Текст книги "Счастливчик (СИ)"
Автор книги: Mary Lekonz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
========== Пролог ==========
Утреннее весеннее солнце скользило по изысканному убранству будуара, рассыпалось хрустальными искрами на гранях флакончиков, которыми было уставлено трюмо розового дерева маркетри*.
Княгиня откинулась на подушки. Быстрые роды вымотали ее, но женщина не потеряла силы духа и веселого задора, ведь схватки начались на великосветском балу, прямо посреди модного вальса. Ярко-голубые глаза лихорадочно блестели, и княгиня повторяла в перерывах между нарастающими волнами боли, обращаясь к еще не рожденной дочери:
– Ну и удружила, голубушка! Охоча же будешь к танцам и гуляниям!
Раскрасневшееся лицо родильницы озарилось радостной улыбкой, как только она услышала тихий писк ребенка. Княгиня закрыла глаза, глубоко дыша, переживая небывалое счастье от исчезнувшей боли и нежность к крошечному существу. Комочек жизни шевелился, верещал под умелыми руками акушерки. Пышногрудая кормилица-итальянка журчала что-то ласково-умилительное.
Туго запеленутого в белую куколку, украшенного голубыми лентами младенчика поднесли к молодой матери, для любования. Кормилица поправила изящные кружева одеялка. Княгиня вдруг сдвинула тонкие черные брови в одну грозную линию.
– Отчего ленты не красные? Что за шутки?!
– У тебя мальчик, матушка, – ласково отозвалась пожилая нянюшка.
– Опять?! – княгиня поджала нижнюю губу и отвернулась от новорожденного, пристально рассматривая узор на голубом шелке стены.
Князь Борис Иммануилович Бахетов, граф Эльсан, курил в своем кабинете, дожидаясь добрых вестей из спальни жены. Породистое лицо, красивые руки, естественная изящность спокойной позы выдавали в нем аристократа. Гвардейский генерал, командир полка и образец для подражания выглядел сейчас задумчивым и совсем не грозным.
За дверью раздался знакомый топот. Князь не выносил тихих шагов, потому обул всю челядь в сапоги с деревянными подковками.
– Не мнись за порогом. Входи! – крикнул князь.
В кабинет ввалился денщик Гордей, в сопровождении Матрены Онисимовны, старой нянечки жены.
– Что княгиня? – быстро спросил мужчина.
– Четверть часа как разрешились благополучно, – нараспев оповестила няня.
Денщик сиял, как начищенный самовар. Князь глубоко вздохнул, пряча невольные слезы, и размашисто перекрестился на богатую икону Спасителя в красном углу.
– А ребенок?
Няня всплеснула полными руками.
– Запутался в пуповине. И задохнулся бы, сердешный, но кулачок подставил под петлю-то и спас сам себя, да с Божьей помощью. Никак счастливчик!
– Счастливчик… Мальчик? – встрепенулся князь.
– С наследничком поздравляем, – одновременно отозвались оба и поклонились в пояс.
Борис Иммануилович усмехнулся. Старший пятилетний сын рос здоровеньким сорванцом, но двух младенцев чета Бахетовых потеряла сразу после родов. В роду жены существовала легенда, по которой лишь один отпрыск мужского пола мог пережить свое двадцатипятилетие. Княгиня верила в темную историю и имела доказательства, что старое проклятие работает, а потому не желала больше иметь детей, приговоренных к ранней смерти с рождения. Мечтала о дочери и была уверена, что носит девочку. Приданое детское велела пошить сплошь розовое да красненькое. Но от судьбы не увернешься.
– Княгиня разочарована? – спросил мужчина после того, как нянюшка рассказала, как быстро и хорошо прошли роды.
– Сперва закручинилась матушка, но потом улыбнулась. На все ведь воля Божья. А Варвара наша Георгиевна светлой души человек, да и как младенчика-то не полюбить сразу?! – прижимая руки к груди, отозвалась Мария Онисимовна с доброй улыбкой на простоватом лице.
– Ну, поди к ней, – отослал князь няню, награждая золотым рублем за радостную новость.
Щедро налил денщику водки, добавил сверкающую тяжелую монету. Гордей приложился преданным поцелуем к холеной кисти князя и вышел следом.
Борис Иммануилович подошел к окну, посмотрел на прозрачно-чистое, безоблачное, ранневесеннее небо. Сад начинал просыпаться от зимней спячки. Окна еще не выставили, но князь ощущал, как природа исступленно дышит всеми порами, жадно насыщается солнечным светом и земными соками. Кто знает, может его новорожденному сыну достанется сколь-нибудь этой живительной силы.
Князь был прагматичным человеком и радовался появлению сына. Хоть старший наследник Борис рос здоровым и умным, но все же – единственный ребенок при нынешней смертности… В мистификацию генерал не верил и семейную легенду рассматривал, как одну из немногочисленных причуд супруги. А двум сыновьям можно будет передать и обширные владения, и титулы: старшему – князя Бахетова, следовавшему по женской линии, поскольку княгиня Варвара Георгиевна была последней представительницей старинного татарского рода, а младшему – графа Эльсан, ведущего свое происхождение от внебрачного сына прусского короля.
Четкой походкой военного князь вышел из кабинета. Надо было повидать жену и новорожденного младенца. Назвать его Иммануилом, что означало – «с нами Бог». Уже давно мужчин рода Эльсан нарекали Борисами и Иммануилами, и всегда эти имена приносили удачу. Двух умерших малюток княгиня называла сама, и ничего хорошего из этого не вышло. Теперь, когда Варвара Георгиевна наверняка имела в мыслях лишь женское имя для предполагаемой дочери, князь собирался настаивать на своем варианте.
В спальне княгини царила умиротворяющая тишина. Нянечка и старая графиня Эльсан – недавно прибывшая из своего французского шато мать Бориса Иммануиловича, расположились у пышной постели, шепотом переговариваясь. Кормилица с новорожденным на руках размеренно покачивалась рядом с колыбелькой. Младенец спал.
– Благодарю, душа моя, за сына, – приложился князь к изящной шелково-белоснежной ручке супруги. Варвара Георгиевна подняла на мужа взгляд ласковых, голубых, как небо за окном, глаз.
– Вы желали еще одного мальчика, дорогой друг, – княгиня улыбнулась.
Князь провел пальцами по ухоженным усам, что означало высшую степень довольства.
– Если Вы не против, я хотел бы назвать нашего маленького счастливчика Иммануилом.
* Маркетри – фр, стиль мебели, отличающийся мозаикой из разноцветного дерева
========== Часть 1. Борис ==========
Судьба играла с маленьким наследником рода Бахетовых в одну лишь ей известную игру. До шести лет Иммануил переболел всеми детскими недугами, пару раз оказавшись на тонкой грани между жизнью и смертью, лишь оспа счастливо миновала подмосковное княжеское имение, по непонятной логике обогнув широкой дугой еще пару деревень поблизости и уйдя эпидемией на север. Домашний доктор пожимал плечами, а матушка Варвара Георгиевна тихо радовалась, что младшенькому не грозила смертельная опасность и некрасивые отметины на лице и теле. Если бы Иммануил знал, сколько раз фортуна отводила его от гибели, то не удивлялся бы кажущемуся равнодушию окружающих к своим болезням.
Но первым жизненным впечатлением была обида: на прекрасную и так редко бывавшую в детской комнате матушку, на строгого подтянутого отца, на румяного веселого брата. И обида на себя, слабого, в прохладной и шуршащей от крепко накрахмаленных простыней постели. Тихое тиканье часов. Стук спиц от сидящей у кроватки нянюшки, ее же монотонный шепот – счет петель. Нянечку подменял дядька Иван Иваныч, молодой мужик из прислуги, бывший полотер, но приставленный к маленькому князю из-за аккуратности и редкой для крестьянина эрудиции. Приукрашенные истории дядьки, почерпнутые из читанных вслух в людской «Московских ведомостей», да неторопливые сказки нянюшки стали для Иммануила первыми уроками русской речи. Порой ребенок находился в своей комнате неделями, одна болезнь проходила, настигала другая.
Смену сезонов Иммануил воспринимал, как некое волшебство: кажется, только что лето радовало жарой и сладко-цветочным ветерком из окон, а вот уже вдруг – ломящиеся от местных плодов столы и шумный переезд из имения в столицу, а потом – в Москву. И, снова внезапно, через горячечный бред очередного недуга – холод и промозглость Петербурга или снежная круговерть боярской Москвы, балы и приемы, которые запоминались ослепительной красотой матушки Варвары Георгиевны, шлейфом ее духов, блеском ее знаменитых украшений и шелестом ее изысканных шелковых нарядов. Княгиня появлялась в детской до своего отъезда на светское торжество, наклоняясь, ласково целовала сына в бледную щеку, пристально смотрела в глаза.
– Как ты себя чувствуешь, друг мой? – спрашивала, слегка грассируя.
– Прекрасно, – неизменно отзывался Иммануил, как бы ни был болен. – Возьмите меня с собой.
Матушка смеялась серебристым смехом и осторожно трепала черноволосую макушку.
– Твое время еще придет, дорогой. Выздоравливай.
Князь-отец наблюдал младшего сына на расстоянии, не позволял лишних эмоций, видя постоянную опасность для здоровья, словно боясь своей любовью привлечь беду. Но после того, как мальчик раз за разом справлялся с болезнями, упрямо вставал с постели, наперекор всему улыбался, поправлялся, Борис Иммануилович заметно смягчился и начал включаться в процесс воспитания – участвовал в общих беседах и уделял личное время наравне со старшим сыном.
Цвела весна. Иммануилу минуло семь лет. Семья обосновалась в подмосковном имении, и маленький князь целыми днями играл в обширном ухоженном фруктовом саду. Как-то дядька Иван Иваныч отвлекся на разговор с садовником, а подвижный мальчишка с неожиданной для его тщедушности ловкостью забрался на раскидистую яблоню, вслед за шкодливым котенком. Котенок легко пробежался по толстой ветке, перепрыгнул на соседнюю грушу и по ней – на землю, а Иммануил остался на суку. Одно неловкое движение – и ветка с треском подломилась, мальчик полетел вниз. Садовник громко вскрикнул, Иван Иваныч бросился к дереву. И не миновать бы Иммануилу увечий, но тут кстати подвернувшаяся ветка зацепила подол его матроски. Мальчишка ухватился руками за сук, рубаха с треском порвалась, подбежавший дядька подхватил маленького князя. Иммануил даже не успел напугаться, и бледные трясущиеся губы пестуна его лишь позабавили.
Когда маленький князь вернулся в комнаты, все уже знали о происшествии. Матушка нюхала соли. Отец мерил шагами гостиную. Окинул взглядом спокойного Иммануила, его испорченную курточку и перекошенного от пережитого страха Ивана Иваныча. Дядька, впрочем, тут же получил от князя оплеуху за скверный надзор за отпрыском.
– Счастливо ты отделался, сокол мой, – обнимая своего любимца мягкими руками, прошептала нянечка.
Борис Иммануилович посмотрел в окно, пряча улыбку в усы.
Ранней осенью следующего года, ознаменовавшегося перенесенной скарлатиной, Иммануил снова дал отцу повод поразмышлять о превратностях судьбы. Тем золотистым утром они вдвоем совершали конную прогулку по подернутому прохладным туманом полю. Иммануил легко сдерживал гнедого арабского трехлетка по кличке Savage – гордость бахетовской конюшни – которого недавно доверили попечению младшего князя. Сам Борис Иммануилович заметил возросшую симпатию между весьма своенравным жеребцом и сыном и, вопреки категоричному мнению супруги, разрешил недолгие прогулки верхом.
Из-под копыт шмыгнули полевки, лошади встрепенулись и перешли с неторопливой рыси в галоп.
Князь машинально сел глубже в седло, прижал внутренний шенкель и отклонился назад. Его вороная Джессика моментально подчинилась настроению хозяина, однако горячий Savage почувствовал неопытность маленького всадника и понес, устремившись к перелеску. Борис Иммануилович направил свою лошадь вслед. Мальчишка пока держался в седле, но князь понимал, что сил не хватит надолго. Он уже видел, как сын заваливался набок, судорожно хватался за повод, и жеребец забрал вправо, следуя невольной команде. Князь сквозь зубы выдохнул ругательство – он никак не поспевал на помощь. Savage, будто играясь, вскинул круп. Князь даже зажмурился, не желая лицезреть трагедию, но Иммануил сделал красивый кульбит, перелетел через своего коня и приземлился на одинокий стог сена, невесть как оказавшийся у кромки леса. Из-под смеженных ресниц Борис Иммануилович заторможенно наблюдал, как подскакивал мальчишка на упругой сухой траве, как медленно скатывался по пологому плотному склону, как размахивал руками и что-то кричал остановившемуся жеребцу.
Когда вороная кобыла со своим седоком неторопливой рысью приблизилась к стогу, маленький князь уже смеялся, поглаживая виноватую морду умного араба. Savage прядал изящными ушами, фыркал, сдувая легкие соломинки с темного сукна. Иммануил отряхивался, отмахивался от ласки жеребца. Кажется, он не получил при падении ни ушиба, ни царапины. Князь отпустил повод. Гневная тирада о нерасторопности одного и своеволии другого моментально испарилась из головы, оставив лишь одну мысль – этот мальчик определенно очень нужен провидению или Богу для каких-то грандиозных целей.
Иммануил рос странным, диким, экзотическим цветком. Из-за частых болезней система воспитания дала сбой, ребенка беспрестанно баловали и берегли. Впрочем, ум младший Бахетов имел острый и изворотливый. В моменты относительного здоровья изголодавшийся по знаниям мальчик схватывал на лету уроки, выучивая играючи и помногу, но стоило ему насытиться информацией, как добиться толку становилось невозможно, не помогали ни увещевания домашних учителей, ни упреки матушки, ни розги отца. Пожалуй, реакция на физическую расправу ставила Бориса Иммануиловича в тупик, когда сын не только не раскаивался, но и явно провоцировал своей дерзостью очередное наказание. «Странный характер, – рассуждал сам с собой князь, – но оригинальный. И позиции свои мальчишка держит насмерть. Древняя ханская кровь…»
Так же упорно, как в раннем детстве с недугами, Иммануил боролся с препятствиями, что готовила жизнь. Отстаивать свою точку зрения стало для него главной задачей. Младший отпрыск Бахетовых был готов на любые хитрости, уловки или лишения, только бы добиться желанной цели, будь то новая вещица или действие. Довольно долго Иммануила не могли определить в гимназию. Наделенный цепкой памятью и обширными знаниями мальчик нарочно проваливался на вступительных испытаниях во всех учебных заведениях, испытывая при этом мстительное удовольствие. В конце концов, уставший князь-отец, всыпав интригану розог по первое число, пристроил его в престижную гимназию Уревича, что на Лиговском, где высококвалифицированные педагоги имели большой опыт по усмирению аристократов. Покапризничав и поскандалив для порядка, Иммануил приобрел в гимназии приятелей, полюбил некоторые предметы и начал учиться более-менее ровно.
Борис Иммануилович продолжал украдкой изучать сына, вмешиваясь лишь иногда и в крайнем случае. Он замечал в отпрыске зерна здравого смысла и чрезмерной гордости и считал, что со временем эта жгучая смесь создаст интересную личность. Со всей прямотой военного он порой оглушительно ругался за исключительные проделки или непозволительные выходки, но сам в душе похваливал Иммануила за отчаянную смелость.
Княгиня Варвара Георгиевна видела в младшем сыне талант творческий. Сама щедро одаренная природой, ослепительно красивая, музыкальная и умная аристократка чувствовала в ребенке отголоски своих способностей.
Характер Иммануила был соткан из противоречий. Эгоистичный и злопамятный, он искренне сочувствовал чужому горю, пусть даже оно случалось у давнего врага. Нервный и чуткий, тонко воспринимающий музыку и литературу, обладающий врожденным чувством гармонии, не желал обучаться ни одному из видов изящных искусств, если это требовало усилий. Ценнейшая коллекция музыкальных инструментов, собранная отцом, так и оставалась невостребованной. Напрасно матушка просиживала часы у фортепьяно, пытаясь собственноручно обучить младшего сына простейшим гаммам. Зато внезапно Иммануил заинтересовался уроками пения, что давал Варваре Георгиевне опытный педагог-итальянец, и быстро освоил певческую грамоту. У мальчика оказался редкий голос, гибкий и не по возрасту чувственный – чудесное сопрано с серебристым оттенком тембра. Итальянец восхищенно тряс кудрявой головой и всеми силами старался приобщить дивного ребенка к пению. Уроки были веселыми, задания – необременительными, и вскоре Иммануил распевал модные романсы и неаполитанские песенки. Точные науки вызывали у молодого князя гримаску отвращения, равно как и размышления о будущем поступлении на военную службу. О физическом развитии речи быть не могло, долгое время Иммануил казался слабым и чахлым, но неожиданно легко освоил выездку и к шестнадцати годам держался в седле, как пришитый, напоминая о далеких предках-кочевниках.
Борис Иммануилович и Варвара Георгиевна являлись единственными детьми в своих семьях, немногочисленные родственники по линии отца постоянно проживали заграницей, во Франции. В высшем обществе сыновья князей Бахетовых были приняты как равные государевой фамилии. Борис и Иммануил играли с племянниками, двоюродными и троюродными братьями и сестрами государя Федора Николаевича, знали всех монарших родственников по детским балам, вернисажам, выставкам и урокам танцев. Танцором Иммануил был скверным, не запоминал сложные па и постоянно наступал на легкие башмачки юных великокняжеских партнерш. Впрочем, это ничуть не помешало младшему Бахетову очаровывать окружающих людей.
Вступив в пору юности, Иммануил понял, как легко привлекал к себе внимание, как его дерзость и упрямство вызывали странную реакцию – восхищение, зависть, стремление приблизиться. К шестнадцати годам нескладный, болезненно-бледный нервный подросток с тусклыми глазами изменился, вытянулся и окреп. В долгих конных прогулках тело приобрело изящество и гибкость, а черты лица определились. Иммануил стал необыкновенно похож на мать, до сих пор первую красавицу света – чистой алебастровой кожей, черными волосами, страстным блеском египетских льдисто-серых глаз, изысканным профилем и причудливой формой капризных губ.
И, наконец, на него обратил внимание кумир детства, брат Борис.
Старший сын князей Бахетовых внешне казался копией отца: те же карие строгие глаза, темно-русые густые кудри, характерное лицо с крупными губами, высокий рост и ладная фигура. Борис рос здоровым, удивительно разумным для своих лет ребенком, легко переносил незначительные болезни и самостоятельно решал детские проблемы. Радовал отца успехами в науках и гимнастике, матушку – музыкальностью и послушанием. С отличием окончил гимназию и поступил в университет. Разбирался в искусствах, слыл страстным театралом, обладал врожденным артистизмом и с успехом участвовал в любительских спектаклях. Играл на гитаре и пел обворожительным баритоном модные чувственные романсы. На этой почве они и сдружились с младшим братом, их голоса неожиданно зазвучали гармоничным дуэтом, впечатляя гостей и друзей.
Иммануилу исполнилось шестнадцать, когда родители отправили сыновей в летнее путешествие по Италии в сопровождении пожилого педагога по античному искусству. В Венеции Борис категорически заявил, что не собирается изучать уже давно известное, и остался в знаменитом городе, сняв дорогой номер в роскошной гостинице недалеко от площади Сан Марко. Иммануил продолжил поездку, но общество пожилого учителя вскоре наскучило, и хитрый юноша, используя всю силу обаяния, убедил достопочтенного педагога вернуться в Венецию и дать уроки по итальянскому искусству, не покидая гостеприимного города на воде. Оставшееся время путешественники провели с пользой: учитель в одиночестве бродил по достопримечательностям, а братья усердно посещали театры и маскарады. Благодаря высокому росту и прикрывающей лицо полумаске, Иммануил легко скрывал юный возраст, проникая с Борисом на взрослые праздники, не предназначенные для неискушенных зрителей. Младший князь с удивлением наблюдал, как старший брат умело флиртовал с дамами в домино и пестрых костюмах, как шептал, обнимая и притягивая к себе – непозволительно близко – соблазнительные женские фигуры. И как однажды, на очередном веселом празднике, сделав знак Иммануилу, направился с некой маской по направлению к гостинице. Младший брат крался за парочкой, как вор, прячась за стенами и колоннами, не отрывая взволнованного взгляда от поддерживающего даму Бориса. Иммануил и раньше видел обнимающихся людей, но сейчас это выглядело так интимно и волнующе…
Борис не запер двери между комнатами. Иммануил сидел на пороге, каждую секунду боясь, что стук сердца обнаружит присутствие. Внезапно ему полностью открылась тайна отношений между полами. Разрозненные отрывки знаний, рассказы товарищей-гимназистов, неприличные шуточки собрались воедино. Привыкшие к темноте глаза пристально следили за братом и его случайной знакомой – обнаженными, извивающимися на широкой постели в слаженных движениях страсти. Краска стыда обжигала щеки и уши, пульс бился в висках. Странная дрожь охватывала все тело. Иммунуилу было неловко за свое состояние, замешанное на жгучем интересе и новом удовольствии. Нагота брата, его хриплые стоны, работа мускулистых бедер, широкая сильная спина, и на контрасте – мягкие округлости женского тела, безвольно раскинутые ноги в чулках, произвели на Иммануила такое впечатление, что он сам чуть не застонал сквозь стиснутые зубы, ощущая напряжение в паху и желание двигаться в ритме наблюдаемой «живой картины».
На следующий день Иммануил прятал взгляд, стыдясь ночных воспоминаний, старался не смотреть на расхаживающего по гостиной брата, одетого лишь в белье, с полотенцем на загорелой шее и влажными после принятой ванны волосами. Борис, наконец, заметил смущение младшего.
– Я провел весьма приятную ночь. Ты ведь видел, не правда ли?
Иммануил моментально заинтересовался видом из окна, полыхая щеками не меньше жаркого итальянского полудня. Борис улыбнулся.
– Тебе предстоит еще многое узнать, Мани.
– Почему ты называешь меня «Мани»? – спросил Иммануил. – Это так унизительно.
Борис засмеялся, кинул в брата полотенце.
– Отчего нет? Ты же «маненький»… – передразнил старший говор их пожилой нянюшки.
Иммануил вздохнул. Он многое мог простить брату. Даже смешное прозвище.
Борис продолжил венецианские уроки, по осени познакомив младшего брата со своей любовницей – петербургской модисткой Поленькой, юной кокеткой, имеющей, несмотря на мещанское происхождение, вкус и манеры светской барышни. Поленька была остра на язык, весела, обладала милым женским умом и исключительным парижским выговором, одевалась утонченно и держалась безупречно. Всего лишь на год старше Иммануила, относилась к нему с чувством легкого превосходства, но кокетничала, как с ровесником. Иммануила странно волновало обращение этой барышни, ее дружба, нечаянные прикосновения вскользь и воздушные поцелуи. Но больше привлекала близость к закрытому прежде, манящему женскому царству: рисовой душистой пудры, тончайшего белья, драгоценностей и изысканных тканей. Иммануил мог часами болтать с Поленькой о дамских хитростях и новинках моды, листать европейские толстые журналы, пока Борис, расположившись у камина в кресле-качалке, задумчиво курил турецкую трубку, глядя на огонь.
– Порой кажется, что у меня две любовницы, – бросал он, прерывая оживленный французский щебет.
Поленька весело прыскала, вскакивала, умело обращаясь со шлейфом модного платья, ловко сервировала чай. Борис выразительно смотрел на часы – Иммануила пора было отправлять домой, чтобы самим успеть в театр ко второму действию. Младший брат тоскливо любовался красивой парой – ему присутствовать на вечерних спектаклях запрещалось, гимназистов моментально вычисляли по форменному мундиру.
– Тебе нужно еще подрасти для таких развлечений, – смеясь, как-то заметила Поленька, лорнируя печального Иммануила.
Юноша прикусил нижнюю губу и с силой затянул шнурки корсета, доводя талию барышни до невообразимых размеров. Поленька ойкнула и вдохнула побольше воздуха, пытаясь не упасть в обморок от мгновенного головокружения. Борис усмехнулся.
– Вряд ли Иммануил увидит в театре что-то новое, Полли. И я не волнуюсь по поводу его морального облика. Все дело в обертке. Малолетнего гимназиста быстренько выпроводят домой, а я получу нагоняй от рара.
– Ах, я знаю! – вдруг всплеснула руками Поленька. Эпизод с корсетом натолкнул ее на очередную шаловливую мысль. – А давайте вырядим его барышней? Ты ведь был на маскараде в дамском костюме, ваше княжеское сиятельство?
Иммануил растерянно кивнул. Борис засмеялся, смотря в обескураженное лицо брата и хитрое – любовницы. Чего-чего, а придать жизни пикантности Поленька умела, за это князь ее и ценил.
Младший Бахетов размышлял лишь несколько минут. То дивное платье, изготовленное прославленным художником – «Аллегория Ночи», признали лучшим маскарадным преображением, а Иммануил впервые испытал удивительное счастье от тайны наряда и необходимости соблюдения инкогнито.
Поломавшись для приличия, Иммануил отдался умелым рукам модистки – желание посетить спектакль оказалось слишком велико.
Через полчаса одетая для выхода “барышня” появилась перед изумленным взглядом Бориса. Князь покачал головой – младший брат явно обладал даром лицедейства, даже опытный глаз ловеласа не мог разглядеть в этой обольстительной светской девушке юношу. Борис внезапно повеселел, простая поездка в театр приобрела совершенно иную окраску. К тому же, сегодня они направлялись в ложу к старым приятелям, двум великим князьям, и возможность сыграть веселую шутку многократно повысила настроение молодого мужчины. Борис рассмеялся, помогая спутницам накинуть дорогие шубки, а потом подхватил “дам” под руки.
– Поспешим, если не хотим опоздать!
Иммануил поначалу путался в длинном шлейфе и лавировал не так ловко, как Поленька, но природное изящество и наблюдательность помогли, и вскоре походка выправилась, стала легкой и кокетливой. Тугой корсет нещадно сдавливал тело, мешал дышать полной грудью, однако все компенсировало счастье интриги.
– Ты слишком возбужден, крошка, – услышал Иммануил тихий голос Бориса.
Брат выговорил фразу с теми бархатными нотками, которые появлялись в его голосе лишь в разговоре с дамами. Сердце Иммануила тревожно затрепыхалось, когда сильные руки Бориса обхватили талию, поднимая на подножку авто. Юноша опустил длинные, чуть подкрашенные ресницы, улыбкой благодаря старшего брата за помощь.
Великие князья Кирилл и Сергей – племянники государя, моментально обратили внимание на незнакомку, реагируя на возможную добычу, как истинные Никитины, которые имели вкус к красивым женщинам. Смутно напоминающая кого-то прелестная барышня с утонченным, словно фарфоровым лицом тут же вызвала мужской интерес не только в своей ложе. Иммануил щурился через изящную лорнетку на игру прославленных актеров, попутно удивляясь, насколько маленькими кажутся его кисти в длинных узких перчатках, и ощущал, как по телу скользили чужие взгляды. Голова наполнилась волнующим туманом. Иммануил едва ли мог понять, о чем была модная пьеса. Все помыслы сосредоточились на том, чтобы удержать лицо, не выдать свою сущность неловким движением или взглядом. Понемногу приходило странное наслаждение – от ласкового обращения брата, от одобрительного молчания Поленьки, от красноречивых жестов великих князей и их блестящих глаз. Произведенное на последних впечатление невероятно льстило самолюбию. Иммануил видел обоих статных красавцев месяц назад, на одном из семейных праздников государевой семьи, и тогда удостоился лишь нескольких незначительных фраз. Зато теперь – сколько внимания! К концу представления воздух в ложе будто наэлектризовался, так много невысказанных эмоций витало вокруг.
– Однако ж, Борис, представь нас наконец своей спутнице, – по окончании овации актерам, обратился к приятелю великий князь Кирилл.
Иммануил отвел взгляд на сцену, с трудом сдерживая торжествующую улыбку.
– Прекрасная незнакомка так робка, что не желает знакомиться? – пророкотал Сергей.
– Прекрасная незнакомка не так уж незнакома, – наконец, парировал Иммануил, изящным жестом складывая лорнетку.
Но даже голос не выдал Иммануила. Великий князь Кирилл, пользуясь тем, что «девичья» тонкая рука в длинной перчатке оказалась поблизости, нахально коснулся белого шелка ладонью.
– Вот загадка! Мы теперь не успокоимся, пока не перетряхнем свою память как следует!
– Еще недавно мне казалось, что шутки о великокняжеской короткой памяти не имеют ничего общего с действительностью, – отнимая руку, заметил Иммануил.
Борис расхохотался, приобнял своих «дам» за плечи. Наблюдая за кокетством младшего брата и не подозревающими подвоха Кириллом и Сергеем, князь решился на продолжение удачной шутки.
– А не поужинать ли нам вместе? – предложил он царственным друзьям.
Великие князья переглянулись и быстро закивали, соглашаясь.
Компания вывалилась из театра на морозный воздух ранней ноябрьской ночи.
Иммануил не был готов к длительному пребыванию в образе, и в известном всему высшему свету ресторане невольно начал выдавать себя. Борису пришлось раскрыть инкогнито «прекрасной спутницы». Великие князья оценили маскарад, оглушительно гоготали и, пользуясь интимностью отдельного кабинета, дружески хлопали «барышню» по плечам, прикрытым тонким шелком.
Теперь перед Иммануилом распахнулись все некогда закрытые двери. Вернее, перед некой таинственной барышней в дорогих изысканных туалетах, что иногда сопровождала князя Бориса и его любовницу в театры, рестораны и к цыганам, в Новую Деревню. Князь окружал юную особу осторожной заботой и отгораживал от любопытных взглядов. Появившиеся вскоре воздыхатели замечали лишь пленительные линии тонкой фигуры, тихий выразительный грудной голос и раскосые светлые глаза на оригинальном узком личике, сияющие ярче ее изумительных драгоценностей.
Украшения, кстати, Иммануил тайком заимствовал у матушки, выбирая из обширной коллекции не самые знаменитые, но искусно выделанные комплекты. Это и послужило причиной скорого громкого скандала.
Однажды в популярном кафешантане, сидя в компании брата и ставших друзьями великих князей, Иммануил встретился взглядом с приятелем родителей – вельможей, давно и безнадежно влюбленным в княгиню Варвару Георгиевну. Весь вечер мужчина пристально разглядывал замаскированного князя, а когда встревоженный Борис решил распрощаться с друзьями и везти «спутницу» домой, решительно прошел в их ложу. Князь Бахетов решительно закрыл брата спиной, и вельможе не удалось рассмотреть так привлекшую его внимание барышню. Но, как оказалось, он подметил сходство «её» лица с предметом своей любви, а также знакомые жемчуга.
Дома братьев ждал страшный скандал. Отец-князь не помнил себя от гнева, когда вызвал Иммануила в кабинет. Не скупился на пощечины и бранные слова. Грозил каторгой и вечным позором. Наконец, назвав злодеем и подгнившей ветвью на семейном древе, приказал выйти вон, захлопнув за отпрыском дверь так, что в соседней комнате со стены упала картина Рембрандта. Усмирять отца бросился находившийся в гостиной Борис, а взволнованный Иммануил отправился утешать матушку.
