Текст книги "Never (СИ)"

Автор книги: Мальвина_Л

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Ни один из них не произнес тогда: “я не люблю тебя”. Это было очевидным настолько, что не требовало подтверждения. Земля круглая, солнце садится на западе, а люди не умеют летать. Оборотни, впрочем, тоже.

“Я не люблю тебя”, – как истина, вдолбленная в подкорку, отпечатавшаяся на сетчатке, впрыснутая в вены раствором аконита.

“Я не люблю тебя”, – как отсроченный приговор, как прыжок с вертолета с непроверенным парашютом, как пепел рябины в утреннем кофе.

“Я не люблю тебя”, – как неизбежность, проклятие, расплата.

– Я никому ничего не должен, Лейхи. Ты мог бы уже и запомнить, – сжимает в пальцах его отросшие кудряшки и чувствует резкий укол в груди, когда прохладная ладонь опускается на бедро.

Словно одним только этим касанием вогнал тонкую длинную иглу прямо меж ребер.

– Какого хрена ты забыл во Франции, Джексон?

Волчонок будто с луной разговаривает, смотрит в небо, а в сторону Уиттмора даже голову не повернет. И кажется, будто он пытается разглядеть межзвездную светящуюся пыль или крошечные точки комет, пролетающих за границами Солнечной системы. Он так старается показать свое безразличие, что Уиттмор чувствует новый укол – на этот раз прямо в сердце. Насквозь.

Он мог бы сказать, что был тут проездом и прибило потрахаться. Он мог бы сказать, что приехал в командировку или на учебу по обмену. Он мог бы сказать, что встречается здесь с родителями или с членами новой стаи. С новым парнем или девушкой в конце концов. Но он просто слышит, как тихо, размеренно стучит сердце в груди Айзека Лейхи. Как метроном. И понимает, наверное.

– Так скучал по тебе, – выдыхает в холодную ночь белым облачком пара, улетающим к звездам.

– Что ты сказал? – Айзека даже подкидывает и он трясет головой, будто вода попала в уши и мешает слышать.

– То, что давно должен был, глупый ты оборотень, – и прижимает к себе – голого, извалявшегося в песке, нескладного, длинного. Такого, мать его, идеального. Красивого до сжатых зубов и россыпи искр перед глазами. Желанного до поджимающихся пальцев и пожара в крови. Нужного до гипоксии и остановки дыхания – прекращения всех жизненных функций.

– Я просто не хочу больше жить без тебя.

Айзек шмыгает носом и утыкается лицом куда-то в плечо. И то ли с волос его бежит вода, то ли это капают слезы. Джексон ведет ладонями по спине, пересчитывая позвонки, притягивая ближе и ближе.

– Останься, – и вздрагивает от собственных слов, не веря, что осмелился озвучить, не побоялся усмешки и отповеди на тему: “малыш, так не пойдет”.

– Зачем, ты думаешь, я здесь? – все же усмехается Уиттмор, а где-то на периферии слышится ласковый плеск волн и далекий-далекий шум автострады.

Это должно было случиться, ведь так? Кто-то должен был озвучить, что “я не люблю тебя” всегда было не больше, чем ложью. Маской, которую так и не удалось спутать с лицом. Поршнем, что так и не смог заменить сердце. Жизнью, которая вдали от него всегда будет блеклой и серой хроникой, бессмысленной кинолентой, отформатированным диском.

Потому что я просто устал без тебя.

Потому что ты – всегда был больше, чем секс.

====== 62. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 62. Джексон/Айзек Предупреждение: смерть основного персонажа

https://pp.vk.me/c631126/v631126352/1ae4c/Oi1MEeqzAj4.jpg

Еще один вызов, черт. Джексон застегивает пряжку под подбородком, на ходу запрыгивая в вертолет, который, будто только его и ждал, немедленно отрывается от земли, взмывая в синее-синее, без единого облачка, небо Лос Анджелеса.

– Что, блять, еще приключилось? Наша смена почти закончилась.

– Какой-то парнишка сорвался со скалы и умудрился запутаться в страховочной веревке. У него будет шанс, если мы поспешим, а ты прекратишь уже брюзжать и займешься делом.

Дерек Хейл – командир отряда службы спасения и по совместительству один из лучших друзей Джексона Уиттмора, закончив воспитательную речь, отворачивается к приборам и, не прекращая хмуриться, чуть наклоняет голову, вслушиваясь в сообщение диспетчера.

– Ты типа не знаешь, что наша смена закончилась с полчаса назад. Я имею права злиться, Дерек, у меня планы.

– Думаю, Айзек может подождать, учитывая, что вы треплетесь по скайпу каждый день и добрую половину каждой ночи. Куда, мать их, смотрят NASA, такой расход ресурсов впустую...

Вертолет наклоняется, разворачиваясь, и Джексон вцепляется пальцами в сиденье, чтобы ненароком не вывалиться за борт.

– Лейхи – один из лучших их астронавтов, между прочим. Не удивительно, что они идут на некоторые поблажки...

– Думаешь, кто-то в командном центре отворачивается, пока вы дрочите на светлые образы друг дружки? – ржет Бойд, уворачиваясь от подзатыльника. – Ой, да ладно тебе, всем известно, что любые разговоры, ведущиеся с орбиты, записываются и тщательно изучаются. Ты че как младенец то...

Джексон раздраженно дергает плечом, стряхивая широкую ладонь товарища.

– Иди нахуй, Бойд. Давайте лучше заткнемся и сделаем то, за что нам платят деньги. Если повезет, достанем этого чудика из расселины и бегом на базу...

– Айзек?! Вылезай из шкафа немедленно, земля на связи, и у твоего дружка разве что пар из ноздрей не идет. Блять, у вас что, реально ломка друг без друга?

Девушка усмехается и, стянув с головы шлем, рассыпает по плечам копну ярко-платиновых волос.

– Сама ты в шкафу. Я просто боялся, что с ним что-то случилось. И ты знаешь, мы тут уже почти полгода, я не могу соскучиться по своему парню?

Длинный нескладный парень с копной спутанных кудряшек на голове пробирается через ворох спутанных проводов, расшвыривая их в разные стороны.

– Если ты что-нибудь порвешь или сломаешь...

– Эрика, просто умолкни, ок?

Он такой злой и взъерошенный, разве что током не бьет, и он совсем не похож на обычно улыбающегося доброжелательного Айзека Лейхи, улыбающегося по делу и без и способного рассмешить любого даже без особого повода.

– Эй, ты чего?

Осторожно касается плеча друга, но отшатывается, когда он зыркает на нее и кажется будто в обычно ярко-голубых глазах злость вспыхивает расплавленным золотом, почти закипает.

– Эрика, просто пусти его уже наконец в переговорную, и закончим эту недоистерику, – Скотт вываливается в главный коридор станции, обвитый какими-то проводами с охапкой инструментов, которые он почти нежно прижимает к груди. – Погоди, вернемся домой, он закроется с Джексоном в загородном доме на неделю-другую, и снова станет тем Лейхи, которого мы знаем и любим – душой компании. Шаттл прибывает уже послезавтра, осталось немного.

– Если все дело в сексе, чего же он помощи не попросит, – бурчит Эрика, озадаченно пожимая плечами. – Я совсем не против.

– Детка, ты видела Джексона Уиттмора? – ржет МакКол откуда-то из-за угла.

Эрика ощетинивается, как рассерженный еж, и очень веселит этим коллегу.

– Между прочим, я ничуть не хуже.

– Да кто же спорит. Вот только ты забыла одну важную вещь – как-то так вышло, что у тебя нет члена, а Айзек, знаешь, очень любит член своего парня...

– Джекс... – Айзек тянется длинными пальцами к экрану, на котором виднеется немного расфокусированное изображение хмурящегося Уиттмора. – Джекс, слава богу, ты в порядке.

– Малыш, – голос парня звучит с задержкой и кажется больше металлическим скрипом, чем живым человеческим голосом, но у Лейхи слезы облегчения выступают на глазах, и он старается незаметно смахнуть их, впиваясь взглядом в экран. – Малыш, это был срочный вызов, какой-то остолоп свалился в расселину, поэтому мы задержались. Ты же не думал, что я продинамил тебя?

“Продинамил? Нет, я просто думал, что ты погиб на одном из этих ваших безумных заданий”

Почти истеричный смешок, и слезы уже капают на грудь, расплываясь на виднеющейся под комбинезоном футболке бесформенными пятнами.

– Малыш, да что случилось такое? Ты мне расскажешь?

В его голосе страх и недоумение, а в глазах такая тревога, что Айзек знает, будь его воля, будь это возможно сейчас, Джексон притянул бы его к себе, тронул губы губами, а потом шептал бы что-то долго и нежно, пока он не перестал бы дрожать.

– У меня охуеть какое нехорошее предчувствие, Джекс. Я места себе не нахожу, и когда земля сообщила, что сеанс связи переносится, я думал, я решил... Но вот сейчас ты тут, а чувство не проходит. И мне снятся кошмары, понимаешь? У тебя такая опасная работа.

Замолчал, прерывая сам себя на полуслове, видя, как Уиттмор удивленно моргает глазами и улыбается так нежно, что щемит под ребрами.

– Детка, из нас двоих ты сейчас болтаешься в этой жестянке на орбите, а у меня под ногами твердая земля и воздуха хоть отбавляй. Малыш, я тоже соскучился, но осталось меньше двух суток, и ты будешь дома. Я наберу тебе ванну с персиковой пеной, как ты любишь, зажгу свечи и буду массировать твои плечи, пока не расслабишься. Мы будем пить вино и забудем про всю хуйню и все страхи, ладно?

Айзек ловит себя на том, что улыбается смущенно и почти что краснеет – в отличие от Уиттмора он никогда не забывает, что их разговоры слушает целый отдел, а, может, и больше.

– И наконец-то уедем в отпуск, как собирались.

– Конечно, уедем. – Джексон на экране улыбается, трогая губы своими красивыми пальцами. Айзек вздрагивает, вспоминая, предвкушая... Почти стонет в голос, чувствуя эти пальцы на своих губах, поглаживающих шею, расстегивающих мудреные застежки комбинезона... Глаза заволакивает дымкой желания, но вряд ли Джексон сможет это увидеть, учитывая качество связи. Наверное, он чувствует, потому что голос его такой сиплый, когда парень добавляет: – Люблю тебя, малыш.

А потом что-то щелкает, и экран идет рябью, сменившейся косыми полосами. Он чертыхается и впечатывает в стену кулак. Связь всегда обрывается внезапно, и каждый раз под языком оседает горечь недосказанности и тоска, превращающая кровь в венах в густую, вязкую субстанцию.

– Они, сука, сговорились там что ли?! – Джексон умудряется перекрикивать шум винтов, лицо от злости пепельно-белое, а глаза яркие, злые.

– Уиттмор, захлопнись. Не устраивает работа – напишешь рапорт на увольнение, как вернемся. Твое бесконечное нытье кого угодно заебет. – Дерек вцепился в штурвал так, будто собрался вырвать его к херам и выбросить за окно. На скулах вспыхивают красные пятна, проступающие сквозь щетину. Так бывает всегда, когда Хейл бесится.

– И напишу! Сил больше нет вытаскивать из дерьма этих идиотов, падающих с обрывов, попадающих под обвалы, проваливающихся под лед. ... Так и сделаю, уволюсь сегодня же.

И наконец-то они с Айзеком объедут все те места, куда собирались, смогут отправиться на несколько недель в горы, съездить в национальный парк, ночевать в палатках и заниматься любовью под звездами.

– Джексон, может быть, такое решение надо обдумать более обстоятельно, – вкрадчиво начинает Бойд, но тут же замолкает, споткнувшись о взгляд, обжигающий жидким металлом. – У тебя, блять, какой-то непрекращающийся ПМС. Скорее бы уже Лейхи вернулся и вытрахал из тебя всю эту желчь и дурь...

– Заткнетесь сегодня? Объект прямо по курсу, – и Дерек кивком головы указывает в сторону обрыва, где сорвавшаяся с узкой дороги спортивная тачка повисла почти вертикально, зацепившись за колючие кусты.

– Дер, слишком узко, мы заденем винтом за скалу!

– Поднимайся выше! Джексон, страховку крепи, будешь вырезать этого горе-гонщика из этой раскрашенной консервы, пока она не ебнулась в пропасть. Давайте, парни, мы сделаем это!

А потом все происходит одновременно – Джексон пытается вскрыть застрявшую в кустах тачку, корни этих самых кустов не выдерживают, и вся конструкция, закручиваясь в воздухе и то и дело ударяясь о скалы, летит вниз, обрывая по пути страховочный торс.

– Джексон! Блять, Джексон, ты там живой?! – Орет Хейл в рацию и колотит кулаком по приборной панели. Бойд молчит, уставившись расширенными глазами вниз, где только что расцвел огненно-красный цветок. В наушниках – только треск и тишина.

– Джексон!!!

– Дер, бесполезно, – смуглая рука Вернона накрывает ладонь командира. Он говорит тихо, едва разборчиво, будто в горле застряли колючки и мешают говорить. – Его утащило вниз вместе с машиной. И такой взрыв, ты видел. Никто бы не выжил.

– Джекс, как же так?! Блять, как же так?! Бойд, сука, как я скажу об этом Айзеку, он же завтра возвращается...

Прозрачные слезы сбегают по лицу, падая на пол. И в грохоте работающих винтов тишина кажется почти оглушающей, вязкой.

– Мы что-нибудь придумаем, Дер. Мы... черт, я не знаю.

Сообщать Айзеку не потребовалось. На следующий день на 327-й секунде полета шаттл, на котором отработавший смену экипаж возвращался на Землю, взорвался над Атлантическим океаном близ побережья центральной части полуострова Флорида. Члены экипажа: Эрика Рейес, Скотт МакКол и Айзек Лейхи погибли.

====== 63. Стайлз/Скотт ======

Комментарий к 63. Стайлз/Скотт https://pp.vk.me/c633421/v633421352/1c7bc/MJvXk3VFV2A.jpg

Он просыпается среди ночи каждое полнолуние, чувствуя горячее дыхание на шее и тепло тела возле себя. Он лежит так до утра, не поворачивая головы, просто разглядывает потолок, каждую точечку и трещинку, что в голубоватом свете луны кажутся какими-то тайными письменами, которые Стайлз, забыв про усталость и сон, немедленно начал бы разгадывать, будь он на самом деле здесь.

– Мне тебя не хватает, – шепчет одними губами, не боясь разбудить того, кто сопит на соседней подушке. Не боясь разбудить, потревожить, вспугнуть.

Потому что Скотт знает причуды подсознания и пасьянсы, что раскладывает его поврежденный (не иначе) рассудок именно в полнолуние. Потому что его комната, его кровать пуста и одинока, как ночь до этого, как еще много-много таких же ночей, слившихся в одну нескончаемую серую вереницу, исчезающую много-много страниц календаря тому назад.

А Скотт так хотел бы обернуться и просто смотреть на спящего мальчишку, щеки и шея которого усыпаны родинками, как полночное небо – звездами. Слушать, как он дышит, как поднимается и опускается его грудь и смешно подергивается нос, когда он пытается чихнуть от лезущего в нос пера из подушки. Возможно, невесомо провести пальцами вдоль линии скул или коснуться острых ключиц или губ, так остро пахнущих какао с корицей. Потому что... он ведь скучал.

Но Стайлз Стилински в Нью-Йорке – то ли тусит с новой компанией, пропадая до рассвета на вечеринках, то ли по уши зарылся в учебники и не соизволит даже снять трубку и позвонить. Просто чтобы спросить: “Ну, как ты там, бро?”

Пиздец, как скучаю.

Не по Лиаму и Хейден, что поступили в один из колледжей Бостона, не по тихой и мягкой Кире, что до сих пор пропадает где-то в пустыне с перевертышами, не по Лидии Мартин, что, прихватив Малию Тейт, умчалась в Вашингтон, строить новую жизнь и делать блестящую карьеру. Нет. По тому, кто единственный из них всех остался человеком – слабым и смертным. Особенным и таким необходимым.

Шорох колес по гравийке, тихий скрип крыльца, какие-то стуки снаружи. Опустить ресницы, представить, как Стайлз Стилински взбегает по лестнице, распахивая дверь в его комнату нараспашку, как прежде, а потом плюхается на кровать, пихаясь и размахивая руками, как ветряная мельница, то и дело норовя то ли выбить глаз, то ли поставить фингал.

– Даже не скажешь, что ты оборотень. На небе полная луна, а ты валяешься тут, как ни в чем не бывало, и в потолок плюешь.

Голос от окна чуть насмешливый, но осторожный. Будто... пробует почву, следит за реакцией. Скотт не удивляется – его помешательству (или тоске – называйте, как хотите) давно пора было выйти на новый уровень.

– Никаких девчонок и вечеринок? Думал, отрываешься тут по полной, жизнь прожигаешь. Веселишься так, что забыл даже номера телефонов старых друзей...

МакКол фыркает, не сдерживаясь, он заржал бы в голос, да вот сил что-то совсем не осталось, они будто утекли куда-то, просочились сквозь трещины в ребрах, испарились вместе с невыплаканными слезами, растворились в завязывающей внутренности в узел боли.

– Решил, что беру пример с тебя, дружище?

Он ебнулся, не иначе, если разговаривает с фантомом, призраком, вызванным его же подсознанием, что, наверное, хоть как-то пытается справиться, заделать брешь. Сублимировать, может быть.

– Посмотри на меня... – тихо-тихо и грустно, как будто прощаясь навеки.

“Вот только ты и попрощаться не удосужился, друг”

Но стук спортивной сумки об пол кажется таким громким, таким настоящим. И Скотт поворачивается медленно, будто заржавелый механизм, пару лет провалявшийся на лужайке под палящими лучами солнца и проливными дождями. И спотыкается, летит кувырком в этот ореховый взгляд, что за эти годы стал немножко темнее, серьезней, печальней.

– Это не ты...

– Ну, конечно. И ты не у себя дома, а в доме Айкена, в одиночке. Скотт, блять, просто не зли меня. Какого хрена ты проебался, сам не звонишь и номер зачем-то сменил?

Его скулы стали острее, а плечи шире, руки сильнее. Пол качается, как палуба корабля, и весь Скотт, как пьяный, но поднимается, хватаясь руками за стены.

– Ты на чем-то сидишь? Думал, на вашего брата не действует вся эта дрянь...

Хлопает ресницами – нет, Скотт не забыл, что они длинные и пушистые, как у девчонки, и, наверное, будут щекотать его щеки, если он только осмелиться... хотя бы разок.

Вот только если бы Стайлз действительно был здесь.

– Лучше бы я сдох тогда, Стайлз, лучше бы Жеводанский зверь разорвал меня на куски, чем вот так – как прозрачная тень в темном сыром подвале, где звуки отражаются от стен и вскрывают череп, как железную банку консервным ножом. Или знаешь, целыми днями так тихо, что я слышу, как капает вода из крана в доме твоего отца.

Ненормально и нереально.

Но он вздрагивает, когда ладонь опускается на плечо, обжигая сквозь рубашку. Вскидывает мутный и какой-то измученный взгляд.

– Это какой-то пиздец.

– Скотти, мать твою, Скотт! Смотри на меня!

– Это не можешь быть ты.

Вместо ответа обхватит губы губами, раздвинет их языком, слизывая вкус горькой мяты и перца. Это не может быть правдой, потому что руки цепляются не за пустоту, а под ладонью о ребра колотится живое человеческое сердце, то самое, единственное.

– Прости меня, просто прости. Скотт, я не знал, даже не думал. Думал, что буду тут лишним, обузой, – бессвязно и неразборчиво, не отрываясь от губ, прокусывая их в кровь, зализывая мгновенно регенерирующие ранки языком. Так сладко. Так правильно.

– Скотти.

– Боже мой, Стайлз.

Выдох, и туман перед глазами рассеивается, и кровь в венах будто очищается с каждым глотком этого воздуха, пропахшего Стайлзом Стилински – его чипсами, его колой, его парфюмом с нотками терпкой хвои. Скотт будто стряхивает с плеч саван, что долгие месяцы стягивал тело, ограничивая движения, мешая сделать нормальный вдох. Он будто сидел где-то в тесной каморке, согнувшись, а теперь встает на ноги, распрямляясь в полный рост, разминая затекшие мышцы.

Губы сладкие и пахнут дольками апельсина, он толкает Стайлза к кровати, перехватывая инициативу, углубляя поцелуй. Ладони ныряют под футболку, поглаживая гладкую кожу, и тело вздрагивает от каждого касания, а с губ срывается низкий гортанный стон, что он ловит своими губами, раскатывает по нёбу языком.

Луна бледнеет, и рассвет растекается по небу, наползая с востока мягким и теплым приливом. Скомканная, местами порванная одежда в беспорядке раскидана по комнате, и слышатся лишь беспорядочные стоны и рваное дыхание, скрип кровати и влажные шлепки тел друг о друга, а еще редкий неразборчивый срывающийся шепот – что-то о потребности или необходимости, о снах и яви, о прощении и тоске.

Что-то очень важное лишь для двоих.

====== 64. Тайлер/Дилан ======

Комментарий к 64. Тайлер/Дилан Тайлер Хеклин/Дилан О'Брайен

https://pp.vk.me/c627529/v627529352/49d88/lyA_v05sI6A.jpg

– Тай, я в порядке, не стоило приезжать.

Он выглядит пиздец, каким несчастным, а еще почему-то все время теребит край одеяла и упорно не поднимает глаз, будто с собственными пальцами разговаривает. Это могло бы взбесить, если бы комок не застрял в горле, если бы Тайлер не скучал так сильно, если бы так не волновался.

– Ты даже не позвонил. Ди, почему я обо всем должен узнавать из твиттера? Я все же тебе не чужой.

Он не говорит о панике, что вызвала самый настоящий приступ астмы прямо во время интервью, когда кто-то спросил о травме Ди, а он только шевелил губами, не издавая ни звука, судорожно пытаясь вдохнуть. Не рассказывает, как ужас ледяными пальцами сжал затылок, когда он представил шебутного и неугомонного О’Брайена на больничной койке, опутанного проводами, подключенного к аппаратам жизнеобеспечения. Все не так страшно, как оказалось, и у кого-то слишком уж больная фантазия, но все эти разговоры и сплетни об автокатастрофе...

– У тебя пресс-тур по твоему новому фильму. Зачем я буду дергать тебя по какой-то там ерунде? Мы и не созванивались целую вечность...

Пресс-тур, ну как же. А сам пашет одновременно на двух проектах, пытаясь успеть везде и сразу, никого не подвести. Солнечный и улыбчивый, а еще такой красивый, что страшно смотреть, страшно привыкнуть. Страшно однажды проснуться и понять – эта красота не твоя, Тай, не для тебя.

– Ты же себя в могилу загонишь такими вот темпами. Я говорил с продюсером, Ди. Ты не банально поскользнулся, ты грохнулся в обморок от переутомления. Грохнулся в обморок прямо на крыше вагона. А мог ведь убиться...

– Не убился же.

Хеклин и сам не понимает, начерта приперся в Ванкувер, почти штурмом взял больницу, осаждаемую фанатами и оцепленную таким плотным кольцом полицейских, будто в этих стенах находится особа королевских кровей, не меньше.

А Дилан теребит воротник больничной пижамы и продолжает отворачиваться, будто на Тайлера смотреть попросту неприятно.

Приехали.

– Я делаю все, что могу и все, что должен. То, чего ждут мои поклонники, которых я не могу разочаровать. Делаю все для проектов, для нашей команды. Я подвел всех сейчас, но я поправлюсь, несколько дней, и буду, как новенький.

– Ты шагу не ступишь из этих стен. Совсем обалдел? Сотрясение, множественные ушибы, трещина. Про переутомление я уже говорил. Ты сдохнуть решил поскорее? Или инвалидом себя сделать? Давай, вперед, поклонники будут счастливы, думаешь?

Мальчишка вздыхает, но спорить не пытается, дергает раздраженно плечом, и наконец-то поднимает глаза. Огромные, цвета лесных орехов с крапинками темного шоколада. Неподвижные, переполненные обидой и грустью.

– Я думаю, ты должен возвращаться в Чикаго, Майами, или какой там город на очереди.

– Что происходит, Ди? Почему ты так говоришь со мной?

... как с чужим.

“Может быть, потому что я чувствую себя брошенным на обочине щенком с перебитыми лапами?”

– Все хорошо. За мной тут присмотрят. И вообще... Тай, я устал.

Устал физически и морально, истощен, уже на пределе.

Тайлер садится на краешек кровати, находит его холодные длинные пальцы, сжимает легонько.

– Я никуда не уйду, хорошо?

– Да что тебе нужно, в конце то концов?! Ни одного звонка все эти месяцы, ни самого захудалого смс, ни весточки. А стоит мне навернуться с вагона на съемках, вот он ты, мчишь через весь континент, засвидетельствовать участие. Это муки совести что ли? Или хейтеры твиттер бомбят?

“Я же чуть не рехнулся, пока несся к тебе, кусок идиота. Ни зубную щетку не взял, ни трусов запасных...”

– Мне нужно быть рядом, Ди. Только это. И я не уеду, пока тебе лучше не станет, пока врачи...

– Врачи сказали уже что я буду в порядке, можешь проваливать. Здесь нету камер, Тайлер, нет толп поклонников. Не притворяйся.

Он заслужил, наверное. Все это время... все эти попытки как-то справиться, отрицать. Но ведь не вышло, и вряд ли выйдет хоть когда-нибудь. Потому что это ведь Ди.

– Я никогда не притворялся с тобой.

Осторожно обхватить ладонями бледное лицо, провести подушечками пальцев по скулам, поглаживая родинки. А потом коснуться губами губ. Легко и естественно, как глотнуть воздуха.

– А теперь спи, ты устал. Я буду здесь, когда ты проснешься.

Дилан не возражает и не пытается огрызаться. Просто молча кивает и опускает свои длинные ресницы, что бросают на щеки глубокие изогнутые тени. Уже через мгновение он спит и дышит ровно, глубоко. Он спит и чуть улыбается во сне. Будто ему снится что-то очень и очень светлое.

Тайлер вытягивает ноги, пытаясь устроиться поудобнее. Наверное, стоит попросить раскладушку. На первое время.

====== 65. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 65. Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c628520/v628520352/4d7ac/T39TEdlCeZ4.jpg

– Видеть тебя не могу. Бесишь, сука, пиздец.

Айзек буквально плюется словами. Он пахнет обидой и лимонными печеньями. А у Джексона злость растекается по радужке пленкой лазури, когда он вцепляется пальцами в воротник волчонка и дергает на себя, целуя отчаянно и глубоко, раздвигая языком холодные влажные губы.

Лейхи вздрагивает, но не сопротивляется. Он, как податливая, мягкая глина в его руках. Он тихо стонет прямо в рот Джексона и опускает ресницы, отбрасывающие на щеки длинные изогнутые тени.

– Я люблю тебя, – шепчет Уиттмор, скользя языком по обветренным губам мальчишки. – Я люблю тебя и не отпущу никуда, понимаешь?

Пальцы Айзека красивые и длинные, как у пианиста, поглаживают скулы и шею, спускаясь к ключицам. Пускает мурашки по телу каждым касанием, путает мысли, плавит сознание в один плотный клубок желания и слепого обожания.

– ... не отпущу, хоть ты тресни.

Он слышит, как где-то там, за спиной восхищенно-пораженно охает Лидия, как Стилински тараторит со скоростью двести слов в минуту, захлебываясь фразами, как хихикает Эрика, колотя кулачком по плечу невозмутимого Бойда, и как Дерек рявкает, приказывая стае заткнуться, а МакКоллу – подобрать челюсть с земли.

Джексону наплевать, потому что Айзек так близко, он мягкий и теплый, яркий, как солнышко с искристыми лучиками во взгляде.

– Ты знаешь, я идиот.

Айзек кивает и пятится. Два шага назад. Для Джексона – как два выстрела в упор куда-то в висок.

– Все кончено, Джекс.

– Не надо. Блять, Айзек, нет. Я прошу.

Нет... Он смотрит, как Лейхи уходит сквозь скопившуюся на парковке толпу, как поднимает воротник и застегивает молнию на куртке. Первые крупные капли дождя падают и падают сверху, будто плачет небо – оплакивает то, что уже не вернется. Лейхи стряхивает влагу с кудряшек, и Джексон видит, как блестит на его пальце полоска бледного металла – то самое кольцо, что он подарил на помолвку.

Я же люблю тебя, Айзек. Зачем?

И сквозь кровь, колотящуюся в висках, он слышит отдаленный вой сирен пожарных и спасателей. Как будто где-то случилось что-то плохое. Как будто не только его жизнь только что пошла по пизде.

Тихий писк приборов и глубокие тени в углах. Голова как из куска железа, а во рту так пересохло, что язык, кажется, превратился в кусок мерзкой пакли. Пытается сесть, и взгляд падает на трубки, торчащие из рук, а боль пульсирует в каждой клеточке тела, будто взрывая его изнутри.

Где я?

Айзек, задремавший на жестком стуле у изголовья, подскакивает, лупает глазами, стискивает ледяные ладони. А Джексон почему-то чувствует странное облегчение, видя на пальце все то же кольцо.

– Джексон? Джекс? Ты очнулся?

– Ч-ч-что...

“Что случилось?”, – хочет спросить Уиттмор, но одно короткое слово словно забирает все силы, а новая порция боли выламывает ребра к херам и заливает в глотку порцию кислоты.

Лейхи, он здесь. Кудрявый, испуганный и такой красивый, что хочется плакать.

– Просто лежи, ладно? Все хорошо, ты будешь в порядке. Доктора постарались, ну и волчья регенерация, конечно. Сука, ну и напугал ты меня. Porshe в лепешку просто, самого еле выскребли оттуда. Думал... думал потеряю тебя, кусок идиота...

Авария? Но когда?

Айзек всхлипывает все громче, стирая набегающие слезы рукавом мятой рубашки, а потом просто позволяет им литься на больничные простыни непрерывным потоком.

– Я думал, оторву Тео башку, устроили, блять, гонки без правил за две недели до свадьбы. Дерек ему выписал пиздюлей, Стайлз забегал рассказал. Ну, когда выяснилось, что ты будешь жить. Ты мне пообещай просто, что больше никогда. Джексон, я прошу.

Уиттмор моргает (и даже от этого кажется, что крошечные злобные человечки где-то под кожей пилят на части каждую кость своими микроскопическими пилами, выбивают суставы молоточками, режут сухожилия заточенными ножами) и хочет спросить: “Это ведь я просил тебя, помнишь?”.

Когда так все поменялось? И две недели до свадьбы?

“Ты же бросил меня, Айзек. Ты просто ушел. Ушел даже до того, как мы успели назначить дату”

Наверное, он выглядит малость охуевшим, потому что Лейхи хмурит брови и озадаченно взбивает свои неугомонные кудри пятерней.

– Надо позвать Мелиссу, но ты поспи, ладно? Я никуда не уйду, буду ждать, пока ты снова проснешься.

Его пальцам так тепло в ладони Лейхи, и он устал, безмерно устал. Глаза закрываются сами собой, но он силится просипеть из последних сил:

– Т-ты... н-не бр-росил меня?

Айзек распахивает глаза так широко, что на секунду Уиттмор думает, что грохнется туда сейчас прямо с кроватью.

– Ты в дуб въебался или как? Ах да, ты ведь и правда... – он наклоняется, осторожно трогая губы губами, а потом ласково берет его бледное лицо в ладони. – Ты в отключке был девять дней. И сегодня бормотать что-то начал, как в бреду, или будто тебе снились кошмары. Мелисса предупреждала, что это возможно из-за препаратов. Так что просто успокойся. Куда я денусь-то от тебя? Не дождешься, блять.

И нежно, почти трепетно, ведет рукой по лицу. Слезы скапливаются в глазах, и одна, не удержавшись, срывается с ресниц и катится вниз по щеке.

– А ты... ты... ?

– Конечно же я люблю тебя, идиот. Всегда любил.

Проваливаясь в сон со слабой улыбкой на губах, Джексон успевает подумать, о том, какой он все-таки правда придурок.

====== 66. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 66. Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c628831/v628831352/45af3/tYjD1fH5M1A.jpg

– Должен сообщить вам, мистер Лейхи, что ваши успехи в химии весьма удручающие. Итоговая контрольная меньше, чем через месяц, если вы не продемонстрируете хотя бы удовлетворительные результаты, о переходе в выпускной класс можно будет забыть.

Харрис чуть улыбается тонкими губами, и за поблескивающими стеклами очков, Айзек в этом поклясться всеми волчьими богами готов, его маленькие крысиные глазки смеются. Смеются над лузером Лейхи, смеются от переполняющего учителя чувства власти. И эта подчеркнутая вежливость, как еще одна разновидность скрытой насмешки, издевательства.

Айзек скрежещет зубами и стискивает кулаки, чувствуя, как когти, прорезающиеся из подушечек пальцев, разрезают ладони, и теплые струйки крови капают прямо на ботинки. Он старается дышать чаще, чтобы глаза не зажглись плавленным янтарем, чтобы не сорваться на рык и не вцепиться этому уроду в горло когтями, разрывая беззащитную человеческую плоть.