиво и с уважением, что только усилило ненависть Павла. Агенты, по приказу дяди государя следящие за деятельностью «святого старца», располагали данными о приятельстве Заплатина с неким доктором Тамаевым, который специализировался на изготовлении подозрительных травяных настоев. Общество, впрочем, было скандализировано не только отрицательными выходками мужика. Поговаривали, что государыня, близкая к обморокам от сильнейшей мигрени, восстанавливалась на глазах у изумленных свидетелей, стоило ей лишь послушать проникновенную речь «святого друга». У страдающего неизлечимой сердечной болезнью наследника проходили жесточайшие приступы от наложения грубых крестьянских рук. То, что мужик не отказывал никому в помощи, прибавляло ему популярности среди мещан.
Матушка Варвара Георгиевна за прошедший год окончательно примкнула к кругу аристократов, что не выносили деятельность Заплатина при дворе. Тактичная княгиня не высказывала прямо своего негодования, но ее теплая дружба с великой княгиней Еленой Александровной, считающей мужика злым роком, давало государыне повод относиться к княгине Бахетовой с подозрением. Князь Борис Иммануилович по-военному решительно считал, что крестьянина следует выдрать вожжами на конюшне и выслать обратно в сибирское село, запретив приближаться к столице.
Мнение будущих тещи и тестя было недалеко от позиции родителей Иммануила, к тому же, в центре сплетен находились их ближайшие родственники. Особенно возмущало Никитиных истории о лечении юных царевен от головокружений и недомоганий какими-то подозрительными народными средствами. В сочетании с похотливым обликом Заплатина, сплетни выходили с неприличным подтекстом.
Не особенно вдаваясь в подробности, Иммануил мимолетно высказался о нахождения корявого мужика в приличном обществе и занялся ухаживанием за княжной Инной, приготовлениями к свадьбе, налаживанием жизни на родине. Меньше всего князя волновали приключения мужика во дворце государя.
А мужик о молодом князе, оказалось, не забыл. Вскоре после окончательного возращения из Лондона Иммануил получил записку от мадам Д. с просьбой нанести визит и встретиться с Еремеем, он-де соскучился и желал бы видеть князя Бахетова. Иммануил выбросил письмо, не имея даже слов от возмущения. Два последующих приглашения подобного содержания ждала та же участь.
– Ну и наглые мужики стали после отмены крепостного права, – заметил великий князь Павел, когда растерянный Иммануил рассказал о вопиющем случае. – Смотри же, князь, он настойчивый, старец-то. Еще лечить тебя вздумает.
Самому Павлу было уже не смешно, да и Иммануил вскоре понял, что шутки с провидцем плохи – тот обиделся и подсыпал соли в непростые отношения между князьями Бахетовыми и государевой семьей. Свадьба с Инной чуть было не расстроилась, государыня при встрече с молодым Бахетовым строго поджимала губы и разговаривала сквозь зубы, словно уже причислила Иммануила к стану врагов.
Дальнейшие события увлекли Иммануила, заставляя забывать о посторонних личностях – свадьба, путешествие в Европу, Каир и Иерусалим. Начавшаяся война. В Петербурге, казалось бы, ничего не говорило о военном конфликте, лишь общее напряжение на лицах прохожих, разговоры в салонах, да тревожные выкрики мальчишек, озвучивающих заголовки утренних газет. Как единственный сын Иммануил был освобожден от призыва, но подал прошение на поступление в Пажеский корпус для получения военного образования. Увлекся устройством госпиталя в одном из запустелых имений Подмосковья – с фронтов начинали поступать раненые. Лично подобрал персонал и штат опытных врачей, чем вызвал одобрение у правящей семьи – государыни Софьи Александровны, которая с дочерьми также занималась уходом за пострадавшим, и вдовствующей Государыни-матери, возглавляющей Красный Крест. Иммануил подумывал и об организации санатория в Крыму, в Балаклаве, где имелся просторный, но необжитый дворец.
Молодая княгиня Бахетова с горячим энтузиазмом помогала супругу, открывая в его личности новые грани. Инна все больше привязывалась к мужу, дарила его застенчивыми ласками, уже не боялась и не стеснялась. Наконец между ними завязались те нежные узы, что отличали влюбленных. Иммануилу нравились эти отношения, где пока все было ново, зыбко, акварельно-таинственно. На контрасте с разговорами, в которых супруги не имели запретных тем, их любовная близость еще не была полностью раскрыта, они изучали друг друга не торопясь, с интересом, но недомолвками. Все-таки Иммануил не мог прямо, как Павла, спросить юную жену об интимных предпочтениях или пожеланиях. Впрочем молодой мужчина полагал, что секреты между полами на то и существовали, чтобы не постигнуть их до конца.
А Петербург все бурлил слухами и сплетнями. Начало войны прошло удачно для русских войск, кампании разрабатывались талантливо, армия проникала вглубь прусских территорий, но вскоре необъяснимые ошибки больших чинов привели к тому, что атаки на фронтах захлебывались, войска отступали с завоеванных позиций. Плохо работало обеспечение, не хватало продовольствия, одежды и боеприпасов. В обществе упорно муссировались слухи об измене. Повсюду виделись немецкие шпионы, а главные недруги, по мнению обывателей, поселились во дворце, опутали слабого государя. Во всех бедах обвинялись сама государыня Софья Александровна, урожденная немецкая принцесса, и мужик-предатель, явно или по глупости позволивший окружить себя шпионами.
В задумчивом настроении с прусского фронта прибыл великий князь Павел. Почти полгода не видавшиеся друзья не могли оторваться друг от друга, заперли все двери второго этажа тихого дворца, спустили тяжелые шторы. Иммануил жадно рассматривал возмужавшего любовника – загоревшего, со впалыми щеками и темной тенью усов над верхней губой. Вдыхал горьковатый пряный медовый запах его мускулистого тела – такого прекрасно-мужественного, что желание застилало все разумные мысли. Павел крепко сжимал князя в объятиях, словно не верил в реальность долгожданной встречи. Целовал, не в силах насытиться – прикусывая гладкую кожу, прижимаясь всем телом. И овладевал – со страстью почти ненормальной, с полыхающими почерневшими глазами, причиняя боль, граничащую со сладостью желанной близости. Иммануил плавился в сильных загорелых руках, отдавался, вскрикивал от особенно глубоких толчков в отвыкшее от проникновений узкое нутро, но отчего-то наслаждался яростным соитием, и в ответ крепче сжимал пальцами рельефные плечи друга – до кровавых синяков, и взорвался пряным восторгом даже раньше великого князя, стоило тому лишь ускорить ритм, нависнуть над покорным любовником, роняя ему на грудь капли пота с растрепавшихся темных волос.
Они еще обнимались, перемешивая запахи своих тел, соприкасаясь влажными бедрами, когда страсть снова нахлынула горячей безумной волной, и уже Павел, изгибая поясницу, шипел и вскрикивал от болезненного вторжения. И так же, как Иммануил, все равно подставлялся, желая прочувствовать друга всеми клетками своего тела. Несмотря на боль, его член был тверд и горяч, истекал полупрозрачным секретом, чутко реагировал пульсирующими венками на гладящие тонкие пальцы. Иммануилу до одури хотелось толкаться вглубь еще сильней, заполнить собой тесное пространство, и все чаще задевать небольшой бугорок внутри жаркого тела, от чего великий князь сладострастно стонал и жмурился. Безумство быстро достигло пика и заставило любовников снова вцепиться друг в друга, порывисто и жадно целуясь.
После подвигов на фронте страсти водные процедуры были необходимы обоим. К счастью, новомодная, заказанная в Италии чугунная ванна оказалась достаточно вместительной, чтобы Иммануил, не думая долго, предложил залезть в согретую воду вдвоем. Смеясь над развратностью и отчасти античностью своих действий, любовники устроились, соприкасаясь коленками. Приятная усталость предполагала неспешную беседу. Иммануил лениво рассказывал Павлу о свадебном путешествии, Павел – о военной компании, старательно обходя острые темы.
К серьезному разговору они приступили лишь когда, освеженные и частично одетые, расположились в кабинете – Павел с трубкой, Иммануил – с бокалом красного вина. Мысли о политическом кризисе посещали обоих друзей. Павел, как военный, видел в подрыве государевой власти происки германских шпионов. По пути в столицу он встречался с главнокомандующим, дядей государя, великим князем Федором Федоровичем, пользующимся любовью у солдат и больших чинов, отличным военным стратегом. Федор Федорович поделился с Павлом озабоченностью, что их военные планы откуда-то известны немецким командирам, оттого и получаются у прусаков удачные контратаки, а русские войска терпят удар за ударом. Павлу было известно, что государь состоял в постоянной переписке с государыней и делился с ней своими мыслями и планами.
– Иначе говоря, ты считаешь, что информация в Пруссию идет прямо из дворца? – сделал вывод Иммануил.
– Так считают главнокомандующий и кузены, – нахмурился Павел. – Государыня, разумеется, вне подозрений, но ее желание помочь супругу и безграничная вера в своего провидца играют на руку тем, кто давно поднаторел в подобных играх. Мужик может и не знать о своей роли – он все-таки не Бонапарт. Пьет себе, разгульничает, вещает проповеди о прекращении войны, но подобравшиеся к нему люди постоянно в курсе содержания писем государя. Хотя это только догадки и слухи, – Павел развел руками. – Чтобы сделать правильные выводы, надо самому подружиться с мужиком. Я скоро уезжаю в Ставку – выпросил у государя позволения быть с ним рядом.
Иммануил кивнул. Слова Павла направили и его размышления в новое русло.
– Я присмотрю за мужиком, – Иммануил пересел поближе к великому князю.
Павел внимательно посмотрел на друга и поджал нижнюю припухшую губу. Иммануил машинально повторил его знакомую гримаску:
– Он хотел со мной общаться. Я сам составлю мнение о его шпионской деятельности.
Павел вдохнул в легкие ароматный дым.
– Мне не нравится твой порыв, Мануэль. Еремей грязный и хитрый мужик. И, действительно, владеет техниками гипноза.
Иммануил пригубил вина.
– Я общался в Лондоне с настоящим фокусником из известного варьете. Он научил меня не поддаваться влиянию других людей. Я уже чувствовал во время нашей встречи у Д., как Заплатин пытался на меня воздействовать. Если это все, на что он способен, то можешь быть абсолютно спокоен. К тому же я тоже хитрый. Я многое от него узнаю. Веришь мне, великий князь?
