Текст книги "Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)"

Автор книги: Люук Найтгест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

украсть его поцелуй, запустить ладони ему под рубашку, наплевав на то, что нас

могут увидеть и осудить. – Уже второй раз мы встретились с вами по чистой

случайности. Быть может, это судьба и стоит познакомиться поближе?

Против моей воли душа тянулась к нему, как непослушный ласковый и игривый щенок, желающий пригреться о чужую ладонь. И каково же было моё удивление, когда я

прочувствовал касание. Это оказалось ярче всего, что мне приходилось когда-либо

испытывать в жизни: ничто не могло сравниться с водоворотом эмоций, окутавших меня.

Брюнет всё ещё находился на небольшом расстоянии от меня, не шевелился, но я был

уверен: в эти секунды он вкусил всё то же, что и я. Колени мои едва не подкосились

от блаженства и неожиданного тепла. Оно обняло мою сущность, пригрело с нежностью и

трепетом. К моему глубочайшему разочарованию, эта нега не продлилась и несколько

секунд, когда оборвалось ласковое соприкосновение душ. Мы потрясённо смотрели друг

на друга, с секунду ошарашенные и сбитые с толка.

– Возможно, но уже в будущем, – многообещающе улыбнулся он, не отшатываясь и не

краснея, но улыбка более явно прорезалась на его лице, и сердце моё ёкнуло. – А

сейчас вам следует меня извинить, юноша, но я спешу.

Я не уловил секунду, когда моя рука оказалась заключена в его пальцы, когда он

склонился и запечатлел на ней поцелуй, а затем удалился. Аура его была черна от

силы, какой я не чувствовал и у Акиры, и вновь я желал отправиться следом, схватить

его и просить задержаться ещё хоть на пару мгновений. Он столь непринуждённо и

старомодно обращался со мной, будто в его понимании ничего необычного в отношениях

между двумя мужчинами не было, словно я не мог бурно и негативно отреагировать на

подобное отношение к себе. Я смотрел ему вслед, вглядывался в ауру, наблюдал, как

он подходит к другому человеку, но не мог рассмотреть их из-за лучей солнца, нещадно слепящих меня. Но одно я уловил особенно ярко: тот, второй, тоже не был

обыкновенным ни разу. Даже отсюда я ощущал спокойную мощь, исходившую от него, белоснежную и незапятнанную, как горный снег. И всё же меня кольнуло острое

разочарование. Неужели же я ничуть не понравился ему и не вызвал желания поговорить

хоть минутой дольше, и все эти его витиеватые заигрывания – всего лишь странная и

прохладная вежливость? Как мог он проигнорировать то, что мы оба испытали?

Словом, ещё несколько дней улетели коту под хвост. Я судорожно носился по Токио, силясь уловить этот силуэт, окутанный тьмой, ещё раз, и до боли прислушивался в

попытках поймать этот глубокий отголосок. В попытках, от тщетности которых

становилось невыносимо холодно и пусто, а я лишь тратил время, отведённое мне на

поимку и устранение Белнисса Рильята, но не мог вынудить себя забыть об этом

мужчине. Дух лишь негромко посмеивался, чем невероятно раздражал меня, выводя из

себя. Точно одержимый я выискивал незнакомца, иногда рискуя и раскрывая собственную

ауру, надеясь поймать на блеклую приманку эту крупную рыбу магического мира.

Понапрасну.

А в один прекрасный день, рассекая Токио, я вдруг понял, что не прикладываю ровным

счётом никаких усилий к тому, чтобы разделять людей, наблюдать за ними. Они будто

сами открывались мне навстречу, отдавали в мои руки все свои сокровенные тайны и

помыслы, надежды и чаяния. Именно тогда я понял: время пришло и дальше тянуть не

стоит.

❃ ❃ ❃

Мы столкнулись совершенно случайно на одной из выставок, прямо так, лицом к лицу в

дверях туалета, потанцевали на месте, пытаясь обойти друг друга, но ничего не

вышло. Рассмеялись оба, я прижался спиной к проёму, пропуская мужчину внутрь, и он

поблагодарил меня с лёгким, почти неощутимым акцентом. Строгий сине-чёрный костюм-

тройка сидел на его фигуре идеально, даже зависть на мгновение взяла – проводив его

взглядом, я про себя хмыкнул и вернулся в зал инсталляций, но теперь был начеку, развеивая собственную ауру и открывая мысли всем ветрам. Пусть видит перед собой

обычного мальчишку, если только пожелает, пусть расслабляется, а я просто послушаю.

Вскоре он вернулся в зал и подошёл к весьма импозантной даме в неуместном вечернем

платье изумрудного цвета. Богато украшенная всякими побрякушками и безделушками, она напоминала рождественскую ель, а не спутницу, но, вероятно, в таких местах была

желанным гостем. Ещё бы! Кто ещё согласится выкладывать совершенно безумные суммы

за столь же сумасшедшие и безвкусные композиции? Будь моя воля, ноги б моей здесь

не было, однако сейчас собственные усилия начинали оправдывать себя. Они болтали об

искусстве, не замечая ничего вокруг, а я же шёл по пятам, но, держась на

расстоянии, не желал привлекать излишнее внимание к своей скромной персоне. Белнисс

разглагольствовал о том, какая у него великолепная коллекция и что он страстно

желает показать её даме. Та кокетливо хихикала и прикрывала ярко-красные

напомаженные губы рукой в перчатке. «Неужели же она так глупа? – покачал головой я

с лёгким отчаянием, уже в третий раз обходя вокруг странного вида огромной груши, сделанной из тончайших пластин светлого дерева. Они стояли на расстоянии друг от

друга, а потому полную картину можно было разглядеть только с определённой точки.

Безумие! – Или же этот товарищ может очаровывать? Не думаю». План в моей голове

созрел почти сразу, и я, не став дослушивать их, покинул здание музея, где

проводилась выставка. С меня на сегодня было достаточно современного искусства.

❃ ❃ ❃

Прошло ещё две недели, и я не уставал натыкаться на Рильята по всему городу. Теперь

выследить его было проще простого, хоть я и чувствовал себя психопатичным

сталкером, гоняющимся за знаменитостью. Мы сталкивались на выставках и начинали

перекидываться ничего не значащими фразами, на одной из которых обменялись

телефонами, а затем внимание его постепенно переключилось с дамы на меня. Не стоило

забывать о том, что гордыня ведёт к поражению, а скромность вознаграждается, но, в

отличие от этой бездумной скупщицы всего дорогого, я хотя бы обладал зачатками

вкуса. На две выставки он пригласил меня сам, а перед последней и вовсе подобрал в

городе, усадив в дорогущую иномарку. Я оглядывался в ней с любопытством и

нескрываемым интересом, пусть и напускным. Камер и датчиков этот мужчина, похоже, не держал, и я несколько расслабился, выдохнув спокойнее и приготовился взяться за

Рильята вплотную. Более того, я знал, что сегодня ему настанет конец. Я

предчувствовал его и едва не сгорал от нешуточного извращённого возбуждения, а

оттого, пожалуй, особенно охотно смеялся над его шутками и вступал в споры

касательно некоторых картин, хотя обычно с прохладной улыбкой просто выслушивал его

соловьиные трели.

С моей стороны будет невежливо обойти вниманием абсолютно всё, что происходило за

эти дни, а потому я позволю себе предаться ностальгии. То время запомнилось мне

особенно, и я нередко воскрешал его в собственной памяти с нежной улыбкой. Тогда

мне казалось, что я безупречен, что всё, сделанное мною, идеально и ни один

криминалист не раскусит такого крепкого орешка, как я. Я виделся себе неуловимым и

гениальным, а оттого, возможно, судьба с усмешкой наблюдала за мной и выписывала

счёт, готовая предоставить его в любой момент, как только я перестану развлекать её

в достаточной мере.

Но всё же мне казалось странным, что столь многоопытный мужчина, как Белнисс, ни

разу не заметил меня, даже не повернул голову в мою сторону во время слежек. Пусть

я и скрывал собственную ауру, но, пожалуй, даже самый чёрствый пень почувствует

себя неуютно, если за ним пристально наблюдать. А я не только наблюдал, но и

следовал за ним по пятам, присматриваясь к его повадкам, привыкая к нему и

запоминая.

В один из таких дней мне улыбнулась удача попасть на одну из закрытых эротических

выставок и я больше любовался «экспонатами», чем следил за своим подопечным, а

потому упустил момент, когда он скрылся. Тогда я подумал, что элементалист что-то

заподозрил и поспешил избавиться от хвоста. Разочарованный, я засел в открытом кафе

напротив выставки и долго хлебал ирландский кофе, проклиная себя на все лады. И где

теперь его искать, где расставлять собственные сети? Злой как чёрт, я добрался до

своей машины и ещё полчаса только и делал, что курил, а после двинулся в сторону

комнаты, которую снимал за небольшую плату в сутки. Пожилая дама с удовольствием

предоставила мне пространство в обмен на небольшие домашние услуги и совершеннейший

денежный мизер. Она находилась почти на самой окраине Токио, но меня то мало

волновало теперь, когда было собственное средство передвижения. Заскучав посреди

пробки, я набрал Мику, исполняя ритуал, который проводил раз в пару дней, чтобы

мужчина не успел соскучиться и не подумал, что я опять смотался в неизвестном

направлении на неопределённый срок.

– Арти, ты сегодня рано, – раздался весёлый голос Дея из трубки, и я невольно

улыбнулся, наслаждаясь его теплом. – Как проходит твоя командировка?

– Задолбался в край. Жду не дождусь, когда уже вернусь. Стоптал ноги, денег на

бензин слил уже больше, чем на съём комнаты.

– Акира, как и всегда, весьма любезен, – чрезмерно недовольно буркнул Микаэлис.

– Ребята решили вытащить меня в кино, через пару часов поедем.

– Вот как? Ах ты мудак, – выкрикнул я возмущённо, когда чистенький, вылизанный порш

подрезал меня на дороге, и я с чувством жамкнул клаксон. – Извини, Мик, я

перезвоню.

Откинув телефон на соседнее сидение, я газанул, догоняя придурка, из-за которого

едва не улетел в отбойник. Каково же было моё удивление и возмущение, когда за

рулём я увидел Рильята. Он кинул на меня насмешливый взгляд, да и только, я же

скрежетнул зубами и вцепился в руль. Это было уже дело принципа, а не работы, потому я слегка сдал назад, дождавшись, пока порш от меня закроет другая машина, но

из вида его не терял, пообещав себе разбить лицо кретину, как только он доедет куда

надо. Ехали мы долго, и я то и дело отставал, не желая лишний раз мозолить глаза, а

сам кипел от злости. Вскоре он остановился возле приличного загородного дома, но из

машины выбираться не торопился. Я же, оставив свой автомобиль, выбрался на улицу и

быстро добрался до него, нетерпеливо постучал костяшками пальцев по стеклу. Мужчина

открыл дверь и поглядел на меня самую малость удивлённо и ехидно.

– Не помню, чтобы приглашал вас к себе, – приподняв бровь и выбравшись из машины, произнёс он.

– Можешь подтереться своим приглашением, придурок, – рыкнул я, хватая его за грудки

и встряхивая. – Тебе что, правила не писаны? Нашёлся, тоже мне, индивид. Как

обезьяна с дерева свалился?

– В первый раз вижу, чтобы так заводились только из-за того, что кто-то обогнал, —

хмыкнул он, не торопясь вырываться из моей хватки. Похоже, сложившаяся ситуация его

только веселила. – Не жаль тебе потраченного бензина, парнишка? Может, проводить

тебя домой, а то вдруг потеряешься?

– О, не переживай, Максимилиан, я отлично запомнил, где ты живёшь и как сюда

добраться, – улыбнулся я, выпуская мужчину из пальцев и направляясь в сторону своей

машины, и чувствуя на себе удивлённый взгляд. Ведь у нас не было случая

представиться друг другу. Пока что.

Я вернулся в съёмную комнату с лёгким сердцем и новым планом, который прокручивал в

голове раз за разом, прикидывая, всё ли продумал, всё ли учёл, не наворочу ли с

этим лишь больше бед и не попадусь ли, однако отказываться не собирался. В итоге, подскочив с утра бодреньким и весёленьким, я торопливо принял душ, нацепил

толстовку, джинсы с кедами – в общем, принял вид шалопаистый и неприметный, а

затем, оставив на кухне оплату за день, покинул чистенькую квартирку. Путь мой

лежал к дому элементалиста, который я собирался исследовать особенно внимательно. В

конце концов, там могла быть целая куча полезных сведений и такая же орава

неприятностей. Но шило в одном небезызвестном месте не позволяло мне остановиться и

одуматься. Что со мной может стать, в конце концов?

Через пару часов я уже подходил к высоким воротам, сейчас накрепко запертым. Следы

от шин на газоне и пустующий двор говорили о том, что хозяин отсутствует. А раз кот

покинул дом, то самое время мышам приняться за свои коварные дела. Поправив тонкие

перчатки на руках, я слегка сосредоточился и перемахнул через забор. Отдача от

хлынувшей энергии оказалась столь сильна, что я кувырнулся через голову и едва ли

не распластался по холодной от росы траве, но резво встал на ноги и вернул себе

равновесие. Почти неприметная камера пристально наблюдала за входной дверью, и я, стараясь не попадаться в радиус её зрения, двинулся в обход, прикидывая, как же

пробраться в дом. Безусловно, план у меня был, но в основе его лежало одно —

импровизация. Я всегда придерживался именно этого стиля. Импровизация. Вот что

спасёт тебя в самую трудную минуту, когда со всех сторон надвигаются неприятности, а смерть и враги дышат в самый затылок, наступая на пятки. Конечно, если мозгов

нет, и она не поможет, но попытаться стоит. И я всегда бросал кости, не волнуясь о

том, что на этот счёт ответит мироздание. Да, я продумывал многое наперёд, над

некоторыми вопросами сидел до посинения, пока не разбирал их по мельчайшим костям, но именно неожиданность казалась мне единственным верным решением всегда и везде.

Когда от тебя ожидают холодного расчёта и жестокой гениальности, проще всего

попасться на крючок теории вероятности и угодить впросак, а это я не любил уже

тогда. Я был достаточно безумен, чтобы ставить своих оппонентов в тупик экспромтом, и ни разу не жалел о содеянном.

Камера висела и над чёрным ходом, и над балконом на втором этаже, который, вероятно, выходил из спальни Рильята, а потому я несколько минут чесал репу, расслабленно покуривая и даже не предполагая, что владелец этого дорогущего

коттеджа вдруг может вернуться и спутать мне карты. Ведь из нас двоих именно я

собирался перемешать всё на свете и сделать всё в угоду собственным развлечению и

веселью. Да, всё это казалось мне отличным источником веселья и не иначе. Кто-то

может погибнуть? Какая разница, если в процессе можно как следует посмеяться и

вдоволь насладиться происходящим. Затушив сигарету между пальцами, я убрал окурок в

один из шести карманов на собственных джинсах, а затем позволил себе

сосредоточиться. Техника меня не любила, я не мог найти с ней общий язык, так

почему бы не отыграться на этом напыщенном индюке и слегка подпортить ему камеры

наблюдения? Именно их я сделал собственной целью, а потому через пару минут

кропотливого взвешивания собственных сил позволил нескольким крохотным рябящим

потокам устремиться к цели. В магии я всегда был не особо силён, да что уж там – я

до сих пор с трудом верил в неё и всё искал логичных объяснений, но не брезговал

изредка прибегать к ней, но скорее в бытовых вопросах, чем в попытке спасти

собственную шкуру. Даже спустя много лет, когда меня зажимали в тиски, я не всегда

позволял себе разгуляться вволю, считая, что тем самым только подставлю собственных

противников. А так хотя бы шансы немного уравнивались.

Дом был заперт, что не удивило, и я с недовольством вновь «зарябил» силами, прислушиваясь и концентрируясь. Проще было бы выбить замок или взломать его набором

отмычек, но возвращаться за ними в машину совершенно не хотелось. Когда раздался

жалобный щелчок, я довольно ухмыльнулся и, осторожно нажав на дверную ручку, скользнул внутрь, исправно вытерев ноги о коврик, который явно не предназначался

мне, но меня то не волновало. Не хотелось бы наследить в таком месте. Против

ожидания внутри всё было обустроено почти аскетично, сдержанно и украшено в тёмно-

индиговых тонах, приятных глазу и успокаивающих. Почти целая минута ушла у меня на

то, чтобы понять, в самом ли деле они странно умиротворяют и вгоняют в сон, и я, тихо ругаясь себе под нос, поспешил развеять вокруг себя транквилизирующую ауру, что царила в доме. Да, Белнисс не был дураком и совершенно не хотел, чтобы его дом

обокрал какой-нибудь смертный дурак, сунувшийся в богатый с виду коттедж. Усыпить

такого, а следом и убрать по-тихому – не такой уж и дурной вариант.

Я будто пребывал в толще воды где-то у самого дна спокойного озера. Несмотря на все

мои старания, меня то и дело начинало клонить в сон, но я держался как мог. Здесь

не было ни единого звука, царили спокойствие и совершенная заброшенность, точно

мужчина никогда здесь не жил и просто заходил для вида. Сердце моё колотилось в

предвкушении: я жаждал познать потусторонний мир, желал найти хоть что-то и притом

был странно разочарован, когда не находил здесь ничего из ряда вон выходящего. Всё

было как у самых обыкновенных людей с их привычными вещами, которые тут же попались

мне на глаза: к примеру, какая-то оставленная фэнтезийная книга, раскрытая на

середине страниц, слегка приподнимающихся и укладывающихся обратно под робким

дуновением сквозняка, неизвестно как пробравшегося сюда; кресла сдвинутые вокруг

кофейного столика, на котором прохлаждалась недопитая чашка; рядышком лежащий, тёплый вязаный плед с биркой какого-то не слишком популярного производителя; электрический камин, холодный и тёмный; шторки, аккуратно подобранные и едва

заметно колышущиеся от потоков воздуха; капля за каплей стекающая вода из кухонного

крана, разбивающаяся о дно с глухим стуком; или ещё теплящийся на плите чайник, вот

только на фоне которого вся другая посуда будто пальцем нетронутая: можно было

разглядеть мелкие пылинки на её непривычной девственной белизне.

Я заворожённо бродил по дому этого человека и всё пытался выискать хоть что-нибудь, но не находил и лишь отчаивался от непонимания, чего же всё-таки ищу и отчего так

пусто на душе становится, проходя мимо этих одиноких картин, всплывающих одна за

другой. Поднявшись с первого этажа на мансарду, обнаружил всего две комнаты, одна

из которых оказалась спальней, а вторая – библиотекой. В первой всё было так же

пусто, спокойно и тихо: ни тебе невообразимых монстров, ждущих подле кровати, точно

ручные зверьки, ни ауры таинственности. С этой педантично застеленной постелью, к

которой будто никто и не прикасался, мне было больно представлять, что кто-то мог

лежать здесь один, глядя на наклонный потолок и ожидая чего-то, как ждал в те

мгновения и я. Было страшно увидеть себя на этом месте с широко раскинутыми руками

и абсолютной свободой. Отмахнувшись от горьких образов, я поспешил во вторую

комнату. Стеллажи почти тесно жались друг к другу, и протиснуться между ними было

проблематично даже такому стручку, как я, но собственную пытливость было сложно

унять, так что мистер Альбинос-вездесущий-нос принялся ходить от одного к другому, стараясь понять хоть что-нибудь. Неужели Белнисс вовсе не жил здесь, а место это

принадлежало самому обыкновенному человеку, не имеющему никакого отношения к иному

миру? Нет, такого быть не могло, я до сих пор изо всех сил боролся с успокаивающей

аурой, чувствовал силы, что были приложены к этому дому. Каких книг здесь только не

было: встречались и толстенные словари, и замудренные глоссарии, и справочники, применения к которым я не видел в руках Рильята. Да к чему ему, наконец, термодинамика?! Были и талмуды Хаксли, лёгкие и приятные на вид рыжие книги на мало

знакомом мне русском языке, тонкие ранобэ* и ещё куча разномастных книг. Меня всё

не покидало ощущение, что элементалист просто не знал, как забить пустоту и чем её

наполнить.

И тогда я увидел это. Просто случайно набрёл и некоторое время стоял озадаченный, радоваться мне или бояться, а может, следует просто забыть и не бередить

собственную душу. Небольшой свободный угол в дальней от двери части библиотеки был

освобождён от стеллажей. Здесь стояло кресло-качалка, рядом ютилась небольшая

тумба, на которой т плилась немного своеобразная лавовая лампада старомодного

е

стиля. Но от неё веяло магией, чем-то особенным, я просто чувствовал это, а потому

сразу потянулся к ней, но взгляд мой привлекло другое – зеркало, высокое, широкое, от пола до потолка. К чему бы в библиотеке ставить такой неподходящий предмет?

Стоило мне приблизиться – как оно странно зарябило, мягко засияло и внутренности

мои сжались. Я слышал зов, исходящий от отражения, и страшная тоска скрутила всё

моё естество. Мне хотелось шагнуть туда, раствориться в этой неслышимой песне, впитать её в себя и отдаться в ответ, даже если в то же мгновение я и умру. Нередко

я сталкивался с мнением, что зеркала являются вратами в иное измерение, и

занесённая пеплом забвения память подкинула воспоминания о подобном: точно сквозь

туман всплывал образ занавешенных зеркал в детской; странный холод, исходящий от

них; невыносимое чувство, будто бы за мной наблюдают. Поверхность отражения пошла

лёгкими волнами, и в ряби я разглядел склоны гор, высоких и чёрных, как сама ночь, и лишь снежные пики неестественно белели. Мне чудился шум реки. Но совершенно не

это привлекло меня. Огромный замок, будто сказочный, высился посреди цветущего

великолепия, наполовину утопая в чистейшей голубой воде. Я видел, что в ней что-то

или кто-то весело плещется. Не контролируя себя, я подался вперёд в диком порыве

пробраться туда любыми судьбами, вдохнуть воздух, что веял со скал, и протянул руку

в перчатке.

– Артемис, стой! – дикий крик духа заставил меня вздрогнуть, но не отшатнуться.

И я всё же коснулся поверхности зеркала. Боль вспыхнула в каждой клеточке моего

тела, и я завопил, рухнул ничком, прижимая обожжённую ладонь к груди и стараясь

унять рыдания. Слёзы были вовсе не от агонии, что кричала в крови, а от ясного

понимания: я никогда не шагну на эту землю, никогда не окунусь в чужой солнечный

свет и никому не провести меня туда. Меж лопаток зарождалось пламя, и не было сил

унять муку, успокоить собственные метания. Вскинув голову, я жадно вглядывался в

меркнущие пейзажи, вслушивался в далёкие приглушённые вздохи ветра, пока зеркало не

померкло и не стало самым обыкновенным зеркалом, какое только можно найти.