Текст книги "Never (СИ)"

Автор книги: Мальвина_Л

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Не говори ничего, – шепчет химера, кусая губы, – просто позволь.

И Айзек, он не позволяет, но не мешает и не отталкивает, когда ладони опускаются на его грудь, а губы прижимаются к шее требовательно и жадно. А потом скользят вниз по мокрой коже, и мальчишка опускается на колени, вцепившись в бедра оборотня руками для лучшей устойчивости.

– Кори, не... – фраза тонет в гортанном стоне, когда губы обхватывают твердую плоть.

И пальцы сами собой зарываются во влажные волосы, а бедра подстраиваются под движения умелого (и где научился? когда?) рта.

Кори не позволяет Лейхи отстраниться, когда тот кончает. Глотает все до капли, и только тогда отпускает, поднимаясь с колен. У него взгляд смущенный и какой-то счастливый, а на краешке губ матово блестит капелька спермы, которую Айзек стирает подушечкой пальца. Ему странно и грустно, потому что это ничего не меняет, потому что он говорил Кори сотни и тысячи раз.

– Ничего не будет, пойми.

– Дай мне шанс, пожалуйста, Айзек.

Но Лейхи не отвечает, он идет прочь, одевается, как в тумане. Кори громко дышит у него за спиной, а он просто... просто не может выкинуть из головы глаза цвета расплавленной стали, надменную усмешку и скулы такие острые, что можно порезать пальцы, всего лишь коснувшись.

Не хочет, не может, не в состоянии.

– Прости.

Джексон Уиттмор уехал в Лондон уже очень давно. У Джексона новая жизнь и новые друзья, новый номер телефона и новая стая. Джексон уехал. Уехал и прихватил с собой кусочек Айзека Лейхи. Тот самый, что отвечает за чувства, наверное.

====== 71. Джексон/Стайлз ======

Комментарий к 71. Джексон/Стайлз Джексон/Стайлз (еще один человек, упоминающийся в тексте, не является ни Дереком, ни Айзеком)

https://pp.vk.me/c604522/v604522352/c67f/UJ159nuep20.jpg

– Эй, улыбайся. Ну же, улыбайся, тебе говорят. Стилински, не вредничай, кто-то ведь может влюбится в твою улыбку.

Джексон щелкает затвором фотоаппарата и улыбается из-под очков. У него идеальные пальцы и идеальная прическа, самая красивая в мире улыбка и камера, что стоит больше разваливающегося на запчасти джипа Стайлза. И солнце в глазах, когда он просто смотрит на Стилински. Смотрит и в стопятидесятитысячный раз понимает, насколько пропал.

– Кто-то влюбится, а ты закажешь его киллеру? Джекс, серьезно, не испытывай судьбу. Я тебя в тюряге навещать не буду и трахаться с тобой в камере для свиданий – тоже.

Стайлз умеет дурачиться с таким серьезным выражением лица, что Джексон ему почти верит. Главный засранец Бейкон Хиллс, золотой мальчик, потерявший голову и рассудок из-за лузера и недотепы с кожей бледной, как у вампира из старинных легенд и родинками яркими, как вспышки сверхновых на полуночном небе высоко в горах.

– Никто не посмеет, а иначе я им зубы повыбиваю.

Он перекатывает соломинку на губах и убирает, наконец, фотоаппарат. Стайлз подбегает, чтобы взъерошить эту тошнотворную симметрию на его голове и оставить пару засосов на шее и ключицах. Серьезно, как можно быть таким мистером Совершенство? Скучно и приторно. А Стайлз любит веселье. Веселье, что в его вселенной – почти что синоним первозданного хаоса.

– Все еще не пойму, как можно было так сильно удариться головой и согласиться встречаться с тобой? Мистер засранец.

– Ты не смог устоять перед моей совершенной красотой, – смеется Уиттмор и обхватывает парня за пояс, чтоб закружить. А потом оба они валятся в траву и просто лежат, сцепив пальцы, уставившись слезящимися от яркого солнца глазами в высокое, словно нарисованное, небо.

Это лето похоже на диснеевский мультфильм, раскрашенный самыми яркими красками – если зеленый, то изумрудный, если красный, то ярче, чем свежая кровь, желтый – пушистый, как только что вылупившийся цыпленок, а синий свежее океанской прохлады. И жизнь, как разноцветные фотографии, которые Джексон долго и придирчиво отбирает, а потом печатает лучшие на лазерном принтере, развешивает на стенах своей чистенькой комнаты. На этих снимках – Стайлз радостный и озадаченный, хмурый, серьезный, дурашливый, милый, спящий, жующий, вопящий во все горло... На все вкусы и случаи жизни. Так, будто Джексон Уиттмор ведет летопись его жизни на всякий случай. Чтобы помнить всегда. Хранить каждую секунду, каждое мгновение, как бесценное сокровище. Как пираты хранят свою добычу в темных и жутких пещерах.

– Ты такой придурок высокомерный, – в голосе Стайлза плещется нежность, и хочется накрыть его собой и целовать, пока не заболят губы.

– Но ты меня любишь, – самодовольно заявляет Уиттмор и все же наваливается на мальчишку, зарываясь вместе с ним в густую зеленую траву.

– Это ты так решил, – Стайлз вертится под ним, пытаясь спихнуть, но потом тянет, прижимая к себе, стаскивая с него эту пижонскую денди-рубашку и попутно ероша волосы с улыбкой довольной, как у пятилетнего пацана, пробравшегося к ящику с игрушками старшего брата.

Джекс раскинулся на разворошенной кровати, лениво наблюдая, как его парень носится по комнате, разыскивая разбросанные вещи. Стайлз орет, матерится и падает каждые три с половиной секунды, цепляясь ногами то за бейсбольную биту, то за клюшку для лакросса, то за опрокинутый стул.

– К черту занятия, возвращайся сюда, – тянет Джексон, потягиваясь ленивым, но таким довольным котом.

– Это твои родители смогут заплатить, если тебя решать вышвырнуть. Мой отец – обычный шериф, не забывай, он просто не потянет. ... Блять...

Стилински опять оказывается на полу, нелепо всплеснув перед этим руками. Он ворчит и кряхтит, потирая ушибленный бок, а Джексон свешивается с кровати и умудряется затащить к себе сопротивляющегося парня.

– Харрис с меня пять шкур спустит за прогул... ох...

Воздух выходит из легких, и руки обвиваются вокруг худого тела. Джексон прижимает мальчишку спиной к своему животу и трогает шею, а потом затылок губами.

– Никакого Харриса сегодня, чучело, спи. Я ж из тебя все соки выжал, уснешь за рулем.

Стайлз пытается возражать, брыкаться и чмокает губами, но как-то очень быстро засыпает, расслабляясь в объятиях бойфренда. Джексон оставляет на плече легкий поцелуй, а потом прослеживает подушечкой пальца узор из родинок на его теле. Кожа отдает корицей и почему-то арбузом, а волосы пахнут свежескошенной травой.

А потом, уже ночью, телефонный звонок разобьет умиротворяющую тишину спальни, как неловкая рука, роняющая хрустальный бокал на мраморный пол. Тянется за телефоном осторожно, чтоб не потревожить спящего Стилински, шипит зло в трубку, только бросив взгляд на номер звонящего:

– Я же просил не звонить. Я не один... Да, я с ним. Я с ним, блять, навсегда, а ты забудь этот номер... Если только попробуешь приблизиться к Стайлзу, я тебе ноги переломаю или просто башку прострелю, ты же знаешь, что смогу, учитывая... все, что случилось. ... А вот нихрена, ты сделал свой выбор, а здесь жизнь продолжается. ... Слушай, оставь нас в покое, еще раз позвонишь, я в полицию о преследовании заявлю.

Короткие гудки оседают тревогой где-то в затылке, и он осторожно кладет телефон обратно на прикроватный столик, а потом обнимает спящего крепко-крепко, как осьминог опутывает щупальцами субмарину, чтоб не отпустить уже никогда.

– М-м-м-м? Джекс, ты чего? – сонно пробормочет мальчишка, потираясь щекой о его плечо.

– Спи, чучело, просто сон приснился, – шепнет Уиттмор и, не удержавшись, прижмется ладонью к гладкой щеке. – Люблю тебя, – добавит он одними губами, опуская ресницы.

====== 72. Джексон/Стайлз/Скотт ======

Комментарий к 72. Джексон/Стайлз/Скотт https://pp.vk.me/c630122/v630122367/3c7f5/MuxOtFF7du4.jpg

– Извиниться не хочешь? – Скотт пихает Уиттмора со всей силы так, что тот отлетает на метр, ударяясь задницей о капот своей тачки.

– Страх потерял, МакКолл, или зубы лишние? – сплевывает Джексон, и на острых скулах играют желваки, а губы белеют от злости.

– Воу-воу, ребята, полегче, давайте попробуем не ссорится, – пытается вмешаться Стилински, но отшатывается, когда напоминающие бойцовых петухов парни рявкают в голос, даже не повернув в его сторону головы:

– Просто заткнись!!!

Заткнуться? Заметано, чуваки, какие проблемы?! Стайлз вскидывает руки (не то, чтобы кто-то заметил этот жест) и уходит к машине, на ходу выуживая ключи из рюкзака. Заткнуться? Прекрасно, Стайлз заткнется. Да так, что не услышите больше. Не то, чтобы он был из обидчивых или какой-то там нежно-ранимый. Не девчонка все же, не хлюпик, но... Блять.

Эти двое реально достали.

– Ты не можешь оскорблять людей постоянно. Ты привык, что тебе все сходит с рук. Блять, Джексон, ведь ты не всегда был таким вот засранцем! Это же Стайлз, который и мухи не обидит, а ты постоянно толкаешь, обзываешь, унижаешь...

– Пасть завали, мамочка-Скотти, он что, за себя сказать не может? А ты как наседка... смотреть, сука противно, голубки...

– Что ты...

Окончание фразы МакКолла тонет в реве двигателя, когда голубой джип вылетает с парковки так стремительно, что, кажется, еще немного, и рассыплется на части на полном ходу... или передавит зазевавшихся однокурсников.

– Стайлз? – выдыхают синхронно-растерянно, и даже злость друг на друга улетучивается куда-то, оставив место лишь смутной тревоге.

– И куда ты свалил? Я вообще-то за тебя заступался, – Скотт по привычке перемахивает через подоконник и выжидающе пялится на друга.

Стайлз лишь раздраженно передергивает плечами, не отворачиваясь от матово поблескивающего монитора.

– Я тебя об этом просил? Я не твоя подружка, чувак, чтобы ты защищал мою честь перед этим надутым индюком. Сам за себя постоять могу.

– Эй, хватит дуться, я же забочусь о тебе, – теплые ладони опускаются на напряженные плечи, а губы трогают затылок, будто бы извиняясь. – Ты не подружка, хорошо? Я знаю это, все знают. Но, черт, мы вроде как вместе, и я обращаться начинаю, когда он выкидывает эти свои высокомерные штучки. ... Стайлз, ты вообще меня слушаешь?

– Угу... ладно, Скотт, просто кончай, договорились?

Парень отрывается, наконец, от клавиатуры и резко разворачивается на кресле, оказываясь в кольце рук друга.

– Кончать, говоришь? – хриплый голос пускает табун мурашек по коже, а глаза зажигаются плавленым янтарем.

– Сейчас разберемся, кто из нас здесь девчонка, – тихо фыркает Стайлз уже в губы, что отдают сегодня ежевикой и фантой.

– Что такого в этом лузере, что ты слюни на него пускаешь и прилепился, блять, не отодрать, – Джексон сверлит взглядом свои сцепленные пальцы и не смотрит на мальчишку, что трет пальцами щеку и переминается с ноги на ногу, то и дело дергая воротник рубашки.

– Я думал, мы нормально поговорим. Ты же можешь быть человеком, Джекс. Я знаю, что ты не ублюдок, каким тебя считают. Я...

– Да ни хера ты не знаешь. Блять, Стилински, смотреть противно, сосетесь в тихушку, типа не дойдет ни до кого, дрочите, наверное, друг дружке под одеялом... или не только дрочите?

Красивое лицо с точеными скулами покрывается лихорадочными пунцовыми пятнами, а злость в глазах того же оттенка, что предгрозовое небо над озером Тахо, вспыхивает ярко, как разряды молнии глубокой безлунной ночью.

– Пошел ты. Правду Скотт говорил, твой язык способен только мерзости произносить. Я думал, с тобой по-хорошему можно, но ты... Ай, да нахуй...

Расстроенно и как-то безнадежно взмахивает рукой, отворачиваясь от капитана школьной команды, а тот как-то быстро оказывается вдруг совсем близко, сгребает рубашку на груди в кулак и тянет на себя, шипит в лицо, как змея, и зрачки его вдруг неестественно расширяются. А Стилински как-то отстранено удивляется – почему вдруг его радужка пропитывается изумрудным?

– Значит, думаешь, что мой язык только на мерзости способен, Стайлз? Считаешь самовлюбленным ублюдком? – тихо-тихо, на грани слышимости.

– Именно так и я ду... – начинает Стилински, когда его затыкают твердые влажные губы с терпким привкусом апельсина и горьковатого виски.

– Ты...? – пытается пробормотать Стайлз сквозь поцелуй, но получается хреново, потому что чужой язык уже раздвигает его губы, погружаясь в рот. И это... блять.

– Ты ебанулся, чувак? – через какое-то время он приходит в себя настолько, чтобы упереться в обтянутые кожанкой плечи ладонями и попытаться освободиться. Язык заплетается, а колени отчего-то подрагивают, но Стайлз не думает, не хочет думать даже, что все это значит.

– Это ты у нас то ли идиот, то ли слепой, – издевательски бросает Джексон, а потом просто уходит, закинув в рот подушечку ягодной жвачки.

Просто, мать его, уходит, взрывая мозг и сознание Стайлза Стилински к чертям.

Потому что Джексон Уиттмор? И Скотт. Есть же еще Скотт. И нет, определенно не хочется думать про то, кто и какая вершина в этом странном треугольнике, блять, не до геометрии как-то совсем.

Но... Джексон?

====== 73. Дэниэл Шарман/Колтон Хэйнс ======

Комментарий к 73. Дэниэл Шарман/Колтон Хэйнс https://pp.vk.me/c636027/v636027352/16f35/_71BgHRKb3g.jpg

Это день воздушных шаров, вечеринки-сюрприза, свечей в торте, пузырьков от шампанского в носу. Это день, когда телефон, твиттер, инстаграм и все остальные социальные сети и приложения взрывают мозг, не затыкаясь ни на мгновение, каждую секунду оповещая о новых и новых сообщениях-поздравлениях, радостных смайлах, охапках воздушных шаров, не очень-то и нужных подарках. И он давно уже не ждет это скупо-натянутое: «С днем рождения, друг!», после которого сердце колотится так, что отдает в затылке, но меньше, чем через час, отходняк накрывает выворачивающей суставы ломкой и хочется не удавиться в чулане, конечно. Хочется просто, чтобы все съебались немедленно. Хочется курить в тишине, пуская в звездное небо белесые кольца дыма. А еще – не думать о том, что могло.

Да не могло никогда.

Сегодня еще до рассвета он отрубает в мобиле интернет, ставит на беззвучку и набирает Холл, чтоб отменить праздник:

– Хэй, детка, так не годиться, это я должна была звонить, чтоб поздравить, – у нее голос заспанный и счастливый. А еще, кажется, Колтон различает тихое сопение спящего Макса, как будто ее голова лежит у него на плече.

– Малыш, вечеринку придется отменить. Знаю, ты старалась, но я хотел бы побыть один. Извинишься перед ребятами?

Ему 28 сегодня. И чувство, что за все эти 28 лет он и глаз не сомкнул. Милая, милая Холл, она понимает. Вздыхает сочувственно, не лезет с вопросами. Лучшая девчонка на свете. Просто шепчет тихо и хрипло:

– Обещай, что будешь в порядке? Поедешь...туда?

– Там тихо и совсем нет людей, хотя не такая уж глушь. То, что доктор прописал. И, Холлэнд… спасибо. Все будет хорошо, я обещаю.

Грустный вдох, и Хэйнс отключается, а потом вызывает такси, бросает в сумку самое необходимое, затыкает уши капельками с проводами.

Дэн находит это место легко. Все, как и сказала Холлэнд – тихая заводь за протокой в спрятавшемся сразу за пригородом лесочке. Небольшой дом, почти хижина со скошенными ступенями. Байк тихо урчит, останавливаясь, а Шарман оглядывается в поисках друга, потому что жилище выглядит пустым и печальным. Сбрасывает кроссовки, подворачивает джинсы. Теплая трава щекочет ноги, сухие веточки колют подошвы.

Загорелая фигура – у самой воды. Полощет в ней пальцы, подставляя красивую спину под смазанные поцелуи палящего солнца. Дэн думает, что его кожа на ощупь должна быть бархатистой и немного терпкой на вкус. Зависает, когда Хэйнс наклоняется ниже, прогибаясь в пояснице. Сам себе отвешивает мысленную оплеуху. Придумал, блять, тоже.

– С днем рождения, беглец.

Колтон вздрагивает крупно, роняет что-то в воду. А потом выпрямляется, вытирая ладони о шорты, чуть щурится, будто с насмешкой, и лишь через четыре долгих секунды Дэн вспоминает про его зрение и думает, что линзы, наверное, тот не надел. У него глаза без них зеленые, как весна. Или как у героя в диснеевском мультике.

– Дэниэл? Ты как здесь?

Понятно ведь, «как», другой вопрос – нахуя.

– Холлэнд сказала, ты решил всех продинамить и сыграть в отшельника. А я, кажется, сотню лет не выбирался из города. Составлю компанию? Или подальше пошлешь? У меня, кстати, вино с собой. Не будем же мы чокаться родниковой водой.

– Оставайся. Только телефон отключи. Хочется тишины, – сердце не херачит по ребрам бейсбольной битой, в голове не шумит. Сознание – чистое, ясное. Как высокое небо в полуденный зной, ни единого облачка. – Пошли, найдем тебе какую-нибудь одежду. Ухерачишь здесь свои белые штаны в момент.

Уже вечером они разводят костер и тихо смеются, сидя на каких-то бревнышках, впивающихся в задницы обломками сучьев. Жарят зефир на кривых тонких веточках и пьют вино из горлышка, передавая бутылку друг другу. Пальцы покалывает, когда руки соприкасаются невзначай, и вдоль позвоночника бежит холодок. А лица горят от жара костра, и пламя громко трещит, высвечивая волосы Шармана красным золотом.

– У тебя кто-нибудь есть? – алкоголь распускает язык, и казавшиеся запретными вопросы сами собой всплывают на поверхность.

Колтон лишь пожимает плечами и молчит, уставившись на огонь. В черное небо взметаются кудрявые языки пламени.

– А вы с Крис снова сошлись?

– Не виделись даже целую вечность. Ты с чего вдруг решил?

– Не знаю, таблоиды писали. Показалось похожим на правду. Вы были хорошей парой. … Выпьем еще?

Уже глубокой ночью Колтон будет долго возиться на узкой кровати, потому что туман плывет в голове не от нескольких бутылок вина на двоих. Дэниэлу, кажется, тоже не спится: диван в соседней комнатушке то и дело жалобно скрипит, когда тот пытается перевернуться. Колтон не хочет думать, в чем лег его друг, хмельное сознание и без того услужливо подсовывает картинки одну горячее другой. Хриплый и низкий стон заставляет вздрогнуть, а уже было успокоившийся член – болезненно заныть. Парень закусывает подушку, пробираясь рукой под резинку трусов.

Да пошло оно все.

Возвращаются в город еще до полудня. Неловко хлопают друг друга по плечам, и Хэйнс отводит глаза, вспоминая, как мало было воздуха в домике и в легких ночью, как обжигали фантазии, как Дэн дышал совсем рядом – через стену буквально, дышал и трогал себя, может быть, представляя… Да нет, ерунда.

– Спасибо, что навестил.

– Был рад повидаться.

Дома автоответчик раздраженно мигает пунцовым, но Колтон и не думает проверять сообщения. Зашвыривает тощую сумку в угол, распахивает окно, впуская в квартиру струю прохладного ветра. Стягивает через голову толстовку, прикуривает, вглядываясь в опостылевший частокол высоток, торчащих до горизонта – куда ни глянь. Как острые кинжалы клыков в раззявленной вонючей пасти великана. Треснуться бы о стену башкой или выжечь окурком глаза, чтобы не видеть. Не видеть уже никогда.

Далекий хлопок входной двери кажется фантомной иллюзией. И парень даже не оборачивается, пока плеча не касаются холодные губы. Губы, что едва не выбивают опору из-под ног. Пальцы стискивают подоконник, и рой взбесившихся в голове голосов вдруг настороженно замолкает. Будто прислушиваясь.

– Мы начали не с того.

«У него запястья изящные, тонкие. Двумя пальцами можно сломать», – звенит где-то внутри, когда худые руки прижимают так близко, обнимая со спины.

«Ты ебу дался?», – чешется на языке, но Шарман нажимает пальцем на подбородок, побуждая чуть повернуть голову. И мыслей не остается совсем, когда губы находят губы, когда прошибает от затылка до кончиков пальцев так, что удивляется – как не изжарился просто в момент?

– Ты дымом пахнешь. Я ночью глаз не сомкнул, все думал, какой ты на вкус, – Дэн задыхается почти, прижимается бедрами. И упирающийся в задницу стояк – не то, что может примерещиться Колтону в такой ситуации.

– Ты…ты… – слова тают до того, как он произносит их, плавятся от внутреннего жара. Это ведь Дэниэл, Дэни – тот, что пахнет грейпфрутом и целуется так, что хочется ущипнуть себя, чтобы поверить: все правда, не сон.

– Я забыл про подарок, – сдавленно, жадно в изгиб шеи, собирая языком вкус его кожи. Пальцы – длинные, красивые, – пальцы, на которых Колтон зависал пару тысяч (не меньше) раз, скользят по груди, опускаясь к плоскому животу.

– Т-ты пьян? – единственное, наверное, разумное объяснение происходящему, но Шарман смеется беззвучно, не прекращая целовать, тянется к поясу шорт.

– Нет. Всего лишь влюблен. Крышу от тебя сносит, сукин ты сын. И я заебался делать вид, что нет ничего. Как типа не было тогда, на съемках второго сезона. Помнишь?

Помнит? Не смог бы забыть даже после какой-нибудь лоботомии, наверное.

– Влюблен?

– Задолбал отвлекать, – ворчит Шарман, стягивая через голову футболку.

====== 74. Джексон Уиттмор/Рой Харпер ======

Комментарий к 74. Джексон Уиттмор/Рой Харпер Кроссовер со “Стрелой”.

Джексон Уиттмор/Рой Харпер

https://pp.vk.me/c636027/v636027352/16f95/scOGpjMj6qM.jpg

Неправда.

Рой замирает, будто в стену с размаха влетает, капюшон сваливается с головы, наушники – из ушей. Липкая вязкая горечь на языке, будто консервов протухших на ночь наелся, и резь в глазах, словно крошечные человечки выковыривают их своими микроскопическими пальчиками. Шаг назад, чтобы слиться с кирпичной стеной. Дышать через раз. Все, как учил старина Оливер.

– Эй, осторожнее, башку ему оторвешь, тогда Малкольм оторвет кое-что тебе. Велено доставить живым, ты забыл? – Рой дышит глубоко, вслушиваясь в незнакомые голоса шестерок Мерлина, и злость резким скачком выплескивается в вены, пульсирует в затылке, когда он слышит сдавленный стон парня с рассеченным лицом. Лицом, которое он, Рой Харпер, каждый день видит в зеркале.

Я никогда не верил в то, что ты есть.

Незнакомцу чем-то скручивают за спиной руки, заталкивают в тонированную тачку. Парень вырывается и, отдергивая лицо от очередного удара, вновь оборачивается так, что Харпер видит – не показалось. А потом глаза того вспыхивают ультрамарином, и раны на лице и руках затягиваются сами собой.

Что за херня?

Рой зависает на пару мгновений, как лагающая программа. А когда приходит в себя – переулок чист, и только угольный след шин на асфальте, да стойкий запах жженой резины не дают ему списать все на посткокаиновый глюк. Учитывая, что и порошок-то он нюхал последний раз черти когда. Почти в прошлой жизни. Или в позапрошлой.

Это на самом деле ты?

А потом номер на мобильном, даже на экран не глядя. Откуда-то из того прошлого, в котором остались и Старлинг-сити, и Оливер Куин с сестрой, имя которой и сейчас болью отдается где-то под ребрами. Быть может, вырезано там лазером, прямиком на костях?

– Привет, это я. Черная канарейка все еще в деле? Нужна помощь.

Не мне. Но если не поможем ему…

Я не могу потерять тебя, только узнав, что ты – не сон и не бред. Я не могу снова остаться один. Никого ведь нету кроме тебя. И не будет.

*

Наотмашь по красивому, ухмыляющемуся лицу. Еще и еще. Сладковатый запах запекшейся крови в воздухе, будто где-то за углом готовят изысканный соус к мясу. Но раны на лице срастаются за секунды, и – ни вспышки, ни оттенка боли в глазах цвета пасмурной стали. Только насмешка такая едкая, что похитители почти воют от бессилия. Потому что он улыбается. Сплевывает кровь прямо на пол (ни капли при этом не попадает на отглаженную, словно для свадьбы, рубашку) и смеется. Громко, гротескно, издеваясь.

– Слабаки.

Откуда им знать об оборотнях и волчьей регенерации, правда? Откуда знать, что настоящая боль – это ужас на любимом лице и собственные руки по локоть в крови? В крови тех, имен кого он даже не знал никогда. Или предпочел не запомнить.

– Так-так-так, кто там у нас?

Хитрый прищур и мертвенный какой-то взгляд, что мог бы заморозить на месте, если бы Джексон испугался, хоть на секунду. Щелкает ухоженными пальцами, и золотые кольца звонко ударяются друг о друга. Только одна рука, но чужак пахнет опасностью. Похож на готовящегося к прыжку зверя.

– Арсенал собственной персоной? А ты не так уязвим, как казался, правда, мальчик? Ничего, мы это исправим.

У Джексона руки скручены за спиной, он и шевельнуться не может. Шестерки кучкуются чуть поодаль, хихикают гаденько, предвкушая, должно быть, расправу, и нехорошее предчувствие расползается в груди холодным туманом. Малкольм (кажется, так его называли?) не успевает и руку поднять. Джексон чувствует ветер у лица, слышит острый и тонкий свист, когда стрела рассекает воздух, вонзаясь в плечо его визави.

– Вторая рука не дорога? Отошел от него, и шавок своих отзови, – резкий смутно знакомый голос, и тень отделяется от стены. Ярко-красный костюм, колчан за плечом и стрела на натянутой тетиве, нацеленная точно в лоб.

– Харпер… надо же. Вас даже двое. Освоил клонирование… или? – понимание искажает побледневшее лицо, и Мерлин нервно стирает капельки испарины с высокого лба. – Моя дочь вообще знает, что ты жив?

Осторожный шаг в сторону, еще один. Ближе к пленнику, лишь только бы дотянуться.

– Руки убрал! Ты знаешь, я стреляю без промаха. Никто не тронет моего брата, Малкольм, никто. Сара, сейчас!

Свист стрел, вопли, выкрики, пальба. У Джексона в глазах рябит от закрутившейся перед ним круговерти, но странный парень в нелепом костюме супергероя оказывается так близко. Склоняется, развязывая руки. И в кажущихся знакомыми серебристых глазах, что он прячет за маской, Джексон видит что-то. Что-то правильное, быть может.

Брат? Он назвал меня братом?

– Откуда ты взялся? С чего ты решил? Это не может быть вот так. Все эти годы…

Джексон и сам понимает, наверное, что членораздельной его речь называть очень трудно. Этот странный чудила, он не может быть прав. Нет никакого брата, не было никогда, родители бы знали, сказали бы ему. Он как-то сам мог бы понять, почувствовать что ли.

– Кто ты вообще?

– Меня зовут Рой, Джексон. Ты же Джексон? – его голос странно дрожит, как натянутая до предела, вибрирующая струна. Но с чего он вообще…

Тот, что назвал себя Роем, стягивает маску и капюшон, и мысли обрываются, как будто кто-то выключил звук, щелкнул рубильником и обесточил весь мир. И так тихо не бывает, наверное, даже в гробу. Так, что собственных мыслей не слышно. Будто их нет, вымыло тем самым цунами, что только что расхерачило в щепки жизнь Джексона Уиттмора. Или кого?

Кто я такой? И кто, во имя всех волчьих богов, ты?

– Джексон?

Опускает затянутую в перчатку ладонь на плечо, и даже сквозь плотную ткань Джексон чувствует, как по коже распространяется волна нежности и тепла. Рой чуть сжимает губы, хмурится, и меж бровей залегает вертикальная складочка – в точности, как у Уиттмора, когда он чем-то встревожен.

– Как это возможно вообще?

Его точная копия (клон, двойник, кто угодно, но какой, мать вашу, брат!?) передергивает плечами и кажется вдруг таким злым и несчастным, что Джексон…

Ох, Джексон хочет просто проснуться.

– Мама говорила что-то, когда заболела. Я думал, это бред…горячка и все такое. Но надежда прилипла, наверное, где-то под ребрами…Брат.

Шагнет ближе, прижимая ладонь к острой скуле, вдохнет полной грудью горьковатый запах парфюма и терпкий, щекочущий ноздри – самого Джексона. Сотрет капельку крови, засохшую в уголке губ. А тот опустит ресницы, слыша, как сердце выламывает грудную клетку. Брат…Мать...заболела.

– Мама? Твоя и мо…?

– Нет, не наша, – одним лишь взмахом ресниц остановит зарождающийся ураган, проведет кончиком пальца по лицу – отражению своего, – я тоже приемный, как и ты. Не думал, что ты где-то есть, что найду вот так…

Когда жизнь разлетится по глухой автостраде пригоршней расхлестанных ветром надежд.

– Это не можешь быть ты.

– Это я.

Это как-то логично, естественно, правильно до ломоты в груди и озноба вдоль позвоночника, когда твердые, чуть суховатые губы накроют его рот. Мгновенное побуждение, импульс, потребность – распробовать, поверить, узнать. Рой на вкус как орехи, приправленные тмином. Пахнет волнением и страхом, щемящей тоской и такой нежностью, что срывает все тормоза. Он не оттолкнет, лишь замрет на долю секунды, чтобы тут же податься вперед, углубить поцелуй, вцепившись пальцами в прикрытые только тонким льном плечи.

Воздух, прохладный и влажный, окутает наползающим с Темзы туманом. Но ни одному из них не холодно здесь и сейчас, и ни один из них не вспомнит, что будет завтра, что надо куда-то спешить.

Потому что ничто больше не имеет значения в этом мире. Уже нет.

====== 75. Джексон/Дэнни (броманс) ======

Комментарий к 75. Джексон/Дэнни (броманс) https://pp.vk.me/c615822/v615822352/1bc73/WYl3WcSvm2U.jpg

– Джексон, ты палишься. Так жрешь его глазами, что у бедняги уши пылают.

Уиттмор хмыкает, невозмутимо возвращаясь к формулам, которые он записывает в тетрадь своим идеальным каллиграфическим почерком. Он продолжает писать еще с полминуты, хотя друг смотрит на него с откровенной насмешкой и разве что не ржет в голос. Чертов Махилани и его проницательность.

– Бля, Дэнни, отстань, а? Ничего я такого…

– Не делаешь? Не трахаешь глазами? Не залипаешь на его губы, пока он грызет колпачок от ручки? Не представляешь, что бы делали эти губы с твоим…

– Заткнись! – так громко, что одноклассники недоуменно оборачиваются, перешептываясь, Харрис злобно зыркает из-под очков, и только объект его наблюдений не обращает никакого внимания на происходящее, словно гипнотизируя лежащий перед ним девственно-чистый лист бумаги.

Девственно-чистый, как и сам…

– Ты палишься, Джекс, – повторяет Дэнни тихо и абсолютно серьезно. – Посмотри на себя, осунулся, глаза запали. Ты ночами хоть спишь?

Спит ли он? Усмехается невесело, вспоминая долгие бессонные ночи, наполненные болезненной, не приносящей никакого облегчения дрочкой, а еще непонятной слежкой, за которую его точно упрятали бы или в психушку или за решетку, прознай кто-то об этом. Джексон не отдает себе отчета в том, что происходит, но каждый раз приходит в себя уже под окнами одноклассника и долго курит, наблюдая через улицу, как мелькают за зашторенными окнами силуэты, как мальчишка стягивает футболку, отправляясь в кровать.

Сумасшествие, не иначе. Он, Джексон Уиттмор, окончательно двинулся крышей. Вот только знать об этом кому-то вовсе не обязательно. Даже лучшему другу.

– Тебе поговорить больше не о чем? Это доморощенная забота, что нахуй мне никуда не уперлась, или чистое любопытство?

Джексон ядом плюется, как песчаная гадюка, а глаза – серые и злые, острые, как закипающая сталь.

– Джексон…

– Тему закрыли! Бля, Махилани, если я завалю эти тесты, сам за меня Харрису пересдавать пойдешь.

Он чиркает что-то ручкой в тетради, замечая, как сильнее и сильнее сутулятся плечи того, кто сидит почти под самым носом у злобного химика. В седьмой за последние 15 минут раз (да, блять, я считал!) запускает руку в волосы, дергает, сжимает, пропускает сквозь пальцы. Словно это как-то поможет найти правильные ответы на не такие уж и простые задачи. Помочь не поможет, но вот Джексон очень даже хорошо представляет, как…