Текст книги "Never (СИ)"

Автор книги: Мальвина_Л

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

У него ссадина на щеке, и что-то... что-то неуловимое во взгляде ли, в позе. Или в сцепленных пальцах, чрезмерно напряженной спине?

– Они видели, что я не болен, но стреляли. Они... твои люди? Друзья?

– Они пытаются выжить, знаешь ли. Это война не только с трупами, но и борьба за ресурсы. Тебе повезло... ты как на границу с Мексикой из Лондона добраться сумел?

Ему ведь насрать, понимает вдруг Джексон. Далеко и глубоко. Это не Айзек – его оболочка, быть может. Словно огонек, некогда пылавший в Айзеке Лейхи, угас. Или его кто-то задул, сжав пылающий фитиль огрубевшими мозолистыми пальцами.

– В-вернулся... еще до всего. Ездил по Штатам...

Кашель обрывает на полуслове, и Джексон снова хрипит. Чувство, что в горло натолкали песка, а в легких – как минимум тлеющие угли. Лейхи хмыкает неопределенно и снова подносит воды, одним гибким движением поднявшись из кресла.

Как хищник. Как зверь.

Он и есть зверь, вспоминает вдруг Уиттмор. Опасный и дикий. Страшнее любого обычного волка.

От новой порции воды немножечко легче. Айзек забирает кружку, но уже не уходит, садится на край продавленного дивана. И там, где бедро его касается Джексона, пусть и укрытого одеялом, кожа горит. Пылает и вот-вот сползет лоскутами...

Что за?..

– Тебе повезло, – повторяется Лейхи, отшвыривая свой блокнот. На раскрывшихся страницах Джексон видит набросок спящего человека. Острая скула, изогнутые ресницы, отбрасывающие глубокую тень, едва заметная ямка на щеке...

“Ты рисовал меня? Ты?”

– Я п-помню... меня бы выпотрошили, как поросенка. И не помогли бы ни клыки, ни когти...

– Ты не понял. Мы уезжаем сегодня. На ранчо – абсолютно безопасное место, Уиттмор. Ждали, пока ты очухаешься.

– И с чего эта честь.

– Потому что ты нужен мне. А они меня слушают.

И снова... опять этот странный серебристый блеск по радужке, что, того и гляди вспыхнет неестественным ультрамарином... но он ведь... ведь он никогда?.. Никого... Это ж Айзек...

– Лейхи, это пиздец. Верни мне одежду и вали ко всем волчьим богам, к лешему, к мертвякам, мне насрать. Спас меня? Круто, герой. И свободен...

– Ты правда не понял?

Медленно поправит воротник форменной куртки , глянет из-под упавшей на глаза прядки с каким-то сожалением даже. Горьковатой печалью.

– Слушай, Лейхи, да мне поебать...

Привычно пытается вздернуть подбородок и стискивает зубы, чтобы не застонать от простреливающей боли от макушки к затылку и ниже, вдоль всего позвоночника. Ему словно хуже с каждой секундой, и комната кружится перед глазами, и, кажется, он заваливается куда-то набок, а Лейхи смотрит все также задумчиво и лишь тянет пальцы, чтобы провести по щеке.

– Знаешь, Джекс, а я ведь скучал. Ты в Лондоне, а потом я – в Париже. Ты слишком быстро уехал, я не успел.

– О ч-чем т-ты?

– Прости за настойку аконита в воде. Не было выхода, понимаешь?

И горячие губы накрывают рот за несколько секунд до того, как он падает. Летит, кувыркаясь, в тьму или в дебри безумия. В какой-то извращенный мир, где Айзек Лейхи ведет ладонями по его голой груди. Все ниже и ниже. Гладит и тянет, и наваливается сверху, и шепчет, все время что-то шепчет сквозь стоны.

“Джексон... Джексон, я так долго искал”.

И перед тем, как все же свалиться в бездонную пропасть, Джекс понимает. Он узнает. Он различает безумие в изгибе губ, в блеске слишком, слишком огромных зрачков...

“Я так долго искал...”

Табак... привкус дыма... Когда ты начал курить?

И темнота.

====== 106. Стайлз/Джексон ======

Комментарий к 106. Стайлз/Джексон https://goo.gl/ySn9TS

Приятный холодок в груди, в кои-то веки отглаженная рубашка и даже галстук, на который Стайлз потратил все утро и резервный запас нервных клеток.

Тяжелая сумка на плече, все по списку: тетради, пособия, куча разноцветных ручек. Стайлз знает не понаслышке, как важна каждая мелочь, когда речь идет о расследовании преступления. И пусть пока он стажер... ничто не может быть лишним, не так ли? Даже термос с холодным кофе.

Он здесь, в самом центре системы.

Он там, куда стремился с самого детства. С тех пор, как впервые уволок рацию шерифа-отца. С тех пор, как впервые удрал со Скоттом ночью в лес, чтобы найти вторую половину трупа девушки...

Того самого трупа, что завел их в итоге в непролазные дебри мистики. Сделал взрослее, научил выживать.

“Ты увидишь, папа, я могу быть не только балбесом. Ты будешь гордиться своим ребенком с непроизносимым именем и самым нелепым прозвищем на всем Западном побережье. Возможно, и на Восточном тоже”.

У него от нетерпения ладони зудят, и хочется подпрыгивать на месте, вскидывать кулаки, а еще вопить что-нибудь невообразимое, как на финальном матче по лакроссу – там, дома, в Бейкон Хиллс.

Его разрывает от эмоций, и даже тонкая струйка пота бежит меж лопаток. Наверное, бисеринки блестят и на лбу, на висках.

Успокойся, Стайлз, успокойся.

Это всего лишь исполняется мечта всей твоей жизни, не больше.

Успокойся, Мечислав. Дыши.

Ступеней так много. И обшлага чуть натирают, и воротник с непривычки кажется картонным. И... черт, просто впервые в жизни он хочет... что? Удивить?

Не вляпаться хотя бы во что-нибудь для начала. Не растянуться перед всем классом, зацепившись ногою о ногу.

“Он видел тебя и не такого, ты что, все забыл?”

Глухие шаги по ступеням. Дыхание сбивается, и галстук съезжает вбок, куда-то под ухо. Отдышаться, стереть испарину со лба.

“И эта переписка два года может ничего и не значить. Чуваку просто нужен был друг. Там, на чужбине. Ты мог слишком много всего выдумать, Стайлз, между вами был целый континент и Атлантика”.

В аудитории шумно, но гул стихает, когда Стайлз переступает порог. Десятки глаз: любопытство, ирония, веселье... И отчего-то хочется съежиться. Стать незаметным. Всего на секунду. Так глупо.

Какого черта, ребята?

– Вах, а вот и герой собственной персоной. Охуенно выглядишь, Стилински. Наконец-то завел стилиста?

Сочащийся ядом голос, который он не слышал долбаных два года. Кривая ухмылка на идеальном лице... Роже, о которую уже хочется сбить костяшки, разрезая пальцы об острые скулы.

– И тебе доброе утро, мистер засранец. Не отравился пока собственным ядом?

Яркое веселье в глазах и какая-то легкость, разливающаяся в груди. И сумка, летящая через весь класс на свободную парту. И руки, стискивающие плечи, похлопывающие... гладящие по спине.

– Ты все же приехал. Оторвал задницу от стула, себя... от сиськи папаши-шерифа, вырвался из этого болота зловонного...

– Сука, ты неисправим...

– Не верю, Стилински, но я тоже скучал. Это пиздец.

– И как я должен жить с осознанием, что сам Джексон Уиттмор?..

– Заткнись ты уже...

Он пахнет каким-то охуенно-дорогущим парфюмом, лаймом и самую чуточку горьким перцем. У него губы изгибаются так привычно, что щемит где-то в груди...

– Уже нашел, где будешь жить?

– А ты серьезно думаешь, у тебя есть варианты?

– И правда...

Он все та же надменная сука с острым языком и идеальной прической. Его рубашка стоит больше, чем весь гардероб Стилински. А Стайлз... Стайлз просто так чертовски рад его видеть.

“Пиздец, я и правда тоже скучал”.

====== 107. Тео/Лиам ======

Комментарий к 107. Тео/Лиам https://goo.gl/4iGzKS

Скажешь? Скажешь уже? Или так и будешь, психованный, скалить клыки и сверкать желтой радужкой? Рычать так, что в окнах соседних домов все стекла – долой. Вцепляться по поводу и без в горло когтями, протирать моей спиной многострадальной все мало-мальски прочные вертикальные поверхности, лишь бы крепче прижаться. Орать, угрожая убийством. И дышать...

Как же ты дышишь, Лиам Данбар.

Как дышишь, как быстро скользишь языком по нижней губе – сухой, чуть шершавой. Зализываешь незаметные взгляду трещинки. А еще пахнешь жимолостью и перцем, немного каштанами, и марципанами, которые трескаешь втихую, боясь проебать тщательно создаваемый образ мачо. Матерого беты. Правой руки вожака нашей стаи.

Нашей стаи. Это пиздец, но я правда теперь вроде как с вами. И ты бесишься еще больше, чем при той первой встрече. Кромсаешь на части ни в чем неповинные мячи для лакросса и клюшки, корежишь шкафчики, раскидываешь скамейки по всей раздевалке, что лишь каким-то чудом не разваливаются кусками бесполезных обломков.

– У меня все еще проблемы с контролем гнева, – выкрикиваешь так забавно. И я бы рад рассмеяться, но разбитая тобой губа заживает не за мгновение. Привкус металла с горчинкой. Заводит.

Да, ты определенно горяч, когда злишься.

Бешеный, мелкий волчонок.

Знаешь, мне кажется, у тебя будет золотистая шерсть, если однажды дорастешь до полного обращения. Золотистая, мягкая, с запахом солнца и трав.

Я определенно рехнулся, если думаю о такой вот херне, сидя на полу в пустом коридоре, утирая подсыхающую кровь с уже абсолютно целого лица. А еще лыблюсь, как полный дебил.

Однозначно, это проблема. Которую ты пока не желаешь признать.

Это работает ведь в обе стороны, правда, Лиам?

– Ты помог нам вытащить Стайлза. Иначе так и гнил бы под землей с перевертышами, – снова шипишь, склоняясь так близко, что я вижу, как раздуваются от бешенства твои ноздри, как радужка /всего лишь на миг/ вспыхивает золотым, как нервно дергается кадык, который иррационально хочется...

– Насквозь тебя вижу и нутро твое подлое...

К черту.

– Проорался? Теперь, может, скажешь?

Вы /или все-таки мы, как считаешь?/ опять умудрились найти приключений на свои неугомонные жопы. Впрочем, когда-то разве было иначе? Настроить против нечисти, как нас теперь называют, считай каждого из “нормальных” жителей городка, инсценировать спешный отъезд, замаскировав стратегическим отступлением, на деле остаться на месте, рискуя...

Вы ведь, придурки, все время рискуете, точно по девять жизней у каждого. Не одного подставите, так другого.

– И что это значить должно?

Фыркаешь, будто и не волк, а какая-то лошадь, а еще ерзаешь беспрестанно на месте, точно в трусы тебе песка сыпанули. Или опилок.

Это мы здесь вроде как планы вынашиваем. На заднем дворике ветеринарной больнички. Убежище – так себе, скажу я тебе. Но солнце припекает и пускает солнечных зайцев в глаза. И хочется плюнуть на все и рискнуть – хотя бы потрепать тебя по загривку, рискуя, что руку по локоть отхватишь.

Волчонок бешеный.

– Лиам, не тупи.

Впервые называю по имени. Впервые поворачиваюсь, гляжу, не таясь. Впервые вижу, как ты задерживаешь дыхание и пытаешься дернуться, в последний миг оставаясь на месте.

Красивый, пизденыш. Какой ты красивый. Четко очерченный профиль. Острые скулы и губы, которые хочется сминать, подчинять. Чувствовать, как они расслабляются и размыкаются, поддаваясь. Скользнуть языком по кромке зубов и проникнуть туда, в глубину. А еще твои волосы, что за последний год отросли, чуть потемнели и закручиваются у шеи, как у девчонки. В них, наверное, удобно запускать пальцы, а потом тянуть чуть вниз, опуская тебя на колени...

– Если ты опять что-то задумал и пытаешься гадость подстроить...

– Иногда люди меняются, Лиам... И нелюди тоже, – тихий смешок маскирует горечь совсем не смешной сейчас иронии.

Кончики твоих черных, так забавно загнутых ресниц подрагивают, когда веду подушечками пальцев по щеке, и губы приоткрываются, втягивая воздух. И это зрелище, как в солнечное сплетение ногою с разбега.

– Ты мне скажешь, Лиам?

И да, я вижу, что готов, вот сейчас, но...

– А мы вас обыскались, парни. Пойдемте. У Скотта появилась идея, как нам выпутаться из этого беспросветного дерьма.

Тихий, кажется даже, огорченный выдох. И не понятно даже так вот сразу, мой или твой.

Но ты ведь скажешь, волчонок? Однажды ты обязательно скажешь.

Если мы переживем этот день.

====== 108. Джексон/Стайлз ======

Комментарий к 108. Джексон/Стайлз https://pp.userapi.com/c841335/v841335694/14c1d/juvIT-6z1ro.jpg

– Мы вместе вернулись, в один день... не думал...

С размаха – на стул, даже не глядя. Так, что отбивает задницу о какую-то доску и тихо подвывает, закусывая губу.

– Скотт, я рехнулся наверное. Крышей поехал. Слушай, а может я просто в Доме Айкена уже давным-давно? Тогда все объяснимо. Если все это не существует, просто игра моего больного мозга... галлюцинации. Все может быть не так уж хуево. Как я не подумал, деменция...

Оживляется на глазах, и даже в потускневших было ореховых радужках словно лампочки зажигаются, блестят лихорадкой. А еще за каким-то чертом рвется куда-то бежать, чтобы проверить свою гениальную (ебанутейшую, разумеется) догадку. Так, что Скотту приходится уже у порога ухватить за ворот футболки и рыкнуть на друга вполне ощутимо. Чтобы очухался, дурень.

– Ты не рехнулся. Стайлз...

Обреченный выдох, понуро опущенные плечи.

– Он на самом деле вернулся? И он... не один?

Скотт кривится. Наверное, это нечто вроде сочувствующей улыбки, которая должна по идее подбадривать. Но это же Скотт, уж как умеет.

– И мы с Малией до кучи... ты... прости, бро. Все так вот сразу.

– Чувак, блять. Малия тут вообще каким боком? Тебе мое благословение нужно? Оно у тебя есть, получи – распишись. Просто... просто... Черт, я просто не ожидал, понимаешь?

Но нет, Скотт МакКолл никогда не поймет, как его лучший друг, грезивший Лидией Мартин с третьего класса, умудрился не влюбиться даже... попасть... так тупо попасть. И ладно бы, кто... Но пафосный засранец Уиттмор?

Нет, Скотт МакКолл никогда не поймет. Решительно нет.

– Стой... Стайлз... бро... Малия... ты на самом деле не против?

И, сука, это рукалицо, правда. И Стайлз непременно бы съязвил что-нибудь эдакое, если бы хоть немного мог сейчас думать. Если бы в груди огнем не пылало, если бы каждая молекула в теле так не болела...

– Почему?

Джексон приходит ближе к вечеру. Приходит один. Скотт в это время с Малией, Мелисса на дежурстве или с Крисом. А Стайлза холодом прошибает. Вдоль позвоночника, как разрядом. Или именно это нормальные люди и называют страхом? Или отчаянием? Как разобрать?

– Почему что?

Столько лет прошло, а все тот же лощеный пижон, которому хочется с ноги уебать. Так, чтобы кровища и зубы навылет. А потом подползти, стирая красные потеки с острых, совершенных скул. Гладить, трогать, не смея... не смея больше совсем ничего.

Сука, Уиттмор, почему? Почему рядом с тобой я всегда чувствую себя таким жалким? Ничтожным.

– Почему ты вернулся?

Ухмылка кривая и самовлюбленная. Ничего нового. Закинет ногу на ногу, чуть поддернет штанину своих охуенно дорогущих брюк.

– Потому что вы тут в полной жопе, разве не так?

Вообще-то не “вы”, а “они”. Вообще-то и Стайлз сам в Бейкон Хиллс всего-то полдня, и Хейлы, и даже кудряшка уже на подходе. Но разве может знать об этом пижонистый засранец из Лондона, не видящий дальше собственного носа и не заботящийся ни о ком, кроме...

И додумать эту мысль не получается, потому что Стайлз видел. Он видел, как бережно сжимал тот пальцы другого. Как заглядывал в лицо, говоря что-то без слов, одним только взглядом навылет.

– Слышал, у вас была годовщина. Я... это... ну, поздравляю. Любишь его?

Видимо, несмотря на учебу в Академии, язык все также опережает мозги на многие мили. И это определенно то, за что раньше Стайлз если и не отхватил бы пизды, то как минимум искупался бы в леденящем презрении.

Но Джексон улыбается как-то тепло и даже в лице изменяется. Он и не думает отвечать на вопрос, но этого и не требуется, ведь вот он – ответ, прямо в глазах. Лучистых, добрых каких-то... пиздец.

– А ты, Стилински? Так и прощелкал все шансы, даже когда самый блистательный из соперников скрылся с горизонта? Сначала отдал Лидию близнецу, а после – и вовсе отцову помощнику?

Джексон пытается поддеть по привычке, язвит, но как-то беззлобно, он будто без смеха смеется, откидывается на диван, расстегивает пару пуговиц верхних, закатывает рукава.

Такой домашний. Красивый.

“Не помнишь? Просто признайся, не помнишь или постарался забыть? Не помнишь то лето, еще до того, как Скотт обратился? Огромное синее чудовище океана, вышибающие дух волны и соль на губах? Не помнишь, как свалили ото всех, пьяные в дым, как бродили по мелководью и ты в первый раз был со мной не надменным уебком. Не помнишь, как целовал медленно, вкусно? Как тянуло внизу живота, и как руки твои цеплялись за пряжку ремня?.. Ты не помнишь? Или просто вычеркнул все, что было?”

Виски сдавливает, и перед глазами всего на секунду темнеет. Стайлз знает, чем это грозит, а потому щелкает блистером, отправляя в рот сразу пару голубеньких капсул.

– Хэй, ты в порядке?

“Некоторые из нас – просто люди”.

Быстро, как-то остервенело даже кивает. На ощупь – бутылка с любимой гадкой колой. А лучше бы пива, побольше. Или стакан скотча залпом. Как будто алкоголь помогал хоть раз вытравить то, что засело под кожей.

“Почему, Джексон? Почему он, а не я?”

– Ты его любишь? – еще раз. Сиплым, каким-то сорванным шепотом.

– Зачем задавать вопрос, ответ на который причинит тебе боль?

Луна в то лето была нереально-огромная. Она отливала красным, и девчонки шептались, что это к беде.

Джексон опрокидывал его в ее свете прямо на пляже, нависал сверху и целовал, целовал, целовал. Каждый кусочек кожи, с которой стягивал намокшие тряпки. Руки зажимал над головой, почти вдавливая в песок. Волны накатывали сверху одна за другой. И отчего-то казалось, что так будет вечно.

Они почти не говорили в то лето. Уверенные, что вся жизнь еще впереди. С такими вот лунными ночами и мерным рокотом прибоя, с горящей кожей, опухшими от поцелуев губами. Губами, солеными не от крови и слез.

====== 109. Братья Стилински ======

Комментарий к 109. Братья Стилински https://pp.userapi.com/c841136/v841136832/17fd9/lT8JB40E_i8.jpg

коротко

– Ста-а-айлз...

Стюарт заваливается на кровать к брату, жмется ближе. Он пахнет терпкой виной и отчетливо-горькой тревогой. Тянет руку к лицу, но, спохватившись, отдергивает, наткнувшись на вперенный в потолок стеклянный и неподвижный взгляд.

– Стайлз, ну, чего ты?

– Съебись...

Воняешь... воняешь, пропитан насквозь. Карамельными духами Лидии Мартин, ее помадой, ее лосьоном для кожи, ее любимым мартини, ее... Слишком много сладости, братик.

Так, сука, что нутро – просто в узел, который никак не получается выблевать в унитаз, чтобы полегчало хоть на йоту.

– Я не дождался тебя после занятий, прости, просто мы с Лидией...

Теперь всегда и всюду вот это – “Мы с Лидией”. А когда-то сначала был Стайлз, а потом уже – все остальные.

– Я же... я любил ее с третьего класса, ты помнишь? Ты так радовался за меня, когда получилось. А сейчас ведешь себя, как ребенок.

Иди нахуй, Стюарт, просто отъебись уже от меня.

– Счастлив за вас, ну, просто безмерно...

От яда в собственном голосе хочется сдохнуть. Потому что, ну, это же Стю... мелкий, любимый, родной. Один такой во всем этом ебаном мире.

“И разве ты, Стайлз, не должен улыбаться, если он счастлив? Сожрать собственную печень, желчью захлебнуться, но не делать больно ему, мать твою. Не делать больно любимому брату. л ю б и м о м у “.

– Хэй, ну, ты чего совсем скис? Переживаешь, что Дерек уехал? Так он только за Корой и сразу назад. Мне Лора вчера рассказала. Ты бы признался ему уже наконец. Он же Хейл, до них целую вечность доходит.

Тянет руку просяще как-то, со страхом. Готовый и к отповеди, и даже к удару. А у самого глаза такие, как в детстве. Когда клянчил любимого медвежонка, последнюю конфету. И нет, Стайлз никогда не мог ему отказать. С тех пор, как им исполнилось по году.

Младшему (всего 12 минут, но так много).

Обожаемому.

– Я просто устал, Стю.

Сцепив зубы, щеку изнутри закусить, чтобы болью боль заглушить, перекрыть, обмануть себя же хотя бы на время.

– Обещай, что скажешь ему? Все, что чувствуешь, ладно? Эй, я не хочу, чтобы ты грустил. Ты должен быть самым-самым счастливым... Обещай?

Уже сгребает в охапку, тормошит и щекочет. Носом – вдоль шеи, до мурашек, до ебаной истомы под кожей. Не надо, так близко... не надо, Стюарт...

– Я скажу ему, ладно.

Победный вопль, а потом смешок в ответ на поджатые губы. Дразнит зайцем пугливым и трепетной ланью.

Ты так прав, Стюарт. Ты так чертовски, непоправимо прав.

Потому что я никогда не осмелюсь признаться, что думаю ночами напролет совсем не о нем.

====== 110. Дерек/Джексон ======

Комментарий к 110. Дерек/Джексон https://goo.gl/ie8cTF

Щетина. И эта непривычная ухмылка на небритом лице.

Перешагивает порог и заполняет собой все пространство. Давит, нависает. Пугает. Пугает, блять, до усрачки.

Джексон должен сделать что-нибудь прямо сейчас.

Проломить стену, выбить узкое оконце над шкафчиками и сигануть наружу. Заорать хотя бы. Или позорно, недопустимо вцепиться в скалящуюся рожу когтями.

Не может. Не может позволить себе, показать эту слабость.

Недостойную Джексона Уиттмора.

– Боишься.

Не спрашивает. Кивает удовлетворенно. Улыбка на вечно хмуром лице непривычная, неуместная, лишняя.

Пугающая как пиздец.

Джексон собирает все силы в кулак, чтобы голос не дрожал хотя бы, как у намочившей трусы первокурсницы. Рявкает /по-сути, просто сипит/, заставляя себя разжать сцепленные челюсти:

– Я. Не. Боюсь.

У Хейла куртка пахнет кожей и машинным маслом, каким-то хвойным парфюмом и виски. У Хейла веселье в зеленых глазах, а еще та самая стальная уверенность в своей правоте. В своей силе.

П р е в о с х о д с т в е .

Еще два шага вперед. Так, что влажная после душа спина вминается в холодную стену. Тупик. Некуда бежать и больше ни шагу назад. Только бы если он мог ходить сквозь стены, как те... как та чертовщина.

Не страшно. Не. Страшно.

Крупная капля медленно течет по виску, и чужая рука медленно тянется, чтобы стереть кончиком пальца. Демонстративно.

Джексону тошно.

Джексон хотел бы согнуться и выблевать на пол сегодняшний завтрак, к которому он не притронулся даже. Джексон хотел бы отмотать на пару месяцев назад и никогда. Никогда не просить у Дерека Хейла укус, обещая взамен все, чего тот ни пожелает.

Все. Ебаный дебил. Ты обещал ему ВСЕ.

– О, ты боишься... Ты знаешь, чем пахнет твой страх? Такой кисловато-яблочный... свежий.

Джексон сейчас – просто щенок. Ему бы брякнуться на спину лапами кверху, подставить вожаку беззащитное брюхо. Не сверкать хоть испуганно, но так нагло глазами, не вздергивать подбородок, пряча в кулак дрожащие пальцы.

Не нужен. Он ведь даже не нужен.

Единственная цель – п о д ч и н и т ь .

Заставить признать в нем лидера, вожака.

Стать частью стаи.

Подставить альфе беззащитное горло. Вверить свою жизнь. Себя без остатка.

Н е _ б у д у .

“Придется”.

У альфы рот на вкус как проклятье. Не целует – вгрызается, сминая мягкие губы. Не ласка, не нежность – всего лишь тавро. Знак принадлежности.

“Мой, и плевать, что ты там хочешь”.

Болт на узких джинсах поддаетя раза с четвертого. Глухо рычит, и молнию уже разрывает. Грубые пальцы на коже, сжимают внизу крепко и жарко. И прошибает разрядом, выгибает.

Это инстинкт, говорит себе Джексон, чувствуя, как плоть твердеет в чужой ладони.

Это физиология, упрямо, кусая губы, чтоб не стонать.

Это не значит... ничего не значит, думает он, когда его разворачивают спиною, заставляя прогнуться.

Это ничего не...

и закрывает глаза.

====== 111. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 111. Джексон/Айзек https://pp.userapi.com/c639418/v639418952/43330/_1K-yAdF1Tc.jpg

Джексон где-то видел уже такое. Однозначно. Слизывал с губ крем с теми же нотками малины и дыни, забрасывал в рот разноцветные, как радуга, драже с молочным шоколадом внутри. И в горле щекотало от постоянного смеха.

Яркого, выжигающего глаза. Как закат.

И летел, каждый день день летел кувырком в глаза цвета полуденной неги. Прозрачно-голубые и глубокие при этом, как бездна. С колючими кристалликами льда, что таяли моментально всего лишь от касания кончиков пальцев к щеке.

– Я... я тебя помню.

Этот парень... Айзек, он точно знает, что его зовут Айзек. Имя такое же солнечное, как эта улыбка, что сейчас робко, едва-едва изгибает краешек губ. Точно не может насмелиться. Не дается.

Длинными пальцами взбивает золотистую стружку кудрей и выглядит так очаровательно-растерянно, что хочется обхватить руками и повалить на кровать, чтобы дрыгал ногами и визжал, как девчонка, а потом хохотал заливисто и счастливо.

Джексон помнит. Он помнит, что Айзек Лейхи в его руках пахнет счастьем. Он и есть настоящее счастье. Целый мир, который прямо вот здесь, бьется пульсом в запястье.

Кажется, он знал его всю свою жизнь, которая стерлась вдруг всего лишь одним взмахом золотистых ресниц. Рухнула в образовавшийся где-то позади разлом. Джексон знает, что не оглянется и не пожалеет ни разу.

“Я правда помню тебя”.

– Я... эм... – Айзек смешается и покраснеет отчего-то яркой волной, что затопит лицо и спустится по шее, теряясь под распахнутым воротом поло. Красивый. До покалывания в кончиках пальцев, до замирающего стука в груди, до сладкой тяжести в паху и ненормальной, счастливой улыбки. – Мне кажется, вы обознались. Я всего лишь... хотел... узнать, желаете заказать что-то еще?

Пирожные и какао ему приносил явно кто-то другой. Такой нескладный мальчишка, весь в родинках и, кажется, с шилом в непоседливой заднице. Джексон еще подумал, что лицо кажется смутно знакомым, но потом просто забил, потому что... потому что опостылевший лондонский туман остался, наконец, позади, как и навязший на зубах звон Биг-Бена, и тяжелые, медленные воды Темзы, в которые иными ночами хотелось сигануть прямо с моста, вниз головой. Так, чтоб больше не выплыть, а потом не пожалеть об этом ни разу. Где бы оно ни случилось – это “потом”.

– Я бы выпил кофе, наверное. Составишь компанию? Знаешь, я в Калифорнии всего второй день. И, к своему стыду, даже не знаю, как называется этот город.

Сконфуженная усмешка, и волна удовольствия накрывает с головой, как прибой, когда он видит растерянное удивление, а потом робкий кивок в ответ. И еле удерживается от желания вскрикнуть и подпрыгнуть, победно вскидывая кулак. Как тогда, еще в школе...

Парень возвращается минут через десять, опускает на столик пару дымящихся чашек и тарелку с такими же пирожными. Стягивает неловко передник и усаживается напротив, вытягивая свои длинные ноги... А Джексон... Джексон громко глотает, с трудом отводя взгляд, потому что помнит, как ноги эти обхватывали его бедра, как выгибался в руках, откидывая голову...

– Я... меня зовут...

– Айзек... тебя зовут Айзек, я знаю.

Вскинет испуганный взгляд, и где-то далеко, в самой гуще спутавшихся мыслей Джексона, мелькнет нечто неправильное: испугался, но не удивился.

– Айзек. Да, мое имя. Ты... знаешь, ты такой странный.

– Я ведь правда помню тебя. Словно какое-то неправильное, мутировавшее дежавю. Я помню все, чего быть не могло. Я ведь никогда не был раньше в Америке, знаешь?.. А еще прямо уверен, что, например, сейчас в твоей кружке – черный кофе с капелькой кленового сиропа, обязательно корица. Другой ты не пьешь. А булочки любишь с яблочным джемом.

Не страшно, не странно, но и не все равно. Как-то очень правильно просто. Словно случилось именно то, что должно, и теперь он, Джексон, нашел свое место.

“Теперь все правильно, я больше не буду чувствовать себя сломанной куклой или будильником, что однажды забыл зазвенеть”.

Айзек не отдергивает руку, когда чужая ладонь накрывает, поглаживая пальцем выступающие на запястье венки. Такие трогательно-голубые под почти прозрачной, пергаментной кожей. Он лишь втягивает воздух со свистом, и кончики опустившихся ресниц так сильно дрожат. А солнечный лучик путается в них, высвечивая сусальным золотом. Точно раскрашивает.

– Это невозможно, ты понимаешь? Дитон говорил, что выхода нет. И только Дерек твердил, что ты найдешь дорогу назад, к дому, к стае. Несмотря на все, что она сделала с твоим сознанием. Та ведьма. Он говорил, что ты не забудешь пару... я... я... блять, Джексон, я даже не думал...

Горячие капли – на пальцы. Почти обжигают. И, черт подери, наверное, что-то происходит, быть может, что-то плохое. Но Джексон чувствует, что на лицо прорывается сумасшедшая, шальная улыбка. Он не понимает ни слова, не знает, где очутился и зачем, что будет дальше.

Он только уверен, что никогда больше не сможет выпустить эту руку.

А еще точно знает, какой вкус у этих губ, что напротив, прямо сейчас. Кофе с кленовым сиропом, корицей. Малина и дыня. Сладкие, как крем тех самых любимых пирожных.

====== 112. Кори/Мейсон ======

Комментарий к 112. Кори/Мейсон https://goo.gl/55DN4P

Мейсон смеется. Улыбается так, что Кори практически слепнет. Откидывает голову, заливаясь счастливым, искренним смехом, потом наклоняется ближе, рассматривая что-то в чужом телефоне. Не касается, но кидает быстрые взгляды исподтишка. Почти что с благоговением.

Это нормально на самом деле. Общие вкусы в музыке, разговор о каких-то группах, концертах, на которых он, Кори, никогда не был. Совпадение вкусов. И то, что от этой внезапно возникшей вдруг близости противно скребет под ложечкой – ерунда, паранойя, комплекс недолюбленного мальчика. Кого-то, кто всегда был в тени.

Ущербным. Изгоем. Парией.

Так говорит себе Кори, стараясь улыбаться не слишком уж вымученно, не кривиться. Не подавать виду.

“Это твои проблемы. Только твои. Ты должен доверять своему парню. Ты должен”.

Не помогает. Потому что червячок сомнений, вгрызшийся куда-то под ребра еще тогда, когда глаза Мейсона вспыхнули при взгляде на голый торс Бретта Талбота, он не издох, а будто бы... разросся. Или размножился делением, и теперь жрет не только самую важную мышцу в теле, но и другие органы.

Ведь дело даже не в Бретте. Иногда Кори думает, может быть, это все он? Он недостаточно красив и силен. Недостаточно хорош для такого, как Мейсон. Недостаточно старается. Недостаточно любит.

Почему иначе его собственный парень под любым предлогом остается ночевать у лучшего друга, игнорируя удивленные расспросы того? И в ответ на логичное: “А что насчет Кори?”, бросает, ничуть не смущаясь: “Готовится к тесту”. Хотя какая учеба сейчас, в эти дни, когда их, того и гляди, пустят всех на сверхъестественный фарш?

И Лиам только жмет равнодушно плечами, выделяя другу вторую половину кровати и запасное одеяло. А потом не видит, как Мейсон не спит половину ночи, задумчиво вглядываясь в потолок и изредка (два-три раза до рассвета, не больше) ощупывает осторожным взглядом виднеющиеся из-под одеяла плечи и шею.

Не то, чтобы Кори шпионил, он просто хамелеон и умеет сливаться со стенами. А теперь все чаще думает, может быть, он так и остался невидимкой для всех, забыв однажды вернуться обратно? И сейчас он просто хочет знать правду. Или понять. Понять то, к чему не готов совершенно.

“Не так уж и нужен, правда?”, – ехидно шепчет кто-то в его голове, когда он исчезает на долгих несколько дней, а его не теряют. И ладно Скотт с Малией, Лидия и другие. Они заняты поисками выхода из очередной задницы, в которую все благополучно попали. Но Мейсон... Мейсон вроде как его парень? Хотя уже и целует даже как-то по братски. Оставляя на губах привкус колючего холода и горьковатого отчаяния.