Текст книги "Счастливчик (СИ)"
Автор книги: Mary Lekonz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Павел аккуратно отложил на подставку дымящуюся трубку.
Повод осуществить свои планы у Иммануила появился только в конце осени. Павел уехал в Ставку, у самого князя начались занятия в Пажеском корпусе. К тому же Инна почувствовала себя неважно – побледнела, потеряла аппетит, начались головокружения и тошнота. Домашний доктор Никитиных с удовлетворением констатировал признаки беременности и прописал покой и спокойствие. Обрадованные матушка и великая княгиня Катерина Николаевна окружили молодую княгиню заботой и не позволяли ни шагу ступить самостоятельно, укутывая в шали и подсовывая рукоделия, как единственное развлечение в ее положении.
Неожиданно Иммануил получил записку от мадам Д., в которой князя, без прежней наглости и несколько даже подобострастно, звали к вечернему чаю с «праведником». Вспомнив русскую пословицу про ловца, на которого бежит зверь, Иммануил решился на визит.
За время, пока они не виделись, Заплатин изменился – размордел и заважничал. Сменил строгий черный кафтан на алую шелковую косоворотку, вышитую по подолу и вороту. Иммануил тут же вспомнил о сплетнях, будто бы рубашки мужику вышивают сама государыня и ее юные дочери, и слегка поморщился.
Еремей уже без прежней робости обнял князя за плечи, поцеловал с чувством. Иммануил едва сдержал гримасу отвращения. За накрытым столом хлопотала мадам Д., чинно сидели еще несколько знакомых дам из хороших семейств. Еремей указал Иммануилу на место рядом с собой.
– Давно не виделись, голубчик. Я уж было и осерчал на тебя, – заметил мужик, пристально смотря в глаза князя.
Чтобы отвлечь себя от рассматривания провидца, Иммануил начал рассказывать об учебе в Пажеском корпусе и работе в госпитале.
Еремей быстро перебил.
– А вот и надо было прекращать эту войну, пока народу столько не перебили! Упрямый государь-то у нас, не слушает голоса свыше. А так и вышло, что я прав остался!
В свойственной ему манере, Еремей вскочил и замельтешил перед столом. Присутствующие дамы, как куклы за кукловодом, только поворачивали головы вслед за неказистой фигурой мужика, а тот говорил что-то о зле войны и о всеобъемлющей любви Бога к людям. По книжно звучащим выражениям Иммануил догадался, что мужик опять цитировал Писание, но связи с какой-либо ясной мыслью снова не нашел и не понимал, как остальные видели в наборе отдельных фраз мистический смысл.
Телефонный звонок раздался неожиданно. Заплатин, не прерывая своего движения, отправил девицу Д. узнать в чем дело, словно личного секретаря.
– Наверное, меня ищут, – поймав удивленный взгляд князя, сказал мужик.
Звонили, и правда, Еремею. Не сказав ни слова, крестьянин вышел за дверь.
Воспользовавшись паузой, Иммануил распрощался с хозяйками и присутствующими гостьями.
Мужик князя Бахетова в покое не оставил. На следующий же день Иммануил получил записку от мадам Д., в которой она извинялась за скомканный вечер из-за возникших у «святого старца» срочных дел.
– Что это значит? – удивленно спросила следящая за текстом из-за плеча мужа Инна и прочитала конец записки вслух. – «А ежели у Вас не будет иных дел, то ждет Вас Еремей Григорьич с анструментом у себя на квартире, Гороховой 64, завтра вечером, оченно он об игре Вашей и пении наслышан».
– Концерт для гитары и одного мужика, – шутливо отозвался Иммануил, сам озадаченный тоном письма, взял супругу за прохладные ладошки и усадил рядом с собой в широкое кресло. Об отношение Инес к Еремею Заплатину он знал давно, потому не собирался скрывать хитроумного плана по сближению с мужиком для подтверждения или опровержения опасных мыслей Павла.
– Будь осторожен, дорогой, – с тревогой в голосе попросила Инна, когда наступил вечер. Отговаривать от сумасбродной идеи она не могла, но волновалась по-настоящему.
До означенного дома на Гороховой Иммануил не доехал. Шофер остановил автомобиль на углу, а дальше Иммануил шел пешком – боялись слежки. На лестнице дежурило несколько человек, охраняющих «старца», как шепотом сообщила встречавшая у входа в квартиру девица Д. Иммануил начал всерьез понимать опасения великого князя Павла.
Убранство большой комнаты выглядело по-мещански безвкусным – обои с позолотой в крупный рисунок, покрытые алым бархатом кресла и диван, канарейки в клетках. В красном углу – иконы, тусклая лампада. Большой кованый сундук и лисья шкура на нем. Пришпиленные к стенам мелкие, плохого качества, картинки на библейские сюжеты и фото государя в кругу семьи. Посреди комнаты – дубовый стол и лампа с кружевным абажуром над ним. Богатый самовар, вазочки с орехами и вареньями. Определенно, Еремей Заплатин ждал гостя.
Пока Иммануил осматривался, мужик выскочил из боковой двери, как черт из табакерки, по привычке расцеловал молодого князя.
– Не обижайся за вчерашнее. Надо было срочно в Царское ехать, непорядок там был.
Девица Д. молча протянула Иммануилу чашку с круто заваренным чаем.
Заплатин притворно вздохнул.
– Вожусь с ними, как с детьми малыми. Сказал же, чтобы слушались. А они на своем стоят. Сам-то упрямится всегда поначалу…
Иммануил вдруг понял, что мужик рассуждал о государе Федоре Николаевиче и от возмущения чуть не обжег язык кипятком.
– Да и ладно, – Еремей зыркнул на князя юркими глазками, словно проверяя реакцию на свои речи. – Я в Царское-то приехал, по столу кулаком стукнул, да и словом Божьим пригрозил – сразу как шелковые стали!
Видимо, мужик принял оцепенение князя за одобрение, потому что широко улыбнулся и показал на гитару.
– Взял с собой-то, молодец. Давно я хотел тебя послушать. Слава вперед тебя бежит, князь.
Иммануил потянулся к инструменту, решив за время исполнения романсов привести себя в сносное настроение.
Игра на гитаре требовала от Иммануила концентрации внимания, пальцы были еще непривычны к струнам, а строгий учитель великий князь Павел морщился от неправильно взятых аккордов. Впрочем, Еремей Заплатин музыкальным слухом не обладал и ошибок не заметил.
Пение мужику понравилось. Он сладко жмурил похотливые глаза, как кот на печи, чесал бороду и перебирал пальцами шелковый плетеный пояс своей рубахи. Хвалил и просил петь еще, а потом приказал Нюрочке принести вина. Иммануил от подозрительного кагора отказался наотрез, мотивируя запретом в Пажеском корпусе. Мужик настаивать не стал, но сам быстро напился под чувствительные романсы.
В комнату осторожно заглянула Нюрочка.
– К телефону вас, Еремей Григорьич, – прошелестела она. – Из Царского.
Мужик встал, покачнулся. На нетвердых ногах двинулся к двери, но с каждым шагом распрямлялся, трезвея буквально на глазах. Иммануил из любопытства последовал в полутемный коридор, где Еремей взял трубку новомодного телефона, связывающего его напрямую с дворцом в Царском Селе.
– И тебе вечер добрый, голубушка моя, – совершено нормальным голосом отозвался он на приветствие, по-видимому, фрейлины Маруси Дубовой. – А что с ним, с царевичем-то? Голова болит? Ну, дай мне его сюды.
Еремей помолчал несколько минут, шумно дыша в трубку. А потом вдруг нараспев, так душевно и ласково, что у Иммануила мороз прошел по коже, заворковал в черную трубку.
– Что же ты, Ванечка не спишь-то? Время-от какое позднее! Головушка болит? Не болит, не болит у тебя ничего, поди спать. Не болит головушка, я говорю. Верь мне, голубчик, спи с Богом.
Поговорив с Наследником, Еремей немного помолчал, откинув сальную голову к стене.
– Вот так-то, – сказал внезапно Иммануилу. – Хотел тебя к цыганам зазвать, но не поедем сегодня. Может, еще в Царское отправиться придется. Хотя чую, все успокоилось у болезного. Спой-ка ты мне лучше, князь. Полюбил я песни твои.
Мужик двинулся обратно в комнату. Иммануил пошел следом, сжимая гриф гитары. В голове у него переплетались мысли о том, действительно ли он присутствовал сейчас на сеансе мгновенного излечения и хватило бы у мужика наглости поехать кутить к цыганам. Вскоре Нюрочка сообщила, просунувшись в проем двери, что звонили из Царского – у наследника прошла боль и он крепко заснул.
Эпизод произвел впечатление на Иммануила. В мистику он не верил, но, определенно, способности мужика заставляли удивляться.
Домой князь вернулся поздно. Инес еще не спала, ждала в его спальне с нашумевшим французским романом в руках. Иммануил выразительно взглянул на часы.
– Вечером передремала, – отозвалась Инна.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Иммануил, замечая бледность и трогательную тонкую шею в вырезе батистовой ночной рубашки. Инес улыбнулась той особенной улыбкой, которой в последнее время отвечала на подобные вопросы. Князь присел на кровать.
– И ела ли что-нибудь?
Инна устроила голову на его плечо.
– Не хотелось, – виновато выговорила негромко. – Все мое положение, постоянно нездоровится. Но это пройдет, я уже не обращаю внимания.
Иммануил не захотел мириться с ситуацией, нашел горничную жены, послал ее за питьем и закусками. Княгине было предложено несколько блюд, и опытным путем Иммануил выяснил, к чему жена была склонна в данный момент. Подшучивая над неправильностью своих действий, супруги установили тарелки прямо на кровати. Инес отложила в сторону недочитанный роман и обхватила изящными пальчиками бокал с прохладным напитком из сока апельсина и слабого чая, с добавлением мяты и капельки меда. Иммануил кормил супругу ананасом и соленым кавказским сыром, удивляясь, как это вообще можно есть в таком сочетании. Но Инна повеселела, на впалых щеках появился легкий румянец, глаза заблестели. Молодая княгиня уселась поудобнее, обняла мужа за талию.
– Вот видишь, ma chérie, – целуя шелковистые пряди у висков, заметил Иммануил. – Нужно было просто покушать.
– Расскажи, – попросила Инес, ожидая подробного отчета о встрече со страшным мужиком.
На некоторое время Иммануил совсем выпустил из виду знакомство с Заплатиным – занятия в Пажеском корпусе требовали времени и усилий, регулярные посещения госпиталя и распоряжения насчет приготовления усадьбы в Крыму к приему выздоравливающих не оставляли порой ни одной свободной минуты. К тому же Инна вдруг заболела корью. Иммануил, переживший недуг в раннем детстве, взялся ухаживать за женой. Опасение за здоровье ее и ребенка отнимали последние силы. К счастью, болезнь отступила, и в конце марта Инна родила здоровую малышку. Матушка и великая княгиня Катерина Николаевна в два голоса утверждали, что для хрупкого сложения и общего состояния Инна родила на удивление быстро и хорошо, но Иммануил, почти сутки не присевший, чутко прислушивающийся к любому звуку из спальни жены, то в оцепенении от волнения, то бегающий от доктора к родителям, признался, что это был самый тяжелый день в его жизни.
Малышка родилась крупненькая, горластая, сразу оповестившая о своем появлении весь дворец. Иммануилу, по традиции, дали полюбоваться спеленутой куколкой, украшенной ярко-розовыми лентами. Молодой отец, умилившись до слез, нежно поцеловал тонкую руку Инны и пушистенькую красную щечку дочки. Несколько дней Иммануил размышлял о нелегком процессе рождения человека на свет и решил больше не подвергать супругу таким испытаниям, а дочь беречь, как зеницу ока.
В небольшой домовой часовне бахетовского дворца новорожденную княжну окрестили, назвав Ириной. Крестными стали вдовствующая государыня Ольга Александровна и приехавший из Ставки на несколько дней государь Федор Николаевич. Иммануил сразу обратил внимание на постаревшего монарха и, вопреки радостному событию, тревога закралась в его сердце.
Великий князь Павел навестил молодых родителей лишь в начале лета, в зеленом и тихом Архангельском. Подержал на руках веселого младенчика, запутался в комплиментах молодой матери, а потом увел Иммануила на длительную прогулку, во время которой посвятил друга в печальные события – война проигрывалась по всем фронтам, а государь слабел от каких-то препаратов, которыми его старательно потчевал чудо-лекарь Тамаев. Противоречивые военные приказы породили глубокий конфликт государя и главнокомандующего. К счастью, с наступлением тепла Еремей Заплатин вдруг решил набраться святости и отправился в путешествие на землю обетованную, в Иерусалим. Страсти вокруг недостойного поведения мужика немножко поутихли.
Инес провела лето на водах в Карловых Варах, поправляя расстроенное после родов здоровье. Малышку поручили заботам матушки Варвары Георгиевна и Катерины Николаевны. Обе дамы были без ума от крошечной внучки и организовали ей безукоризненный уход. Иммануил с головой погрузился в работу своего госпиталя, с полного одобрения великой княгини Елены Александровны, ставшей настоящей духовной наставницей князя.
По осени восстановившаяся семья, с приехавшей из-за границы повеселевшей Инной, отправилась в Крым. Иммануил пробыл там недолго, проверил санаторий в Балаклаве и с ощущением выполненного долга вернулся к началу занятий в Пажеском корпусе.
Приглашение к Заплатину он получил через три дня. Даже и не удивился, догадавшись, что у «старца» существовали свои информаторы. Прихватил гитару, собираясь «порадовать» мужика несколькими разученными за лето цыганскими романсами. Следовало уже вплотную заняться провидцем, выведать его тайны. Из Ставки Иммануил получал короткие записки от Павла – государь вел себя все противоречивее, да и нестабильное состояние его здоровья заставляло родственников искренне волноваться.
За год в квартире Еремея ничего не изменилось, лишь на окнах появились парчовые «господские» занавеси, да красный угол украсила новая икона из Иерусалима. Мужик встретил князя ласково, выглядел довольным жизнью и сразу начал свои речи о Земле Обетованной, где сподобился побывать. Видимо, он уже не раз пересказывал путешествие, потому что говорил складно и увлекательно, Иммануил даже заслушался и, наконец, понял, от чего теряли голову поклонницы – мужик щедро приправлял свою речь уменьшительными и ласковыми словами, постоянно толковал о всеобъемлющей любви Бога, смешивая фразы в некий сладкий опьяняющий поток. К тому же Еремей с профессионализмом ярмарочного шарлатана проделывал все мелкие хитрости для того, чтобы расположить к себе собеседника – незаметно дотрагивался, поглаживал ладонью, смотрел прямо в глаза, чуть повторял мимику. К концу рассказа об Иерусалиме Иммануил чувствовал себя почти в религиозном экстазе и попроси его – тут же отправился бы в паломничество. На его счастье, в комнату, где соловьем разливался Еремей, зашла Нюрочка с огромной цветочной корзиной. Князь отвлекся на принесенное, тут же заметив еще несколько пышно составленных букетов.
– Как много цветов у вас, Еремей Григорьевич, – с искренним удивлением промолвил Иммануил.
Мужик с досадой махнул рукой.
– Да бабы, дуры, носят. Знают, что люблю и балуют меня. Еще вот конфекты тащут, – он указал на стол. – Я-то сам не терплю, сладко слишком. А ты полакомись, вкусные, говорят.
Иммануил от «конфект» отказался, заметив, что ему сладкое тоже не по вкусу. Еремей одобрительно хмыкнул и потребовал от заглянувшей в дверь девицы Д. вина.
– Ты не бойся винца-то, оно душу веселит, сам Господь нам вино для укрепления завещал, – выговорил Еремей, наливая себе полный бокал. – Вот сейчас выпьем, да поедем к цыганам – послушаем, как они поют-то. А и поплясать чего-то охота, давно я душу пляской не тешил.
Иммануил подумал, что плясок пьяного мужика его тонкая организация не выдержит, потому поспешил прикрыться запретом Пажеского Корпуса на все увеселения. Мужик вздохнул.
– Вот ведь, что за жизнь у тебя, князь – что ни предложишь, все нельзя. А мы тебя переоденем, да так, что никто не узнает, – Еремей вдруг цепко посмотрел на застывшего с чашкой в руке Иммануила. Князь не успел возразить, когда мужик ткнул пальцем в Нюрочку, зашедшую в комнату вместе с мадам Д. – Али в ресторан поедем, возьмем вот голубушку да и отправимся. Там песни веселые, вино хмельное!
– Что ж вы говорите-то, Еремей Григорьич, – смущенно возразила мадам Д. – Нюрочка к вам, чтобы Богу молиться, а вы ее – в ресторан!
– Не говори, чего не понимаешь, – перебил мужик, сердито посмотрев на женщин из-под насупленных бровей. – Аль не знаешь, что со мной – нет греха никакого? Ежели захочу – к цыганам ее свезу, или туда, где бабы полуголые поют и пляшут, как бишь это называется-то?!
– Не слушайте его, Иммануил Борисович, – шепнула Нюрочка со слезами в блекло-голубых глазах. – Еремей Григорьич нарочно так говорит. Никуда он не ездит и ничего такого не думает…
– Молчать! – Еремей стукнул тяжелым кулаком по столу и обе женщины присели от испуга. В глазах мужика заметались опасные молнии. – Пошли вон, дуры! Слова мои они переиначивать вздумали! Вон отседова, не доросли еще умом-то до речей моих!
Мадам Д. и Нюрочка выкатились из комнаты, а Еремей ласково взглянул на Иммануила. Князь молча налил мужику вина из бутылки.
– Ловко как вы управляетесь, – осторожно заметил Иммануил после того, как «старец» один за другим выпил два бокала крепленого муската.
– Много в бабах гордыни-то, самый главный их грех, – покачал головой хмельной Еремей. – Укрощать надо. А я вот поведу этих важных барынь в баню, раздену, да и приказываю – мойте, мол, мужика-то! А то и сам начну веником их охаживать по телесам! Бесовские спеси хорошо веником выбиваются! Что отворачиваешься, не по нраву про баб-то слушать? И в тебе много гордыни, князь. Может, и тебя надо – в баню?! – мужик раскатисто рассмеялся, сверкая рядом острых зубов.
Внезапно Иммануил так испугался, что сам предложил исполнить несколько романсов под гитару. Еремей обрадованно закивал и откинулся на спинку дивана. Слушал он хорошо, с эмоциями на простом грубом лице. Впрочем, выражение его лица Иммануилу не нравилось, оно было сладострастным и порочным, как у сатира. Ни в коем случае князь не желал бы к себе таких чувств.
– Умный ты, голубчик, – доверительно говорил Еремей Иммануилу через несколько дней, когда князь снова появился в гостях. – Где надо, промолчишь. Как нужно, так и скажешь. С мозгами парень. Вот хочешь – министром тебя поставлю?
– Как это – министром? – удивился Иммануил.
– А вот так. Нравишься ты мне. И слушаться будешь. Напишу сейчас записку и отправлю к кому надо. И будешь министр.
Иммануил представил лица Павла, своих родителей и знакомых при такой новости. С трудом сохраняя спокойствие, покачал головой.
– Нет, спасибо, Еремей Григорьевич. Я на этот пост не гожусь, да и политику не люблю. К тому же, сразу станет известно, что это по вашей протекции. Мне с вами видеться запретят.
– Может, ты и прав. Мамка твоя против меня с Еленой-то Лександровной дружит. Да и тесть твой с тещей туда же. А знаешь, голубчик, – он вдруг как-то особенно посмотрел на князя. – Немногие, как ты-то рассуждают. Все больше приходят с просьбами да с жалобами, всем чего-нибудь от меня надобно.
Похоже, это разговор окончательно расположил мужика к Иммануилу. Еремей вполне убедился в бескорыстном отношении молодого князя к своей персоне. С каждой встречей разговоры становились все откровеннее, а Иммануил начал понимать, в какие темные сети запутался мужик и потянул за собой державную семью.
– Тяжелое время-то сейчас. Государь мечется, как мышь в амбаре, хочет все сам решать, а сил-то не хватает душевных. Да и какой он государь? Дитя малое. Вот мы ему с дохтуром-то Тамаевым даем настой благодати.
– Говорят, вы всей семье лекарства прописываете? – аккуратно спросил Иммануил.
Еремей улыбнулся.
– А как же, милый, всех лечим. Маме-то, Софье Лександровне, для укрепления духа и снятия напряжения питье, мальчонке – для сердца, а девчушкам – чтобы родителей слушались, усмирительное, стало быть. Софью-то надо бы вместо государя на трон посадить, регентшей при болезном. Она умная, войну прекратит, нужных людей сразу на важные посты назначит и настанет процветание. Да и я помогаю по мере сил своих. Многое мне дано, я в сердцах сокровенное читаю.
Иммануил сморгнул, стараясь сбить впечатление от странных речей мужика и пристального взгляда светящихся глазок, словно болотных лживых огней, заманивающих на дно лесной топи.
Вскоре Иммануил поделился добытыми сведениями с внезапно вернувшимся на несколько суток в столицу Павлом. Великий князь мрачно слушал, трогая нервными пальцами кончики своих тонких усов.
– Понимаешь теперь, какой грандиозный план намечается?
Иммануил покачал головой.
– Даже предположить страшно.
– Что ты думаешь о мужике? Кто он – провидец? Святой? Политик? Что ему нужно?
Иммануил задумался, прежде чем медленно ответить, тщательно подбирая каждое слово.
– Он не лекарь. Снимает гипнозом только обострение нервных и душевных болезней. Симптомы обычных заболеваний глушат травяные настои его друга-аптекаря. Силой внушения и рассказами добивается доверия у людей. В политике, мне кажется, он ничего не смыслит и, видимо, тут слушает мнение кого-то… другого. Он просто хитрый, жадный, развратный мужик, который дорвался до вольготной жизни и растерял остатки совести. Впрочем, государя и государыню он, кажется, любит. И считает, что помогает.
– Тут главный вопрос – чего хочет тот, кто открыто или тайно им управляет, этим мужиком, – серьезно сказал Павел. Посмотрел в глаза другу. – Государь решил снять с поста главнокомандующего Федора Федоровича и взять на себя всю ответственность за военные действия.
– Но государь не сможет! Даже я это понимаю! – воскликнул Иммануил. – Это же…
– Наверняка проигранная война. Скорее всего – невыгодные условия мира, подрыв статуса мировой державы и неспокойствие в стране.
– О чем ты говоришь, Павел? Спокойствия нет и сейчас. В столице каждую неделю митинги и демонстрации оппозиции и рабочих. Пока они вперемешку с антивоенными и антигерманскими, но стоит лишь проиграть войну, как весь этот бунт хлынет внутрь. И если его правильно направить…
– Это будет конец монархии. Развал экономики. То, что было во Франции.
– Революция… – прошептал Иммануил. Он только что понял, к чему были слова великого князя.
– Кому-то невыгодна Россия как мировая держава, а в растерзанном состоянии ее будет проще подавить… и поделить.
– Да это всем нужно! – воскликнул Иммануил – Европе! Америке! Азии!
– Значит, за нашим темным мужиком может стоять кто угодно, – кивнул Павел.
– Я это выясню, – решил Иммануил. – Надо приблизиться к мужику вплотную. И я, кажется, знаю, как это сделать.
Через несколько дней Еремей Заплатин сам начал разговор о тех «друзьях», что помогают ему с назначением нужных людей на высокие политические посты.
– Зря государь снял великого князя Федора Федоровича, – осторожно заметил Иммануил во время чаепития. – Военные его любили, а у государя нет такого опыта.
– Раз сняли, стало быть, нужно так, – угрюмо отозвался Еремей. – И выгода в этом есть большая.
– Какая?
– Сам-то я в этом не силен, – бесхитростно признался уже чуть охмелевший мужик внимающему Иммануилу. – Но людей хороших чую. Вот «они» подсказывают мне, про министров-то и по военным делам советуют. Они нам добра желают.
– Кто «они»? – с трудом сдерживая дыхание, спросил Иммануил.
– Да эти, «зелененькие», – усмехнулся Еремей. – Зову я их так. Одного звать-то так, что язык сломаешь, а верхушка их в Швеции, кажется.
– Так эти «зеленые» из Швеции? – уточнил князь
– Не, в Швеции – друзья им, зелененьким-то. Вот познакомлю я тебя, погоди. Но тогда уж слушай меня, князь.
– Ох, не знаю, – искренне вздохнул Иммануил. – Не уверен в своих силах. Душевно я бы с удовольствием, но почему-то устаю быстро в последнее время. Сердце так вдруг застучит и слабею сразу. Доктор наш домашний прописал какую-то микстуру, да не помогает.
– Дурак он, дохтур твой, – оживился Еремей. – Ничего в лечении не смыслит. А я тебя поправлю, хворь как рукой сымет.
Иммануил знал, что мужик гордился своим даром врачевания и специально разыграл эту маленькую сцену. Еремей повел князя в «кабинет», который представлял собой небольшую комнатушку, примыкающую к спальне, с лежанкой и иконостасом. Иммануил улегся на канапе. Мужик встал над ним и начал хаотично водить в воздухе своими длинными руками, скороговоркой проговаривая молитвы. Сначала Иммануилу было смешно – очень уж походили ужимки «старца» на методы деревенских знахарей, но вскоре мужик положил свои странно горячие ладони князю на грудь и уставился в глаза неподвижным светящимся взглядом. От рук растекалось тепло по всему телу, словно парализуя мышцы. Иммануил хотел что-то сказать, но не смог открыть рот и мысли как-то внезапно исчезли, осталось лишь ощущение буравящего взгляда, алчного рта в обрамлении косматой бороды… едва доходящие до слуха слова молитвы. Иммануил очнулся, лишь когда услышал громкий приказ мужика.
– Вставай, родимый.
Молодой человек сел и потряс головой, стряхивая оцепенение. Мужик выглядел довольным.
– Печать на тебе Божья, голубь мой, – ласково выговорил Еремей, поглаживая князя по тонким запястьям. – Я тебя быстро вылечу, поверь.
Ошарашенный Иммануил быстро вышел в кружащую мелким снегом ночь. Мужик оказался опасней, чем предполагал князь. При таком гипнотическом влиянии на державную семью он, действительно, мог натворить много бед. А если еще и слушался каких-то «зеленых» из Швеции… Павел оказывался по всем пунктам прав, и выход для страны был один – избавиться от мужика.
Иммануил попытался на следующий же день поговорить с Нюрочкой, перед тем, как зайти к целителю в комнату.
– Уговорите вы Еремея Григорьевича, чтобы уехал из столицы.
– Почему же? – испуганно вскинула на него взгляд Нюрочка. – Вы же сами чувствуете, какая от него благодать происходит!
– Убьют его, – серьезно предупредил Иммануил. – У вашего «старца» столько недругов, что это лишь вопрос времени. Объясните подоходчивее, пусть обратно в Сибирь уезжает.
– Бог этого не допустит! – с фанатичной уверенностью отозвалась девица. – На него уже много раз покушались, да Еремей Григорьич и сам все знает и предвидит. Он наша последняя надежда на мир и святость. Даже государыня говорит – исчезнет Он и падет Россия! И охрану к нему приставила, и на день и на ночь. Так что не беспокойтесь.
Зная, чего ожидать от мужика, Иммануил успешнее контролировал свое состояние во время «сеанса гипноза», но волнение его усилилось. Сквозь рассеянные мысли и ощущение горячих ладоней на груди, по телу, словно черная патока, растеклось возбуждение. Кожа зачесалась в невыносимом желании прикосновений. Иммануил едва сдержал стон, когда руки мужика, не дотрагиваясь, провели в воздухе, повторяя контуры тела. Очнувшись с горящими от стыда щеками, князь заметил блудливую улыбку Еремея.
Вернувшись домой, Иммануил бросился в нагретую ванну, оттирал себя жесткой мочалкой с ароматной пеной, словно мужик успел заразить его своей похотью, и со стонами ласкал себя, причинял боль, доводя до головокружительного взрыва.
Следующей встречи с мужиком Иммануил откровенно боялся, но Еремей так самодовольно улыбался, что князь решил держаться назло. Во время магических жестов длинных мужицких рук Иммануил усилием воли оставался в ясном сознании. Он даже понимал, какими молитвами мужик пытался его излечить. Молитвы были знакомы еще по детству, когда старая нянюшка шептала под темными иконами мольбы о спасении болезненного ребенка. Вот только от сияния маленьких светлых глаз Иммануил быстро потерял всякие представления о реальности и снова выгибался от нереализованного желания, сжимая челюсти, чтобы неосторожные слова не вырвались и не дали мужику власти над его телом.
Несколько следующих дней Иммануил в изнеможении метался по дворцу. Ни книги, ни занятия, ни собственные ласки не могли снять страстное волнение в крови. Зашедшие проведать шурина братья Инны подивились пылкому состоянию князя.
– А я слышал, что великий князь Павел возвращается из Ставки, – внезапно догадался Андрей. – Ты потому такой… взволнованный?
Старший Владимир привесил брату шутливую оплеуху, чтобы не задавал бестактных вопросов, а Иммануил внезапно рассмеялся.
– Великий князь очень вовремя… вернется.
Иммануил принял друга в пустом дворце – родители и Инна с дочерью находились еще в Крыму. От заснеженной шинели Павла одуренно пахло зимой и порохом. Иммануил втянул воздух, ощущая, как закипающая желанием кровь быстрее понеслась по венам, заставляя кожу гореть от предвкушения. Павел только успел сбросить верхнюю одежду камердинеру, когда Иммануил потащил его в свои комнаты, дергая за пряжку и ремень. Пальцы соскальзывали с портупеи, цеплялись за петлицы в попытке побыстрее раздеть великого князя. Горько-медовый запах его кожи, ощущение его сильных обнимающих рук, мягкие губы, судорожно целующие шею чуть не довели Иммануила до экстаза. Он нервно дернул плечами, сбрасывая широкий любимый шлафрок, оставаясь бесстыдно-голым, возбужденным, с сияющими серыми глазами. Не отрывая взгляда от этих глаз, Павел быстро выпутался из остатков одежды, вырывая пуговицы, отшвыривая белье. От мгновенного напряжения мышцы сводило спазмами, а от эрекции было больно. Иммануил не глядя, упал на спину на расположенную рядом кровать, медленно поднял ноги, притянул их к груди, откровенно показывая себя любовнику, нервно провел рукой по упругому члену, по промежности, огладил пальцами маленькую розовую дырочку, и вдруг проник вглубь, постанывая, раскрывая для любовного акта. Павел удивленно охнул от потрясающего зрелища, набросился на сладостно терзающего себя друга. Приставил текущий вязкой смазкой член к пульсирующему отверстию. От плавного движения внутрь простонали оба.
– О да, быстрее, – Иммануил схватил любовника за плечи, притягивая к себе.
От бешеной скорости спина Павла моментально покрылась испариной. Между телами словно бушевало пламя, перетекающее из одного в другое там, где сильно и глубоко они соединялись. Иммануил жадно вдыхал запах влажной кожи и волос, и это добавляло пикантности уже существующей гамме ощущений – напряжения и безумно приятного движения внутри, скольжения собственного упругого члена по прижимающему телу Павла, сильных рук на своих плечах, хриплого дыхания, со стонами на выдохе, закушенной нижней губы и темных кудрей отросших волос. И, финальным аккордом – обострение всех впечатлений, яркой вспышкой, взрывом и растекающимся по венам сладким обжигающим ядом наслаждения. Иммануил стонал, не сдерживаясь, добавляя удовольствия выплеснутыми эмоциями.
– Ты понял, что происходит? – положив голову на грудь любовнику, четверть часа спустя шептал Иммануил. – Ты понял, Павлик? Я пропадаю. Я сам чувствую, как лечу в пропасть похоти и разврата. Это он так действует на меня, он увлекает за собой, будто мысленно растлевает, насилует. После каждого визита в тот дом я словно грязный. И не отмыться. Он не касается меня, но я ощущаю его мерзкие руки на себе. Он пока не касается меня… Я сопротивляюсь. А ему нравится эта игра в соблазнение князя.
