Текст книги "Счастливчик (СИ)"
Автор книги: Mary Lekonz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Польщенный Иммануил не заставил себя упрашивать. К тому же, он желал блеснуть своим талантом перед неким темноглазым аристократом – для закрепления эффекта от прогулки в рощице.
С того дня Иммануила часто видели с великим князем Павлом. Они по-прежнему принимали активное участие в великосветских развлечениях, как молодежных, так и общих. Жизнь в Царском Селе никто бы не осмелился назвать скучной. Тем летом надолго установилась солнечная погода, лишь изредка набегали теплые дождички, разукрашивающие небо разноцветными радугами. Прогулки и спектакли на открытом воздухе устраивались ежедневно. Так же шумно и весело отмечались церковные праздники, которые аристократы проводили по-крестьянски, среди ярко одетого народа, с хороводами и деревенскими песнями.
Иммануил и Павел полюбили конные прогулки вдвоем, когда они отпускали поводья, позволяя коням выбирать направление, а сами разговаривали, смеялись, спорили и сплетали воспоминания, привязывая события из жизни одного к происходящему у другого. У юношей оказалось много общего: Павел рос под бережной опекой любящих тетки и дяди, получил хорошее воспитание и образование, но страдал от нехватки материнской ласки и внимания отца. В детстве ему многое было позволено и от этого в мальчике развились гордыня и эгоизм, которые лишь усилились с возрастом – от отличной учебы и удач в изучении военного дела, от успехов в спорте, верного музыкального слуха и понимания мира искусства и литературы. В отличие от нетерпеливого Иммануила, великий князь любил учиться и добиваться результатов именно на сложном для него поприще, находя удовольствие в преодолении самого себя. И если для младшего Бахетова казалось важным произвести на окружающих впечатление, удивить, очаровать и заворожить, то Павел желал, чтобы его – любили.
Юноши общались, почти не позволяя себе большего, лишь иногда пожимали друг другу руки, при прощании касались губами щек и смущались от этого. Но взгляды их говорили громче невысказанных слов.
Иммануил искренне наслаждался ситуацией с Павлом, не гнал события, предпочитая томительно-медленное развитие отношений. Он уже понял, насколько сам увлекся этим благородным юношей, его противоречивым нравом – то скептически-холодным в логических умозаключениях, то порывистым и жарким в спорах. Разницы в летах Иммануил не ощущал – Павел был блестяще образован, начитан, эрудирован. К тому же, он оказался сведущ в сферах, которыми Иммануил не интересовался, и это придавало юному великому князю уверенности в себе. А спорщики они были оба на славу. Иногда останавливали коней посреди намеченного маршрута, и разгорячась, кричали друг на друга, в то время как жеребцы спокойно прядали ушами, терпеливо пережидая ссору. Впрочем, их седоки быстро остывали и мирно продолжали прогулку, смеясь вспыхнувшему конфликту.
Между юношами наладилась бы прекрасная дружба, если б не томительное желание близости, терзающее обоих. Иммануил чувствовал, как приятель восхищен им – Павел так часто останавливал жадные взгляды на губах и глазах, что иногда лишь какие-то секунды отделяли их от совсем не дружеских порывов. Но Павел был совсем неопытен в области отношений между мужчинами и ждал, вопреки своей решимости, первых шагов от более взрослого друга. А Иммануил не торопился. Ему бесконечно импонировала медленная чувственная игра, когда воздух между ними вибрировал от невысказанной страсти, когда простой диалог оборачивался дрожанием губ и блеском глаз, когда короткими ясными ночами Иммануил глушил крики жгучего наслаждения, представляя в прозрачных полуснах друга Павла в самых немыслимых и волнительных положениях.
Лето заканчивалось. Семья Бахетовых вернулась в свое подмосковное имение и с началом осени собиралась в Крым. Стояли тихие сухие деньки, словно природа решила порадоваться перед первыми затяжными дождями. К Иммануилу в гости, сдерживая обещание, приехал великий князь Павел. Осенью он планировал участвовать в военных учениях одного из полков дяди, отца Кирилла и Сергея. Скорая разлука придавала отношениям юношей тихую грусть и страстность. Слова стали сердечнее, пожатия – продолжительнее, а взгляды – откровеннее.
Солнце склонялось к западу, когда Иммануил предложил приятелю прогуляться по вечерней росе. Они пустили коней шагом по скошенному полю, а сами увлеклись размышлениями на модные нынче мистические темы. Закономерно начавшийся спор прервал мелкий дождичек из набежавшей вдруг небольшой тучки. Завидев у края поля большой навес, молодые люди направили лошадей к постройке. Деревянный сенной сарай попался на пути очень кстати. Дождик расходился, а мокнуть ни юношам, ни коням совсем не хотелось.
Привязав жеребцов под навесом около небольшого стожка, друзья поднялись по деревянной лестнице наверх, в сухое и теплое, заполненное сеном помещение. Желание рухнуть в копну было настолько сильным, что молодые люди не стали ему противиться. Запах душистой высохшей травы с тонким ароматом повядших цветов мгновенно наполнил юные головы волнующим туманом. Иммануил повернулся к Павлу, предугадав его движение навстречу. Столкнувшись, они судорожно вцепились в рукава. Порыв Иммануила был сильнее, потому он повалился сверху на Павла. Юноши замерли. Впервые они соприкоснулись телами, внезапно ощутили тепло друг друга. Иммануил почувствовал на своей щеке горячее дыхание, прикрыл глаза и интуитивно нашел чужие губы. Поцелуй длился вечность – неторопливый, сладкий и тягучий, как темный мед, вначале – изучающий движения желанных губ, и все смелее, уже соприкасаясь языками, проникая и наслаждаясь вседозволенностью. Павел не подчинял, послушно следовал за Иммануилом. Это осознание покорности пронзало молодого князя ярким наслаждением. Возбуждение налилось внизу живота, и Иммануил нетерпеливо толкнулся бедрами, тут же ощутив ответ. Павел был также напряжен, с готовностью прижался твердым пахом, не разрывая поцелуй, вдруг обхватил руками шею друга, притягивая ближе. Иммануил не сразу оценил свои действия и лишь ощутив ритм понял, что сладострастно потирался бедрами о пах Павла. Великий князь прикусывал напухшие губы, но тихие стоны все равно срывались, его глаза были полны неги и яростного вожделения, и пальцы до боли вцепились в плечи Иммануила. И напряжение становилось уже невыносимым, готовый вот-вот излиться орган натягивал дорогую ткань узких брюк. Иммануил застонал, сдаваясь, дернул серебряную пряжку ремня, стянул свои брюки и белье на бедра. Затем таким же образом расправился с обмундированием Павла, пробрался руками под белый лен форменной гимнастерки, ощущая под пальцами теплую кожу, мускулистый поджарый живот и узкую дорожку коротких волос вниз, к средоточию возбуждения. Павел зажмурился, запрокинул голову, выгнувшись в пояснице, навстречу руке, которая вдруг ловко обхватила его напряженный, влажный от выделяемой вязкой жидкости орган, и заскользила вверх-вниз, легко придавливая венки ствола, почти тут же вызывая кульминацию восторга, когда из глаз брызнули слезы, а горло перехватило в безмолвном крике удовольствия. Иммануил завороженно смотрел, как из покрасневшего органа брызгало семя и ощущал руки Павла на своих бедрах, и все быстрее двигал ладонью по своему члену, достигая собственного пика наслаждения. На мгновение мир подернулся радужной дымкой, острый восторг с запахом горького меда закружил в шальном вихре.
Павел медленно раскрыл темно-карие глаза. Молча наблюдал, как Иммануил вытирал его живот своим белым щегольским платком с виртуозно вышитой монограммой. Вычурно не торопясь, с кошачьей грацией, Иммануил удобно расположился рядом с великим князем, подперев голову рукой. Он быстро пришел в себя и казался совершенно спокойным. Павлу было сложнее, в его душе явно боролись противоречивые эмоции и мысли. Иммануил не ждал сейчас каких-либо слов и признаний. Ему было хорошо. Возбуждение Павла было таким настоящим, а близость столь восхитительна, что Иммануил с радостью и впервые дарил наслаждение, не спеша получить удовольствие сам. Подумав об этом странном факте, молодой князь тепло улыбнулся и заметил взгляд Павла. Великий князь внезапно перевернул тонкого юношу под себя, навалился сверху жарким расслабленным телом. Быстро и хаотично коснулся прекрасного лица поцелуями.
– Ты похож на ангела, Мануэль, – наконец выговорил, отдышавшись. – Такая утонченная красота. Отстраненный взгляд. Глаза… как холодное осеннее утро. Губы будто не знают поцелуев. А на самом деле – страстный и порочный. Ты заколдовал меня. Обворожил. Я уже давно мечтаю о тебе. Но сейчас… Я твой.
Иммануил улыбнулся этому «ты» и неожиданному пылкому признанию.
– Падший ангел наслаждался вместе с тобой, дон Паоло.
На следующий день Павел и Иммануил распрощались до осени, до первых встреч в столице. Великий князь отправился на военные сборы, а Иммануэль отправился с родителями в Крым.
Казалось, все было, как в прежних поездках – шумные гости, соседство семьи государя, купания, прекрасная погода и море. Но среди дивной природы и приятного общества Иммануил вдруг смертельно заскучал по Павлу, по его смеху и спорам, по его откровенным взглядам, по движениям чувственных губ, по медово-горьковатому запаху тела. В этом году повзрослевшему Иммануилу вдруг доверили общение со старшими дочерьми государя. Вообще, компания собралась удачная – не хуже, чем в Царском, но это лишь подчеркнуло отсутствие того, кого жаждали душа и тело.
Осенью на дуэли был убит брат Борис, и дом Бахетовых погрузился в глубокий годовой траур. Иммануил перестал показываться в театрах и на прогулках, занятый выпускным годом в гимназии и уходом за обезумевшей от горя матерью. Теперь в их тихом доме стала часто бывать великая княгиня Елена Александровна. Сама пережившая страшную гибель пусть не любимого, но близкого человека, прежде дружная с Варварой Георгиевной, высокородная дама поддерживала и помогала несчастной княгине прийти в себя. С Иммануилом также велись долгие задушевные беседы, и молодой князь каждый раз искренне поражался глубине ума, здравости рассуждений и бесконечному милосердию этой очаровательной женщины. Разрешением многих сомнений Иммануил был обязан именно Елене Александровне. Иногда вместе с тетей князей Бахетовых навещали Павел с Натальей, которые искренне сочувствовали семье, перенесшей трагедию. Они сами были друг у друга единственными по-настоящему родными людьми, и гибель одного из них была бы для другого невосполнимой потерей. Натали, несмотря на свою молодость, развлекала матушку рассказами о новых книгах или спектаклях. Павел больше отмалчивался, обжигал Иммануила карими взглядами, но за все время не сказал ничего существенного.
Прошла зима и весна, в начале которой Иммануилу исполнилось девятнадцать. Лето промелькнуло душным воспоминанием. Значительным событием стало лишь окончание Иммануилом гимназического курса. Теперь он официально становился взрослым человеком. К немалой радости Иммануила, матушка начала потихоньку поправляться, интересоваться текущими делами и новостями. Выходила на прогулку по саду и парку. Приняла первых посетителей и продержалась с ними визитное время. И в конце лета семья Бахетовых отправилась в Крым.
На полуострове Бахетовы чаще всего останавливались в Кореизе, в серокаменном, грубой кладки, оригинальном дворце, охраняемом целым прайдом мраморных львов в зарослях самшитов и олеандров. Иммануилу дворец не очень нравился, казался диким и неизящным, но он находился на самом побережье, над морем, откуда открывался прекрасный вид. Неподалеку располагались имения великих князей и самого государя.
В первый же день во дворец пожаловал великий князь Павел – загорелый, возмужавший, с подозрительным блеском в темных глазах. Иммануил мгновенно сбросил с себя отстраненность последних месяцев, внезапно почувствовал, как сладкая истома разлилась по телу. Павел открыто улыбнулся, показав ровные белоснежные зубы.
– Не угодно ли спуститься к морю, дон Мануэль? – напоминая сразу обо всем, осведомился великий князь.
– О да, – выдохнул Иммануил.
Павел запросто и даже как-то своевольно завладел тонкой рукой князя и потянул его вниз, по каменистой ухоженной дорожке, вдоль цветущих кустов и пальм. На полпути, не дойдя до дикого пляжа, юноши остановились, и Иммануил ощутил на своих губах жаркие губы Павла. Молодой человек, будто наверстывая упущенное, страстно целовал и смело забирался руками под белую рубашку. Иммануил быстро одурел от такого напора. Тело тут же вспомнило, как долго обходилось без ласки, откликнулось, затвердело в паху. Павел подтолкнул одурманенного вожделением юношу к какой-то отвесной скале, прижался бедрами к чужим бедрам. Они не продержались долго, почти одновременно простонали на пике удовольствия, не прерывая поцелуя. Так и сползли на теплую землю в объятиях друг друга – обессиленные, ошарашенные порывом собственной страсти. Иммануил пристально рассматривал друга: еще более высокий, сильный, изящный, темные растрепанные волосы и карие глаза с сумасшедшинкой, прямой нос, уверенная улыбка и смело очерченные крупные губы. Определенно, этот восемнадцатилетний молодой человек был рожден, чтобы покорять сердца. Павел осторожно погладил ладонями лицо Иммануила, пристально вгляделся в кажущиеся бесстрастными серые глаза. Князь зажмурился, чуть заметно дрогнул покрасневшими губами. Это послужило сигналом. Они снова сумасшедшее целовались, до головокружения и дрожи по чувствительной коже.
К вечеру во дворец пожаловал еще один гость, знаменитый князь Рукавицын, с целым коробом превосходного шампанского со своего завода. Иммануил и Павел прибежали к гостю в числе первых, завладели бутылками, сколько смогли унести в руках и поволокли добытое в гостевой домик, где остановился Павел. Князь моментально споил всех слуг и домочадцев. Матушка Варвара Георгиевна, завидев внушительную фигуру князя, с причитаниями спряталась в своих комнатах и не выходила, пока Рукавицын не напился пьяным и не свалился на огромный, единственный по его росту, диван в большой гостиной.
Иммануил с Павлом быстренько распили первую бутылку превосходного игристого, повеселели, разоткровенничались, признались друг другу в том, что страшно соскучились, обнялись и, прихватив с собой еще пару бутылок, снова отправились по ступеням вниз к морю, где была устроена купальня.
Они были одни на диком пляже. Вся челядь дворца отдыхала в пьяном угаре в прохладных помещениях. Никого чужих на территорию не пускали. Благородное вино раскрепостило разум, выпустило на волю все тайные желания. Молодые люди не поняли, как остались без одежды в теплых волнах мелководья. Поначалу они смеялись и плескались, робко поглядывая друг на друга. Но вскоре осмелели, приблизились, протянули руки… Тонкие юношеские фигуры казались совершенными, а кожа – необыкновенно гладкой. Оказалось, что это так невозможно приятно – когда обнаженного тела касаются любопытные руки и пальцы. Оказалось, это удивительно сладко – смотреть при этом в глаза напротив, подернутые туманом наслаждения. И если стонать и кричать, не сдерживая себя – как многократно увеличивалось удовольствие! Они ласкали друг друга, ощупывая в самых укромных местах, краснея и одновременно посмеиваясь, целуясь мокрыми и горько-солеными от морских брызг губами. Наверное, это не пришло бы им в головы в первый же день встречи, будь они трезвы… И они были готовы на дальнейшие эксперименты, но не выдержав, повалились на песчаное дно, изливаясь семенем в древнее море. А потом, слегка придя в себя, натягивали на мокрые тела нагретую солнцем и песком одежду, робко улыбаясь, оглядываясь наверх, на возвышающийся среди зарослей дворец.
Лежа ночью в своей постели, Иммануил обдумывал, как бы ему проникнуть в домик великого князя. Это было опасно – матушка не спала ночами, могла сидеть с рукоделием в любой комнате или прогуливаться по парку и ненароком заметить крадущегося на подозрительное свидание сына. Тогда бы дружбу с Павлом ему запретили, дабы не скандализировать юношу царского рода.
Поутру в оживший дворец потянулись гости. Едва спровадив похмельного князя Рукавицына, матушка принимала соседей, в том числе – с радостью – великую княгиню Елену Александровну, которая окинула племянника и старательно изображавшего святую невинность Иммануила подозрительным взглядом кротких серых глаз. Ее визит закончился тем, что она зазвала младшего Бахетова вместе с Павлом в Ливадию, в резиденцию государя, где расположилось на отдыхе все великокняжеское семейство Никитиных. Юноши дали клятвенное обещание прибыть, а пока сбежали с появившимся князем Бахетовым-старшим на конную прогулку в горы, на смешных татарских низкорослых лошадках. Для храбрости взяли с собой остатки рукавицынского шампанского. Бог ведает, как после этого они вернулись домой целыми и невредимыми. Князь Бахетов рассказывал небылицы про приключения на вершинах, но Иммануил верить отказывался. Да и помнил из той прогулки лишь горячие поцелуи, украдкой даримые Павлом.
В Ливадии было шумно и весело. Огромный дворец в итальянском стиле, с большими светлыми залами, вмещал всех желающих. Молодежь веселилась, как могла. Но именно сейчас Иммануил желал бы уединения со своим вновь обретенным другом. Как нарочно, Павлу уделялось преувеличенно много внимания – приближалась дата его восемнадцатилетия, которую было решено отметить с царским размахом.
Первая неделя сентября ознаменовалась громким праздником. Иммануил ждал этого дня с предвкушением задуманного сюрприза, а Павел – с плохо скрываемым раздражением. Поскольку государева семья находилась на отдыхе, то празднование совершеннолетия великого князя было ограничено малым приемом, катанием на яхте и потрясающим воображение фейерверком над Черным морем. К моменту, когда в синем небе расцвели пышные разноцветные цветы, молодежная великосветская компания была уже изрядно уставшей. Барышни, восхищающие еще днем свежестью и изяществом, едва дышали в своих тугих парадных туалетах. Кавалеры, бесконтрольно набравшиеся вином, удерживались в вертикальном положение лишь при помощи неподвижных снастей яхты, за которые хватались руками. Взрослые великие князья, во главе с государем, со смехом наблюдали за юными кутилами – видимо, решили позволить молодежи повеселиться и в результате неплохо развлеклись сами. Иммануил, из своих собственных соображений, был абсолютно трезв. К его удивлению, новорожденный почти не прикасался к алкоголю, выпив лишь в начале праздника пару бокалов шампанского.
– Когда-нибудь, когда я буду полностью располагать собой, я перестану обращать внимания на сегодняшнюю дату, – улучив минутку, когда все отвлеклась на стайку любопытствующих дельфинов, шепнул Павел Иммануилу. – Не люблю этот день. И не желаю праздновать с таким пафосом.
Иммануил понимающе кивнул. Праздника с таким размахом он сам себе тоже не пожелал бы.
Вскоре тонко понимающая настроение брата Наталья приблизилась к государыне Софье Александровне. Они пошептались, после чего шумная гульба была потихоньку сведена к минимуму. Освещенная яхта «Штандарт» вернулась к берегу и встала на якорь. Утомленные разряженные барышни почувствовали окончание праздника, как-то все вместе окружили Павла, чтобы поздравить еще раз.
Длинный день закончился далеко за полночь.
Иммануил знал расположение кают и теперь ориентировался совершенно свободно в тускло освещенном коридоре. Сердце гулко колотилось, когда юноша беззвучно преодолел небольшое расстояние до помещения Павла, ведь всегда существовала опасность, что его мог узнать кто-то из слуг или не спящих гостей.
Комната великого князя была освещена лишь круглым плафоном над невысокой дверью. Павел стоял у стола, перебирал какие-то бумаги. Он уже скинул парадный китель и явно собирался ложиться спать.
– Оу… – только и смог выдохнуть великий князь, когда увидел друга.
Иммануил и сам знал, что восточные ткани ему чрезвычайно к лицу, а этот персидский, длинный и просторный шлафрок был его любимым одеянием для спальни. Юноша прошел к расположенной у стены постели, к сожалению, по-солдатски неширокой, своевольно уселся и молча уставился на друга горящими синим пламенем, чуть раскосыми глазами. Словно под гипнозом, Павел положил свои бумаги на стол и медленно приблизился к кровати. С легкой растерянностью наблюдал, как ловкие руки Иммануила избавляли его от белья, расстегивали тонкую нижнюю рубашку. Он остался голым, как в день своего рождения. Впрочем, это и был день его рождения. Павел не успел усмехнуться промелькнувшей кстати мысли, тут же потерял ее во вспышке разноцветных эмоций, потому что Иммануил приподнялся с постели и одним скользящим движением избавился от своего ханского халата, ослепив друга совершенством тонкого тела. Следуя молчаливому приказу светлых глаз, Павел улегся на постель. Иммануил перекинул через его талию длинную ногу, усевшись верхом, как на горячего жеребца. Провел тонкими пальцами от ключиц к темным овалам сосков, вызывая мелкие щекотные мурашки. Павел был совсем не готов к тому, что его друг вдруг захватит мягкими губами чувствительную горошинку соска и неожиданно сильно ущипнет за другой. Тело задрожало от резкой и быстрой, словно укол иголочкой, боли и сразу – от необыкновенно волнительного ощущения горячего языка вокруг затвердевшего соска. Павел обхватил своими руками тонкую шею. Иммануил поднял взгляд, наполненный бесстыдным удовольствием.
– Ты собираешься меня задушить? Или остановить?
– Нет, но… – прошептал сбитый с толку Павел, лишь чтобы как-то отреагировал на происходящее.
Иммануил выпрямил спину и приподнял бедра, показывая великому князю свое возбуждение.
Павел с трудом отвел глаза от великолепного твердого, гладкого органа, почти касающегося впалого живота. Его собственный член заныл от резкого прилива горячей крови. Иммануил подался вперед, оперся ладонями на постель, за плечами Павла и прижал свой воинственно торчащий орган к налившему члену друга. Юноши одновременно простонали. Это было так приятно – до одури и потери контроля над собой. Великий князь привычно придержал Иммануила за бедра. Но у князя были несколько иные планы. Немножко потершись о пах Павла, горячо поцеловав в губы, Иммануил отпрянул и вновь уселся на колени. Скользнул рукой по твердому стволу друга, будто любуясь его готовностью. Пощекотал большим пальцем щелочку, стимулируя большее выделение вязкой жидкости. Павел сжал губы и зажмурился – удовольствие от манипуляций становилось невыносимым. Дальнейшие действия Иммануила заставили его раскрыть глаза и задохнуться от внезапного сердцебиения – порочный красавец приподнялся над ним, обхватил его член у основания и медленно провел им между своих ягодиц, прижимая к раскрывшейся ложбинке.
Иммануил хитро смотрел в ошалевшее от возбуждения лицо друга. Он так желал ощутить внутри себя этот твердый орган! Юноша не зря тщательно подготовил себя, логично предположив, что на месте у него не хватит терпения. Иммануил широко развел колени и осторожно направил в себя напряженный покрасневший член. Несдержанно застонал сквозь зубы – проникновение, даже с маслом и предварительным массажем, оказалось болезненным. Слишком давно он этого не делал. Тело, впрочем, вспомнило опыт – мышцы, на мгновение сильно сжавшись, попытались расслабиться, впустить внутрь крупную, скользкую от натуральной смазки головку. Иммануил поморгал повлажневшими от непрошенных слез ресницами – было больно, особенно на входе, и вдруг – обжигающе приятно, когда медленно вторгающийся в узкое нутро орган уперся в выпуклость на гладкой стенке. Юноша вздрогнул всем телом, непроизвольно дергая бедрами, стремясь повторить острое удовольствие.
Иммануил уже признался себе, что ему бесконечно нравились запретные для мужчины ощущения движения внутри. Сладострастно насаживаясь на эрегированный орган, натягивая себя, раскрывая для вторжения, юноша переживал самые яркие впечатления – смесь из острого стыда, физического напряжения, боли и удовольствия.
Он не обращал внимания на Павла, прикусывающего губы, одуревшего от того, что видел и чувствовал. Ему было так преступно хорошо, что он толкался стройными бедрами, все сильнее и быстрее, получая невозможные ощущения, нагибаясь чуть вперед, чтобы упругий орган при погружении прижимался головкой к твердому бугорку, рассылающему по венам стремительные пьяные токи. Впервые – сам контролируя движения, глубину и темп, словно верхом на породистом жеребце, вверх-вниз. Не подчиняясь, не отдаваясь, несмотря на принимающую роль. Нет, на этот раз Иммануил был старшим и главным, наслаждаясь сам и даря удовольствие, управляя любовным соитием. Его рука ритмично скользила по собственному напряженному члену, подводя к самой черте.
Вскоре Иммануил почувствовал, как Павел начал подкидывать бедра, и положил свои пальцы на руку друга.
– Хочешь сам? – задыхаясь, поинтересовался Иммануил. Павел кивнул.
Ощутив на своем члене осторожные движения чужой ладони, Иммануил чуть не сбился с заданного темпа – так удивительно было чувствовать не свою руку на ставшем необыкновенно чувствительным органе. Павел быстро осмелел, справился со смущением и волнением. Юноши слаженно задвигались, соединяя голоса в тихих постанываниях, подбираясь к вершине общего наслаждения. Иммануил не выдержал первым, от двойной стимуляции ярким восторгом полыхнул мир, вынуждая вскрикнуть, откинуться, сжаться. Павел судорожно обнял друга за талию, толкаясь в ставший невозможно тугим проход. Удовольствие накрыло жаркой волной, словно в шторм, от которого не было спасения.
Павел тревожно смотрел в еще озаренное блаженством лицо Иммануила.
– Мануэль… – прошептал и знакомо коснулся губами изящной шеи. – Как ты так… смог?
– Почему бы нет? – улыбнулся Иммануил. – Тебе ведь понравилось? Было хорошо?
– Более чем,– выдохнул Павел. – Мне так никогда не бывало, – он вдруг покраснел и выпалил скороговоркой. – Но ведь тебе должно быть… больно?
– У меня несчастное выражение лица? – поинтересовался Иммануил.
Павел отрицательно качнул головой.
– Сейчас бы опиума покурить… – Иммануил прикрыл глаза, нарочно изобразил томную элегию, из-под опущенных ресниц наблюдая за удивленным любовником.
Эффект был достигнут, Павел совсем забыл про свои сомнения. Иммануил засмеялся, прерывая начавшего было гневную тираду великого князя по поводу его шутовства в такой неподходящий момент. Изящно изогнулся, обнял голыми руками друга за плечи, горячо прошептал на ухо:
– А я, представь себе, за сегодняшний день не успел даже тебя поздравить. С днем рождения, дон Паоло.
На следующий день участники торжества страдали «мигренью» – жаловались на ломоту в голове и мушки перед глазами, пили холодные напитки и лежали в шезлонгах, томно прижимая пальцы к вискам. Особенно комично выглядели перепившиеся накануне великие князья. Барышни, в легких утренних платьях, на контрасте – свежие и веселые, милосердно пытались облегчить участь страдающих, обмахивали кавалеров веерами и подзывали слуг с лимонадами и холодным арбузом. Государыня принимала весь этот фарс на свой счет, ибо была подвержена периодическим головным болям, и вид старательно изображающих «ее» недуг великовозрастных юнцов был ей глубоко оскорбителен. Впрочем, государь и прочие взрослые добродушно подтрунивали над обессиленной возлияниями компанией.
Иммануил совершенно не по этикету развалился в глубоком плетеном кресле. Сесть прямо и прилично ему не позволяли естественные неприятные ощущения после ночного рандеву. Рядом находился задумчивый Павел. Великий князь отщипывал от булочки маленькие кусочки и, размахиваясь, бросал чайкам. С нижней палубы доносились радостные крики – оттуда тоже кормили прожорливых морских птиц. Иммануил смотрел на энергичные движения сильных рук и плеч, вдыхал соленый воздух, подставлял лицо легкому бризу. Счастье было почти ощутимо. Для полнейшего впечатления юноша протянул руку к спелой кисти винограда. Кинул в рот пару золотистых, прозрачных, с загорелым бочком, ягод. Придавил языком к зубам. Рот наполнился сладким ароматным соком. Иммануил облизнулся, блаженно прикрыл глаза. Почувствовав резкое движение, лениво разлепил очи и увидел вставшего прямо перед креслом Павла. Великий князь гневно сдвинул брови.
– Теперь я понимаю восточных правителей, которые закутывают своих жен сверху донизу, чтобы чужаки не смели видеть их лиц.
Павел с досадой выкинул остатки булки за борт и зашагал прочь, к компании приходящих в нормальное расположение духа друзей. Иммануил покачал головой, не понимая такой резкой перемены настроения, но вскоре заметил некоего талантливого художника, которого привезла с собой великая княгиня Елена Александровна. Художник скромно сидел в тенечке, быстро водил карандашом по натянутому холсту, поминутно поглядывая в сторону Иммануила.
Князь не стал возмущаться и мешать таланту. Протянул руку за новой кистью винограда и лениво замер в своем кресле.
Удивительно быстро закончился бархатный сезон на побережье Черного моря. Знать постепенно покидала гостеприимный Крым до следующего года. Князья Бахетовы также отправились в обратный путь, радуясь поправленному здоровью Варвары Георгиевны.
В Петербурге родители увлеклись обустройством дома, а Иммануил решил воплотить в жизнь одну интересную идею. Теперь он остался единственным наследником огромных богатств, большого количества имений и дворцов по всей стране. Наслушавшись речей великой княгини Елены Александровны, Иммануил придумал передать несколько усадеб, в которых князья никогда не жили и потому пришедших в ветхое состояние, в дар государству, для устройства в них больниц, школ и прочих полезных учреждений. Великая княгиня внимательно выслушала юношу и целиком одобрила его благородные порывы. Отец Борис Иммануилович не особенно верил в активную деятельность сына, да и характер его изучил прекрасно, но зданий было не жалко, а мальчик должен был учиться управлять хозяйством, потому князь с легким сердцем выделил большую сумму на реконструкцию построек и поручил Иммануилу следить за всеми работами самому.
К немалому удивлению Бахетова-старшего, Иммануил с задачей справился. Запросто разъезжал по стране, присутствуя при инженерных заседаниях лично, читал соответствующую литературу и нанял учителя по строительному делу, разговаривал с архитекторами и главами городов, наведывался в благотворительные фонды, где, по протекции великой княгини, был принят весьма радушно. За полгода, пока не настал сезон летних работ, молодой князь договорился обо всем и практически передал несколько усадеб под патронаж больницы, госпиталя и детского приюта.
