Текст книги "Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)"

Автор книги: Люук Найтгест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

убедиться в том, что он преданный и хороший друг. После смерти отца унаследовав это

место, он неплохо с ним справлялся и постепенно улучшал его, не забывая докупать

новую мебель, если старую разломают нетрезвые «металлисты» во время пьяной драки.

Здесь были удобные кресла и диванчики, сгрудившиеся вокруг массивных столов на

устойчивых ножках. За некоторыми шла пьянка, другие компании тихо-мирно

перекидывались в карты или же вовсе играли в какие-то настольные игры. В конце зала

на возвышении танцевали полуголые девушки, соблазняя своими фигурами на

всевозможные грехи. Теперь-то, когда отгремели скандалы и судебные тяжбы после

дебоша в одном из клубов Осаки, когда сняли запрет на танцы, эти красавицы снова

могли демонстрировать свои прелести за деньги. Нет, Дей не поощрял проституцию и не

платил стриптезёршам, полагаю, то были желающие покрасоваться не совсем вменяемые

посетительницы. Чаще на их месте устраивались музыканты, услаждая слух своим

творчеством. Либо насилуя, как пойдёт. Помещение было не слишком большим, но здесь

всем всегда хватало места. Мик обнаружился на не совсем привычном месте – за барной

стойкой. Обыкновенно он обитал где-то в зале, с ноутбуком, проклиная бесконечные

отчёты и накладные с их несходящимися ценами. Видимо, настала его очередь

отрабатывать полную смену, так называемый «фулл-тайм» на месте бармена, и, судя по

его усталому, но счастливому лицу, такой отдых от должности директора донельзя

радовал его. Чёрные встрёпанные волосы торчали во все стороны, красная клетчатая

рубашка выглядела мятой и невероятно уютной. Я заранее знал, что от неё исходит

едва ощутимый, терпкий запах одеколона и пота. Лицо у парня было частично испорчено

шрамом на лбу и подбородке. Мик говорил, что это след укусившей его в детстве

собаки. Заметив меня, он заулыбался, тёмные его глаза тепло засверкали.

– Арти, не надеялся тебя уже увидеть, – воскликнул он, выходя из-за стойки, и мигом

заключил меня в свои объятия. Они были крепкими, сильными, как и натренированные

мышцы парня, просто на зависть. Для человека, который занимался джиу-джитсу, это не

удивительно, но не ластиться к этой спокойной силе было выше моих сил. – Что-то

случилось? На тебе лица нет.

Сделав жест, словно выпивая из стакана, я взобрался на барный стул и плюхнул за

стойку свой рюкзак. Поняв без слов, Мик занял своё прежнее место и рьяно плеснул

мне самбуку: мастерски её поджёг, перелил в стакан для виски, а бокал поставил на

салфетку кверху ножкой. Махом опустошив свою порцию, вдохнув анисовый «дым» и

закусив кофейным зерном, я наконец почувствовал себя человеком.

– В общем, я пришёл просить у тебя политического убежища, – мрачно пошутил я, переворачивая стакан обратно и осторожно постукивая по нему ногтями. Мик, приготовившись слушать, обновил порцию. Теперь я не стал пить залпом, а смаковал

сладкую крепкую выпивку и наслаждался негромкой музыкой. – Мать с отцом сегодня

собирались поехать смотреть что-то из Кабуки, – начал я, закуривая и прикрывая

глаза. – Мы с Сэто выпроводили их, зашли в мою любимую комнатушку. В общем, собирались предаться сладким греховным утехам. Он уже готов был, впрочем, и я

пребывал не в лучшем состоянии. И тут эти благодетели возвращаются. Я с членом

наружу, Сэто вообще голый, едва рубашку успел накинуть. Они забыли билеты! В моей

читальне! У отца морду перекосило, начал копытом бить, мол, не потерплю в своём

доме это уродство. Мик, я ему столько дерьма наговорил. – Допив самбуку и вытянув

руки за стойку, я уронил на них голову. – Впрочем, он тоже, как всегда, был просто

вершиной великолепия и очарования. Сил у меня больше нет это терпеть. Можно я у

тебя немного побуду? Как работу найду – свалю на все четыре стороны.

– Да ты рехнулся, что ли, Акио? – Мик запустил пальцы в волосы у меня на затылке, но не стал ни тягать, ни бить – лишь приласкал. – Оставайся у меня, сколько влезет.

Поможешь в баре, так я рад только буду. У меня как раз старший бармен в отпуск на

две недели ушёл, так что не на всё хватает времени.

Я поглядел на него с лёгким недоверием, но он улыбался безмятежно и уверенно, облокотившись на свою стойку. Вот забавно – он закончил школу вместе со мной с

таким натягом, что его едва не оставили на второй год. Я же отправился в

университет, закапываясь в дела и пытаясь хоть дышать в промежутках между высшим и

музыкальной академией. И вот, я ни с чем, а он со спокойной душой работает в своём

баре. Был разок, когда я у него спросил, есть ли у него какая-то цель. Он так

ехидно улыбнулся и прищурился: «Моя цель – безнаказанно спаивать симпатичных

альбиносов». Больше у меня вопросов не было.

– Если я не помешаю тебе, – несколько неуверенно проговорил я, и Мик с фырканьем

обновил выпивку.

– Если помешаешь, исправишь это в постели, – плотоядно заявил он, а затем уже

серьёзно добавил: – Просто не музицируй, пока я сплю, и я буду руки тебе целовать.

Кстати об этом, когда ты уже закончишь с этим? В смысле со школой бренчателей?

– Сам ты бренчатель, – огрызнулся я. После того скандала восемь с лишним лет назад

мать всё же записала меня в музыкальную школу и ещё долго не разговаривала с отцом.

Один раз поделилась со мной, что, возможно, разведётся с мужем. Но ничего такого не

произошло, как бы я ни надеялся на подобный исход. – Три года всего осталось

оттрубить, и буду свободен, как сопля в полёте.

– Мог бы уже год не бегать туда. Зачем тебе одиннадцать лет обучения там?

– проворчал было Мик, отвлекаясь на одного из посетителей и наливая ему пиво.

Мужчина отсалютовал ему бокалом и вернулся к своей компании, оставив на стойке

оплату, которую Дей без пересчёта убрал в кассовый ящик, выбил чек, убрал его под

столешницу и обратил на меня взгляд.

– А что мне ещё остаётся делать? Будь у меня восемь лет назад возможность работать

24/7, я бы этим и занимался, поверь. Но музыкальная школа съедала время не меньше, это был неплохой выход. Сейчас закончатся эти страдания, и даже не знаю… Хоть пулю

в лоб себе пускай.

– Ты же знаешь, это не выход. – Мик неодобрительно покосился на мои запястья с

бледно-розовыми следами заживающих порезов, и я нервно оправил рукава рубашки и

плаща. – Поработай пока со мной, потом уже найдёшь себе занятие. В конце концов, музыкой займись. Вон сколько претендентов на создание группы.

– Нет, ты не понимаешь, – фыркнул я, потихоньку наслаждаясь самбукой и мерным шумом

вокруг. – Это для себя. Просто наслаждение на время. Отдушина, если пожелаешь. Но

заниматься ей для публики? Бр! Ты же знаешь, я терпеть не могу публику.

– Да-да, язык к нёбу липнет, ладошки потеют, коленочки дрожат.

– Всё бы тебе издеваться. – Я вздохнул и отодвинул бокал. – Давай, с чем там тебе

помогать?

– Иди спать. Утром проведу тебе экскурсию, а потом уже скажу, чем займёшься.

– Микаэлис вытащил из кармана ключи и кинул их мне. К счастью, я их поймал до того, как они улетели кому-нибудь в бокал.

– Спасибо, Мик.

Парень кивнул и, отдав мне рюкзак, занялся своими делами. Я же прошёл за стойку, а

оттуда через дверь – в кухню. Здесь обычно вертелась сестра Микаэлиса, но недавно

она уехала на родину, в Англию, и мой друг остался без толковой поддержки. Конечно, в особенно интенсивные дни здесь работало трое поваров, один из которых в любой

момент отправлялся к посетителям. Но тогда было тихо, и я застал лишь полного

мужчину – европейца с массивными руками и короткой шеей. Я его прежде не встречал, а потому молча прошёл мимо, лишь махнув рукой. Меня он проводил с молчаливым

изумлённым взглядом. На белке его левого глаза было небольшое коричневое пятно, оставшееся, видимо, после микроинсульта. Несмотря на всю браваду Мика, я видел

синяки у него под глазами, видел, что он знатно вымотался. А потому даже был рад, что история сложилась именно так, а не иначе. Пройдя через следующую дверь, я

оказался в тёмном коридоре. На противоположном его конце была закрыта дверь чёрного

выхода, возле которого лежал завязанный двадцатилитровый чёрный мешок для мусора. А

мой путь шёл наверх, по винтовой лестнице с обшарпанными перилами на лестничную

клетку с запертой дверью. Здесь уже были ванная и спальня, отделённые друг от друга

тонкой стенкой. В комнате царил бардак, от которого у меня мигом заиграли желваки.

Одежда валялась на полу, на кровати, на стуле, даже на компьютере пара шмоток

уместилась. Я никогда не терпел подобный беспорядок, он просто выводил из себя. И

хотя самбука дала мне по мозгам и ноги едва не подгибались от усталости, я принялся

собирать вещи Мика и возвращать их в шкаф. Это успокаивало, помогало мыслям

устаканиться, прийти в себя, немного подумать. Я ничуть не сомневался в том, что

поступил правильно, не желал возвращаться в гнездо ненависти и злобы. И даже

младший брат не казался мне тем, ради чего стоит переступить порог родного дома, переступить через собственную побитую гордость и попросить прощения у отца. Меня не

волновало, что думает об этом мать, о чём она будет переживать. И даже её общее

болезненное состояние не могло поколебать мою уверенность.

Мой эгоизм вопил о том, что пора забыть о семье, забыть обо всём и начать жить

исключительно для себя. «Ты и так уже пытался понравиться отцу, – шептал он, пока я

наводил порядок в комнате друга. – Ты и так сделал всё. Так зачем эта клоунада о

любви к ближним? Ты ненавидишь их всем сердцем, всей душой, так зачем всё это?». И

тогда я был согласен: мне и одному хорошо.

Стоило раздеться и упасть на кровать, как глаза закрылись сами по себе, и я

провалился в тяжёлый липкий сон. Ближе к утру, помню, с тихой руганью приполз Мик, затем, пошелестев одеждой, плюхнулся рядом на кровать, едва не подкинув меня тем

самым. Собственно, именно это и заставило меня открыть глаза и заворчать на парня, куда он может пойти с такими приземлениями.

– Спи, – тихо фыркнул Микаэлис, а затем я получил мягкий поцелуй. – Спасибо за

уборку.

– Уходи, щетина, – уже сквозь сон прошептал я, потирая уколотые бородкой губы и

подбородок.

И, надо сказать, что я давно так сладко не спал, как в ту ночь. Это было

упоительное чувство: Мик был тёплым, от белья пахло порошком, но не разило химией, а за окном царила тишина. И я знал, что, проснувшись, не надо будет терпеть помои

вроде любезных высказываний отца. Пожалуй, даже не знаю, что из этого было

приятнее: уют или отсутствие Рафаэля поблизости.

Впрочем, утром тоже были сюрпризы. Сперва с меня сдёрнули одеяло, и я подскочил, как в задницу ужаленный, не совсем понимая, что происходит. Глаза открываться не

хотели совершенно, веки казались раскалёнными и тяжёлыми. Волосы липли к коже.

– Давай, завтракай и за дело, – ухмыльнулся Мик, всовывая мне в руки горячую

упаковку с лапшой быстрого приготовления. Она была острой, вредной, гадкой, а на

мой взгляд – пищей богов. На моё растерянное выражение лица он широко улыбнулся и

чуть прищурил один глаз. – Мне казалось, ты любишь такие вредные штуки. Давай, ешь.

На протянутые палочки я смотрел ещё некоторое время, пытаясь вспомнить когда это

встретил Будду в аду. Приняв наконец всё, я скрестил ноги, сонно глядя на лапшу:

– Странный способ подать завтрак в постель.

– Ну, кофе ты сам себе сделаешь. Ты вроде только растворимый пьёшь. И шаманишь над

ним. – Мик принялся за другую порцию лапши, не менее острой и гадкой. – Минералка

вчера кончилась, так что придётся тебе с похмельем как-нибудь по-другому бороться.

– Для этого придётся заткнуть тебе рот сначала, – проворчал я, потирая веки

костяшками пальцев. – А это, как известно, задача невыполнимая. Если, конечно, не

вырубить тебя. Но во сне и без сознания ты тоже болтаешь без умолку.

– Правда? Мне не говорили, – легкомысленно пожал плечами он, шумно втягивая лапшу и

заставляя меня поморщиться от этого звука.

– Потому что ночью ты мало кому даёшь спать, а утром все убегают. – Скорчив мину, я

осторожно глотнул словно бы огненного бульона. – Всё равно спасибо. Давно я себя

таким отдохнувшим не чувствовал. Да и похмелья вроде бы и нет.

– Вот и славно. – Микаэлис опрокинул в себя остатки быстрого завтрака и поднялся с

кровати. – Но ты и проспал до полудня, так что я не удивлён. Наверное, вскакивать

каждый день в половине шестого и ложиться в двенадцать – настоящий геморрой.

Впрочем, если у меня ты рассчитываешь на «дзэн» и расслабление, то глубоко

заблуждаешься. Загоняю тебя так, что к отцу в слезах побежишь.

Говоря всё это, он торопливо одевался, натягивая на себя брюки, прыгая по очереди

то на левой, то на правой ноге. Затем накинул на себя любимую рубашку и встрепал

собственные волосы, приводя их в ещё больший беспорядок, если такое только бывает.

– Я уже освежился, так что ванна в твоём распоряжении. Через полчаса жду тебя

внизу.

Сказал и был таков. Мне лишь оставалось согласиться с ним: усталость преследовала

меня повсюду, и, пожалуй, я был благодарен ему за возможность проспать почти

половину суток, хотя от ужаса волосы на голове и встали дыбом. Университет

благополучно остался за бортом, и мне лишь оставалось надеяться, что на следующий

день я не выслушаю гневную тираду преподавателей. Впрочем, трусливая мысль на

периферии сознания не переставала с тонким намёком на надежду попискивать: «Может, ну его?». Но упрямый ишак внутри меня не желал бросать начатое и настойчиво

напоминал трусу, что, вообще-то, получать знания полезно. На вопрос, зачем мне это

надо, конструктивно отвечать он отказывался наотрез, повторяя лишь: «Ну, надо!».

Что ж, рукавом, которого нет, не тряхнёшь.

Выбравшись из постели и отставив на тумбочку упаковку из-под своего вредного, но

такого вкусного завтрака, я прихватил одежду и поплёлся в ванную. Ох, лучше бы я

туда не заходил. Грязный кафель, замызганные посудины ванны и раковины, зеркало в

пятнах. Первым моим порывом было отправить завтрак в туалет, но, стоило мне

поглядеть на фаянсовый трон, как вторая мысль скомандовала мне быстро слинять

отсюда. Взяв себя в руки и запрятав брезгливую чистоплотную принцесску куда

подальше, я со вздохом принялся приводить этот сущий кошмар в порядок. Я даже

порывался несколько раз закрыть глаза и не думать о том, что я делаю, пытался

представить вместо ванны сексапильного мужчину. Но, подумав о том, во что мог

превратить его Мик, я с содроганием открыл глаза. Определённо, намывать чугунную

ванну было куда как приятнее, чем вонючего Чубакку. Веселя и подбадривая себя

подобными мыслями, я добился чистоты и блеска от всего помещения, но сам напоминал

трубочиста не меньше: взмок, задолбался, а омерзения набрался на несколько недель

вперёд. Оставалось лишь надеяться, что в кухне у него творится чуть меньший

беспорядок, а раковину его сотрудники и он удосуживаются протирать чуть чаще, чем

никогда. И только тогда, когда я убедился, что меня больше не тошнит от внешнего

вида ванной комнаты, подобрал волосы в хвост и, наконец, принял ледяной душ. Мышцы

тут же препротивно заныли, мурашки побежали по телу, но я почувствовал себя

человеком. Мик на кухне встречал меня немного укоризненным взглядом, незамедлительно скрестил на груди руки и вопросительно приподнял бровь.

– Что? Что ты так на меня смотришь? – проворчал я, стягивая резинку с волос и

устраивая её на запястье. – Это мне надо на тебя так смотреть. Засрал ванную так, что подойти к ней страшно, не то что воспользоваться. Скажи спасибо, что у меня

хватило сил и любви к тебе, чтобы вымыть там всё.

– Надо было попросить отца вытурить тебя из дома раньше. – Бровь его всё ещё не

желала спадать, а затем он с нетерпением потёр ладони друг о друга. – Идём, покажу

тебе всё.

Не знаю, чем я наслаждался больше в те часы: разнообразием алкоголя в его баре, всеми интересными штуками для приготовления и смешивания напитков или его голосом и

серьёзным видом. Он чуть хмурился, строго сводил губы, но голос его был наполнен

трепетом, уважением к своему делу. Мик то и дело смотрел на меня, проверяя, понимаю

ли я его, запомнил ли, что он говорил в последние пять минут, и мне приходилось

повторять и показывать. Бутылки посверкивали и мягко позвякивали, когда парень брал

их в руки и показывал мне где что смотреть. Бокалы были самыми разными, от них

глаза разбегались в стороны, и я не совсем был уверен, что правильно запомню всё.

Но Мик утешил меня, что это приходит с опытом, а многие клиенты даже не заметят, если я ошибусь, однако лучше этим не злоупотреблять. От всех этих шейкеров, джиггеров и прочей лабуды голова шла кругом, не желая запоминать кучу словечек, не

несущих пока что за собой никакого смысла. Глядя на мои вскинутые брови и

напряжённо закушенную губу, Мик только посмеивался, но не прекращал вещать, явно

собираясь вложить в мою голову всю миксологию (про себя я её пошло окрестил

вискологией) за кратчайшие сроки. Более того, на этом извращенец не остановился и

выдал мне инструментарий, пару бутылок и самым мерзким тоном, на какой только был

способен, заказал «Возбуждённого могиканина».

– А мочу инопланетянина не хочешь? – проворчал я, пока напряжённо глядел на рюмку

для шота и осторожно сцеживал в неё положенный алкоголь.

– Будешь смеяться, но такой коктейль тоже существует, – ухмыльнулся Мик, вспрыгнув

на барную стойку и уместив на ней задницу.

«Теперь ясно, как ты её полируешь», – про себя улыбнулся я, но ничего на замечание

не ответил, занимаясь своим делом. Получилось не слишком ровно, ликёры упрямо

перемешивались и не желали ложиться так, как я от них того хотел. Но Мик благодушно

кивнул, сказав, что я ещё научусь.

– А ты как этому научился? – пробуя своё произведение искусства и тут же отставляя

его подальше, поинтересовался я.

– Наблюдал за тем, как работает отец, – пожал плечами Мик, мастерски пронзая слои

ликёров соломинкой и потихоньку начиная пить. – Слушал его, смотрел, немного

практиковался. Через пару месяцев делал уже лучше него.

Мне оставалось лишь кивнуть и усесться за инструкцию к навороченной кофейной

машинке. Сам я подобные вещи не любил: как уже говорил ранее, техника меня

недолюбливала. Да и растворимый кофе мне был милее всех этих капучино, эспрессо и

прочей белиберды, приготовление которых занимает больше, чем, собственно, употребление. Семья Мика раньше жила в Великобритании, в небольшом загородном доме, фотография которого висела позади барной стойки на небольшой пробочной доске. Тут

же ютилось расписание работы бара и разных небольших мероприятий, фотографии

завсегдатаев, благодарственные записки на помятых салфетках и ещё много всякой

милой мелочёвки, придававшей заведению особый уют. Отец Мика с самого юного

возраста, насколько я знал, любил всякие эксперименты. А уж с алкоголем, как он

говорил, сам бог велел. Это был весёлый, бойкий мужчина, высокий настолько, что

даже мне порой было не слишком удобно с ним общаться, хотя мой собственный рост

всегда превышал средний рост сверстников. Наблюдать за его работой в баре было

сплошным удовольствием. Он не гнушался спецэффектов и иногда устраивал самые

настоящие представления с выдыханием огня и подбрасыванием стаканов. Когда

Микаэлису было шесть лет, его мать умерла от рака крови. Горе отца и старшей дочери

мальчику было непонятно, как он сам говорил, ведь о ней толком ничего не помнил.

Отец Алекс стал спиваться и уже приближался к той самой точке невозврата, когда

дочь умудрилась привести к нему психолога. Над этой профессией я частенько

незаслуженно посмеивался, но тот мужчина поставил отца Мика на ноги. Первым делом

он вернул долги, привёл свои дела в порядок, а затем принял решение, кардинально

изменившее как его жизнь, так и жизни его детей. Они переехали в Японию.

Я как сейчас помню тот день, когда Мика привели в наш класс. Он казался таким тихим

и застенчивым, что мне на пару мгновений стало его жаль. Темноволосый, щуплый, с

абсолютно европейскими чертами лица, он был среди других детей белой вороной. Точно

такой же, какой был и я. А потому, когда никто не пожелал пообщаться с новеньким в

перерыве, это сделал я. Когда я пожелал ему доброго утра, он насупился, поджал губы

и отвернулся. Помню, что я тогда страшно обиделся на него, и не знаю уж, благодарить себя за настойчивость или нет. Вспомнив, что учительница говорила о

том, что он переехал из Великобритании, я сказал то же самое на английском.

Мальчишка посмотрел на меня так удивлённо, словно я раскрыл ему смысл жизни.

– У тебя хорошее произношение, – серьёзно заметил он, протянув мне руку и

представившись: – Микаэлис Дей.

– Артемис Акио. Приятно познакомиться.

– У тебя английский лучше, чем у всех тех японцев, что я встретил. – Кажется, его

удивлению не было предела, а я лишь широко улыбнулся на эти слова: несмотря на то, что сказанное было скорее ворчливо, чем изумлённо, это был комплимент. Правда, понял я это позже.

Тогда же я пересел к нему поближе, жалея, что наши парты созданы исключительно для

одного человека, подчёркивая официальность школы и пресекая все попытки учеников

отвлекаться на уроках. Но на мою дружбу с Миком это никак не повлияло – скорее, уж

укрепило её. Я помогал ему с изучением японского, а он неожиданно взялся меня

защищать. Нападки от старшеклассников не были для меня новостью или проблемой, но

его «джентльменская честь» не позволяла ему стоять в стороне и смотреть на это

животное поведение.

Это был солнечный, жаркий день, и я страдал от весенней аллергии, но отказаться от

завтрака на улице, особенно в теньке и прохладе, не мог. В кабинетах категорически

не открывали окна на уроках, а потому порой там легче было задохнуться, чем

научиться чему-либо. Но спасибо на том, что в перерывах нас выгоняли на улицу и

начинали проветривать. Мик уселся на траву под деревом и прямо так уплетал

бутерброд, всухомятку, ничем не запивая. Я же довольствовался онигири и холодным

чаем, то и дело прикладывая термос с последним то к шее, то ко лбу. Компания ребят

лет тринадцати-четырнадцати, едва только показавшись на горизонте, вызвала у меня

неконтролируемое желание взобраться на дерево, но я остался на месте, надеясь, что

моё безразличие заставит их пройти мимо.

– Эй, Акио, нашёл дружка-изгоя? – тот, что побольше, Фумайо, выпятил живот вперёд и

скрестил на груди руки. Он не упускал возможность задеть меня, пользуясь каждым

удобным моментом – например, когда я был в меньшинстве, а вокруг не сновали

учителя.

Челюсти мои особенно яростно заработали, но взгляд я так и не поднял, умоляя себя

не швырнуть в него рисовым шариком. Микаэлис неторопливо дожевал свой бутерброд, отряхнул руки друг о друга и поднялся с травы, принимаясь смахивать с себя травинки

и грязь.

– Чего молчишь? – с недовольством повысил голос задира, теперь выставив вперёд ещё

и подбородок.

Он так тщательно старался казаться больше, что мне на пару мгновений даже стало

смешно, но и этого я не показал, закрывая контейнер для еды и тоже поднимаясь со

своего места. Кивнув Мику, я уже направился ко входу в здание школы, когда Фумайо

нагнал меня и резко развернул к себе. Я был так удивлён, что тактика «не замечать

уродов» не сработала и даже инстинкты самозащиты не подоспели. Он сорвал с меня

очки и, бросив их на землю, придавил ногой. Мир тут же немного поплыл, очертания

предметов размылись, и я ощутил себя ужасно беззащитным в эти мгновения. Но тут

чёрный силуэт метнулся вперёд, сталкиваясь с Фумайо и сбивая его, не ожидавшего

подобного, с ног.

– Ты что о себе возомнил?! – рявкнул Мик. Голос его был такой уверенный, сильный, что даже я перетрусил. – Ты чужую собственность сломал, в курсе, да? Молись, чтобы

тебя и твоих родителей за это не посадили.

Конечно, он преувеличивал, возможно, играл на их незнании закона, но ребята здорово

струхнули и, как только главный забияка поднялся на ноги, дали дёру. Мик осторожно

поднял помятые очки, сложил их и протянул мне:

– Покажи их учительнице. Пусть хоть не сядут, но в школе приберутся.

– Мик, я…

Он махнул рукой и, всунув в мои пальцы очки, ушёл в сторону школы. Фумайо тогда

действительно мыл полы во всей школе, но с той лишь разницей, что друзья его

постыдно сбежали, не став поддерживать. Впрочем, с тех пор конкретно он ко мне

больше не лез.

Когда мы заканчивали школу, Микаэлис вдруг перестал приходить на занятия. Он и

прежде не особо баловал нас своими визитами, пользуясь моей помощью в учёбе, но тут

пропал на несколько месяцев. Близились выпускные экзамены, и я переживал за друга, который не отвечал на звонки и не появлялся нигде, где я мог его поймать. С моим

образом жизни неудивительно, что я ни разу не бывал у него дома, а потому заявиться

с проверкой просто не мог. Тогда мне на помощь пришла Риса. Как и я, она посещала

музыкальную школу после занятий, и мы часто с ней общались. Она предложила мне

забраться в документы и поискать там адрес друга. Более того, даже постояла «на

шухере», пока я хозяйничал в кабинете директора. Портфолио Микаэлиса было совсем

худым и состояло из нескольких листов, хотя у многих здесь были самые настоящие

книги. Он не участвовал ни в каких школьных мероприятиях, не ездил на так

называемые олимпиады, в общем, сводил свою учёбу к максимальному, прошу меня

простить, минимуму. Но адрес там всё же имелся, и я, окрылённый удачной охотой, ринулся к другу. Надо сказать, Риса вызвалась составить мне компанию, ведь и она

была нашей одноклассницей. И хотя так называемой дружбы я с ней на тот момент не

водил, но Наямура была мне приятна. По крайней мере, когда девушки класса вошли в

возраст мартовских кошек, она не пыталась пичкать Мика, меня и других

представителей «сильного пола» шоколадом и сомнительной едой собственного

приготовления. Да и исключительно вежливая манера общения сильно возвышала её в

моих глазах.

После тряски в метро и долгой прогулки по закоулкам, мы, наконец, нашли нужный дом.

Но, сколько ни бились, не могли отыскать Микаэлиса. Тогда что-то дёрнуло меня

поймать подвыпившую женщину в кожаной куртке (собственно, единственного прохожего

на тот момент) и спросить, не знает ли она, где находится нужное нам место.

Поглядев на тощего, точно вешалка, и длинного меня, а затем на миниатюрную Рису, женщина хохотнула:

– Неподходящее место и время вы выбрали для свиданий, детишки.

– Вы не так поняли, – не дав мне взорваться и положив лёгкую ладонь мне на

предплечье, проговорила она, приятно удивив собеседницу. – Мы ищем нашего друга.

Было написано, что он живёт по этому адресу, но мы не нашли нужную квартиру.

– А-а, – несколько помрачнев, протянула та, и я невольно представил всё самое

худшее, что только могло случиться с Деем. – Там дальше будет пожарная лестница.

Под ней тяжёлая дверь. Вам туда. Не знаю, правда, стоит ли вам туда идти.

– Большое спасибо, – чинно поклонившись, проговорила Риса и первой двинулась в

нужную сторону, я же ограничился одним лишь кивком.

Дверь пришлось открывать мне, потому что на худенькую Рису она никак не

отреагировала. Не то чтобы я был по сравнению с ней качком или же силачом, но сил у

меня было несколько больше. В нос тут же ударил запах спиртного, и я прикрыл лицо

ладонью; Наямура поспешила повторить мой жест. На внутренней двери висел

задрипанный лист бумаги, на котором значилось: «Приносим свои извинения, бар закрыт

по семейным причинам. О возобновлении работы будет сделана рассылка. Благодарим за

понимание».

Сердце моё вновь упало в пятки, но я, постучавшись, шагнул внутрь. Перед глазами

раскинулись кучи пустовавших столиков, стульев и кресел, обшарпанные обои, пустая

сцена и наконец пыльная барная стойка, за которой сидела темноволосая девушка. Лицо

её было мокрым от слёз, и она то и дело прикладывалась к бутылке с чем-то, несомненно, спиртным.

– Извините за вторжение, – негромко произнёс я, но она всё равно вздрогнула и

перевела на меня мутный взгляд.

– Написано же: закрыто! – крикнула она, хлопнув по стойке ладонью, отчего пыль

стремительно взметнулась в воздух.

– Линда, не кричи. – Мик появился из-за двери за барной стойкой, точно призрак

оперы.

На него было страшно смотреть. Он был бледный как смерть, щёки его впали, а глаза

потеряли обычный задорный блеск. Он поднял на меня тусклый, почти невидящий взгляд, и тот ровно на мгновение посветлел. Но всё равно через пару секунд молодой человек

снова поник.

– Артемис? Риса? Не ожидал вас увидеть. – Обогнул стойку, он погладил девушку по

спине, а затем мимо нас прошёл к выходу. Я подумал, что сейчас он попросит нас

уйти, но он лишь махнул рукой, предлагая следовать за собой.

Стоило нам выйти, как он без вопросов сунул руку в мой задний карман и вытащил

пачку сигарет. Под возмущённым и одновременно изумлённым взглядом Наямуры мы

закурили, синхронно ткнувшись палочками здоровья в пляшущий огонёк зажигалки. Давая

другу накуриться, я молчал и неторопливо потягивал крепкий кофейный дымок, глядя на

него из-под прядей волос, падающих на лицо. Риса, проникнувшись моментом или же

просто не поняв ритуала, молчала за компанию, крепко прижимая к себе сумку и

неловко оглядываясь по сторонам. Я думал, что она попрощается и уйдёт, но девушка

смотрела на Мика с не меньшим ожиданием, чем я. Наконец Дей потушил сигарету о

стену и без особого почтения швырнул окурок в лужу, где он возмущённо зашипел и

погас.

– Отец умер, – отрезал Мик, засовывая пальцы в задние карманы джинс. – Я не могу

оставить сестру, когда она в таком состоянии. Приходится несколько раз в день

вынимать её из петли. Прости, что не отвечал на звонки, Арти, мне было не до

домашнего задания.

– Чем мы можем помочь? – робко вопросила Риса до того, как я успел на неё шикнуть.

– Не знаю, – небрежно передёрнул плечами Мик и слегка скривил губы. – Сходите, что

ли, в магазин, а то жрать нечего.

Наямура тут же кивнула и, схватив меня за руку, потащила прочь. Несмотря на

миниатюрный образ, хватка у неё была крепкой, почти стальной. Когда мы вышли на

более-менее оживлённую улицу, я не выдержал и взорвался:

– Это что было?

– Ему надо собраться. Поэтому в магазине мы будем не меньше часа. – Наямура

нахмурилась, наконец отпустив мою руку. – Как бы ты себя чувствовал, если бы у тебя

умер отец?

– Неудержимо радовался, что этот ублюдок всё же издох, а потом боялся, что его даже

из ада выпрут, – мрачно пробубнил себе под нос я, вновь закуривая, но, заметив

внимательный взгляд девушки, так и требующий исправиться, вздохнул. – Ему тяжело, я

понял. Но час?

– С таким и за несколько лет невозможно справиться, – едва слышно проговорила она и

уставила свой задумчиво-ясный взгляд вперёд.

Её родители были сторонниками строгого и традиционного воспитания – я часто видел

их в школе. Мало того что они каждую неделю лично справлялись у учителей об успехах