Текст книги "Never (СИ)"

Автор книги: Мальвина_Л

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

У Айзека копна бронзовых кудрей на голове и кожаная куртка, которая скрипит, когда Джексон проводит по ней ладонью. У Айзека ментоловая жвачка во рту и только три бакса в кармане. Джексон наклонится, зарываясь носом в затылок, обхватит плечи ладонями.

– Ты пахнешь стружкой, бро.

Стружкой, а еще немного машинным маслом, выхлопными газами и горькой полынью. Айзек – круглая сирота и зарабатывает на жизнь где и как может. Джексон – богатенький мальчик, не знающий недостатка ни в чем. Айзек ни разу не взял у него ни цента.

– Я не хочу, чтобы наша дружба сводилась к деньгам. Деньги все портят, брат.

И Джексон не спорит, хотя даже не знает, где ночует лучший друг. Это ни хрена не нормально, но Айзек настаивает. Он так упрям, что скорее лоб расшибет, чем согласится на что-то, что считает неправильным.

– Сегодня вечером у меня. Я куплю пиво.

Айзек кивает, и его кудряшки весело подпрыгивают, как золотистые пружинки. Их хочется пропускать сквозь пальцы и весело тормошить на рассвете. Айзек прячет прозрачно-голубые глаза за зеркальными очками, прикусывает губу. Джексон неосознанно повторяет движение, понимая, что хочет, чтоб эти губы шептали его имя. В исступлении, в забытье. Айзек покрутил бы пальцем у виска, если б узнал, о чем думает лучший друг. Так полагает Джексон.

*

Ящик пива подходит к концу, в голове шумит алкоголь, а далеко-далеко внизу – проносящиеся по эстакаде машины. У Айзека черный байк (он называет его ласково – Призрак), а у Джексона – ярко-красный Porsche. Но сейчас они пьют пиво на крыше, сидят прямо на краю небоскреба, свесив ноги над бездной. Это так весело, что они сгибаются пополам от хохота, хотя Лейхи боится высоты, и у него, честно сказать, кружится голова.

– Смотри туда, вниз, видишь? Это мой город, наш. Мой и твой.

У Джексона заплетается язык, но он открывает еще бутылку. Слышится звон стекла, когда они чокаются прямо над пропастью.

– За нас, брат.

– За нас.

Здесь, наверху, ветер пахнет не гарью и сажей, а неожиданно солью и йодом, как если бы они сидели на утесе над океаном. Закрыть глаза, и можно представить, как волны разбиваются о скалы далеко-далеко внизу, как кричат чайки, почувствовать брызги на лице.

– Слушай, а зачем ты приехал в Нью-Йорк?

Это было лет шесть назад, но Джексон ни разу не спрашивал, а Айзек не рассказывал. Пожимает плечами, глотает холодное пиво, жмурясь от удовольствия.

– Не поверишь, хотел увидеть Статую Свободы.

Ржут в голос, будто накурились травки, хватаются друг за друга, чтобы не слететь с крыши.

– Увидел?

– Да как-то не пришлось. Только издалека.

– Мы съездим на остров Свободы, обещаю. Ты увидишь ее так близко, как и не мечтал, и даже потрогаешь…

И он закрывает глаза, уже представляя, как они несутся к острову на катере, и соленые брызги океана летят прямо в лицо, и капли сверкают в его волосах, как россыпь крошечных бриллиантов.

Не думая, что делает, он тянется к руке друга, сплетает их пальцы. Странно, но Айзек лишь улыбается краешком рта. И просто сидит, запрокинув голову, разглядывает звезды, что отражаются в его глазах. А потом чуть сжимает пальцы Джексона, скользит ладонью по запястью.

Кровь ударяет в голову, колотится в висках и затылке. Перед глазами плывет. Еще чуть-чуть, и он рухнет отсюда на мостовую.

В горле пересохло, и он сипит что-то неразборчивое, сглатывая. Айзек тянет его назад, подальше от пропасти, зачем-то кладет руку на затылок. И смотрит, не мигая этими глазами, выбивающими воздух из легких. Приближает лицо. Медленно, так медленно… или это время застыло и раздвинулось, он успевает рассмотреть каждую ресницу и поры на коже. Дышать? Дышать он забывает, дыхание ему не нужно сейчас, когда Айзек так близко.

Он касается его губ осторожно, будто боится вспугнуть, пробует на вкус, а потом втягивает нижнюю губу, чуть посасывая. Проводит языком по губам… Медленно, лениво, неспешно. Джексон перехватит инициативу, углубляет поцелуй, проскальзывая языком глубже. У Айзека вкус горьковатого хмеля и чего-то еще терпкого, сладковатого. Он слизывает этот вкус с его языка, зная, что отныне ему будет мало, всегда будет мало Айзека Лейхи только как друга.

Через несколько минут тот отстранится, запуская пятерню в свою шевелюру. Взлохматит сильнее, но не проронит ни звука, вопросительно глядя на Уитмора.

– Дома было еще пиво, – выдохнет Джексон, зная, что до холодильника они не доберутся.

Лифт плавно заурчит, спуская их ниже. Мягкий полумрак (все же ночь) и начищенные до блеска зеркала. Они не касаются друг друга, но дышат в унисон, и один видит, как капельки пота блестят у другого над губой. Потянется неосознанно, чтобы смахнуть. Коснется губами, срывая низкие стоны с губ.

– Айзек, – тихий вздох, когда руки блондина скользнут под футболку.

Ввалятся в квартиру, беспрестанно целуясь, стягивая друг с друга куртки и джинсы.

«Хорошо, что живу один, без родителей», – подумает Джексон, когда дверь захлопнется.

В кровать они переберутся к рассвету.

Утром – горячий кофе и солнце, бросающее насмешливые лучи на хрустящие льняные простыни. Джексон потянется и взлохматит копну кудрей на голове Лейхи. Так, как всегда и мечтал. Айзек зевнет, распахивая глаза.

Может быть, нужно поговорить, обсудить?

Ни у одного из них нет подходящих слов, как и стремления начать разговор.

– До вечера? Я на работу.

Джексон кивнет, кусая губы, обзывая себя мысленно тюфяком и придурком. Айзек выскользнет в душ, уже в дверях натянет поспешно джинсы и кожаную куртку на голое тело. Растворится в глубине коридора. Дверь захлопнется.

*

Вечером они пьют красное сухое, потягивая, смакуют каждый глоток, ожидая заказ. Айзек не любит пафосные рестораны, но сегодня почти что не возражал.

Джексон тянется через столик, берет его руку, перебирает пальцы. И просто молчит, будто не может подобрать слов.

– Эй, ты же не делаешь мне предложение?

Засмеются, разрубая сковавшее обоих напряжение, что мгновенно рассыплется ржавой трухой.

Он уговорит Айзека переехать к нему, уговорит обязательно. Просто чуть позже.

====== 2. Дерек/Стайлз ======

Комментарий к 2. Дерек/Стайлз https://pp.vk.me/c624018/v624018352/3f5b2/N68pwWuLtqU.jpg

– Бля, чувак, ну и забрался же ты в дебри, я еле дошел…

Наверное, он хотел сказать – еле доплелся, думает Хейл, глядя, как Стилински, плюхнувшись своей обтянутой джинсами задницей на рассохшиеся ступени, принялся стаскивать кед, подошва от которого почти отлетела, не выдержав долгого перехода в горах. … И раздолбайства владельца, – мысленно добавляет мужчина, прихлебывая остывающий кофе.

– Слушай, я три горных хребта перешел… кажется. По крайней мере, это было чертовски долго и утомительно. Ты бы хоть поздоровался что ли.

Он швыряет разодранный на боку рюкзак прямо под ноги Дереку. Тот выразительно приподнимает брови, заметив связанную неумелым узлом лямку. Да уж, собрался парень в поход…

– Между прочим, Скотт был уверен, что ни за что не дойду, вызову помощь по спутнику. – Мотнул лохматой головой под ноги Дереку, и тот видит черную антенну, торчащую из кармашка. Рация что ли? – Только я справился, а карта, знаешь ли, у меня чертовски приблизительная.

Он пахнет лесом – сосновыми шишками, смолой и терпкой хвоей, хочется встряхнуть его за шкирку, чтобы заткнулся, и вдохнуть полной грудью, а потом зарыться носом в отросшие за лето волосы…

Ну и херачит тебя, Дерек Хейл.

– Что ты тут делаешь, Стайлз?

Это выходит так хрипло, что вздрагивает и сам Дерек – от неожиданности. А Стайлз, зачем-то натягивая на пальцы рукава своей невозможной клетчатой рубашки, вперивает в него глаза-блюдца и смотрит так, не моргая. А потом выстреливает скороговоркой:

– Черт, Дерек, я понимаю, телефон не ловит. Я знаю, что не ловит, я не смог дозвониться. Но черт, ты даже с зайчиками-белочками поговорить не пробовал? Это ж свихнуться можно – молчать полгода…

Хейл закатывает глаза и подносит кружку к губам, пережидая этот словесный понос. Это проще, чем пытаться заткнуть Стилински. А тот твердит что-то еще про потерявшийся компас и огромных черных муравьев, которые, ну кто бы думал, оказались такими кусучими, будто дикие осы. Кстати об осах, их ведь тут нет? А то он, Стайлз, натерпелся за несколько дней, то ночуя в оврагах, то прячась на деревьях (Стайлз – на деревьях???) от диких койотов.

Мать честная, где он койотов-то здесь нашел?

– Стайлз…

– А потом кончились и бутерброды, и консервированное мясо, но я собирал ягоды…

– Стайлз!

– … фляжку вот потерял…

– Стайлз!!!!!!! – Во всю мощь волчьих легких. Так, что птицы, щебечущие в кронах деревьев вокруг хижины, испуганно замерли, а потом заверещали на все голоса. Оборотень поморщился и, наконец, отставил в сторону треснувшую на боку кружку с остатками кофе.

– А? Ты что-то спросил?

Черт, да как он получился вот таким – наивно-приставуче-надоедливо-обворожительным чучелом? Разглядывая исцарапанную физиономию, вперемежку утыканную родинками и измазанную полосками грязи, Дерек вдруг чувствует, как в груди разливается какое-то непривычно-теплое чувство. Словно он вернулся из холодного, мокрого леса домой, в тепло, а кто-то усадил его к очагу и напоил обжигающим рот грогом.

– Что. Ты. Тут. Делаешь. Стайлз.

Раздельно, почти по слогам, глядя прямо в эти невозможные глазищи, затягивающие в омут грешных мыслей. Сдвинул брови сурово. Может быть, это поможет сбить с пацана эту идиотскую щенячью восторженность, от которой сводит скулы?

Неожиданно Стайлз замолчал. Будто кто-то вырубил звук. Это выглядит так же странно, как если бы клокочущая и беснующаяся масса воды в Ниагаре вдруг разом исчезла, и вместо грохочущей какофонии над рекой воцарилась бы тишина, оседающая водяной пылью, тающей в крошечных разноцветных радугах.

Несколько секунд тишины, будто бы Стилински собирается с мыслями или подыскивает слова. (Серьезно?!)

– Я к тебе пришел, Дерек.

Просто, наивно и непосредственно. Моргает этими своими ресницами, что больше похожи на крылья мотылька (становишься поэтом, Дерек?), рот несколько раз открывается и закрывается, вызывая у волка самые неуместные ассоциации (да угомонись ты уже!)…

Дерек молчит. Ждет продолжения, приподняв брови и чуть вздернув подбородок. Пацан вдруг густо краснеет и пытается спрятать глаза. Скользит взглядом по его плечам, торсу, спрятанному под футболкой прессу… Хейл разве что не стонет вслух, но лицо – как высеченная из камня маска, сквозь которую проступает слабый намек на изумление.

– Серьезно, чувак, ты исчез посреди ночи, бросив лофт и стаю. Брейден задержалась подольше, иначе мы решили бы, что ты укатил с ней. А так – ни записки, ни адреса, телефон не отвечает… Мало ли что…

Он запинается, жует язык, замолкает и начинает сначала. Дерек не понимает ни слова. Вернее, не так. Он понимает все, кроме самого главного – какого ляда мальчишка тащился через непроходимый местами лес и горы, чтобы найти его. Того, кто всегда был волком-одиночкой по своей сути. Омегой.

– Зачем, Стайлз?

Это звучит почти нежно, и на какую-то секунду Дерек внутренне жмурится. Так и хочется дать себе увесистый подзатыльник, а лучше – пинка посильнее. Расчувствовался, как сопляк.

– Ты так и не понял? – Стилински протяжно вздыхает, облизывая свои потрясающе чувственные губы. – Я же беспокоился… и… ну, скучал…

И словно спускает курок этой фразой. Хейл, нависающий над ним, будто скала, дергает Стайлза вверх и на себя. Тот почти падает на грудь твердую, будто гранит (так и синяков заработать недолго, чувак!), моргает испуганно и успевает сделать один только глубокий вдох. Губы у Стайлза мягкие и такие податливые, что Дерек лишается последних остатков самообладания. Слизывает с языка парнишки вкус ежевики и дикого салата, которыми тот питался последние дни.

Ну, что за недотепа…

Когда Стилински, сбросив оцепенение, отвечает на поцелуй, глаза Хейла на мгновение вспыхивают яркой лазурью.

Утро в горах наступает рано. Прохладный воздух струится из распахнутых окон. Стайлз, сонно улыбаясь, потягивается, пытаясь нащупать рядом хоть какую-то одежду. Из-за окна тянет свежесваренным кофе, а он душу бы сейчас отдал за глоток кофеина.

Облокотившись на тревожно потрескивающие перила, Хейл большими глотками прихлебывает чуть ли не кипящий напиток из широкой кружки. Натягивая толстовку, Стайлз молча идет под навес, где на кособоком деревянном столе дымится турка. Плеснув в чашку с отбитой ручкой, долго вдыхает пьянящий запах. Это не только кофе, еще и смола, лес и чуточку дыма. Терпко и возбуждающе. Как Дерек Хейл.

Он чувствует спиной взгляд волчары – настороженный, колючий, с примесью надежды, готовый к разочарованью. Горькому, как горсть прошлогодней хвои.

– Знаешь, наверное, я задержусь тут. Не против?

Ему не надо оборачиваться, чтобы увидеть улыбку, скользнувшую по сжатым в полоску губам.

– Без проблем.

Утренний белесый туман, струящийся над деревьями у обрыва, постепенно тает, когда солнце, яркое и золотистое, как ягоды, что растут на той стороне долины, медленно выползает из-за гор, освещая хижину теплыми лучами.

====== 3.1. Джозеф Морган/Колтон ======

Комментарий к 3.1. Джозеф Морган/Колтон https://pp.vk.me/c627122/v627122352/16c9a/8rC3qq2G3DY.jpg

Колтона наизнанку выворачивает от этих ямочек и британского акцента – приторно-вязкого, как карамельная тянучка, что налипает на зубах и склеивает челюсти. У него кулаки чешутся, когда Джо кивает с другого конца красной дорожки и жизнерадостно выдыхает: «Хей, Колтон!». В ответ – ленивый взмах ладошки, которую так и тянет сжать в кулак и расквасить эту вечно сияющую рожу. Персия, сияя обручальным кольцом и сотней (не меньше) татуировок, проворкует что-то на ушко. Даже на таком расстоянии Хэйнса окутывает тонкий запах духов с терпким привкусом марихуаны.

Они не друзья и никогда ими не были. Случайные знакомые, коллеги по цеху, что пересекаются в перерывах между съемками. Ни одного общего проекта за все эти годы. Пара десятков случайных фраз, изредка – одна сигарета на двоих в коридоре и вкус лимонных пирожных, который Колтон слизывает с фильтра, внутренне жмурясь. Думает, что губы Моргана шершавые на ощупь. Чертыхается мысленно, продолжая бессмысленный треп.

Аккола обходит Моргана за версту, а Персия читает его смс, когда тот идет в спортзал на пару часов. Каждый вторник, если быть точнее. Колтон не понимает, что в нем находят девочки с раскрашенными лицами и юбками, больше напоминающими широкие пояса. Он будто бродяга с этой трехдневной щетиной и волосами, что торчат в разные стороны, как солома из прохудившегося тюфяка.

16 мая Хэйнс давит в зародыше порыв отправить коллеге в подарок коробку, кишащую «черными вдовами». Вместо этого он полдня пропадает в книжном, где в итоге покупает новый роман Кинга, который хорошенькая продавщица, не прекращая тараторить, заворачивает в тонкую, пахнущую типографской краской, бумагу.

Не то, чтобы его приглашали. Гиллис, столкнувшись с ним на парковке, радостно буркнул что-то типа: «У Джо вечеринка, приводи девчонок», и сразу же скрылся в прохладном, гудящем кондиционерами тамбуре. Холлэнд проворчала что-то неразборчивое в телефонную трубку сквозь приглушенные смешки Макса. Кристал укатила в Акапулько за каким-то чертом (или Дэном Шарманом, если точнее).

Он переступает порог клуба, и плотные облака дыма окутывают со всех сторон. Клэр Холт почти сбивает с ног и, радостно взвизгнув, тащит его к барной стойке. Почти не удивляется, видя, как проносится мимо Поузи, тискающий незнакомую мулатку, как Хеклин втирает что-то Дилану, развалившемуся на мягком диване с кальяном и, кажется, слышащему лишь каждое третье слово друга.

– Где Джозеф?! – Пытается перекричать музыку Колтон, но Холт лишь улыбается и тащит его дальше. У стойки кто-то всовывает в ладони большой запотевший стакан с адской смесью джина, водки и тоника. Челюсти сводит, а в горле першит. Но на языке остается чуть горьковатый вкус, который хочется немедленно смыть – чистой родниковой водой, если в идеале.

– Сейчас подойдет, выпей еще. – И она растворяется в беснующейся толпе актеров, на глазах теряющих человеческий облик. Растекаясь по венам, алкоголь словно превращает каждого из них – в оборотня, вампира, зомби – всех тех, кого они пытаются изображать на съемочных площадках изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.

Наверное, это приступ клаустрофобии, потому что горло словно сжимает огромной ладонью невидимый великан, он давит и давит… А стены будто сдвигаются, и мерцающие вспышки света режут глазные яблоки тонким лезвием опасной бритвы.

– Хэй, Колтон! – Неизменно-тошнотворное приветствие, и хлопок ладонью по плечу.

Хэйнс ёжится, будто его морозит, зачем-то нахлобучивает на голову капюшон от толстовки, улыбается криво. Будто лицо его превратилось в силиконовую маску, обездвиженную, безличную, мертвую.

– С днем рождения, чувак!

Из рук в руки нелепый сверток, который он даже не удосужился перевязать праздничной ленточкой. Нахер заморачиваться такой ерундой?

– Кинг? Ты шутишь?

Серые, будто присыпанные пеплом глаза загораются азартом. Он что, мать вашу, угадал? Ну, это ненамеренно, чувак… Морган пахнет яблочным фрешем и текилой, которую отхлебывает прямо из горлышка.

– Будешь?

– Почему бы и нет? Твое здоровье, чувак. С твоим днем.

Алкоголь течет полноводной рекой, что вот-вот выйдет из берегов. Колтон уже не думает, не помнит, что Джозеф Морган – самовлюбленный засранец и самомнение его – размером со штат Техас. Он курит длинные сигареты, пуская колечки дыма, а Джозеф пытается нанизать их на свою, потухшую сигарету. У него длинные пальцы пианиста, и это неожиданно заводит и злит одновременно.

Сознание делает скачок в будущее, и Колтон не понимает, как оказывается на заднем дворе, за клубом, не понимает, что происходит, когда эти пальцы скользят по лицу, будто стараясь рассмотреть, запомнить наощупь. Губы у Джо не шершавые – твердые, а щетина царапает и колет кожу, когда Морган, опуская ресницы, касается его рта. Медленно, так медленно. Жарко. Руки тянутся к пряжке ремня, стягивают джинсы к коленям… Шум и гвалт где-то далеко за спиной затухает, стирается, словно акварельные краски, размытые холодным дождем.

Проходит неделя, за ней другая. Дни и ночи слились в одну сплошную серую ленту, что тянется куда-то вдаль, насколько хватает глаз. Хэйнс курит чуть больше, чем обычно и пьет кофе без сливок. Часто будто выпадает из реальности, задумываясь о чем-то так глубоко, что сам не замечает. После съемок цепляет наушники и гоняет по городу на спортивном велике, пытаясь обогнать верещащие клаксонами, свистящие шинами такси. Желтые, как изжога.

Когда мраморный Porsche тормозит у обочины, преграждая дорогу, он почти влетает в дорогущую тачку, тормозит в последний момент. Дверь открывается, и Морган ступает на тротуар, прячет глаза за зеркальными очками. Черными, как бездонная пропасть. Бля, ну и показушник. Нутро привычно скручивается тугой спиралью отвращения, и тошнота подступает к горлу.

– Надо поговорить… – произносят обветренные губы, но Колтон видит (вспоминает) совсем другую картину. Как вспышки перед глазами. Будто удар в солнечное сплетение с разбега ногой.

– Не о чем говорить, чувак, – и в голосе столько легкомысленного равнодушия, что Морган стискивает челюсть и едва сдерживается, чтобы не встряхнуть коллегу за воротник, как нашкодившего щенка.

– О том, что было…

– Ничего не было. Слушай, я спешу, поговорим как-нибудь в другой раз, хорошо?

Обворожительная улыбка напоследок. Колтон едва заметно пожимает плечами, а взгляд Моргана словно оглаживает эти скулы, которые хочется целовать, слизывая с них его вкус: клюква и мармелад.

Наушники стирают посторонние звуки, громкость – на полную. Так, чтобы барабаны и электро-гитара выбили из памяти, из мыслей все, чего там быть не должно.

У Джозефа рубашка распахнута на груди и мешки под глазами, будто он неделю не спал. Может быть, много работы?

Колтон пожимает плечами, прибавляя скорости. Еще и еще. Лишь бы выветрить этот запах из легких, и мысли – из головы. Чтобы не тошнило так сильно.

====== 3.2. Колтон/Шарман/Нейт Бузолич ======

Комментарий к 3.2. Колтон/Шарман/Нейт Бузолич Продолжение истории с актерами почти год спустя.

упоминаются Колтон Хэйнс/Джозеф Морган

https://pp.vk.me/c633419/v633419352/2ca7b/HxBgq18uFGE.jpg

Да, и я внезапно решила, что это и предыдущее АУ будут началом фанфика: https://ficbook.net/readfic/4451028

– Вы знаете, я уверен, Кол Майклсон был бы отличным игроком в лакросс. Он принес бы много вреда в Бейкон Хиллс просто ради развлечения, – отвечает Дэниэл на очередной вопрос и ловит боковым зрением ухмылку Нейта.

Им не пришлось сниматься в “Древних” вместе, ведь продюсеры вернули в проект Бузолича лишь когда Кол в теле ведьмака (читай – в теле Дэниэла Шармана) “благополучно” скончался на руках у хорошенькой ведьмы. Они не работали вместе, но уже столько тусили, что могут считаться друзьями, наверное.

– Советовался ли ты с Нейтом по каким-то моментам? Ну, как бы повел себя Кол в той или иной ситуации, ведь изначально этот образ создал именно Натаниэль, – еще один вопрос, и Шарман улыбается во весь рот, вспоминая, как будил приятеля ночными звонками (ох уж эти часовые пояса), засыпая бесконечными вопросами.

– Определенно, и довольно часто...

– Довольно часто? Дружище, да ты мне ночами спать не давал, весь мозг вынес. Но я рад тому, что у нас получилось в итоге. Твой Кол стал более... человечным что ли. Но знаешь, это ведь всегда было в нем, а психопатом-убийцей с замашками садиста его сделали любящие мамочка с папочкой.

Зал взрывается смехом, смеются и актеры. У Дэна уже пересохло в горле от ответов на весь тот вал вопросов, что обрушился на них на Bloody Night Con. Совместная панель двух Колов завершает этот казавшийся бесконечным день, но Шарман доволен. Черт, он прекрасно проводит с ребятами время, несмотря на то, что Колтон так далеко и из-за напряженных графиков они последние дни даже созваниваются урывками.

Вечером – посиделки всей компанией в каком-то неприметном баре, их не атакуют толпы фанатов, а потому можно просто расслабиться. Они пьют текилу, соль и лимон уже разъели губы и во рту кисло так, что Дэн не прекращает морщиться. Они безостановочно смеются над шуткам Чарльза, Гиллис не прекращает пошлить, а Шарман пытается поддерживать разговор, не выпуская из рук телефон: от отправил сообщение Колтону минут сорок назад, и все ждет, когда тот ответит.

– А почему не приехал Джозеф? Я думал, он старается не пропускать такие тусовки, и фанаты его очень любят. Или испугался очередных вопросов про Клауса и Кэролайн? Это на самом деле утомляет, я понимаю.

Компания вдруг замолкает, словно Дэниэл спросил что-то жутко бестактное, и он мгновенно краснеет так, что лицо по цвету больше напоминает перезревший томат. Он бубнит какие-то извинения, но его тезка ловко меняет тему разговора, уводя беседу из неприятного русла. Дэн залпом опрокидывает еще одну стопку, чувствуя себя полным придурком.

– Слушай, не бери в голову, это давняя история просто, – Нейт опускает руку ему на плечо и говорит вполголоса, чтоб не услышали остальные. – Я думал, возможно, ты в курсе. Ну, после каминг-аута Колтона. Ты еще не сообщал об этом нигде, но мы же свои люди и знаем про ваш роман, а та история... Поэтому и Джозефа нет.

Перед глазами плывет, и Шарман чувствует, что еще чуть-чуть, и он выблюет всю текилу либо на Бузолича либо себе под ноги. Голова становится легкой и до странности пустой, и он не узнает свой голос, когда спрашивает едва слышно:

– При чем тут Колтон вообще?

Нейт чертыхается и закусывает губу. Он понимает, что сболтнул лишнего, но лазурные глаза смотрят пристально и просяще. “Скажи, скажи, что это не то, о чем я подумал?”. Вот только Нейт не может врать. Не умеет. Никогда не умел.

– Их прошлогодняя интрижка на день рождения Джо. Все напились в дым, ничего серьезного, бро, я клянусь. Просто Колтон после этого то ли кинул Моргана, то ли послал. Ну, вот Джозеф и не приехал сегодня. Думал, вы вместе появитесь.

– У него съемки в Мексике, – шепчет Дэн, чувствуя, как сильно тошнит.

– Черт, Дэн, я думал, ты знаешь. Нахрен я вообще заикнулся. Вы же не встречались тогда? Это не проблема? Бля, ты так расстроился...

Расстроился? Какое, нахуй, расстроился, да его будто на две части разрезали, вынули внутренности и сшили опять. Наверное, поэтому так пусто в груди. Наверное, поэтому даже не щиплет глаза. И сердце не бьется.

В кармане тренькает телефон и, как в тумане, Дэниэл читает смс от своего парня: “Я так соскучился, детка. Возвращайся скорее”. И вместо привычной улыбки и тепла, разливающемугося по венам, лишь сильное желание запустить телефон в стену. Расколотить к хренам. И никогда больше не слышать голос Колтона Хэйнса, не видеть его самую красивую в мире улыбку, не целовать его губы, захлебываясь эмоциями.

– Дэниэл? Ты же знал? Вы не встречались тогда?

Знал? Разумеется, нет, иначе не чувствовал бы себя сейчас, будто искупался в дерьме. Джозеф Морган и Колтон Хэйнс? В прошлом году? Нет, они не встречались, он вообще тогда, кажется, был в Акапулько, к нему даже Кристалл в гости заглядывала с новым бойфрендом. Не встречались. Но была уже и первая тысяча поцелуев и даже минет по пьяни. Все уже было, понимаешь ты или нет????

– Бля, ты бледный какой-то. Давай выйдем на воздух.

Коллеги почти не обращают на них внимания, занятые каким-то спором. Дэна шатает, как пьяного. То есть, он и так пьян, конечно, но... Черт, плохо, так плохо, словно умерла любимая собака. Нет, еще хуже. Словно вернулся домой и обнаружил, что его нет, а все, кто был дорог, умерли пару десятков лет назад.

Вот же блять.

– Слушай, ты просто дыши, хорошо? Черт же дернул меня за язык. Может, там и не было ничего особенного? Ты с Колтоном поговори.

– Поцелуй меня, – хрипло вдруг выдыхает Шарман и его расширившиеся зрачки в темноте кажется двумя черными дырами, затягивающими мысли, подавляющими волю, лишающими рассудка.

– Что? – Нейт машинально облизывает губы и пытается шагнуть назад, но руки Дэниэла сжимают его плечи, и он не может отчего-то пошевелиться.

– Поцелуй меня, – шепчет он, как под гипнозом, и сам наклоняется, трогая холодными сухими губами чужие губы. Щетина Нейта царапает щеки, но Шарман лишь тянет его ближе, еще ближе, раздвигает губы языком.

А Натаниэль не дышит. Совсем. Его накрывает такой мощной волной возбуждения, что становится абсолютно плевать, что они вообще-то в общественном месте, что их может кто-то увидеть, может задержать полиция. Что у Шармана парень есть, в конце-то концов. Дэн на вкус как кедровые орешки и мед с примесью текилы. Его длинные пальцы сжимают плечи все сильнее, наверняка, до синяков, и Нейт перехватывает его ладонь и тянет вниз, к своему паху. Выдох в губы. Сочный, наполненный возбуждением стон.

А телефон в кармане трезвонит, не смолкая. Это, однозначно, Колтон, которому он не отвечает уже так долго. Это Колтон, которого он любит так, что подгибаются колени. Колтона, который, оказывается, врал. И изменил как минимум раз. Колтона, без которого он ляжет и тихо сдохнет где-нибудь в уголке.

Нейт разрывает поцелуй и смотрит внимательно глазами цвета кофе с коньяком. Он будто струится по венам, самый крепкий, выдержанный коньяк, и хочется курить нестерпимо.

– Ты пожалеешь потом? – шепчет Натаниэль, и, на самом деле, это не звучит, как вопрос.

– Я знаю, – соглашается Шарман и медленно стаскивает с плеч друга холодную кожаную куртку.

====== 4. Эйдан/Итан ======

Комментарий к 4. Эйдан/Итан https://pp.vk.me/c627122/v627122352/16ec0/1uOr7p6pDn8.jpg

Итан не знал, как это – жить без Эйдана, даже представить себе не мог. Потому что Эйдан – просто был всегда. И даже в колыбели спал, крепко-крепко прижавшись к брату. Так очень давно рассказывала мама новой няньке, пытающейся растащить близнецов спать по разным комнатам (должен же в доме быть хотя бы час полной тишины и покоя?).

– Ты не поступишь так со мной, слышишь?

Ему отчаяние раздирает глотку, а глаза полыхают яркой лазурью. Он опускается на колени, касаясь лбом головы брата. И теплая влага бежит по щекам, словно легкий апрельский дождик.

– Эйдан, ты не бросишь меня.

Кровь пузырится на губах, выплескиваясь фонтаном на грудь. Черная, вязкая и липкая, как гудрон. Брат силится улыбнуться сведенным судорогой ртом. Получается плохо. Ни хрена не получается, если честно.

– Все... х-хорошо...

Ни хрена не хорошо, потому что сквозная рана на груди не затягивается, а кровь продолжает сочиться, скапливаясь на асфальте озером черной ртути. У Итана штаны пропитались кровью брата насквозь и липнут к коленкам. Кровь на лице, на руках, на рубахе... Целое море крови. Откуда в нем столько?

– Исцеляйся, мать твою! Эйдан, исцеляйся!

Брат не отвечает, лишь прикрывает устало глаза. Сквозь какую-то мутную пелену Итан видит, как кончики его ресниц подрагивают. Длинные, изогнутые, безумно красивые. Грудь поднимается все реже, и сердце стучит через раз.

– Исцеляйся... – горьким шепотом в никуда, чувствуя, как в собственной груди ширится дыра размером со Вселенную. – Эйдан, прошу...

*

Они всегда были одним целым. Итан учился играть в футбол, потому что это нравилось Эйдану, а Эйдан записался в класс скрипки, потому что так приспичило брату.

Покупали футболки одного оттенка, смотрели одни фильмы (хотя Эйдан любил исключительно триллеры, а Итан с ума сходил от приключений и драм). Теплый диван, полумрак, и только они в обнимку с подушками и поп-корном. Эйдан иногда вырубался в середине фильма, опустив голову на плечо брата. Сопел куда-то в шею, иногда бормотал обрывки бессвязных фраз.

А еще – пикники, как у нормальной семьи, с барбекю и сочными сосисками, которые Итан обмазывал сладковатым кетчупом, а Эйдан, морщась, макал в горчицу. Потом прямо с ложечки скармливал брату остатки соуса, который выдавал за похлебку, тот хохотал, давился, но проглатывал все до капли.

В полнолуние было иначе. Итан стягивал майку, косясь на брата. Эйдан, уже обнаженный, подтягивался на перекладине, дыша так часто, что свистело в ушах. И капельки пота на лбу и над верхней губой хотелось промокнуть бумажным платком.

Они всегда были едины. Даже обращались в волков, не так, как другие оборотни. Эйдан падал на четвереньки, а Итан скользил ладошками по смуглой спине. Выпускал когти, вспарывая перекатывающуюся мышцами кожу. И так рождалось новое существо, настолько близки они не были даже в утробе матери. Никогда.

Он видел его мысли, видел насквозь. Он превращался в Эйдана, как и Эйдан в Итана. И ничего более правильного природа до этого мгновения не создавала.