Текст книги "Счастливчик (СИ)"
Автор книги: Mary Lekonz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
– Ты совсем не веришь в его слова? – смотря на огонь, тихо спросил Иммануил. Павел вздохнул.
– Мне сложно верить в то, подтверждение чему лично я не видел. Я не испытывал на себе его необыкновенной силы. Я знал лишь хитрого и разгульного мужика, обладающего чрезвычайно опасным влиянием на государеву семью. Но тут он угадал, этот Заплатин. Я не удивлюсь, если последнее его предсказание исполнится…
– Тогда чего ты добиваешься, к чему готовишь бедную юродивую девушку?
Павел жестко сжал губы.
– Я знаю, что поступаю странно, но не могу упустить шанс. Я обещал Вере спасти ее, если смогу. Государь и государыня из чувства вины и ответственности наверняка откажутся от побега, даже если план по спасению будет хорош и относительно безопасен. Но Вера другая.
– Ты думаешь, она оставит родителей, сестру и больного брата погибать в Тобольске, а сама сбежит с тобой, как цыганка? Уверен, что великая княжна не позволит себе малодушие. Вера любит тебя, но она обожает отца и бесконечно благородна. Ты сам перестанешь уважать ее, решись она на такой шаг.
– Я должен попытаться, – упрямо повторил Павел. – Между прочим, бедная юродивая девочка почитает государя и государыню, как собственных родителей. У нее есть какая-то засаленная фотография из газеты, и она молится, прося для них здравия. Для нее главное желание – это обрести семью. Может, для Вари и хорошо будет встретиться наяву с теми, кого она боготворит? Кто привил сироте такую горячую любовь?
– Не знаю, – растерялся Иммануил. – Я вообще раньше не замечал эту садовницу. Надо у матушки поинтересоваться. Но в любом случае, у тебя не получится подменить великую княжну на Варю так, чтобы этого никто не заметил.
– Я надеюсь переговорить с государем, – мрачно ответил великий князь. – Надеюсь на его благоразумие и любовь к дочери. Разумеется, Варя не замена царевне, но охраняющие люди вполне могут принять одну за другую.
Иммануил покачал головой. План казался еще совсем сырым. Было непонятно, как доставить Павла с девицей до Сибири, по бушующей восстаниями и бунтами стране. Ориентироваться придется на месте, поскольку ни о содержании государя и семьи, ни об их состоянии и отношениях с конвоем не было никаких известий. Да и сама подмена девушек походила на некий сценарий дамского романа. О мнении государя и государыни Иммануил не хотел думать – на первый взгляд, ни о каком согласии не могло быть речи. Впрочем, молодой Бахетов не сомневался в находчивости и силе характера великого князя. Павел воевал на фронте, и иных жизненных ситуаций у него случалось предостаточно, чтобы не терять хладнокровия от трудностей, а уж о таланте Павла доводить все свои идеи до блестящего результата было известно всем.
Исподтишка Иммануил наблюдал за Варенькой, стараниями Инес преобразившейся в светскую барышню. Она бегло говорила по-английски и по-французски, читала (к сожалению, лишь детские сказки), общалась вполне прилично, хоть и болтала глупости. Матушка и Катерина Николаевна пытались приучить девицу к рукоделиям, как заведено у благородных дам, но Варя к этому оказалась совершенно неспособна, ее ума хватило лишь на попытки простенького вязания, да и то, полученный шарфик состоял сплошь из туго затянутых узлов. Но выглядела девушка со спицами очень мило и естественно, а уж что получалось в результате, никого не интересовало.
Не высовываясь далеко за пределы своего имения, Бахетовы и Никитины пережили зиму. Братья Владимир и Андрей что-то задумывали, куда-то уезжали ненадолго, но планами не делились категорически.
В марте представители нового правительства заключили в Бресте договор о выходе Советской России из войны. Документ был подписан на невыгодных для страны условиях, но для населения это означало конец боевых действий и возвращение домой кормильцев с фронта. По всем городам прошли митинги в поддержку принятого мирного договора. Однако, вскоре улицы тех же городов заполонили вернувшиеся с фронтов солдаты, привыкшие отстаивать свою правоту с винтовками в руках, бесстрашные, злые и жадные, поощренные на разбои провозглашенной свободой. Многие фронтовики пополнили ряды бандитских групп. Впрочем, страну лихорадило от внутреннего конфликта, так что солдат быстро вербовали представители армий – красной и белой. Война внешняя быстро перерастала в войну гражданскую.
В Крыму началась весна. Обильно цвели персики, осыпая розовыми лепестками покрытую коротенькой юной травкой землю.
К великому князю Павлу в кабинет, лишь стукнувшись для приличия в дверь, стремительно ворвался Иммануил. Павел отложил трубку и перевернул, по военной привычке, рассматриваемую карту вниз начертанным рисунком.
– Запоминаю наизусть, – улыбнулся Павел, отвечая на взгляд друга. – С собой карты брать нельзя, вдруг внезапный обыск по дороге – за шпиона примут.
Иммаунил кивнул:
– Я тебе одного человека привел. Послушай-ка его.
Князь втащил маявшегося в холле пожилого крестьянина.
Мужик был живописен – с русой бородой лопатой и густыми волосами с проседью, подстриженными в кружок, загорелый, высокий и еще крепкий, как старый дуб. Одет был опрятно и добротно, держался с достоинством. Держал в руках шапку, снятую в помещении.
– Крестьянин наш, несколько лет назад перевезли с семьей из Подмосковья, – прокомментировал Иммануил, заметив, как заинтересованно друг рассматривал колоритного персонажа. – А расскажи-ка князю, Евсей Фомич, о своей просьбе.
В целях конспирации находящихся в Кореизе Никитиных называли князьями Михайловыми, по имени их старшего представителя.
– Здравствовать вам, – степенно поклонился мужик великому князю и заговорил, смотря на Иммануила. – Стало быть, расчета просим, ваше сиятельство. Мы вами премного благодарны, но жить больше у моря нет никакой возможности.
– Дочери и сыну Евсея Фомича климат местный не подходит, – объяснил Иммануил. – Бронхиты постоянные по осени и зимой. Влажно слишком, ветра с моря. Врач посоветовал уехать подальше на континент, в умеренные широты.
– Точно так говорить изволите, ваше сиятельство, – подтвердил мужик. – Дохтур, ученый человек, сказал, мол, кедры вам нужны да сосны, да зимы русские суровые. В Сибири-то у нас родичи дальние, да и сами оттуда вывезены когда-то были, при крепостном еще.
– Евсей Фомич собирается с семьей отправиться в Сибирь, – озвучил Иммануил то, что и так уже понял Павел, и снова обратился к крестьянину. – А в каких краях собираетесь обосноваться?
– Дак на реке Пышме и деревня так и зовется – Пышмы, под Екатеринбургом, – обозначил мужик.– Значит, отпускаете нас, ваше сиятельство?
– Тебе князь Борис Иммануилович уже сказал все. Поезжайте с Богом. Много ли времени на сборы потребуется?
– Сразу не управимся, с месяц надо б, – отозвался крестьянин.
– Дело у нас к тебе будет, Евсей Фомич, – решился, наконец, Павел.– Мне тоже в ту сторону ехать. Одному по нынешним временам опасно, а доехать необходимо живым. Возьмете с собой? Я солдатом оденусь простым, вам от меня опасности не будет никакой. А может, и пригожусь как-нибудь.
– Рады будем, ваше сиятельство, – поклонился крестьянин. – Никогда от вас никакой обиды не было, почему бы не помочь? Опять же, в мешке-то с горохом легче жемчуг утаить.
Иммануил с Павлом переглянулись, удивляясь то ли невольно высказанной фразе, то ли проницательности мужика.
– Сколько вас человек в семье? – спросил князь.
– Посчитаем, – Евсей Фомич огладил пышную бороду и начал загибать пальцы. – Мы сами с супругой, да младшие наши болезные-то, те слётышки еще. Брат мой большак, вдовый, да сестра с мужем. Старший сын с женой и дитём.
– Семеро взрослых, – кивнул Павел. – Однако, семья-то у тебя какая важная!
– На том и стоим, – еще раз поклонился явно польщенный крестьянин.
Отпустив мужика, Иммануил пересел поближе к Павлу.
– Хорошо придумал, Мануэль, – улыбнулся великий князь.
Иммануил улыбнулся.
– Случайно услышал, как этот крестьянин у отца в Сибирь просился. Всегда легче ехать в большой компании. Тем более, знакомая семья, они не выдадут. Евсей Фомич Мохов у отца в механическом цеху работал, кроме крестьянства, он мужик умный и смекалистый. Надо маршрут как следует продумать. По железной дороге поедешь?
– Так быстрее и надежнее, – согласился Павел.
Иммануил окинул взглядом знакомый кабинет друга. Предчувствие скорого отъезда было заметно в стопках бумаг и книгах, в беспорядке разложенных по большому столу, в приготовленной солдатской форме на спинке кресла, в мелких вещах, лежащих не на своих местах, что было странно для педантичного Павла.
Великий князь достал из секретера картонную коробочку, украшенную разноцветной арабской вязью.
– Когда был в Тегеране, то вышел на местный рынок. Потолкался среди ковров и кальянов и забрел в ювелирную лавку. Персы, знаешь ли, имеют своеобразный вкус к украшениям. Я даже к чему-то приценился, как вышла вдруг из боковой двери старая ведьма в черной парандже и к себе поманила. Хозяин испугался, меня за ней потащил, вроде как та дама в черном – ведунья местная и нужно ее слушаться.
Иимануил пересел поудобнее. Как ни странно, в последнее время он сталкивался с необъяснимыми логикой явлениями и предчувствовал, что рассказ Павла из той же области. Великий князь пристально рассматривал затейливые письмена на коробочке.
– Отдала она мне две вещицы – достала откуда-то из страшно воняющего специями сундука. Вот это, сказала, подари любимому другу. И тогда друг будет предан тебе до конца своей и твоей долгой жизни.
Иммануил взял в руки протянутую Павлом маленькую шкатулочку из плотного картона. От нее, действительно, ощутимо пахло чем-то непривычным, восточным. Внутри на красном бархате лежало старинное, широкое, почти на целую фалангу, кольцо из серебра, покрытое ярким узором – красной, зеленой и синей эмалью. Причудливый орнамент приковывал взгляд. Иммануил крутил в пальцах удивительное кольцо и не мог оторваться от созерцания повторяющихся узоров. Павел улыбнулся.
– Нравится?
Вместо ответа, князь надел подарок на указательный палец, на котором всегда носил любимые украшения. Теплое серебро приятно утяжелило кисть. Павел вздохнул.
– Даришь мне кольцо на прощание, – медленно выговорил Иммануил, кусая губы.
– Это не значит, что мы больше не увидимся, – великий князь отвел взгляд в окно.
– Вовсе нет, – кивнул молодой Бахетов. – А что было второй вещью? Наверное, что-то… женское?
– Да, – Павел усмехнулся. – Подвеска в виде виноградной кисти из нефрита. Старая арабская ведьма наказала, чтобы отдал девушке, которая меня ждет. Тогда станет она моей женой и родит сына.
– Надеюсь, ты сохранил эту вещицу, – серьезно заявил Иммануил. – Я знаю девушку, которая тебя ждет.
В мае из очередной своей тайной поездки вернулись конспираторы Владимир и Андрей. В общей гостиной сурово и немногословно рассказали о непростой обстановке в столице, а с Иммануилом и Павлом пожелали поговорить отдельно.
Едва мужчины расположились в кабинете Павла, как в комнату тихо проникла Инна с таким серьезным и упрямым лицом, что Иммануил кивнул, позволяя говорить при супруге.
– Ситуация обостряется, – перешел к делу Владимир. – Армия сопротивления (так в семье называли белую гвардию) успешно продвигается по Уралу. Передовые войска уже под Тобольском. Но государя и семьи в городе уже нет.
Иммануил и Павел переглянулись. Инна сжала губы. Андрей нервно раскрошил в пальцах папироску.
– Несколько недель назад центральный комитет затребовал перевезти арестованного государя в Москву. Может, испугались, что наша армия возьмет Тобольск и освободит дядю. А возможно, готовят показательный процесс. Но дальше Екатеринбурга семью не отпустили.
– Екатеринбург – революционная столица Урала, вся власть в городе полностью перешла большевикам, – горько усмехнувшись, подхватил Владимир. – Государя и всех домашних заперли в небольшом доме и тщательно охраняют. Скорее всего, красные комиссары боятся, что в столице пойдут на сговор с иностранцами и выгодно обменяют семью государя на, скажем, признание новой республики в Европе.
– К Севастополю подходит английский броненосец с командующим британскими военными силами и государыней Ольгой Александровной на борту. Бабушка заявила всей Европе, что без родственников из России не уедет, – продолжал делиться Андрей.
– Хоть кто-то решился на спасение дяди! – подала голос Инес.
– Неправильно думаешь, сестрёнка, – хитро улыбнулся Владимир. – Существует хороший план, по которому всю семью перевезут в Крым. Преданные люди состоят в охране государя и должны уговорить Федора Николаевича на побег.
– Государь не согласится позорно бежать, – отстраненно заметил Павел. – И уж тем более, государыня не доверится представителю фамилии.
Владимир кивнул.
– Разумеется. Наш агент действует от имени дочери Еремея Заплатина, вроде как ее отец оставил инструкцию по спасению семьи самодержца на случай их пленения. Старец вполне мог предвидеть не только свою гибель, но и арест государя. Такая легенда может примирить Софью Александровну с необходимостью побега.
– Это обман? – тихо спросил Инна.
– Ложь во спасение, – вздохнул Андрей. – Дочь старца благополучно сбежала за границу, так что мы сможем держать государя в неведении.
Поделившись необходимыми сведениями, Владимир и Андрей покинули кабинет.
– Надо спешить, – прервал воцарившееся молчание Павел.
– Моховы почти собрались. Евсей Фомич намекал, что пора бы и отправляться, – заметил Иммануил. Инна встала, прошла до окна.
– Варя тоже готова. Я научила её всему, о чем говорили, – тихо выговорила она.
– Значит, время пришло, – заявил Павел.
Иммануил решительно поднялся с места.
– Завтра с раннего утра отправлюсь на вокзал и переговорю с начальником относительно вагона. Павел, поезжай к Евсею Фомичу, обсуди с ним всё, кроме даты отъезда.
– Варю с собой к Моховым возьмите, – посоветовала Инес. – Чтоб не напугалась сразу. А мне надо кое-какие вещи собрать в дорогу.
С заботливым и сосредоточенным лицом, Инна вышла из кабинета.
Павел порывисто обнял друга.
– Спасибо тебе. Вам обоим.
Вечером, уложив уставшую дочку спать и поручив ее заботам нянечки, Иммануил и Инна вышли в потемневший сад. Инес перебирала пальцами кисти кружевной шали.
– Как ты думаешь, Вера сможет уехать с Павлом? – задал Иммануил волнующий его вопрос. – Насколько она влюблена?
Инна посмотрела на спокойное море.
– Раньше она очень любила Павла, – будто отвечая самой себе, отозвалась Инна. – Была готова бороться против родителей за свою любовь. Но тогда ее семья не находилась в такой опасности. Я давно с ней не общалась. Таша говорила, что Вера отчаялась. Я не знаю, к чему может привести отчаяние плена и утраченных надежд. Но, думаю, в ее случае – не к смирению. Вера хоть и высокородная царевна, но она крепкий орешек. Изумруд.
Княгиня посмотрела в глаза мужу.
– Я не уверена, что Павлу удастся авантюра. Я не уверена, что Вера готова бросить всех и следовать за ним. Тут слишком много зависит от обстоятельств. Но я буду надеяться на лучшее. И ждать Павла обратно – с Верой.
На следующий день, едва рассвело, Иммануил покинул имение, направляясь к Ялте и дальше, в Симферополь. Дело было таким опасным, что молодой Бахетов собирался решить вопрос с организацией вагона лично.
А на семейном завтраке в Кореизе Никитины и Бахетовы приняли решение об отъезде за границу на приближающемся броненосце.
Через несколько дней семья крестьянина Мохова окончательно собралась в путь. Телеги с тщательно упакованным скарбом были готовы, как и лошади и карета для Вареньки и детей. Ночевать девушку оставили у Евсея Фомича – садовница пришлась по нраву младшей дочери крестьянина и девушки не желали расставаться.
Вечером накануне отъезда к Павлу, который с помощью Иммануила перепроверял собранные вещи, зашла Инна с двумя объемными сумками.
– Синяя для Вареньки, отдашь супруге Евсея Фомича, – Инна показала тонким пальчиком, будто не доверяя способностям мужчин различать цвета. – А вот эта, зеленая – для Веры. Там одежда крестьянская и городская, мыло и всякие мелочи дамские. И костюм корнета, мужской, если нужно будет верхом отправляться. Это ее личная форма, подогнанная и обкатанная, я только знаки отличия сняла на всякий случай.
– Вера умеет верхом в мужском мундире? – удивился Иммануил.
– Да, любимый, – невинно улыбнулась Инна. – Мы тоже затевали комедии с переодеванием.
Несмотря на серьезность момента, друзья рассмеялись.
– Спасибо, милая кузина, – Павел от души расцеловал княгиню в розовеющие щеки. – Надеюсь, нам все это пригодится.
– Я тоже надеюсь, – отозвалась Инна. – Мы задержим отплытие броненосца насколько сможем. Убедим бабушку подождать. Ты только возвращайся, дорогой брат.
Еще затемно две нагруженные телеги и ландо, сопровождаемые шестью вооруженными всадниками, отправились из Кореиза. Павел не стал прощаться с другом и родными. Долгие проводы – лишние слезы. Все слова были сказаны накануне.
В ландо разместили Вареньку, одетую крестьянкой, супругу Евсея Фомича и младшую дочь с сыном, тринадцати и десяти лет. Остальные крестьяне, во главе с хозяином, предпочли находиться в телегах, со своим скарбом. Великий князь Павел, верхом, с любимой винтовкой и в простой солдатской форме, внимательно следил за окрестностями – в случае нападения пришлось бы действовать решительно. К счастью, на многочисленных родственников крестьянина Мохова никто не польстился, и к вечеру они достигли Симферополя.
Управляющий железнодорожной станции, из «бывших», но умных и потому сохранивших пост, не нарушил слова, данного князю Бахетову. Один из «господских» вагонов был прицеплен к составу, отходящему на Урал. Одновременно совет ялтинских матросов снарядил своих бойцов для поддержки обороны Екатеринбурга. Поперек вагонов были развернуты транспаранты «Даешь красный фронт!», «Нашу крымскую ярость – братьям Урала!» В иное время Павел посмеялся бы криво составленным лозунгам, но изощряться в остроумии среди вооруженных матросов совсем не хотелось.
Крестьяне подозрительно осматривались в вагонных купе, хоть и приведенных к стандартному виду, но не лишенных комфорта. На платформе Евсей Фомич внезапно встретил знакомого мужика Залётова с семьёй, который на свой страх и риск также желал отправиться на историческую родину, в Поволжье. Бабы и дети испуганно сгрудились вокруг узлов и сундуков, опасливо таращились на матросню. Заручившись согласием Павла, Евсей Фомич пригласил Залётовых в вагон – места там оказалось достаточно, к тому же, крестьяне чувствовали себя спокойнее в тесноте. Моховы сами еще не окончательно поверили в то, что им предстоит не длительный путь в телегах, а на поезде, в оплаченном бывшими господами вагоне. Соседство вооруженных до зубов бравых защитников революции крестьян пугало, но подумав, Евсей Фомич философски выразился по проблеме:
– Авось другие бандюганы по дороге не нападут, – и размашисто перекрестился.
Под оглушительный свист и клубы дыма из-под колес и громогласное матросское «Ура!» состав двинулся на север.
Путешествие началось удачно. Павел, в своей потертой солдатской форме, затерялся среди пестрой крестьянской толпы. По вагону носились дети. Где-то уже пыхтел самовар. На тюках сидели бабы, игнорируя удобные кожаные сидения. Окружение настроило Павла на веселый лад – крестьяне были настолько убедительны и натуральны, что не вызвали никаких подозрений даже у зашедшего из соседнего вагона командира красноармейцев. Бравый матрос оглядел деревенскую толпу, осведомился у Евсея Фомича о конечном пункте их поездки и молча удалился. Вернулся он спустя полчаса с вопросом, не потеснится ли их семья, чтобы вместить нескольких матросов, которые никак уже не помещались в целиком заполненных бойцами вагонах. Старший Мохов почесал в затылке и согласился. Командир обещал прислать самых надежных товарищей, которые поклялись руки не распускать и на драки не провоцировать. Павел подозревал, что командир таким изящным образом решил приставить наблюдателей, и на всякий случай присмотреть за крестьянами – вдруг переодетые контрреволюционеры. Матросы, действительно, оказались смирными, с удовольствием откушали предложенного чаю из горячего самовара, свалили тощие вещевые мешки на указанные места и дисциплинированно удалились курить махорку в тамбур, а после и вовсе ушли к товарищам. Вернулись они лишь за полночь, чтобы тихо пробраться в постели.
Павел присматривался к своим спутникам. Слушал степенные размышления Евсея Фомича, его старшего брата, взрослого сына и шурина о крестьянском хозяйстве, разные истории из жизни и планы на будущее, запоминал звучание их неторопливой речи с чуть заметным малороссийским говором. Потом переходил в вагон матросов. Там рассуждения были совсем иные – о революции, о несознательности населения, о новой власти. Часто бойцы вскакивали со своих мест, горячо ссорясь из-за внезапно возникших разногласий, звали комиссара, который умело переводил спор в ярость против «старого режима». Павел и тут внимательно наблюдал, впитывал информацию, пытался понять основы нового учения. Великий князь и раньше приглядывался к другим сословиям, подсаживаясь к солдатским кострам, интересовался бытом и жизнью своих крестьян. Матросы моментально почувствовали в Павле военного. Великий князь не отрицал, признавшись, что участвовал в компании в Пруссии, а потом был отправлен на кавказский фронт. Загар, заботливо выращенная борода и простая форма маскировали благородное происхождение, а манеры Павел легко копировал, быстро становясь «своим» в любом окружении, словно хамелеон, меняя окраску на разном фоне.
Благополучно миновали Запорожье и Юзовку, через Луганск въехали в Советскую Россию. Состав направлялся к Поволжью, относительно спокойному от атак белой гвардии, всё противостояние сосредоточилось на Урале. К поезду, состоящему сплошь из вооруженных матросов, да еще с революционными лозунгами, нигде не проявляли особенных претензий и пропускали без тщательной проверки документов. Несколько раз даже встречали с ответными митингами прямо на перроне в поддержку «Красного Урала».
В Саратове шумно выгрузились Залётовы. Павел вздохнул, искренне желая большой семье прижиться в Поволжье. Девки у Залётовых оказались знатными певуньями и так пели по вечерам, что матросы ломились из соседнего вагона, чтобы послушать.
Перестук колес и храп из соседнего купе перебивали сон. Павел смотрел в темное окно, ощущая себя частью движущегося вперед железного состава. Обычно великий князь так и сидел полночи, пока усталость не валила его на постель. Хорошо, что крестьяне имели привычку крепкого дневного сна, и Павел добирал эти ночные бессонные часы, заваливаясь с семьей после обеда,и в результате чувствовал себя вполне бодрым.
Мыслей было даже слишком много. Павел редко позволял идти на поводу своих чувств. Всегда, когда эмоции затмевали разум, из этого не выходило ничего хорошего. То же убийство мужика Еремея Заплатина он совершил, ослепленный белой жгучей яростью, с невероятным удовольствием метко всаживая в цель пули, одну за другой. Раскаяния за содеянное Павел не чувствовал – то темное зло, что таилось в крестьянине и грозило вот-вот прорваться, то колдовское влияние, что имел мужик не только на государеву семью, но и на Иммануила, не давало великому князю права на бездействие. Но и отрицать того, что убийство сыграло роль детонатора в дальнейшей истории, он тоже не мог.
Вот и сейчас, отправившись в опасное и долгое путешествие через всю страну, ввязав в авантюру ни в чем не повинную глупенькую Вареньку, Павел понимал, что это опять, хоть и обдуманный и логически объясненный всем и себе самому, но замешанный на эмоциях шаг.
Великий князь не раз давал понять царевне, что она может на него надеяться. Павел бесконечно ценил Веру за ее преданность. Великая княжна обожала кузена с детства, оказалась верна в юности, добивалась его благосклонности и почти довела до венца. Он восхищался ее характером, дерзостью, пылкостью и зарождающейся женской силой, и в то же время – ее нежностью и чистотой. Павел был уверен, что царевна до сих пор любит и ждет, несмотря ни на что. Он был обязан оправдать ожидания, это был его долг мужчины, великого князя и жениха, которому невеста вопреки воле родителей так и не сказала «нет».
Но чувства к Вере как к будущей жене у Павла были противоречивыми. Он, бесспорно, находил ее изысканной и милой, замечал ослепительную чистую кожу и белые зубы, длинную шею, благородные линии девичьей фигуры. Она привлекала его, как мужчину. Несомненно, Вера была прекрасным выбором для супружества, но ни разу Павел не назвал свои чувства к невесте любовью. Любовь у него была головокружительная, всеобъемлющая, ядовитая и волшебная, как опиум. Серые глаза, черные волосы, невыносимо прекрасное лицо, изящество и грация восточного юноши. Страсть, горящая адским пламенем. Упрямый, невероятный, ласковый и жесткий, Иммануил. Имя, которое хотелось пить, как хмельной тягучий нектар, как хрустальные струи родника, как море.
Он пришел в ту ночь, когда Павел не мог заснуть, переволновавшись перед предстоящей поутру дорогой. Забрался через балкон в кабинет, одетый лишь в свой просторный шлафрок, дрожа от волнений и возбуждения.
– Не могу отпустить тебя, – обнял за шею, припал к груди, где тут же громко застучало сердце. – Хочу насытиться тобой, запомнить тебя, Павлик.
Выразительный голос Иммануила прозвучал так тихо и трогательно, что Павел без слов (звуки застряли где-то в горле, стянувшись в горький комок), подхватил друга под бедра, потащил от балкона к неширокой солдатской постели. По пути они потеряли халат, потому Павел также, недолго думая, избавился от легкой одежды.
Он целовал всё его тело, стараясь запомнить шелковистость кожи и запах. Цветочный, словно поле тюльпанов и маков – от волос и за ушами, на кончиках пальцев и на шее. Горьковатая полынная нотка пота, хвойно-сосновая – на сгибах локтей и под острыми коленками. Чистый песок и нагретый солнцем камень – на спине и выступающих ребрах. Иммануил пах Крымом – так же гармонично, сумасводяще. От смеси ароматов кружилась голова, вызывая желание сотворить безрассудство. Павел провел подбородком внизу живота и увидел налитой возбужденный орган. Не думая, быстро провел по нему языком, по всей длине, и остановившись на открытой влажной головке, неожиданно почувствовал во рту недостающую нотку – солено-пряный, устричный вкус моря. Павел раньше этого не делал, но Иммануил баловал любовника подобными ласками, от понимания которых великий князь быстро терял контроль над телом и разумом, стонал и метался, говорил глупости, ничего не понимая от пронзительного удовольствия. Сейчас, стоило ему захватить губами упругую головку, как Иммануил выгнулся навстречу, призывно раздвинул ноги и простонал так сладко, что у Павла по спине прошла нервная дрожь, а в паху все закаменело от мгновенного напряжения.
Это оказалось весьма увлекательным занятием. Член у Иммануила был твердым, бархатистым и таким приятным для губ и языка. От неумелых и простых действий Павла Иммануил всхлипывал, сжимал пальцами плечи любовника. На напряженном органе обозначились вены, а на вершинке головки показались белесые капли. Павел обхватил его поудобнее у основания, испытывая неодолимое желание ритмично и глубоко погрузить торчащий влажный ствол в свое горло. Удалось это не с первого раза, но произвело впечатление – Иммануил задрожал всем телом, широко раздвинул колени, открывая полный доступ к своему телу. Никогда еще собственное имя не казалось Павлу таким звучным и прекрасным. Иммануил стонал, подаваясь бедрами, хаотично гладил и цеплялся за загорелые плечи друга. Павел обхватывал губами теплый орган, посасывал круглую набухшую головку, кончиком языка щекоча щелочку посередине. И вскоре отстранился, предчувствуя кульминацию, облизал с губ терпкую жидкость, легко приласкал пальцами поджавшиеся от возбуждения яйца и пульсирующее горячее отверстие. Иммануил внезапно выгнулся, точно насаживаясь на пальцы.
– Пожалуйста… – тихо всхлипнул он.
Павел обнял руками его длинные ровные ноги, надавливая мокрым от перевозбуждения членом на раскрывающийся вход, медленно погрузился, чуть не крича от охватившего его тело ликования, вырвал из Иммануила очередной блаженный стон. Им хватило лишь нескольких глубоких движений, чтобы одновременно забиться в волнах бесконечного восторга, обнимая друг друга, перемешивая запахи и влагу на своих телах.
Лежа в темноте спального вагона, Павел вспоминал вкус и запах Иммануила, его голос и страсть. Ритмичное движение поезда, наконец, принесло желанный сон, в котором снова виделся сероглазый князь, Крым, Архангельское.
А наяву поезд приближался к Уральску. На подходе к городу были спешно занавешены все окна, состав промчался мимо станции и, не останавливаясь, устремился дальше. Лишь утром Павел услышал, как командир матросов объяснил, что в Уральске стояла Белая Армия, а отбивать состав с боем у матросов не было приказа из Екатеринбурга.
Остановка на подъезде к Оренбургу была хоть и непродолжительной, но весьма интересной для Павла. Из окна своего отделения он наблюдал, как под покровом темноты из медленно двигающегося состава выскакивали матросы и споро отбегали в заранее обговоренные засады. Город оказался под властью казачьего атамана. Прибывшие бойцы составляли подкрепление собирающемуся атаковать «бандюганов» местному красному отряду.
На следующей же станции командир матросов благоразумно приказал снять с вагонов бравые лозунги. Поезд двигался по контролируемой белыми генералами территории, что создавало Павлу прекрасное настроение и надежду на то, что, возможно, семью Государя отобьет армия освобождения.
В Уфе их состав обстреляли. Матросы открыли ответный огонь. Крестьяне просидели под столами и на полу, зажав уши девкам и детям, пока поезд не набрал скорость и не ушел от преследовавших его вооруженных всадников.
Весь следующий день Евсей Фомич успокаивал своих домашних, а Павел авторитетно заверял перепуганных Вареньку и прижавшуюся к ней хозяйскую дочь Лизу в своей боеспособности и обещал в случае еще одного нападения защитить их обеих. Варя, кстати, не доставляла Павлу никаких проблем. Она прижилась в большой семье Моховых, подружилась с Лизой, а набожной супруге Евсея Фомича охотно читала Библию.
На подходе к Екатеринбургу матросы посуровели. На маленькой подстанции в вагон к крестьянам заявились люди в военной форме и красный комиссар с проверкой документов. Евсей Фомич степенно разложил перед проверяющим бумаги на свою большую семью.
Военный серьезно просмотрел все предоставленные документы.
