Текст книги "Счастливчик (СИ)"

Автор книги: Mary Lekonz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

«Надеюсь, они уберегут твоих сестер от пуль революционных убийц», – подумал Павел. Внезапно он догадался, что это за мелкие предметы, вшитые внутрь, и усмехнулся – Софья Александровна всегда отличалась практичностью. Вместе с защитой Вера унесла с собой часть сокровищ Никитинского рода.

Наконец, понимание благополучного спасения настигло и Веру, она вдруг часто задышала и судорожно прижалась к мужскому горячему телу. Павел ощутил теплые слезы, утешал, заговаривал глупыми детскими стишками, как бывало, успокаивала его самого в детстве любимая старшая сестра, гладил по растрепавшимся кудрям и узкой спине. Только сейчас он осознал свой страх за эту хрупкую, но сильную духом аристократку. Царевну древнего рода, которая всегда его любила, а совсем недавно доверилась полностью.

На горизонте ярко полыхнуло. Где-то далеко шла гроза.

***

В Крыму было непривычно дождливо. Каждый день приносил тяжелые тучи с моря. Природа словно оплакивала разрушение привычного жизненного устоя. Под постоянный шум теплых ливней семьи Бахетовых и Никитиных спешно собирали вещи, чтобы успеть перегрузить на английский броненосец фамильные ценности. Государыня-мать Ольга Александровна потребовала от дочери и зятя отвезти всю семью на борт крейсера. Слухи, доходившие из столицы, заставляли торопиться и тревожиться не на шутку. Несмотря на заявленный протест датского королевского дома, пролетарское правительство России не торопилось прояснять ситуацию с арестованной семьей Федора Николаевича. Иммануил лишь искренне надеялся, что друг Павел успеет провести свою рискованную операцию, а армия сопротивления захватит неприступный красный Екатеринбург. Сейчас, когда друг, с его оптимизмом и умением убеждать был далеко, грандиозный план по спасению царевны уже не казался князю Бахетову таким удачным.

Новости, пришедшие в середине июля, повергли аристократию Крыма в шок. Все газеты вышли с триумфальными подзаголовками: «Пролетарский суд над самодержавием состоялся!», «Справедливая смерть кровавому деспоту!» На улицах воодушевленные люди жгли откуда-то взятые фотографии государевой семьи и флаги с двуглавым орлом. Весть о расстреле бывшего государя вместе с супругой и детьми не желала укладываться в головах у Никитиных, да и родители Иммануила тут же заявили о блефе со стороны газетчиков. Слухи о казни державных арестантов уже муссировались ранее, по весне, хотя и не в таком масштабе. Однако вскоре на броненосец «Мальборо», куда государыня Ольга Александровна потребовала перебраться всю свою оставшуюся родню, заявилась охраняемая отрядом вооруженных матросов делегация крымского Совета, уполномоченная официально заявить старшей из Никитиных о свершившемся расстреле бывшего государя и его семьи. Ко всему прочему, председатель Совета, матрос с говорящей фамилией Шкуренко, намекнул о намерении правительства безжалостно разделаться со всеми представителями династии, а потому иронично посоветовал государыне-матери побыстрее покинуть Россию. Без малейшего сочувствия и даже со злорадством, делегаты оставили Ольге Александровне копии отчетных расстрельных документов из Екатеринбурга и отбыли, оставляя на отдраенной палубе следы грязных сапог.

Государыня-мать не желала принять случившееся. Иммануил был с ней солидарен. Он с Инес оставался в Кореизе, объясняя неторопливость упаковкой ценных полотен. Его родители, забрав маленькую внучку, переселились вместе с Никитиными на «Мальборо». Но на самом деле молодые Бахетовы ждали известий от Павла. На следующий же день после появления в газетах статей о расстреле, Иммануил связался со своим давним агентом и поручил выяснить все подробности «уральского дела». Через неделю побывавший в столице шпион вернулся с невеселыми новостями. После нескольких дней осады и кровопролитных боев, армия сопротивления захватила Екатеринбург, но в особняке, где под арестом содержали государя и семью, обнаружились только последствия ужасной расправы – пустые комнаты в беспорядке, личные вещи Никитиных, сваленные ненужной грудой на заднем дворе, запах дыма из подвала, а в самом подвале – следы от многочисленных пуль на стенах и полу, красные росчерки и брызги по обоям, да небрежно замытые кровавые лужи. Тела казненных так и не нашли.

Газеты тем временем, «по многочисленным просьбам трудящихся», смаковали подробности расстрела – как ночной вооруженный отряд собрал полуодетую семью в подвальном помещении, как комиссар торжественно зачитал приговор пролетарского суда, как нелепо выглядел бывший самодержец в желании молитвы отмененному Богу, как сурово красноармейцы исполнили свой долг. Во многих статьях упоминалось раскрытие заговора «белых офицеров», которые пытались устроить побег семьи государя. Заговорщики были также успешно арестованы и тут же расстреляны без суда и следствия. Словно в ответ на уничтожение государя, из городов, где содержались арестованные Никитины, начали приходить известия об исполнении смертных приговоров над великими князьями. Не избежала страшной участи и великая княгиня Елена Александровна, бывшая гессенская принцесса, стоически приняла мученическую смерть, сброшенная заживо на дно грязной шахты, в окружении племянников и самого авторитетного из Никитиных, бывшего главнокомандующего великого князя Федора Федоровича. Последней новостью стал расстрел в Петрограде задержанного отца Павла, так не вовремя соскучившегося по Родине и вернувшегося из Европы прямо под революцию.

С династией, правящей Россией в течение трехсот лет, было покончено.

Иммануил не хотел верить в гибель друга, хотя по газетным статьям и докладу агента, Павел наверняка сгинул при неудачной попытке спасения государевой семьи. Иммануил понимал, что такая смерть достойна великого князя. Погибнуть, пытаясь освободить семью государя от расстрела – честь для монархиста и офицера. Но сердце не желало смириться с фактами, и князь Бахетов упрямо ждал до обговоренного срока, несмотря на то, что в свете последних событий Ольга Александровна распорядилась о срочном возвращении броненосца в Великобританию. Инес поддержала супруга, осталась в Кореизе, тщательно упаковывая вещи. Государыня-мать не могла бросить в ставшем опасным Крыму любимую внучку. Вскоре оказалось, что несколько благородных семей умоляли задержать отплытие, пока они доберутся из Центральной России до полуострова, и Иммануил радовался этому факту – так он выигрывал немного времени.

Инес зашла в жарко натопленный кабинет мужа. В последнее время Иммануил постоянно мёрз. Холод рождался в груди, словно рассыпался льдинками по всему телу, замедляя движение крови. Молодой князь располагался перед камином и перебирал бумаги, что-то перечитывал и откладывал, что-то медленно рвал и кидал в огонь. Инна присела рядом с мужем.

– Никаких новостей? – княгиня знала, что Иммануил снова отправил агента на Урал за достоверными сведениями, и в том числе, поиском информации о Павле.

Иммануил покачал головой. Он не желал показывать Инне свою глубокую печаль. Он слышал, как под покровом ночи жена тихо плакала по любимому дяде, кузинам и милому болезненному Иоанну, обожающему волшебные сказки, по утраченной подруге детства. Ее осторожные всхлипы вызывали в душе Иммануила непроизвольную ответную реакцию. Сколько раз он мечтал развернуть Инес к себе и поплакать вместе! Но князь лишь судорожно сглатывал и сильнее жмурил глаза. Отчего-то Иммануилу казалось, что он не имел права оплакивать утрату, ведь точных сведений о расстреле Павла у него не было. И лишь постоянный холод был доказательством, что любимого друга больше нет. Друга, который зажигал огонь в его теле и душе, сводил с ума ласками, жадным ртом и горько-сладким медовым запахом, любовью и преданностью в кофейно-карих мечтательных глазах. Иммануил сдавливал широкое арабское кольцо на указательном пальце и глушил стон в горле.

– Я получила известия от Таши, – тихо сказала Инес, склонив голову на плечо супруга. – Она в Париже с мужем. Я не решилась написать о Павле, Таша потеряла ребенка, ей сейчас слишком горько, чтобы после такой утраты и расстрела отца осмыслить еще и смерть любимого брата.

Иммануил резко встал с кресла.

– Газеты меня не убедили. Я не верю в гибель Павла. Возможно, я сумасшедший, но разделяю мнение Ольги Александровны.

– Grand-maman сказала, что пока ей не выдадут тела убитых, она будет считать их живыми, – Инес посмотрела на огонь. – И все же нам придется уехать. Солдаты и матросы жгут усадьбы, безнаказанно грабят особняки и издеваются над людьми. Я не хочу, чтобы Ирина осталась сиротой в раннем детстве.

– Мы должны выдержать установленное время, – упрямо прикусил нижнюю губу Иммануил. – Если Павел жив, то он успеет. Великий князь еще ни разу в жизни не опоздал.

Через несколько дней молодые князь и княгиня Бахетовы были вынуждены срочно покинуть поместье. Верные крестьяне предупредили, что поутру к ним собирались нагрянуть незваные вооруженные гости. Под покровом темноты Иммануил и Инес в сопровождении пары слуг спешно уехали из Кореиза, чтобы на следующий день подняться на борт «Мальборо».

С высоты палубы Иммануил смотрел на суетящихся людей на набережной. Иногда откуда-то слышались выстрелы, истеричные крики и ругань. Его это уже не интересовало. Ветер с моря трепал короткие волосы. Недавно прошел дождь. Тяжелые капли срывались с мокрых снастей, брызгали на наброшенную на плечи шинель. Он ждал. Времени уже не оставалось. Щеголеватый военный министр, рисуясь перед государыней-матерью, ее дочерью и внучкой, только что озвучил намерение завтра на рассвете покинуть негостеприимный берег. Иммануил из последних сил заставлял себя ждать.

По палубе к нему бежала Инес, неловко поддерживая подол платья. Кинувшись на грудь, вдруг обняла обеими руками и громко, по-детски расплакалась. Иммануил прижал жену к себе, ощущая стремительный ритм ее сердца. Ему внезапно стало так страшно, как не было ни разу в жизни. Инна никогда не позволяла себе такого проявления чувств на людях.

– Что случилось? – спросил он бледнеющими губами. «Молчи!» – беззвучно молил взгляд. Он не хотел знать, что случилось.

Смеясь и плача, Инна указала рукой на лестницу, куда с нижней палубы поднималась целая делегация. Князь заметил ошарашенных братьев Инес, Владимира и Андрея, залитые слезами лица государыни-матери и тещи, искреннюю радость матушки, удивление английских военных чинов. Инна бросилась обратно, расталкивая людей, обнимая и бессчетно целуя тонкую, одетую крестьянкой, стриженную, загорелую, с сумасшедшими светлыми глазами…

– Ваше высочество? – Иммануил должен был сказать это вслух.

Молодой князь Бахетов перевел взгляд с рыдающих от счастья подруг и родственниц на стоящего рядом с царевной Верой высокого военного в истрепанной грязной форме, худого и изможденного. Улыбнулся, ощущая подступающие слезы. В груди мягко толкнулось сердце, стремительно нагревая кровь, распространяя по замерзшему телу жаркую волну. Павел вглядывался в лицо Иммануила, переходя из одних объятий в другие, словно ища ответы на свои молчаливые вопросы. Наконец, оказался рядом. Темно-карие глаза пытливо посмотрели в ясно-серые, заблестевшие, как осколки чистого льда под солнцем.

– Ты чуть не опоздал, великий князь, – прошептал Иммануил покрасневшими от прилива горячей крови губами.

– Я вернулся к тебе, Мануэль. Снова, – тихо и торжественно, словно клятву верности, произнес Павел.

Броненосец «Мальборо» медленно, с грацией гигантского морского животного, отходил от берега. Привычный вид крымского побережья был утерян навсегда – белокаменные усадьбы частично разрушены, изысканные сады и пальмы вырублены. Пахло гарью – где-то горели виноградники. На широкой набережной красноармейцы жгли костры.

Инна и Вера, обнявшись, стояли на верхней палубе. Рядом с Инес находился Иммануил, слева от Веры – Павел. Их руки соприкасались за спинами жен. Молодые люди смотрели на берег, словно пытались запечатлеть в памяти знакомые очертания. Они надолго покидали родину, их путь лежал в Европу – Лондон или Париж, а может быть, за океан, в Америку. Возможно, они никогда не вернутся в Россию, не увидят оставшихся здесь друзей, улицы милых сердцу Петербурга и Москвы. Осознание горчило, как черный дым, окутывающий богатые усадьбы. Но они были молоды, дерзки, полны сил. Они любили, были любимы и преданы друг другу. Незнакомая новая жизнь ожидала, пугая своей зыбкостью. Но она была – жизнь.