Текст книги "Счастливчик (СИ)"
Автор книги: Mary Lekonz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Матушка и Катерина Николаевна закивали, соглашаясь.
Иммануил удивленно посмотрел на жену. Инес лукаво улыбалась.
Павел проспал до вечера. Вышел, потягиваясь, на общий балкон, где все семейство, с зашедшими в гости соседями-аристократами, ужинало и любовалось на закат. Появившемуся герою была срочно выдана огромная порция бифштекса с кровью и бокал сухого красного вина – для восстановления сил. За трапезой Павел больше молчал, жадно расправляясь с отменно приготовленными кушаньями. Тактичные родные не задавали вопросов, общались на волнующие всё побережье темы, одновременно вводя прибывшего Павла в курс событий.
Августовские ночи становились прохладными. Нагретые за солнечный день каменные стены дома постепенно отпускали тепло. С моря на мыс дул свежий ветер. Павел полулежал на кушетке у выхода на обширную террасу. В распахнутых дверях раздувались, как паруса, белые тюлевые занавеси. Отчетливо слышался разговор мужчин с нижнего этажа, из кабинета великого князя Михаила Александровича. Заслышав осторожные шаги и стук в дверь, Павел улыбнулся – так стучать мог только один человек – вкрадчиво, обещающе.
Иммануил принес теплый плед и бутылку «Каберне». Присел рядом, в полумраке уставился раскосыми глазами в дорогое лицо. Улыбнулся, пока медленно подносил к своим губам открытую бутылку. Сделал глоток. Темная капля потекла по подбородку. Павел молча пожирал князя взглядом. Слова не могли выразить волнение момента. Но темно-вишневый ручеек на белой коже встряхнул его тело нервной дрожью. Павел схватил друга за плечи, притянул к себе, яростно слизал терпкую винную дорожку с подбородка и впился в горячие губы. Иммануил прикрыл глаза, страстно отвечая на поцелуй, приоткрывая рот, выгибаясь навстречу, прижимаясь, вцепляясь пальцами в загорелые руки. Они едва оторвались друг от друга, тяжело дышали, изучая почерневшими глазами. Иммануил протянул Павлу бутылку. Великий Князь послушно сделал глоток. Прохладное терпко-кислое вино оказалось приятным дополнением после сладкого дурманящего поцелуя. С террасы послышался смех – разговор в гостиной отчего-то оживился. Павел прижал ладонь друга к своим губам. Иммануил глубоко вдыхал знакомый запах темного меда, оттенённый сейчас винным ароматом «Каберне». Голова наполнилась туманом, желание было сумасводящим, но невозможным для реализации в данный момент. Иммануил покачал головой.
– Не здесь и не сейчас, – ответил он скорее самому себе. – Как только почувствуешь себя способным выдержать поездку верхом до Кореиза – отправимся туда вдвоем. Я уже собирался до твоего приезда.
– А не будет ли это слишком подозрительно? – усомнился Павел, целуя тонкие пальцы. Князь выпутал свою ладонь, сам погладил острую скулу.
– Инес предложила. Сказала, что тебе будет лучше восстанавливаться в тихой усадьбе, где никто не станет отвлекать.
– У тебя невероятная жена, – усмехнулся Павел. – Уверен, что уже завтра мог бы воспользоваться предложением. Я давно здоров.
Иммануил сделал глоток из протянутой бутылки и поинтересовался, выравнивая дыхания.
– Ну, и как там в Персии?
Павел пожал плечами.
– Да я почти ничего и не видел. Болел в основном, а потом быстро отправился на границу, ждать распоряжений. А что у тебя в воронежском имении?
– Всё как обычно. Просидел зиму и весну. Ко мне, правда, все родные съехались, да и знать местная интересовалась, – Иммануил провел пальцем по белой тонкой рубашке Павла, обрисовывая ключицы, и вдруг встрепенулся. – И мы твою сестру замуж выдали!
– Ташу? – почему-то переспросил Павел, как будто у него были еще родные сестры.
Не дожидаясь вопросов, Иммануил начал рассказывать о живописной свадьбе. Великий князь хохотал, тряся короткими волосами.
– А говорил – всё, как обычно! С Ташей жизнь всегда полна сюрпризов!
Поутру домашние с удивлением наблюдали, как Иммануил и Павел лихорадочно собирались в поездку до соседнего имения. Матушка и Катерина Николаевна качали головами, разводили руками и упрашивали Павла повременить хотя бы сутки. Лишь Инна улыбалась и ничего не говорила, за что получила горячий поцелуй от мужа и красноречивый признательный взгляд от великого князя.
Дорога до Кореиза отчего-то заняла времени меньше, чем обычно. Всадники, сопровождаемые несколькими вооруженными слугами – иначе по нынешним временам было опасно передвигаться – почти не переговариваясь, быстро добрались до знакомого имения. Иммануил с удовольствием отметил, что великий князь легко держался в седле, и дорога утомила его не больше, чем остальных.
Усадьба встретила тишиной. В пустующем дворце оставался минимальный штат прислуги, только для поддержания чистоты и жизнедеятельности. Взятые из Ай-Тюдора повар и камердинеры, поместившиеся в тарантасе вместе с господскими вещами, отстали еще в самом начале пути.
Отдав поводья усталых лошадей знакомому груму, молодые люди двинулись по аллее к парадному входу. Внутри здание дышало прохладой. Гулко закрылась тяжелая дубовая дверь.
Так случалось каждый раз, когда они встречались после продолжительной разлуки. Опьяняюще целовались, терзали губы, упиваясь подзабытым вкусом, шарили жадными руками, трогали, вспоминали, сжимали. Притирались бедрами, и не дошли до сладостного соединения, изливаясь лишь от сумасшедших движений друг об друга. Моментально распухшие губы Павла что-то страстно шептали Иммануилу в запыленную дорогой шею, а он глубоко дышал, приходил в себя от яркой вспышки страсти.
В дверь стукнули бронзовым кольцом. На пороге появился старый татарин Масуд, живший в имении уже два десятка лет.
– Хамам готов, ваша светлость.
– Кто распорядился? – не отрывая жадного взгляда от лица Павла с темным румянцем на загорелых скулах, поинтересовался Иммануил.
– Княгиня Инна Михайловна прислала утром нарочного с известием, что вы выезжаете, и строго наказала баню приготовить для вашей светлости и их высочества.
Иммануил кивнул, отпуская слугу.
– Ну и княгиня у тебя, ваша светлость, – рассмеялся Павел. – А я-то не мог понять, отчего она так хитро смотрела нам вслед!
Хамам в усадьбе был небольшой, но выстроенный по всем правилам – мраморные лежанки, арчатые своды, фонтан, выложенный арабской мозаикой, центральный зал – «согуклюк», для традиционного массажа и очищения кожи, а также парильня – «сикалик».
Князь Бахетов не решился остаться сразу наедине с дорогим другом, позвал двух банщиков, благо традиционный хамам располагал несколькими отдельными нишами, где можно было находиться, не наблюдая друг друга. Развалившись на теплом мраморе, Иммануил быстро погрузился в блаженную негу от умелых, разминающих усталые мышцы рук татарина и сладостного предвкушения.
Вскоре князь почувствовал себя обновленным. Кровь быстрее побежала по жилам, кожа будто задышала всеми порами. Он резво соскочил с лежанки, жестом отпустил банщика и, не прикрываясь, вышел в центральный зал. Уселся на прогретый мрамор возвышения посередине.
Павел появился спустя несколько минут, медленно приблизился к Иммануилу. Второй помощник поклонился и покинул хамам. Бедра великого князя, словно у римского патриция, были обернуты белой тканью, которая ниспадала красивыми складками до пола. Сейчас, без уродующей военной формы, Павел не выглядел таким ужасающе худым, скорее – невероятно изящным, будто гепард. Его всегда светлая гладкая кожа оказалась удивительного кофейного оттенка. Иммануил не удержался, провел ладонями по груди, игнорируя жаркие взгляды.
– Откуда такой цвет? Умащал себя отваром из скорлупы грецких орехов?
– Персидские врачи заставляли лежать под солнцем каждый день по полчаса, – улыбнулся Павел. Его медово-карие глаза сверкали, как у хищника. – Говорили, что весенние лучи наполнят тело утраченной силой. Они немного по-другому лечат, эти арабы.
– Ты очень красивый, – признал Иммануил, прикрывая глаза ресницами и чуть прикусывая белыми зубами нижнюю губу.
Он знал, что выглядел бесконечно развратным, но желание становилось невыносимым. Тут же сильные руки подхватили его, прижали к себе, давая почувствовать возбуждение. Теплые губы прошлись по шее, слегка прихватывая нежную кожу, как он любил.
– Наверное, ты еще слаб и немощен… – промурлыкал Иммануил, хитро сощурил серые глаза, блестевшие в этот момент, как топазы.
Павел на это только тихо зарычал.
Они старались прижаться друг к другу всеми частями обнаженных тел. Вскоре оказались переплетенными руками и ногами и Иммануил, весело засмеявшись, оседлал Павла сверху, прикоснувшись напряженным органом к такому же сильному возбуждению. Великий князь смотрел шальными черными глазами, стискивал гладкие бедра друга, словно беззвучно умоляя. Иммануил приник к губам Павла, ладонью провел от груди до паха, умело прошелся пальцами по всей длине напряженного ствола, огладил головку, размазывая капли смазки, обхватил член у основания и направил между своих ягодиц, к еще сжатому, лишь слегка смазанному ароматным маслом входу. Павел осторожно развел руками белые половинки, помогая любовнику открыться.
Иммануил блаженно застонал от пронзившей его боли, выгнулся поясницей, плавно опустился на твердый, горячий источник невероятных ощущений. Кто сказал, что боль – это плохо? Если она такая – долгожданная, сладкая, возбуждающая, переплетенная с ритмом и жаром? Иммануил насаживался сам, преодолевая сопротивление упругих мышц. Радость билась в сердце от ощущения наполненности. Сейчас он принадлежал всецело – так, как мечтал уже много ночей. Иммануил привстал на коленях и откинулся назад, опираясь руками на ноги друга. Твердый орган Павла заскользил по выпуклому бугорку внутри, вперед-назад, и Иммануил несдержанно застонал, закусывая губы от невыносимого блаженства. Его член покачивался в ритм движениями, истекал прозрачным секретом. Постепенно Иммануила охватывала волшебная истома наслаждения, словно теплые соленые волны накатывали на жаждущий влаги песок. Он растворился в удовольствии, сил хватало только чтобы удерживать свое тело в нужном положении и чувствовать, чувствовать. Волны все выше и чаще, толчки – глубже. И, будто высокий вал об скалу, горячим гейзером внутри взорвался восторг Павла, наполняя глубины тела пряным семенем. Загорелые руки схватили, прижали к влажной, пахнущей медом и солнцем груди. Павел стонал, не таясь, впиваясь губами в беззащитно подставленную шею. Горячий член Иммануила выталкивал последние струйки белесой жидкости.
После хамама они обедали на небольшом балконе, на самом высоком этаже, откуда открывался дивный вид на море. Павел курил, Иммануил с удовольствием вдыхал горький ароматный дым. Постепенно разговор свернул к тревожным событиям в столице.
– Государя и государыню выслали из столицы в тобольскую губернию. Царевны и цесаревич, хоть и не осужденные, отправились с родителями. Кто-то из преданной прислуги, две фрейлины, доктор и учитель Иоанна пожелали сопровождать господ в неволе.
– Зачем в Сибирь-то? Символически повторить путь ссыльных? – искренне удивился Иммануил.
Павел недобро прищурился.
– Нет. Я думаю, чтобы озверевший совет матросов не принял решение о казни государя. Вот Нерецкий и постарался сплавить их подальше, с глаз долой.
– Но ведь их могут и в Сибири… – прошептал Иммануил.
– Ликвидировать, – докончил за друга Павел. – Вполне возможно, что на это и рассчитывает Совет пролетариев, потому и согласился так быстро. А может быть, уже и распоряжения готовы на местах.
– Отчего никто еще не решился на спасение государя? Понятно ведь, что вины его нет и ссылка –вынужденная мера!
– Ну как же, – Павел усмехнулся. – План побега как раз существовал. Та дура, Маруся Дубова, которую отпустили через несколько дней после заключения под стражу, организовала было фонд. Людей нашла каких-то, вроде как преданных престолу. Только по секрету сообщила об этом своей лучшей подруге и соратнице, та – своему другу, тоже надежному и верному товарищу. Сам понимаешь, заговор быстро перестал быть тайной. Теперь Маруся снова под арестом, а Временное правительство спешит отправить государя из столицы. И надзор за ним будет нешуточный.
– Вот бестолковая, – с досадой отозвался Иммануил о бывшей фрейлине государыни. – С детства ее не любил!
Ночью Павел проснулся от ощущения чьего-то присутствия. Раскрыл глаза, повернул голову. На фоне французских окон балкона отчетливо выделялся тонкий силуэт князя Бахетова.
Иммануил не обернулся на звук тихих шагов. Лишь привычно откинул голову, прислонясь к виску Павла. Он смотрел вдаль, в черноту, где море сливалось с небом. Безлунная ночь была тиха и спокойна.
– Тебе не приходило в голову, что это мы с тобой раскачали колесо истории, которое теперь мчится, сметая всех на своем пути?
Павел обнял друга за талию, прижал к себе:
– Мне как-то привиделся Заплатин, пока я метался в лихорадке в тегеранском госпитале. Сначала все мерещилась та ночь, подробно, снова и снова. А потом словно подошел он ко мне, прямо к кровати больничной – глаза светятся и сам улыбается. Сказал мне ласково: «Спасибо тебе, великий князь, от больших грехов ты меня избавил». Положил горячие ладони на грудь. И пропал. А я сразу на поправку пошел, даже ученые врачи персидские удивились.
Павел погладил дрожащего от услышанных слов Иммануила по теплому впалому животу.
– Мы не могли поступить иначе, – он прикоснулся губами к влажному виску. – Успокойся и не обвиняй себя. Пошли спать, родной.
– Смотри, что я в саду нашел! – услышал Иммануил радостный вопль Павла и поднял голову от письма Инны, доставленного утром из Ай-Тюдора.
Великий князь ворвался в комнату, с воодушевлением таща за собой тоненькую девушку, одетую служанкой, загорелую и слегка чумазую, с повязанной белым платком головой. Девушка молчала, смотря широко раскрытыми испуганными глазами на Павла.
– Отпусти ее сейчас же, до обморока ведь напугал! – прошипел Иммануил, встал с кушетки, вырвал из загорелой лапы маленькую ладошку, успокаивающе погладил девицу по голове, сказал по-русски.
– Не бойся, милая, тебя не обидят.
– Кто она такая? – все так же возбужденно поинтересовался Павел, пристально разглядывая «находку».
– Это садовница наша, Варенька, – начиная сердиться, отозвался Иммануил. – Сирота. Матушка у ограды нашла, под кустом роз, восемнадцать лет назад. Так здесь и прижилась.
– Не замужем еще? – продолжал спрашивать великий князь.
– Кто ее замуж возьмет? Она… ну вроде как блаженненькая. Приказы понимает и работает исправно, но разум как у ребенка малого остался. В монастырь бы ее отдать, да матушка жалеет.
Павел обошел садовницу кругом, внимательно рассматривая.
– Ты будто торгуешь ее, как корову на ярмарке? – наконец, вспылил Иммануил.
Великий князь удивленно взглянул на друга и потряс головой.
– А ты сам не видишь, как твоя садовница похожа на великую княжну Веру?
– На царевну? – уточнил Иммануил.
Павел кивнул. Князь присмотрелся к загорелому испуганному лицу. Мелкие черты, широковатые скулы, ровный носик и светлые серые глаза. Обычная мордашка, каких вдоволь в многочисленных поместьях князей Бахетовых. Впрочем, великая княжна Вера, хоть и считалась завидной невестой, особенной красавицей не была. Благородство крови, изысканные манеры, живой и острый ум, дерзость, решительность отличали старшую царевну как личность незаурядную, но сразу вспомнить её лицо Иммануил не смог. Возможно, Павел уловил некоторое сходство, ведь великого князя и Веру связывала взаимная симпатия.
– Ты мне не веришь, – понял Павел. – В доме остался какой-либо гардероб Инес и служанка, которая могла бы справиться с дамским нарядом?
Не до конца понимая замысел друга, Иммануил попросил супругу управляющего отвести великого князя и Вареньку в будуар Инны. Наверняка там оставались прошлогодние платья, которые уже вышли из моды нынешнего сезона.
Молодой Бахетов дочитывал письмо жены. Инес рассказывала о незначительных событиях в имении, о тревогах по поводу шляющихся по побережью вооруженных матросов, а также задавала ироничные вопросы об удобстве и самочувствии друзей-отшельников. Иммануил понимал, что время их уединения с Павлом вышло за рамки приличий и пора возвращаться в Ай-Тюдор.
В сопровождении Павла в кабинет зашла молодая барышня. Иммануил машинально вскочил из кресла и чуть не раскланялся, но вовремя признал свою садовницу и прикусил с досады щеку. Павел был прав. Затянутая в корсет, одетая в платье благородной дамы и в модной прическе, девушка выглядела бы аристократкой, если бы не загорелые руки и лицо. Поразительное сходство с великой княжной Верой теперь бросалось в глаза. К удивлению Иммануила, садовница приобрела характерную для царевны кошачью грациозность и совсем не смущалась в неудобной одежде, вела себя естественно, будто всю жизнь носила подобные платья и корсет.
– Как тебе удалось с ней договориться и не напугать? – наконец, обрел дар речи князь.
Павел усмехнулся.
– Предложил поиграть в принцессу. Ей понравилось. Обещал выучить еще и говорить по-нашему, – разговор между друзьями велся на английском языке.
Иммануил отправил Вареньку и сопровождающую экономку обратно в гардероб, а сам остановился напротив Павла.
– Ты не желаешь объяснить?
– У меня возникла идея, как только я увидел этот удивительный экземпляр на дорожках сада, – медленно произнес Павел. – Но я должен все как следует обдумать. Я обязательно расскажу тебе. Думаю, твоя помощь будет необходимой. Ты мне веришь? – Павел тревожно посмотрел в серые глаза друга.
Иммануил недобро улыбнулся.
– Боюсь, ты задумал нечто опасное.
– Как всегда проницательно, Мануэль.
Иммануил глубоко вздохнул. Павел произносил его имя на итальянский манер – так сладко, так многообещающе, словно предвкушение поцелуев и ласк. Он угадал. В следующее мгновение Павел посадил друга к себе на колени, утягивая в плен рук, прикосновений, соединения.
– Что за бумагу ты читал? – поинтересовался Павел немногим позже, высматривая в беспорядочно раскиданной одежде смахнутые белые листы.
Иммануил, еще с натянутыми от пережитого острого удовольствия нервами, потянулся за письмом.
– От Инес. Намекает, что пора бы возвращаться.
– Я уже подумал об этом, – с печалью в голосе отозвался Павел. – Не хочется подводить милую княгиню и зарождать подозрения у твоих и моих родственников. Вернемся.
На следующий день молодой князь Бахетов и великий князь Павел Дмитриевич отправились в Ай-Тюдор, верхом сопровождая изящное ландо с поднятым верхом. В карете была удобно устроена аристократически одетая садовница Варя, с детским интересом оглядывающая окрестности.
С балкона их увидела Инна, выбежала навстречу. С недоумением наблюдала, как Павел с преувеличенной галантностью подавал руку появившейся из кареты барышне. Иммануил чуть не засмеялся, вспоминая уроки приличных манер, преподанные великим князем садовнице. Инес подошла поближе и вдруг прижала ладонь к губам, словно боясь вскрикнуть. В ее глазах вспыхнули зеленоватые искры. Она подалась было к паре, но вдруг остановилась, недоуменно встряхнула волосами.
– Иммануил? – удивленно и обиженно обратилась к супругу Инна. – Что за шутки? На мгновение мне показалось, что…
– Что это великая княжна Вера? – поинтересовался Павел.
– Да, – Инес напряженно вглядывалась в знакомо-незнакомое лицо.
– Это Варя, садовница из Кореиза, – подсказал Иммануил. – У Павла некий сложный план. Для этого мы вырядили девицу в приличный туалет и привезли сюда, для проверки и, может быть, обучения.
Варя в это время сделала довольно удачный придворный реверанс, но потом попыталась запросто поцеловать ручку своей госпоже. Инес машинально спрятала руки за спину.
– Какой-то неудачный фарс.
– Судя по вашему лицу, кузина, довольно удачный, – возразил Павел, не смущаясь, подхватил свою даму под локоток и потащил в дом.
– Павел решил довольствоваться эрзацем? – морщась от досады, все же поинтересовалась Инна. Иммануил задумчиво посмотрел вслед паре.
– Боюсь, что при помощи эрзаца великий князь задумал получить оригинал.
Когда Иммануил и несколько успокоенная Инес поднялись в свои комнаты, к ним заявился Павел, с той же испуганной Варенькой под руку.
– Этот образчик, милая Инес, нужно привести к максимальному сходству с царевной Верой. Вы хорошо ее знаете и можете помочь с прической и с остальными особенностями.
– Для чего, Павел? – поинтересовалась Инна, рассматривая лицо «эрзаца».
– Хочу подменить и похитить царевну из-под ареста, – серьезно отозвался Павел.
Супруги переглянулись. Иммануил был удивлен словами великого князя не меньше, чем Инес.
Матушка Варвара Георгиевна обрадовалась приезду Вареньки. Переодетая в свою обычную одежду садовница не вызвала никаких подозрений и была определена в штат ухаживающих за парком и садом великого князя Михаила Александровича. Поутру Павел находил девицу подрезающей розы или поправляющей идеальные клумбы. Обнаруживая педагогический талант, Павел разыгрывал с недалекой Варенькой салонные сценки. Таким нехитрым образом великий князь прививал ей навыки поведения в высшем обществе. После к садовнице прибегала маленькая Ирина с Инной и англичанкой-воспитательницей. Все общались по-английски. Варя быстро запоминала фразы и слова и вскоре болтала наперебой с Ириной, к которой, вследствие своего детского взгляда на жизнь, искренне привязалась.
В октябре Бахетовы и Никитины собрались было возвращаться в Петроград, но получили телеграмму от старшего брата Инес, Владимира. Великий князь Михаил Александрович с удивлением прочитал вслух:
– «Оставайтесь крыму ткч столице опасно зпт больше хотят власти».
– Что он имел в виду? – переспросила Варвара Георгиевна. – Кто хочет больше власти?
– Большевики, – мрачно пояснил Павел. – Новая партия рабочих и крестьян, резко настроенная против самодержавия и нынешнего временного. Пока они только активничают в правительстве, но если перейдут к исполнению своих угроз… Их лидеры словно бесноватые, и безумными своими речами заводят массы.
Погода начала ухудшаться, пришли дожди, а с ними – пронзительный промозглый ветер. Общее настроение тоже подчинилось погоде – тревога и нестабильность не давала составлять какие-либо планы на будущее. Даже на спокойном побережье начались волнения, повсюду собирались митинги, возбужденные люди чего-то требовали от властей, а потом затевали пьяные драки. Однажды подозрительные агитаторы проникли и на территорию поместья великого князя Михаила Александровича, пытались убедить слуг то ли взбунтоваться против хозяев, то ли сбежать или ограбить. Люди, работающие в усадьбе многие годы, получающие хорошее жалование и не имеющие к господам никаких претензий, быстро вытолкали представителей новых веяний за ограду и пригрозили, что в следующий раз не ограничатся легкими тумаками. Великий князь Павел невольно оказался свидетелем потасовки и потом красочно рассказывал в лицах о произошедшем. «Господа» хохотали.
В один из дождливых вечеров конца октября из столицы вернулись Владимир и Андрей, старшие братья Инны. Были они мрачны и выглядели, будто вырвались с фронта. Не переодевшись и не отдохнув с дороги, собрали родственников в гостиной.
– В Петрограде произошел переворот. Партия большевиков с вооруженными матросами захватила власть, выгнала временное правительство из Зимнего. По столице идут массовые аресты и просто разбой. Объявлено всеобщее равенство, чернь грабит богатые дома.
Владимир замолчал, жадно припал к стакану с водой. Андрей продолжил, сверкая глазами на пораженных новостями родственников:
– Мы догадывались, что дело закончится революцией, и собрали наиболее ценные вещи из нашего дворца – картины, изделия Лаберже, римскую коллекцию. Привезли с собой, завтра поутру доставим сюда с вооруженной охраной. Плебеи в любом случае не оценили бы по достоинству. Похоже, скоро полотнами Да Винчи и Дюрера будут топить печи.
– Что ты говоришь, Андрюша! – воскликнула Катерина Николаевна, большой ценитель живописи, и перекрестилась.
– Из уже разграбленных усадьб Подмосковья забрали украшения и золото. Дома, в порыве классовой ненависти, спалили вместе с ценной мебелью, росписью и полотнами великих мастеров.
Дамы в ужасе переглянулись. Варвара Георгиевна обернулась к сыну.
– Спрятал в хранилище все ценное, – отозвался Иммануил на невысказанный вопрос. – Возможно, потом найдут, но не при первой волне грабежей. Может, хоть в частные коллекции попадет.
– Мы перевели основные капиталы в надежные банки Лондона и Америки, – продолжил Владимир. Великий князь Михаил Александрович одобрительно кивнул. – Это нам Иммануил посоветовал, когда встречались в столице.
Борис Иммануилович с удивлением и гордостью посмотрел на сына.
– Было понятно, что добром не кончится, – отозвался Иммануил, краснея от удовольствия. – Нерецкий еще летом метался, как мышь в мышеловке.
Владимир усмехнулся.
– Нерецкий тайно бежал за границу. Сейчас из Парижа призывает оставшихся «верных» военных к спасению России. А новая власть Советов уже арестовала министров прежнего правительства. Как всегда.
– Вовремя государя сослали в Сибирь, – высказался молчавший до этого Павел.
Братья одновременно кивнули.
– Это был удачный политический ход, иначе первым бы действием новой власти был расстрел государевой семьи, как символа прежнего мира. Мы уже по дороге в Крым услышали, что вышел указ об аресте всех Никитиных.
Инна крепко сжала ладонь мужа. Иммануил выразительно посмотрел на Павла. Борис Иммануилович решительно поднялся с места.
– Думаю, что сейчас Владимиру и Андрею необходимо отдохнуть. А мы с Михаилом Александровичем должны обсудить ситуацию.
Результатом общения старших мужчин было предложение Никитиным в полном составе переехать в имение Бахетовых в Кореиз. Там было и спокойнее, и дальше от революционно настроенной Ялты, да и фамилия Бахетовых отчасти могла ввести в заблуждение представителей новой власти.
Сборы начались на следующий же день. Половину прислуги щедро рассчитали, преданных людей пригласили в бахетовское поместье.
Вскоре великокняжеский дворец в Ай-Тюдоре опустел. Когда вооруженные матросы, терзаемые жаждой революционной мести и наживы, ворвались за чугунную ограду, то их встретили лишь безмолвные залы и гостиные. Впрочем, поживиться в богатой усадьбе было чем. Пролетарии разграбили дом, нашли обширный винный погреб и не имели больше желания выяснять, куда подевались прежние хозяева.
О возвращении в Петроград не могло быть и речи. И Бахетовы, и Никитины решили перезимовать в Кореизе. Большой дворец вмещал всех желающих, к тому же, прекрасно протапливался и предназначался для круглогодичного проживания.
Зима началась с сухой и ясной погоды. Море было синее и спокойное, солнце светило по-осеннему, лишь холодные ветра не давали забыть, что начался декабрь.
В столице утвердилась новая власть – Совет народных комиссаров. До Крыма доходили слухи, что приняв «Декрет о мире», большевики активно вели переговоры о прекращении войны по всем фронтам. Первый же важный документ, опубликованный в ночь переворота, назывался «Декрет о земле» и был воспринят населением, как разрешение к разорению всего, ранее принадлежавшего помещикам и зажиточным горожанам. В деревнях крестьяне повсеместно грабили и жгли усадьбы.
Бахетовское поместье в Кореизе, к немалому удивлению хозяев, было отвоевано самими же слугами. Когда к воротам подошла толпа с вилами и лопатами, их уже ждал весь штат людей, работавших в имении. Великий Князь Павел вооружил расторопных и преданных мужиков винтовками, а сам, переодевшись в простого солдата, внедрился в ряды прислуги. Мажордом имения, мрачный огромный татарин с обманчивой бандитской внешностью, грозно сообщил желающим поживиться, что территория усадьбы уже занята ими, бывшими «угнетенными» работниками князей. Крестьяне посмотрели на винтовки, на серьезные лица отстаивающих имение, почесали в затылках и ушли восвояси.
Трезво обсудив сложившуюся ситуацию, князь Бахетов-старший заключил устный договор со своими «служащими» – так теперь называли прислугу, за дополнительную плату поручил наиболее ответственным людям вооруженную охрану дворца.
Для разговора с новой властью Борис Иммануилович, вместе с сыном, отправился в Ялту. Хитро рассудив, что лучше остаться с частью, но живыми, князь добровольно передал все свои поместья в Крыму, кроме кореизской усадьбы, в распоряжение местного совета. В ответ на этот жест комиссар – председатель ялтинского совета, гарантировал князю и его семье политическую и физическую неприкосновенность. О нахождении в его дворце Никитиных князь Бахетов, разумеется, умолчал. Представителей государевой династии арестовывали с маниакальной настойчивостью, будто стремясь на корню истребить ближайших родственников ссыльного государя.
Как-то накануне Рождества, расположившись у растопленного камина, Бахетовы попытались вспомнить, кто из столичных Никитиных еще не был арестован. Получалось, что лишь сестра Павла, в замужестве княгиня Кутяпина, постоянно переезжающая за своим супругом из города в город, оставалась на свободе – то ли новая фамилия прикрывала, как сейчас Инну, ее родителей и братьев – герб князей Бахетовых, то ли физически преследовать активную Натали было слишком сложно. Остальные представители славной династии, не уехавшие заграницу – и младший брат государя Георгий, отказавшийся от престола, и Федор Федорович, талантливый военный стратег, и отец Павла, вдруг соскучившийся накануне революции по родине, и остальные двоюродные и троюродные родственники – все были арестованы и сосланы в разные губернии. Немало огорчений принесло известие о заключении под стражу великой княгини Елены Александровны, которую под возмущенные крики москвичей увезли в неизвестном направлении прямо из Марфо-Мариинской обители.
После наступления Нового 1918 года старший князь Бахетов забегал по инстанциям, с помощью юристов выясняя вопросы отъезда заграницу. В семье стало понятно, что родину придется покинуть. Страна все больше напоминала театр абсурда, где гвоздем программы становились безумные пляски со смертью. Ни Бахетовы, ни Никитины не желали свариться в котле грядущей гражданской войны.
Старшие братья Инны, Владимир и Андрей, под прикрытием фальшивых документов пару раз ездивших в столицу, намекали о существующем плане по спасению семьи государя, так и проживающей в Тобольске.
У великого князя Павла оказалось свое мнение на этот счет.
– Технически устроить побег семьи государя возможно, – говорил он Иммануилу. – Но сложность не в этом. Я хорошо знаю дядю, его рассуждения, его образ мыслей. Для него венчание на царство было не просто старинным ритуалом, он связывал себя, самодержца, священными, практически брачными узами с державой. Он совершил предательство, отрекшись от престола, и наверняка расценивает Манифест как позорный развод. Федор Николаевич страдает от своего поступка. Те перевороты и беспорядки, что случились позже, подтверждают неправильность его шага. Арест и даже смертный приговор государь воспринимает как кару Божью за свои деяния. Побег из-под ареста выглядел бы очередным предательством. А государыня просто никому не верит, она привыкла относиться к родственникам настороженно, мы ведь не поддерживали ее веру в «чудесного мужика». Вот Марусин план она бы одобрила, наверное. К тому же, – Павел развел руками. – Ты помнишь, Заплатин вовремя запугал их своим пророчеством.
