Текст книги "Never (СИ)"

Автор книги: Мальвина_Л

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Если хочешь знать мое мнение…

– Я не хочу, нахер иди, – рявкает Уиттмор, но Дэнни продолжает, ничуть не обидевшись:

– Он смотрит иногда на тебя, когда ты не видишь. Когда думает, что не видит никто. Он так смотрит и так боится при этом. Ты же злой постоянно, как черт. Того и гляди живьем сожрешь. Правда, он и не подозревает, что сожрать его ты хотел бы в другом смысле.

Махилани продолжает писать что-то, то и дело останавливается, чтобы обдумать ответ, не смотрит даже на друга, который краснеет от злости все больше, да так, что скоро пар из ушей повалит. А Уиттмор всерьез думает – что делать команде по лакроссу на близящихся соревнованиях, если он переломает их вратарю руки или ноги. Или все конечности разом.

– Ты можешь фантазировать как-то беззвучно? Заебал, мешаешь ведь.

– Ты бы подошел к нему, спросил, как дела. Если не грохнется в обморок от счастья или ужаса (а ты умеешь вгонять в ужас нормальных людей, поверь мне), все может и получиться. Мой гей-радар не обманешь, Джекс. Он лишь с тобой не сработал, но ты-то – бесчувственная скотина, а этот мальчишка, он…просто проверь.

– Нахуй иди, – огрызается Уиттмор, а сердце в груди колотится быстро-быстро, и он забывает про незаконченный тест, про отметки за семестр, забывает обо всем, опять залипая на эти невозможные пальцы, на острую линию шеи и губы, ох, эти губы, которые он просто обязан попробовать на вкус. На вкус и не только.

Сегодня.

Дэнни удовлетворенно кивает и пытается не улыбаться, возвращаясь к контрольной.

====== 76. Стайлз/Джексон/Айзек ======

Комментарий к 76. Стайлз/Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c630224/v630224352/3b5c0/POmaJbWeGfs.jpg

Мисс Блейк твердит что-то про модальные глаголы нудно и заунывно, на одной ноте. Стилински почти засыпает, слушая, как поскрипывает о бумагу ручка Лейхи, как он пыхтит, выводя старательно нечитаемые каракули, даже язык от усердия высунул. Голова раскалывается, как после бурной гулянки, и взгляд то и дело соскальзывает чуть левее. Но Стайлз пытается не смотреть. Пытается, честно. Херово пытается: не может не пялиться на широкие плечи и красивую шею, на идеально уложенные волосы, которые он столько раз ворошил пальцами, сжимал в кулаке, чуть оттягивая…

Словно почувствовав взгляд, Джексон оборачивается и улыбается так искренне и тепло, что у Стайлза губы начинают дрожать, и он почти тянет робкую улыбку в ответ, как вдруг замечает – внезапно, как битой по морде в ночной подворотне, – глаза холоднее твердого гранита, что отсвечивают вдруг морем, сморят куда-то мимо. Звуки вокруг стираются, тают, будто голову обмотали плотным слоем ваты, но откуда-то издалека Стайлз различает, что сопение Айзека смолкло. Не поворачивается, но улыбка соседа по парте и без того такая щенячье-глупая и счастливая, что можно ослепнуть. Как если долго смотреть на солнце.

Стилински лишь сжимает пальцы чуть крепче, и карандаш с громким треском ломается пополам. Стайлз чертыхается беззвучно, смаргивая злую влагу с ресниц. Джексон уже вернулся к конспектам, но, кажется, даже спина его выглядит…дружелюбной?

– Ревнуешь? – Айзек не насмехается, но смотрит так пристально, будто надеется прочитать в лице какую-то тайну.

– С чего бы? – Стилински отбрасывает обломки карандаша и кусает испачканные чернилами губы. – Мы же… – «расстались», чуть не срывается с языка, но он вовремя умолкает, прикусывая язык почти до крови. – Мы и вместе-то не были никогда.

Крышесносный секс в его кровати, машине, на набережной, в раздевалке после тренировки, в проулке за супермаркетом даже – это, конечно, не в счет. Дружеский перепих, блять. Средство от спермотоксикоза.

Лейхи хмыкает недоверчиво и продолжает сверлить взглядом льдистых внимательных глаз. Будто лазером дыру в башке прожигает. Стайлз считает про себя от десяти до одного пять раз подряд и пытается следить за лицом. Он ведь сам сделал этот выбор, ведь так? Не ожидал, правда, что Уиттмор согласится настолько легко.

– Давай прекратим все, Джекс, я устал, – ковыряя кедом асфальт, глядя куда угодно, но не в лицо.

– Надоело? – протяжно и равнодушно, закидывая подушечку ягодной жвачки в рот, поигрывая ключами от Porshe.

– Типа того…

– Как скажешь. Давай…

Так просто. Так больно, и под ребрами ноет, как будто по ним футбольная команда в полном составе пинала – долго так, от души…

Джекс не спросил, и Стайлз не сказал настоящую причину – просто так мало, так ненормально, неправильно, целовать по темным углам, зажимать в кабинке туалета, пока не видит никто, не позволять даже взять за руку, рискуя нарваться на злобное шипение рассерженной дикой кошки. Собирать крохи ласки, как беспризорнику, утайкой, оглядываясь по сторонам. А Стайлз так хотел бы запрыгнуть на него в коридорах их школы, обхватить ногами и целовать, зарываясь руками в жесткие от геля волосы, подставлять свою шею жадным губам, чувствовать, как горячие ладони поддерживают за задницу, чтоб не навернулся…

Стайлз смотрел, как Джексон уходит, забросив на плечо пиджак, поддернув до локтей рукава рубашки, которую хотелось бы смять, сорвать с него, рассыпая пуговицы по салону Porshe, сбивая колени и локти, поминутно ударяясь макушкой о потолок. Захлебываться его запахом, умирать ежесекундно, чувствуя его внутри, припадать губами к губам, глотая громкие стоны.

Но Джексон уходил, насвистывая какую-то веселую песенку, а до Стайлза все никак не доходило – это и правда конец.

После занятий он задерживается в классе, собирая рассыпавшиеся по полу учебники. Одноклассники уже ушли, тишину нарушает лишь размеренное гудение кондиционера. Стайлз ворчит что-то неразборчиво, закидывая рюкзак на плечо, толкает дверь в коридор…И запутывается в собственных ногах, потому что…

Ничего такого, нет. Просто Джексон Уиттмор и Айзек Лейхи у школьных шкафчиков. Просто блеск в глазах ярче рождественской иллюминации. Просто палец, медленно стряхивающий какую-то невидимую крошку с губы. Просто бедра к бедрам и губы к губам. Близко, так близко, на грани фола.

А потом наматывает на палец золотистую кудряшку, чуть тянет, чтоб наклонился, трогает ухо губами и шепчет что-то, от чего Лейхи идет красными пятнами, но кивает торопливо и с места не трогается, не пытается даже вернуть столь ценимое им личностное пространство.

Развернуться на пятках и прочь, прочь, прочь. Подошвы будто к полу прилипли или вдруг кто-то налил в кроссовки свинца. И каждый шаг дается с трудом, приходится буквально отдирать ноги от пола. И этот запах – имбирь, зеленые яблоки, чуть-чуть табака, – они впитались под кожу, щекочут ноздри. Глаза слезятся, но идти становится легче, а за спиной по коридору растекается тихий, журчащий смех Уиттмора, как плеск ручейка в лесной чаще жарким полуднем.

Музыка в клубе глушит срывающийся крик в голове, и Стайлз вливает в себя коктейль за коктейлем, не чувствуя вкуса, пока обкусанные губы продолжают шептать, как в бреду: «Ты никогда не любил меня. Ты никогда…меня…никогда…меня».

Цветомузыка яркими иглами пытается выколоть глаза, а на танцполе извиваются потные пьяные тела. У него липкий пот струится вдоль позвоночника, а в висках будто мелкие злобные гномы херачат молоточками. Нет, это не от того, что прямо напротив Айзек и Джексон зажимают Эрику на танцполе, трутся о стройное гладенькое тело, покрывают невесомыми, как касание крыльев бабочки, поцелуями оголенные плечики, а потом…встречаются губами на точеной шейке.

Под потолком яркие вспышки – синие, зеленые, красные, золотые и серебристые. Как фейерверки в новогоднюю ночь. Во рту сухо и мерзко.

Пальцы Джексона на шее Лейхи, скользят к волосам, запутываясь в кудряшках. Эрика исчезает ненужным, пустым приложением, а между телами этих двоих и спичку не просунешь. Кончик языка, ныряющий в приоткрывшийся рот. И стон Джексона, который Стайлз не может слышать, но который вибрирует где-то внутри, и коротко остриженные ногти впиваются в ладони так сильно, почти вспарывают кожу.

«Ревнуешь?»

«Нет, подыхаю»

Воздуха мало, совсем нет, его будто бы выжгла эта тоска, что кислотой вывела где-то под веками это имя. Джексон. Джексон Уиттмор.

Блять, как же так?

Стайлз приходит в себя в туалете, плещет в лицо ледяную воду, потом пихает голову под кран. Обжигающие холодом струи стекают по шее, за шиворот. Сползает по стеночке, стискивая разламывающуюся голову ладонями.

Сейчас, посижу так пару минут, и все пройдет. Все пройдет, обещаю.

Дверь открывается на секунду, и Стилински сжимается от охеренно плохого предчувствия. Вот не хватало только, чтобы сладкая парочка вломилась сюда перепихнуться или отсосать друг у друга в туалетной кабинке. И он уже хватает ртом воздух, пытаясь не задохнуться, но это всего лишь какой-то хмурый парень, что, мазнув мимолетно тяжелым взглядом, проходит мимо.

Теперь так будет всегда? Влюбленный до идиотизма Уиттмор, вжимающий Айзека во все вертикальные поверхности и в собственное охуенное тело? А его, Стайлза, будто и не существовало никогда…

«Брось, Джекс, отношения? Мы неплохо так трахаемся, зачем усложнять?», – тихий стон и сжатые до красных кругов перед глазами веки. Умница, Стайлз, тебя кто вообще за язык твой тянул?

– Эй, ты в порядке? – приглушенный долбящей музыкой хрипловатый голос. Щетина, кожаная куртка, вздернутые в немом вопросе брови.

– Да вот, на куски типа разваливаюсь. А ты кто и откуда…Мигель? – нервный смешок, как признак подкрадывающейся истерики. – Чувак, я буду звать тебя Мигелем, не против? Тебе подходит.

Улыбка, больше смахивающая на гримасу. Так, будто парень привык только хмуриться и рычать.

– Мигель так Мигель. Пошли, найдем тебе выпить, на труп оживший похож.

И протягивает ладонь. Широкую, теплую, твердую.

– А че б и нет, – пожимает плечами Стилински, цепляясь за руку.

====== 77. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 77. Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c630228/v630228352/383e0/wqyiuufmxF4.jpg

Айзек залипает на губу Уиттмора, по которой тот ведет языком, трахая взглядом новенькую девчонку. Просто он помнит слишком уж хорошо, как эти губы смыкаются на его члене, а язык... Святые волчьи угодники, у Лейхи встает за секунду, но тут Джекс выдыхает с похабным причмокиванием:

– Ее попка, мой член. Сегодня. После матча.

И Айзек не уязвлен, лишь вскидывает брови и подмигивает другу:

– Покажи ей, что капитан нашей команды охуенен не только на поле.

Ну да, разумеется. Тебе ли не знать?

Уиттмор подмигивает в ответ и идет в раздевалку, хлопнув Лейхи по заднице походя. Ничего такого, почему бы и нет? Эти руки и не там побывали на самом деле...

Айзек опускает ресницы, представляя, как струи воды стекают по широкой груди, плоскому животу их капитана. Он помнит, как слизывал их неделю назад. Помнит, как стонал Джексон, зарываясь пальцами во влажные кудри. Такое не забывают.

Поэтому он копается в раздевалке до тех пор, пока все не расходятся. До матча еще несколько часов, и Джексон подмигивает, натягивая боксеры на гладкое тело. Бросает что-то вроде: “Увидимся, копуша”. Айзек не слушает, буквально сбегает в душ, где подставляет лицо хлещущим потокам воды. Слишком горячая, надо похолоднее. В идеале – почти ледяную.

Вечером команда играет как по нотам, игроки понимают капитана и друг друга с полу-вдоха, даже слов им не надо, тренер Финсток, кажется, рыдает от счастья и зачем-то кружит Гринберга в перерывах. Та девчонка (Луиза? Эллисон? Айзек не запомнил) подпрыгивает на трибунах рядом с Лидией и усыпает Уиттмора воздушными поцелуями. У нее ямочки на щеках такие красивые, что хочется пальцем потрогать – правда настоящие?

Джексон лучится самодовольством, а Айзек злится и думает – какого хуя, дружище? Как раз Джексон не нарушил ни одного из их негласных правил, угомонись.

Они выигрывают с разгромным для соперников счетом, радостный смех, улюлюканье, хлопки по плечам, дружеские объятия. Лейхи упускает момент, когда капитан стискивает его сильнее положенного, и ощутимый стояк упирается прямо в бедро, и Джексон шепчет, невесомо трогая ухо губами. Так, что табун мурашек – по спине и рукам:

– Трахнул бы тебя прямо здесь. Сука, Лейхи, так пахнешь, я почти кончаю.

И отпускает так быстро, что Айзек и ответить не успевает. Бежит через поле к новенькой, смачно целует подставленные губы. Лейхи сверлит взглядом тискающуюся парочку полторы секунды. А потом чьи-то узкие ладошки закрывают глаза, и радостный смех над ухом – лучше любой музыки.

– На кого уставился, обормот? Не ревнуй, никто из них не достоин моего мальчика.

– Эрика, детка! – хохочет так громко, что притягивает взгляды (и даже тот, матово-ртутный, но почему-то плевать), а потом убирает руки от глаз и кружит по полю, а со всех сторон доносится ободряющий свист. Джексон смотрит, не отрываясь. И глаза его – как бутылочное стекло. Неподвижные, яркие, прозрачные. И почему-то пальцы, что оглаживают бока лучшей подружки, жжет нестерпимо, будто их в кислоту окунают.

До глубокой ночи они пьют пиво – бутылку за бутылкой, целуются, как безумные, а потом Айзек расстегивает крошечные пуговки на ее блузке губами, почти не вспоминая, что в эту минуту Джексон, быть может, наматывает на пальцы смоляные локоны новой пассии или ее аккуратные ноготки впиваются в его спину, оставляя отметины вдоль позвоночника...

Утром спотыкается на парковке о взъерошенного и какого-то помятого Уиттмора. Что, мать вашу, стало с мистером идеальное совершенство?

– Смотри, блять, куда прешь, – он или бар ночью выпил в одиночку, или опустошил алкогольные запасы отца, или ограбил завод виски – тот, что в соседнем городке.

Айзек морщится, но руку с плеча не убирает.

– Джекс, ты чего? Что-то с этой девчонкой, как ее? Черт, я не помню, но ты их меняешь чаще, кажется, чем рубашки. Толку их имена запоминать, лишняя информация.

Он злится почему-то все сильнее, а у Уиттмора взгляд мутный, плывет куда-то, словно он еще... не протрезвел? И так сел за руль? Охереть. Ухмыляется гаденько, так, как умеет лишь этот мистер “вы-пыль-под-моими-ногами”, а потом ведет пальцем по шее Лейхи – от ямочки под ухом до ключицы. Где-то прижимает сильнее и это лицо – его будто вывернет прямо сейчас, прямо на ботинки Айзека.

– Какие следы, малыш. Горячая штучка? Пометила, будто сучку свою. Слюнями ее провонял, сил нет, блять.

И неожиданно толкает двумя руками. Сильно. Так, что Айзек падает задницей на чей-то капот, больно ударяясь копчиком.

– Ты головой приложился? Или мозг со спермой ночью весь вытек? Ты что, блять, творишь?!

– А ты? – непонятно, но как-то горько-злобно выплевывает Уиттмор и уходит, закинув сумку на плечо.

Лидия и Эллисон (точно, именно Эллисон) пялятся, не скрываясь. У новенькой глаза чуть припухли, и вообще не выглядит она человеком, кувыркавшимся всю ночь до рассвета (то, что Джексон в этом – лучше других, Айзеку рассказывать не надо).

– Лидия, послушай, я... – почему-то он начинает оправдываться, как только разъяренная фурия с пожаром цвета осеннего леса на голове приближается к нему, громко цокая каблучками.

– Пса своего ручного на цепь посади. Обидел Эллисон вчера ни за что, свидание отменил, орал на нее, как больной. Разберитесь уже, детка, а то яйца вырву обоим и вашим братьям меньшим скормлю. Сырыми. Понял, волчонок?

Глаза огромные и зеленые, как лужайка перед домом. Лейхи кивает, гадая, какого черта это только что было.

... А потом получается как-то само. Джексон в умывальнике. Мокрый по пояс, еще злее, чем прежде. И костяшки сбиты до крови.

– Если ты сейчас скажешь, что это не из-за Эрики, я тебе ебну, – предупреждает Айзек, зашвыривая сумку подальше.

Уиттмор огрызается непонятно, но не спорит и затихает, когда руки обнимают со спины, а губы зарываются в волосы на затылке.

– Это было... неожиданно. Не думал, что психану, – каждое слово будто под пытками из себя выжимает и отворачивается, чтобы не встретиться в зеркале взглядом. Колючий и напряженный, как натянутая тетива.

– Не думал, каково это со стороны, да? Трахаться со мной в свободное время, потом клеить девчонок, любую, на какую глаз упадет и член шевельнется...

Айзек не выбирает слова, а Джексона передергивает от отвращения.

– Не надо.

– Я с ней не спал.

– Что?

И как он мог бы поверить, после этих засосов и опухших губ...

– Блять, да не встал. Нажрался, как сволочь. Эрика надо мной до утра угорала.

Нажрался как сволочь, ну да.

– Чтобы я эту Эрику рядом больше не видел. Вообще никого, – это звучит угрожающе, и Айзек хотел бы поставить условия, но его рот слишком занят, и получается только стонать, а потом запрокидывать голову, подставляя шею жадным губам.

Четверть часа спустя МакКолл и Стилински заглядывают то ли, чтобы вымыть руки, то ли разыскивают этого новенького Лиама, который, кажется, у Скотта теперь вместо ручной собачки, как Прада у Лидии. Меньше секунды спустя выпрыгивают в коридор, запинаясь друг о друга, хватают ртом воздух, словно враз растеряли весь словарный запас.

– Чувак. Блять, я хочу развидеть это прямо сейчас и навсегда. Член Лейхи...боже.

– Член Лейхи во рту у Уиттмора, бро. Вот где пиздец всем пиздецам.

Низкий стон из-за двери заставит друзей подпрыгнуть на месте. Переглянувшись, они рванут подальше в страхе увидеть еще какие-нибудь подробности из личной жизни их не-очень-то-и-друзей.

====== 78. Шарман/Колтон, Хеклин/О’Брайен ======

Комментарий к 78. Шарман/Колтон, Хеклин/О'Брайен https://pp.vk.me/c626623/v626623676/1e353/Mq0g7d6DDmo.jpg

– Колтон, блять, прекрати моргать и ерзать, будто у тебя в заднице шило или муравьи в трусах. Дай сфотаю нормально.

Тайлер вскидывает фотоаппарат, но в последний момент, перед самой вспышкой, Хэйнс снова начинается чесаться остервенело. Сдвигает брови домиком и смотрит на друга так жалостливо, что тот ржет в голос и запрокидывает голову так, что бейсболка сваливается на землю.

– Черт, Тай, да нахрен эти снимки. Голова не тем забита.

Спрыгивает с каменной ограды на которой позировал, болтая ногами, и пытается отвернуться, потому что Хеклин не прекращает снимать, приговаривая дурашливым голосом: “Ну же, зай, улыбочку, давай вот так, повернись, в спинке прогнись”.

– Ты охуел, да? – устало выдает Колтон, но улыбка так и лезет на лицо, потому что это же Тайлер, Тай, дружище и лучшая жилетка для соплей и сердечных проблем, которая была у него в жизни.

– Ой, да расслабься, представь, что кудрявая орясина твоя вон в тех кустах засела и снимает исподтишка.

Парень враз грустнеет, а Тайлер чертыхается, опуская треклятый фотоаппарат.

– Слушай, друг, че за хандра? У нас новые проекты, жизнь продолжается. У меня вон Ди вообще с декораций наебнулся и половину лица расхерачил, я почему-то не изображаю умирающего лебедя?

Хэйнс улыбается вымученно как-то, резиново и криво. Снова чешет искусанную москитами шею.

– Дилан выздоровел почти и хотя бы дома сидит, а не крутит жопой на разных премьерах, конах, презентациях, по пабам не шляется, матчам футбольным. Убил бы...

И хмурится так, как, наверное, ни один из поклонников ни разу не видел. Это же Колтон Хэйнс – улыбчивый мальчик, солнышко, заводилка. Тот, глядя на кого, нельзя не улыбаться, потому что кажется, будто его поцеловало солнце. Потому что он – как будто сердце этого мира, что существует, пока он улыбается. Быть может поэтому Дэниэл Шарман, гетеросексуальный от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах, не сдержался однажды и сгреб его в охапку прямо на какой-то шумной и пьяной тусовке, уволок подальше от разинувшихся ртов и целовал так, что воздуха не хватало.

А теперь...

– Так ты ревнуешь? Психуешь, что он там среди красивых девочек на шпильках с огромными сиськами?

– Ладно девочки, ты видел парней на этой тусовке в честь “Арсенала”? Пиздец какой-то.

Тай приподнимает скептически бровь и так похож на Дерека Хейла сейчас, что у Колтона истеричный смех пузырится где-то в горле.

– Он и не смотрел никогда на парней до тебя. Уймись ты уже, накручиваешь больше. Когда он звонил?

– Минут 40 назад смс кинул, что соскучился и... ну... кхм... разное там.

Краснеет вдруг, как хорошо проваренный рак к пиву, даже кончики ушей полыхают.

– Всё-всё, подробности ваших сексуальных планов меня никак не интересуют. Просто объясни, чего ты так дергаешься?

– А ты не дергался, когда Дилан уехал с Сангстером в промо-тур? И потом, когда съемки начались. Эти чокнутые фанаты...

– Эти чокнутые фанаты описались бы от восторга, узнав про тебя и Дэни. Чувак, ты ему доверять должен. Вроде на этом отношения строятся. И, имей ввиду, когда Ди с кастом “Бегущего”, я нервничаю не потому, что ревную. Я просто волнуюсь за него. Небезосновательно, как оказалось...

– Главное, он в порядке уже и даже на съемки возвращается. Слушай, я фото в твиттере видел. Ты его потому теперь скрываешь? Он ж зарос, как пещерный человек. Ахахаха, да ладно тебе, не убивай меня взглядом, смотрится мило. А он видел твои промо-фотки в образе супермена?

Тайлер брови сдвигает и пытается выглядеть как можно более устрашающим. Не помогает, потому что у Колтона будто припадок. Он даже про ревность свою и вселенскую тоску позабыл, лупит кулаком по колену и не может остановить брызнувшие из глаз слезы.

– Скажешь хоть слово про задницу, я тебе врежу, – предупреждает Тай, вызывая новый приступ веселья.

– Ладно, ладно, я все. Мы же на катере прокатиться собирались... Ой, постой, телефон звонит. Дэни? Малыш, когда ты...

Хеклин ухмыляется, отходя в сторону, чтоб не подслушивать воркование сладкой парочки. Телефон в кармане тренькает, оповещая о новом сообщении.

Дилан.

“Ты немедленно должен приехать. Не успокоюсь, пока не прощупаю весь твой зад своими руками и не удостоверюсь, что тебе не закачали туда пару пудов силикона”.

Хеклин фыркает, набирая ответ, и понимает, что не может перестать улыбаться. За спиной счастливо ржет Колтон. Солнце припекает затылок, и легкий ветерок с моря шевелит волосы.

====== 79. Айзек/Кори ======

Комментарий к 79. Айзек/Кори https://pp.vk.me/c626322/v626322352/21f31/93pN_Mv0eF4.jpg

https://pp.vk.me/c626322/v626322352/21f38/VhhoUXJ7lfo.jpg

Айзек поступает в колледж на третий год после переезда во Францию. Он думает, что готов, когда собственный крик не будит ночами, когда истекающая кровью Элли не умирает на его руках из сна в сон, когда он почти не вспоминает пасмурный взгляд того, кто уехал первым. Уехал и не обернулся ни разу.

На занятиях Лейхи вслушивается в уже не такую чуждую речь, изредка переглядывается с хорошенькой Беатрис и убеждает себя, еще пара дней, и позовет девчонку на свидание, еще немного.

Он ест на завтрак поджаристые тосты с клубникой, всегда покупает на углу горячие круассаны и горький кофе с капелькой сладкого кленового сиропа.

А потом в их группу приходит новенький, и устоявшаяся жизнь летит кувырком.

– Хэй, Айзек, я Кори. Здорово увидеть здесь земляка. Не то, чтобы я считал всех вокруг лягушатниками, но старая добрая американская рожа... Черт, приятно смотреть.

Айзек хлопает ресницами, создавая сквозняк. Девчонки за спиной хихикают, строя глазки смазливому новенькому. У Лейхи раздражение чешется в кончиках пальцев, в затылке, щекочет в горле.

– Крис шлет привет, обещал, ты присмотришь за мной, – подмигивает так недвусмысленно, что у Лейхи кончики ушей пылают, будто их кто-то поджег зажигалкой.

Сопляк.

Значит, привет из Бейкон Хиллс? Крис уехал с полгода назад, буркнув что-то о Пустынной волчице и разборках с какими-то неясными ужасными докторами. Они не созваниваются каждый день, не шлют друг другу сообщения по праздникам. Они так и не стали семьей – заросший щетиной охотник с потухшим выцветшим взглядом и кудрявый волчонок, что достался в наследство от погибшей от рук демона дочери.

– Что ты забыл в Париже?

Не то, чтобы Айзек хочет общаться. Дома все хорошо, иначе Крис написал бы. Лейхи немного... тоскливо, быть может? И так тянет услышать об очередной выходке Стайлза, об успехах команды, причудах Финстока. И еще немного, быть может, о самовлюбленном напыщенном снобе, что свалил в Лондон, как поджавшая хвост подзаборная псина. Еще до того, как все окончательно пошло прахом.

И Кори рассказывает, упоминая попутно каких-то незнакомых людей, кучу химер (он и сам какой-то недохамелеон, и пепел рябины ему нипочем, везет же засранцам). Не говорит лишь, зачем уехал оттуда, пол-мира пролетел, чтобы что? Сбежать от чего-то?

Айзеку наплевать, у него собственные демоны поселились под кожей. Демоны, что с приездом мальчишки проснулись, зашевелились опять. И тихие, задушенные стоны снова оглашали ночами темную пустую квартирку: Эрика... Эллисон... Джексон...

– Ты шутишь? Кино? Чувак, я не хожу на свидания, – Айзек смеется фальшиво и рвано, старательно отводит глаза, но мальчишка стоит над душой, пихает в руку билеты.

– Хватит хоронить себя, Айзек. Жизнь продолжается, даже если стольких из них уже нет рядом с нами, – и замолкает, а теплый, как шоколад, взгляд заволакивает мутная пленочка грусти.

Может быть, вспоминает того мальчишку, фото которого Лейхи на днях случайно увидел в бумажнике. Мейсон.

“Я же живу дальше”, – твердит, кричит весь его облик.

Айзек дергает плечом и настойчиво пихает смятую бумажку мальчишке в карман. Отрицательно мотает головой.

Не пойду, не хочу, не готов.

Попытается спрятать дрожь, что прошьет тело насквозь после случайного касания гладкой кожи. Теплой, как нагретая солнцем лужайка. Ухмылка мальчишки покажет – не удалось.

– Вечером. В семь, – бросит Кори через плечо, уже уходя.

А Айзек зависнет, оглаживая взглядом красивую спину и обтянутую джинсами задницу. Не тот, не так, не цепляет.

– Знал, что придешь, – выпалит сверкая, как новенький цент, повиснет зачем-то на шее, как будто невзначай прижимаясь на секунду всем телом. Обжигая, распаляя, заставляя кровь закипеть.

Пахнет попкорном и ягодным джемом. Не болтает, как тот же Стилински, комментируя каждую фразу, каждый момент. Айзек даже забывает про него на какое-то время, погружаясь в историю автоботов и десептиконов с головой. Забывает обо всем, даже о припрятанной в тумбочке пуле с частичками аконита. На тот самый случай, когда не захочется ни просыпаться, ни засыпать.

– Такой молчаливый, – шепнет химера, сжимая его длинные пальцы горячей ладонью. Пуская по венам волну желания. Примитивного, яркого, жгучего. Так, что приходится губу кусать, чтоб не застонать вслух прямо здесь.

*

– Я не смогу тебя полюбить, – позже шепнет Айзек позже, вминая мальчишку в холодную стену какого-то тупичка.

Кори мотнет головой, втянет в рот его нижнюю губу, пробираясь руками к ремню.

– Мне не нужны отношения, – стаскивая с него футболку, собирая губами с плеч и ключиц привкус ванили, кофейных зерен и мяты.

Пацан лишь прогнется в его руках, прижимаясь ближе, открывая доступ везде и всюду, куда дотянется, где захочет коснуться.

Развернуть лицом к стене, скользнуть ладонями вдоль гибкой спины, задержаться на ягодицах. Красивый.

– Я умею лишь разрушать, – горьким выдохом в шею.

– Я тоже, Айзек. Я тоже.

Он ждал от пацана: “Дай мне шанс” и “Давай просто попробуем”. Он ждал просящих взглядов и робких упреков. Он ждал, опасался, напрягался внутри. Но Кори трахался самозабвенно, откидывал голову на плечо, царапал пальцами кирпичную кладку, дышал рвано, почти задыхался, подмахивал яростно. Отдавался, как в последний раз.

А потом хмыкнул, натягивая штаны:

– Видишь, это не страшно. Не больно. Даже если не с ним.

И Айзек не спросил, кто это “он”. Оба знали ответ.

– Как-нибудь повторим?

====== 80. Джексон/Стайлз ======

Комментарий к 80. Джексон/Стайлз https://pp.vk.me/c631930/v631930352/44d3c/RHKj8FYT5mI.jpg

– Поговорить? Чувак, ты, блять, издеваешься, не иначе. Это вроде как праздник, и ты меня порядочно в дерьме извалял. За весь этот год. И предыдущий. И раньше.

У Стайлза пятна злости на лице – яркие, как пунцовые маки. У Стайлза дыхание сбилось и глаза блестят, будто в них целое звездное небо отсвечивает. У Стайлза влажные губы, которые он облизывает после каждой фразы. Ничего такого, вполне машинально, как он делал все эти годы в школе. У Стайлза родинки на щеках, как тайные метки, сбегающие по худой шее, исчезающие в вороте рубашки.

Джексон гулко глотает, впиваясь глазами в бледную кожу мальчишки.

У Джексона растрепанная идеальная прическа и острые скулы. У Джексона самомнение размером с Канаду. У Джексона зуд в подушечках пальцев и ссохшиеся от жажды губы. У Джексона звон в голове такой громкий, что рвет перепонки в лохмотья, пластает, как шредер – секретные файлы. А еще глаза. Сейчас – бирюзовые, глубокие, холодные, как волны в открытом море.

Стайлз отступает ровно на шаг, словно боится рухнуть вниз с обрыва и больше не выплыть, когда Уиттмор бросает едкое:

– Переломишься что ли?

Цедит высокомерно, а сам незаметно себя за щеку кусает. И начинает подташнивать от солоноватого вкуса на языке или лишней порции скотча. Не смотреть, не смотреть, не смотреть на длинные пальцы, что теребят узел галстука, ослабляя, сражаются с верхними пуговицами рубашки. Так, будто с удушьем борется. Так, словно на шее – удавка из пеньковой веревки, царапающая кожу.

А Джексон бы хотел языком собрать с нее вкус. Наверное, оливки, арахис, щепотка соли. Пить хочется так, что кожица на губах почти лопается.

– Да нет, боюсь, вытошнит прямо на твои пижонские брендовые туфли. Не расплачусь же потом. Валил бы ты к Лидии, Джексон. Не волнуйся, я давно понял, мне там не светит.

Выражение лица – нечитаемо. Зашифрованный ребус, как загадочные древние письмена на острове Пасхи.

Джексон Уиттмор? Что ты творишь?

– Все еще любишь ее?

Получается горько. Безнадежно и жалко. Ногтями – в ладони. И еще лбом бы об стену, чтоб наверняка. Идиот. Только вот вопрос – который из них?

Стилински хлопает ресницами, не понимая. И рот приоткрывается когда начинает что-то нащупывать. И наверное, кусочки в голове складываются, как детали конструктора – один к одному. Это как внезапно увидеть что-то совсем рядом. Как собственные руки в кромешной тьме, когда разветривается вдруг пасмурное низкое небо. Забитое тюками мокрой свалявшейся ваты.

– Джексон...

– Блять, просто забудь. Нахуй вообще...

Громкие отчетливые шаги вдоль коридора, грохот музыки за стеной, а еще что-то горьковато-древесное с оттенком свежескошенной травы щекочет ноздри, оседая в легких, впечатываясь в память привкусом недоумения и какого-то задушенного ужасом восторга.

Джексон?

– Стилински, не борзей.

Перекладывает что-то в шкафчике, швыряет, сбивая костяшки о металлический угол, втягивает воздух сквозь сжатые зубы и давится, захлебывается Стайлзом, что пыхтит в самое ухо, прилепился, как колючка болотная, не отдерешь.

– Не пыхти, блять, так громко, оглохну.

А сам стискивает зачем-то бейсбольный мяч (как он тут вообще оказался?) и думает невпопад, уймется ли бухающий под ребрами кусок (огрызок уже) мышцы, если он обдерет костяшки, выбивая парочку зубов недоноску?