Текст книги "Счастливчик (СИ)"
Автор книги: Mary Lekonz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Царевна спрыгнула на пол и услышала одновременно с треском обрушающегося потолка отчаянный крик Павла.
– Вера, Вера… – бесчувственную девушку трясли за плечи испуганные сестры.
Вера вся горела, бредила и стонала. Прибежала разбуженная государыня. Появившийся через несколько минут доктор быстро поставил диагноз. Во дворце началась корь.
К счастью, наследника, которого опасное заболевание могло свести в могилу, не было в столице вот уже несколько недель – Иоанн со своим дядькой-матросом, личным доктором и учителем-швейцарцем совершал путешествие по Италии.
Вера болела тяжелее и продолжительнее сестер. Бредила, заходилась в кашле, теряла голос, металась и, плача, еле слышно просила избавить ее от огня. А когда очнулась в темной комнате с постоянной резью в глазах и пятнистой сыпью по всему телу, то так устала от борьбы со своими сумасшедшими кошмарами, что даже не обратила внимание на отсутствие длинных кос цвета остывшего пепла, обстриженных во время долгого жара.
Переживать было некогда. Младшие Надя и Любочка подхватили эстафету эпидемии, фрейлина mama Маруся лежала с температурой под сорок в соседней комнате. Государыня с доктором и сиделкой бегали из одного помещения в другое, ухаживая за больными. За заботами о сестрах Вера не замечала течение времени, не думала о себе, а когда проваливалась в чуткий сон, то больше не видела кошмаров. Жизнь замкнулась на сражении с болезнью. Вера не знала, что творилось за пределами темных комнат. Не догадывалась об исходящей злобой Думе, приперших к стене отца-государя министрах и его последних отчаянных попытках сохранить достоинство и спасти самодержавие. Лишь залитое бессильными слезами лицо mama иногда заставляло Веру слегка тревожиться.
Корь отступила с первыми неделями весны. Во дворце растащили тяжелые портьеры, впустили яркий дневной свет. Царевны, похудевшие и бледные, с короткими стрижками, которые, впрочем, их совсем не смущали, спустились в гостиную и по выражению лица mama поняли, что пришла новая беда.
Едва сдерживая слезы, Софья Александровна донесла до дочерей страшную новость – ночью государь подписал Манифест об отречении от престола. Это была вынужденная мера, чтобы не развязать гражданскую войну в изможденном внешним военным конфликтом государстве. Власть переходила к младшему брату государя. Впрочем, великий князь также поспешил отказаться от опасного наследия предков. Это означало конец монархии. У штурвала тонущего корабля встало временное правительство. Потрясенные девушки плакали, еще не понимая весь масштаб события. Сердце Веры сжималось от жалости к mama, тоски за перенесенное унижение papa. Неосознанно царевна слышала гром всеобщей катастрофы над их головами.
Тем не менее, когда в царскосельский дворец вернулся уже бывший государь, домочадцы спокойно и радостно встретили его после долгой разлуки. На днях же из итальянского путешествия приехал загоревший и полный впечатлений младший брат Иоанн. Он по-детски не придал нужного значения произошедшему перевороту, лишь поинтересовался у своего учителя, кто теперь будет править Россией, если больше нет государя. Учитель растерянно развел руками. Этот вопрос интересовал сейчас многих.
Вскоре выяснилось, что сопровождающие papa военные – это конвой. Временное правительство, получив власть, первым делом арестовало бывшего государя и его семью. До особых распоряжений они жили во дворце и ждали своей участи. Софья Александровна и ближайшие Никитины полагали, что, скорее всего, кто-нибудь из иностранной родни потребует от новой власти выдачи семьи бывшего государя, но по печальным глазам papa Вера понимала, что он сам не надеялся на такой исход. Призрак французской революции витал во дворце – в шепоте mama во время очередного нервического припадка, еле слышно, по-французски: «Отрекся… Отрекся…», в стремительном бегстве прислуги, в хриплом исполнении «Марсельезы» охраняющими солдатами с красными бантами в петлицах, в ярких ночных кострах прямо на широких ступенях величественного строения. Старый мир стремительно рушился, вместе с тающим снегом, пытаясь погрузить под своими обломками государеву семью.
Уже через несколько дней представитель нового правительства, боевой генерал с торчащими усами, громогласно и официально объявил Федору Николаевичу и его домашним об аресте. Теперь бывшему государю, супруге и детям, запрещалось покидать пределы дворца, а в парк предписывалось выходить исключительно в сопровождении военного конвоя. Софья Александровна, не теряя бодрости духа, собрала прислугу и предупредила всех о необходимости покинуть здание до темноты, иначе люди тоже будут считаться арестованными.
Наутро Вера с удовольствием поздоровалась с комнатной девушкой Таней, которая без раздумий осталась с господами. По вестибюлю прошел, покашливая, доктор, направился в спальню Иоанна, чтобы проверить его здоровье. Знакомый лакей подал завтрак. Софья Александровна улыбалась, замечая, что во дворце осталась половина преданных слуг. Однако, вскоре настроение mama ухудшилось – приехал новый министр юстиции Нерецкий с приказом об аресте и изоляции фрейлины Маруси Дубовой. Государыня со слезами обняла подругу. Чтобы не расстраиваться, Вера предпочла покинуть место трогательного прощания.
Теперь дни были заполнены еще и тщательной уборкой многочисленных комнат – mama приказала держать дворец в чистоте и порядке. Слуг оставалось мало, поэтому Вера и Любочка взяли эти обязанности на себя. Надежда прижилась на кухне – у великой княжны обнаружился кулинарный талант, а единственный оставшийся повар и кухонная служанка не справлялись с нагрузкой.
В помещениях витал едкий запах сгоревшей бумаги – papa и mama жгли в кабинетных каминах документы. В семье все вели дневники – и родители, и сестры, и даже маленький Иоанн старательно записывал события в красивой памятной книжке крупными детскими каракулями. Федор Николаевич спокойно объяснил детям, что не желал делиться с общественностью своими мыслями и личной жизнью, и потому, на всякий случай, избавлялся от некоторых бумаг. То же самое делала и Софья Александровна, со слезами на глазах наблюдая, как яркое пламя охватывало исписанные красивым почерком страницы – ее юность, ее любовь, ее счастливую жизнь. Теперь papa и mama проводили время вместе, подолгу беседовали о чем-то в уютном кабинете государя. По вечерам, собираясь в гостиной за вечерним чаем, семья мирно общалась, потом Федор Николаевич читал вслух Чехова и Гоголя, mama задумчиво смотрела в окно. Вера сонно наблюдала за огнем в камине – за день она успевала страшно устать. Со свойственной ей активностью, девушка успевала переделать за сутки множество дел, как раз чтобы крепко заснуть, едва коснувшись головой подушки.
Весна выдалась солнечной, с морозами по ночам, но горячим солнцем, звонкой капелью и быстро таявшим снегом. Федор Николаевич все чаще печально качал головой, смотря через окно на запущенный парк. Переговорив с комендантом, бывший государь получил разрешение на прогулку.
Вера жадно вдыхала морозный воздух, перемешанный с запахами мокрых деревьев и костра. Papa, истосковавшийся по физической работе, сгребал почерневший грязный снег широкой лопатой. Вскоре к нему присоединились доктор, учитель и дядька-матрос. Mama сверкнула поголубевшими от синевы яркого неба глазами и повела дочерей и Иоанна по парку, собирать обломанные ветки и мусор. Конвой застыл у ворот, солдаты, сидящие вокруг костра, таращились на работающих «господ».
Они старались просто жить, не думая о будущем. Радовались каждому солнечному дню, наступившему теплу. Охранники, поняв мирные настроения семьи, ослабили бдительность и уже не косились на пилящего вместе с доктором сухие деревья Федора Николаевича, не окружали конвоем гуляющих по парку барышень. От старших командиров узнавались новости. Газеты пленникам были запрещены, но тайком все же передавались, благодаря чему семья, хоть и с небольшим опозданием, следила за событиями в стране и мире. Все так же шла кровопролитная война, все больше активизировались разные партии, среди которых – некие «большевики» с лидером, в речах которого угадывались европейские новомодные учения и прекрасное университетское образование. Активизировался Петроградский Совет – организация решительно настроенных против Временного правительства партий, поддерживаемый матросами и солдатами. Федор Николаевич печально вздыхал. Вера знала, что судьба родины волнует papa больше, чем собственная участь.
В мае по столице поползли слухи, что бывшего государя с семьей тайно увезли за границу. Однажды в тихий дворец, стуча сапогами и оставляя грязные следы на дорогих коврах, завалилась делегация представителей с требованием предъявить самодержца. Конвой, за время охраны проникшийся симпатией к приличной семье, пытался сдержать вооруженных людей. На шум в вестибюль вышел сам Федор Николаевич.
– Добрый день, господа, – вежливо улыбнулся он. – Вы с новостями или с визитом?
Что-то неразборчиво и недружелюбно ворча, делегация медленно отступила к выходу, немного потопталась в дверях и отбыла восвояси.
– Вы бы так больше не делали, Федор Николаевич, – заметил старший из конвоя. – Бог знает, что в головы этим депутатам могло прийти? Начали бы палить из наганов, порешили бы всех.
Бывший государь задумчиво рассматривал грязные следы на ковре. Недавно ему исполнилось сорок девять лет.
Из разговоров охраняющих солдат с командирами вскоре стало понятно – непопулярность государевой семьи была так велика, что даже иностранные родственники в Англии и Франции не боролись за право приютить русских Никитиных. Лишь государыня-мать Ольга Александровна ждала в своем датском замке сына с невесткой и внуками. Но до Копенгагена нужно было еще добраться, а ситуация сложилась так, что без серьезной охраны бывшему самодержцу не рекомендовалось выходить за ограду собственного дворца, во избежание расстрела без суда и следствия. Страсти между Временным правительством и Петроградским Советом рабочих и солдат накалялись. Никитины оказались словно яблоком раздора между двумя органами власти.
В семье все понимали – скоро их вышлют из дворца. Софья Александровна мечтала, чтоб это была крымская Ливадия, откуда при удобном случае возможно эвакуироваться морем. Разумная Вера надежд mama не разделяла.
Она вообще уже не надеялась на лучшее, потому не удивилась, когда представители правительства, в сопровождении вооруженных матросов, объявили о решении сослать бывшего государя и его семью в Сибирь – туда, куда российские “тираны” отправляли несогласных и преступников. Федор Николаевич спокойно принял новость. Поблагодарил правительство за предоставленные для сборов несколько дней, а также за разрешение взять с собой верных людей, которые захотят разделить с семьей тяготы ссылки.
После того, как за представителями власти закрылись двери, Софья Александровна широко перекрестилась.
– В Тобольск поедем, – выговорила она и неожиданно улыбнулась. – На родину нашего Друга. Хороший это знак. Не иначе, следит за нами с небес святой старец.
Бывшая великая княжна Вера отвернулась, пряча усмешку. На великие знамения от застреленного Еремея Заплатина она не рассчитывала.
По комнатам испуганными птичками метались сестры, перебирали свои вещи. Две служанки застыли у раскрытых чемоданов, наблюдая за хаотичными движениями девушек.
– Что нам брать с собой? – прошептала Люба, растерянно протягивала руки к старшей. – Шубку? Книги? Мы ведь уже не вернемся… обратно?
Вера сглотнула горький комок и внезапно разозлилась на свое бездействие и апатию. Младшие привыкли к решительной и своенравной сестре, которая всегда имела свое мнение и могла противостоять любым невзгодам. События последнего времени будто смыли с нее характер, как хитрый состав стирает с фальшивых украшений позолоту. Вера встряхнула короткими волосами – она не была фальшивкой.
– Собираемся, как для дальнего путешествия. Помните, как papa рассказывал нам о своей поездке по всей России, будучи цесаревичем? У нас сейчас та же возможность. Прокатимся до Сибири, надышимся вольным воздухом… – она сладко потянулась, вдруг представив себе такую вероятность.
Люба и Надежда переглянулись и улыбнулись, принимая новую игру. Сразу стало понятно, какие вещи пригодились бы им в дальнем путешествии, а что только отягощало чемоданы. Вера тут же сама активно взялась за неотложные дела.
Напоследок дворец был отмыт до блеска, сад расчищен, словно хозяева с добрыми помыслами оставляли свой дом будущим владельцам. Софья Александровна мелко перекрестила здание, в котором прожила столько счастливых лет. В двух автомобилях, ранним июньским утром, сопровождаемые конным конвоем, семья отправилась на вокзал.
Отъезд был похож на бегство. Федор Николаевич тревожно всматривался сквозь плотный строй лошадей и шинелей. Он догадывался, что Петроградский Совет настаивал на показательном суде и казни государевой семьи. Прибывший для сопровождения комиссар намекнул, что спешно собранная Чрезвычайная Комиссия временного правительства на первый раз доказала невиновность деятельности бывшего самодержца и его супруги во время войны, и это дало время для быстрого отправления Никитиных из столицы, подальше от ярости новых лидеров и вооруженной толпы. В который раз за последнее время в семье молча вспомнили Французскую революцию.
Их поезд отправлялся под флагами Красного креста, с плотно занавешенными окнами проходя большие населенные пункты. Лишь по названиям станций семья могла предполагать направление. Два состава с вооруженными гвардейцами – охраной. Сорок пять человек верных слуг, несколько фрейлин mama, доктор и учитель Иоанна. Начальником – комиссар Временного Правительства, обязанный доставить семью до места.
Вера словно глотнула ветра свободы. Она жадно смотрела в окна на среднерусские пейзажи – леса, луга, реки, дальние деревеньки и храмы. Оживленно болтала с сопровождающими слугами и даже командирами конвоя, вызывая неодобрительные взгляды mama. Подбадривала и заставляла смеяться сестер. Внезапно ей стало весело жить. Словно свеча перед тем, как сгореть, вдруг ослепительно вспыхивает ярким пламенем, так и ее жизнь вдруг расцветилась красками. Радость Веры была упоительной и даже нервной, она глубоко дышала насыщенным летним воздухом и смеялась вопреки всему. Она ничего не желала ни от настоящего, ни от будущего, ведь ее истинное счастье осталось в прошлом, в несбывшихся мечтах. Лишь рара, кажется, понимал старшую дочь, иногда крепко прижимал к груди, молча целовал в висок, и тогда пронзительная тоска заполняла сердце. Но вместо того, чтобы жалко заплакать и завыть от бессилия, Вера гордо поднимала голову с модной стрижкой и весело скалилась.
– Какое у нас путешествие удачное, не так ли, рара?
На маленьких станциях состав останавливался по техническим нуждам. Солдаты курили, разбредались по перелеску или валились на лугу, прямо в скошенную щеткой траву.
Софья Александровна чинно усаживалась под белым зонтиком в тени ближайших деревьев, в окружении фрейлин и дочерей.
– Не могу больше, – отряхивая подол летнего платья, решительно выговорила, наконец, Вера. – Я засиделась в вагоне и в девках! От запаха железной дороги уже тошнит. Пойду с рара в лес прогуляюсь, хоть отвлекусь немного!
– Что это за дерзости?! – сдвинула брови mama, однако, Вера подбежала к отцу, прося разрешения сопровождать. Было видно, как Федор Николаевич улыбнулся и кивнул головой.
– Мы тоже, мы тоже! – подскочили со своих мест Надя и Люба.
Софья Александровна не успела отдать им решительного приказа остаться, дочери уже увлекали отца в лес.
– Никакого воспитания в такой обстановке, – вздохнула mama, обращаясь к верным фрейлинам.
Довольные барышни носились по перелеску, ломая сухие ветки под ногами и пугая ящерок. Нашли заросли дикой малины и щавеля, пенек с опятами и семейку лисичек, и вернулись к составу уставшие, исцарапанные колючими ветками малинника, но с трофеями. Вечером семья ужинала жареной картошкой с грибами и пила чай со свежим малиновым конфитюром. Никогда еще еда не казалась им такой вкусной.
Между гвардейцами и прислугой бывшего государя постепенно налаживались отношения. Учитель Иоанна был чудесным рассказчиком, и солдаты собирались около него, слушая уроки на природе в духе Руссо, словно прилежные гимназисты. Несколько солдат из охраны принялись ухаживать за миловидными комнатными девушками бывших царевен – Таней и Аней. Их взаимные робкие заигрывания чрезвычайно интересовали сестер. Некоторые особенно смелые гвардейцы пытались делать комплименты и «барышням». Надежда как-то подслушала диалог между командиром и одним из своих незадачливых «поклонников» и потом вечером пересказывала сестрам.
– Уж очень мамаша у них строга, – сокрушался солдат. – Никакой воли не дает.
– А и правильно, – отзывался командир. – Твоя мамаша тоже, небось, своих дочерей блюдёт!
Вера и Любочка покатывались со смеху в своих постелях. С тех пор строгие взгляды и замечания mama сестры называли «мамаша нас блюдёт» и чрезвычайно веселились по этому поводу.
Вдалеке показался силуэт величественных Уральских гор. Миновали Урал ночью, Екатеринбург проехали с занавешенными окнами. Весь день двигались без остановок. По молчанию и серьезным лицам конвоиров и комиссара, Вера поняла – скоро конец их пути.
Рано утром поезд остановился в Тюмени, рядом с пристанью, где семью бывшего государя ждал пароход с символическим названием «Русь». В обстановке строгой секретности, в плотном кольце охраны, «господин полковник», как теперь обозначался Федор Николаевич, с супругой и детьми, взошел на борт. Уже оттуда Вера с сестрами и братом наблюдали, как грузили их основной багаж на соседний пароход, как медленно распределялись люди. На «Руси» и сопровождающем «Кормильце» арестованные Никитины со слугами и конвоирами отправились по реке Тура, потом вошли в Тобол. Река стала шире, берега выше. Ранним утром показались белые купола церкви и темные крыши деревенских изб – пароход шел мимо села Рождественское, где родился и жил до своих странствий Еремей Заплатин. Глазами, полными слез, Софья Александровна смотрела вдаль, шепча благодарственную молитву. Близость к памятному месту показалось бывшей государыне добрым знаком.
Скоро причалили в Тобольске. На пристани собралось много народу, но люди вели себя прилично и тихо, лишь с любопытством рассматривали охраняемых многочисленными гвардейцами немолодого полковника с Георгиевским серебряным крестом, держащего за руку мальчика лет десяти в солдатской шинели, и дам – одну строгую и в возрасте, в черном модном пальто, и четырех стройных девушек в похожих темно-синих дорожных костюмах. Во всех храмах звучали колокола – был праздник Преображения Господня. Так, под торжественный перезвон, семья бывшего правителя прибыла на место ссылки.
По иронии судьбы поселили самодержца на улице Свободы, в доме губернатора. После царскосельского дворца комнаты показались маленькими, темными и грязными. Едва распаковавшись, все приехавшие принялись за уборку. Первый этаж был отведен прислуге, второй – семье. Дом окружал высокий забор, недавно еще надстроенный, чтобы наверняка исключить побег. Имелся небольшой дворик с тенью от разлапистых кленов и запущенный огород. Жить было можно.
Софья Александровна изо всех сил поддерживала светский тон – требовала переодеваться к столу и соблюдать субординацию, старательно прописывала простое меню на карточках с гербами своим острым строгим почерком. Вере казалось это нелепым, но она понимала mama, которая была так резко оторвана от привычной жизни. Сами сестры называли друг дружку «мещанками», вскоре начали понимать местный говор и смело вступали в перепалку с конвоем из-за мелких надобностей. Надежда даже стала отличать командира одной смены, бывшего студента Московского университета, обаятельного русоволосого молодого человека лет двадцати пяти. Смешливая Любочка дразнила старшую «невестой», но сестры дружно прикрывали запрещенные диалоги между Надин и охранником-ухажером от mama и бдительного учителя-швейцарца. У служанок царевен в разгаре были романы с солдатами, начавшиеся еще по дороге, и барышни с интересом следили за перипетиями развивающихся отношений, иногда снабжали девушек мелкими дамскими хитростями из своих запасов.
Пока позволяла погода семья пила чай на обширном балконе второго этажа, всегда привлекая к себе немалое количество зевак. Но в Тобольске зима наступила рано, и уже в октябре выпал первый снег. Время пребывания на свежем воздухе было ограничено. Долгие темные вечера «господин полковник» с супругой и детьми проводил в душных гостиных за чтением и осторожным обсуждением событий. Хоть и с опозданием, к ним пришли известия из Петрограда – в конце октября в столице случился военный переворот с участием матросов и армии. Временное правительство пало, власть перешла Советам. Председатель Нерецкий бежал за границу, многие депутаты оказались в тюрьме. Новости чрезвычайно взволновали и расстроили Федора Николаевича.
– Не удержали, пошли по французскому пути, – отчаянно говорил он супруге. – Теперь начнется гражданская война. А новое правительство будет стрелять и вешать тех, кого только что свергли. История повторяется…
Он косился на дочерей и сына и отводил глаза, не вспоминая о самом главном – о судьбе французского короля и его семьи, но Вера хорошо знала историю. Впрочем, отчего-то перспектива скорой гибели ее не пугала. Возможно, она просто не представляла себе такого развития событий. Она отчаялась и устала. Она безумно тосковала по Павлу. Вера видела его почти каждую ночь, в душных и томительных сновидениях. Каждый раз ей снился новый вариант, где она то сбегала с ним заграницу, игнорируя запреты родителей, то ссорилась еще в детстве, или отговаривала от страшного шага той декабрьской ночью и, наконец – гибла с ним в пожаре. Каждое новое видение сводило ее с ума, доводило до бессильной ярости невозможностью наяву сказать все те слова, посмотреть в любимые глаза. Осталась только память. И мучительные сны.
Как назло, семья так и жила по давно заведенному порядку – вечерами рара читал, остальные слушали. Вера не понимала ни слова из новой пьесы, погружаясь в воспоминания…
Тихий зимний вечер. Семья уже отужинала и собралась в гостиной перед камином. Государь читал вслух рассказ Чехова. Вдруг – шум, звуки шутливой потасовки, и в уютную комнату ворвались великие князья Павел и Сергей.
– А мы к вам на огонек! Не прогоните? – расшаркались молодые люди.
Федор Николаевич приглашающе махнул рукой.
– У вас литературный вечер, – догадался Павел, аккуратно завладел книгой. – Вы, наверное, устали читать, дядя? Позвольте помочь. Серж, ты за даму!
Подсевший рядом великий князь Сергей возмутился было, почему это он за «даму», но посмотрел в хитрое лицо кузена и кивнул.
Павел начал с выражением читать только начатый государем рассказ «Душечка», причем его молодой голос вдруг зазвучал скрипуче и назидательно, как у старого учителя математики, безуспешно и нудно обучающих великих княжон. Сестры насторожились, пристально вглядываясь в серьезное лицо Павла. Они почувствовали подвох, только еще не поняли, было ли это розыгрышем. Однако ж, когда пришла очередь вступать Сергею, тот прочел свою дамскую роль, мастерски копируя интонации фрейлины Маруси, мирно задремавшей подле государыни с недовязанной митенкой в ослабевших пальцах. Барышни завозились на местах и захихикали, изо всех сил стараясь не рассмеяться перед mama. Федор Николаевич надувал щеки и отворачивался к окну. Но тут по книге начался диалог между героями, который Сергей вел голосом Маруси, а Павел, неожиданно – басом Федора Федоровича, командующего армией. Государь громко расхохотался. За ним, повизгивая, засмеялись царевны. Софье Александровна подняла голову от вышивания, обвела строгим взглядом веселящуюся компанию.
– Я упустила какой-то смешной момент? – искренне удивилась она.
Федор Николаевич смахнул с глаз невольные слезы.
– Вот негодники, – он отобрал у Павла книгу. – Идите себе, от греха подальше.
Великий князь подошел к Софье Александровне, с уважением приложился к руке с гобеленовой иглой в тонких пальцах.
– Вы, ma tante, настоящий полководец. Сохраняете хладнокровие в любой ситуации.
– Спокойной ночи, кузины! – пропел тем временем Сергей, расцеловывая сестер во влажные от смеха щеки.
– Приятных вам снов! – добавил Павел, повторяя выходку кузена.
Любочка с удовольствием подставила брату розовые щечки. Надин уткнулась в свою вышивку. Вера ощутила знакомый запах от темных волос, головокружительный аромат табака и еще чего-то волнующего, горько-сладкого, что всегда чувствовала именно от Павла. Мягкие губы легко коснулись ее щеки, потом другой. Павел хитро покосился на государыню, что-то громко обсуждающую с Федором Николаевичем, и вдруг быстро чмокнул Веру прямо в середину губ.
– Сладких снов, кузина, – прошептал он, лукаво улыбнувшись.
Глухой голос рара вырвал из того времени в действительность – шло бурное обсуждение прочитанной части.
– От новых нравов у меня кружится голова, – жаловалась mama. – Это Бог знает что!
– У господина Чехова есть пьеса «Вишневый сад», – выговорила Надежда. – Помещица была вынуждена продать свое родовое имение с большим садом. И в конце некто из «новых людей», сын ее лакея, купил все за бесценок и вырубил сад…
– Очень актуальная пьеса, – морщась, заметила Софья Александровна. – Эти… большевики, наверное, в восторге!
– Вовсе не обязательно, дорогая, – задумчиво отозвался рара. – Они ведь не скупают имения, а жгут их или просто отбирают.
Вера не слышала дальнейшего развития диалога, зацепившись за выражение «Вишневый сад».
Солнечный счастливый май, белые кружева вишневых лепестков. Фруктовый сад в Царском Селе. Вера сидела на изящной скамеечке под цветущим деревом. Рядом лежала забытая книга. Павел отвлеченно рассказывал о планах на лето, скользя по лицу Веры быстрым взглядом, словно гладил мягкой пушистой кисточкой. Потом тряхнул толстую ветку над головой. Их сразу осыпало белыми лепестками, как новобрачных. Вера вздрогнула и подняла голову. Сердце забилось часто-часто.
– Я вас люблю, Павел.
Великий князь сел на скамейку, совсем близко, касаясь ее батистового плеча гимнастеркой. Густо-карие глаза вдруг вспыхнули шальными искрами. Чувственные губы улыбнулись.
– Вы выйдете за меня замуж, Вера?
– Тогда вы не сможете называть меня сестрой.
– Я буду называть вас женой.
– С благословения mama и papa.
– Я уверен, они будут рады.
Да, она тоже была уверена, что родители одобрят их союз, ведь иначе они бы не позволили своей дочери и Павлу так сблизиться за прошедший год. Как же много головокружительных желаний переполняли тогда ее разум и душу!
Лежа без сна в общей с сестрами спальне, Вера внимательно изучала тени от деревьев в квадрате окна. Когда она впервые сказала себе, что влюблена? Может быть, еще в детстве, когда близко подружилась с Ташей и Павлом. Но она точно помнила свои первые взрослые ощущения от близости темноволосого кузена.
Наверное, была середина осени. Павел внезапно вернулся из европейской поездки и принес с собой охапку красных и рыжих листьев. Любочка заглянула в спальню, где Вера пыталась вникнуть в проблемы книжных глупых героев.
– Павел приехал!
Вера бросилась вслед за сестрой, опрокинув стул. В вестибюле, смеясь, прыгали Люба и Надежда, а Павел осыпал их яркими листьями, остро пахнущими дождями и корицей. И такая же пряная радость внезапно охватила Веру, горячо пронеслась по венам, вспыхнула в сердце. Она разом ощутила все запахи осени, распространяющиеся от шинели Павла и листвы. Заметила тонкие кружева изящного передника младшей сестренки и ее пепельные кудри. Изящные руки Надежды со смешными цветными браслетиками – на счастье. Вера подошла поближе, ошарашенная и очарованная, осторожно втягивая воздух ртом и носом, вбирая все больше впечатлений. Царевна вдруг только сейчас осознала, как Павел высок и строен, как красиво его выразительное лицо, как темны и густы волосы. Кузен стал мужчиной. От этой мысли моментально стало жарко.
Великий князь перевел на нее взгляд. Медово-тягучий, темно-прозрачный взрослый взгляд. Оценивающий, ласкающий, от которого вдруг сладко заныло внизу живота. Кончики грудей напряглись, в них словно легонько закололись маленькие иголочки. Павел улыбнулся, и Вера впервые засмотрелась на его губы – крупные, идеально очерченные, упругие, невозможно… манящие.
– Вера? – его изменившийся – о Боже, когда у него так изменился голос?! – с бархатными интонациями, будто окутал ее теплой персидской шалью. Павел поднял брови, насмешливо наблюдая за краснеющей кузиной.
– Я, кажется… соскучилась, – заставила себя очнуться от колдовского морока Вера.
– Кажется? – Великий князь засмеялся. – Я мчался к вам, проигнорировал, между прочим, французскую премьеру, а вы «кажется, соскучились»? Ну, признайтесь, милая кузина, вам было смертельно скучно без меня!
Он наклонился над ней и, не таясь, вдохнул запах ее волос. Вера медленно подняла голову, снова увидела, так непозволительно близко, влекущие улыбающиеся губы.
– Мне было смертельно… без вас, – тихо призналась Вера.
Прохладные пальцы Павла быстро скользнули по ее лицу, ласково огладили скулы. Прикоснулись к губам. От пальцев пахло жухлой листвой и табаком.
– Павлик? – раздался из гостиной голос mama.
Великий князь подкинул оставшиеся листья над головой. Яркие кленовые звезды запутались в волосах Веры.
========== Часть 6. Накануне ==========
Дорога была долгой и скучной. Иммануил наблюдал за зимним пейзажем, пока от ослепительной белизны не начинали слезиться глаза. Общаться с уткнувшимся в толстый «Новый путь» камердинером не хотелось. Воспользовавшись рано наступившими сумерками, Иммануил решил лечь спать – так дорога наверняка окажется короче. Только вот со сном князю не повезло – раз за разом в памяти прокручивались недавние события, и снова Еремей Заплатин тянул к Иммануилу длинные руки и подминал под себя, опасно сверкая глазами. Молодой человек слышал звуки выстрелов сквозь метель, ощущал запах пороха и крови. С криком просыпался, подскакивал на узкой постели, а потом медленно успокаивался, глядя на черные деревья за окном и поля, залитые белым лунным светом. Иммануил не желал больше спать, но ритмичный перестук колес убаюкивал, глаза закрывались. И снова проступали очертания знакомой комнаты, и ненавистный мужик приближался, скаля зубы…
К месту ссылки под Воронежем – родовому имению в селе с красочным названием Банниково, Иммануил подъехал в ранних зимних сумерках. Бахетовы иногда останавливались там по пути в Крым или обратно, так что усадьба и сад не выглядели запущенными. Молодой князь сразу узнал желтое двухэтажное здание, выстроенное в традициях русского классицизма. Управляющий поместьем получил телеграмму о приезде хозяина за несколько дней, дорожки до подъезда были расчищены от снега, а дом ждал, сухой и протопленный. Иммануил похвалил управляющего за расторопность, хотя из-за спешки в отдаленных комнатах с мебели не успели снять чехлы, да и многие картины хранились в особом помещении с постоянно поддерживаемой температурой, заботливо упакованные в мягкие ткани. Убранством занималась сама матушка Варвара Георгиевна, потому мебель, цвета и стиль были подобраны со вкусом и изяществом, свойственным княгине. Иммануил прошелся по первому этажу, вбежал по широкой мраморной лестнице на второй, вспоминая обстановку, напился горячего чаю и, ощутив себя, наконец, дома, отправился спать. За плотно закрытыми дверями слышались шаги и звуки переносимого багажа, тихий говор прислуги. Иммануил улыбнулся, закрывая глаза.
